Geum.ru

Средства выражения модальности и эвиденциальности в хантыйском языке (на материале казымского диалекта)

Вид материалаАвтореферат
Заходи, расскажи, что сделал’; Pătlama jił – ał
Jăŋχ-a, aj, tŭt woχ-a, pojkś-a
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

Формами индикатива может производиться и оценка говорящим степени его уверенности в достоверности сообщаемого, которая может подкрепляться модальными наречиями, вводными словами, а также сложноподчиненными предложениями с придаточным изъяснительным, где главное предложение содержит модальную оценку того, что выражено в придаточном. На основе синтетических индикативных форм возникают аналитические формы и конструкции, выражающие другие модальные и эвиденциальные значения (побудительность, оптативность и другие). Речь идет, в частности, о таких явлениях, формах, как косвенный императив, оптатив и другие, о которых чуть ниже. Индикативные формы присутствуют также в большинстве вопросительных и отрицательных предложений. Здесь повторим, что мы не противопоставляем по признаку модальности/ эвиденциальности значения утверждения / отрицания, отражающие наличие/ отсутствие объективных связей между предметами, признаками, событиями, о которых идет речь в предложении.


Императив. Формами императива выражается побуждение к действию, приказ, просьба, другие формы волеизъявления говорящего (или другого лица). Формы императива образуются синтетическим и аналитическим способами.

Синтетическим способом образуются формы 2 л. всех трех чисел. Непосредственно к основе глагола присоединяются суффиксы. Суффикс 2 л. ед.ч. -a возникает в результате “усечения” лично-числового показателя 2 л. ед.ч. временных форм индикатива. Суффиксы 2 л. дв. и мн.ч. (-ătn и -ăti) совпадают с соответствующими показателями в индикативе при образовании временных форм глаголов с основой на согласный (Каксин 2007: 76).

Формы 3 л. всех чисел образуются аналитическим способом, с помощью частицы аt ‘пусть’, которая сочетается с формой настояще-будущего времени глагола. Частица at всегда предшествует глагольной форме на -ł, но может быть отделена от него другими словами. Примеры: at putar-ł-aŋn ‘пусть говорят (они дв.)’, at śăχa juχat-ł ‘пусть потом придет’, at rŏpit-ti măn-ł-at ‘пусть работать идут (они мн.)’, at ari-ti pit-ł ‘пусть петь будет’. С помощью форм 3 л. выражается косвенное волеизъявление, побуждение к действию (Каксин 2007: 76-77).

Формы императива чаще всего употребляются без личного местоимения, наличие последнего придает значение настоятельной просьбы: mij-a năŋ mănεm ‘дай ты мне’, ńot-atn nin łŭweła ‘помогите вы-дв. ему’, χŏłănt-ati nin aŋkena ‘слушайтесь вы матери’.

Объектный императив 2 л. также имеет два ряда форм в зависимости от числа объекта. При ед.ч. объекта формы императива снабжаются показателями числа -e, -ałn и -ałn соответственно. (Вообще в системе объектного императива противопоставляются: ед.ч. - неед.ч., 1 л. - не 1 л.) (Каксин 2007: 80).

При дв.ч. и мн.ч. объекта формы императива имеют показатели -ałi, -ałn и -ałn соответственно (Каксин 2007: 81).Формы прямого и косвенного императива хантыйского языка были названы выше. Далее остановимся на функционировании этих форм в предложениях со значениями долженствования (предписания), разрешения и запрета. Примеры:

N’orśum jŭχ iłpijn mănłan – mŏstati jasaŋ lupa ‘Под склоненным деревом проходишь – нужные слова скажи’;

Mojpar lupał: -Ma ki juχi łuŋłum? - Łuŋa, putarta, muj wεrsan. ‘Медведь говорит: - Мне войти в дом? - Заходи, расскажи, что сделал’;

Pătlama jił – ał sijaŋa ńăχati: Kŭł’ iki juχatł ‘Когда стемнеет, громко не смейтесь, а то мужчина Куль придет’.

