Ипознани е
| Вид материала | Монография |
С.С. Светашев
П С И Х О Т Е Р А П И Я
И П О З Н А Н И Е
Днепропетровск
2005
УДК. 101.2 С-24
ББК 87.22
Психотерапия и познание: для научных работников, философов, психотерапевтов, психологов, аспирантов и студентов вузов / Светашев С.С. – Днепропетровск: Издательство «Вега», 2005г. -412 ст.
Монография посвящена рассмотрению перспектив становления новой парадигмы познания, саму принципиальную возможность которой автор выявляет, рассматривая феномен психотерапии ХХ века, и определяет ее как «терапевтическую парадигму познания».
На разнообразном историко-философском материале показывается, что философское мышление до ХХ века неявно воплощало в себе возможности познания, обнаруженные и реализованные позже З.Фройдом, а затем основоположниками «гуманистических» психотерапий – Я.Морено, К.Роджерсом и Ф.Перлзом.
Далее не только исследования в человекознании, но и исследования в естественных и в точных науках, а также в философии могут быть осознанно выстроены по принципам «терапевтического познания».
Обсуждаются критерии достоверности познания, осуществляемого в рамках «терапевтической парадигмы познания», характер взаимодействия между участниками такого познания и специфика исследовательских процедур.
Рукопись рассмотрена и рекомендована к печати на заседании кафедры философии и политологии Приднепровской государственной академии строительства и архитектуры 7.10.2004 г.
Монографию рекомендовали в печать рецензенты:
доктор философских наук, профессор В.А.Панфилов
доктор философских наук, профессор Ф.И.Прокофьев
доктор философских наук, профессор А.В.Решетниченко.
Монография опубликована по рекомендации Ученого совета Приднепровской государственной академии строительства и архитектуры от 22.02.2005 г., пр. №8.
Издательство «ВЕГА»
Типография «КУРС»
Ответственный за выпуск С.С. Светашев
ISBN 914-531-840-5 Издательство «ВЕГА»
С.С.Светашев
ВМЕСТО ВСТУПИТЕЛЬНОЙ СТАТЬИ.
Писать вступительную статью к столь насыщенной собственными размышлениями книге – а монография Сергея Светашева именно таковой и является – задача сложная хотя бы потому, что приходится с неизбежностью формулировать свое отношение к излагаемым автором гипотезам и утверждениям. Мне сделать это не удалось. Несколько раз я пытался составить для себя примерный эскиз того, что я хочу написать, и всякий раз отказывался от очередной версии. В итоге я пришел к довольно непривычному для себя выводу: книга, по сути, не требует комментариев, ибо читается как философский детектив на тему «психотерапевтического наследия» феноменологии самосознания. А какой может быть комментарий к сюжету детектива? Если событийная канва в нем убедительна, то сюжет воспринимается легко и естественно, если же перипетии детектива неправдоподобны, то в комментариях нет необходимости. С другой стороны, для детективов характерна щепетильность ко всем малейшим подробностям «событийности», ведь иначе развитие сюжета понять невозможно. Поэтому, углубляясь в ход рассуждений автора, я сделал столько интересных для себя записей на полях, что обобщать их было бы делом совершенно бессмысленным.
Несомненно: книга требует времени и внимательной честности для прочтения. Мне довелось еще и еще раз выяснять для себя позицию Канта в отношении его (довольно таки запутанного) понятия трансцендентального единства апперцепции, абсолютно неожиданно интерпретированной автором книги. Вполне возможно, что специалисты по И.Канту сочтут допущения и мысли Сергея Светашева недостаточно обоснованными. Однако, при всем желании оставить без внимания размышления автора этой книги о кантовском понимании самосознания будет уже невозможно.
