А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
• Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран, 3282.27kb.
• Книга памяти. Йошкар-Ола: Map кн изд-во, 1995. 528 с, К53 ил.,, 1691.88kb.
• Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.
• М. П. Горчакова-Сибирская (отв ред., Спбгиэу), д-р философ наук, проф, 6853.82kb.
• В. М. Пивоев (отв ред.), М. П. Бархота, А. В. Мазур «Свое», 2224.87kb.
• О. Г. Носкова Раздел работа психолога в системе образования и в социальном обслуживании, 10227.59kb.
• В. М. Пивоев (отв ред.), А. М. Пашков, М. В. Пулькин, 3114.99kb.
• Т. А. Ткачева (отв редактор), Е. В. Кузнецова (зам отв редактора), 4827.93kb.
• Редколлегия: Э. П. Кругляков отв редактор, 161.35kb.

ЛИТЕРАТУРА

1. Ахутина Т. В. Пылаева Н. М. Диагностика развития зрительно-вер­бальных функций. — М.: Академия, 2003.
   
2. Григорьева Л. П. Формирование свойств зрительного восприятия у детей с ослабленным зрением//Психологические закономерности формиро­вания познавательной деятельности / Вестник МГЛУ, 2009. Вып. 563. — С. 146—162.
   
3. Цветкова Л. С. Введение в нейропсихологию и восстановительное обучение. М.; Воронеж, 2005.
   

4. Foreman N., Hemmings R. The Gollin incomplete figures test //
Perception, 1987. V. 16. Р. 543—548.

Н. П. Владыкина, В. Ю. Карпинская, М. Б. Кувалдина


Осознаваемые и неосознаваемые процессы.

Где граница?¹

Окогнитивном бессознательном психологи пишут, начиная с 1970-х гг., но лишь относительно недавно это стало одной из наиболее обсуждаемых тем в когнитивной психологии (Lewicki, Hill, Czyzewska, 1992, 1994; Cleeremans, 1997; Perruchet, Vinter, 2002). Под общим понятием когнитивного бессознательного объединяются прак­тически все психологические феномены, которые так или иначе мо­гут свидетельствовать о возможности неосознаваемой переработки информации. Среди явлений, относимых к сфере когнитивного бес­сознательного, можно назвать имплицитное научение, имплицитную память, подпороговое восприятие, прайминг-эффекты, автоматич­ность, экспертное знание, установку, интуитивные компоненты мыс­лительной деятельности.

Представление о том, что когнитивные процессы могут быть разде­лены на два основных вида (осознаваемые и неосознаваемые процессы) на сегодняшний день широко представлено под общим заголовком двухпроцессных теорий (Hammond, 1996; Sloman, 1996; Chaiken and Trope, 1999; Kahneman and Frederick, 2002). Двухпроцессные модели бы­вают различных видов, но все они разделяют быстрые и ассоциативные когнитивные операции и медленные и управляющиеся правилами (Gilbert, 1999). Критерии, которые выделяют исследователи для опреде­ления быстрых (неосознаваемых) и медленных (осознаваемых) когни­тивных процессов, довольно схожи. Нобелевский лауреат Д. Канеман, разделяя интуитивные (быстрые, неосознаваемые) и рефлективные (медленные, осознаваемые) когнитивные операции, пишет о быстроте, автоматичности и ассоциативности первых, а также говорит о том, что интуитивные операции не требуют усилий и с трудом поддаются конт­ролю и изменению. В то время как рефлективные операции сознатель­но контролируются, могут регулироваться правилами, последовательны, но требуют значительных усилий и совершаются медленнее (Kahneman, 2002). Р. Шифрин и В. Снайдер выделяют следующие операциональные признаки автоматизированных процессов: они не требуют внимания и сознания, не существует ограничений, наложенных на автоматизирован­ную переработку информации, они имеют тенденцию быть выполнен­ными до конца, в процесс их выполнения трудно вмешаться, они не задействуют такие познавательные ресурсы, как кратковременная па­мять или внимание (Shiffrin, Schneider, 1977). М. Велманс, говоря о критериях автоматизированных процессов, указывает на характеристики непроизвольности, ригидности и обработки только достаточно простых свойств объектов (Velmans, 1991).


При поддержке: РФФИ 10-06-00482-а, РГНФ 10-06-00-469-а.