Теперь обратимся к семантике разрешения (позволения) и запрещения (запрета), точнее, к двум модальным значениям, поскольку они не вполне симметричны, как вышерассмотренные дóлжно – не дóлжно (хант. mosł – ăn mosł). Для начала приведем ряд примеров из хантыйского языка (с переводом на русский язык). Разрешение обычно следует после вопроса о возможности выполнить то или иное действие (поэтому оно чаще всего встречается в диалогах), а запрещения чаще всего носят характер заповедей и предупреждений:

Ma tuta łεti tŭt χăr χonaŋa, rat χăr χonaŋa jăŋχłum ki, tŭt ki woχijłłum… - Jăŋχ-a, aj, tŭt woχ-a, pojkś-a! – ‘- Я к тому горящему костру схожу-ка ли, огня попрошу…- Сходи, младшенький, проси-умоляй!’

- Mosaŋ, ješa rŭt’śałman? – Năŋ rŭt’ś-a, ma ješa pa wońśumut ăktumłum. – Может, немного отдохнем? - Ты отдохни, я еще немного ягод соберу'

Măntti ał ińśasił-e ‘Не спрашивай меня’; Mănεma ał juwartił-a ‘Не вертись (не крутись) около меня’; In ja ał jămałt-a; śi wεr χŭwn χułas ‘Теперь уж не закрывайся платком (не прячь лицо); этот обычай давно ушел в прошлое’.

Как известно, разрешение и запрет относятся к сфере деонтической модальности: из речевого акта вытекает, что разрешение или запрет обусловлены либо социальными (общественными) нормами, либо чьим-либо волеизъявлением (которое также имеет в виду обстоятельства социального характера). С другой стороны, по своей общей семантике разрешение и запрет относятся к сфере побуждения. Они и выражаются императивными формами, а императив – это речевое побуждение к действию.

Адхортатив. Формы адхортатива служат для выражения смягченного повеления. Они образуются с помощью частицы at ‘пусть’, которая располагается в препозиции к спрягаемой форме глагола. В независимом предложении спрягаемая форма глагола совпадает с формой наст. вр. индикатива во всех лицах и числах суб., об. и пас. спр. в положительной и отрицательной форме. При отрицании возможно употребление форм адхортатива с отрицательной императивной частицей al ‘не’, в этом случае конструкция имеет значение опасения.

В казымском диалекте хантыйского языка для выражения значения опасения может употребляться частица ăntał ‘как бы не’, получаемая путем объединения двух отрицательных частиц, прииндикативной и приимперативной (at ‘не’ и ał ‘не’). Сравнение с русским языком интересно и в другом аспекте: по категории притяжательности, которая в русском языке не столь грамматикализована. Отношения “собственник вещи – несобственник” особенно актуальны для языков, в которых грамматически представлена (выражается) категория принадлежности; к последним относится и хантыйский язык. В отличие от русского языка, в частности, чаще употребляются фразы, в которых указывается принадлежность даже природных объектов и стихий: Tŏrm-ew ăntał wewtama jił, mŭŋ pa χuti jiłŭw ‘Природа-наша как бы не испортилась, (если это произойдет), нам-то что делать’. Как видно из одного этого примера, в такого рода случаях (при наличии частицы ăntał ‘как бы не’) модальное значение несколько изменяется и проявляется как небезосновательное опасение, поскольку ситуация может разрешиться исключительно неблагоприятно для человека.

Или, в других случаях, в подобных фразах проявляется модальное значение предостережения: ăntał kŭmrumta śata ‘как бы тебе не ушибиться там’.

Формы адхортатива, таким образом, по некоторым нюансам своей семантики смыкаются с формами императива (прямого и косвенного), так как они тоже способны передавать значения (или оттенки значений) долженствования, необходимости, разрешения и запрета. Особенно это заметно в языке фольклорных произведений, имеющих назидательный характер.

