От автора Моему замечательному земляку и настоящему мужчине Зие Бажаеву посвящается

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 16

Дает ли свобода свободу?
С. Н. Булгаков как политический мыслитель, подобно другим представителям своего круга, был рожден из идеи абсолютной ценности индивидуальной свободы и прав человека. В то время как марксизм все экономическое строение общества выводил из первичной «клеточки» – капитала, либерализм все политическое устройство общества сводил именно к свободе индивидуального выбора личности и правовым ее гарантиям.

И хотя мыслитель очень осторожно пользовался эпитетом «священный», – там, где речь шла о свободе, он смело пускал его в ход: «Руководящее начало, которое дается философским идеализмом и религиозным миропониманием как основа государственной, экономической и социальной политики, есть идея абсолютного достоинства личности. Идея свободы и прав человеческой личности, «естественных и неотчуждаемых прав человека и гражданина» – таков этот священный принцип. И этого принципа не много и не мало, а как раз достаточно для обоснования всех освободительных стремлений нашего времени»¹⁰.

С позиций идеи свободы Булгаков, как и многие его тогдашние однодумцы, подвергал критике социалистический идеал, упрекая его, впрочем, не в утопичности (как это делают ныне), а, напротив, в излишней меркантильности, приземленности. Он считал его «бескрылым, рабским и ограниченным, хотя социализм и гордится обычно своей революционностью и радикальностью»¹¹.

Вместе с тем отец Сергий был одним из немногих мыслителей, кто не боялся говорить и о «наркотической», разрушающей силе свободы. Свободу, считал он, нельзя давать духовно не подготовленным людям, тем, кто не может ею разумно распорядиться. Поэтому, выступая, с одной стороны, против того, чтобы сводить великую и священную идею к узкоконъюнктурному набору политических свобод, Булгаков, с другой стороны, предупреждал, что и эти последние могут достаться не тем людям.

С этих позиций он, в частности, критиковал одну из базовых лозунговых свобод социалистов того времени – право трудящихся на отдых. Вряд ли Булгаков рассчитывал, что его – ученого, общественного деятеля, выступающего против продления досуга рабочих,– поймут. Но он никогда не боялся быть непонятым и потому изрекал крайне непопулярные, но глубоко продуманные, проверенные его наблюдениями и логикой слова:

«Не всякое сокращение рабочего дня, обеспечивающее не только отдых, но и досуг, является безусловным благом. Нужно не только хозяйственно, но и духовно дорасти до короткого рабочего дня, умея достойно употребить освобождающийся досуг. Иначе короткий рабочий день явится источником деморализации и духовного вырождения рабочего класса... Тем не менее именно такая свобода от хозяйства, или некоторое сверххозяйственное состояние, составляет мечту социализма»¹¹.

Иначе говоря, несвоевременная, дарованная не готовому к ней субъекту свобода может стать искушением, источником различных социальных бед и даже причиной... несвободы. Последнее происходит тогда, когда человек убеждается в обременительности и даже опасности свободы и начинает бояться использовать ее даже в тех полезных дозах, к которым он духовно, нравственно, культурно готов.

Выход из этого парадоксального состояния Булгаков видит в религии, в том внутреннем контроле над сознанием и телом, который дает вера. Он полагал, что именно религия, даря человеку свой собственный, воспринимаемый не как насилие, а как высокое нравственное состояние, контроль, дает ему возможность сполна использовать любую свободу, включая политическую. Имея внутри себя такого неусыпного цензора, человек не боится действовать свободно и никогда не нанесет своими свободными действиями вред себе и ближнему. Если перевести эту мысль на язык современных ассоциаций, то вера – это тот надежный тормоз, который позволяет гонщику развивать любую доступную ему скорость.

Отголоски подобных парадоксальных сюжетов можно встретить у многих философов и политологов, на которых Булгаков оказал влияние. Очень близка к ним, например, доктрина Н. А. Ильина (1882-1954), касавшаяся соотношения демократии и общественной иерархии (рангов). Ученый считал, что подлинная демократия имеет своей основой не формальное равенство, а ранжирование общества, его деление на своего рода «высших» и «низших», но не по классовому, а по интеллектуальному и нравственному признаку. Демократическое равенство, считал он, – это прямой путь к тоталитаризму черни, охлоса.

Путь России
Одна из главнейших тем в философском и политическом творчестве Сергея Булгакова – судьба России. Мыслитель постоянно и мучительно всматривался в прошлое и будущее своей Родины, пытался понять, откуда вышла Россия, куда идет и куда может прийти. В то время как многие называли ее задворками Европы, он со спокойным достоинством замечал:

«Россия... есть существенная и необходимая часть духовного организма Европы, а не простая ее провинция... Без России и сама Европа не может стать настоящей Европой, достигнуть своего предназначения, приблизиться к окончательной зрелости...»¹²

Глубоко веря в будущее России, горячо ее любя и прекрасно зная, отец Сергий брал на себя колоссальную ответственность давать советы целому народу. Его угнетала мысль о том, что его народ (под которым он понимал славянство) не избежит искушения пойти по пути подражания более благополучным на данный момент народам и тем самым потеряет себя, так и не догнав других. Почему он неустанно повторял: «Мы должны стать самими собою, должны осуществить себя самих – вот долг нашей жизни, историческая задача нашего национального бытия»¹³.

