«глобализация» до сих пор вызывает неоднозначное отношение. Одни видят в этом явлении прежде всего новые шансы и новые рынки, для других это борьба сильных против слабых и страх утраты собственной идентичности. Для третьей группы глобализация подобна погоде: ты можешь на нее сердиться, но изменить ч
| Вид материала | Документы |
- Ская модель, основанная на максимальном и эффективном использовании, прежде всего,, 12350.54kb.
- О слабых и сильных пунктах, 93.7kb.
- Модернизация и глобализация, 164.54kb.
- 20. Значение музейного дела для специальности «социально-культурный сервис и туризм», 59.9kb.
- Е. А. Баллаева гендер и глобализация: теория и практика международного женского движения, 1090.2kb.
- Глобализация и глобальные проблемы мировой экономики часть 1 глобализация, 493.34kb.
- 2 Глобализация мировой экономики, 793.65kb.
- Употребление грибов это древняя национальная традиция. Вопрос о съедобности различных, 34.92kb.
- Ю. А. Ершов глобальная энергетическая безопасность и интересы россии, 6173.75kb.
- Тема 14. Глобализация международных экономических отношений, 72.52kb.
Открытые вопросы, первые решения
В этой статье освещены уроки, которые, как нам кажется, мы смогли извлечь из иракской войны. В ней исследованы возможности действий коалиционных войск в ближайшее время и обращено внимание на открытые вопросы, требующие ответов. Мы сами придерживаемся мнения, что в краткосрочной перспективе безопасность в Ираке важнее демократии и других заветных целей. Для иракского народа миротворческие меры гораздо актуальнее, чем меры по поддержанию мира. Но для того, чтобы обеспечить мир, войска коалиции и их партнеры должны учитывать местные реалии. Это означало бы при определенных условиях реализацию двухступенчатой стратегии «иракизации», включающей сотрудничество с местными лидерами. Но этот реалистический вариант может быть лишь переходным решением. Чтобы окончательно решить проблемы, необходимо использовать различные виды «мягкой силы» и восстановить региональный баланс сил. В противном случае иракское население будет не в состоянии самостоятельно создать правительство и общественные институты, которые в конце концов объединят этот народ.
«Анализ угроз политизируется»
Эксперт по вооружениям, руководитель проекта «Нераспространение ОМУ» в Фонде Карнеги Джозеф Чиринчоне о Северной Корее, Иране, правительстве Буша и кризисе Договора о нераспространении ядерного оружия
IP: Господин Чиринчоне, откуда в настоящий момент исходит, на ваш взгляд, самая большая ядерная угроза?
Чиринчоне: Существует примерно дюжина рисков, которые в ближайшие годы могут привести к катастрофическим последствиям. Две главные опасности: группировка террористов вроде «Аль-Каиды», которая видит свою цель в максимальном количестве жертв, может завладеть ядерным оружием и разрушить какой-либо город. И что рухнет вся система соглашений и договоров, которую мы выстроили за последние 50 лет, чтобы ограничить угрозу применения ядерного оружия.
IP: Какие последствия это имело бы для контроля над арсеналами ядерного оружия в мире?
Чиринчоне: Это была бы глобальная катастрофа. Нам пришлось бы снова, как в начале 60-х годов, опасаться, что ядерное оружие скоро появится везде, и вероятность атомной войны резко возрастет. В апреле в Нью-Йорке начнется конференция по пересмотру Договора о нераспространении ядерного оружия. Этому договору уже 35 лет, это один из самых успешных договоров в истории. Но он оказался в кризисе. Доверие к нему может упасть - либо потому, что государства придут к убеждению, что другие обходят этот договор, приобретая ядерные технологии, чтобы потом выйти из пакта и стать ядерными державами; либо потому, что укоренится впечатление, что существующие ядерные державы никоим образом не склонны к тому, чтобы вообще сокращать свои арсеналы. И то, и другое может побудить государства, которые были бы в состоянии создать ядерное оружие - например, как Южную Корею, Японию, Египет, Саудовскую Аравию или даже Турцию, - к пересмотру вариантов своего поведения. Этот договор похож на инвестиционный проект, который работает до тех пор, пока все вкладывают в него деньги. Существует опасность, что все утратят веру в этот пакт, и что вся конструкция рухнет.