Записей хантыйского фольклора в настоящее время вполне достаточно (про издания русского народного творчества, думаем, нет необходимости говорить), но язык фольклора - он все же особенный, и в сфере модальности в том числе. В фольклорном языке нередко наблюдается преломление некоторых модальных значений общенародного языка, и чаще всего потому, что происходит общий сдвиг в сторону типичности ситуаций и общей назидательности, поучительности. В нашем случае (т.е в случае узуального осмысления интересующих нас модальных значений) появляются разного рода сентенции, нравоучения (и пожелания), в т.ч. через отрицательные формы. Ср.: русск. Береги честь смолоду; хант. Ujaŋa piśaŋa wŏła ‘Живи счастливо и мудро’; русск. На чужой каравай рот не разевай; хант. Ał ŭŋłenan aparła ‘Не разевай свой рот (в неподходящей ситуации)’; русск. Не в свои сани не садись; хант. Xăjup wujn ał jańśasa ‘Не гонись за всякой прибылью’ (букв. ‘Не упивайся жиром чирка’).

Однако есть одна особенность речевых актов разрешения и запрета, которая выводит их за пределы собственно побуждений: это то, что они взаимодействуют с волей адресата. И запрет, и разрешение предполагают (имеют в качестве презумпции), что адресат намерен делать что-либо, собирается сделать что-либо, однако правила, действующие в группе, к которой принадлежат говорящий и адресат, таковы, что для выполнения этого действия ему нужна санкция говорящего. Наличием этой презумпции объясняется несимметричность рассматриваемых групп речевых актов с областью деонтической модальности в целом. А именно, есть речевой акт, соотносительный с понятием ‘можно’ – это разрешение, есть речевой акт, соотносительный с понятием ‘нельзя’ – запрещение, но нет речевого акта, соотносительного с ‘дόлжно’ (‘обязан’) – порождающего долженствование, обязанность сделать нечто. Поскольку рассматриваемые речевые акты (разрешение/ запрет) регулируют случаи, когда некто сам по себе выбирает нечто, то нет нужды обязывать его сделать нечто: достаточно разрешить ему нечто = дать возможность сделать нечто, и он сделает нечто.

Однако есть сфера деятельности человека, в которой, как мы полагаем, эта несимметричность снимается. Эта сфера связана с областью духовной деятельности, регулируемой некими общими правилами, в том числе заключенными в пословицах, поговорках и заветах. Воля адресата и здесь присутствует, однако в очень своеобразной форме – в виде установки адресата соблюдать общепринятые правила (в повседневной жизни) или соблюдать обычаи (преимущественно - в сакральной практике). Есть отличие и в санкционирующем субъекте – в этой роли выступает не говорящий, а некий коллективный разум, вещатель, оракул. Можно сказать и по-другому: бывает, что говорящий просто озвучивает некие правила и заветы. Что касается языковой формы, то и в этом случае предпочтительны глагольные императивные формы, однако конкретные языки имеют, разумеется, свои собственные варианты; и здесь в первую очередь важнейшую роль играют модальные предикаты:

Łŭŋ ołaŋn at łŏłŋ soratn χołpat omasłat ‘Хоть бы в начале лета (только) ставили сети на сорах’ = Łŭŋ ołaŋn răχł soratn χołpat omasti ‘В начале лета можно (разрешено) ставить сети на сорах’; Śi ołaŋn ăntał łεwasa wat’kasat ‘Об этом никому хоть бы не рассказывали’ = Śi ołaŋn ăn răχł łεwasa wat’kati ‘Об этом нельзя никому рассказывать’.

