От автора Моему замечательному земляку и настоящему мужчине Зие Бажаеву посвящается

Вид материалаДокументы
Главной функцией
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   16
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ


· Предисловие

· Обуздание власти

· Политический лидер

· Политические антитехнологии и их распознание

· «Идеальная политическая партия»: технология конструирования

· Приложение-практикум


Предисловие
Очерки практической политологии
Один из древнегреческих мыслителей называл политику высшей и даже божественной наукой. Генералиссимус Суворов любил повторять, что политика – это грязь, лицемерие и обман. Нечто подобное устами одного из своих персонажей утверждали и известные писатели-фантасты братья Стругацкие: «Политика – это искусство отмывать дочиста очень грязной водой». Сегодня можно найти стойких последователей и той, и другой точек зрения. Автор же данной работы считает что политика – это вполне обычная сфера деятельности, и участвовать в ней должны не полубоги, не профессиональные лицемеры, а обычные люди.

Другое дело, что политика, как и любая другая сфера профессиональной деятельности, требует от ее участников определенных знаний, навыков, способностей, умений и, конечно, нравственности. В силу этого не каждый человек по своим объективным возможностям может стать политиком, как не каждый может стать, к примеру, летчиком.

Сегодня можно явственно наблюдать, как стремительно падает общественный рейтинг практически всех политических учреждений, организаций и отдельных ранее популярных политиков. Думается, что во многом это связано с тем, что политическая деятельность у нас до сих пор носит интуитивный, полукустарный характер, не обеспечена разработкой специальных методик, технологий, тем, что можно было бы назвать практической политологией.

В предлагаемых очерках автор ставил своей целью рассмотреть определенную часть спектра политических знаний и технологий, необходимых в наших условиях. Обращаясь к широкому читателю, хотелось бы особо обратить внимание на два аспекта, которые зачастую упускаются из вида.

Во-первых, теми, кто участвует в политике или хотя бы рассуждает о ней, не всегда учитываются ее различные возможности в области конструктива и разрушения. Еще древние мыслители учили граждан не заблуждаться на сей счет: конструктивных возможностей у политиков значительно меньше, чем разрушительных. А проще говоря, у политики весьма мало средств «сделать обществу хорошо», зато «сделать плохо» – средства безграничны.

Во-вторых, если политика – это игра, как считают многие, то это игра на органе, а не на фортепиано. Игра на органе считается сложнейшей, поскольку между ударами музыканта по клавиатуре и возникновением звука в трубах органа проходит определенный период, и музыкант играет как бы на упреждение. Очень похоже обстоит дело и в политике. Позитивные результаты тех или иных энергичных действий политика могут возникнуть лишь спустя длительное время. А общество не ждет... То есть ждет.



Обуздание власти
Феномен власти лишь недавно стал объектом исследования нашей политологии. До последних времен власть имущие блокировали и решительно пресекали даже робкие попытки представителей политических наук, социологов и психологов собрать какие-либо эмпирические данные, позволяющие составить полное и объективное представление о носителях политической власти, выявить их сущностные характеристики, функциональные возможности и т. д. Отсутствие эмпирической базы данных о данном объекте органически сочеталось с догматизированной общей теорией или философией власти, сводившейся к нескольким абсолютизированным вульгарным максимам типа «власть не дают, власть берут».

Построение же правового государства требует глубокого научного знания сущности и природы политической власти. Последняя может быть как мощнейшим механизмом, средством создания такого государства, так и главным и непреодолимым препятствием на этом пути. Отсутствие традиций исследования власти сегодня в известной мере компенсируется массовостью современных разработок этой темы. С другой стороны, существует обширная мировая литература, которую вчера дружно замалчивали или подвергали тотальной критике, а сегодня так же дружно (а часто и некритично) используют наши политологи.

Короче, политическая власть – это один из важнейших объектов исследования и осмысления в обществе, которое стремится облечь себя в форму правового государства. Это объект сложный, специфический, требующий всестороннего анализа, ломки старых идеологизированных стереотипов и создания новых интерпретаций.


