«глобализация» до сих пор вызывает неоднозначное отношение. Одни видят в этом явлении прежде всего новые шансы и новые рынки, для других это борьба сильных против слабых и страх утраты собственной идентичности. Для третьей группы глобализация подобна погоде: ты можешь на нее сердиться, но изменить ч

Вид материала

Адорно или удачное стечение обстоятельств для марксистской теории
Защита индивидуума от государства
Континентальный авторитаризм, англо-американский индивидуализм
Боязнь свободы
Цель бизнеса – террор
Усама бен Ладен как председатель правления

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14

Адорно или удачное стечение обстоятельств для марксистской теории

Возможно, для многих это будет неожиданным, но лучше понять некоторые из этих элементов нам может помочь критическая теория Франкфуртской школы, в особенности труды философа Теодора Адорно. Классическая критическая теория занималась, по сути, составлением генеалогии фанатизма как политического и социально-психологического феномена. Она рассматривала и распространение фашистского движения в 30-х годах, и некоторые аспекты студенческого движения 60-х. Несмотря на все отличия, бросается в глаза поразительное сходство, в особенности пересечение антиамериканизма и неприятия современности.

Что касается глобализации, то здесь мы, конечно, подходим к границам критической теории. Франкфуртская школа унаследовала многие пороки марксизма, прежде всего его очень упрощенный способ рассмотрения комплексных отношений между государством и экономикой. Описание этих социальных процессов базируется скорее на идеологических постулатах и политической программе, нежели на эмпирических наблюдениях и проверяемых данных. Классический марксизм не проводил различий между политической и общественной сферами, поскольку всегда рассматривал действия государства как простое отражение экономических интересов правящего класса. Лишь так можно объяснить склонность к детерминистскому анализу при одновременной неспособности заняться практическими вопросами. Принципиальное предположение, что все и вся сводится к экономике, оставляет мало места для политических умозаключений.

Эта очень упрощенная теория, принимающая политику просто-напросто за другую ипостась экономики, приобрела во второй трети XX столетия новые контуры. Теперь она ратовала за массивное вмешательство государства в экономику. Можно даже утверждать, что таким образом марксистской теории Франкфуртской школы сильно повезло. Ведь при тотальном государстве времен национал-социализма и сталинизма не было особой нужды проводить различия между рынком и государством. Так в эпоху всеобъемлющего государственного интервенционизма слабость марксизма превратилась в его аналитическое преимущество.

Классический марксизм XIX столетия не внес особого вклада в теорию государства и особенности политики, критическая теория еще меньше способствовала осмыслению особенностей экономики. В любом случае нам заметны границы, в которые упирается классическая теория, когда речь заходит об экономическом обсуждении проблем глобализации - будь то эмпирических процессов политэкономии или политических вопросов, связанных с регулированием и дерегулированием экономики.

Однако она полезна при анализе накладывающихся друг на друга явлений – антиглобализма и антиамериканизма. Здесь менее интересны экономические последствия свободной торговли, а больше - культурное воздействие самой глобализации и разгоревшейся вокруг нее многоплановой дискуссии. Почему глобализация заняла место коммунистического антикапиталистического движения? Почему этот процесс встречает такое ожесточенное сопротивление, хотя глобализация способствует росту и устойчивости благосостояния? И еще важнее узнать, почему антиглобалисты начали вражду против современности, которая служила мотивировкой также для прежних движений и была связана с шаблонным антиамериканизмом и даже антисемитизмом? Если рассматривать дебаты о глобализации скорее с культурной, нежели с экономической точки зрения, то очень хорошую службу может сослужить анализ национал-социализма, данный критической теорией Франкфуртской школы. Какие объяснения, применимые специально к психологии антиглобализма, можно отыскать в этой теории?

В 1969 году Адорно опубликовал сборник «Ключевые слова», три эссе которого посвящены темам, представляющим для нас особый интерес: значение национальной идентичности, отношения Германии и Европы с Соединенными Штатами и характер постфашистской культуры. Философы Франкфуртской школы стремились прежде всего исследовать возможности обновления политики и культуры после Третьего рейха и холокоста. В своем эссе «Воспитание после Освенцима» Адорно исследовал фрагментарную социальную психологию пособников нацистского режима и разработал педагогику сопротивления, призванную предохранять от будущего участия в зверствах тоталитарного режима.

