Geum.ru

От автора Моему замечательному земляку и настоящему мужчине Зие Бажаеву посвящается

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   16
Границы политической власти в правовом государстве
Эта проблема всегда являлась предметом размышлений и споров сторонников правового государства. Как известно, концепция правового государства была уже на рубеже столетий разработана у нас довольно глубоко. Борис Чичерин, Владимир Соловьев, Богдан Кистяковский, Павел Новгородцев и другие высказали ряд содержательных, представляющих интерес и сегодня положений. В частности, выдвигалось требование постоянного учета органами политической власти истории, культуры и национального характера своего народа. Защищался принцип аккумуляции власти в законе, а не в персоне. Но главным, что защищали эти мыслители, был тезис о том, что политическая власть не должна быть беспредельной.

В качестве руководящего правила для установления границ власти выдвигалось положение о том, что в правовом государстве политическая власть ни в коем случае не должна распространяться на неполитические «частные» межличностные отношения. В этом, собственно, по мнению ученых, и заключалась суть подлинных гражданских свобод как свобод личности от политического надзора и контроля.

С других (скорее этических и философских, чем правовых) позиций, но так же плодотворно подходил к вопросу о границах власти вообще и политической в частности один из крупнейших английских философов XX в. А. Н. Уайтхед. Он писал: «Современная политическая философия власти слишком слаба в вопросах границ, до которых простирается морально оправданная власть. Конечно, кто бы и когда бы ни обладал физической властью, обладает ею как властью физического принуждения, будь то бандит или судья, или политический руководитель. Но морально оправданная власть ограничена пределами компетенции (курсив наш. – Д. В.) в достижении тех целей, которые непосредственно доминируют над прочими с точки зрения просвещенной мудрости. Политическая лояльность не имеет значения в случае полной неспособности»5.

Если использовать критерий компетенции, то можно утверждать, что основные наши общественные беды как предшествующих, так и самых последних лет связаны как раз с нарушением политической властью границ собственной компетенции, с выходом за ее пределы. Наше будущее непосредственно связано с просвещенностью и культурой власти, с ее разумностью, с тем, насколько быстро субъекты всех видов политической власти смогут обрести профессионально высокий, определяемый степенью компетенции, а не лояльности, уровень.

Необходимо отметить, что подобная проблема поднималась, но, к сожалению, не нашла своего развития в большевистской среде. Экономист, философ и политик В. Базаров накануне октябрьской революции предупреждал, что захватить власть можно и без достаточной культуры, но жить и строить разумное общество с властью, не ограниченной пределами культуры, невозможно. После революции возобладали, однако, совершенно иные взгляды и подходы. Социологически можно доказать, что функционеры политической власти специально подбирались вышестоящими органами по принципу именно недостаточных для выполняемых властных функций компетенции и культуры. Это делалось для своего рода «блатизации», «протекционизации» власти, поддержания у ее нижестоящих субъектов комплекса полной зависимости от вышестоящих.

Такого рода длительная практика не могла не отразиться не только на характере носителей политической власти, но и на отношении к ней массового сознания. Социологические исследования, проведенные автором, показали, что компетентность и культура среди качеств, необходимых политику, по мнению большинства опрошенных, не занимают пока первых мест.

Исходя из этой объективно существующей черты массового сознания важнейшей задачей политологии сегодня является доказательство того, что никакие, даже самые «красивые», законы не способны заключить политическую власть в необходимые границы, характерные для правового государства, если субъекты власти не обладают должной компетентностью и культурой.


Дефицитный синдром власти
Многолетний дефицит товаров и услуг в нашем обществе не мог не произвести глубинных изменений в характере и структуре общественного сознания. Это касается и возникновения определенных негативных черт в структуре сознания субъектов власти.

Субъект, который привык почти все, что дают, безудержно набирать впрок и в безмерном количестве, скорее всего непроизвольно будет переносить это и на политическую власть. У древних греков был специальный термин для обозначения опаснейшего социально-политического недуга – «безумие власти», когда тот или иной правитель овладевал властью такого объема, который не мог единолично разумно расходовать, задействовать на благо общества.

Правовое государство от всех прочих отличается тем, что в нем идет постоянное делегирование власти с одних уровней управления на другие, от одних субъектов к другим. Из трех основных видов общественного регулирования: ксенического, где всем монопольно правит единоличный субъект власти, химерного, где пытаются править все, кто угодно, не считаясь с собственными возможностями и компетен-цией, и симбиозного, где власть разумно, на основе общественной договоренности и правового закрепления распределена между всеми, кто ее достоин, последний вид, естественно, наиболее желаем.