Оптатив. Оптативное значение – это значение конструкций с аналитической формой łŏłŋ at Tv-s- (łŏłŋ at Tv-ti pit-s-), и конструкции с такой глагольной формой выражают пожелание, высказанное в косвенной форме и чаще всего не обращенное непосредственно к субъекту модального действия. Возможно четыре типа подобных конструкций (с учетом синтаксической категории отрицания). Эти конструкции возможны потенциально, в системном ожидании, и с такими глагольными словоформами, которые могут свободно варьировать по парадигме спряжения полнозначных глаголов с основой на согласный (перед которым и после которого - редуцированный гласный, обозначаемый на письме кратким -a). Это - словоизменение типа спряжения глагола juχat- ‘приходить’ (juχat-ł ‘идет’, juχta-s ‘пришел’): mos-ł ‘нужно,необходимо’, mosa-s ‘нужно было, необходимо было’ и т.д.

Здесь не учитывается еще одна потенциальная форма (с участием формы настоящее-будущего времени вспомогательного глагола pit- ‘быть; стать, становиться’), т.к. она выражает значение косвенного приказания, имеет директивный оттенок, ср.: mos-ti pita-s ‘нужно стало’, ăn mos-ti pita-s ‘не нужно стало’. Впрочем, если даже функционирование формы с pit-ł ограничено, и вместо нее часто употребляется та же простая форма на -ł, но со словообразовательным суффиксом (-mat-), если контекст позволяет интерпретировать действие как быстрое, но в отдаленной перспективе: mos-mat-ł ‘нужно будет’.

Теперь приведем примеры предложений с формами необходимости, помня о том, что даже при безличном употреблении модального предикатива имеются: позиция субъекта волюнтативности (кому нужно?), и позиция наименования самого акта, или объекта, этой необходимости (что нужно?), который может быть и действием (т.е. выражен глаголом - в широком смысле), и предметом (и выражен, соответственно, именем или местоимением), ср. русск. Ему господа нужно благодарить! или: Тебе это надо?!

Χănnεχŏ katra wŭłi takła wŏłti piśł ăntŏm wŏs. Woša mănti wŭłi kirti mosł, karti χop ăntŏm wŏs ‘Человек раньше без оленей жить не мог. (Для того, чтобы) в поселок поехать, оленей запрягать нужно (было): моторных лодок тогда не было’. Использована форма настояще-будущего времени, потому что необходимое действие осуществляется и в настоящий момент (хотя фактически речь идет о прошлом).

Łŭweł mosas sirišak lupti ‘Eму нужно было раньше (об этом) сказать’ (в конкретной ситуации речь идет точно о прошлом, для момента речи действие уже не актуально). Ситуация нереализованная (в нужный момент).

Kămn śaχa tulaχ ăkat-ti mos-ti pit-ł ‘Вдруг потом грибы собирать нужно будет’ = Kămn śaχa tulaχ ăkat-ti mos-ł ‘Вдруг потом грибы собирать нужно будет’; или: Kămn śaχa tulaχ ăkat-ti mos-mat-ł ‘Вдруг потом грибы собирать понадобится’ (в данном случае в связи с суффиксацией модального слова происходит и семантическое варьирование).

In mŭŋew tŏp χŭwšak χołup mos-ł ‘Cейчас нам только подлиннее сеть нужна’.

Конструкция с mosa-s + именное слово (именная группа) отражает варьирование во временном плане, но могут быть разграничены ситуации реализованного и нереализованного факта. Более всего употребительна в разговорной речи, в диалогах. Пример: Păsti χop śirn wεra kŭš mosa-s ‘Быстрая лодка вот тогда сильно нужна была’.

Как видим, хантыйский язык в своей литературной форме, созданной на базе северных диалектов, отличается многообразием и богатством глагольных суффиксов, но среди них преобладают суффиксы залоговой и видовой семантики. Модальные же значения в хантыйском языке выражаются преимущественно лексически и грамматически, т.е. наклонениями и аналитическими формами сказуемых.

Кондиционалис. Формы кондиционалиса (глагольная форма + частица ki ‘если’, иногда – и łŏłŋ ‘бы’) служат для выражения условных отношений:

Sŭsn sorum ki pitł, χŏ joχłŭw wŏnta lŭk wełpasłati mănłat ‘Если осенью сухо будет, мужчины наши в лес уйдут, глухарей добывать’;

Mətləra tam chiwəχ wəllati, jiŋk wәn pitәl ki, ejnam jəŋkuja mənwəlt ‘На этой земле, какой бы высоты ни была земля, если вода будет большая, все под воду уйдет’.