Защита индивидуума от государства

Классический и ортодоксальный марксизм, из которого выкристаллизовалась критическая теория, утверждал, что существуют законы развития капитализма, и следовал за ленинской теорией революции. Адорно же размышлял о крахе революционного проекта, парадоксальном воодушевлении масс идеями фашизма и об их готовности отказаться от свободы. Как можно объяснить соблазняющую власть жестокости и тирании? Ответы Адорно определяются его собственным опытом периода национал-социализма, критическим осмыслением сталинского террора и его знакомством с демократической массовой культурой США в 40-х годах. Проанализировав насильственную коллективизацию общества, он увидел в ней основу для возникновения авторитарных режимов и логически потребовал в качестве противоядия этому явлению автономного индивидуализма. Эта диалектика приобретает новое значение в дискуссии между неолиберализмом и критикой глобализации.

Возьмем в качестве примера диагноз Адорно, установившего, почему люди способны участвовать в преследовании других людей. Адорно не хватается за привычные объяснения, как, например, долгая история предрассудков, трагические изъяны политической культуры в Германии или вспышка атавистического чувства ненависти, к которым прибегают журналисты, в том числе для истолкования этнических чисток на Балканах. Он разрабатывает современную социальную психологию. Жизнеспособность локальных институтов и индивидуумов подрывают запредельная унификация общества, навязанный ему конформизм, а также подчинение господствующей идеологии, как это было при нацистах. Пространство для свободного человека исчезает.

«Давление господствующего общего на все особое, на отдельных людей и отдельные институты имеет тенденцию до основания разрушать это особое и индивидуальное, лишая его силы к сопротивлению. Вместе с идентичностью и волей к сопротивлению люди утрачивают также качества, позволявшие им противостоять тому, что в определенный момент вновь влечет к злодеяниям. Возможно, они практически не в состоянии оказывать сопротивление, когда устоявшиеся власти приказывают им совершать новые преступления, коль скоро это делается во имя идеалов, в которые они частично верят или даже вообще не верят».^⁴⁷

Коллективизация общества – массивное вторжение государства в нерегулировавшиеся дотоле сферы общественной жизни – ослабляет локальные структуры идентичности, которые становятся еще более восприимчивыми к призывам участвовать в новых злодеяниях. Становится все более вероятным, что отдельные люди будут подчиняться только приказам. Общая практически неизбежная рационализация общества суть первичное условие иррационального поведения его членов. Чем жестче всеобщий контроль за всеми сферами жизни, тем сильнее деградирует цивилизация. Адорно считал, что цивилизирующая сила общества в значительно большей мере зависит от особенностей отдельного индивидуума, нежели от рамочных институтов социального контроля. Человеческие свершения базируются на целостности индивидуума, а не на нормативном регулировании. Если коллективистское государство подрывает эту целостность, то индивидуум утрачивает также волю сопротивляться призывам к преследованию других людей и насилию. Главной задачей воспитания после Освенцима Адорно считал правильное понимание того, как можно укрепить эту волю к сопротивлению.

Как же нам перенести выкладки Адорно, делавшего упор на индивидуализм как средство сопротивления конформизму, на сферу глобализации и движение антиглобалистов? Альтернатива конформизму состоит не в лучшем конформизме, а в его противоположности - подчеркнутой индивидуальности и непоколебимо последовательном отвержении любого коллективизма. «Самым важным делом в борьбе с угрозой повторения (Освенцима) я считаю противодействие слепому всевластию всех коллективов, усиление сопротивления им путем высвечивания проблемы коллективизации. Это не так абстрактно, как звучит, если учесть страстное желание как раз молодых, прогрессивных по своему сознанию людей встроиться в какие-либо ряды».^⁴⁸

Итак, движения протеста могут воспроизводить тот самый конформизм, против которого они якобы направлены. Адорно считал, что выход не в том, чтобы охранять идентичность меньшинства от идентичности большинства или поддерживать коллективную солидарность с какой-то подавляемой группой (коллективная солидарность, наоборот, является антитезой человеческой эмпатии, зависящей от чувствительности индивида). Рецидив Освенцима станет невозможным только в том случае, если будет исключена вероятность любой коллективистской ментальности и поддерживающих ее политических, культурных и психологических структур.

Критическая теория Адорно по двум причинам важна для нынешней дискуссии. С одной стороны, она отвергает слепой активизм. Даже превосходные идеи можно дискредитировать, если насаждать их ошибочными методами. Цель не оправдывает средства. Критика, которой Адорно подвергал западногерманское студенческое движение, важна нам прежде всего при рассмотрении определенных аспектов антиглобализма, таких, например, как продемонстрированная в Генуе и Сиэтле склонность к вандализму и уличным боям с полицией.