Оскар Лафонтен очень верно заметил, что свобода прежде всего «нуждается в материальной основе»6. Бедные, голодные люди не способны разумно относиться к власти, а бедное общество не способно ею разумно распоряжаться. Вот почему для оптимального политического устройства необходим мощный «средний класс», то есть слой людей материально обеспеченных, не озабоченных мучительными думами об удовлетворении своих сиюминутных нужд.


Трудносовместимость разнородных властей
В последние годы возникают и параллельно сосуществуют различные виды, формы власти, взаимодействие которых может быть серьезно омрачено их разнородностью, отсутствием опыта и четких механизмов взаимодополнения.

В связи со сказанным можно привести пример неожиданного возникновения в наших условиях такой новой властной структуры, как президентство, недолгое функционирование которого уже поставило целый ряд вопросов, касающихся государственной власти.

Итак, президентство – это определенная форма государственной организации и отправления власти. Президентство отнюдь не тождественно личности президента, а представляет собой сложный и многоуровневый политический институт, венчаемый его главой – президентом, личные качества которого воздействуют на все звенья президентства в установленных, но тем не менее гибких пределах. В зарубежных политологических публикациях президента сравнивают с рукой, а президентство – с перчаткой. Мощная рука растягивает перчатку, то есть такой президент расширяет властные полномочия и функции своего института. Слабая, вялая рука ведет к усыханию перчатки – соответственно полномочия и функции президента усекаются.

Одна из проблем заключается в том, что в наших условиях президент возник в политической жизни раньше, чем был продуман и создан институт самого президентства. Это привело к многим политическим коллизиям. К ним относится неопределенность во взаимоотношениях названной структуры и Советов. Президентство эффективно в условиях многопартийности, политического плюрализма, где оно выступает интегрирующей силой, центром политической власти. Советы же создавались для управления достаточно политически и идеологически однотипными структурами. Оттого и указанная разнородность, выступающая энергией президентства, приводит к пробуксовке их механизма.

Неопределенность во взаимоотношениях президентства с иными институтами власти может восприниматься президентом как недостаток своих полномочий и толкать его к их перманентному расширению.


Детренированность и риск политической власти
Как показывает исторический опыт, переход от политических тоталитарных режимов с большей вероятностью осуществляется не к правовому государственному состоянию, а к тому политическому феномену, который некоторые политологи называют «посттоталитарный хаос». На это есть свои объективные причины.

Монопольная политическая власть, существуя длительное время, утрачивает в лице своих органов и функциональных подразделений способность адекватного и быстрого реагирования на неожиданные для нее, нестандартные ситуации. Функционируя в системе полностью регламентированных политических отношений (а точнее псевдоотношений, так как любое полноценное отношение субъектов предполагает взаимодействие, обратную связь), власть как бы детренируется, утрачивает обычные свойства и характеристики политической власти, нарабатываемые любыми ее субъектами в инвариантных, стохастических условиях экономического, политического и идеологического плюрализма.

Существует общая формула риска, которую можно применить в оценке его степени для политической власти: этот риск равен частному от деления числа случайностей, которые власть уже научилась теми или иными способами преодолевать, на число всех возможных случайностей на пути власти. Отсюда следует очень высокая степень риска для всех субъектов политической власти при переходе к качественно новым, еще неизведанным состояниям общества, что относится и к переживаемому нами социальному времени.


Борьба за политическую власть в правовом государстве
Борьба за власть является обычным и естественным состоянием политической жизни любого правового государства и на этапе его построения, и в более зрелых фазах развития. Собственно, эта борьба не является общественным злом сама по себе, скорее это необходимый способ и механизм разрешения политических противоречий. Но это при условии, что основные субъекты политической жизни верно определяют цели борьбы и соблюдают определенные правила, регулируемые законом.

Борьба за политическую власть становится разрушительным и фатальным злом для государства и общества тогда, когда ее субъекты считают завоевание политической власти главной и конечной своей целью, то есть самоцелью, когда они не задумываются о трагической трудности и ответственности владения властью и не понимают того, что власть не цель, а лишь средство проведения тех или иных преобразований на благо общества.