Очевидно, что осознанная информация не может постоянно оста­ваться таковой ввиду огромного количества ограничений, налагаемых на ее переработку, и смены текущей задачи. Между тем нередко и ранее неосознаваемая информация становится осознанной. Вопрос о том, в каких ситуациях информация обрабатывается осознанно, а в каких — неосознанно, что влияет на возможность осознания ранее неосознанной информации, существуют ли различные пороги осозна­ния, по-прежнему остается открытым. В общетеоретическом контек­сте об этом рассуждает Г. Бейтсон: «Содержимое экрана сознания систематически отбирается из колоссального разнообразия менталь­ных событий. Однако о правилах и предпочтениях этого отбора из­вестно очень мало» (Бейтсон, 2000).

Современные исследователи, пытаясь выделить факторы, влияю­щие на осознание/неосознание, приходят к парадоксальному выводу: переработка информации на неосознанном уровне осуществляется значительно быстрее, точнее и правильнее, нежели при участии со­знания. Этот вывод заставляет нас по новому рассмотреть вопрос функциональной роли сознания при переработке информации и от­казаться от его доминирующей роли при решении задачлюбого уровня сложности (Baars, 1988).

Принципиально важным становится вопрос о границах осозна­ваемого. Где находится «граница», отделяющая осознанную ин­формацию от имплицитной, при каких условиях она появляется и исчезает?

Вопрос является наиболее «острым» для задачс околопороговым и подпороговым предъявлением стимула, т. е. таких, где физические характеристики стимула делают его участие в эксплицитной перера­ботке информации достаточно спорным. Объективных физических характеристик стимула, которые стопроцентно доказывают, что этот стимул был осознан, не существует; данная переменная во мно­гом ситуационная, что доказывают множественные эксперименты (Blackwell, 1952; Fernberger, 1931). Единственным критерием, позволя­ющим судить об осознании объекта, до сих пор является вербальный отчет испытуемого.

Согласно теории сознания, развиваемой В. М. Аллахвердовым, механизм сознания занимается проверкой гипотез о ситуации, в ко­торую на данный момент вовлечен человек (Аллахвердов, 1993, 2000, 2003). Работа этого механизма обеспечивает конечные результаты со­знательной деятельности, но сама остается неосознанной. Выявлены принципы, определяющие функционирование этого механизма. Один из ключевых принципов заключается в том, что гипотеза, принятая механизмом сознания в данной ситуации, защищается от возможных опровержений (до изменения ситуации). Так, было установлено, что информация, которая ранее не осознавалась, имеет тенденцию оставаться неосознанной. В терминах высказанной гипотезы это означает: если механизм сознания принял решение что-либо не осознавать, то и в дальнейшем он будет повторять свое решение. Следовательно, исследования последействия принятого решения ока­зывается важным для понимания возникновения условий осозна­ния/неосознания.

В рамках данного подхода наша исследовательская группа поста­вила следующие задачи:

— исследование возможностей неосознаваемой переработки ин­формации при работе в условиях, затрудняющих восприятие сти­мулов;

— исследование причин возникновения ошибок восприятия (особый интерес представляют для нас ошибки, возникающие не по причине ограничений, наложенных на работу когнитивных про­цессов);

• изучение условий возникновения неосознания в разных типах задач(с использованием как околопороговых так и надпороговых сти­мулов);
  
• демонстрация позитивного и негативного прайминг-эффектов, возникающих при неосознаваемой обработке многомерных стимулов разной степени сложности.
  

Все вышеуказанные задачи предполагают оценку эффектов сохра­нения неосознанно воспринятой информации и ее отсроченного вли­яния на последующее выполнение связанных с ней задач.


ЛИТЕРАТУРА

1. Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993.
   
2. Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб., 2000.
   

3. Аллахвердов В. М. Методологическое путешествие по океану бессо­знательного к таинственному острову сознания. СПб., 2003.
   
4. Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. М., 2000.
   

5. Baars B. J. A Cognitive Theory of Consciousness. Cambridge, 1988.

6. Blackwell H. R. Studies of psychological methods for measurement visual
thresholds. // Journal of the optical society of America.,1952, Vol. 42, № 9.