Определения политической власти
Политическую власть политологи рассматривают, как правило, в качестве одного из видов власти вообще, соответственно начиная с определения общей сущности власти. К характерному такому определению можно отнести следующее: «В общем смысле власть – это способность и возможность осуществлять свою волю (классом, группой, личностью или партией, государством и т. д.), оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение людей с помощью авторитета, права, насилия и других средств»1. Данное определение, перефразирующее более ранние дефиниции в научных энциклопедиях, очень близко к известным высказываниям о власти М. Вебера, раскрывавшего сущность власти именно через возможность какого-либо субъекта проводить свою волю в тех или иных социально-политических взаимодействиях.

В подобном ключе было выдержано и одно из самых лапидарных в научной литературе толкований власти американского политолога Г. Саймона: «А имеет власть над В, если А обусловливает поведение В».

Схожесть общих определений власти учеными представителями различных времен и народов говорит о том, что на сегодняшний день здесь достигнут консенсус, и прироста знаний о власти необходимо искать скорее в детализации понятия власти, чем в его коренном переосмыслении.


Признаки и функции политической власти
В зарубежной политологии существует обширная литература, посвященная описанию признаков и функций политической власти. По мнению зарубежных политологов, в процессе политических отношений власть проявляет себя через следующие основные признаки и функции:

1) принуждение (прямое или косвенное);
2) приманивание (подкуп, обещания, посулы);
3) блокирование последствий (то есть помеха конкуренту в борьбе за власть);
4) «создание требований» (искусственное формирование нужд, которые может удовлетворить лишь агент власти, своего рода политический маркетинг);
5) «растяжение сети власти» (включение дополнительных источников зависимости субъекта власти);
6) шантаж (угрозы в настоящем или посулы бед от неподчинения в будущем);
7) подсказки (ненавязчивое внедрение в массовое сознание выгодных власти установок или предрассудков);
8) информационный – прямой и косвенный – контроль (путем предостережений, рекомендаций, мести и т. д.).


Все эти характеристики, как, впрочем, и обобщения типа «любая власть развращает, но абсолютная власть развращает абсолютно», в зарубежной политологии относятся, как правило, к политической власти вообще, без выявления ее социальных оснований и спецификаций. Считается, что власть обладает некоей демонической иррациональной силой, вследствие которой не носитель власти наделяет ее собственными характеристиками, а политическая власть как бы переделывает по своим канонам природу, существо своего носителя – будь то класс, социальный слой, партия, правительство или парламент.

В недавние времена все эти положения в нашей литературе горячо оспаривались и подвергались уничтожающей критике за их «абстрактный», то есть вне- или надклассовый характер. Многие наши ученые, в противовес обозначенным попыткам описать универсальные признаки и функции власти, утверждали, что последние полностью зависят от классовой, социальной сущности носителя политической власти. Учет данного момента безусловно важен, однако практика последних лет и переосмысление нашего опыта убеждают, что политическая власть, действительно, вполне определенным образом воздействует на своего носителя, как и его качества – на саму власть.

Поэтому строящееся правовое государство обязано учитывать характерные признаки, функции, тенденции развития политической власти и уметь вовремя погасить их негативные последствия и черты либо не допустить их перерастания за определенные границы. Например, принуждение – это характерный признак и функция любой политической власти. Здоровое общество невозможно построить на одних позитивных стимулах, так же как невозможно построить здоровое общество на одном принуждении и насилии. Соответственно задача правового государства – строго соблюдать меру в соотношении позитивных стимулов и принуждения. Это в определенном смысле и есть политика. Многие противоречия и кризисные ситуации сегодняшнего дня связаны именно с нарушением баланса между деятельностью стимулирующих общественных механизмов и принудительной функцией властных политических институтов. Принуждение было фактически изъято из функций власти до того как заработали позитивные стимулы активной и рациональной общественной жизни гражданина.


Энергия политической власти
За каждым действием, актом политической власти обычно стоят определенные интересы социальных слоев и групп. Именно эти интересы, их всевозможные комбинации питают власть энергией, дают ей волю, подталкивают к решительным действиям.

Однако данный энергоноситель нельзя абсолютизировать. Интересы выступают движителем власти в условиях достаточно зрелой социальной и политической жизни, когда основные социальные слои осознали свои собственные глубинные и стратегические потребности и создали политические институты и механизмы адекватного удовлетворения этих потребностей.