К сожалению, я не слишком уверенно чувствую себя в нюансах творчества Ф.М.Достоевского, да и, честно говоря, не особенно его люблю. А Достоевскому в книге посвящено основное место. Что же касается С.Кьеркегора, то небезынтересными мне показались параллели, которые можно провести между изложением Сергея Светашева и Карла Ясперса. В позабытой сегодня - и это к большому сожалению - книге «Psychologie der Weltanschauungen» (Психология мировоззрений, Verlag von J- Springer, Berlin-ß 1922, 2-е дополненное издание) Карл Ясперс приводит специальный реферат по философии самостановления и осознания себя в граничных ситуациях у Кьеркегора. Сегодня уже хорошо известно, что свою ветвь экзистенциальной философии Ясперс соотносил именно с несколько мистически окрашенными взглядами северного мыслителя. Но с другой стороны – по крайней мере что касается психопатологии – Ясперс был и остается авторитетом непререкаемым в части описания и обоснования номотетических подходов к решению проблемы самосознания. Мне кажется, что в контексте прочтения книги Светашева небезынтересным было бы отметить еще один важный момент: при построении своей концепции экзистенциализма и опираясь на феноменологию сознания, Ясперс уже использовал понятие некоторого промежуточного пространства между двумя людьми. Именно это пространство, в котором возникает нечто общее между Двумя и в котором разворачивается взаимодействие между ними, Ясперс считал одним из наиболее важных элементов экзистенции.
Я не уверен, что автор этой монографии детально ознакомлен со взглядами К.Ясперса, хотя именно этот философ, пожалуй, наиболее близок к излагаемым в монографии проблемам. Но что важно, так это то, что Сергей Светашев построил свою книгу методологически на очень сходной с Ясперсом позиции и вместе с тем сделал и существенный шаг вперед. В доступной мне литературе я не встретил до сих пор столь четко сформулированного кредо: рассматривать философию под лупой современной психотерапии. Как-то в докладе, посвященном проблемам бессознательного, в Москве в 1999 году мне пришлось высказать гипотезу, что всякая наука – будь она «строгая или не строгая» - является полноценной, если она способна поставить свою собственную философскую проблему, либо предложить собственный метод для анализа философии. Для меня это осталось не более чем гипотезой, ибо ни достаточных знаний, ни реальных возможностей для ее подтверждения либо опровержения у меня не было. Теперь же, имея возможность скрупулезно вчитаться в размышления Сергея Светашева, я мог бы сказать, что психотерапия с его помощью утверждает себя достаточно основательно. И именно как наука.
Еще раз, может быть, повторюсь: главное не в том, верны или не верны, хорошо ли обоснованы согласно современным стандартам, или не всегда «проверены на надежность» гипотезы и доводы автора. Не в этом дело. Наиболее существенно то, что книга эта написана и она побуждает всякого, кто ее прочтет к собственной работе разума и к необходимости дальнейших дискуссий. Мне кажется - это самый надежный результат.
Завершая эти строки - хочу признаться, что далеко не все я еще понял, а поэтому буду продолжать читать книгу Сергея Светашева. Всем, кто почувствует, что мысли автора им не безразличны, искренне желаю удовольствия при углублении во все перипетии этого увлекательного философского «психотерапевтического детектива» .
Президент-элект и вице – президент
Европейской ассоциации психотерапевтов,
Президент Украинской спилки психотерапевтов д.м.н. Александр Фильц
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ: ЧТО ДЕЛАЕТ ПСИХОТЕРАПИЯ И ЧТО ЭТО 8
ЗНАЧИТ?
Раздел 1. ПРЕДЫСТОРИЯ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО 46
ПОЗНАНИЯ.
1.1. Принципы исследования. 46
1.2. Сократ. 63
1.3. Р.Декарт. 68
1.4. И.Кант. 74
1.4.1. Исходная интенция. 75
1.4.2. Критический период. 89
1.5. С.Къеркегор. 110
1.5.1. «Систематическое отчаяние» как 111
принцип существования.
1.5.2. Мышление и чувство. 119
1.5.3. Внешние ориентиры сознания и 122
внутренний собеседник.
1.5.4. Причастность божественному и 130
погруженность в земное.
1.5.5. Внутренний собеседник и «Я». 135
1.5.6. Къеркегор и основания терапевтического 142
познания: брать труднее, чем давать.
1.5.6.1. Положение человека между 145
полюсами «доверия Другому» и
«недоверия себе».
1.5.6.2. Неизбежность самотрансцен- 155
дирования и возможности не
замечать происходящее.
1.5.6.3. Человеческая несостоятель- 163
ность как «не узнающая
себя» состоятельность.
Итоги Раздела 1: проявление человеческого сквозь 179
отвлеченное.
Раздел 2. ИНОБЫТИЕ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО 186
ОПЫТА: Ф.М.ДОСТОЕВСКИЙ.
