Viii актуальные проблемы языкознания

Вид материала

Документы

Содержание I was playing golf Способы сокращения названий учреждений, фирм, организаций Росфарфор, Росшерсть, Стройсырьё Леноблтара, Росторгмонтаж, Мосгостара, Ремстройтрест Минречфлот, Минсвязи, Мининдел Сибвез, Сибприбормаш, Универснаб. Aldi, Corel, Masco Corporation. Сарычева Г.В. His rooms in Sloam Street, on the top floor, outside which, on a plate, was his name, “Philip Baynes Bosinney, Architect”, were Look, Avery. I’m not a Holy Roller, and I’m not shocked.” Did a woman see you some time today? A Nelly Conway?” The night clerk remembered that the victim asked about a Rachel James, who checked in five minutes before the victim and paid ca Yes, a Mr Clark had called yesterday, but he said he was flying on to Los Angeles.” If you are a Napoleon you will play a game of power, if you are a Leonardo, you’ll play for knowledge: the stakes hardly matter He married a Morolto in 1930.” Three Mercedeses, a BMW, and a Jaguar were scattered through the parking lot.” But they’re not the Gestapo.” The most exiting thing for a young man was my hostess – the great Lilian Portway.” Внутренние свойства категории I want to buy a house ... Полное содержание

Подобный материал:

• Курс 1 apya 5301 Актуальные проблемы русского языкознания, 238.15kb.
• «Актуальные проблемы развития нефтегазового комплекса России», 13028.82kb.
• Языкознание. Филология. Художественная литература. Литературоведение 117. Актуальные, 238.39kb.
• Тема курсов повышения квалификации, 157.08kb.
• Тесты по дисциплине Актуальные проблемы современной лингвистики F0: 743279496, 920.96kb.
• Программа (17-19 мая 2011 года) Томск, 2011 Оргкомитет конференции Председатель: Георгий, 73.93kb.
• Общетеоретические и практические проблемы языкознания и лингводидактики, 4420.25kb.
• Конференция предусматривает заочное участие. Авторские материалы принимаются, 21.68kb.
• Программа вступительного экзамена в магистратуру по профессионально-образовательной, 318.54kb.
• А. В. Эсис гд РФ metodika@mail ru (495) 226-24-21 Актуальные проблемы соответствия, 99.05kb.

God save the Queen. Для англичан, как для патриотов, он очень важен, но это не помешало ему получить переосмысление в анекдотах. A member of the faculty of a London medical college was chosen to be honorary physician to the Queen. Proud of his appointment, he wrote a note on the blackboard in his classroom: “Beginning next month I will be honorary physician to Queen Elizabeth”. The next day when the professor returned to the classroom, he found the following line written below his notice: “God save the Queen”. Название английского гимна “Храни, Господь, Королеву” переосмыслено в этом тексте как пожелание ученика, чтобы королева не пострадала от медика, назначенного почетным королевским врачом.

Анекдот – стихотворение англичане воспринимают как остроумное высмеивание самих себя, может оказаться совсем не смешным для людей с другим историческим прошлым:

I was playing golf

The day the Germans landed,

All our troops had run away,

All our ships were stranded,

And the thought of England’s shame

Nearly put me off the game.

Я играл в гольф, в тот день, когда высадились немцы. Все наши войска бежали, все наши корабли были захвачены, а мысль о позоре Англии чуть не выбила меня из игры.

Юмор этого стихотворения основан на заранее ложном утверждении, так как остров Великобританию никто не захватывал в течение тысячи лет. Но в странах, где людям пришлось действительно проливать кровь за свою независимость, соль шутки заключалась бы, возможно, в попытке англичан посмеяться над своим лжепатриотизмом и приверженности устоям: даже угроза отечеству не заставит их оторваться от любимой игры в гольф. Кстати, о возможности захвата Великобритании у англичан есть и другой анекдот, что самый подходящий момент захватить Англию – в четыре часа дня, ибо в этот момент англичане будут слишком поглощены своей ежедневной чашкой чая, чтобы что-либо заметить. Последняя война произвела богатый урожай новых слов, некоторые из которых все еще используются: to fiddle (обходить власть выгодно = играть), to liberate (освобождать = ограбить), to be drowned of (потопить = скучать от ожидания), bangers (фейерверки = колбасы).