Утеря Россией самобытности, по мнению ученого, может стать трагедией не только для нее, но и для всего мира, для «судеб человеческих»: «Иметь индивидуальность есть не только право, но и обязанность, есть не только мощь, но и ответственность, ибо каждый должен дать отчет перед Богом за свой именно талант: каждому народу и даже каждому индивиду в известной мере вверяются судьбы мира – в той его точке, которая соответствует его бытийному центру, его творческой личности»¹⁴.

Булгаков полагал, что не только экономическая мощь (чем могут обладать и другие народы), не только военная сила (что преходяще) определяют будущее народа, а именно то уникальное родовое качество, которым он обладает в большей по сравнению с другими мере. Вот суть этого качества: «В русской душе всегда жила скорбь за всех, печалование о судьбах всего мира, вселенское самопознание»¹⁵. И предупреждает, что лишь сохранение этого качества рано или поздно, но непременно приведет к тому, что славянство будет играть определяющую роль в мире, осознавшем бесперспективность того, что дает сиюминутные выгоды: эгоцентризма, «разумного эгоизма» и т. д.

В то же время Булгаков понимал, очевидно, тщетность пестования благородных и уникальных национальных духовных качеств без должного материального обеспечения. Об этом свидетельствует скрытый сарказм в речах других героев его произведения «На пиру богов». Так, дипломат с горечью замечает: «Без России благополучно обходимся, а вот без хлеба да без сахара действительно трудновато». Другой герой – писатель – следующим образом иронизирует над собой: «За последние 15 лет я совершенно перестал ездить за границу, и именно из-за того, что там так хорошо жилось. Я боялся отравиться этим комфортом, от него можно веру потерять»¹⁶.

Воистину: не хлебом единым жив человек (или народ), но и не духом святым (даже если это дух национальный)!

Отчетливо видит Булгаков и те преграды, которые могут встать на пути возрождения России, обретения ею своей, не взятой с чужого плеча, а выстраданной и достойно весомой роли в истории и мире. Одной из таких преград он считал утрату русскими национального самосознания.

Еще один его герой – общественный деятель – изрекает: «Вот это-то и приводит меня в отчаяние: ведь все инородцы имеют национальное самосознание. Они самоопределяются, добывают себе автономии, нередко выдумывают себя во имя самостийности, только за себя всегда крепко стоят. А у нас ведь нет ничего: ни Родины, ни патриотизма, ни чувства самосохранения даже»¹⁷.

Другую преграду Булгаков видел в чрезмерной политизации российского общества, неумении подняться выше интересов частей общества во имя интересов целого. Так, наверное, можно понять следующую нелицеприятную характеристику: «Печальная черта русских да и вообще славянства: из-за партийных распрей забывать о России»¹⁸.

Нет, думается, смысла говорить об актуальности этих слов отца Сергия, всегда считавшего, что чрезмерная политическая, партийная ангажированность людей неизбежно сопровождается утерей многих духовных качеств и чувств, таких как патриотизм, непосредственность, искренность и т. д.

Нет, думается, смысла говорить и о важности, вопиющей злободневности и таких его пророческих слов: «Теперь, когда начинается общий весенний ледоход, ни одна доктрина и ни одна общественная группа, как бы ни была она значительна, не может и не должна претендовать на монопольную роль в деле национального возрождения. Задача теперешнего момента, по моему глубокому убеждению, состоит не в размежевании и враждебном обособлении прогрессивных фракций и различных общественных групп, но в соединении всех рек и ручейков в один мощный исторический поток, способный смыть своим течением все плотины, его задерживающие»¹⁹.

Впрочем, удивляться подобным пророческим призывам, наверное, уже не следует. Как видим, Булгаков отдал много времени и сил, чтобы доказать наличие особого «духовного сродства» между весьма отдаленными эпохами.

Политологические максимы отца Сергия
В обширном и разнообразном наследии Булгакова есть немало интереснейших политологических идей, изложенных лапидарно, афористически, в виде максим, не получивших пространного и подробного развития. Некоторые из них просто нельзя не вспомнить.

