Geum.ru

Б. Л. Международное право и правовая система Российской Федерации. Особенная часть: курс лекций

Вид материалаКурс лекций
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   43
"Попов против Российской Федерации", п. 219 Постановления от 13 июля 2006 г.). Так, в частности, Суд обратил внимание на то, что заявитель являлся раковым больным и ему требовалось периодическое обследование, которое не было обеспечено в следственном изоляторе (п. 213 Постановления).

В исключительных случаях, отмечает Суд, когда состояние здоровья задержанного абсолютно несовместимо с его нахождением под стражей, можно требовать освобождения такого лица. Однако ст. 3 Конвенции не может толковаться как обязательство освобождать заключенных под стражу лиц в связи с их состоянием здоровья. В этом случае указанная статья обязывает государство защитить физическое благополучие лиц, лишенных свободы. Государство обязано обеспечить заключенным состояние здоровья, в том числе предоставляя им адекватную эффективную медицинскую помощь ("Рожков против Российской Федерации", п. п. 104 - 105 Постановления от 19 июля 2007 г.).

При рассмотрении дела "Худобин против Российской Федерации" Суд отметил, что свидетельства из различных медицинских источников (документов) говорили о тяжелом состоянии заявителя, находившегося в состоянии, которое требовало регулярной медицинской помощи, но не было подтверждения того, что лечение заболевания в принципе несовместимо с лишением свободы. Следственный изолятор имел медицинское подразделение, куда заявитель помещался несколько раз и лечился с помощью имевшихся в наличии там средств. В то же самое время Суд пришел к выводу, что заявителю не предоставлялось достаточной медицинской помощи. Даже будучи в медицинском подразделении следственного изолятора, он физически страдал от отсутствия необходимой ему медицинской помощи. Что касается моральных последствий, заявитель осознавал, что в случае острой необходимости на срочную и профессиональную помощь он рассчитывать не может. Заявителю было отказано в предоставлении достаточно эффективной помощи в следственном изоляторе. Эта ситуация обусловила появление тревоги за жизнь заявителя, которая усугубила его серьезное психическое расстройство. При таких обстоятельствах отсутствие необходимой и своевременной медицинской помощи, отказ властей провести независимое медицинское освидетельствование состояния заявителя обусловили устойчивое чувство опасности, которое совместно с психологическими страданиями рассматривается в качестве унижающего человеческое достоинство обращения по смыслу ст. 3 ("Худобин против Российской Федерации", п. п. 94 - 96 Постановления от 26 октября 2006 г.).

Для того чтобы установить, получал ли лишенный свободы заявитель достаточную медицинскую помощь, необходимо проанализировать наличие медицинского контроля при постановке диагноза и процедуре лечения болезни.

По делу "Меченков против Российской Федерации" в первую очередь Суд рассмотрел вопрос, был ли у заявителя постановлен диагноз - хронический гепатит C. Власти Российской Федерации утверждали, что заявителю не делали анализ крови на гепатит C в момент лишения его свободы, т.е. 28 октября 2001 г., так как это не было обязательным. Суд согласился с тем, что делать анализ крови каждому заключенному с целью выявить инфекционное заболевание необязательно. Тем не менее проведение определенных анализов является необходимым условием для объективной оценки состояния здоровья лица; решение, осуществлять или не осуществлять мероприятия медицинского характера, должно основываться на индивидуальной истории болезни. Суд отметил, что с 1996 г. заявителю регулярно прописывали и он получал гепотическое антитуберкулезное лечение, способное привести к повреждениям печени. С учетом этого обстоятельства Суд посчитал, что минимальный объем медицинского контроля, обусловленный состоянием заявителя, должен включать регулярный анализ крови на гепатит. Суд подчеркнул, что имеющиеся в его распоряжении доказательства не позволяют установить точную дату, когда заявителю был постановлен диагноз гепатит C. Из медицинских справок, предоставленных властями Российской Федерации, ясно, что диагноз гепатит C заявителю был поставлен 18 декабря 2003 г. В своих возражениях власти Российской Федерации утверждали, что заявитель прошел тест на гепатит C 29 ноября 2004 г. Суд отметил, что прошло более 11 месяцев с момента, когда гепатит у заявителя был упомянут в его медицинской карте, и даты, когда был осуществлен первый анализ, подтвердивший диагноз. При таких обстоятельствах Суд не смог прийти к выводу, что заявителю своевременно был поставлен диагноз хронический гепатит C. Во-вторых, Суд должен был убедиться в том, получал ли заявитель необходимое лечение в связи с его заболеванием гепатитом C. В медицинских документах, находящихся в распоряжении Суда, нет сведений о том, что заявитель получал какое-либо антивирусное лечение с учетом хронического гепатита C после того, как был поставлен диагноз. Доктора лечебно-исправительного учреждения пришли к выводу, что при отсутствии активных процессов такое лечение не являлось необходимым. Суд отметил, что именно доктора, которые осматривали заявителя, должны оценивать необходимость антивирусного лечения. Однако из материалов Суду установить невозможно, когда и какой доктор принял такое решение. Суд учел аргумент властей Российской Федерации о том, что заявитель находился под терапевтическим наблюдением и его состояние контролировалось. Но власти Российской Федерации не предоставили подробного описания мер, предпринятых с целью контроля за ситуацией. Не была доведена до Суда информация, наблюдался ли когда-либо заявитель у гипотолога, который мог бы профессионально оценить гипотетическое лечение, получаемое заявителем по поводу его заболевания. С учетом вышеизложенного, Суд констатировал, что заявитель, будучи лишенным свободы, не был обеспечен минимальным контролем за своим диагнозом и лечением гепатита C и, соответственно, не получал достаточной медицинской помощи с учетом его состояния, что является бесчеловечным и унижающим человеческое достоинство обращением, т.е. была нарушена ст. 3 Конвенции ("Меченков против Российской Федерации", п. п. 102 - 112 Постановления от 7 февраля 2008 г.).

Иная ситуация сложилась по делу "Рожков против Российской Федерации". Суд обратил внимание, что хирургическое вмешательство, связанное с состоянием зрения заявителя, являлось одним из рекомендованных средств. Однако материалы дела не содержали информацию о том, что состояние зрения заявителя вызывало такую боль и такие серьезные последствия, что требовало срочного хирургического вмешательства или что такое вмешательство было единственным. В медицинских документах даже не было упоминания о применении как болеутоляющих средств, так и других способах оказания скорой помощи. Указанный вывод подтверждается поведением заявителя, который не только отказался от предложения, связанного со стационарным лечением в медицинском стационаре следственного изолятора после 24 сентября 2001 г. <1>, но также отказался пройти какое-либо лечение после своего освобождения 6 сентября 2002 г. Из медицинских документов, предоставленных заявителем и датированных 2003, 2004 и 2006 гг., следовало, что глаукома оставалась практически без изменений. С учетом вышесказанного, поскольку ничто в документах или иных материалах, находящихся в распоряжении Суда, не свидетельствовало о том, что условия ухудшения зрения заявителя - результат отсутствия хирургического вмешательства во время его заключения в следственном изоляторе, Суд не смог прийти к выводу, что отказ администрации следственного изолятора организовать хирургическую операцию на глазах заявителя представляет собой недопустимое обращение с точки зрения ст. 3. Соответственно, отсутствовало нарушение ст. 3 Конвенции ("Рожков против Российской Федерации", п. п. 113 - 115 Постановления от 19 июля 2007 г.). При рассмотрении дела "Бузяшкин против Российской Федерации" Суд установил, что заявителю, заболевшему туберкулезом до лишения его свободы, своевременно была предоставлена необходимая медицинская помощь. Как следствие, Суд признал в соответствующей части жалобу заявителя явно необоснованной (п. п. 73 - 78 Постановления от 14 октября 2008 г.).