Рационально-деловое отношение к политической власти не как к некоему главному общественному призу, а как к рабочему инструменту политики позволяет в правовом государстве относительно безболезненно передавать ее из рук в руки, доверяя ее тем силам, которые в данный момент готовы ее лучше и эффективнее использовать. При этом соперники не стремятся уничтожить друг друга, а заинтересованы во взаимном сохранении, так как именно в борьбе повышается их общее качество, класс политической игры.

Кроме того, в ряде случаев главному носителю политической власти просто выгодно временно передать ее в руки оппонента для перегруппировки своих сил, отдыха от политической ответственности, для разработки новых общественных стратегий и целей.

Ожесточенный характер борьбы за власть различных сил в нашем обществе, как представляется, носит преходящий характер. Он вызван запоздалым принятием ряда законов, регулирующих политическую борьбу. Но главное в том, что над основными субъектами политической борьбы (партиями, движениями и т. д.) довлеют еще традиции и установки тоталитарного общества.

Одной из таких традиций является стремление некоторых участников политической борьбы вовлечь в нее как можно большее число участников-статистов вне зависимости от их компетентности, готовности или даже желания. А это ведь один из наиболее характерных признаков тоталитаризма.

Другой тоталитарной традицией выступает стремление ряда участников борьбы полностью устранить своих основных оппонентов с политической арены. В основе этого стремления заключено непонимание правомерности, легитимности существования в правовом государстве всех спектров политических течений – от радикальных до консервативных, каждое из которых выполняет свою общественно-политическую функцию, отражает интересы определенных социальных слоев. Для политической стабильности любого, в том числе и нашего, общества консерваторы, какие бы неприятные ассоциации ни вызывало это название, так же необходимы, как и уважаемые общественным мнением радикалы.

Наконец, та жестокость и бескомпромиссность, которую принимает в наших условиях политическая борьба, вызвана рудиментными, имеющими корни в тоталитаризме, возможностями обмена политической власти непосредственно на материальные и социальные блага.

Власть в политической сфере – это, по мнению многих крупных политологов, то же самое, что деньги в сфере экономики. Функциональная близость власти и денег делает возможными их взаимопревращения: деньги могут превращаться в политическую власть, равно как и последняя – в деньги.

Опасность такого рода превращений очевидна, и в правовом государстве существуют выверенные временем технологии правового и общественного контроля за метаморфозами власти и денег, законностью и пределами их взаимопревращений.

Другое дело, когда вместо этих, хотя и общественно опасных, но все же контролируемых, процессов происходит негласный натуральный обмен власти на дефицитные материальные и социальные блага и услуги. Возможность такого натурального и поэтому особенно трудно контролируемого обмена делает политическую власть особенно желанной для некоторых субъектов политической борьбы. Это и является одним из серьезных факторов ее ожесточения.

Исторический опыт отчетливо свидетельствует о том, что в борьбе за политическую власть чаще выигрывает тот, кто к этой власти меньше стремится. А точнее, тот участник политической жизни, который в большей степени осознает, что политическая власть не самоцель, а лишь средство ускорения общественного прогресса.



1 Попов К. Д. Социология и психология власти // Драма обновления. Москва, 1990. С. 370.
2 Simmel L. Soziologie Uber- und Unterordnung. Berlin, 1906. S. 141.
3 Франц К. Общие начала физиологии государства. Санкт-Петербург, 1870. С. VI.
4 Пристли Дж. Избранные работы. Москва, 1934. С. 221-222.
5 Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. Москва, 1990. С. 456.
6 Лафонтен О. Общество будущего. Политика реформ в изменившемся мире. Москва, 1990. С. 74.


Политический лидер
После очерка о власти логичнее всего проанализировать проблему политического лидерства, поскольку власть всегда имеет своего конкретного носителя, каковым и выступает лидер.

Политический лидер – по традиционному определению словарей и энциклопедий – это глава, руководитель партии, общественно-политической организации или движения. В последнее время, однако, смысловые границы данного термина существенно раздвинулись. Понятийным отражением процесса демократизации и децентрализации политических сил стало, в частности, то, что к политическим лидерам все чаще относят и не занимающих официальных командных постов, но популярных и влиятельных участников политической жизни, либо региональных политических руководителей, действующих новаторски и независимо.

Игнорировать подобное воздействие политической практики на политологический понятийный аппарат бесперспективно. В силу этого в данной главе под политическим лидером будет пониматься любой, независимо от формального ранга, участник политического процесса, стремящийся и способный консолидировать усилия окружающих и активно воздействовать (в рамках территории города, региона, страны) на этот процесс для достижения обозначенных и выдвинутых им целей.