Англичане охотно вышучивают свою невозмутимость и медлительность, потешаются над собственными промахами и ошибками. Отсюда исходит другая разновидность английского анекдота, который также можно назвать самокритичным. Например: В лодке сидят трое англичан – удильщиков. “Какая сегодня чудесная погода!”- изрекает первый. Проходит час, и второй возражает ему: “Нет, сегодня отвратительная погода!” Проходит еще час, и подает голос третий: “Джентльмены, перестаньте спорить!”

Также характерными для английского юмора являются анекдоты о представителях других культур. Отношение к представителям других народов зависит от моральных ценностей. Если рассматривать английскую культуру, ближайшие соседи англичан – это ирландцы, которые в английских народных анекдотах представляет собою персонажей медленно и не всегда удачно соображающих, и шотландцы, которые отличаются повышенной скупостью. Англичане также насмешливо воспринимают изысканности французской кухни, с юмором относятся к смерти и очень чувствительно относятся к демонстрации чьих – то достоинств, когда при этом задеваются чувства других, в противоположность некоторым другим народам. Вот пример такого анекдота. Персонажи — англичанин и ирландец. Идут англичанин и ирландец по дороге в Лондон и на перекрестке читают надпись: “Здесь дорога в Лондон. А неграмотных просят обращаться к кузнецу, живущему за поворотом”. Англичанин рассмеялся, ирландец промолчал. К вечеру пришли в Лондон и расположились в гостинице ночевать. Ночью англичанин был разбужен безудержным смехом ирландца. “В чем дело?” – “Я теперь понял, почему ты рассмеялся, прочтя надпись на дороге”. – “Ну?” – “Да ведь кузнеца может не оказаться дома”.

Здесь сталкиваются две комические линии – подлинный комизм надписи и своеобразное восприятие ирландца, допускающего вместе с автором надписи возможность прочтения ее неграмотным. Важно отметить, что английские дети имеют свой юмор. Они добавляют их собственный сленг к взрослому детскому языку и это, также, становится частью взрослого словаря. «Десерт» означает детский пудинг. «Зелень» подразумеваются, как второй овощ, который подают за обедом. Детские выражения часто используются в Англии и во взрослой жизни. Это может просто быть система добавления глупого окончания к каждому слову, типа -ickle, или это может быть полностью оригинальный набор шумов.

Таким образом, можно утверждать, что юмор выражал серьезные, глубинные мысли народа. Для каждой самостоятельной культуры характерен свой тип юмора, свое восприятие комизма в разных ситуациях, зависящее от многих факторов, играющих большую роль в самом формировании данной культуры. Это и исторические события, и особенности географического положения страны, соседние страны и сложившееся в результате прошествия многих веков отношение к их жителям, это также национальные традиции и нормы поведения, свойственные представителям данной страны и культуры. Все эти факторы имеют прямое отражение в юморе, вот почему каждой стране свойственен свой собственный, неповторимый тип юмора.


Литература:

1. Habits and ways in Great Britain. М.,1972.
   
2. er.ru/ Юмор в нашей жизни.
   

Пивоварова С.В.

(БПГУ им. В.М. Шукшина, г. Бийск);

научный руководитель – д.ф.н. Шкуропацкая М.Г.

Понятие лексикализации в лингвистике


Термин «лексикализация» в современном языкознании и лингвистике не является новым, он применяется уже довольно давно, и данное явление не остаётся без внимания со стороны лингвистов до сих пор. Первоначально этот термин стал использоваться для обозначения процесса преобразования свободных словосочетаний или групп слов в устойчивые фразеологические словосочетания. Первые описания данного процесса связываются с именами И.А.Бодуэна де Куртенэ, Ш.Балли, Я.Розвадовского, А.А.Шахматова, Г.Пауля. При этом они не пользовались термином «лексикализация», «но по существу имели в виду именно это языковое явление» [1, с.111].