7. Fernberger S. Instruction and the psychophysical limen. // Amer. J. Psychol. 1931, V. 43. P. 361—376.
   
8. Chaiken S. & Trope Y. Dual-process theories in social psychology. New York, 1999.
   
9. Cleeremans A. Principles for implicit learning // How implicit is implicit learning? / In D. Berry (Ed.). Oxford, 1997. P. 195—234.
   
10. Gilbert D. T. What the mind's not // Dual process theories in social psychology / In S. Chaiken & Y. Trope (Eds.). New York, 1999.
    
11. Hammond K. R. Human judgment and social policy. New York, 1996.
    
12. Kahneman D. Maps of Bounded Rationality: A perspective on intuitive judgment and choice // Les Prix Nobel 2002 / Ed. T. Frangsmyr. P. 416—499.
    
13. Kahneman D. & Frederick S. Representativeness revisited: Attribute substitution in intuitive judgment // Heuristics and Biases: The Psychology of Intuitive Judgment / In T. Gilovich, D. Griffin and D. Kahneman (Eds.). New
    

York, 2002. P. 49—81.

14. Lewicki P., Hill T. & Czyzewska M. Nonconscious acquisition of

information. // American Psychologist, 1992, V. 47, № 6. P. 796—801.

15. Lewicki, P., Hill, T., & Czyzewska, M. Nonconscious indirect
inferences in encoding // Journal of Experimental Psychology: General, 1994,

V. 123. P. 257—263.

16. Perruchet P. & Vinter A. The self-organising consciousness: A framework
for implicit learning // Implicit learning and consciousness: An empirical,
philosophical and computational consensus in the making / In R. M. French &
A. Cleeremans (Eds.). Hove, 2002 P. 41—67.

17. Schneider W. & Shiffrin R. M. Controlled and automatic human
information processing: I. Detection, search, and attention // Psychological

Review, 1977, 84. P. 1—66.

18. Sloman S. A. The empirical case for two systems of reasoning //
Psychological Bulletin, 1996, 119. P. 3—22.

19. Velmans M. Is human information processing conscious? // Behavioral &

Brain Sciences, 1991, 14. P. 651—726.

Е. В. Гаврилова, Д. В. Ушаков


Процессы кодирования и извлечения семантической информации из памяти: эффект «силы» следа

Исследование особенностей процессов переработки семантической информации имеет давнюю традицию в когнитивной психологии и опирается на разные теоретические основания (Anderson, 1983; Tulving, 1985; Cleeremans, 2008; Brunel, Oker et al. 2010). В рамках данного исследования центральным является вопрос об особенностях процессов эффективного кодирования и извлечения информации из памяти.

Современные исследователи в этой области связывают эффектив­ное извлечение информации либо с внешними, либо с внутренними факторами. Под внешним фактором может пониматься, например, тот тип задач, в ходе которого информация успешно извлекается из памяти (Brunel, Oker et al. 2010). Внутренние факторы апеллируют непосредственно к качественным характеристикам ментальных репре­зентаций, то есть к свойствам самой информации: осознанности и ясности «следа», который слово оставляет в памяти. Так, Клиреманс (Cleeremans, 2008) считает, что эксплицитное знание имеет более яс­ные «следы» в памяти, чем имплицитное. Соответственно, экспли­цитное знание извлекается из памяти быстро и непосредственно.

В данном исследовании делается попытка проанализировать эф­фективность извлечения информации с точки зрения влияния как внешних, так и внутренних факторов.

Общая схема эксперимента включала две стадии: 1) стадию коди­рования (запечатлевания) информации, на которой испытуемому предъявлялась как «фокальная» (основная), так и «периферийная» (побочная) информация; 2) стадию извлечения информации в усло­виях решения разных типов задач.

Процедура состояла в следующем: испытуемым на мониторе но­утбука последовательно предъявлялись слова, касательно которых они должны были вынести определенное суждение. Для этого выборка испытуемых была поделена на две группы. Одной группе предъявля­лись пары слов, и необходимо было сказать, рифмуется ли каждая пара слов (фонетический прайм). В этом случае «фокальной» инфор­мацией выступали все рифмующиеся слова (то есть ответы «да» каса­тельно пары слов), «периферийной» — нерифмующиеся (ответы «нет» на пары слов). Другая группа должна была сказать, является ли каждое появившееся слово городом или нет (семантический прайм). Соответственно, «фокальными» словами выступали все города, «пери­ферийными» — те слова, которые не должны опознаваться испытуе­мыми как города.