Сегодня, когда порой звучат призывы соединить политику с религией, когда религию уже используют в своих политических целях и правые, и левые движения и партии, актуально звучит такое предупреждение мыслителя: «Нередко высказывается пожелание о том, чтобы у нас возникла самостоятельная партия христианских социалистов. Однако едва ли можно разделить это пожелание. Пусть социалисты делаются христианами, а через то христианизируется и их социализм, но выступать с проповедью особой партии христианского социализма – это значит принижать вселенские глаголы христианства и саму Церковь ставить в положение партии.

При этом грозит опасность особого, социалистической клерикализма, при котором социализм оказывается только средством для уловления душ, либо же он-то и представляется главной целью, для которой лишь средством является христианство». И далее: «Для Церкви несовместимо сливаться с какой бы то ни было партией как союзом относительным, условным и временным, и вселенская правда ее не должна закрываться какими-либо преходящими формами»²⁰.

Другая максима отца Сергия предостерегает от xapaктерной болезни, о которой мы уже говорили и через которую обычно проходят лишь весьма слабо развитые страны,– болезнь чрезмерной политизации. То, что мы порой считаем нашим общественным достижением, для мыслителя было общественным недостатком, а именно: «Преобладание политики в жизни людей неизбежно сопровождается оскудением непосредственности, рационализированием и механизированием жизни»²¹.

Скептически и неприязненно воспринимались Булгаковым обещания политиков-социалистов в случае их победы в борьбе за власть покончить с людскими страданиями. Он считал, что, во-первых, подобные обещания носят декларативный, популистский характер и в принципе невыполнимы. А во-вторых, они некорректны в самой постановке целей: «Христианство не только не верит в то, чтобы страдание в человеке могло быть побеждено социализмом, но и не видит в том ничего желательного, ничего идеального. Напротив, это было бы духовным падением для человека, понижением его существа. Ибо не для счастья рожден человек и не к счастью должен он стремиться, но к духовному росту, который совершается лишь ценой борьбы, страданий, испытаний»²².

Несколько неожиданной является булгаковская точка зрения на бюрократию. В то время, когда крайне модным было бичевание бюрократии – этому посвящались целые книги, полные обличений и ненависти (одна из них называлась «Враги народа»), Булгаков, верный своему правилу – как можно всестороннее анализировать все общественные феномены, позиции всех социальных слоев и политических сил, устами своего персонажа замечает: «Вот для них (интеллигенции. – Д. В.) нет более презрительного названия, как «бюрократия», а есть ли у нас более дисциплинированная, ответственная, работоспособная группа образованных деятелей, нежели эта самая бюрократия? Сама-то интеллигенция показала себя у власти, к чему она пригодна, кроме говорильни»²³.

...Недавно жизнь преподнесла еще один парадокс, связанный с именем отца Сергия. В газетах промелькнуло небольшое сообщение: в г. Ливны Орловской области разрушается, застраивается нашими «знаменитыми» многоэтажками сохранившая свой былой колоритный облик улица Дзержинского, ранее Ново-Никольская (в честь храма св. Николая, разрушенного после революции). Именно здесь родился, рос и формировался Сергей Николаевич Булгаков. Может быть, нам уже мало нашей «славы» людей, изгоняющих пророков из своего Отечества, и мы уже изгоняем саму память о них?

¹ Давыдов И. А. Предисловие // Лебушер. Гильдейский социализм. Москва, 1924. С. 66.
² Булгаков С. Н. Христианство и социализм. Москва, 1917. С. 26.
³ Там же.
⁴ Там же. С. 29.
⁵ Там же. С. 31.
⁶ Булгаков С. На пиру богов (Pro et contra) // Из глубины. Москва; Петроград, 1918. С. 115.
⁷ Булгаков С. Н. Христианство и социализм. С. 18.
⁸ Булгаков С. Н. Православие и социализм // Социол. исслед. 1990. № 3. С. 111.
⁹ Булгаков С. Два града: исследование о природе общественных идеалов.Москва, 1911. С. 50.
¹⁰ Булгаков С. От марксизма к идеализму. Санкт-Петербург, 1903. С. XXI.
¹¹ Булгаков С. Христианство и социализм. С. 15.
¹² Булгаков С. Война и русское самоопределение. Москва, 1915. С. 29.
¹³ Там же. С. 53.
¹⁴ Там же.
¹⁵ Там же. С. 57.
¹⁶ Булгаков С. На пиру богов. С. 79, 82.
¹⁷ Там же. С. 100.
¹⁸ Там же. С. 91.
¹⁹ Булгаков С. от марксизма к идеализму. С. VII.
²⁰ Булгаков С. Христианство и социализм. С. 39.
²¹ Булгаков С. Философия хозяйства. Москва, 1912. С. 268.
²² Булгаков С. Христианство и социализм. С. 40.
²³ Булгаков С. На пиру богов. С. 112.