В данных примерах действие отнесено в будущее и представлено в своем результате в виде “точки”, в которой одновременно заключены и начало действия (дистанцированное по отношению к моменту речи), и его конец. Период времени, в котором локализуется действие, в одном случае определен обстоятельственным сочетанием (sŭsn ‘осенью’), в другом – остается не названным, но из контекста определяется как не очень далекое будущее.

И в том, и в другом случае контекст позволяет заменить простую форму формой со вспомогательным глаголом pit-ł- и высказать большую степень вероятности (и эту вероятность не снижает введение модальных слов, обозначающих некоторое сомнение). Ср.:

Sorum sŭsn χŏ joχłŭw, isipa, wŏnta śi mănti pitłat ‘Сухой осенью мужчины наши, вероятно, обязательно в лес уходить будут’.

В следующих примерах действие также отнесено в будущий период:

Wońśumataŋ sŭs ki wεrł, nεłŭw tăł keša pa wońśum utije ăkatłat ‘Если наступит ягодная осень, женщины снова соберут ягод на зиму’;

Wer antam! Pa piś pitl ki, pa porana utallan ‘Ничего! Если случится другая возможность, в другой раз научишься’. Ср.: Wer antam! Pa porana utaltiti pitlan ‘Ничего! В другой раз будешь учиться’ (показатель -ti- переводит предельную основу в непредельную);

Sojap werlaman ki, pa aj tuw χuwat talleman ‘Если сделаем бредень, протянем его вдоль озерца’.

В этих случаях будущее действие, выражаемое формой -ti pit-ł-, начинается непосредственно с момента речи (или ранее момента речи); тем не менее оно представляется как процесс, который будет иметь место в будущем (без указания на завершенность или результативность):

Jiŋka pitł ki, łŭw tăta łij-ti pit-ł ‘Если в воду попадет, он здесь и будет гнить’;

Ma ninan nε tŏłum ki, mŭŋ wej wŭs jont-ti pa łεtut wεr-ti ăn pit-ł-ŭw ‘Если я вам женщин приведу, мы больше не будем шить и готовить (начиная с этого момента)’;

Năŋ măntti šŏkatmen nŏmti pitłεm ki, ma in pa năŋtti šŏkat-ti pit-ł-εm ‘Если я буду вспоминать, как ты меня мучила, теперь я тебя мучить буду (начиная с этого момента)’.

Таким образом, форма на -ł- и в подобных предложениях (точнее, в одной из частей предложения) обозначает либо действие, длящееся в момент речи (наст. время), либо действие, которое достигнет результата (это может быть действие, либо целиком отнесенное в будущее, либо такое, которое уже начато в момент речи и будет закончено в будущем). Напротив, форма -ti pit-ł- обозначает действие как линейное и либо с самого начала отнесенное в будущее, либо такое, которое в момент речи уже начато и будет дальше продолжено в будущем.

Конъюнктив. Формами конъюнктива передаются различные модальные оттенки нереального действия. Различаются два употребления конъюнктива – условное и неусловное. Условный конъюнктив обозначает нереальное условие и (в хантыйском языке) образуется сочетанием глагольной формы прошедшего времени индикатива с частицами łŏłŋ ‘бы’ и ki ‘если’.