--------------------------------

<1> В этот день заявитель был признан нуждающимся в стационарном лечении в хирургическом отделении госпиталя следственного изолятора с диагнозом "средний уровень близорукости. Подозрение на глаукому".


Условия транспортировки лишенных свободы лиц


По целому ряд дел Суд пришел к выводу, что условия транспортировки лишенных свободы лиц представляли собой бесчеловечное и/или унижающее достоинство обращение.

По делу "Власов против Российской Федерации" заявитель обращал внимание на то, что условия его транспортировки из следственного изолятора в суд в нарушение ст. 3 Конвенции представляли собой бесчеловечное и унижающее человеческое достоинство обращение. Автомобиль, в котором перевозили заключенных, был тесным, непроветриваемым и не приспособленным для перевозки заключенных. Заявителю не давали есть, пить, сходить в туалетное помещение на протяжении 8 часов подряд (п. 90 Постановления от 12 июня 2008 г.). При рассмотрении указанного дела Суд в первую очередь подчеркнул, что похожие обстоятельства уже были предметом его внимания по делу "Худоюров против Российской Федерации", где он констатировал факт нарушения ст. 3, когда заявитель транспортировался с другим заключенным в кабине площадью 1 кв. м. Хотя время пути не превышало 1 часа, Суд посчитал, что условия такой транспортировки являются неприемлемыми, независимо от продолжительности. Заявитель вынужден был терпеть стесненные условия дважды в день на протяжении 200 дней, пока продолжалось судебное разбирательство. Применительно к фактической стороне по делу "Власов против Российской Федерации" Суд обратил внимание на следующее. За исключением 13 раз, когда заявитель транспортировался в специальном автомобиле, более чем 100 раз заявитель доставлялся из изолятора в суд в обычном автомобиле для перевозки заключенных. Эти автомобили приспособлены для одновременной перевозки 25 заключенных, площадь пространства в автомобиле составляет менее 9 кв. м, соответственно, на одного перевозимого приходится пространство площадью 0,5 кв. м. Высота помещения составляет 1,6 м, что является недостаточным для человека с обычным ростом, что требует постоянного нахождения заключенных в сидячем положении все время, пока они находятся в автомобиле. Как подчеркивал заявитель, количество перевозимых людей иногда превышало то количество людей, для перевозки которых и предназначался автомобиль. Суд не был удовлетворен, что помещение в автомобиле для перевозки заключенных было достаточно вентилируемым, освещенным и отапливаемым. Власти Российской Федерации подчеркнули, что свет и печка в автомобиле функционировали, когда автомобиль работал. Учитывая, что в помещении не было окон или других возможностей для проникновения естественного света, заключенные оставались бы в темноте и холоде, когда автомобиль переставал работать. Естественная вентиляция через аварийный люк, очевидно, не помогла в жаркие дни, учитывая естественные условия в самом помещении для перевозки. Суд подчеркнул, что заявитель находился в таких условиях на протяжении длительного периода во время каждой перевозки. Власти Российской Федерации признали, что каждый раз перевозки осуществлялись в течение 2 - 3 часов. С учетом предоставленных заявителем материалов общее время перевозок каждый день продолжалось от 5 до 8 часов. Невозможно точно установить, как долго осуществлялась перевозка в каждом отдельном случае, однако для Суда важно, что это время было явно продолжительным и в среднем в день заявитель проводил в таких условиях около 6 часов. Заявитель также не получал достаточной и здоровой пищи в дни, когда он перевозился в суд. Как свидетельствовали власти Российской Федерации, сухой паек начали выдавать в 2003 г., т.е. после того, как заявитель был освобожден. Разрешение брать собственную пищу не может заменить осуществления централизованных мер по питанию перевозимых заключенных, потому что именно государство ответственно за благосостояние лиц, лишенных свободы. Суд не удовлетворился пояснениями властей Российской Федерации, что заявитель мог обедать и ужинать в следственном изоляторе каждый день. Как подчеркивал заявитель, достаточно часто его отправляли до обеда и привозили, когда ужин уже заканчивался. Суд повторил, что оценка минимального уровня жестокости, наличие которого позволяет говорить о применении ст. 3, зависит от всех обстоятельств дела, таких как продолжительность обращения, физические и моральные последствия, и в отдельных случаях от пола, возраста, состояния здоровья жертвы предполагаемого недопустимого обращения. По настоящему делу заявитель перевозился более сотни раз в стандартном автомобиле, иногда в переполненном, учитывая, что он был вынужден находиться в таком помещении несколько часов, эти стесненные условия должны были вызвать интенсивные физические страдания. Эти страдания усиливались отсутствием вентиляции и освещения и духотой. Суд также обратил внимание на отсутствие организации питания. Учитывая вышеуказанный кумулятивный эффект транспортировки заявителя, Суд пришел к мнению, что условия транспортировки заявителя из следственного изолятора в суд и обратно представляли "бесчеловечное обращение" по смыслу ст. 3 Конвенции. Суд также отметил, что заявитель подвергался такому обращению во время судебного разбирательства, когда требовалась концентрация внимания заявителя ("Власов против Российской Федерации", п. п. 92 - 99 Постановления от 12 июня 2008 г.).

Условия транспортировки лица из следственного изолятора в колонию были предметом рассмотрения Суда и по делу "Гулиев против Российской Федерации". Суд, изучив фактические материалы, пришел к выводу, что условия транспортировки были бесчеловечны, т.е. не соответствовали требованиям ст. 3 Конвенции (п. п. 47 - 70 Постановления от 19 июня 2008 г. См. также Постановление от 31 июля 2008 г. по делу "Старокадомский против Российской Федерации" (п. п. 53 - 60)).

В свою очередь, по делу "Селезнев против Российской Федерации" Суд пришел к выводу, что условия транспортировки лишенного свободы лица не представляли нарушение ст. 3 Конвенции. В отличие от дела "Худоюров против Российской Федерации", где заявитель перевозился не менее 200 раз, по настоящему делу заявитель транспортировался в Ленинградский областной суд на автомобиле один раз, и эта поездка заняла туда и обратно около одного часа. Суд подчеркнул, что заявитель непродолжительное время находился в условиях, определяющих минимальный уровень жестокости. Хотя условия комнаты в помещении суда, где находились заявитель и другие заключенные, могли обусловить рассмотрение вопроса о возможном применении ст. 3 Конвенции, следует отметить, что заявитель находился в этих условиях в течение одного дня. По рассматриваемому делу не установлено "сверх разумных подозрений", что вентиляция, освещение, санитарные условия в помещении суда были неприемлемы с позиции ст. 3. Учитывая вышеизложенное, Суд заключил, что страдания, неудобства, испытываемые заявителем во время его перевозки в Ленинградский областной суд 11 декабря 2002 г., а также условия его нахождения в судебном помещении для заключенных не достигали минимального уровня жестокости, дающего возможность рассмотреть вопрос в аспекте ст. 3 Конвенции. Жалоба в указанной части явилась явно необоснованной ("Селезнев против Российской Федерации", п. п. 59 - 63 Постановления от 26 июня 2008 г. См. также Постановление от 9 октября 2008 г. по делу "Моисеев против Российской Федерации" (п. п. 128 - 136)).