На менее зрелых стадиях общественной жизни источниками энергии политической власти, как отмечал уже известный нам Б. Н. Чичерин, могут выступать не интересы, а предрассудки. Сегодня подобная тенденция, к сожалению, проявляется не с убывающей, а со всевозрастающей силой. Многие субъекты современной политической власти (как отдельные лица, так и целые общественные организации, движения, партии), возникнув на гребне предрассудков масс, целенаправленно используют именно данный вид социальной энергии.


Политическая власть и политические институты правового государства
Политическая организация правового государства как ансамбль определенных политических институтов есть по своей сущности институализированные отношения основных социальных групп по поводу власти и общественного управления. Эти политические институты, овеществляя, венчая собой властные отношения, являются поэтому важнейшим инструментом развития общественного организма. Но они же могут стать его терновым венцом, если их изменение не поспевает за развитием этих отношений или же если в них данные отношения материализуются искаженным образом.

В идеале наша система политических институтов задумывалась таким образом, чтобы через Советы, партии, профсоюзы (выполняющие, кстати говоря, в любом правовом государстве широкие политические функции), другие общественные институты эффективно отражать развивающиеся по своим собственным законам властные отношения и способствовать их совершенствованию, но в реальности все получилось иначе. Эта система по сути заморозила жизнь политической власти, уничтожив объективно необходимый характер властных отношений субъектов политики, предполагающий взаимодействие, взаимовлияние, обратную связь между всеми потенциальными институтами власти, а не просто командование одним из них всеми остальными.

Разрушая свою субстанциональную основу, система тем самым встала на путь самоликвидации. Не выполняя свое основное предназначение – представительство, согласование, координацию, формирование определенных интересов всех субъектов, вступающих во властные отношения, система неизбежно должна была эволюционировать в политическую монополию, авторитаризм, а затем и в тоталитаризм. Что и случилось.

Это выразилось даже во внешнем, количественном аспекте, заключавшемся в том, что большинство из созданных институтов, входящих в политическую систему для выражения властных интересов широких слоев, стали принимать все меньше решений, не говоря уже об их содержательной значимости и реальном воздействии на жизнь общества. Например, высший представительский орган власти своего времени – Всероссийский съезд Советов – за первые пять лет своего существования (1917-1922 гг.) обсудил и решил 97 вопросов государственной важности, за последующие же четырнадцать лет интенсивность его работы снизилась в шесть раз.

Для того чтобы реанимировать, более того, кардинально усилить способности и возможности политических институтов по радикальному реформированию общества, необходимо, как представляется, в ходе их преобразования освободиться от некоторых еще бытующих взглядов на их главные функции. Один из них заключается в том, что политические институты рассматриваются исключительно как механизмы захвата и удержания власти в интересах одного или нескольких классов.

Подобное определение, очевидно, не является исчерпывающим. Во-первых, овладение властью – это лишь определенный этап в длительном генезисе основных политических институтов общества и государства.

Во-вторых, необходимо учитывать, что власть различается по своей форме, специфике, характеру, основе. Говоря о власти того или иного политического института, необходимо не только вскрыть ее социальную природу, но и исследовать ее характер, отличать власть, основывающуюся на силе и принуждении, от власти, базирующейся на авторитете и компетентности. Соответственно каждый политический институт правового государства не только должен выполнять свою функцию, но и неукоснительно пользоваться своей собственной формой власти.

Кроме того, характер, форма власти политических институтов существенно изменяются в зависимости от того, в рамках какого общественного устройства, каких культурных условий они функционируют.

Таким образом, задача подлинной демократической системы в лице ее властных организаций и учреждений – не просто захватить и удержать власть, но и придать самой власти существенно иной, чем она имела в тоталитарном государстве, характер, выйти на более высокий уровень преодоления отчуждения простого гражданина от власти, политического, государственного управления.


Политическая власть и общественное регулирование
Политическая власть как система властных субъектов, институций – это механизм общественного регулирования и управления. Специфичность ее заключается в том, что объектом ее непосредственного воздействия выступают на этапе правового государства уже не вещи и не люди, что характерно для тоталитарных режимов, а все виды общественных отношений: экономических, социальных, духовных. Точнее говоря, главной ее функцией все более становится создание общественного режима благоприятствования для оптимального саморазвития, самодвижения этих отношений.