Конъюнктив в хантыйском языке, как никакое другое наклонение сопоставим, во-первых с универсальным по содержанию конъюнктивом самых разных языков, и, во-вторых, с теми типологически близкими ему формами мансийского и самодийских языков. В самодийских языках число наклонений, выделяемых разными исследовательскими школами, колеблется от двух до восьми, и в это число включаются либо только индикатив и императив, либо эти два “обязательных” наклонения плюс одно (или больше) из числа косвенных: конъюнктив, оптатив, кондиционалис, дебитив, аудитив, латентив. Последние два в данном случае нас интересуют в первую очередь, так как подобные если не формы, то значения, но склонные к формализации, имеются и в хантыйском языке. На основе изучения лингвистической литературы по этой проблематике [см. выше] мы также можем констатировать, что категория наклонения всегда играла значительную роль в самодийских (уральских) языках. В них способность присоединять показатели наклонений выступала (а в ряде языков выступает и сейчас) важным формальным признаком глагольных основ, отличающим последние от именных. Значение конъюнктива выражается прежде всего в повествовании и в диалогической речи (во втором случае известная из контекста беседы часть фразы может быть опущена):

Ma łŭweła ki jămasłijł-s-um łŏłŋ, in wŏnta łŏłŋ kŏrtεmn omas-s-um ‘Если бы я на него надеялась, до сих пор бы в деревне сидела’;

Woj wełti joχ pa ki aršak łaŋki weł-s-at łŏłŋ, wuχn łŏłŋ pa mă-s-ij-at ‘Если бы охотники добыли больше белки, деньгами бы им тоже дали’;

Wot siri χătłatn ił ki pit-s łŏłŋ, wŏńś Połnawt wŭša juχta-s łŏłŋ ‘Если бы ветер раньше стих, вонзя до Полновата уже дошла бы’;

Mătta χojatn χŏł-s-a ki łŏłŋ, jăm jasaŋn, ałpa, lup-s-a łŏłŋ ‘Если бы кто-нибудь услышал это, хорошие слова наверняка сказали бы’;

Mŭŋ ewałtewa bint ki łŏłŋ woχ-s-an, in wŏnti łŏłŋ mŏšum tăχen jămałma-s ‘Если бы у нас бинт попросил, давно бы твоя рана зажила’;

Tăłta mănem ńot-s-an ki łŏłŋ, wŭłemn kăt χojat łŏłŋ χur-s-emn ‘Если бы ты сейчас мне помог, оленя нашего вдвоем забили бы’;

Mułti kŏm ki łŏłŋ wŏjt-s-um jiŋka jaŋχti, in wŏnta łŏłŋ jăŋχ-s-um ‘Если бы нашел время (возможность) сходить за водой, я давно бы сходил’;

Kŭrn šŏšti kŏs ki tăj-s-um łŏłŋ, tăm iti ănt waŋk-s-um łŏłŋ ‘Если бы ногами мог ходить, вот таким образом бы не полз’;

Jošŋałamn mułti šŭkśiti łăŋχa-s-um ki łŏłŋ, werłi łŏłŋ ănt omas-s-um ‘Если бы руками своими что-нибудь мастерить хотел, без дела бы не сидел’.

Эвиденциалис (латентив). В хантыйском языке специальных форм для пересказа чужого высказывания нет (а это наиболее распространенное эвиденциальное значение), но категория эвиденциальности (а это более широкое понятие, чем пересказывание) играет значительную роль, причем не только в сфере глагола.

Существуют различные типы проявления эвиденциальности и отдельных ее разновидностей. Так, в болгарском языке пересказывательные формы употребляются: а) при “нейтральной” передаче чужого утверждения; б) при “недоверчиво-неодобрительном” пересказывании с возможны­ми оттенками сомнения, неодобрения или иронии, а также прямого несогласия с тем, что пересказывается. В любом случае для этих форм болгарского языка характерен дополнительный эпистемический компонент ‘говорящий не гарантирует достоверности сообщаемого’; употребление данных форм, в частности, обязательно для любого рассказа об исторических событиях (но не в художественных исторических романах!), за исключением абсолютно достоверных (Плунгян 2000: 324).

С пересказыванием связано выражаемое теми же формами значение адмиратива - удивления по поводу неожиданных для говорящего фактов. В финно-угорских языках с выражением значения эвиденциальности (и его подтипов) связаны определенные глагольные формы, по-разному именуемые в грамматических описаниях этих языков. Так, в коми языке выделяют глагольные формы неочевидного прошедшего времени 2-го и 3-го лица. В частности, в 3-м л. мн.ч. такие формы имеют окончание -öмаöсь/-öмны, а в 3-м л. ед.ч. - öма:

Синъясыс кольчаась-öмны ‘Глаза его округлились’ (Бубрих 1949: 121).