Михаил Грушевский – президент и ученый
Михаил Сергеевич Грушевский (1866-1934) не без оснований считается одной из наиболее трагических фигур первой трети столетия. Первый президент Украинской Народной Республики, которого люди называли «батькой», он стал очевидцем гибели своего политического детища. Основоположник целой научной школы, он был свидетелем ее разгрома. Автор двух тысяч научных, публицистических и литературных трудов, он пережил уничтожение многих из них. Умирал он, преданный многими своими учениками и помощниками, в предчувствии репрессий над дочерью и близкими.

О превратностях судьбы этого известного ученого (хотя до недавних пор о нем было известно более за рубежом, чем у нас), незаурядного политика и писателя в последнее время уже поведали ряд изданий, один за другим появляются из небытия его труды, в том числе фундаментальные исследования – десятитомная «Історія України-Руси» и шеститомная «Історія української літератури».

Вместе с тем интерес к этой могучей и противоречивой фигуре пока еще явно однобок. Грушевский возвращается к нам более всего как крупнейший историк Украины, в какой-то степени как литератор. Хотя в реальности диапазон его творчества был значительно шире. Еще мало кто знаком, например, с его социологическими работами, написанными в период, когда он руководил в эмиграции Украинским социологическим институтом. В одной из таких крупных общесоциологических работ – «Початки громадянства» – ставился, в частности, вопрос о создании социально-политической прогностики, футурологии.

Весьма мало освещено и отдельное направление в исследованиях ученого, которое с полным основанием можно назвать политологическим. По оригинальности постановки и решения ряда проблем, связанных с политической жизнью общества и нации, Грушевский вполне может считаться не только крупным историком, но и самобытным политологом своего времени. Среди незаслуженно забытых работ такого рода наиболее емким видится труд «Освобождение России и украинский вопрос» (1907 г.), где политологические доктрины автора выступают во вполне завершенном виде.

Главная тема – суверенитет
Центральным, всеподчиняющим направлением политологических исследований Михаила Грушевского была, безусловно, проблема национального самоопределения. Положения и выводы, которые удалось ему сформулировать, до сих пор сохранили свою научную и политическую актуальность.

Из всех специалистов, когда-либо занимавшихся вопросами политических условий, гарантий, предпосылок достижения нациями своей суверенности, независимости и самостоятельности, ни один, пожалуй, не обладал таким фундаментальным знанием истории европейских народов и прежде всего, конечно, Украины и России, как Грушевский. Собранный, систематизированный и проанализированный им громадный архивный материал многих стран, запечатливший судьбы, чаяния и борьбу народов на протяжении столетий и даже тысячелетий, позволял ему аргументированно и уверенно говорить об объективных законах и закономерностях, подчиняющих себе политическую жизнь наций, народностей, этносов.

Один из таких базовых законов можно было бы, пользуясь бытующей ныне политической лексикой, назвать законом суверенизации. Суть его изложена Грушевским максимально концентрированно, четко и лаконично: «Полная самостоятельность и независимость являются последовательным, логическим завершением запросов национального развития и самоопределения всякой народности, занимающей определенную территорию и обладающей достаточными задатками и энергией развития»¹.

Это положение, способное своей спокойной внутренней силой украсить любую конституцию, обращает на себя внимание политологов и политиков-практиков следующими моментами.

Во-первых, из него вытекает, что стремление к национальной самостоятельности в своей глубинной основе не является следствием чьей-то субъективной, частной воли. Не экстремисты и националисты в конце концов побуждают народности продвигаться к самостоятельности (или бороться за нее при возникновении препятствий и противодействий), а объективная логика общественной жизни, вызванная объективными же потребностями, насущной необходимостью саморазвития. Поскольку народность, как и любая сложная социальная система, не может не саморазвиваться. Отсутствие последнего процесса означает регресс, застой, гибель.

Во-вторых, самостоятельность и независимость народа Грушевский, обладавший не только обширнейшими научными знаниями, но и практическим политическим опытом, связывал не только с его территориальными владениями (что было бы достаточно тривиально), но и с определенными задатками народных масс. Пожалуй, он одним из первых исследователей и горячих сторонников национальных свобод высказал мысль о том, что независимость личности невозможна без таких ее задатков, как способность к развитию основ гражданствования, умение быть компетентным и ответственным гражданином своей страны.

Особо обратим внимание на то, что возможность самостоятельности ставится мыслителем в зависимость от «энергии развития» народа. По сути, здесь Грушевский предвосхитил интересную и плодотворную концепцию оригинального современного этнографа Льва Гумилева о том, что каждый народ, этнос проходит различные своего рода энергетические стадии, в зависимости от которых может либо приобретать, осваивать все новые степени собственной свободы и независимости, либо утрачивать и то, что имел. (Кстати сказать, Гумилев считает, что славянские народы – это молодой энергетический суперэтнос, еще только набирающий силу.)

