Geum.ru

Средства выражения модальности и эвиденциальности в хантыйском языке (на материале казымского диалекта)

Вид материалаАвтореферат
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

kač (аг., тр.-юг.; 1 ед. kičәm), káč (юг., у.-юг., у.-аг.; 1 ед. kičәm); káš (сал.) желание, охота, хотение; настроение; ma kičәm әntәm tŏγәnam mәntaγә у меня нет желания туда ехать; ma kičәm kŏłtaγә jәγ у меня настроение стало портиться, я стал скучать; ńeγremłamat kičәm kŏł я соскучился по детям (Терешкин 1981: 96).

Исходя из материалов имеющихся словарей хантыйского языка в круг модальных слов хантыйского языка можно включить и все другие слова (мы бы сказали – “словечки”) этого типа, как то: śom ‘сила; возможность’, kŏs ‘сила; способность’, śir ‘возможность; способность’, piś ‘возможность’, kŏm ‘время, возможность’, kεm ‘способность; возможность’.

Подводя итоги, можно сказать, что модальные слова типа kaš ‘желание’ являются довольно поздними образованиями (общих слов финно-угорского и даже угорского периода не находится), и это очень консервативная часть абстрактной лексики (в том смысле, что с их помощью не образуются неологизмы), хотя отдельные из них (как, напр., kaš) все же включаются в сложные слова абстрактной семантики: ăł wŏłti kaš ‘времяпровождение’.


Последнее замечание очень существенно в нашем случае, потому что младописьменный хантыйский язык до сегодняшнего дня в полном своем объеме представлен в диалектах, т.е. преимущественно в разговорной форме. (О современных хантыйских диалектах мы писали достаточно много: Kaksin 1995, Дмитриева, Каксин 2000 и др.).

Ведь те тексты, которые мы используем в качестве иллюстративного материала, есть не что иное, как перенесенная на бумагу спонтанная речь, лишь в небольшой степени подвергшаяся литературной правке, в основном в смысле графики и орфографии. (По современной хантыйской графике и орфографии см.: Каксин 1995б, 1996д и др. наши работы). Оценка в хантыйском языке бывает двоякого рода: с одной стороны, мы имеем проявления оценочной модальности, в том понимании, какое предложено типологами (Плунгян 2000: 309-312), с другой стороны – эмоциональную и качественную оценку, выражаемую семантически, трудно- переводимыми на другие языки словами типа “tuwrεm”, “siłka”, “χom”.

Если подходить к данной проблематике с позиций коммуникативного синтаксиса, то и в этом случае субъективности находится определенное место. В одной из работ о хантыйском языке читаем: грамматика казымского диалекта хантыйского языка ориентирована на выражение коммуникативной структуры предложения: закономерности употребления всех основных морфологических категорий глагола и имени подчиняются задачам актуального членения предложения, то есть членения на тему и рему с точки зрения существенности передаваемой информации (Кошкарева 2002: 29). Это положение действительно и для обдорского (Николаева 1995), и в целом для северных диалектов хантыйского языка (Ковган 2002), а для нас важно то обстоятельство, что существенность передаваемой информации определяет говорящий.

В Заключении формулируются общие выводы исследования. Поскольку темой диссертации являются средства выражения модальности и эвиденциальности, нами рассмотрены все лексико-грамматические средства выражения модальности и эвиденциальности в хантыйском языке (привлекались также сопоставимые данные мансийского языка). Обсуждаемые теоретические положения по этим языковым категориям проиллюстрированы в основном материалом северных диалектов: северные диалекты хантыйского и мансийского языков лучше сохранились, больше описаны, на них больше всего разного рода литературы, в т.ч. учебной, и они прежде всего преподаются в высших учебных заведениях. Они являются основой современного литературного языка (и хантыйского, и мансийского), их и нужно исследовать как литературные хантыйский и мансийский языки, а другие диалекты должны изучаться именно как диалекты.

Отправным пунктом исследования послужила та теоретическая база, что создана нашими выдающимися отечественными и зарубежными учеными, сначала – по теории модальности, в последние три десятилетия – по теории эвиденциальности. Теперь уже можно с уверенностью утверждать, что модальность и эвиденциальность являются универсальными лексико-грамматическими категориями, в т.ч. они характерны для всех финно-угорских языков вообще, и для хантыйского и мансийского – в частности. И эти категории в разных языках обнаруживаются в разных формах, имеют в них различные средства выражения.

Будучи категориями универсальными, модальность и эвиденциальность имеют много общих черт в хантыйском и мансийском языках; в то же время имеют черты, отличающие их от категорий модальности и эвиденциальности, например, в русском языке, с которым, вольно или невольно, также идет сравнение.

Проведенный сопоставительный анализ основных модальных и эвиденциальных значений, а также средств их выражения в функционально-семантическом плане достаточно убедительно иллюстрирует существование многих типологических схождений в системе средств передачи данных значений в хантыйском и мансийском языках (а также в самодийских).