Проблема политического лидерства возникает лишь при наличии определенных политических и гражданских свобод. Ее непременными условиями являются политический плюрализм, многопартийность, фракционная деятельность внутри парламентов и партий, когда идет непрерывное политическое интеллектуальное состязание людей, олицетворяющих те или иные идеи и социальные интересы. В условиях тоталитаризма и авторитаризма в строгом смысле слова не существует политических лидеров, а есть диктаторы, номенклатура и бюрократия, прорывающаяся к власти не по законам лидерства, а по своим собственным законам «захватного права», используя монополию на знания, организацию и средства производства.

Поэтому политическое лидерство как практический и теоретический феномен оказалось в центре нашей политической жизни и, соответственно, в центре внимания политологии лишь с началом альтернативных выборов в Советы всех уровней. Поэтому с этой точки отсчета и имеет смысл исследовать проблему политического лидерства, технологию формирования современного лидера.


Лидер предполитики
Первые демократические выборы в Советы дали нам новый, во многом необычный опыт.

Довольно неожиданным уроком явилось, пожалуй, то, что для многих избирателей программы претендентов на политическое лидерство в их устной и печатной форме не сыграли особой роли. Многие голосовали «за» или «против», даже не прочитав программы тех, кого они желали бы видеть у руля нашего общества. Но это не безразличие. Дело скорее в другом. На данной стадии развития демократических институтов и традиций определенные нравственные и психологические качества кандидатов играли для избирателей большую роль, чем их программы. На этом этапе, вопреки ходячему выражению «хороший человек – не профессия», многие избиратели сочли, что это профессия и притом наиважнейшая в политике.

Социологические исследования показали, что две трети избирателей голосовали именно за «хороших людей», определяя их по таким личностным качествам, как честность, порядочность, чувство справедливости и т. д. Общая же эрудиция, специальная политическая образованность и компетентность в глазах избирателей значили гораздо меньше.

Можно ли расценивать подобную выборную конъюнктуру как некий изъян политической культуры у значительной части избирателей? Не обманулись ли они, стремясь делегировать в высший орган власти прежде всего «хороших людей», а не профессионально подготовленных к политической деятельности лидеров?

Такой выбор скорее справедлив и закономерен для тогдашней ситуации. Избиратели голосовали именно за те качества, которые десятилетия назад были искоренены в сфере политики: честность, смелость, независимость, искренность, справедливость. Причем политика в своей былой экспансии на все области человеческого бытия едва не вытравила эти качества и в них. Поэтому столь необходим и естествен обратный процесс «очеловечивания» политики. Именно это интуитивно и делали многие избиратели, выбирая прежде всего лидеров с названными качествами.

Ростки здоровой политики могут мощно взойти лишь в благоприятной атмосфере. Эта атмосфера и определила архитектуру первых выборов. Избиратели в основном голосовали за среду выживания, благоприятную среду развития будущей политики, среду, без которой самые профессиональные, самые компетентные лидеры будущего будут обречены на провал. Иначе говоря, события развивались по законам своего рода «предполитики» – периода создания нормальной политической жизни, но еще не ее функционирования. Лидерами же соответственно становились те, кто более отвечал этому локальному периоду.

На последующих выборах в Советы или иные политические институты их исход должны будут решать уже существенно иные состояния качеств и навыков претендентов на лидерство, в частности их профессиональные политические качества, специальная политологическая подготовленность. По крайней мере, эти факторы на избирательных весах будут весить не меньше вышеназванных личностных качеств.

Процесс перехода от типа лидера предполитики к типу лидера собственно политики будет непрост, а зачастую драматичен для судеб некоторых народных избранников. Две трети опрошенных вновь избранных политических руководителей на два различных вопроса («Какие качества личности обеспечили Вам победу на политическом поприще?» и «Какие, по Вашему мнению, необходимо будет иметь личностные качества, чтобы выдвинуться в лидеры в будущих политических институтах?») ответили идентично, назвав те же качества, которые вывели их в лидеры в уже прошедшей избирательной кампании: искренность, смелость и т. д. Такие же качества, как специальная политологическая подготовка, профессиональные навыки политической деятельности, назвали менее пяти процентов, хотя именно они на обозримый период станут главенствующими для лидерства. То есть на подходе новый тип лидера – собственно политический лидер, от которого будет зависеть будущее нашего общества. Пока же многие популярные или во всяком случае известные участники политических событий скорее характеризуются термином «политический вожак», чем «лидер».