2.1. Степень изученности проблемы и принципы 186
исследования.
2.2. Герой и автор в облике героя. 198
2.3. Феноменология человеческой 213
деструктивности.
2.3.1. Избегание контакта с окружаю 213
щими людьми.
- 2.3.2. Борьба субличностей внутри сознания. 217
2.3.3. Возможности преодоления 224
внутреннего раскола.
2.3.4. Субъект и его семья. 245
2.4. Бытие-с-Другим как онтология человеческого 250
существования.
2.4.1. Смысл поддерживающего отношения к 254
собеседнику.
2.4.2. Молчание как возможность Другому 262
говорить.
2.4.3. Проявление интереса к собеседнику. 267
2.4.4. Просьба говорить более конкретно. 270
2.4.5. Поддерживающая позиция и 272
собственная инициатива субъекта.
2.4.6. Рождение внутренне детерминированной 277
активности.
2.5. Достоевский и перспективы психотерапии: 289
«последнее слово» еще не сказано.
2.5.1. Континуум отношений «человек- 291
человек».
2.5.2. Смена модальностей существования. 299
2.5.3. Общность механизма негативных и 306
механизма позитивных изменений
душевного состояния.
Итоги Раздела 2: проявление онтологического сквозь 311
человеческое.
Раздел 3. НЕКОТОРЫЕ УТОЧНЕНИЯ ВЫЯВЛЕННОЙ 323
ВОЗМОЖНОСТИ ПОЗНАНИЯ.
3.1. Исходные положения и задачи. 323
3.2. Место отношений в психотерапевтическом 330
процессе.
3.3. Сосуществование взаимоисключающих теорий. 345
3.4. Занятие психотерапией в мире профессий. 355
3.5. Достоверность терапевтического познания. 369
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. 395
ЛИТЕРАТУРА. 398
Моему преподавателю психологии
Нелли Леонидовне Меньшиковой
ВВЕДЕНИЕ:
ЧТО ДЕЛАЕТ ПСИХОТЕРАПИЯ И ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ1?
Место в культуре области знания, занятия или социального института не может быть утверждено вследствие усилий конкретных людей и даже целых, согласованно действующих, профессиональных сообществ. Именно поэтому, например, все образованное человечество во уже более 2000 лет помнит и чтит мечты Платона о государстве, управляемом философами, но нисколько не намерено воплощать эти мечты в действительность. Это место в каждом конкретном случае проясняется лишь со временем, в исторической перспективе, и связано с прояснением для нас того, как и чем вообще конституирована культура.
Наше понимание феномена «культура» со временем меняется. Традиционный смысл соответствующего термина, то есть понимание культуры как «совокупности произведенных человеком материальных и духовных ценностей», дополнен теперь представлением о том, что культура есть еще и «меняющийся во времени способ отношения людей к себе и ко всему вокруг» (Е.К.Быстрицкий). Согласно все более утверждающимся сегодня взглядам, культура «есть прежде всего способ человеческого бытия» [21, с.132].
Этот поворот философии, в своем внимании, к человеку позволяет по-новому увидеть не только место человека в культуре, но и его роль в ее формировании: «очевидно» – говорит Е.К.Быстрицкий - «что культура вообще распознается в отношениях человека к действительности, включая других людей и себя, а отношение человека к тому, что называется культурой, является в конечном счете определяющим не только для культурного развития человека, но и для существования самой культуры» [21, с.129]. Эта тенденция в современном понимании вопроса прямо подводит нас к тому, что будет предметом дальнейшего рассмотрения.
Обсуждаемое изменение понимания обнаруживает себя для нас именно в момент, когда мы говорим себе: центральной фигурой культуры является вот это – а не то, что мы думали ранее.
Есть и другая сторона вопроса: культура как совокупность социальных практик в любую эпоху обязательно имеет некоторый центр, вокруг которого и нарастает ее «тело». Наверное, если мы предполагаем, что культура самотождественна и непрерывна, то этот центр – как и принцип происходящей самоорганизации - в общем-то один и тот же во все времена. Но это место, или центр, не лежит на имеющейся у нас на сегодня, вот в данный момент, «карте культуры», а мысленно полагается нами как бы «под» некоторым социальным институтом, занятием или явлением, вокруг которого, по нашему представлению, выстраиваются тогда все остальные культурные феномены. И получающаяся картина и есть наше сегодняшнее понимание культуры. А то, что помещено нами в центр названных построений, приобретает в таком случае смысл зримого воплощения самого механизма существования и развития культуры, каким этот механизм видится нам теперь.