Условия нахождения лишенного свободы лица в помещении суда


По делу "Моисеев против Российской Федерации" заявитель жаловался на то, что условия лишения его свободы в помещении Московского городского суда представляли собой нарушение ст. 3 Конвенции. Суд обратил внимание на то, что во время судебного следствия на протяжении более чем 150 дней заявитель находился в конвойном помещении Московского городского суда. Хотя нахождение заявителя в этом помещении обычно ограничивалось несколькими часами до, после судебного заседания либо в перерыве между судебными заседаниями, в 10 случаях он не вызывался на слушания и проводил полностью день в указанном помещении. Данное помещение предназначено для лишения свободы на протяжении непродолжительного периода. Не только потому, что площадь помещения маленькая, в любом случае не превышает 2 кв. м, но и в связи с отсутствием элементарных удобств для продолжительного лишения свободы. Помещения не имеют окон, отсутствует доступ к естественному свету и свежему воздуху. В помещении находится только лавка, отсутствуют стул, стол и другая мебель. Особое беспокойство у Суда вызвало то обстоятельство, что в помещении не имеется туалета и посещение туалетной комнаты могло быть осуществлено с разрешения охранников. Отсутствуют доказательства организации регулярного достаточного и горячего питания для лишенных свободы лиц. Суд посчитал, что недопустимо быть лишенным свободы, когда не созданы условия для удовлетворения элементарных потребностей. Заявитель находился в стесненных условиях несколько часов, а иногда - до восьми, десяти часов в сутки. Хотя нахождение заявителя в рассматриваемом помещении не было продолжительным, Суд не смог не принять во внимание, что указанное нахождение чередовалось с нахождением заявителя в следственном изоляторе, транспортировкой заявителя, условия которых уже были признаны Судом бесчеловечными и унижающими человеческое достоинство. При таких обстоятельствах кумулятивный эффект нахождения заявителя в помещении Московского городского суда в чрезвычайно небольшом помещении без вентиляции, еды, воды, свободного доступа в туалетную комнату был таким интенсивным, что обусловливал появление у заявителя физических и психологических страданий. Суд признал факт нарушения ст. 3 Конвенции ("Моисеев против Российской Федерации", п. п. 137 - 143 Постановления от 9 октября 2008 г.).


Экстрадиция


Согласно практике Суда, экстрадиция, осуществляемая государством - участником Конвенции, может рассматриваться в контексте ст. 3 в том случае, если имеются доказательства, позволяющие достоверно утверждать, что лицо, в случае его экстрадиции, столкнется в запрашивающем государстве с реальной угрозой обращения, недопустимого по ст. 3. Констатация нарушения положений ст. 3 обусловливается оценкой соответствующих условий в принимающем государстве. Тем не менее в рамках реализации Конвенции о защите прав человека и основных свобод не возникает вопроса о привлечении к ответственности принимающего государства, независимо от наличия такой ответственности согласно общему международному праву или Конвенции. Поэтому если речь идет о привлечении государства к ответственности, то ответственность возлагается на эктрадирующее государство, так как именно это государство осуществляет действия, вследствие которых лицо сталкивается с недопустимым по ст. 3 Конвенции обращением.


Примечание. В английском тексте Постановления используется словосочетание "general International law". Представляется, что имеется в виду система общепризнанных принципов и норм международного права, действующих в рассматриваемой сфере межгосударственных отношений. Подробнее о понятии "общепризнанные принципы и нормы международного права" см. лекцию 3.


Определяя, столкнется ли заявитель с реальной угрозой недопустимого обращения в случае экстрадиции, Суд анализирует предоставленные сторонами материалы и, в случае необходимости, материалы, собранные по собственной инициативе Суда. Суд должен убедиться в том, что оценка возможной угрозы недопустимого обращения в отношении экстрадируемого лица, осуществленная национальными властями Договаривающегося Государства, является адекватной и достаточной, подтверждаемой как материалами дела по экстрадиции, так и иными материалами, полученными из других надежных, заслуживающих доверия источников. Существование риска недопустимого обращения должно быть в первую очередь оценено с позиции тех фактов, которые известны или должны быть известны Договаривающемуся Государству во время экстрадиции ("Гарабаев против Российской Федерации", п. п. 73 - 74 Постановления от 7 июня 2007 г. См. также Постановление от 11 декабря 2008 г. по делу "Муминов против Российской Федерации" (п. п. 95 - 98); Постановление от 24 апреля 2008 г. по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации" (п. 115).


Примечание. При рассмотрении дела "Муминов против Российской Федерации" Суд в связи с ненадлежащей оценкой возможного риска недопустимого обращения в отношении заявителя, который был экстрадирован в Республику Узбекистан, констатировал нарушение ст. 3 Конвенции. Одновременно Суд высказал особое беспокойство тем обстоятельством, что к моменту рассмотрения дела, за исключением осуждения заявителя, отсутствовала какая-либо информация о его дальнейшей судьбе (п. 98 Постановления).


Относительно дела "Гарабаев против Российской Федерации" Суд в первую очередь должен был установить, существовал ли реальный риск недопустимого обращения в случае экстрадиции заявителя в Туркменистан с учетом обстоятельств, которые были известны или должны были быть известными во время экстрадиции. Власти Российской Федерации отрицали, что осуществление экстрадиции связано с риском недопустимого обращения, что в их распоряжении имелись какие-либо материалы, подтверждающие возможный риск такого обращения. В то же время власти Российской Федерации не отрицали, что сразу же после заключения под стражу заявителя несколько писем было направлено в адрес Генерального прокурора Российской Федерации, в которых выражалась обеспокоенность по поводу пыток и преследования заявителя по политическим мотивам, возможности недопустимого обращения в иных формах, что свидетельствовало о невозможности экстрадиции. В указанных письмах обращалось внимание на общую политическую ситуацию в Туркменистане. Из этого следует, что власти достаточно осознавали риск недопустимого обращения в случае возвращения заявителя в Туркменистан. Суд посчитал, что в момент экстрадиции существовали обстоятельства, свидетельствующие о реальной угрозе обращения, запрещенного ст. 3. Далее Суд проанализировал, была ли соответствующая информация надлежащим образом оценена властями Российской Федерации. Суд не нашел каких-либо свидетельств положительного ответа на данный вопрос. К примеру, не было получено никаких гарантий безопасности заявителя в отношении обращения, противоречащего ст. 3, не было проведено независимых медицинских исследований, не были приглашены независимые наблюдатели. В ответе Генеральной прокуратуры Российской Федерации на имя адвокатов акцент был сделан на необходимости участия заявителя в уголовных процедурах как формальном основании для экстрадиции, не проводилась оценка обстоятельств в ракурсе ст. 3. Сторонами не оспаривалось, что заявитель был информирован о решении его экстрадировать только в день передачи властям Туркменистана. В решении национального суда, который признал незаконным экстрадицию после ее осуществления, отсутствовали какие-либо ссылки на нарушения ст. 3. Суд заключил, что национальными властями не было дано адекватной оценки возможного риска недопустимого обращения и экстрадиция была осуществлена без понимания такой угрозы ("Гарабаев против Российской Федерации", п. п. 78 - 80 Постановления от 7 июня 2007 г.).

Вопрос о применении ст. 3 Конвенции применительно к экстрадиционным процедурам возник и по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации".