Термин «лексикализация» постепенно входит в научный оборот и получает распространение в работах по лексикологии и фразеологии, а в середине прошлого века это понятие начинает использоваться и в русском языкознании. Вместе с распространением слова начинает расширяться и само понятие лексикализации, слово получает разные значения, понимается лингвистами по-разному. Такое положение дел сохраняется и в современной лингвистике.

Так О.С.Ахманова под «лексикализацией» понимает превращение отдельной формы слова (если последняя начинает употребляться в особом значении) в самостоятельное слово. [2, с.133]. Со взглядом О.С.Ахмановой сходно и мнение Д.Н.Шмелёва, который считает, что при лексикализации происходит образование нового слова из отдельных его форм вследствие изменения лексического значения и грамматико–синтаксической функции. [3, с.46]. О процессе лексикализации говорит и В.В.Виноградов в своей работе «Русский язык (грамматическое учение о слове)»: «В современном русском языке грамматическая структура многих слов и форм переживает переходную стадию от синтетического строя к смешанному, аналитико-синтетическому, и как в лексике слова перерастают в идиомы и фразы, так и в грамматике слова могут обрастать сложными аналитическими формами, своего рода грамматическими идиоматизмами. <…>. Аналитические формы слов, лексикализуясь, становятся самостоятельными словами или идиомами (ср., например, наречия налету, наяву и т.п.; ср. предлоги по части, по мнению, в отношении)» [4, с.36-37 ].

Термин «лексикализация» постепенно начинает употребляться для обозначения различных явлений, наблюдаемых в лексике, а во фразеологии данный термин утрачивает свою актуальность и употребляются уже другие наименования процесса превращения свободных сочетаний в устойчивые – фразеологизация (идиоматизация) (о разграничении понятий «лексикализация» и «идиоматизация» см.: [5, с.170; 6, с.137-138]).

Сообщая об истории формирования понятия «лексикализация», О.Д.Кузнецова отмечает необычное понимание этого термина в польской лингвистике, указывая, что на него большое влияние оказали взгляды крупнейшего польского лексикографа В.Дорошевского. «Под лексикализацией он понимал утрату словом понятийной структуры, процесс забвения связей с родственными словами, выпадение слова из группы родственных слов. В самом понятии о предмете исчезают представления о связи его с другими словами, так как эти связи умирают» [1, с.113]. Таким образом, «польские лингвисты рассматривают лексикализацию в качестве явления диахронического, лексикоцентрического, связанного с такими понятиями, как внутренняя форма слова, мотивированность/немотивированность языкового знака» [6, с.136].

В.В.Лопатин дает следующее определение термина «лексикализация»: «это превращение элемента языка (морфемы, словоформы) или сочетания элементов (словосочетания) в отдельное знаменательное слово или в другую эквивалентную ему словарную единицу (например, во фразеологизм)». [7, с.258]. Частными случаями лексикализации он считает: «1) превращение служебной морфемы (аффикса) в слово; 2) превращение словоформы или предложно-падежного сочетания в самостоятельное слово; 3) превращение словосочетания в слово; 4) фразеологизацию, возникновение идиоматического сочетания из свободного.» «Семантическое обособление одной из форм слова или части форм, например, форм множественного числа существительных; ср. «бег» и «бега» (скачки), «вода» и «воды» (водные пространства) «также понимается как лексикализация» [7, с. 258]. Но понятие лексикализации не ограничивается только этими частными проявлениями.

Предметом нашего исследования является лексикализация форм множественного числа имен существительных. Остановимся на этом явлении более подробно.