При описании целей и функций политической системы необходимо разграничение понятий «власть» и «управление», потому что эти понятия не только частично совпадают, но и существенно различаются: власть – это всегда управление (в той или иной форме, тем или иным субъектом), но управление – далеко не всегда власть.

Чрезмерная концентрация определенной формы власти, всегда возникающая при монополизации политической системы, сведении к одному реальному ее субъекту (что, как правило, сопровождается умножением субъектов формальных, не играющих реальной роли), подтачивает способность политических органов к управлению. Подобное происходит вследствие того, что:

а) эти монопольные органы утрачивают ответственность за результаты своих решений, поскольку контролируют сами себя;
б) центральные институты власти утрачивают ощущение границ собственной компетенции, что приводит к своего рода «беспределу», то есть расширению зоны их властно-управленческого воздействия на общество сверх разумных пределов.


В результате всего этого вместо собственного объекта политического управления правового государства – общественных отношений (то есть базовых отношений социальных групп между собой и государством по поводу сущностных аспектов общественного устройства: собственности, социальной справедливости, доступа к духовным ценностям и пр.) объектом управления политики становятся отношения в обществе (то есть бесчисленное, неохватное множество всевозможных частных социальных, хозяйственных, нравственных и иных отношений). Соответственно вместо управления властью, обществом с помощью законов возникает непосредственное управление политической властью, вещами и людьми. Необходимо особо подчеркнуть, что в социальной философии категории «общественные отношения» и «отношения в обществе» строго разведены. Их взаимная подмена в теории приводит к бесчисленным издержкам в общественной практике.

Реформа политической системы по вектору правового государства как раз и должна быть направлена на то, чтобы изменить ее структуру, переориентировать ее институты, направив их на решение главных общественных задач, а не на тотальную регламентацию частных вопросов.

Главной функцией политических институтов и субъектов власти должно стать научное управление и регулирование общественных отношений, основанное на постижении их объективных законов и закономерностей саморазвития.

Целью
же властных субъектов при подобном подходе выступает такая взаимосвязь между ними и общественными отношениями, когда первые обеспечивают наиболее оптимальные условия для динамичного развития последних. При этом регулирующее вмешательство субъектов власти в процесс развития экономических, социальных, духовных общественных отношений будет определяться строго необходимой мерой, отражающей глубинные интересы общества. Не случайно политологи отмечают, что власть тем успешнее выполняет свои функции, чем меньше ей приходится о себе заявлять. Сила власти зависит не от количества охватываемых ею функций, а от эффективности выполнения именно своих, сугубо властных функций.

Четкое определение специфических функций и задач субъектов власти при четком, компетентном, объективно обоснованном разграничении и создает запас политической прочности демократии, составляет костяк правового государства.


Демонополизация власти, разделение властей
Проблема демонополизации власти и разделения властей традиционно считается в политологии одной из наиболее фундаментальных. В нашей литературе эта проблема, однако, зачастую упрощалась, сводилась лишь к количественному или формальному аспекту – подчеркиванию необходимости плюрализации субъектов власти, разделения монопольной политической власти на законодательную, исполнительную и судебную.

Аспект формы, количества субъектов власти, безусловно, имеет важное научное и практическое значение. Социологи и политологи прошлого убедительно обосновали следующую фундаментальную парадигму: «Властвование одного над группой имеет совершенно иную «форму», чем властвование «двух», взаимоотношения властителя и подчиненных, его природа, его функции совершенно различны в первом и во втором случаях»2.

Тем не менее сводить проблему разграничения властей к количеству субъектов власти
или к самому факту разграничения вряд ли плодотворно.

Прежде всего проблема осложняется тем, что полное разграничение властей, за которое ратуют многие, не только вряд ли возможно, но и вряд ли целесообразно и эффективно с точки зрения политической практики. Глубокие соображения по этому поводу были высказаны еще в ХІХ веке, на основе обобщения попыток построения правовых государств в Западной Европе. Государствовед К. Франц выдвигал, например, такой тезис: главное для государства, чтобы власть была наделена силой. Поэтому законодательную власть необходимо дополнять разумной и строго выверенной долей власти исполнительной (то есть власти, имеющей реальную управляющую силу)3.