При рассмотрении указанного дела Суд обратил внимание на следующее. Большинство заявителей являлись уроженцами города Андижан в Узбекистане. Они прибывали в Россию с 2000 и до начала 2005 г. В Узбекистане они преследовались по религиозным соображениям и в связи с успешным ведением бизнеса. Ранее некоторые из них подвергались недопустимому обращению со стороны властей Узбекистана, у других были арестованы родственники, а также партнеры по бизнесу по обвинению в участии в экстремистских организациях. Двое заявителей прибыли в Россию по делам бизнеса: один из города Коканд, Узбекистан, другой из Турции. После известных событий в Андижане в мае 2005 г. заявители были арестованы в России по требованию властей Узбекистана, которые подозревали их в финансировании этих событий. Несмотря на то что заявители отрицали вовлеченность в рассматриваемые события и расследование, проведенное властями Российской Федерации, подтвердило указанные доводы, процедуры по экстрадиции в отношении заявителей все же начались. Заявители подчеркивали, что в Узбекистане применительно к ним существует угроза недопустимого обращения со стороны властей и применения смертной казни. Они также обратились с ходатайством о предоставлении им статуса беженцев, обращая внимание и на существование угрозы применения к ним пыток и преследования по политическим мотивам. Они подтверждали свою позицию докладами международных неправительственных организаций о наличии в Узбекистане фактов недопустимого обращения в отношении заключенных. С учетом вышеизложенного Суд должен был установить, существовал ли реальный риск недопустимого обращения применительно к заявителям в случае экстрадиции последних в Узбекистан. Поскольку заявители не были экстрадированы благодаря обеспечительным мерам, принятым Судом согласно п. 39 Регламента Суда, Суд должен исследовать этот риск с учетом имеющихся материалов.


Примечание. Как следует из п. 39 Регламента Европейского суда по правам человека, Палата Суда или, в случае необходимости, Председатель могут по требованию стороны или любого другого заинтересованного лица или по своей собственной инициативе предписать сторонам обеспечительные меры, которые следует принять в интересах сторон или надлежащего осуществления процедур в Суде. Информация об этих мерах доводится до сведения Комитета министров. Причем Палата может запросить информацию от сторон по любому вопросу, касающемуся реализации предписанных ей обеспечительных мер. Подробнее см. лекцию 12.


Исторические аспекты, безусловно, представляют интерес в той мере, в какой они проливают свет на текущую ситуацию и развитие этой ситуации, условия, обусловленные настоящим временем, являются решающими, продолжил рассуждения Суд по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации". Что касается первого аргумента заявителей о том, что вследствие экстрадиции имеется реальная угроза применения смертной казни, поскольку они обвиняются в совершении террористических актов, а также за убийства с квалифицирующими обстоятельствами, то, когда принимались решения об экстрадиции, наказание за указанные преступления предусматривалось в виде смертной казни согласно Уголовному кодексу Республики Узбекистан. Но с 1 января 2008 г. смертная казнь как наказание в Узбекистане была отменена. Поэтому риск применения данного наказания в отношении заявителей отсутствовал, соответственно, в этой связи не было оснований для возникновения вопросов в аспекте применения ст. 3 Конвенции. Суд должен исследовать и второй аргумент заявителей, касающийся угрозы применения в отношении их недопустимого обращения в Узбекистане. Суд принял во внимание позицию властей Российской Федерации о наличии улучшений в Узбекистане ситуации, связанной с защитой прав и свобод человека.

Суд напомнил, что если заявитель или третьи лица по смыслу ст. 36 Конвенции представляют разумные аргументы, которые ставят под сомнение достоверность информации, исходящей от властей государства-ответчика, Суд должен убедиться, что оценка, осуществленная национальными властями, являлась разумной и подтверждалась материалами дела, а также материалами, поступающими из иных заслуживающих доверия источников, к примеру от иных государств-участников, организаций, входящих в ООН, а также пользующихся доверием неправительственных организаций.


Примечание. Статья 36 Конвенции: "1. В отношении любого дела, находящегося на рассмотрении какой-либо из Палат или Большой Палаты, каждая Высокая Договаривающаяся Сторона, гражданин которой является заявителем, вправе представлять письменные замечания и принимать участие в слушаниях. 2. В интересах надлежащего отправления правосудия Председатель Суда может пригласить любую Высокую Договаривающуюся Сторону, не являющуюся стороной в деле, или любое заинтересованное лицо, не являющееся заявителем, представить письменные замечания или принять участие в слушаниях".


В порядке реализации контроля, предусмотренного ст. 19 Конвенции, было бы непостижимо, если Суд, будучи международным судебным учреждением, в ходе применения ст. 3 по делам, касающимся депортации или экстрадиции иностранцев, принимал во внимание только те материалы, которые были доступны национальным властям Договаривающихся Государств, не оценивая указанные материалы с иными достоверными и объективными источниками. Доказательства, полученные из объективных источников, свидетельствуют, что вопрос о наличии фактов недопустимого обращения в Узбекистане продолжает оставаться актуальным. В частности, Специальный докладчик ООН по пыткам в 2002 г. описал практику пыток в отношении заключенных как "систематическую" и "неизбирательную". Его преемник на этом посту в 2006 г. отметил, что он продолжает получать документы, свидетельствующие о применении пыток со стороны правоохранительных органов Республики Узбекистан. В 2006 г. Генеральный секретарь ООН обратил внимание на существование проблем, касающихся недопустимого обращения с заключенными, и на отсутствие эффективных мер по привлечению виновных к юридической ответственности. Не было представлено конкретных доказательств, свидетельствовавших о серьезных изменениях в последнее время в Узбекистане в аспекте защиты от пыток. Хотя власти Узбекистана и предприняли ряд действий, направленных на борьбу с пытками, нет информации, что эти действия привели к позитивным сдвигам. Эти факты касаются общей ситуации в Узбекистане. Применительно к конкретной ситуации с заявителями Суд подчеркнул, что их обвинения касались андижанских событий. Международная неправительственная организация "Amnesty International" посчитала, что такие лица могут столкнуться с большей вероятностью применения недопустимого обращения. Представители ООН предупреждали государства воздерживаться от передачи Узбекистану лиц, вовлеченных в андижанские события, поскольку они столкнутся с фактами пыток. Имеются доказательства того, что большинство преследуемых за андижанские события людей, которые были переданы властям Узбекистана, содержались в заключении без возможности общаться с внешним миром. Учитывая, что в отношении заявителей было принято решение об аресте, вполне вероятно, что сразу же после экстрадиции они были помещены в изолятор и властями не была бы предоставлена возможность посещения этих лиц независимыми наблюдателями, тем самым увеличивался риск недопустимого обращения. Суд также отметил, что после их ареста в Российской Федерации заявители получили угрозы со стороны властей Республики Узбекистан о том, что к ним будут применяться пытки с целью получить признания. Суд обратил внимание на то, что заявителям был предоставлен Верховным комиссаром ООН по беженцам статус беженцев после того, как были предоставлены обоснованные аргументы в том, что они будут преследоваться и к ним будут применять недопустимое обращение. Национальный суд России, также проанализировав доказательства, пришел к выводу о широком распространении фактов пыток в Узбекистане и что экстрадиция заявителей приведет к реальной угрозе применения пыток. Учитывая вышеизложенное, Суд убедился в том, что в случае возвращения в Узбекистан заявители наверняка столкнулись бы с фактами недопустимого обращения. Суд не убедил довод властей Российской Федерации, что согласно международному праву они обязаны сотрудничать в борьбе с терроризмом и имеется обязанность выдать заявителей, которые обвиняются в террористических актах, независимо от наличия угрозы недопустимого обращения в принимающем государстве. Суд не посчитал необходимым исследовать вопрос, касающийся непроверенных предположений властей Российской Федерации о вовлеченности заявителей в террористическую деятельность, потому что это не имеет значения в плане ст. 3 Конвенции. Суд принял во внимание те неминуемые трудности, с которыми сталкиваются государства в современное время, защищая интересы общества от террористических угроз. Однако даже при этих обстоятельствах Конвенция абсолютно запрещает пытки, бесчеловечное или унижающее человеческое достоинство обращение или наказание, независимо от поведения лица. Запрет, предусматриваемый ст. 3 относительно недопустимого обращения, является абсолютным и в случаях депортации (выдворения), экстрадиции. Соответственно, если имеется реальный риск того, что лицо, передаваемое другому государству, столкнется с обращением, недопустимым по ст. 3, государство несет ответственность за защиту такого лица от недопустимого обращения при депортации и экстрадиции. При таких обстоятельствах действия заинтересованного лица, даже если они рассматриваются в качестве недопустимых, опасных, не имеют значения. Суд рассмотрел аргумент властей Российской Федерации, касающийся гарантий допустимого обращения со стороны властей Узбекистана. Суд с осторожностью относится к дипломатическим гарантиям неприменения пыток от государства, где эти явления носят системный, постоянный характер. При рассмотрении дела "Saadi против Италии" Суд отметил, что дипломатические гарантии не являются достаточными для обеспечения эффективной защиты против риска недопустимого обращения, если заслуживающие доверия источники свидетельствуют о том, что практика, к которой прибегает государство или по отношению к которой государство терпимо относится, явно противоречит принципам Конвенции. Учитывая, что практика пыток в Узбекистане рассматривается международными институтами как систематическая, Суд не посчитал, что гарантии со стороны властей Узбекистана являются достаточными для обеспечения против недопустимого обращения. Соответственно, если бы заявители были экстрадированы в Узбекистан, то речь могла бы идти о нарушении ст. 3, поскольку они бы столкнулись с серьезной угрозой быть подвергнутым пыткам, бесчеловечному или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию ("Исмоилов и другие против Российской Федерации", п. п. 116 - 128 Постановления от 24 апреля 2008 г.).