А.И.Смирницкий отмечает как неустойчивую, так и устойчивую лексикализацию множественного числа. В качестве примера первой он рассматривает множественное число слова крылья, которое «часто выступает со значением «два (оба) крыла», т.е. обозначает не класс «крыло», представленный совокупностью соответствующих единичных предметов, а парный орган летания, выделяемый как особый класс - «крылья» [8, с. 30]. Устойчивая лексикализация, устойчивое лексическое обособление форм множественного числа в определённом значении наблюдается «при сохранении чисто грамматических отношений в других значениях: ср. ноты при нота/ноты; часы при час/часы; леса (на стройке) при лес/леса; также с отсутствием нелексикализованных форм множественного числа: бега при бег/- » [там же, с.30]. В основе явлений подобного рода лежит омонимия, так как «различия в семантическом характере самих форм множественности и соединённость определённых лексических значений с оформлением в виде pluralia tantum создают тот внутренний разрыв при одинаковости внешней оболочки, который характерен для омонимии» [там же, с.31].

Иной точки зрения придерживается П.А.Соболева, которая, говоря о лексикализации, отмечает, что лексикализация множественного числа «всегда связана с отсутствием соотносительности» с единственным числом и это является «необходимым, но недостаточным условием для лексикализации множественного числа» [9, с. 64]. Исследователь придерживается узкого понимания термина «лексикализация» и рассматривает ее как «некоторый сдвиг значения слова во множественном числе по сравнению с его значением в чисто грамматическом множественном числе, т.е. множественным разделительным. Как следствие этого – ослабление или утрата соотносительности с единственным числом» [там же, с. 66]. При этом примером лексикализации исследователь считает случай типа барашки «пенистые волны, перистые облака», метафорически производное от барашки «ягнята», но слова типа спирт – спирты, ёмкость – ёмкости, снег – снега, камень – камни (в почках), лес – леса (строительные), хор – хоры (галерея) и другие рассматриваются как одно и то же слово» [там же, с.63-66], т.е. подобные случаи рассматриваются как явления полисемии, а не омонимии. П.А. Соболева считает, что «лексикализация множественного числа, сопровождаемая образованием отдельного значения слова, не создаёт ни лексических, ни словообразовательных омонимов и не нарушает тождества слова» [там же, с.74]. Сторонницей П.А Соболевой выступает Г.А.Боброва, которая подобным образом анализирует формы единственного и множественного числа имён существительных, их соотносительность и взаимодействие [10, с.72-77].

Как трансформацию когнитивной структуры слова лексикализацию рассматривает Е.В.Лукашевич, понимая под этим явлением вслед за Н.Д.Голевым приобретение словом специфических формальных и/или семантических признаков, не выводимых из его внутренней формы или словообразовательной структуры: идиоматичности, различной сочетаемости; появления, утраты или изменения стилистической маркированности и оценочности; соотнесённости производного слова с разными смыслами многозначного производящего слова им т.п. [6, с.140]. Также Е.В.Лукашевич отмечает в своей работе важные признаки лексикализации форм числа, такие как «нарушение тождества лексического значения этих форм и утрата грамматического значения числа» [там же, с.141]. В данном случае автор опирается на суждение Л.А.Новикова: «Грамматические значения выражают в подобных случаях значения лексические, а формы числа существительных утрачивают категорию сочетаемости» [11, с.82]. Далее Е.В.Лукашевич отмечает, что Л.А.Новиков различает полную, устойчивую лексикализацию, если «изолированные формы мн.ч. в производном значении «отпочковались» от других форм, образовав новое слово в форме pluralia tantum,» и неполную, неустойчивую лексикализацию, если «при сохранении форм единственного числа в близком, почти одинаковом значении эти неустойчивые формы с небольшой погрешностью могут быть представлены как обозначение простой множественности (например, волосы)» [11, с.84-85]. На этом основании и на основе выделенных групп фиксации в словарях лексикализованных значений Е.В.Лукашевич выдвигает гипотезу о степенях лексикализации, связанную с изменением когнитивной структуры слова (о степенях лексикализации смотрим также у П.А.Соболевой [9, с.71-72]. В доказательство своей гипотезы исследователь приводит результаты ассоциативного эксперимента и утверждает, что языковая способность носителей языка (по определению значения слова) отличается от данных толковых словарей (см. подробнее: [6, с.143-149]). По мнению автора работы, «лексикализация – когнитивный процесс, в котором взаимодействуют элементы языковой системы и языковой способности», а «отсутствие единообразия в подаче лексикализованных форм числа в толковом словаре отражает, во-первых, различные степени завершённости процесса становления новой когнитивной структуры в сознании носителей языка, а во-вторых, различные механизмы формирования когнитивных структур» [6, с.149].