Войнас зэр-öма ‘ночью шел дождь’; говорящий слышал о дожде или увидел его следы (лужи, мокрую траву) (Цыпанов 2003: 26).

Неочевидное прошедшее время в коми языке употребляется тогда, когда надо показать, что действие протекло вне поля наблюдения говорящего, что он о нем знает по сообщениям других лиц, по результатам или вообще каким-либо косвенным путем (Бубрих 1949: 124).

Предложение коми языка, где выступает форма неочевидного прошедшего времени, может строиться двояким образом.

С одной стороны, такое предложение может строиться точно так же, как при других финитных формах:

Видзöд, со лымйыс выльöн на усь-öма ‘Посмотри, вот снег недавно еще выпал’; Седуныд öзт-öма керкатö ‘Седун поджег дом’.

С другой стороны, предложение может строиться как безличное. Название действователя при этом чаще всего не выступает, а если выступает, то в родительном падеже:

Муртса абу кувсь-öма ‘Едва не было умерто (букв.)’, т.е. ‘едва не умер я’;

Менсьым вокöс ви-öма ‘Моего брата убито (букв.)’, т.е. ‘моего брата убили’.

В отношении подобных форм существует две основные точки зрения. Б.А.Серебренников полагал, что эти формы коми-зырянского языка позволяют выделить в нем особое наклонение (абсентив), выражающее неочевидное действие (Серебренников 1960: 66). Е.А.Цыпанов считает это мнение ошибочным. Он полагает, что подобные мнения “стоят особняком от традиционной трактовки подобного материала как форм II прошедшего времени с выраженным эвиденциальным значением, хотя и широко распространенным для выражения незасвидетельствованности. Однако выражение эвиденциальности отнюдь не является единственным в семантической структуре II прошедшего, а также других аналитических прошедших времен” (Цыпанов 2005: 37).

Таким образом, в коми языке значение эвиденциальности хотя и находит грамматическое (морфологическое) выражение, но в формах темпоральных (по своей основной семантике). Другое дело – когда эвиденциальность имеет свои специальные формы, и в этом случае само это значение уже не причисляется к модальным, а считается отдельным, самостоятельным, причем такого (или того) же уровня, что и модальность. “Значения, относящиеся к сфере эвиденциальности, выражают эксплицитное указание на источник сведений говорящего относительно сообщаемой им ситуации. … Существует достаточно много языков, в которых подобного рода комментарий говорящего встроен в систему грамматических форм глагола, т.е. является обязательным: употребляя глагольную словоформу, говорящий не может уклониться от того, чтобы сообщить, каким образом он узнал об описываемой ситуации” (Плунгян 2000: 321).

О латентиве в хантыйском языке так или иначе идет речь в других разделах данной работы: ведь именно с выявления этих форм и определения их семантики началось исследование эвиденциальности в хантыйском языке (Каксин 1990; хотя в данной статье они были названы формами абсентива). Позже подобные формы с таким же значением были выявлены в мансийском языке и названы формами эвиденциальности (Скрибник 1998). Здесь мы ограничимся сведениями о латентиве в обдорском диалекте хантыйского языка, приводимыми в унифицированном описании этого диалекта (Николаева 1995: 126-132). Мы предлагаем для данных форм термин эвиденциалис. По другим формам косвенных наклонений хантыйского языка: считаем правильными термины ‘адхортатив’, ‘оптатив’, ‘кондиционалис’ и ‘конъюнктив’, выработанные на материале обдорского диалекта (Николаева 1995: 132-135), и о них также пойдет речь ниже. Пока же приведем ряд примеров с эвиденциальным значением глагольной формы (т.е. указанием на источник сведений говорящего относительно сообщаемой им ситуации):