С античности такой центральной фигурой культуры, ее объединяющим началом и ее собственным сознанием о себе, выступала философия. Но вопрос «что делает философия и как она это делает» [25, с.374] не просто не решен окончательно, – а его нерешенность «задает» темы самой сегодняшней философии [там же]. Сама эта нерешенность используется и как ключ для раскрытия этих тем – вспомним тут очень ответственное заявление М.Хайдеггера, что философия не приводит ни к какой пользе, что она есть «чудачество» [298]. Для целей данного рассуждения определим философию как конкретный метод понимания. Причем, в итоге – понимания частных, повседневных и совершенно обыденных вещей. Всех вещей, с которыми имеет дело человек. Речь в философии всегда шла о том, чтобы выявить что-либо, способное служить для человека исходным ориентиром во всевозможной, всегда вызываемой простыми жизненными необходимостями, деятельности в мире, и передать человеку эти выявленные ориентиры.
А собственный метод философии, ее «техника» [25, с. 374] состоит в том, чтобы выбрать некие предельно далекие от человеческой субъективности «предметы», определенные, всем известные категории и понятия – и, сосредоточившись на них, подвергая их попеременному переосмыслению, выявить в итоге что-то такое, что служит условием получения любого опыта, но само при этом опытом не является. Найти «средства для постижения жизненных реальностей в их взаимосвязи, во всей полноте, глубине и противоречивости», как об этом говорит И.Т.Фролов в [27, с.4]. То, что окажется выявленным, и должно составить в итоге масштаб или меру для суждений обо всех остальных, интересующих уже не только философов, вещах. Расставить все вещи мира по местам, показать их подлинное значение для каждого человека, начав так издалека, выбрав в качестве исходной самую дальнюю от мира-человека точку, которую только удастся найти – в этом и состоял проект философии. Необходимой частью этого проекта и даже его исходной посылкой является утверждение, что имеющееся у самого человека, его собственное понимание мира просто не может быть действительно содержательным. «Человек, вообще говоря, может воспринимать мир и себя, довольствуясь представлениями обыденного здравого смысла» – оговаривается в этом случае Фролов [там же] – но только этот здравый смысл «скользит по поверхности вещей, не проникая в их суть». И только философия «способна отделить «зерна от плевел» в уже накопленном «опыте миропонимания»» - М.С.Козлова, [27, с.33].
Сегодня можно с уверенностью сказать, что этот проект во многом исчерпал себя. Homo practic ни в какую эпоху не обнаружил особого желания организовывать свою жизнь в соответствии с предлагаемыми ему философией ориентирами. После Гуссерля, в «Кризисе европейских наук …» вновь призвавшего европейское человечество опомниться и начать заново, в данном случае с трансцендентальной феноменологии, из лагеря философии больше не доносится таких голосов. Философская критика культуры далее мыслит себя лишь в качестве части самой этой культуры, среди других ее частей.
Но ведь и профессионально занимающийся философией человек чаще всего не склонен выстраивать свою действительную повседневную жизнь ни в соответствии с чьей-либо чужой, ни даже в соответствии со своей собственной философской системой.
Философов всегда тревожила малая отзывчивость к их словам действительно широкой аудитории; менялись лишь средства переломить ситуацию. Когда-то в школе Пифагора за передачу философских истин непосвященным полагалась смертная казнь. Не было ли это средством убедить окружающих в ценности столь скрываемого знания? Много позже, уже в Новое время, мыслители делают уже все возможное, чтобы увлечь своим видением вещей сколь возможно больший круг слушателей. А также чтобы заранее успокоить их, убедить в доступности и понятности всего им предлагаемого. Название, которое дал своей работе И.Г.Фихте – «Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии» просто демонстрирует эту общую тенденцию. Но в этом сверхоптимистическом обещании уже вполне можно расслышать то отчаяние, которое буквально сжигало анонимного Бонавентуру во время его «Ночных бдений» [15]: мир людей совершенно неправилен с точки зрения философа – а для этого мира философа просто нет. Эта линия, несомненно составляющая одну из существенных сторон истории философии, далее приводит к Ф.Ницше. Если Фихте как бы говорит: «Вы должны слушать меня, потому что я говорю предельно понятно и последовательно» – то основную интенцию Ницше в этом контексте следовало бы реконструировать так: «вы должны слушать меня, потому что я говорю крайне сложно, многосмысленно и парадоксально». Именно Ницше, подчеркивает В.И.Добрынина, и «выразил сомнение в наличии некоторого «последнего фундамента», именуемого обычно бытием, добравшись до которого мысль будто бы приобретает прочную опору и достоверность» [27, с.332] – и на выявление которого и претендовала философия.