Замыкая свободу, политическую независимость нации и возможность ее развития в единую логическую цепь, Грушевский, будучи тонким и умелым диалектиком, в принципе отрицал наличие жесткой, неумолимой взаимосвязи между первым и вторым. Многим его современным поклонникам, наверное, странными покажутся такие его слова: «Народность для своего развития не нуждается непременно в политической самостоятельности»².

Но суть в том, что отсутствие такой нужды возможно лишь в идеале, когда та или иная нация сосуществует с другими при эффективном общественном устройстве, рациональном и умном государственном управлении и т. д. Поскольку же такое общественное благолепие труднодостижимо, нация вправе защищать свое естественное стремление к развитию именно политической самостоятельностью. Ибо «эта самостоятельность,– отмечает Грушевский,– при отсутствии особенно благоприятных условий (как, например, из рук вон плохой государственный строй, неблагоприятное международное положение и т. п.) является наибольшей гарантией полного и нестесненного национального развития, обеспечением от эксплуатации экономических и культурных сил народности на чуждые ей цели чужим государственным строем и т. д.»³

То есть многонациональному государству, из которого народы пытаются вырваться к политической свободе, остается пенять только на самого себя: на свое рутинное устройство, нерациональную экономику, искаженную культурную политику.

Осторожный, взвешенный подход Грушевского к проблемам политической самостоятельности, который он проводил и в своей государственной деятельности, объясняется, очевидно, тем, что для него был достаточно очевиден другой политический закон, касающийся характера подверженности государств позитивным и негативным воздействиям.

Еще со времен Древней Греции или Древней Руси, историю которых ученый знал блестяще, наиболее мудрым политикам было известно: чем меньше государство, тем более отзывчиво оно как на позитивные, так и негативные действия своих правительств. Крупное государство, обладающее большой инерционной массой, может ждать годы, пока появятся видимые экономические, социальные и прочие результаты самых мудрых политических решений и действий. Относительно же некрупное государство подобные действия могут едва ли не сразу привести к процветанию. Но зато всего лишь один-два неверных политических шага способны буквально погубить такое государство, хотя его громадный собрат еще долго будет стойко переносить множество самых абсурдных решений и действий своего правительства.

Поэтому, борясь за выход из крупных политических конгломераций, стремясь к собственной государственности и политической независимости, нация должна быть прежде всего уверена, что сможет выпестовать, воспитать в своей среде разумных, толковых, дальновидных государственных мужей, которые не подведут ее к краю гибели своей бездумной и неэффективной деятельностью.

Важно отметить, что при решении самых различных вопросов национальной политики Грушевский целенаправленно внедрял в сознание своего окружения важность таких принципов, как скромность и последовательность (хотя, может быть, как большинство людей, не всегда следовал этим принципам). Скромная, неброская напористость, методичная последовательность в исследованиях и действиях – вот каким виделось ему оружие политолога и политика.

Являясь, пусть и недолгое время, лидером целой республики, Грушевский зачастую старался держаться несколько в тени, часто скрываясь за коллективной подписью, делегируя своим коллегам право на важнейшие и престижные государственные переговоры. Видимо, он очень тонко чувствовал громадное различие между политическим лидером и политическим вожаком, между политиком, работающим ради блага нации, и политиканом, стремящимся к собственной популярности путем эксплуатации национальных чувств народа.

Кстати, последний политический типаж очень верно и метко описал соратник по государственной работе и одновременно язвительный критик Грушевского – Владимир Винниченко. Это колоритное определение, с которым наверняка было знакомо украинское политическое сообщество того времени, стоит привести полностью: «Во времена острой борьбы нескольких социальных течений, в периоды невыясненности ситуации один за другим у всех наций появляются так называемые национальные герои, которых обстоятельства выталкивают на гребень волн. Они легки, как пробка, и потому могут удержаться даже на пене. Они чрезвычайно славолюбивы и потому, оказавшись на гребне, легко верят в то, что они выше всех, проникаются этой верой и настолько проникаются, что своей верой заражают других. Славолюбие заставляет их любой ценой и всяческими способами держаться высшей точки. Для этого они во весь голос о себе кричат, суетятся, становятся в позы перед массами и обставляют свою личность торжественными процедурами, которые гипнотически воздействуют на обывателя.

Национальные герои не любят зависимости от мировоззрений – классов, партий. Когда они имеют какие-либо убеждения,– а эти убеждения мешают им держаться на пене, тянут их вниз,– они охотно отрывают от себя эти убеждения, отбрасывают их, выходят из партий, становятся еще легче и возносятся еще выше. Они охотно принимают ответственность «только перед нацией и своей совестью»⁴.

Михаил Грушевский менял свои политические взгляды, симпатии, выходил он и из своей партии. Однако делал это не ради, а чаще вопреки своей национальной популярности. Не героем он был, а ученым, стремящимся не к славе, а к истине, к возможности говорить народу правду, какой бы горькой и суровой она ни была.