Сегодняшнее разграничение законодательной и исполнительной власти, когда функции законотворчества выполняет первая, а деньгами распоряжается вторая, вполне подтверждает тезис К. Франца. Не имея своей доли в функции исполнительной власти распоряжаться деньгами, Советы во многом оказались беспомощными и бессильными. Для многих Советов неразрешимой проблемой, в частности, оказалась необходимость финансирования научного, информационного и консультативного обеспечения собственных депутатов, без чего плодотворность их законодательной деятельности была поставлена под вопрос.

Таким образом, на построение правового государства превалирующее влияние оказывает не столько сам факт разделения властей и тем более механическое увеличение субъектов того или иного вида власти, сколько пропорция, объем, в которых власть распределяется между теми или иными ее субъектами. Первым, кто отметил этот существенный момент, был английский философ XIX века Джозеф Пристли. Его рассуждения достойны того, чтобы и сегодня обратить на них внимание: «Чрезвычайно важно проводить различие между формой и объемом власти в управлении, ибо многие правила в политике зависят от одного из этих явлений, между тем как в широком употреблении они приписываются другому из них.

Сравнительно мало значения имеет то обстоятельство, кто является правителем, сколько их и как долго продолжается их служба, если только их власть одна и та же во время пребывания на службе и если администрирование однообразно и определенно. Все различие, которое может возникать в государствах от разнообразия в числе или продолжительности службы правителей, может вытекать только из мотивов и обстоятельств, которые заставляют народных депутатов расширять свою власть или злоупотреблять ею... Управление временных чиновников в демократии или даже самые законы там могут быть такими же тираничными, как и повеление самой деспотичной монархии, и управление в таком правительстве может быть разрушительным для личного благополучия.

Единственное утешение, которое дает в этом случае демократия, заключается в том, что каждый член государства может надеяться на получение места среди высшего чиновничества и, следовательно, разыгрывать, в свою очередь, тирана... Лучшие те правительства, которые лучше всего управляют. Это значит, если власть правительства умеренна и оставляет человеку самое ценное из его частных прав; если законы точно известны каждому и если применение их единообразно, то в этом случае не важно, сколько лиц – много или мало – участвуют
в администрировании»4.

Говоря о проблеме демонополизации политической власти, необходимо отметить, что многие неверные решения этой проблемы проистекают, как представляется, из абсолютизации известной посылки о том, что власть «не дают, а берут». Считалось, что один или несколько новых агентов политической жизни могут забрать у монополиста всю власть или ее часть себе. Соответственно сама суть революции сводилась к захвату власти путем, например, вооруженного переворота и занятия почт, телеграфов, банков и т. д.

Думается, что это – вульгаризированное представление, крайне упрощающее природу политической власти. Общественная практика показывает, что власть – это не предмет, который можно передавать из рук в руки. Власть не дают и не берут, власть создают. Подлинную политическую власть любой социальный субъект, претендующий на нее, должен создать сам для себя, под свою специфику, особенности, задачи, цели и функции.

Неучет этого момента привел к многочисленным издержкам в попытках «перекачать» власть из партийных комитетов в Советы. Во-первых, вместе с током власти из первых властных органов во вторые были трансформированы некоторые отжившие или порочные навыки, приемы, методы, способы отправления, использования власти, например, «телефонное право» и т.д., с помощью которых невозможно построить правовое государство.

Во-вторых, этот ток власти перенес из комитетов в Советы не только определенную часть компетентных руководителей и специалистов, людей, обладающих достойными человеческими качествами, но и часть номенклатурной бюрократии, компрометирующей новую власть именно отсутствием этих качеств. Социологи, проводившие в начале 20-х годов исследования советских и правительственных учреждений, были удивлены обилием прежнего, причем худшего, чиновнического персонала в новых властных органах и отмечали его деморализующее воздействие.

Подобный процесс закономерен. М. Вебер связывал власть, силу и живучесть бюрократии с ее монополией на необходимую информацию, знание. Поэтому новые Советы и их исполкомы могли бы избежать своего рода политической «токсикации», если бы своевременно, параллельно с формированием Советов и исполкомов создавались институции и службы парламентского и муниципального обучения и консультирования, сбора, обобщения, анализа и интерпретации политической информации, необходимой для функционирования власти.