IP: Насколько реалистична американская политика в отношении ядерного оружия?
Чиринчоне: Больше всего меня беспокоит огромная политизация анализа угроз. Нынешнее правительство – в большей мере, чем любое из прежних – выбирает для себя те угрозы, которые согласуются с его уже устоявшимися политическими приоритетами.
IP: Т.e. оно видит только то, что соответствует его мировоззрению?
Чиринчоне: Именно так. Это сопровождается также манипуляцией фактором страха в политических целях. Общественность ведь вообще считает республиканцев более сильными в вопросах безопасности. Если вопросы безопасности выдвигаются на первый план, растут рейтинги партии. Существует, конечно, целый ряд настоящих проблем в сфере безопасности, которые и выдумывать-то не надо. Но нынешнее правительство склонно к тому, чтобы преувеличивать определенные угрозы с тем, чтобы держать народ в напряжении.
IP: Имеет ли терроризм как противник вообще конкретные очертания?
Чиринчоне: В этом плане очень интересен представленный прошлым летом Доклад об 11 сентября. Он показывает, что враг – это не «терроризм», а весьма специфическая группа радикалов-фундаменталистов, занимающихся террором. Чтобы их победить, недостаточно выдвинуть вооруженные силы и разбить их оперативную базу. Важнейший момент, который выпадает из поля зрения нынешнего правительства, состоит в том, что мы здесь должны вести самую настоящую идеологическую борьбу. Но война в Ираке ухудшила условия для этого, «аль-каидизм» распространяется по арабскому и исламскому миру со скоростью лесного пожара.
IP: Дискуссия по проблемам ядерного оружия касается сейчас в первую очередь Ирана и Северной Кореи. Появились ли в США новые подходы к разрешению этих конфликтов?
Чиринчоне: Что касается Ирана, то здесь, в Вашингтоне, сейчас существуют две концепции. Согласно одной из них, администрация Буша уже решила напасть на Иран, и уже ничто не может ее остановить. Этому есть множество подтверждений. Другие говорят: на такую глупость она не пойдет. Этому тоже есть много подтверждений. На мой взгляд, правительство еще не приняло решения, существуют большие внутренние разногласия по этому вопросу. Но неоконсерваторы после выборов укрепили свое влияние, они консолидируют силы в секторе внешней политики. Вектор направлен в сторону еще более жестких позиций. Когда Кондолиза Райс едет в Европу, она говорит о компромиссах - имея при этом в виду лишь то, что другие должны изменять свои позиции до тех пор, пока они не совпадут с позицией США.
IP: Северная Корея, еще одна постоянная проблемная ядерная зона, кажется еще более непредсказуемой и опасной, чем Иран. Что делать?
Чиринчоне: Есть две модели общего похода к такой угрозе: иракская модель – напасть на такую страну и силой свергнуть режим. И ливийская модель – вести переговоры и изменить поведение режима. В отношении Северной Кореи применяется, похоже, третья модель, модель «малого огня»: стараться игнорировать проблему и изолировать Северную Корею на международной арене, надеясь на то, что изоляция и санкции приведут к крушению режима.
IP: Не принимают ли сторонники такого подхода желаемое за действительное?
Чиринчоне: Да, это иллюзия. И результат внутренних разногласий в правительстве США. Там не могут договориться о том, что надо делать, и действуют бессистемно, наугад. Но дело в том, что Северная Корея этого не допустит. что касается того, чтобы хорошо играть плохими картами, - здесь они давно мастера.
IP: Недавно Северная Корея заявила, что уже стала ядерной державой.
Чиринчоне: Так они создают в регионе кризисную атмосферу и привлекают к себе международное внимание – надеясь, наверное, на улучшение своих позиций на переговорах.
IP: Какой могла бы быть альтернативная стратегия?