В связи с вышеизложенной позицией Суда по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации" применительно к ст. 3, нельзя не обратить внимания на частично несовпадающее мнение А.И. Ковлера, являющегося судьей Европейского суда по правам человека от Российской Федерации. По мнению А.И. Ковлера, констатирование потенциального нарушения ст. 3 Конвенции в случае реализации в отношении заявителей решений об экстрадиции представляет собой расширенное толкование недавно принятого Постановления по делу "Saadi против Италии" (Постановление от 28 февраля 2008 г.) и касается следующей позиции: "значение гарантий, получаемых от принимающего государства, зависит от конкретного дела и с учетом обстоятельств, существующих в рассматриваемый период". Необходимо вновь подчеркнуть, что в Постановлении Большой палаты по делу "Маматкулов и Аскаров против Турции", касающемуся экстрадиции в то же самое государство - Узбекистан, Суд пришел к выводу, принимая во внимание гарантии, полученные от Правительства Узбекистана до экстрадиции: "с учетом имеющихся в распоряжении документов Суд не может заключить, что в рассматриваемый период заявители могли столкнуться с реальной угрозой обращения, запрещенного ст. 3". Палата оправдала отход отводов по делу "Маматкулов и Аскаров против Турции", оценивая текущую эволюционированную ситуацию с заявителями в принимающем государстве, как это предусмотрено прецедентной практикой Суда. Он мог бы согласиться с этим подходом, если была бы убежденность в неизбежности экстрадиции или такая экстрадиция реально была осуществлена. Однако анализ Судом фактов этой чрезвычайно скользкой и постоянно развивающейся ситуации остановился на освобождении заявителей 5 марта 2007 г., более чем за год до принятия Постановления по настоящему делу, и на решении Ивановского областного суда от 27 марта 2007 г., оставившем в силе решение, в силу которого заявители были освобождены. Согласно российским средствам массовой информации, заявители покинули территорию России в третьи государства, однако это информация не была подтверждена или опровергнута сторонами и Суд не побеспокоился запросить информацию о текущей ситуации с заявителями, когда п. п. 39 и 41 Регламента Суда предоставляют такую возможность. Судья Zupancic в совпадающем мнении по делу Saadi, рассуждая о позиции, зафиксированной в деле Chachal, отметил: "Невозможно доказать будущее с какой-либо степенью уверенности, потому что произошедшие события более логичны, нежели занятия пророчеством". Соответственно, судья А.И. Ковлер придерживается четкой позиции об отсутствии нарушения ст. 3 в связи наличием предположений, собственно, в связи с нехваткой информации, касающейся текущей ситуации с заявителями (см. частично совпадающее мнение А.И. Ковлера к Постановлению от 24 апреля 2008 г. по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации").

При рассмотрении дела "Рябикин против Российской Федерации" Суд также пришел к выводу, что экстрадиция заявителя в Туркменистан могла нарушить ст. 3 Конвенции (п. п. 107 - 122 Постановления от 19 июня 2008 г.). Основной аргумент, который использовался заявителем в рамках ст. 3, был связан с угрозой недопустимого обращения с заявителем в местах лишения свободы в Туркменистане, принимая во внимание его этническое происхождение. Суд подчеркнул, что заявитель в Туркменистане обвинялся в серьезном преступлении (растрата имущества), наказываемом лишением свободы от 8 до 15 лет. Если заявитель будет экстрадирован в Туркменистан, он наверняка будет заключен под стражу и столкнется с реальным риском провести длительное время в заключении. Принимая во внимание условия лишения свободы, наличие заключения без связи с внешним миром (incommunicado detention) и уязвимую ситуацию с национальными меньшинствами, Суд пришел к выводу, что существуют основания предполагать, что в случае экстрадиции заявитель может столкнуться с обращением, противоречащим ст. 3 Конвенции.

Если при осуществлении экстрадиции отсутствуют фактические обстоятельства, которые могли бы свидетельствовать о возможном риске недопустимого обращения по отношению к экстрадируемому лицу, то Суд не констатирует нарушение ст. 3, как это произошло при рассмотрении дела "Ю. против Российской Федерации" (п. п. 72 - 91 Постановления от 4 декабря 2008 г.). Суд пришел к выводу об отсутствии достаточных оснований для предположений того, что заявитель мог столкнуться с риском недопустимого обращения в случае его экстрадиции в Китайскую Народную Республику.


Без вести пропавшие лица


Практика Суда свидетельствует, что имеются основания для применения ст. 3 в случаях, когда без вести пропали лица и государство не исполняет своих позитивных обязательств согласно данному конвенционному положению. В рассматриваемой ситуации позитивные обязательства государства заключаются в осуществлении эффективных действий, связанных с обнаружением без вести пропавшего лица. Если государство предприняло все необходимые меры для розыска лица и лицо не обнаружили, то государство не будет нести ответственность за необнаружение такого лица, при условии что государство не было прямо или косвенно вовлечено в исчезновение лица. Но если государство не предприняло всех необходимых мер и вследствие этого пропавшее лицо не было обнаружено, то здесь государство может быть привлечено к ответственности, о чем свидетельствует ряд дел, рассмотренных Судом в отношении Российской Федерации.

По делу "Битяева и Х. против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что ст. 3 может применяться и в случаях, когда близкие родственники исчезли, и если страдания, муки, испытываемые заявителями, привели к такому уровню страданий, возникающих вследствие поведения властей, которые могут быть охарактеризованы как бесчеловечное обращение по смыслу ст. 3. Является ли член семьи исчезнувшего лица жертвой недопустимого обращения, зависит от обстоятельств, которые обусловливают уровень страданий родственника, отличный от эмоциональных переживаний, обычно имеющих место у родственников жертвы серьезного нарушения прав человека. Такими обстоятельствами могут являться близкие родственные отношения, отдельные факты родственных взаимоотношений, а также степень вовлеченности родственников в рассматриваемые события, в процесс получения информации об исчезнувшем лице и то, каким образом власти государства реагируют на соответствующие запросы. В некоторых случаях Суд расширяет действие ст. 3 на родственников лиц, которые были убиты, когда информация об их смерти была получена через некоторое время после их исчезновения, обусловившего чувство неопределенности, страдания. Суд не распространяет действие ст. 3 на родственников лиц, которые были лишены жизни в нарушение ст. 2 со стороны должностных лиц государства, в отличие от родственников бесследно исчезнувших лиц, либо в случаях неоправданного применения силы со стороны органов государства ("Битяева и Х. против Российской Федерации", п. 152 Постановления 21 июня 2007 г. См. также Постановление от 15 ноября 2007 г. по делу "Камила Исаева против Российской Федерации" (п. 142); Постановление от 12 июля 2007 г. по делу "Магомадов и Магомадов против Российской Федерации" (п. 118).