Политический вожак
Политический вожак – в терминологии дореволюционной либеральной политологии – это субъект политических действий ярко выраженного популистского толка.

К наиболее характерным его чертам относятся: потакание сиюминутным простейшим требованиям масс; использование для повышения и поддержания собственной популярности критических эмоциональных состояний больших групп людей – страха, ненависти, вражды; лесть и заискивание перед массами; употребление лексики толпы; завышенные обещания; апелляция к наиболее неподготовленным и малообразованным, охлократическим элементам населения.

Философ и политический мыслитель Семен Франк в свое время заметил, что настоящий политический результат всегда «определен взаимодействием между содержанием и уровнем общественного сознания масс и направлением идей руководящего меньшинства»1.

Вожак – это тот, кто не в состоянии превзойти самые низшие слои общественного сознания и выйти на уровень именно взаимодействия с наиболее перспективными общественными силами. Если номенклатурщик – это послушный рупор верхов, то вожак – не менее послушный рупор низов. Потакание же низам столь же разрушительно для политики, как и пресмыкательство перед верхами. Российские мыслители прошлого говорили, что пресмыкательство политика перед Его Величеством пролетариатом столь же унизительно, как и пресмыкательство перед любым другим Величеством.

Исчерпывающую характеристику политического вожака как антипода политического лидера дал еще в ХІХ веке Гюстав Лебон в работе «Психология народов и масс», где одновременно показал причины и искушения, порождающие вожаков:

«Политические собрания представляют именно такое место на земле, где блеск гения всего меньше ощущается. Там имеет значение красноречие, приспособленное к времени и месту, и услуги, оказанные не отечеству, а партиям... Толпа потеряла бы тотчас же свой характер толпы, если б она принимала во внимание услуги, оказанные вожаком отечеству или партиям. Толпа, повинующаяся вожаку, подчиняется лишь его обаянию, и сюда не примешивается никакое чувство интереса или благодарности... Вожак очень редко идет впереди общественного мнения; обыкновенно он следует за ним и усваивает себе все его заблуждения... Он должен обладать совершенно специальным красноречием, преимущественно заключающемся в энергичных, хотя и совершенно бездоказательных, утверждениях и ярких образах, обрамленных весьма поверхностными рассуждениями... Вожак может быть иногда умным и образованным человеком, но вообще эти качества скорее даже вредят ему, нежели приносят пользу. Ум делает человека более снисходительным, выясняя перед ним сложность вещей и давая ему самому возможность разъяснять и понимать, а также значительно ослабляет напряженность и силу убеждений, необходимых для того, чтобы быть проповедником и апостолом. Великие вожаки всех времен, и особенно вожаки революций, отличались чрезвычайной ограниченностью, причем даже наиболее ограниченные из них пользовались преимущественно наибольшим влиянием»2.

Немало проницательных и едких высказываний посвятил феномену вожака и Петр Струве. На убедительных исторических фактах он показал, что политический вожак чаще всего паразитирует на идее разрушения и именно на ней строит свою популярность и карьеру, поскольку масса, как правило, более увлеченно и легко воспринимает не созидательные, а именно разрушительные идеи.

Он же показал и случайность судьбы некоторых вожаков, чья карьера часто определяется не достоинствами их личности, а тем, что они попали в определенную историческую минуту на определенную «полочку». Задача и обстановка творят не только человека, они часто создают все значение человека.

Исторические деятели часто в буквальном смысле представляют собой сосуд, в который по какому-то капризу влилось определенное содержание. Часто история выбирает своим орудием если не первого попавшегося человека, то просто того из многих, которые были «под рукой»3.

П. Струве весьма верно заметил, что вожаком тот или иной участник политического действия зачастую становится не по тому, что он есть личность, а именно потому, что он своего рода «безличность». И именно поэтому, по его мнению, вожаками революции «явились множество слабых, бездарных, безличных, безнравственных людей, выдвинувшихся в вожди не потому, что их выносила собственная крупная личность, а именно потому, что, по своей безличности, они без конца льстили толпе и ее ублажали»4.

Обращаясь к современной практике, можно заметить, что опыт недавнего забастовочного движения явственно показал, как довольно просто стать политическим вожаком масс и какой это зыбкий статус: масса, выдвинувшая такого фаворита, тут же отвергает его, если он перестает быть ее послушным рупором, ее «пустым сосудом», и отваживается на самостоятельные поступки.