«глобализация» до сих пор вызывает неоднозначное отношение. Одни видят в этом явлении прежде всего новые шансы и новые рынки, для других это борьба сильных против слабых и страх утраты собственной идентичности. Для третьей группы глобализация подобна погоде: ты можешь на нее сердиться, но изменить ч

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 14

Внезапный вакуум власти

Выборы в Ираке прошли успешно. Что будет дальше – неясно

Кадры, на которых счастливые иракцы показывают палец, помеченный фиолетовыми чернилами, заслонили собой понимание того, что общая ситуация в Ираке не изменится лишь потому, что ее удалось преобразить на один-единственный день. Не имея опыта демократии, племена, кланы, этнические и религиозные группы пытаются теперь выстроить общее государство. А те, кто проиграл, убивают парикмахеров.

На второй день после состоявшихся 30 января 2005 года выборов в Ираке, которые во всем мире и по праву были восприняты как первый большой успех в становлении послевоенного демократического порядка, Измаил Абдулла установил перед своей маленькой парикмахерской в багдадском районе Хай аль-Аалам табличку с предупреждением: «Здесь волосы на лице не удаляют!» Дело в том, что традиционный метод эпиляции волос на щеках с помощью скрученной нейлоновой нити стал для Абдуллы и сотен других парикмахеров Багдада опасным для жизни. Улучив момент, он рассказал, что приходили «воины джихада» и предупреждали, что, мол, эпиляция противоречит исламу. И если он не прекратит это делать, то смерти ему не миновать. Так же, как это случилось в январе с пятью парикмахерами в соседнем районе Дора за то, что они делали своим детям «западные» стрижки или стригли бороды.^¹⁰⁵ Относятся ли новые правила самозваных блюстителей веры вообще к бритью – этого Измаил Абдулла не знал. «Но если они этого потребуют, я и брить перестану. Или вообще парикмахерскую закрою», - добавил он мрачно.

Кадры, на которых счастливые иракцы показывают палец, помеченный фиолетовыми чернилами, легко заслонили собой понимание того, что общая ситуация в Ираке не изменится лишь потому, что ее удалось преобразить на один-единственный день. Конечно: выборы, их относительный успех, когда в Багдаде террористы-смертники совершили всего восемь взрывов, а по всей стране погибло около 40 человек^¹⁰⁶, стали важнейшим достижением пост-саддамовской эры. В них участвовали 8 миллионов 450 тысяч иракцев – почти 60% избирателей, на улицах Багдада можно было увидеть молодых и пожилых женщин, целые семьи, которые теперь редко отваживаются выходить из дома. Но чтобы создать эту атмосферу искусственного пространства, потребовалось привлечь 300 тысяч полицейских и сотрудников других сил безопасности, перекрыть все дороги и установить перед избирательными участками несколько рядов бетонных заграждений.

Повстанцы в тот день действительно проиграли, ведь они, пообещав устроить кровавую баню, держали в страхе всю страну. Но они не признали за собой поражения. Два дня спустя возобновились взрывы, нападения мстителей-смертников на полицейских, в одной из булочных была устроена резня, были казнены солдаты национальной гвардии. От 10 до 20 убитых ежедневно, страх, словно метастазы распространяющийся по районам, находящимся в зоне влияния повстанцев-суннитов, дальнейшее ухудшение снабжения электроэнергией, водой и бензином – хотя энтузиазм, наблюдавшийся в день выборов, и не был выдумкой СМИ, как всеобщее ликование после ареста Саддама, но он и не стал прорывом в направлении мирного распределения власти в стране. Тот факт, что выборы в Ираке выглядели так же, как и в других странах, еще не означает, что формирование власти там продолжится в рамках закона и порядка. Демократический процесс станет по-настоящему заметен лишь тогда, когда сформируются движения, достаточно организованные и единые, чтобы бросить вызов авторитарной власти.