Адорно предпочитает защищать индивидуума от государства, и в силу этого он в основе своей «неолиберален», каким бы анахроничным ни казалось это понятие в связи с историческим контекстом критической теории. Логика адорновского анализа тоталитаризма включает в себя стремление к большей «дебюрократизации» государства, а не к усилению госрегулирования, к личной инициативе и индивидуальному духу предпринимательства, а не к регулирующим государственным институтам. Таким образом, мышление Адорно радикально противоречит центральному элементу движения антиглобалистов - призыву к усилению регулирования рынка, будь то в форме национальных протекционистских мер или с использованием международной бюрократии и институтов. Его защита автономии и самостоятельности подводит лишь к выводу о том, что в плане экономической теории он гораздо ближе Фридриху Хайеку, чем Йозефу Штиглицу, и это несмотря на его отчасти марксистскую «подкладку».

Континентальный авторитаризм, англо-американский индивидуализм

Адорно защищал индивидуализм от коллективизма и в двух других статьях своей книги «Ключевые слова», которые следует читать в связке друг с другом: «На вопрос: в чем суть немецкого?» и «Научные познания в Америке». Обе статьи отражают комплексную связь Адорно как с немецкой, так и с американской культурой. На них лежит отпечаток амбивалентного отношения Адорно к обоим обществам: он им и симпатизирует, и критикует их. В эссе исследуются противоречия современной культуры - философские гуманитарные науки, определяющие немецкий мир Адорно, и эмпирические общественные науки США.

Критика, которой Адорно подвергал эмпирическую социологию, хорошо известна. В течение всей его жизни ему была ближе и роднее скорее сфера германского спекулятивного мышления, нежели современные, основанные на статистических и математических методах социальные науки. Поэтому тем более удивительна неожиданно дружелюбная систематизация его американских наблюдений. Адорно никогда не разделял антиамериканских взглядов, которые проявляются в среде критиков глобализации. По всей видимости, он питал ярко выраженное пристрастие к высокой немецкой культуре, что, несомненно, могло склонить его к заносчивости по отношению к США. Однако он, наоборот, испытывал сильную симпатию к американской культуре и однозначно высказывался против антиамериканских настроений в Германии в 60-х.

Разъяснения, лежащие в основе суждений Адорно о Соединенных Штатах и Европе, гораздо важнее самих суждений. Он считал, что англо-американский индивидуализм наделен большей силой для сопротивления фашизму, чем континентальная Европа. К тому же в Европе - за исключением Великобритании – безраздельно царила культура авторитаризма. В этом Адорно усматривал причину склонности немцев пренебрежительно отвергать американскую культуру как поверхностную, коммерциализированную или не имеющую никакого значения. Он обращался при этом к известной истории германофила Хьюстона Стюарта Чемберлена, покинувшего свою родную Англию ради женитьбы на дочери Рихарда Вагнера. Уничижительные суждения Чемберлена об англо-американской культуре (принимающие форму антисемитской расовой теории) объясняются, как считал выросший на марксизме мыслитель Адорно, не диаметрально противоположными социальными моделями, которые сравнивал Чемберлен, не различными национальными традициями, а разными этапами экономической модернизации, на которых находились оба общества.

Немцы или германофильски настроенные англичане типа Хьюстона Стюарта Чемберлена могли расхваливать духовные преимущества континентальной Европы по отношению к якобы поверхностной потребительской культуре Англии только потому, что Германия, пусть и незначительно, отставала в процессе индустриализации. С этим отставанием было вскоре покончено. Однако вплоть до этого момента различия в степени индустриализации и модернизации могли пониматься по недоразумению как признак глубоких культурных отличий. В результате асинхронности экономических и общественных перемен зародился широко распространившийся враждебный современности и антисемитский дискурс, в ходе которого возвеличивалось культурное превосходство Германии над англо-американским «духом лавочников».

Боязнь свободы

Адорно отвергает эту европейскую идеологию с ее усеченным восприятием англо-американской культуры как «потребительской». В противоположность этому он недвусмысленно связывает американский капитализм со стремлением к свободе - не абстрактным, а выражающемся в политике активного содействия политической свободе, что является полной противоположностью философской свободе европейской философии. «По враждебной цивилизации традиции, которая старше Шпенглера, считается, что мы превосходим другой континент, поскольку он не произвел ничего, кроме холодильников и автомобилей, а Германия породила духовную культуру. Однако, зацикливаясь на самой себе и превращаясь в самоцель, эта культура имеет также тенденцию отделяться от реального гуманизма и довольствоваться самой собой. В Америке же в повсеместном - вплоть до keep smiling - внимании к другим, проявляются симпатия, сочувствие к более слабым и соучастие в их судьбе. Энергичное стремление построить свободное общество, вместо того, чтобы боязливо мечтать о свободе и даже в мечтах унижаться до добровольного подчинения, не утрачивает своей привлекательности по той причине, что общественная система чинит препятствия его реализации. Высокомерное отношение к Америке несправедливо».^⁴⁹