Основными компонентами поля модальности (и эвиденциальности) в хантыйском и мансийском языках являются: 1) категория наклонения глагола и глагольные времена, 2) другие глагольные формы, формы со “слитым” (временным, перфектным и модальным) значением, 3) модальные слова и словосочетания, междометия, 4) синтаксические конструкции (с участием вспомогательных глаголов, модальных глаголов и существительных). Однако не все указанные компоненты модальности (и эвиденциальности) совмещаются в сопоставляемых языках. Как известно, модальные глаголы представлены в названных языках в ограниченном количестве, и большая нагрузка по выражению этих значений падает на другие модальные слова и словосочетания, которые в хантыйском и мансийском языках частично являются общими (по происхождению), но большей частью не совпадают. Некоторые же компоненты модальности (и эвиденциальности), например, такие, как финитные причастные формы, могут рассматриваться как обязательные для поля модальности (и эвиденциальности) обоих языков.

В каждом из двух наших языков функционально-семантическое поле модальности (и эвиденциальности) характеризуется специфическими чертами структуры, что связано, в первую очередь, со спецификой грамматических подсистем, словесных форм и синтаксических конструкций, выражающих модальные (и эпистемологические) отношения (или участвующих в их выражении), со спецификой лексического и, особенно, комбинированного выражения семантики модальности (и эвиденциальности).

Таким образом, эвиденциальность (так же как и модальность) может быть разделена на объективную и субъективную, и объективная эвиденциальность присутствует лишь в тех языках, в которых есть специальные формы, не совпадающие с формами модальных наклонений. В хантыйском языке мы видим именно эту ситуацию, и применительно к хантыйским формам на -m и -t (причастным по происхождению) в роли конечного сказуемого мы и говорим о формах эвиденциальных наклонений.

Теперь, когда мы таким образом определились с пониманием модальности и эвиденциальности, понятно, что существенно расширяется круг средств, подпадающих под определение – это выразители модальных и эвиденциальных значений (в хантыйском языке). В будущем нам придется еще много говорить о модальности и эвиденциальности в хантыйском языке в связи с интонационными средствами. Однако по завершении данного исследования мы можем делать выводы только на результатах анализа грамматических, лексико-грамматических и лексических средств хантыйского языка, только в самом общем виде постулируя очень важную роль ударения и интонации.

Функционально-семантическое мегаполе модальности/ эвиденциальности в хантыйском языке состоит из двух полей: модальности и эвиденциальности. Они автономны, поскольку ядерные формы их выражения – а это глагольные формы – различны по своему происхождению и по своей парадигме, т.е. показателям, следующим после основы глагола.

Объективная и субъективная модальность в хантыйском языке различаются по свойству обязательности/ необязательности и по наличию/ отсутствию вербально выраженного отношения говорящего к сообщаемому. Такое же разделение на объективную и субъективную разновидности действует и в сфере эвиденциальности.

Функционально-семантическое поле модальности в хантыйском языке состоит из двух основных субполей: возможности/ невозможности и необходимости. Они автономны, хотя и тесно взаимосвязаны: во-первых, общей основой ситуаций возможности и необходимости, как и ряда других, является семантика потенциальности; во-вторых, ситуации возможности и необходимости являются ситуациями модальной оценки, в которых есть субъект, объект, основание и средства оценки. Различие же между возможностью и необходимостью связано со степенью детерминированности предметной ситуации.

Перфектное значение в хантыйском языке выражается и формами индикатива (поле модальности), и формами неочевидного наклонения (поле эвиденциальности). При выражении перфектности индикативом определяющую роль играют глагольное окружение и контекст, а при выражении перфектности формами неочевидного наклонения решающее значение имеет семантика глагольной основы.

Оптативность в хантыйском языке является одним из значений, образующих категорию коммуникативной рамки высказывания (или типов предложения по цели высказывания). В хантыйском языке выделяется синтаксическая категория оптатива (как наклонения), и это наклонение следует отнести к другому ряду наклонений, нежели наклонения, действующие в сферах повествовательности и вопросительности.

Достоверность в хантыйском языке представляет собой субъективную модальность, выражаемую собственными специфическими средствами. Наряду с другими случаями внутри данного типа модальности специально обозначается предметная ситуация, когда у говорящего нет достоверных знаний о положении дел и он может лишь допустить наличие связи между субъектом и признаком (субъективная возможность) или сделать умозаключение о необходимости этой связи (субъективная необходимость).