Но иракские выборы прошли в искусственно созданной атмосфере. Их победителями стали конфессиональные или этнические объединения. В Ираке пока нет властей, способных самостоятельно поддерживать порядок, и вообще пока не ясно, сохранится ли он как единое государство, если у его жителей будет право самим определять свои политические рамки. И все же выборы продемонстрировали один решающий момент: их проведение впервые дало в двух третях страны власть и голос тем людям, которые относительно мирно и свободно хотели идти этим путем, но прежде такой возможности не имели. Из 111 объединений, выдвинувших списки своих кандидатов на 275 мест в новом парламенте, именно «Объединенному иракскому альянсу» (VIA), в который вошли крупные шиитские группировки, досталось 140 мест, то есть чуть больше половины мандатов^¹⁰⁷ - что было обусловлено, с одной стороны, удельной долей шиитов в населении Ирака, а с другой стороны - и в первую очередь - тем, что их кандидаты ссылались на поддержку самого влиятельного великого аятоллы Али Аль-Систани, против чего, по крайней мере, не возражало его бюро в Эн-Наджафе. На второе место вышел «Курдский альянс», получивший 75 мест^¹⁰⁸, что намного больше, чем соответствовало бы доле курдов среди населения страны. Это объясняется тем, что в курдских провинциях активность избирателей была примерно на 20% выше, чем в среднем по стране. Нынешний премьер Ияд Аллави, умеренный шиит, недостаток которого, с одной стороны, состоит в том, что он оказался в кресле главы правительства милостью Вашингтона, обещав при этом, с другой стороны, восстановить порядок в стране «не с жестокостью, но жесткостью старого режима»^¹⁰⁹, занял третье место, получив 40 мандатов.^¹¹⁰ Все другие остались далеко позади – даже представитель суннитской эмиграции Аднан аль-Пачачи, возглавляющий Национальный демократический альянс, которого еще за несколько месяцев до выборов прочили в президенты, сумел добиться лишь одного-единственного места в парламенте для себя самого.

Победу одержали шииты и курды, вместе они владеют двумя третями мандатов, которые необходимы для создания правительства – если они сумеют договориться об образовании общего правительства. Гораздо более опасная мина замедленного действия, заложенная этими выборами, - это тот факт, что составляющие около 20% населения иракские сунниты, в течение веков правившие страной, образующие научно-техническую интеллигенцию страны и являющиеся сейчас базой восстания, не только проиграли, но и проигнорировали выборы: в Мосуле, Самарре, Рамади, суннитских районах Багдада провести выборы было практически невозможно, потому что повстанцы штурмовали избирательные участки, или участки вообще не открывались, потому что многие избиратели боялись, что за ними будут следить во время голосования, а потом убьют. Такие случаи были в багдадском районе Дора. Во многих местах активность избирателей была ниже 10%. В родной провинции Саддама, где находится город Тикрит, победу одержали шииты, хотя они там находятся в явном меньшинстве.^¹¹¹

Что касается будущей позиции суннитов в отношении сопротивления суннитов-повстанцев войскам США, а также иракской полиции, национальной гвардии и другим государственным органам, то прошедшие выборы будут иметь два противоположных последствия: с одной стороны, они придают легитимность мирным путям развития и новому правительству. С другой стороны, неучастие суннитов в выборах (будь то в результате добровольного бойкота или из-за угроз) ведет к тому, что они ощущают себя жертвами новой власти. Так что восстание вряд ли пойдет на убыль, хотя в то же время умеренные сунниты уже сейчас пытаются найти свое место в политическом процессе. Соотношение сил внутри суннитского населения будет также сильно зависеть от того, в какой мере удастся реально вовлечь в политический процесс старую элиту.