Межнациональные отношения
Сегодня Грушевского чаще всего представляют как государственного и духовного лидера именно украинского народа. Однако такой взгляд существенно сужает значение его теоретической и практической деятельности. Занимаясь серьезнейшими проблемами межнациональной политики, он никогда не ограничивал свои интересы освобождением только украинской нации. Глубокие наблюдения и размышления ученого и политика касались многих народов, в особенности русского.

Грушевский был одним из тех теоретиков, кто высказывал предупреждение о том, что русский народ не сможет в будущем эффективно решить большинство политических, экономических, социальных и духовных проблем, если не разрешит проблему межнациональную, без чего, считал он, немыслимо ставить задачу создания здорового гражданского общества, правового государства.

Сформулировав эту необходимость, ученый обрисовал и механизм ее реализации, к которому мы, кстати, подошли лишь сегодня: «Проблема настоящего исторического момента – освобождение России из пут старого режима и претворение ее в свободное и благоустроенное государство – не исчерпывается созданием условий свободного гражданского существования, ни даже переустройством, точнее сказать – улучшением ее социально-экономического строя. Рядом с этими задачами стоят другие, без удовлетворительного разрешения которых ее освобождение будет весьма неполным. Россия – «империя народов», среди которых государственная народность составляет меньшинство,– не может развиваться свободно и успешно, пока в этом переустройстве не будет обеспечено свободное и нестесненное существование и развитие ее составных частей – ее народов, пока в ее развитии, движении, прогрессе эти народы не будут видеть залога своего развития и прогресса. Без превращения России в свободный союз народов немыслимо полное обновление ее, полное освобождение от мрачных пережитков прошлого»⁵.

Читая эти слова, нельзя не выразить сожаления, что Михаил Сергеевич Грушевский вернулся ко всем нам столь поздно. Но не поздно, наверное, еще раз прислушаться к той основной мысли, которую он старался провести во всех своих политических и исторических трактатах: только свободный союз свободных народов и нравствен, и экономически эффективен. Говоря иначе, ни одному народу нельзя строить собственное благополучие за счет унижения и стеснения других.

Политические настроения и политическая реальность
Одним из главных достоинств политологических изысканий и прогнозов Грушевского был реализм. Не «приземленность», за которую ему доставалось от некоторых соратников-максималистов, а именно трезвый реализм ученого и политика. Мыслитель, наверное, и не мог быть иным, поскольку, имея перед глазами развернутую картину – в виде археологических свидетельств, архивных документов и т. д.– развития многих народов, он ясно видел, как мало, к великому сожалению, объективные законы считаются с настроениями, желаниями отдельных лиц или даже целых социальных слоев, с тем, что, живя свой короткий век, человек неистово жаждет увидеть уже при жизни результаты своей политической активности.

Как бы люди ни подстегивали события, как бы ни пытались нетерпеливо убыстрить ход политического времени, баланс общественных сил может заставить события развиваться совсем в ином ритме и темпе. На этот темп можно, конечно, пытаться в известной степени воздействовать. Так, в частности, Центральная Рада, руководимая Грушевским, выразила сомнение по поводу кандидатуры Д. Дорошенко, когда тот баллотировался на пост главы украинского правительства, именно потому, что он не способен был держать высокий «темп организационно-государственной работы». Но все же, повторяем, Грушевский четко ощущал сам и внушал своим оппонентам, что далеко не все в политике зависит от желаний и настроений. «Русское общество,– отмечал он еще в начале века, – в последние годы жило быстро. Перспективы и настроения менялись не по месяцам, а по дням. Но реальные условия русской жизни изменялись гораздо медленнее, и под новыми конституционными ярлыками продолжает жить старый режим, ничему не научившийся, ничего не забывший за эти годы, только обнаглевший, ставший еще более циничным и беззастенчивым»⁶.

Ученый объективно оценивал всю колоссальную инерционную силу отживающих политических механизмов, он знал, что в запасе у устаревших политических институтов есть масса уловок, чтобы затормозить ход общественных перемен, создать такую реальность, где желаемые сдвиги подменяются «обозначенным движением на месте», где правительство, «сделав шаг вперед, обыкновенно боковым движением старается вернуться на старую позицию»⁷.

Поэтому для того, чтобы совместить, согласовать политические настроения и реальность, необходимо, как полагал Грушевский, найти то главное звено, желаемое изменение которого означает изменение самой политической реальности и не может быть никем и ничем заторможено. Таким ключевым звеном он, как, впрочем, и все остальные демократы, считал простой народ, но поставленный в определенные условия, обретший, как уже отмечалось выше, определенные навыки, качества и способности.