Высокомерие по отношению к Америке несправедливо не только с учетом, скажем, второй мировой войны или американской защиты Западной Германии в период «холодной войны». Для Адорно определяющим моментом являются различия между американской культурой свободы и европейской культурой государственного вмешательства в экономику и общественную жизнь. Его убеждения на этот счет были чрезвычайно стойкими. Поэтому европейские левые долго отвергали Адорно за его антиколлективистские взгляды, а националистически настроенные германские правые - за его проамериканскую позицию. Но понять идеологию антиглобализма, объяснить увеличивающийся разрыв между европейскими и американскими ценностями и развал трансатлантического сообщества общих ценностей нам помогают не позитивная оценка, данная Адорно Америке, а - что еще важнее - его предостережение от любой формы коллективистских структур идентичности.

Несмотря на противоречия и комплексность трудов Адорно, мы можем констатировать, что многие из его выводов сохраняют свою значимость в полемике с антиглобалистам: его защита американского индивидуализма от европейского коллективизма, его скепсис по отношению к режимам, делающим ставку на государственное регулирование, и конформистским групповым идентичностям в активистских молодежных движениях (независимо от того, к каким идеалам они стремятся), его озабоченность антисемитскими нотками в движениях протеста против современности. Мы не станем утверждать, что все эти характеристики применимы в равной мере ко всем слоям движения антиглобалистов. Но они встречаются достаточно часто, чтобы внушать, по крайней мере, опасение. В этом смысле адорновский анализ враждебных современности фашистских и постфашистских движений, когда авторитарные личности периодически всплывают в якобы антиавторитарных движениях протеста, важен для понимания современных антиглобалистских движений и их антиамериканских элементов.

Конечно, критическую теорию фашизма и авторитарной личности, разработанную Адорно, нельзя походя отождествлять с современным критико-теоретическим анализом антиглобализма. Бесспорно, между ними существуют значительные различия. И все же мы можем выявить параллели между основами исторического фашизма в его качестве движения протеста против капитализма и современности со всеми последующими культурными и психологическими явлениями и идеологией современного антиглобализма: это боязнь свободного рынка, страх перед мобильностью и переменами, прославление местных культур и всеохватывающая боязнь внешних угроз. Несмотря на всю прогрессивную риторику, репрессивный потенциал налицо: антиглобализм боится свободы. По этой причине он ведет себя враждебно по отношению ко всем ее институтам и символам.

Джоди М. Виттори,

аспирантка кафедры политологии Университета военно-воздушных сил США в Денвере^{^*}

Цель бизнеса – террор

«Аль-Каида» как международная корпорация

Современный менеджмент, гибкие структуры, представители разных стран, франчайзинг в более чем 40 странах, диверсифицированный ассортимент продуктов, совместные предприятия: бывший студент-экономист Усама бен Ладен руководит своей империей террора как умелый бизнесмен. Поэтому «Аль-Каида» чувствует себя в глобализированном мире как рыба в воде.

Международные корпорации (МК/ MNC/ multi-national corporation) мы можем определить как фирмы, «которые владеют хозяйственными организациями в двух и более странах».^⁵⁰ «Аль-Каида» и ее главарь Усама бен Ладен укладываются в эту концепцию МК, хотя эта группировка преследует скорее политические, чем экономические цели. В организацию входят люди разного происхождения, которые действуют в 40-50 странах мира. «Штаб-квартира» задает направление деятельности и инфраструктуру, а местные группы с помощью местных «наемных работников» преследуют определенные цели на местах. «Аль-Каиде» приходится сталкиваться с бюрократией, бюджетами и даже хищениями средств служащими. Руководство «Аль-Каиды» использует также разнообразные формы прямых зарубежных инвестиций как часть своей ежедневной организационной рутины, что легко объяснить, ведь за спиной у бен Ладена и многих его «сотрудников» - карьера бизнесменов.