В хантыйском, как в любом естественном языке, представлена система средств выражения языковой модальности, и эту систему мы стремились исследовать. Рассмотрение и анализ этих средств показывает, что у хантыйского языка имеется достаточно много способов, чтобы выражать желание, намерение, возможность, необходимость, долженствование и другие модальные значения, а также их варианты и оттенки. Причем в этой сфере есть различия и между диалектами хантыйского языка, так что задачей исследователя является и сопоставительное изучение и описание полей модальности в разных диалектах (правда, не по всему полю, а лишь на отдельных участках – там, где наблюдается существенная разница). Например, в ваховском диалекте специфическими являются формы предположительного наклонения (Терешкин 1958: 330), в других диалектах заменяемые аналитическими конструкциями. Но само понятие аналитических синтаксических конструкций возникает в связи разграничением зависимой/ независимой предикации, в сфере полипредикативного синтаксиса. Синтетические и аналитические формы глагола по первоначальной своей роли выступают в предложении конечным сказуемым, и с ними и связано (к ним и привязано) выражение основных модальных и эвиденциальных значений.

Рассмотрев множество предложений хантыйского языка на предмет выражения указанных значений, мы видим, что некоторые определенного рода значения можно объединить в одну группу в качестве модальных. Другими словами, наблюдается категориальное семантическое единство между названными значениями (возможность, необходимость, желательность и т.п.). И потому в работах по самым разным языкам “модальность” сохраняется как признанный предмет лингвистического анализа, как единая языковая категория; таковой она является и в нашей работе. Это с одной стороны.

С другой стороны: в обсуждении уже не одной, а целого ряда языковых категорий, связываемых с понятием модальности, очевидно, проявляется фактор межкатегориальной связи (темпоральность-модальность, аспектуальность-модальность, модальность-оценочность и т.д.). Так возникают частные типы модальности, входящие в разные “ряды”. Иначе можно сказать так: подсистемы модальных значений, выделяемых по разноаспектным признакам (объективности или субъективности), частично пересекаются, так что возможны случаи, когда одно и то же значение (в зависимости от того, в каком аспекте оно рассматривается), входит в разные ряды. Так, повелительность, с одной стороны, может быть отнесена к ряду значений, связанных с понятием потенциальности, а с другой - включается в ряд значений, охватываемых понятием коммуникативной установки высказывания (ср. традиционное соотнесение повествовательных, вопросительных и побудительных высказываний). К тем же двум рядам может быть отнесено значение желательности (оптативности):

Min ja kŭrn pa aj ńŏrum šŏpa mănłumn ‘Мы двое вполне и пешком через болотце пошли бы’ (это потенциально, или осуществимо, и мы так хотим);

Nin kŭrn aj ńŏrum šŏpa mănłatn łŏłŋ (mănłatn ki)… ‘Вы двое и пешком бы через болотце пошли бы’ (желание говорящего, косвенное побуждение к действию).

Таким образом, из всей истории вопроса вытекает, что общность между рассматриваемыми модальными значениями сочетается с далеко идущими расхождениями. Но это не является поводом отменять тезис о единстве категории модальности: такова диалектика языка (и лингвистического сознания исследователей).

Приложение представляет собой проект Словаря модальных слов и сочетаний хантыйского языка (на материале казымского диалекта).

В любом языке модальные слова и сочетания, а также слова и обороты со значением эмоционально-качественной оценки и, добавим, экспрессии, играют значительную роль. В хантыйском языке некоторые из них оформляют полипредикативные единицы (усложненные предложения) без союзов, напр.: Кешен щит ёша па вўйлюмεм ăнтŏ! ‘Нож твой я даже в руки не брал! (букв.: [То, что] нож твой я в руки брал – нет!)’; Кŏртыем хăймεм мăнεм шŏк щи ‘[Оттого, что] деревеньку свою оставила, горестно мне’. Отметим, что в подобного рода предложениях совсем не случайно присутствуют частицы ‘щит, щи, па’, чрезвычайно употребительные и многофункциональные в хантыйском языке, и подобных им “частиц речи” очень много, порой они и эмоционально-оценочные слова объединяются и в совокупности создают модальный контекст.

Материал для словаря собран автором за последние 20 лет, в период 1985-2005 гг. Использовались также имеющиеся словари хантыйского языка (их список приводится в приложении), и в отдельных случаях приводятся их данные применительно к отдельным словам и сочетаниям (они приводятся, в написании оригинала, после соответствующего слова или сочетания казымского диалекта).

Все включенные слова и сочетания, независимо от их словообразовательных и этимологических связей, расположены в алфавитном порядке, с учетом начальной и последующих букв. Применительно к сочетаниям и отдельным словам даются взаимные отсылки. Применяемый алфавит существенно не отличается от алфавита, выработанного в 80-ые гг. и использованного в учебнике для педагогических училищ (1988). Алфавит, используемый в словаре, состоит из 31 буквы.

Аа Ăă Вв Е е(ε) Ёё Ии Йй Кк Лл Мм Нн НГнг (ŋ) Оо Ŏŏ Пп Рр Сс Тт Уу Ўў Хх Чч Шш Щщ Ъъ Ыы Ьь Ээ Єε Юю Яя

Синонимы даются в виде самостоятельных статей, каждый на своем алфавитном месте без каких-либо отсылок. Омонимы выделяются в отдельные словарные статьи и нумеруются римскими цифрами (I,II, III и т.д.).