Там, где этот процесс уже проявился в последние полтора года – в муниципальных органах, университетах и министерствах – оснований для надежд немного: кто бы ни становился во главе какого-либо учреждения, он тут же подтягивает туда своих земляков, единоверцев, единоплеменников, членов семьи. Так, министерство иностранных дел заполонили курды, багдадский университет «Аль-Мустансирия», где до середины 2004 года было убито полдюжины профессоров-суннитов, – это теперь вотчина вернувшихся из изгнания шиитов, в региональной администрации Эн-Наджафа шииты жалуются, что предпочтение отдается другим шиитам – везде повторяется старый шаблон иракской политики, когда государство и все его учреждения рассматриваются как добыча господствующей группировки.

Но чего же вообще хотят победители? Пусть курды и VIA составляют единственное дееспособное квалифицированное большинство, необходимое для выдвижения президента, но помимо дееспособности и общего неприятия сторонников Саддама у них мало общего: VIA, обязанный своей победой предполагаемому благословению 74-летнего великого аятоллы Аль-Систани, который сам никак по этому поводу не высказался и, будучи иранцем, не участвовал в выборах ни как кандидат, ни как избиратель, хочет преобразовать религиозную лояльность своих избирателей в политическую власть, в то время как курды - которые, кстати, исповедуют суннизм, – в значительной мере секуляризованы. Курды стремятся к очень широкой автономии, а шииты хотят сохранить унитарное государство. Курды считают США своим лучшим союзником, шииты же требуют, чтобы те пусть не сразу, но все же вывели свои войска.

В программном плане у курдов и шиитов совершенно разные цели. Курды проводят двойственную политику: они строят автономию с собственным парламентом, собственной армией,^¹¹² хорошо укрепленными границами, от которой будет всего один шаг к созданию собственного государства. В ходе опроса, проведенного в 2004 году, 1,7 миллиона, то есть 45% иракских курдов высказались за полный суверенитет.^¹¹³ В то же время они подчеркивают, что хотят остаться в Ираке и обеспечивают себе в Багдаде максимальное влияние. Дело в том, что кроме территории свой автономии, существующей с 1992 года, они претендуют еще и на Киркук – многонациональный город к югу от старой демаркационной линии, где живут курды, арабы, туркмены и ассирийцы-христиане, причем для последних характерно то, что они являются единственной этнической группой, которая не утверждает, что составляет большинство населения Киркука. У Киркука есть все шансы, чтобы стать чем-то вроде месопотамского Иерусалима: курды и туркмены называют его своей «настоящей столицей», в то время как в остальном Ираке никто не готов смириться с отделением Киркука, так как вокруг города находятся запасы нефти, которые считаются одними из крупнейших в стране. Без нефти Киркука у суверенного Курдистана не было бы никакой экономической перспективы. В ходе переговоров о Переходном административном законе (TAL), оставшемся в наследство от уходящего американского наместника Пола Бремера, курды добились включения статьи 59,^¹¹⁴ согласно которой переходное правительство Ирака обязуется «принять меры по устранению несправедливости, возникшей в результате проводившихся прежним правительством демографических изменений в определенных регионах, включая Киркук». Саддам в течение многих лет отправлял курдские семьи, мужчины которых не хотели вступать в партию Баас, в ссылку на север, поселяя вместо них суннитов.

Кому же теперь можно будет остаться, а кому придется уезжать? В лагерях беженцев к северу от Багдада скопились изгнанные семьи суннитов из Киркука, многие из которых утверждают, что жили там в течение нескольких поколений. Перед выборами курды добились принятия специального положения, по которому не успевшие вернуться курдские беженцы могли проголосовать за Киркук в других местах. И хотя суннитские группировки специально отменили в Киркуке свой бойкот выборов, курды набрали там 59% голосов. Тогда арабы и туркмены заявили, что курды подтасовали результаты. Пока курды праздновали победу кавалькадами и фейерверками, шейх Абдельрахман Муншид Ази, лидер одной из арабских группировок, заявил, что «это приведет нас к гражданской войне» и позвал на помощь – что было весьма необычно для лидера суннитов – войска США.^¹¹⁵