И тут эта прослеживаемая нами линия обрывается. С Ницше в 1888 г. случается катастрофа. Ницше оказывается в медицинском санатории, и описываемая картина оказалась бы совершенно завершенной, если бы именно в этот санаторий, по завершению своего медицинского образования, пришел работать молодой доктор Зигмунд Фройд.
Но и без этого суть дела представляется совершенно ясной: современная психотерапия, в лице психоанализа Фройда, впервые выходит на сцену культуры в точности в тот момент, когда философия, – по крайней мере, философия классическая, философия систем (а именно ей и принадлежал пафос идеи объяснения мира для человека) – с этой сцены сошла. Выражение «после философии», исходно принадлежавшее самим профессиональным философам прошедшего ХХ столетия, и в силу своей радикальности оказавшееся услышанным, наверное, большей частью просто образованных людей, говорит само за себя. Западная философия ХХ века, вся проблематика которой, по словам российского философа Виктора Маяцкого, укладывается в проблемное поле психоанализа – есть, очевидно, совершенно иное явление. Отечественная философия конца ХХ века в поисках выхода из ситуации предлагает решения, действительным выходом вовсе не являющиеся. Ранее философия мыслила себя в качестве посредника между человечеством и истиной. Теперь – между человечеством и определяющим собой все «исторически изменяющимся бытием», понимаемым как «общественно-исторический процесс» [27, с.29]. Философия теперь не единственный источник «истины» – но теперь только она способна выявить «наиболее общие формы человеческого опыта – или универсалии культуры» (М.С.Козлова, [27, с.31]).
Но есть, однако, еще и другой – и совершенно особенный поворот этой темы, наметившийся в последние десятилетия в работах философов, объединенных Киевским Институтом философии АН Украины (а прежде – АН УССР). Е.К.Быстрицкий характеризует эти обнаружившиеся новые перспективы как результат разработки «мировоззренческого направления исследований» и называет в этой связи имена В.И.Шинкарука, В.П.Иванова, В.Г.Табачковского, Н.Ф.Тарасенко, А.Н.Лоя [21, с.11]. Этот существенный для нас «поворот» связан с интересом к субъектности человека и подразумевает такую «исходную» направленность к человеку, к людям вокруг, которая воплощает в себе «непосредственное понимание и жизненный интерес к полноте их бытийных возможностей» [21, с.72-73].
Тут, конечно, нужны более подробные разъяснения. Этот интерес отечественной философии к бытию человека связан с разработкой представлений о «практическом сознании», «практическом знании», «практической жизни» и о феномене понимания как о том, что вовсе не есть результат рефлексивной работы разума, виртуозного оперирования понятиями и категориями, а есть именно результат наличия – а точнее, бытийствования – практического сознания. И еще есть средство познания такого сознания.
Перечисленные понятия во многом лягут в фундамент настоящего исследования, а потому задержимся тут еще. «Практическая жизнь» видится теперь как, без преувеличения, недостающее звено в попытках теоретического осмысления феномена «человек». «И практическая жизнь как таковая обладает теми существенными чертами и особенностями, которые традиционно приписывались исключительно сфере [теоретического – С.С.] знания и познавательной деятельности…». В этой «практической жизни», направляемой «практическим сознанием», вооруженным «практическим знанием», «человек действует и поступает достаточно разумно и рационально, но вместе с тем не поднимается до специальных теоретических обобщений и не создает систему научных объяснений по поводу своей многообразной жизненной практики» [21, с.49]. В качестве общих характеристик «практического сознания» называются: «существование в виде