В обеих группах экспериментальный материал был идентичным — менялись только условия предъявления информации (тип праймин-га). Всего испытуемым было предъявлено 45 слов.

После работы с экспериментальным материалом в условиях прай-минга испытуемые должны были воспроизвести данные слова. Поло­вина испытуемых, которым предъявлялись рифмы или города, долж­на была просто вспомнить все те слова, которые они только что видели на мониторе. Другая половина испытуемых должна была ге­нерировать новые рифмы и города. Предполагалось, что при генера­ции городов и рифм испытуемые могли вспомнить и использовать все те слова, которые они видели в рамках экспериментального прайминга.

Всего в исследовании участвовало 93 человека, преимущественно студенты психологических факультетов (М = 19.5, SD = 1.7).

В итоге конечная выборка составила 4 экспериментальные груп­пы испытуемых, которые отличались по условиям запечатлевания и извлечения информации. Кроме того, для оценки эффективности роли прайминга как способа запечатлевания информации была взята контрольная группа испытуемых, состоящая из 38 человек (средний возраст 20 лет, SD = 2). Эти испытуемые не проходили эксперимен­тальную процедуру прайминга, а должны были сразу приступить к заданию на генерацию рифм и городов.

Обработка данных происходила в соответствии с основным во­просом исследования о роли тех факторов, которые влияют на эф­фективность извлечения информации из памяти.

Для ответа на поставленный вопрос необходимо, прежде всего, понять, происходило ли кодирование информации в ходе экспери­ментального прайминга. Для этого средние показатели по сгенериро­ванным в качестве рифм и городов словам сравнивались поочередно между каждой экспериментальной группой, с одной стороны, и кон­трольной группой, с другой. Выяснилось, что среднее количество сге­нерированных «фокальных» слов оказалось больше в каждой экспе­риментальной группе по сравнению с контрольной (Z = —3.7, p = 0.000 и Z = —4.4, p = 0.000). Также испытуемые из обеих экспери­ментальных групп по сравнению с испытуемыми из контрольной группы генерировали в среднем больше «периферийных» слов в качестве рифм после фонетического прайминга (Z = —2.8, p = 0.005) и после семантического прайминга (Z = —4.3, p = 0.000).

Полученные показатели позволяют говорить о том, что экспери­ментальный прайминг является эффективным способом кодирования информации.

Для оценки наиболее эффективного типа прайминга сравнива­лось среднее количество сгенерированных слов между первой и вто­рой экспериментальными группами, которым те же слова предъявля­лись в качестве разных типов праймингов. Выяснилось, что более эффективная генерация «фокальных» и «периферийных» слов про­исходит после семантического прайминга: в среднем, испытуемые после семантического прайминга генерировали больше «фокальных»

(Z = —2.2, p = 0.03) и «периферийных» (Z = —2.4, p = 0.015) слов по сравнению с испытуемыми, которые до генерации проходили процедуру фонетического прайминга. Причем эффективность семан­тического прайминга перед фонетическим была обнаружена как в процессе генерации рифм, так и в процессе генерации городов.

Значимые различия в извлечении слов после разных типов прай-минга были обнаружены и в условиях их простого воспроизведения: среднее количество воспроизведенных слов испытуемыми после се­мантического прайминга значимо больше среднего количества вос­произведенных слов после фонетического прайминга (Z = —4.5, p = 0.000).

Следующим этапом в обработке данных стал анализ количества извлеченных «фокальных» и «периферийных» слов в зависимости от типа условий: (1) извлечения слов в процессе генерации рифм и го­родов после экспериментального прайминга; (2) извлечения слов в процессе генерации рифм и городов при отсутствии эксперименталь­ного прайминга.

Для обработки данных использовался метод регрессионного анали­за, где в качестве независимой переменной выступало общее количество «фокальных» (или «периферийных») слов, сгенерированных в условиях отсутствия экспериментального прайминга, а в качестве зависимой пе­ременной — общее количество «фокальных» (или «периферийных») слов, сгенерированных после экспериментального прайминга.