По делу "Битяева и Х. против Российской Федерации" было подчеркнуто: Суд не сомневается в том, что смерть близких родственников приводит к глубокому страданию лиц, тем не менее фактов нарушения ст. 3 в рассматриваемом аспекте констатировано не было (п. 153 Постановления от 21 июня 2007 г.). Судьей Лукайдес было высказано частично несовпадающее мнение, согласно которому убийство матери заявителя само по себе может обусловить применение ст. 3 Конвенции.

В анализируемом аспекте существо нарушений ст. 3 Конвенции связано не с фактом исчезновения члена семьи, указывает Суд, а в реакции властей и в их отношении к ситуации, когда она стала им известна. При этом родственник может требовать признания за ним статуса жертвы соответствующего поведения властей ("Алихаджиева против Российской Федерации", п. 80 Постановления от 5 июля 2007 г. См. также Постановление от 29 мая 2008 г. по делу "Уцаева и другие против Российской Федерации" (п. п. 183 - 191); Постановление от 29 мая 2008 г. по делу "Ибрагимов и другие против Российской Федерации" (п. п. 104 - 108); Постановление от 10 мая 2007 г. по делу "Ахмадова и Садулаева против Российской Федерации" (п. п. 108 - 112).


Примечание. Суд обратил внимание по делу "Ахмадова и Садулаева против Российской Федерации" на то, что заявительницы испытывали стресс, муки вследствие исчезновения их сына и мужа, невозможности узнать, что произошло с ним (сыном) или получить свежую информацию о следствии. Поэтому способ рассмотрения их жалобы представлял собой бесчеловечное обращение по смыслу ст. 3 (п. 112 Постановления).


Применительно к делу "Алихаджиева против Российской Федерации" Суд подчеркнул, что заявительницей явилась мама исчезнувшего лица, Руслана Алихаджиева. Она была свидетельницей его ареста. Более чем шесть лет <1> у нее не было никакой информации о сыне. В течение этого периода заявительница обращалась в различные государственные органы с запросами о судьбе ее сына как лично, так и посредством переписки. Несмотря на все ее попытки, заявительница не получила каких-либо разумных объяснений или информации, что стало с ее сыном после ареста 17 мая 2000 г. Полученные ответы содержали информацию, в которой отрицалась ответственность государства за арест и информацию о том, что следствие продолжается. Учитывая вышеизложенное, Суд посчитал, что заявительница страдала и ее страдания продолжались длительное время, при этом она испытывала чувства неопределенности вследствие исчезновения ее сына и невозможности добиться информации, что с ним случилось. Действия органов государства были рассмотрены Судом как бесчеловечное обращение, противоречащее положениям ст. 3 ("Алихаджиева против Российской Федерации", п. п. 81, 82 Постановления от 5 июля 2007 г.). Похожие факты стали предметом рассмотрения Судом дела "Камила Исаева против Российской Федерации" (п. п. 143 - 146 Постановления от 15 ноября 2007 г.).

--------------------------------

<1> Арест был произведен 17 мая 2000 г.


По делу "Бусуева против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что заявительница являлась женой без вести пропавшего лица, Шахида Бусуева. Заявительница не была свидетельницей задержания, однако она получила видеокассету, на которой была дата задержания ее мужа, окруженного враждебно <1> настроенными сотрудниками правоохранительных органов. На протяжении более шести лет она не имела информации о нем. В течение этого периода заявительница обращалась в различные официальные инстанции за информацией о ее муже как лично, так и в письменном виде. Несмотря на ее попытки, заявительница никогда не получала разумные объяснения или информацию, что стало с ее мужем вслед за арестом 2 марта 2000 г. Ответы, получаемые заявительницей, как и по делу "Алихаджиева против Российской Федерации", содержали факт отрицания ответственности государства в отношении задержания ее мужа, а также информировали о том, что следствие продолжается. С учетом вышеизложенного Суд посчитал, что заявительница страдала, продолжает страдать, испытывать чувство неопределенности вследствие исчезновения ее мужа, а также невозможности установления того, что с ним произошло. Манера, в которой ее жалобы рассматривались властями, обусловливает наличие со стороны властей бесчеловечного обращения, противоречащего ст. 3 ("Бусуева против Российской Федерации", п. п. 141, 142 Постановления от 5 апреля 2007 г.).

--------------------------------

<1> Дословный перевод.


По делу "Магомадов и Магомадов против Российской Федерации" Суд подчеркнул, что заявители являлись братьями пропавшего без вести лица, Аубхана Магомадова. Первый заявитель предпринял активные действия в поисках своего брата. Более чем шесть лет заявители не имели о нем информации. На протяжении этого периода они обращались в различные государственные структуры с запросами о судьбе их брата как в письменном виде, так и устно. Несмотря на предпринятые попытки, заявители не получили разумных объяснений или информации, что стало с их братом вслед за арестом 2 октября 2000 г. Ответы, получаемые заявителями, содержали в основном отрицание ответственности государства за арест Аубхана Магомадова и информировали их о том, что расследование продолжается. С учетом вышеизложенного Суд посчитал, что заявители страдают и продолжают страдать, испытывают чувство неопределенности вследствие пропажи их брата и от невозможности узнать, что с ним случилось. Манера, в которой рассматривались их жалобы национальными властями, обусловила наличие бесчеловечного обращения. Соответственно, в отношении заявителей было допущено нарушение ст. 3 Конвенции ("Магомадов и Магомадов против Российской Федерации", п. п. 119 - 121 Постановления от 12 июля 2007 г.).

Таким образом, в отношении безвестно пропавшего лица государство обязано предпринимать разумные, адекватные, необходимые и эффективные меры, направленные на обнаружение такого лица. Непринятие адекватных мер, пренебрежительное отношение органов государства к исполнению своих обязанностей может свидетельствовать о нарушении ст. 3 Конвенции.


5.2.3. Право на эффективное расследование


Как и в случае с обеспечением права на жизнь, ст. 3 Конвенции имплицитно предусматривает право на эффективное расследование фактов недопустимого обращения: пытки, бесчеловечное или унижающее человеческое достоинство обращение или наказание.

Если частное лицо, подчеркивает Суд, обоснованно заявляет, что в нарушение ст. 3 Конвенции к нему со стороны органов внутренних дел было допущено бесчеловечное обращение, то ст. 3 совместно со ст. 1 Конвенции обязывает государство провести эффективное официальное расследование. Это расследование должно быть способным идентифицировать и наказать лиц, виновных в совершении недопустимых действий. Критерий эффективности расследования также требует, чтобы расследование было независимым, беспристрастным и контролировалось со стороны общества, компетентные власти должны действовать усердно и оперативно ("Менешева против Российской Федерации", п. 64 Постановления от 9 марта 2006 г.). Указанная правовая позиция была отражена, в частности, в Постановлении от 9 октября 2008 г. по делу "Олег Никитин против Российской Федерации" (п. п. 35, 36); в Постановлении от 31 июля 2008 г. по делу Надросов против Российской Федерации" (п. 38); в Постановлении от 24 июля 2008 г. по делу "Владимир Романов против Российской Федерации" (п. 81); в Постановлении от 15 мая 2008 г. по делу "Дедовский и другие против Российской Федерации" (п. 89); в Постановлении от 24 января 2008 г. по делу "Маслова и Налбандов против Российской Федерации" (п. 91); в Постановлении от 25 октября 2005 г. по делу "Федотов против Российской Федерации" (п. 63).