Чтобы лучше понять эту мысль Грушевского, необходимо вспомнить, в какой интеллектуальной среде формировался он как мыслитель и общественный деятель. Несомненное воздействие оказало на него украинское народничество, которое, надо сказать, возникло даже раньше российского – в первой четверти XIX века – под мощным влиянием западноевропейского романтического народничества и носило многие черты последнего. Основной идеей этого движения было не сочувствие народу и даже не борьба за его политические свободы и улучшение социально-экономического положения, а отношение к нему как к основной движущей политической и общественной силе: так называемая «серая масса» ставилась выше героев многих исторических трактатов и литературных произведений – лидеров казачества. Поэтому, может быть, Грушевского так привлекала колоритная фигура князя Дмитрия Вишневецкого – политика, военачальника, магната,– который в своей политической борьбе сделал ставку именно на «ciромах i козацьку голоту», т. е. на самый что ни на есть простой люд.

Стоит особо подчеркнуть, что, говоря о народе, в качестве его неотъемлемой части Грушевский видел интеллигенцию – мозг любой нации, без чьей активной и целенаправленной деятельности остальная часть народа может веками находиться в пассивности и безучастности, в том безобразном культурном состоянии, при котором политика находится либо в застое, либо в хаосе, а народ либо спит, либо буйствует, подчиняясь не голосу рассудка, а инстинкту мести.

Компромисс – царь межнациональной политики
Важной характеристикой теории и практики Грушевского была нацеленность на максимально бесконфликтное развитие политических процессов, на поиски согласия между различными национальными и социальными общностями. Поскольку такая наука, как политическая конфликтология, у нас многие десятилетия не развивалась, дадим хоть бы вкратце определение сути политического конфликта и наиболее рациональной стратегии выхода из него, как это трактуется в большинстве мировых политологических школ.

Политический конфликт – это состояние политических отношений, в котором их участники стремятся достичь несовместимых положений. Его источником чаще всего выступает не различие сиюминутных интересов разнообразных социальных и национальных групп, а непонимание собственных стратегических выгод, долгосрочных интересов, а также социальные и политические предрассудки и предубеждения представителей этих групп, их амбиции и групповой эгоизм. Существует ряд основных традиционных видов поведения участников конфликта: отступление, подавление соперника, компромисс. Практика свидетельствует, что наиболее оптимальным способом разрешения политических конфликтов является поиск всеми их участниками такого положения, когда в выигрыше оказываются все. Для этого необходимо, чтобы каждый из участников сосредоточивал внимание не только на собственных, но и на чужих выгодах.

Эти выводы современных политических конфликтологов буквально слово в слово повторяют многократно высказанные Михаилом Грушевским положения о том, что устойчивым является отношение наций, основанное лишь на взаимной выгоде, на согласовании своих стратегических планов развития, при котором свобода и суверенитет одного народа не ущемляют свободу и суверенитет другого. Самобытность нации он видел в ее способности, желании, небоязни идти на контакт, на взаимовыгодный компромисс с другими нациями, в том, чтобы каждая не претендовала на «какие-либо специальные исторические права и привилегии» для защиты своей самобытности, что неизбежно ведет к конфликтам, а защищала ее уважением и интересом к чужой самобытности.

Здесь уместно вспомнить так называемую «политическую прогулку по Днепру» в 1917 году, когда представители различных национально-политических организаций Украины пытались согласовать свое видение сосуществования разных народов в рамках новых государственных форм республики. Грушевский, несмотря на окружающее давление, высказался за то, чтобы ради всеобщего согласия, ради уничтожения возможного источника будущих конфликтов преобразовать Центральную Раду из национального органа в территориальный, снять тем самым подозрения в национализме и выступить с лозунгом «объединения демократии» всех национальных общностей. Не в этом ли так упорно искомая нами «связь теории и практики»?

Этические принципы политики
Михаил Грушевский, как и большинство либеральных политических мыслителей своего времени, значительное внимание уделял выявлению и осмыслению этических норм, установок и принципов, которым обязаны следовать политики. В его по существу политологической работе «Наша политика» сформулирован своего рода этический катехизис политика, не утративший своего значения и поныне.

Грушевский, в частности, однозначно выступал против всякого рода «тайн мадридского двора» в парламентской деятельности, считая привнесение секретности в представительскую работу делом явно аморальным⁸. По его мнению, таинственность, скрытность, с одной стороны, затрудняют необходимый контроль общественности за деятельностью своих избранников, с другой – приводят к подрыву морального авторитета парламентских лидеров в глазах избирателей, ибо доверие масс заслуживается тогда, когда они хорошо осведомлены об интересах и планах политика.

Примечательно, что сходную мысль чуть позже, сразу после октябрьской революции, высказывал незаурядный ученый В. Базаров, предупреждавший своих соратников по революционному движению, что их склонность к тотальной засекреченности политической деятельности рано или поздно приведет к диктатуре, поскольку утаивание информации от народа – это главное оружие любого диктатора в борьбе за полный захват и удержание власти.