Чиринчоне: Северокорейское правительство не вызывает никаких симпатий. Но договориться с ним можно – путем жестких переговоров. Однако Соединенным Штатам потребовалось четыре года, пока в июне 2004 года они не положили на стол конкретное предложение – предложение по принципу «все или ничего». Северной Корее предлагалось сначала провести полное ядерное разоружение - лишь тогда США поддержали бы предоставление экономической помощи со стороны Японии и Южной Кореи. Северные корейцы, понятно, заявили: мы не хотим лишиться всех наших карт, пока вы не сделаете свой шаг навстречу. Они хотели продвигаться вперед шаг за шагом.
IP: То есть, Ким Чен Ир усвоил урок Саддама Хусейна?
Чиринчоне: Да. Но северные корейцы смотрят прежде всего в сторону Ливии. Прежде чем что-то предпринять, Ливии делали предложения. Теперь северные корейцы говорят: мы тоже хотим так договориться. Если бы США проявили хоть немного гибкости и применили пошаговую тактику, они могли бы остановить эту ядерную программу и получить соответствующие гарантии. Честно говоря, это было бы даже совсем не дорого. Всей этой истории можно было бы положить конец, потратив один-два миллиарда долларов. В такую сумму обходятся одна-две недели военных операций в Ираке.
IP: Но если вы окажетесь не правы, то там могла бы возникнуть самая неприятная ядерная держава в мире.
Чиринчоне: Если я ошибаюсь, то самый худший сценарий состоял бы в том, что китайцам, южным корейцам и японцам стало бы ясно: в случае с Северной Кореей надежды нет. Они согласились бы тогда на более жесткие меры. Ведь эти страны тоже боятся, что Северная Корея станет ядерной державой. Но еще больше они боятся ее коллапса как ядерной державы. Они хотят «мягкой посадки», а не хаоса в регионе, когда миллионы северокорейских беженцев устремятся в Китай и Южную Корею.
IP: Это можно понять. И какова же логика нынешней стратегии США?
Чиринчоне: Большинство неоконсерваторов думают, что Рональд Рейган выиграл «холодную войну» благодаря жесткости и постоянному увеличению военных расходов. Таким же образом они хотят справиться и с не столь крупными государствами, в которых видят угрозу: Ираном, Северной Кореей и Сирией. Но вся проблема в том, что такое толкование истории неверно. США продемонстрировали Советскому Союзу свою силу. Но они в то же время вели с ним переговоры, постоянно подсказывая выход. Когда Советский Союз оказался в экономическом кризисе, Горбачев смог проводить реформы, обеспечившие мирный переход. Если Северной Корее или Ирану не показывать выхода, то закручивание гаек скорее приведет к росту сопротивления и к войне, чем к развалу режима.
IP: Почему угроза распространения ядерного оружия вновь приобрела такую остроту?
Чиринчоне: У правительства Буша с самого начала был план по радикальному пересмотру американской политики в области нераспространения ядерного оружия. Оно считало, что на международные соглашения полагаться нельзя и что проблему создает не оружие само по себе, а определенные люди, этим оружием обладающие. По принципу: людей убивает не ядерное оружие, их убивают правительства.
IP: Вспоминается старый лозунг оружейного лобби из «Национальной ассоциации производителей оружия»: «Guns don't kill people, people kill people».
Чиринчоне: Совершенно верно. В течение полувека аргументировали так: проблема состоит в самом оружии массового уничтожения, его надо уничтожить, пока его кто-то не использует. Кеннеди, Джонсон, Никсон, Форд, Картер, Рейган и Буш-старший придерживались этой политики. Все – и консерваторы, и либералы – сотрудничали, стремясь к устранению такого оружия. Никсон подписал Конвенцию о запрете биологического оружия, Буш – о запрете химического оружия. Кеннеди, Джонсон и Никсон разработали Договор о нераспространении ядерного оружия. А правительство Джорджа В. Буша создало «ось зла», стало искать новых друзей и врагов. Оно заявляет: Индия может обладать ядерным оружием, это даже может принести пользу в длительной борьбе с Китаем, а Иран не может. Пакистан тоже может его иметь, а Ирак не может. Решение тогда будет военное: целью операции теперь является не устранение оружия, а устранение правительства. Стратегический вопрос теперь – не «что?», а «кто?».