Результаты анализа показывают, что общее количество сгенери­рованных «фокальных» слов при отсутствии прайминга значимо вли­яет на общее количество сгенерированных «фокальных» слов после фонетического прайминга (R² = 0.76, р = 0.87, p = 0.000). Такое же значимое влияние сгенерированных «фокальных» слов при отсутствии прайминга было выявлено и в отношении общего количества сгене­рированных «фокальных» слов после семантического прайминга (R² = 0.59, р = 0.77, p = 0.0095).

Что касается «периферийных» слов, то тут также значимые пока­затели были обнаружены при анализе влияния общего количества сгенерированных «периферийных» слов при отсутствии прайминга на общее количество сгенерированных «периферийных» слов после фо­нетического прайминга (R² = 0.78, р = 0.88, p = 0.05), а также на об­щее количество сгенерированных «периферийных» слов после семан­тического прайминга (R² = 0.89, р = 0.94, p = 0.000).

Результаты регрессионного анализа наглядно демонстрируют связь между количеством извлеченных слов в процессе генерации ин­формации после экспериментального прайминга, с одной стороны, и количеством извлеченных слов в процессе генерации информации в условиях отсутствия экспериментального прайминга, с другой. Из рас­смотренного анализа отношений видно, что стандартизированный бета-коэффициент практически во всех случаях примерно равен 1. Таким образом, при предъявлении прайма вероятность использова­ния всех слов, независимо от их исходной «силы», увеличивается примерно на одну и ту же величину. Степень этого увеличения зави­сит от типа прайминга. В целом же, эффективность извлечения слова можно представить в виде линейной модели, которая складывается из суммы исходной активации следа слова и активации, добавляемой праймом. Вероятность использования слова пропорциональна этой суммарной активации.

Подведем итоги. Данное исследование преследовало цель изучить те факторы, которые обуславливают эффективность извлечения ин­формации из памяти. Полученные результаты позволяют говорить, что эффективность извлечения информации из памяти определяется следующими факторами: 1) изначальной «силой» активации следа; 2) типом прайминга (преимущество семантического прайминга перед фонетическим) как способом дополнительной активации «силы» сле­да; 3) условиями извлечения информации (типом задач).

Данные результаты позволяют подробнее обсуждать проблему осо­бенностей переработки семантической информации, исходя из предло-женноймоделиэффективностиизвлеченияинформацииизпамяти.


ЛИТЕРАТУРА

1. Anderson, J. R. (1996) ACT. A simple theory of complex cognition.
American Psychologist. Vol. 51, No. 4, 1996. Р. 355—365.

2. Brunel L., Oker A., Riou B., Versace R. (2010) Memory and consciousness: Trace distinctiveness in memory retrievals. Consciousness and Cognition, 1—12.
   
3. Cleeremans, A. (2008). Consciousness: The radical plasticity thesis. In R. Banerjee & B. K. Chakrabarti (Eds.), Progress in Brain Science. Vol. 168.
   

Р. 19—33.

4. Fisher R. P., Craik Fergus I. M. (1977) Interaction between encoding and
retrieval operations in cued recall. Journal of Experimental Psychology: Human

Learning and Memory. Vol. 3, No. 6. Р. 701—711.

5. Tulving, E. (1985) Memory and consciousness. Canadian Psychology, 26.

Р. 1—12.

Р. О. Гасанова


К пониманию проблемы ментальной репрезентации в психологии¹

Во второй половине XX века в науке развернулась дискуссия, по­священная проблеме психологической репрезентации, и нужно сказать, что споры относительно данного вопроса не утихают и по сей день. Ряд авторов указывает, что понятие ментальной репрезента­ции является одним из самых сложных среди появившихся в послед­нее время в психологическом лексиконе (М. Айзенк, В. Н. Дружи­нин, Д. В. Ушаков, Т. А. Ребеко).

Изучение данного понятия началось с представления ее таким явлением, которое неразрывно связано с процессом восприятия. З. Пилишин утверждал, что образы не могут являться основанием объяснения теорий познания в психологии, и что феномен образно­сти нужно описывать в терминах репрезентаций, лежащих в его основе, и базирующихся на абстрактных суждениях.

Изначально психическая (внутренняя, ментальная репрезентация) представлялась как отражение некоторых качеств внешнего мира. С точки зрения информационного подхода понятие репрезентации отождествлялось с понятием отражения. Согласно схеме Шеннона и Винера (1949 г.) информация на входе кодируется, после чего сигнал передается и затем декодируется «принимающим устройством». Ре­презентацией назывался результат такой декодировки. В данной схе­ме, доминирующей вплоть до 1970-х гг., ментальная репрезентация сводилась к декодированному содержанию или к отображению в пси­хике сенсорного входа. Целью переработки является получение адек­ватной репрезентации в психике информации о внешнем мире.