Расследование фактов, связанных с совершением недопустимого обращения, должно быть тщательным. Это означает, что государство обязано совершать действия, направленные на выяснение того, что случилось, не полагаясь на опрометчивые, необоснованные выводы как на основание закрытия расследования. Государство в лице своих органов обязано предпринять все находящиеся в их распоряжении разумные меры для сохранения доказательств, касающихся произошедшего инцидента, включая свидетельские показания, данные медицинского обследования и т.д. Любой недостаток в расследовании, который может свести на нет возможность установления причин повреждений или идентифицировать виновных лиц, нарушает принцип эффективного расследования ("Михеев против Российской Федерации", п. 108 Постановления от 26 января 2006 г.). Однако обязательство расследовать не означает обязательство достигнуть результата. Речь идет об обязанность совершать все необходимые действия. Не каждое расследование способно привести к результатам, которые были бы благоприятны для заявителя. Расследование в принципе должно быть способным установить факты по делу и, если предположения подтвердятся, найти и наказать ответственных лиц ("Самойлов против Российской Федерации", п. 31 Постановления от 2 октября 2008 г.).


Компетентность следствия


Одним из критериев эффективного расследования, который был определен Судом по делу в отношении Российской Федерации при толковании ст. 3 Конвенции, явился критерий компетентности следствия. Важно отметить, что все критерии эффективного расследования, рассмотренные применительно к ст. 2 Конвенции, полностью применимы и в отношении ст. 3 Конвенции (см. схему 1).

Так, как свидетельствовали материалы по делу "Менешева против Российской Федерации", расследование в отношении фактов недопустимого обращения с заявительницей, противоречащего ст. 3 Конвенции, началось практически по истечении четырех лет после рассматриваемых событий, когда информация о жалобе была направлена Судом властям Российской Федерации. Дело расследовалось в уголовно-правовом порядке, в котором, несмотря на задержку, не рассматривалось как обреченное на провал, так как содержало большое количество документов, представленных заявительницей. Однако указанное расследование не было удовлетворительным, так как при его осуществлении не были установлены имеющие значение обстоятельства и не были получены ответы на вопросы, поставленные перед ним по поводу наличия повреждений у заявительницы. 3 марта 2004 г. по приказу Генерального прокурора РФ следствие было возобновлено, однако не последовало каких-либо действий. Суд не пришел к выводу о том, что за последние три года власти устранили недостатки, о которых они знали. Соответственно, в отношении заявительницы было допущено нарушение ст. 3 Конвенции, а именно отсутствие эффективного расследования по фактам недопустимого обращения ("Менешева против Российской Федерации", п. п. 66 - 68 Постановления от 9 марта 2006 г.).

Как свидетельствовали материалы по делу "Маслова и Налбандов против Российской Федерации", расследование по факту недопустимого обращения с заявительницей началось сразу после того, как соответствующие власти узнали о фактах (речь шла о неоднократном изнасиловании, избиении лишенной свободы заявительницы сотрудниками правоохранительных органов). Власти действовали добросовестно и оперативно. Следственные органы обыскали место происшествия, где были обнаружены два использованных презерватива и две тряпки, содержащие следы спермы. Были допрошены возможные свидетели, принято решение о проведении медицинской экспертизы собранных доказательств. 25 апреля 2000 г., по истечении пяти месяцев с момента происшествия, было предъявлено обвинение четырем сотрудникам правоохранительных органов. 5 июля 2000 г. обвинительное заключение было готово и дело передано в суд. 16 августа 2000 г. суд во время предварительного заседания обнаружил несколько серьезных процессуальных нарушений прав обвиняемых, включая игнорирование специальной процедуры открытия расследования в отношении сотрудников прокуратуры, а также тот факт, что предположительно виновные сотрудники не имели процессуального статуса обвиняемых лиц до 25 апреля 2000 г., что обусловливало признание всех собранных ранее доказательств недопустимыми. Дело было возвращено для устранения недостатков и впоследствии прекратилось органами прокуратуры в том числе в связи с невозможностью исправить нарушения национальной процедуры, совершенные следователями во время первых пяти месяцев следствия. Принимая во внимание существо признанных судом недопустимыми доказательств, их невозможно было использовать во время нового следствия, и при этих обстоятельствах неудивительно, что уголовные процедуры впоследствии были прекращены из-за недостатков доказательств. Исследовав материалы дела, Суд констатировал, что власти предприняли необходимые шаги в отношении идентификации и наказания ответственных и, если бы не было процессуальных нарушений, допущенных властями во время первых пяти месяцев следствия после открытия дела, которые, по мнению национальных судов, обусловили признание основных доказательств недопустимыми, следствие могло бы отвечать процессуальным требованиям ст. 3. Однако возникла тупиковая ситуация, органы следствия совершили процессуальные нарушения, которые не могут быть исправлены. При отсутствии других объяснений указанных нарушений Суд посчитал, что основная причина указанных нарушений лежит в сфере явной некомпетентности сотрудников прокуратуры, которые осуществляли следствие с 26 ноября 1999 г. по 5 июля 2000 г. Суд пришел к выводу, что было нарушение ст. 3 Конвенции в части отсутствия эффективного следствия ("Маслова и Налбандов против Российской Федерации", п. п. 93 - 97 Постановления от 24 января 2008 г.).

При рассмотрении дела "Дедовский и другие против Российской Федерации" Суд обратил внимание на следующие обстоятельства, позволившие ему прийти к выводу об отсутствии тщательного, эффективного расследования по фактам применения силы администрацией одной из колоний. Так, в частности, отсутствовали доказательства проведения медицинского осмотра потерпевших. Суд подчеркнул, что проведение спецоперации в масках при отсутствии каких-либо опознавательных знаков ведет к маловероятному опознанию со стороны потерпевших лиц, участвовавших в операции. Невозможность опознать участвовавших в операции сотрудников послужила одним из оснований прекращения следствия. Информация о прекращения расследования не доводилась до потерпевших. Г-н Б., являвшийся командиром специальной группы, участвовавшей в операции на территории колонии, был оправдан применительно к обвинению, касающемуся злоупотребления служебными полномочиями. Однако Суд отметил, что оправдание должностного лица, подозреваемого в совершении недопустимого обращения, не освобождает государство от ответственности. Суд указал на явные противоречия в решениях национальных судов по вопросу об ответственности г-на Б. за своих подчиненных. Если районный суд оправдал Б. в связи с законностью действий, то областной суд снял ответственность с Б. в связи с его невозможностью и отсутствием обязанности контролировать своих подчиненных в его отсутствие. Для Суда не имеет значения, стали указанные противоречия следствием плохой подготовки дела или отсутствием судебной практики. Что важно, так это очевидное нежелание предпринимать весомые попытки привлечения к ответственности виновных лиц. Учитывая вышеизложенное, Суд пришел к выводу о нарушении ст. 3 Конвенции в части отсутствия эффективного расследования ("Дедовский и другие против Российской Федерации", п. п. 87 - 94 Постановления от 15 мая 2008 г.).

Если имеются доказательства наличия фактов недопустимого обращения (пытки, бесчеловечное или унижающее человеческое достоинство обращение или наказание), государство обязано провести эффективное расследование. Для того чтобы расследование считалось эффективным, оно, как подчеркивалось выше, одновременно должно отвечать как минимум следующим критериям: оперативность в расследовании, способность собрать и сохранить доказательства, независимость и беспристрастность, наличие общественного контроля, способность совершить все необходимые следственные действия, компетентность, способность найти ответственное лицо и наказать его. Несоответствие официального расследования одному из этих критериев позволяет Суду констатировать факт нарушения права лица на эффективное расследование, имплицитно предусматриваемого ст. 3 Конвенции.