IP: Поэтому американское правительство выступало в Ираке против оружия, которого просто не существовало?
Чиринчоне: Война в Ираке – это прямое применение теории, согласно которой проблема распространения ОМУ может быть решена с помощью превентивной войны. Главный аргумент состоял ведь в том, что необходимо отразить непосредственную угрозу применения оружия массового уничтожения, исходящую прямо от Саддама или от «Аль-Каиды», которая такое оружие может от него получить. Теперь выясняется, что мы напали на страну-изгоя, у которой такого оружия нет, и что эта война оказалась не дешевой, быстрой и простой, а невероятно дорогостоящей, что касается человеческих жертв, расходов, альянсов и репутации США в мире.
IP: Инспекторы ООН очень успешно поработали в Ираке. Почему им не поверили?
Чиринчоне: Правительство Буша пересматривает в этом плане свою политику. Оно начинало с крайне негативного отношения к ООН, не доверяло ни ООНовским учреждениям, ни инспекторам. По-моему, в период с 1991 по 1998 год оно никогда по-настоящему не понимало, в чем состоит результат деятельности инспекций ООН. Эти инспекции уничтожили почти все запасы оружия массового поражения, а также способность Ирака производить новое такое оружие. Оставалось несколько проблем, не было найдено еще несколько тонн химикатов. Но ведь речь идет о стране, сумевшей произвести около 200 тысяч тонн химического оружия.
IP: Инспекторы вернулись перед началом войны в Ираке. Они ничего не нашли…
Чиринчоне: Совершенно верно. Они нашли то, что можно было найти, и зафиксировали то, что можно было зафиксировать. Они не обнаружили ни одного микроба, ни одной молекулы, ни одного изотопа, которые могли бы служить доказательством, и поэтому констатировали, что в стране нет мощностей для производства химического, биологического или ядерного оружия. Их проблема состояла в том, что они дали нынешнему правительству не тот ответ, какой ему был нужен.
IP: Но Ирак – страна большая, времени было мало. Разве могли инспекторы быть настолько уверенными в своих выводах?
Чиринчоне: Оружие массового уничтожение – это изобретение ХХ века. Это результат индустриализации массовой бойни, которая идет уже несколько тысячелетий. Это компактные устройства, которые способны на большом расстоянии эффективно убивать большое количество людей. Их производство – это тоже индустриальный процесс, для этого нужны заводы. Лишь определенные боевые биологические вещества можно изготовлять также в небольших лабораториях. Но чтобы превратить их в оружие, ими надо наполнить технические устройства, которые способны распространять их на больших территориях, иначе они не станут оружием массового уничтожения. Все промышленные объекты, подходящие для этих целей, были проверены: там ничего не было, абсолютно ничего.
IP: Почему успех инспекторов не убедил правительство США?
Чиринчоне: Он был ему не нужен, потому что оно хотело начать войну. Для неоконсерваторов это было частью намного более крупного плана, согласно которому предстояло расширить американское влияние на Ближнем Востоке, быстро и радикально изменить там все правительства – и друзей, и врагов – и решить проблему Израиля и Палестины. Для него путь в Иерусалим вел через Багдад и Дамаск. Оно хотело, чтобы американские интересы в этом регионе были обеспечены на несколько поколений вперед, чтобы подготовиться к главному, как оно считает, конфликту XXI века – с Китаем.
IP: Как неоконсерваторам удалось добиться такого влияния?