Позже когнитивисты указали на то, что знания, хранящиеся в памяти, влияют на процесс когнитивной переработки. Они отмечают значимость опыта отражающего субъекта.

Существует также и неокогнитивистский подход, в котором утверждается необходимость учитывать цель, на выполнение которой направлен процесс познания [7].

Репрезентация может быть описана только в контексте менталь­ных процессов, в которых она задействована. Само понятие психоло­гической репрезентации выступает теоретической функцией, которая призвана отразить фрагмент психической жизни, ставший предметом познания.


¹ Исследование выполнено при поддержке гранта президента РФ для молодых ученых — кандидатов наук. Регистрационный номер проекта — МК-2298.2010.6.

По мнению М. А. Холодной, ментальная репрезентация — это «актуальный умственный образ того или иного конкретного события (то есть субъективная форма «видения» происходящего)». Функцио­нирование интеллекта в качестве ментальной репрезентации вылива­ется в два базовых требования к форме ментальной репрезентации: «Во-первых, это всегда порожденная самим субъектом ментальная конструкция, формирующаяся на основе внешнего контекста (посту­пающей извне информации) и внутреннего контекста (наличной у субъекта информации) за счет включения механизмов реорганизации опыта. Во-вторых, это всегда в той или иной мере инвариантное воспроизведение объективных закономерностей отображаемого фраг­мента реального мира» [15].

А. В. Брушлинский и Е. А. Сергиенко пишут, что слово «репре­зентация» означает «представленность», «изображение», «отображение одного в другом или на другое», то есть речь идет о внутренних структурах, формирующихся в процессе жизни человека, в которых представлена сложившаяся у него картина мира, социума и самого себя. Когнитивные структуры — это не копии образцов, а обобщен­но-абстрактные репрезентации схемы, включающие возможность не только получения знания, но и способ их получения.

Ж. Ф. Ле Ни высказывает возражения против содержательной трактовки рассматриваемого понятия. Он считает, что ментальная репрезентация — это не содержание психического отражения, а фор­мат, в котором происходит такое отображение. Это структурный элемент системы переработки информации.

Большое внимание к тому, как происходит информационное на­полнение репрезентации, представленной в виде конструкта, внес Дж. Бруннер. Он выдвинул гипотезу о том, что люди приходят к осознанию наличия у них репрезентации вполне определенным обра­зом. Критерием при этом служит цель восприятия феномена в кон­тексте деятельности субъекта.

Термин «репрезентация» используется как для процесса получе­ния и обработки перцептивной информации, так и в отношении фи­нального результата восприятия в целом. Обе составляющие содержа­ния понятия: «процессуальная», состоящая, по Дж. Бруннеру, из «длинной последовательности взаимосвязанных действий», и образ­ная, выступающая итогом процесса, формируют полный объем содер­жания репрезентации.

По мнению Ж. Ф. Ришара, ментальная репрезентация — это ин­дивидуальный инструмент использования знаний при интеллектуаль­ном взаимодействии с окружающим миром. Он отмечает детализиро-ванность и непрочность репрезентаций. Изменение ситуации или ее элементов влечет за собой трансформацию репрезентации. Репрезен­тации обеспечивают теоретический анализ процедуры накопления опыта субъекта

Для конструирования репрезентаций необходимы: структуры знаний, существующие в памяти, умозаключения, касающиеся существования объектов, приписывания свойств этим объектам, деятельности оценива­ния, что может побудить к пересмотру репрезентации (Ришар, 1998).

Таким образом, в когнитивной науке под ментальной репрезента­цией (mental representation) понимается как процесс представления мира человеком, так и единица подобного представления, стоящая вместо чего-то в реальном или вымышленном мире и потому заме­щающая это что-то в мыслительных процессах.

Рассмотрение данного понятия в виде содержания психического отражения, либо в качестве его формата — индивидуальный выбор каждого исследователя, который оказывает влияние как на формиро­вание границ области изучения данного феномена, так и на опреде­ление экспериментальной стратегии.