Достаточно часто в деятельности Суда возникают вопросы оценки доказательств, особенно когда речь идет о предполагаемом нарушении ст. ст. 2 и 3 Конвенции. В связи с этим представляется целесообразным вновь остановиться на некоторых правовых позициях Суда, сформулированных применительно к оценке доказательств фактов пыток, бесчеловечного и/или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания. Практика рассмотрения дел в отношении Российской Федерации свидетельствует, что национальные правоохранительные органы не всегда в состоянии обнаружить факты недопустимого обращения, в свою очередь, Суд, оценив представленные сторонами доказательства, руководствуясь фактическими презумпциями, устанавливает соответствующие факты.


5.2.4. Доказательства о наличии фактов необоснованного

применения силы, пыток, бесчеловечного и/или унижающего

человеческое достоинство обращения или наказания


В ходе применения ст. ст. 2 и 3 Конвенции возникают не только материальные, но и процессуальные вопросы. Суд достаточно часто обращается к упомянутой выше концепции "сверхразумных подозрений". Обвинение в недопустимом обращении должно быть подтверждено соответствующими доказательствами. Оценивая эти доказательства, Суд руководствуется принципом "сверхразумных подозрений", учитывая, что такие доказательства могут следовать из существования достаточно твердых, ясных и последовательных выводов либо аналогичных неопровержимых фактических презумпций. Здесь может приниматься во внимание поведение сторон в ходе представления доказательств ("Гарабаев против Российской Федерации", п. 76 Постановления от 7 июня 2007 г. Указанная правовая позиция была, в частности, отражена в Постановлении от 9 марта 2006 г. по делу "Менешева против Российской Федерации" (п. 50), в Постановлении от 25 октября 2005 г. по делу "Федотов против Российской Федерации" (п. 59)).

По делу "Магомадов и Магомадов против Российской Федерации" Суд посчитал установленным, что брат заявителя был задержан 2 октября 2000 г. и доставлен в Октябрьский временный отдел внутренних дел, г. Грозный. Вплоть до последнего времени отсутствовала какая-либо достоверная информация о нем. Суд предположил, что брат заявителя является мертвым и что ответственность за его смерть лежит на органах государства. Однако то, как он умер, подвергался ли он недопустимому обращению, будучи в заключении, установить не удалось. Суд с учетом представленных материалов не смог прийти к выводу о применении в отношении брата заявителя недопустимого обращения. Невозможно установить "сверхразумных подозрений", что Аубхан Магомадов подвергался недопустимому обращению ("Магомадов и Магомадов против Российской Федерации", п. п. 114 - 116 Постановления от 12 июля 2007 г.).

Если факты, обстоятельства, люди находятся полностью или частично под контролем государства, как и в тех случаях, когда лицо лишено свободы, действует строгая презумпция, что повреждения здоровью произошли во время лишения свободы. Бремя предоставления доказательств, как и по ст. 2 Конвенции, возлагается на государство, которое должно предоставить удовлетворительные и убедительные объяснения. Учитывая свою субсидиарную роль и взвешенно принимая значение суда первой инстанции в отношении установленных фактических обстоятельств, тем не менее Суд не связан выводами национальных судов и может отойти от них, исследуя обстоятельства конкретного дела ("Маслова и Налбандов против Российской Федерации", п. п. 99, 100 Постановления от 24 января 2008 г. См. также п. п. 177, 178 Постановления от 24 февраля 2005 г. по делу "Исаева против Российской Федерации").

При рассмотрении дела "Федотов против Российской Федерации" Суд обратил внимание, что заявитель должен представить доказательства ненадлежащих условий в местах лишения свободы. Но конвенционные процедуры, как и при рассмотрении настоящей жалобы, не по всем делам обязывают соблюдать принцип affirmanti incumbit probation (если кто-то утверждает что-то, то он должен доказать это утверждение; бремя доказательств лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает). Потому что в определенных случаях государство-ответчик имеет единственный доступ к информации, способной подтвердить или опровергнуть эти утверждения. Непредоставление со стороны властей Российской Федерации такой информации без каких-либо разумных объяснений может дать основания для утверждений о правдоподобности утверждений заявителя ("Федотов против Российской Федерации", п. 60 Постановления от 25 октября 2005 г. См. также п. 68 Постановления от 26 июля 2007 г. по делу "Махмудов против Российской Федерации". По указанному делу отказ в выдаче разрешения на проведение митинга был обоснован информацией о возможном террористическом акте. Однако государство не смогло предоставить информацию, подтверждающую эти обстоятельства. Указанный принцип был отражен Судом, в частности и в Постановлении от 18 октября 2007 г. по делу "Бабушкин против Российской Федерации" (п. 42), где речь шла о том, что государство не смогло предоставить информацию о надлежащих условиях нахождения лица в следственных изоляторах).

Государство, вновь подчеркивает Суд, обязано защищать здоровье лиц, заключаемых под стражу. Если заключаемое под стражу лицо находится в нормальном, здоровом состоянии, однако освобождается как лицо, имеющее проблемы со здоровьем, то государство обязано представить убедительные объяснения причин повреждения здоровья ("Менешева против Российской Федерации", п. 49 Постановления от 9 марта 2006 г.). В противном случае пытки или иные формы недопустимого обращения будут презюмироваться в пользу заявителя, и, соответственно, может возникнуть вопрос о применении ст. 3 Конвенции ("Мусаева и другие против Российской Федерации", п. 99 Постановления от 26 июля 2007 г.).

Важно всегда иметь в виду, что заявитель должен с учетом вышесказанного представлять доказательства нарушения со стороны государства его конвенционных прав и свобод. Соответственно, непредставление доказательств дает Суду возможность признать в соответствующей части жалобу неприемлемой, как это произошло при рассмотрении дела "Штукатуров против Российской Федерации". Заявитель, в частности, жаловался на то, что принудительное медицинское лечение в психиатрическом госпитале представляло собой бесчеловечное и унижающее человеческое достоинство обращение. Более того, к нему применялась мера физического характера, когда он был привязан к постели в течение 15 часов. Суд проанализировал возможное применение ст. 3 и отметил, что жалоба касается двух самостоятельных фактов: а) принудительное медицинское лечение и б) привязывание заявителя к кровати после попытки побега. Применительно ко второму факту Суд подчеркнул, что он не был отражен в первоначальном заявлении и недостаточно доказан. Данный факт упоминается только в возражениях заявителя на меморандум властей Российской Федерации. Поэтому он не охватывался настоящей жалобой и, соответственно, не исследовался Судом. Оставалось выяснить, было ли медицинское лечение заявителя в госпитале бесчеловечным и унижающим человеческое достоинство по смыслу ст. 3. Как утверждал заявитель, его лечили налоперидолом и хлорпромизаном. Заявитель считал эти препараты устаревшими, имеющими сильный и неприятный эффект. Суд указал, что заявитель не представил ни одного доказательства, свидетельствующего, что его действительно лечили данными препаратами. Более того, отсутствовали доказательства, что указанные препараты имели неприятные последствия. Заявитель не утверждал, что его здоровье ухудшилось вследствие приема данных лекарств. При таких обстоятельствах Суд посчитал, что утверждения заявителя являются недоказанными, и пришел к выводу, что в этой части жалоба является явно необоснованной и должна быть отклонена согласно п. п. 3 и 4 ст. 35 Конвенции ("Штукатуров против Российской Федерации", п. п. 126 - 129 Постановления от 27 марта 2008 г.).


Практика судов общей юрисдикции Российской Федерации

по реализации ст. 3 Конвенции о защите прав человека

и основных свобод <*>


--------------------------------

<*> Представлена на компакт-диске. Не приводится.