Чиринчоне: Национальной идеологией Америки в течение долгого времени была идеология антикоммунизма, в которую верило широкое большинство политических сил. Но здесь мы имеем дело с совершенно иным феноменом: эта политика гораздо больше напоминает политику большевиков. Активная группа интеллектуалов, исповедующих крайнюю идеологию и программу действий, пробилась в высшие эшелоны. Это заговор на глазах у всех, потому что его участники практически не скрывают своих намерений. В 90-е годы они разрабатывали в свой план«мозговых центрах», проводили организационную работу, выверяли свою линию. И потом, в результате упорной работы и с определенной долей везения они вышли на позиции, с которых они могут формировать политику новой президентской команды и ставить на ключевые посты своих единомышленников. В начале у них еще были проблемы. Но 11 сентября все изменило. Они увидели свой шанс и воспользовались им. Это было именно то, к чему они готовились: национальная катастрофа, обнажившая все угрозы, которые они считали истинными, и мобилизовавшая американский народ. У них был план – ни у кого больше плана не было.
IP: Но разве вся эта модель мышления уже не потерпела крах в Ираке?
Чиринчоне: Можно было бы ожидать, что после всего того, что там происходит, они сконфузятся и пойдут на попятную. Но это не их стиль. Сейчас они хотят заставить всех нас ввязаться в вечную борьбу с терроризмом.
IP: Каким же образом?
Чиринчоне: Они нагнетают страх. Таков их метод: каждый, кто против, это наивный пацифист или предатель – ведь мы живем во все более опасном мире и должны сделать все, чтобы защитить себя. Буквально все. Согласно их логике, это означает размещение нового ядерного оружия. И потом, опираясь на доказательства, надо наносить удары, мирясь с огромным сопутствующим ущербом, чтобы убивать злодеев, которые иначе будут убивать нас. Это жуткое видение мира. Некоторые из этих людей, будь на то их воля, не моргнув глазом, отменили бы гражданские свободы и установили бы жесточайший режим, чтобы достичь своих целей.
IP: Со времен Рейгана ведутся работы по созданию для Америки противоракетного щита. Как далеко они продвинулись?
Чиринчоне: Первая ракета-перехватчик находится в пусковой шахте на Аляске. Хотя она и не сработает, но все же она уже существует. Это было частью их предвыборной кампании. Для лидеров республиканцев противоракетная оборона – это пробный камень «революции Рейгана». С тех пор как республиканцы снова пришли к власти, объем средств, выделяемых на программу ПРО, вырос с четырех до десяти миллиардов долларов в год. Это крупнейшая оборонная программа страны. И что мы в результате имеем? Ничего. По-прежнему все ту же коллекцию игрушек и намерений, которую мы имели десять, двадцать или тридцать лет назад. Ничто из этого не работает. Это очень сложная технологическая задача. (Прим. ред.: 14.02.2005 третье испытание системы закончилось неудачей. Ракета-перехватчик, установленная на стартовой площадке на Маршалловых островах, даже не смогла оторваться от земли.)
IP: Нынешнее правительство заявляет, что США должны вести мировую войну нового типа – против террора. Но ведь для этого тоже надо иметь соответствующее вооружение?
Чиринчоне: Большинство систем вооружений, которые сейчас производятся, были разработаны еще во времена «холодной войны» и приспособлены к ведению глобальной войны против крупного противника – Советского Союза. Но ведь его больше нет. Наши системы вооружений уже давно являются самыми лучшими. Единственная угроза исходит от стран, которые покупали у нас наше же оружие. И даже они не представляют угрозы, потому что слишком малы. Уже невозможно оправдать создание совершенно новых боевых самолетов, нового поколения подводных лодок или эсминцев. Потому что между истребителем Ф-22 и «Аль-Каидой» просто нет никакой связи. Бороться с терроризмом с помощью Ф-22 не имеет никакого смысла.
IP: Ведущей войну сверхдержаве все же нужны самые лучшие вооружения.
Чиринчоне: Конечно, пилоты и генералы хотят иметь самые лучшие самолеты. Но в контролируемом правительстве существуют противодействующие силы, следящие за бюджетом. Сейчас же ситуация такова, как в самом начале эры Рейгана: они открывают казну и кричат: «Ребята, налетай, берите, сколько хотите!»
IP: При Клинтоне было не так?
Чиринчоне: Деньги на это всегда найдутся. Правительство Клинтона тоже не остановило производство ни одной крупной системы вооружений времен «холодной войны». Речь ведь идет о бюджете в 450 миллиардов долларов. Это огромная кормушка. Даже сравнить не с чем.