Шиитское руководство VIA, которое прежде отчаянно сопротивлялось передаче Киркука курдам, намерено отстаивать единство страны, которая, правда, по их мнению, должна гораздо строже следовать исламским законам и традициям, чем это было при Саддаме. Правительство должно состоять, по мнению представителей разных флангов, из правоверных мусульман, но не клерикалов – или же все-таки быть теократическим. В начале февраля представители великих аятолл Фаяда и аль-Систани заявили, что ислам должен стать «единственной» основой всего будущего законодательства, а не «одной из основ», как было записано в прежнем компромиссном варианте;^¹¹⁶ но затем другой представитель аль-Систани, Саид Хамид аль-Чаффаф, объявил нечто противоположное: никто, мол, не намерен отменять отделение веры от государства. Сам аль-Систани заявлений не делал, поскольку никогда напрямую не высказывается. Это объясняется, наверное, традиционной ролью шиитских ученых, которые скорее выступают как политические арбитры, а не как политики.^¹¹⁷ К тому же до сих пор не очень ясно, как ислам мог бы служить источником законодательства. Даже нынешний заместитель министра иностранных дел Ирака Хамид аль-Беяти, долго живший в эмиграции в Великобритании, уже заявил, что надо изменить наследственное право: согласно исламским традициям женщины получают лишь половину наследства, и это надо-де, учесть в новой конституции.^¹¹⁸ О том, что светское правительство тоже может проводить очень жесткую политику, свидетельствует, кстати, пример Саудовской Аравии.

С одной стороны, часто ссылаются на глубокие различия между иракскими и иранскими шиитами, что подтверждается давней антипатией между Хомейни и аль-Систани. Но те, кто предсказывает, что иракцы не последуют «иранской модели», не учитывают, что модель «господства правоверных ученых», которую исповедует великий аятолла Рухолла Хомейни, в свое время была столь же чужда иранским клерикалам, как и иракским. Даже в кругу великих аятолл Ирана изобретение Хомейни, прервавшее вековую традицию политического воздержания, поддержал только один человек: Али Монтазери, который сейчас бичует наследников Хомейни за властолюбие и коррупцию. В 1979 году Хомейни тоже разглагольствовал о свободе и демократии, а не о строгом клерикальном государстве. За этим последовали тотальный захват власти и расстрелы десятков тысяч настоящих и подозреваемых оппозиционеров. Свою программу Хомейни разработал в изгнании в Эн-Наджафе, в непосредственном соседстве с аль-Систани.

Перед курдами, которые в последнее время были больше заняты борьбой с радикальными исламистами, чем исламизацией своего населения, и перед VIA стоит сейчас – помимо формирования правительства – еще одна гораздо более крупная задача: согласовать новую конституцию. В соответствии с графиком, включенным в Переходный административный закон, 15 октября 2005 года она должна быть представлена на референдум, а еще через два месяца должны состояться новые выборы.

Предполагалось, что новая конституция, принятая перед выборами, сыграет роль стабилизирующего элемента. Но споры, развернувшиеся вокруг нее, грозят закончиться безрезультатно, вызвав скорее дестабилизацию. Чтобы посадить все группировки за стол переговоров, партнеры по переговорам под давлением курдов сначала договорились о праве вето: общего протеста трех провинций достаточно, чтобы блокировать любой проект конституции. Таким образом, и курды, и сунниты могут сорвать принятие любой конституции, которая не соответствует их представлениям.

Все планы построения политического будущего Ирака до сих пор разбивались об отсутствие ясной концепции: на каком фундаменте следует строить иракское государство? На чем стоят иракцы? Существует ли вообще в этой стране, где в течение десятилетий любой слух был более правдивым, чем сообщения подконтрольной государству прессы, общее восприятие действительности как основа политических действий? Слухи, причудливые теории сионистско-масонских заговоров и указания вождей племен и духовенства обладают гораздо большей силой воздействия, чем любые рациональные дискуссии о возможностях и компромиссах для формирования правительства.