«Аль-Каида» – это весьма сложная организация, которой нужны миллионы для обеспечения своей деятельности. «Она должна обеспечивать безопасность зон покоя, оказывать финансовую поддержку семьям «мучеников», оплачивать вербовку, идейную обработку, логистику и обучение. Кроме того, необходим бюджет для демонстративных гуманитарных мер, таких как благотворительные организации, клиники и школы, которые служат прикрытием для террористов или для обеспечения поддержки и вербовки новых членов. Наконец, оружие тоже стоит денег»,^⁵¹ - пишет Дэниел Глейзер, руководитель отдела в министерстве финансов США, который занимается вопросами финансирования террористической деятельности.

Сколько у «Аль-Каиды» сотрудников – об этом мы может судить лишь приблизительно. Не все из них прошли подготовку в лагерях, не все такие лагеря известны.^⁵² А некоторые из членов «Аль-Каиды», в том числе исполнители терактов в Мадриде 11 марта 2004 года, не проходили никакой подготовки в лагерях, будучи хорошо интегрированными в испанское общество. На вершине активности террористической империи «Аль-Каиды» ее годовая потребность в средствах составляла 35 миллионов долларов США.^⁵³ Даже сейчас, когда значительная часть ее инфраструктуры разрушена, а руководство находится в бегах, ей необходимо, наверное, от пяти до десяти миллионов долларов в год. Чтобы удовлетворить эти потребности, ей нужны весьма искушенные бизнесмены.

Усама бен Ладен как председатель правления

По мнению Брюса Хоффмана, «такая организация как «Аль-Каида» больше всего похожа на международную корпорацию. А самого бен Ладена можно, наверное, сравнить с председателем правления этой корпорации».^⁵⁴ Хоффман продолжает: «Организация, которой идет на пользу значительный деловой опыт бен Ладена, структурирована, очевидно, как современная компания, на основе концепций управления начала 90-х годов, включая административные связи «снизу вверх» и «сверху вниз», общее «mission statement» и предпринимательское мышление даже на самых нижних уровнях. Это делает ее чрезвычайно гибкой и способной преодолевать последствия серьезных поражений».^⁵⁵ Он добавляет: «Бен Ладен применил для руководства транснациональной организацией террористов современные методы менеджмента, которым он обучился в университете и строительном бизнесе своей семьи».^⁵⁶

Отец бен Ладена – Мохаммед бен Авад бен Ладен – был переселенцем из Йемена, основавшим в Саудовской Аравии строительную фирму, которая добилась больших успехов. Он завязал тесные контакты с королевской семьей и занимал в 60-е годы даже пост министра общественных работ.^⁵⁷

Усама бен Ладен окончил Саудовский университет имени короля Абдул Азиза по специальности «экономика и государственное управление». Там он впервые вступил в контакт с «мусульманским братством».^⁵⁸ Работая в семейном предприятии, бен Ладен после советского вторжения в Афганистан начал поддерживать моджахедов. Он поставлял технику для разминирования, а также для строительства окопов и дорог.^⁵⁹ Из Пешавара в Пакистане вместе со своим бывшим преподавателем Абдуллой Аззам Мактаб аль-Хадаматом он руководил «бюро услуг», с помощью которого в Афганистан доставлялись арабские боевики и деньги.^⁶⁰ Там Усама выстроил финансовые и организационные основы «Аль-Каиды».^⁶¹

Для «Аль-Каиды» бен Ладен сознательно разработал децентрализованную, гибкую и сложную систему финансирования. «Главного источника», который можно было бы «осушить», не существует, имеется целая сеть побочных источников.^⁶² Часть денег поступает из его наследства, размер которого оценивается в 35-250 миллионов долларов.^⁶³ К этому добавляются значительные инвестиции по всеми миру и целая палитра других видов деятельности: от контрабанды наркотиков и алмазов до изготовления поддельных паспортов. В прошлом основную часть своих доходов он получал от восьми десятков фирм, разбросанных по всему миру. Их единственная цель состояла в финансировании операций «Аль-Каиды».^⁶⁴ Наличные деньги доставляли самолетом в Каир или отвозили на верблюдах из Верхнего Египта в Судан.^⁶⁵

Во время своего пребывания в Судане бен Ладен создал целую империю фирм, которые занимались строительством, производством, валютной торговлей, импортом-экспортом и сельским хозяйством, включая собственный банк, в который он инвестировал около 50 миллионов долларов собственных денег. Тысячи служащих этих фирм, наверное, даже не подозревали, что такое «Аль-Каида»: только члены «Аль-Каиды» знали о ее существовании и о том, что эта организация контролирует всю финансовую империю.^⁶⁶ По оценкам специалистов, однако, бен Ладен потерял около 150 миллионов долларов, когда был вынужден покинуть Судан.^⁶⁷

Blog