IP: Ощущаете ли вы какие-либо перемены в ключевых направлениях политики во время второго президентского срока Буша?
Чиринчоне: Правительство Буша воспринимает его переизбрание как ратификацию своей политики. Лидеры Америки считают себя агентами истории, ее инструментом в уникальный исторический момент, который ниспослан Богом или судьбой. И они понимают, что их время сейчас уходит. Поэтому они хотят как можно быстрее добиться успеха – прежде всего, на Ближнем Востоке. С этим сопряжена глубокая вера в то, что они служат национальным интересам. Я думаю, что такой человек как Пол Волфовитц – это настоящий патриот. Он и его соратники считают себя черчиллями, которые обязаны предупредить равнодушную общественность о грядущих угрозах. Все, кто выступает против них – это для них чемберлены, наивные путаники, пацифисты. Они говорят: мы используем военную силу, чтобы изменить мир. Почему мы не должны этого делать?
Беседу вел Том Шиммек
Маттиас Греффрат,
социолог и журналист,
готовит материалы для газет «Ди цайт», «тац», «Зюддойче цайтунг»,
а также для телерадиокомпании АРД
Террор и табу
Сотни молодых людей каждый день посещают берлинскую выставку, посвященную Фракции Красной Армии (RAF / РАФ). Они изучают вырезки газет и видеокадры, начиная от студенческого движения до террора РАФ, от выстрела в Бенно Онезорга до убийства Детлефа Роведдерса. Что они ищут? В концовке фильма Маргарете фон Троттас «Свинцовое время» сын Гудрун Энслин спрашивает женщину, у которой он вырос, что сделала его мать и почему. Она отвечает: «Я расскажу тебе, когда ты станешь большим. Насколько я это могу». А он ее перебивает: «Нет. Все.»
Все. Полное разъяснение поступков родителей, их чувств, в том числе тех, которые и сегодня скрываются, подавляются, осуждаются. О побоях, которые применялись к ним как средство воспитания, об опустошающем молчании, уходящем своими корнями во времена национал-социализма. Об их страхах перед новым образом фашизма. Об исключениях из партии после Годесберга и резне Ми-Лай, произошедшей за 14 дней до пожога универмага во Франкфурте. О Франкфуртской школе и о том, что произошло с дочкой священника, превратившейся за три года из сторонника и предвыборного агитатора СДПГ в террористку. Обо всем этом надо было бы поговорить, если представлять Фракцию Красной Армии как часть судьбы одного поколения в рамках германской истории.
Разъяснение Гамбургского института социальных исследований, озвученное одновременно с открытием выставки, таково, что истории РАФ нет места в континууме германской истории («Руди Дучке, Андреас Баадер и РАФ», см. также интервью Реемтсмы в газете «Франкфуртер Алльгемайне Зоннтагсцайтунг» от 13.2.2005). В интеллектуальном плане по меньшей мере проблематично дать объяснение терроризму, исходя из политических мотивов, социальных восприятий и моральных импульсов преступников, пишет Ян Филипп Реемтсма.
Отказ от желания понять удивляет, поскольку Реемтсма убежден: террор не прекратится. Потребительский капитализм производит состояние «продления молодости», в котором нарциссические эксцессы и юношеский максимализм снова и снова будут порождать насилие. Зачарованность террористическими жизненными проектами обязано «иллюзии неотчужденной жизни», которая захватывает всех, кто не дорос до «комплексности современной жизни», до все большего расхождения морали и политики, до «давления нарастающей атомизации». Кто не может «более или менее адаптироваться к обывательскому, бюргерскому обществу» и реализовать свою потребность в «аутентичности» при помощи «масок автономности» индустрии культуры, тот подвергается опасности поиска спасения в «солидарности, точнее, товариществе» параноидальных малых групп - прибежище для тех, кто «не выдерживает обывательской жизни, поскольку она требует от них слишком многого». Кто ищет «по ту сторону» потребительского предложения «независимых от ролей амплуа» и «огромного количества возможностей отличиться» (vulgo: видео и «Нике» внизу, искусство вверху) «аутентичных форм жизни» и не находит их в медитации, тот становится «источником опасности». А те теоретики, которые впадают в «соблазн герменевтики» причин опасности, оказываются на грани «социопатии» убийц. Более того: они «трусливы», потому что осуждают убийства, совершенные террористами, но разделяют их радикальную критику и их страдания от жизненных обстоятельств. Они также «сошли с ума» в своем настаивании на «неотчужденной жизни», только стеснены в действиях, и потому они - источники опасности за письменным столом.