Безусловно неэтичным Грушевский считал такую манеру ведения политических дискуссий, при которой нападкам и уколам подвергается личность оппонента. Подобно Петру Струве он неоднократно призывал участников политических споров критиковать, если это требуется, не персону политика, а его политический курс, подходы и принципы, не вынося при этом никаких вердиктов по поводу личных достоинств и недостатков своих соперников⁹.

Анализируя типичные проявления аморализма в политике, ученый выявил два наиболее характерных в этом плане типажа.

Первый – это политики-утописты, витающие в облаках химерных, недостижимых желаний и целей, увлекающие народ на путь бесплодных мечтаний и ненужных лишений во имя несбыточных идеалов.

Второй, еще более осуждаемый им типаж – это политики-циники, политиканы, не имеющие никаких идеалов, принципов, высших целей, паразитирующие на сиюминутных материальных интересах широких масс, готовые ради сегодняшнего успеха поставить на карту будущее народа¹⁰.

Наконец, несомненно аморальным Грушевский считал подавление интересов любых национальностей и социальных групп, независимо от размеров последних. Развитость демократии он измерял не тем, как защищаются законом в той или иной политической системе интересы большинства (большинство и само себя защитит), но тем, как закон защищает меньшинство.

Достаточно цельное представление о нравственно сильной, с точки зрения Грушевского, политике можно, думается, получить из следующего его высказывания: «Иметь возможность вести политику реальную, в лучшем смысле слова, является идеалом каждого практического политика. Практическая политика не забава, не «вещь ради вещи», она ставит своей задачей служить новой жизни народа, добывая ему новые ресурсы для развития его материальных и духовных сил, для продвижения по пути благополучия, силы, счастья. Никакой практический политик не захочет делать из своего народа, из своего общества мученика идеи, распинать его на кресте какой-нибудь абстрактной теории, поступаться его живыми реальными интересами ради какой-нибудь доктрины (что и зовется доктринерством)... Вести такую реальную политику, в высшем значении этого слова, это значит добывать действительные, реальные ценности своему народу, не достигая их ценой народной чести и достоинства или предательством основных устоев народной жизни, не платя за достижения в одной уступками в других сферах народных интересов»¹¹.

Обосновывая те или иные этические принципы политики, мыслитель предвидел, что следовать им на практике будет весьма и весьма непросто. Особая трудность виделась ему в том, что в политической борьбе всегда очень велик соблазн отвечать на аморальные приемы противника тем же (эта мысль постоянно волновала, кстати сказать, еще одного современника Грушевского – философа С. Франка).

Особенно, считал Грушевский, этот соблазн опасен для украинского народа, которому редко везло на сильных политических лидеров, способных удержать свое окружение от подобного искушения, и на долю которого выпадали многочисленные политические схватки именно с соперниками, не обремененными высокими нравственными принципами. Кроме того, он отмечал в среде своих соотечественников явно выраженное стремление забывать в погоне за партийными интересами о том, что высшая добродетель политика – это интересы всего народа. А этим интересам претит постоянная межпартийная борьба, ожесточающая общественные нравы, подрывающая моральные устои и общечеловеческие ценности, заставляющая все стороны прибегать к нечестным приемам.

Подводя итог своим политологическим рассуждениям, ученый с видимым удовольствием цитировал древний афоризм, который полезно было бы помнить и сегодня: «Не каждое оружие подходит всякой руке, и лучше быть побежденным подлым оружием противника, чем победить подлым оружием».

Конечно, теоретических недостатков и политических просчетов – как явных, так и мнимых – у Грушевского, как и у всякого человека мыслящего и ищущего, было достаточно. Даже ближайшие коллеги оценивали его неоднозначно. Мы же здесь попытались – по прошествии столь длительного времени – акцентировать внимание на явно незаурядных, не утративших до сих пор актуальности мыслях ученого-политика. Последнее слово в оценке М. С. Грушевского, безусловно, скажет сама История – этот самый объективный судья всем, даже своим верным служителям – историкам.

¹ Грушевский Мих. Освобождение России и украинский вопрос. Санкт-Петербург, 1907. С. 61.
² Там же.
³ Там же.
⁴ Винниченко В. Відродження нації. Київ; Відень, 1920. С. 309 (перевод наш. – Д. В.).
⁵ Грушевский Мих. Освобождение России… С. III.
⁶ Там же. С. VI-VII.
⁷ Там же. С. VII.
⁸ Грушевський М. Наша політика. Львів, 1914. С. 11 (перевод наш. – Д. В.).
⁹ Там же. С. 15.
¹⁰ Там же. С. 41-42.
¹¹ Там же. С. 40.

Blog

От автора Моему замечательному земляку и настоящему мужчине Зие Бажаеву посвящается