Полный крах прогнившей изнутри центральной власти, державшейся на страхе и зависимости людей и рухнувшей через три недели войны, оставил после себя гигантский вакуум, еще более глубокий, чем тот, что возник в результате распада бывшей Югославии.

В Ираке нет демократических традиций, нет даже длительной национальной истории, способной удержать страну от развала. Большую часть своей 84-летней истории Ирак существовал как искусственное образование, единство которого поддерживалось либо внешними силами, либо его создательницей Великобританией, либо сменяющими друг друга диктатурами. К тому же вторжение США в Ирак повлекло за собой полную замену властных структур и элит, которая – на фоне усиливающейся неуправляемости страны – отнюдь не производит впечатления преднамеренной замены. В действительности госдеп США еще за несколько недель до начала войны делал ставку на путч в рамках старой суннитской элиты, чтобы, во-первых, сохранить хрупкую конструкцию власти в Ираке, а с другой – чтобы не допустить господства иранских лидеров над шиитским большинством в Ираке, о котором всегда мечтал Хомейни.

Но все вышло иначе. Война, развал иракских вооруженных сил, которыми командовали сунниты, и в первую очередь жуткая эскалация насилия, после того как Джордж В. Буш 1 мая 2003 года телегенично объявил с авианосца об окончании боевых действий, настолько подорвали традиционные господствующие позиции суннитов, что возврат к прошлому теперь исключен. То, какие последствия может иметь отстранение элит от власти и перечеркивание биографий, мы можем в гомеопатической форме наблюдать также в Германии, где никак не удается преодолеть пропасть между Западом и Востоком страны. О том, что значит для Ирака полный крах суннитской элиты, свидетельствует прямо-таки нигилистический террор суннитских экстремистов, направленный против иракской полиции и мирных шиитов. Представителям прежнего господствующего слоя потребовалось несколько месяцев, чтобы осознать весь масштаб своего падения. Еще в мае 2004 года один предприниматель из Рамади (одного из главных оплотов теперешнего восстания), который прежде обладал монополией на импорт строительной техники, возмущался: «Ты представляешь, теперь шиит с юга импортирует экскаваторы! Шиит! Разве это не безобразие?!»

Под железным колпаком Саддама любой протест был равносилен самоубийству. Как доказало каждому иракцу кровавое подавление шиитского бунта 1991 года, самоорганизация по этническому или конфессиональному признаку не имела никакого смысла, поскольку она не давала никакой власти. Теперь же проявляются различия, свои структуры создают народности, конфессии, племена. По причине отсутствия идеологических программ и демократических традиций властные блоки возникают на самой понятной основе – по происхождению.

Эта форма структурирования власти ведет к развалу Ирака. В этом очень заинтересованы курды, многие радикальные группировки суннитов (о чем свидетельствуют их жесточайшие нападения на полицейские участки) и мирные шииты, очевидно, тоже.^¹¹⁹ Их цель – это не победа, а неуправляемость страны, сколь разрушительными ни оказались бы последствия. Сепаратистские настроения есть и среди шиитского большинства. Так, 6 декабря 2004 года в Эн-Наджафе собрались 600 шиитских деятелей, чтобы способствовать созданию автономной шиитской зоны в центре страны, чтобы, как сказал губернатор Эн-Наджафа Аднан аль-Зорфи, «скоординировать политические, экономические и военные шаги».^¹²⁰

Проявляются новые линии разлома: между багдадской центральной властью, которая глубоко внедрялась в дела регионов, и проснувшимся самосознанием регионов, в частности, Басры. Второй по величине город Ирака сначала много лет страдал из-за своего положения у ирано-иракского фронта, а с 1991 года систематически предавался запустению в отместку за шиитский бунт после проигранной войны с Кувейтом. В начале декабря несколько шейхов крупных племен заявили, что они, как и курды, составят предварительный план своей автономии. Мансур аль-Канаан, шейх племени Бени-Тамим, сделал вполне конкретное предложение: «Абу-Даби владеет нефтью и оставляет половину ее себе, другую же половину он отдает остальным Объединенным Арабским Эмиратам. Так и нам надо поступить!»