Это расширение табу на насилие до табу на критику причин насилия является актом интеллектуального самооскопления. К тому же он опасен: в интерпретации гамбургских исследователей социальных проблем «брутализация» террористов РАФ является «предвосхищением убогих ток-шоу» наших дней, а Гудрун Энслин - предвосхищением типажа «талантливой секретарши», мечтающей об иллюзорных «больших заданиях»; ее муж - не наделенный большим умом, слишком честолюбивый человек; Баадер - наполовину гомосексуалист, уклоняющийся от работы асоциальный тип, но именно это - социальные биографии, которые тотальный капитализм порождает сегодня сотнями тысяч, хотя скорее на правом фланге, чем на левом. «Террор будет сопровождать современное государство» - это внушает страх. Но еще больше внушает страх такое интеллектуальное осмысление, которое людей агрессивных, исполненных ненависти и аутсайдеров рассматривает более не как обитателей нашего экономического, социального и морального универсума, отчаявшихся и потерявших в него веру, а просто «списывает» их в качестве неизбежных отбросов современности, «хаотичных личностей», избравших «деструктивность», или еще короче: лиц, которые «злы» и (в случае НПГ) скрывают «подлые», «злостные» порывы - например, зависть - за пустыми формулами типа «социальной справедливости».
Одно предположение напрашивается само собой: такие поспешные интеллектуальные механизмы исключения реагируют на то, что фундаментальная критика «системы», например, при помощи моральных категорий типа социальной или исторической справедливости, в скором времени может привести к опасным обострениям. Но если попытка понять социально несостоявшихся, абстрактных и потому убийственных моралистов - и как политических субъектов, и как сограждан - уже попадает под подозрение как почти нелегитимный акт, то мы отрицаем изнанку нашей цивилизации как «просто зло», будь то фундаментализм «Аль-Каиды», РАФ, НПГ или индивидуальное безумство. Тогда мы можем только отгораживаться, изолировать, вытеснять или убивать. Тем самым нам бы удалось на какое-то время спасти нашу шкуру и наше спокойствие, но дорогой ценой - утратой нашей способности к самокритике.
На каждое нарушение табу на насилие необходимо отвечать насилием. Но если политика отказывается от обсуждения причин, вызывающих насилие, то она только продляет насилию жизнь. Недавно Юргена Хабермаса упрекали в том, что он оправдывает «культурный протест» фундаменталистов против «либерального мира», поскольку тот, как утверждает Хабермас, предлагает только «свободу рынка и опустошающий секуляризм», создавая, среди прочего, отношения, ставшие питательной почвой для терроризма. Но тем самым Хабермас, утверждают его критики, распространяет «яд антизападной критики на Западе» - и это в разгар войны против «смертельного врага». Он не знает более такого «извне», откуда исходит «смертельная угроза».
У интеллектуалов, как говорил Артур Кестлер, «nothing to loose but their brains». «Извне» больше не существует. Комплексность, перед которой мы стоим, является комплексностью отношения между ускоренной модернизацией и растущими группами тех, кто проиграл в ходе модернизации или не желает ее; или также: комплексностью (извращенной) комплексности и своенравных запасов традиции и морали. Фундаментализм невозможно понять без критической истории Запада, а РАФ - без германской истории. Понимать не значит оправдывать, и свободное общество больше всего учится у тех, кто его терпеть не может.
Марша Пэлли,
преподает культурологию в Steinhardt School
Нью-Йоркского университета