Tăm joχłan śit wujaŋ muχsaŋ śi łε-t-eł! ‘Эти люди жирных муксунов вдоволь едят, оказывается (похоже)!’ (говорящий судит по тому, чтó он считает результатом действия: множество заготовленной, развешанной рыбы и т.п.);

Śiti łŭw kŏrt χŭwat śi šŏt-t-ał ‘Вот так она по деревне и ходит, оказывается’ (цитатив: о действии известно от третьих лиц);

Jekara pitum tăχijn kŭtup apalel aj apalel piła măntanan jełłi wantijłłaŋn: jŏš šŏpa, măttirn, ńŭraŋ wŏnši, wŏn jajn iki ńŭraŋ wŏnši iłpijn ŭkkełłał śiw sŏχtu-m-ał pa ńŭraŋ wŏnši ŏχtija nuχ wŭrat-m-ał, śiw omas-m-ał. Sεmŋał lŏnti-puntija iłi εsał-m-ał, măttirn, sεmwoj wantman omasł (Сенгепов 1994: 59) ‘В том месте, где дорога начинается на болоте, средний брат с младшим братом, находясь в пути, присматриваются (и видят): через дорогу, оказывается, - склоненная сосна, (а) старший брат их под этой склоненной сосной постромки нарт привязал, оказывается, и на эту склоненную сосну залез, оказывается, там сел, оказывается. Глаза свои низу-долу опустил, оказывается, пристально вдаль вглядывается’ (говорящий судит по тому, чтó он считает результатом прошедшего действия: нарта привязана, брат залез на сосну, сидит там и всматривается; связь с перфектностью очевидна, иначе эти формы можно назвать перфектными);

Aśew mulχa χătł wŏłmałn, Jaws jurn χŏ weł-m-ał, uws śoras χuśa. Śi Jaws jurn wŏn wŏrt iki łŭw jŭwtum kartaŋ ńołał iłpija pawat-m-ał, łŭw jŭwtum tuχłaŋ ńołał iłpija pawat-m-ał. Śi iki χułtpεła tŭw-m-ał (Сенгепов 1994: 59-60) ‘Отец наш когда-то давно Северного ненца-старика убил, оказывается, у Северного океана. Этого Северного ненца-старика он своей железной стрелой уложил, оказывается, он своей перистой стрелой уложил, оказывается. Этого старика поразил, оказывается’ (цитатив: о прошедшем действии известно со слов самого субъекта, в данном случае – отца);

Sot naŋkup, ar naŋkup paja juχtas, naŋk tijat peła wantijał. Măttirn, χŏłum uχ pŏšaχ nuχ – naŋk tijata jŏśt-um-at. Met wŏn uχ pŏšaχ met kărś naŋk tija nuχ jŏśt-um. Kŭtup peła, aj peła χŏjł uχ, kŭtup art naŋk tija jŏśt-um. Met aj peła wŏrt uχ łełšak naŋk tija jŏśt-um. Uχ sot wŏłti ar ŏpatłał, wantałn, towi χălew suχłała wot-um-at, sŭs χălew suχłała wot-um-at (Сенгепов 1994: 70) ‘К этому холму со ста лиственницами, многими лиственницами пришел, на верхушки лиственниц посматривает. Оказывается, три человеческих черепа наверх – на верхушки лиственниц насажены, оказывается. Самый большой череп на верхушку самой высокой лиственницы насажен, оказывается. Средней величины череп на средней высоты лиственницу насажен, оказывается. Самый маленький череп на верхушку маленькой лиственницы насажен, оказывается. Волосы на черепах, как он видит, словно у весенней чайки, обветрены, оказывается, словно у осенней чайки, обветрены, оказывается’ (инферентив: рассказчик говорит о действиях, которые он не наблюдал; и он сообщает о результатах, поэтому использованы формы пассивного залога; связь с перфектностью также очевидна, иначе эти формы можно назвать перфектными).