Даже в микрокосмосе пестрых багдадских кварталов стало заметно размежевание – например, в районе Заюна, где живет средний класс. После падения города жители района создали свою милицию, организовали защиту от мародеров, ночи напролет спорили о коммунальных выборах. Сейчас же соседи не доверяют друг другу: один – шиит, другой – курд, третий – туркмен, один сотрудничает с американцами и боится суннита, который раньше состоял в партии Баас, а тот, в свою очередь, боится «эскадронов смерти», которые охотятся на баасистов.

Перед большинством иракцев вопрос о том, как им мирно соседствовать, никогда раньше не стоял, поскольку всегда существовала власть, которая рассматривала страну как свою добычу, а ее граждан, вызывавших малейшие подозрения, – как опасные элементы. К этому добавилось проклятие нефтяного богатства, превратившее иракцев не в налогоплательщиков, а в зависимых от милости государства иждивенцев. Внезапно возникший вакуум власти вызвал рост центробежных сил, для которых выборы являются, с одной стороны, сдерживающим фактором, если новое правительство сумеет сохранить контроль над страной. Но с другой стороны, выборы - и в первую очередь их бойкот среди суннитов или в таких кризисных точках, как Киркук, -тоже могут ускорить развал страны, поскольку они дают ясный ответ на вопрос о власти. У того, кто уклоняется от этого ответа, больше нет оснований для сдержанности.

Сопротивление американцам – это сравнительно безобидная, контролируемая фаза, поскольку оно завершится после вывода войск США. Американцы создают, правда, с десяток военных баз к северу и западу от Багдада – в Бейджи, под Рамади и Беледом, основательное обустройство которых не свидетельствует о планах их скорейшего вывода.^¹²¹ Но в какой степени Вашингтон в перспективе сможет контролировать политическую элиту и, прежде всего, нефтедобычу в стране, неясно. Результатом выборов, которые были проведены не под давлением американцев, а по настоянию великого аятоллы аль-Систани, стало создание нового шиитского центра власти, который будет терпеть присутствие американских войск лишь до тех пор, пока он не утвердит свое собственное господство. В своем альянсе с курдами США в среднесрочной перспективе тоже столкнутся с тем, что им придется либо принять сепаратистский курс курдов, либо рано или поздно отвернуться от своего союзника, если они не хотят рассориться с остальным Ираком и Турцией.

Но намного более масштабный конфликт за власть в стране американцы не могут ни разрешить, ни даже сдержать. Эту задачу придется решать самим иракцам, и на это уйдут скорее десятилетия, чем годы. В этой ситуации выборы не задали никакого четкого направления, а скорее увеличили количество вариантов: одни идут голосовать, другие убивают парикмахеров.

Все возможно. Возможно сохранение единого Ирака при не очень демократичном правительстве и без крупных военных столкновений. Но это всего лишь наилучший из множества возможных вариантов. На другом конце шкалы – гражданская война суннитов против курдов и шиитов, а также между бесчисленными небольшими группировками, грозящая исламскому миру суннитско-шиитским конфликтом, в который будут втянуты все соседние с Ираком государства и который ячейки «Аль-Каиды» не могли себе представить даже в самых смелых мечтах.

Петер Фабер,

советник по науке Оборонного колледжа НАТО в Риме;

Карло Масала,

приват-доцент Кельнского университета,

научный сотрудник Военного колледжа НАТО.

Статья отражает личное мнение авторов

Blog