Мы согласны с Е.В.Лукашевич, что лексикализация есть когнитивный процесс, связанный с сознанием носителей языка. Поэтому в своей работе, посвященной исследованию лексикализации форм множественного числа имен существительных, мы обращаемся, прежде всего, к ассоциативному эксперименту, результаты которого являются отражением происходящих в сознании человека – носителя языка – процессов. Показания языкового сознания, полученные в эксперименте, свидетельствуют о когнитивных структурах, которые лежат в основе лингвистической категории числа.


Литература:

1. Кузнецова О.Д. О понятии лексикализации. Лексикализация фонетических явлений в говорах //Вопросы языкознания, 1978, №2, с.111-114

2. Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., 1957

3. Шмелёв Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка. М., 1964

4. Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). М.,1972.

5. Кубрякова Е.С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. М., 1981.

6. Лукашевич Е.В. Когнитивная семантика: эволюционно-прогностический аспект. Барнаул, 2002.

7. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н.Ярцева, - М., 1990.

8. Смирницкий А.И. Лексическое и грамматическое в слове //Вопросы грамматического строя. М., 1955.

9. Соболева П.А.. Лексикализация множественного числа и словообразование //Лингвистика и поэтика. М., 1979.

10. Боброва Г.А.. Ещё раз о лексикализации множественного числа и словообразовании //Семантическая деривация и её взаимодействие с морфемой. Омск, 2003.

11. Новиков Л.А. Лексикализация форм числа существительных в русском языке // Науч. докл. высшей школы. Филологические науки.1963. № 1.


Полосухин В.В.

(БПГУ имени В.М. Шукшина, г. Бийск);

научный руководитель - к.ф.н., доц. В.А. Беляева

Способы сокращения названий учреждений, фирм, организаций

(на материале русского и английского языков)


Понятие аббревиации и аббревиатуры в освещении как отечественных, так и зарубежных авторов, трактуется чрезвычайно широко и даже несколько расплывчато. Традиционным стало отнесение к аббревиатурам любой лексической единицы, утратившей в своём морфологическом, а иногда даже и синтаксическом строении какой-либо элемент по сравнению с исходной формой слова или словосочетания, и, соответственно, процесс такого “утрачивания” и превращения в “сокращённую” единицу называется аббревиацией.

Аббревиация является одним из основных источников пополнения словарного запаса языка наряду со словопроизводством, словосложением, конверсией. Необходимость возникновения сокращенных названий диктуется временем. Целесообразность аббревиации заключается в создании предельно экономных и семантически ёмких номинативных единиц. Названия учреждений, организаций и предприятий в русском и английском языках зачастую являются многословными, поэтому потребность в сокращении связана прежде всего со стремлением к экономии речевых усилий.

Если проследить историю развития аббревиации в русском языке, нельзя не заметить, что наиболее мощным фактором, оказавшим влияние на этот процесс, стала социалистическая революция. Именно после революции аббревиация приобрела продуктивность и получила общеязыковое распространение, выработались и укрепились основные разновидности и модели аббревиатур. В этот период вводится в обращение значительное количество новых наименований, как правило, многословных и описательных, которые служили источником для аббревиации, вели к ее неизбежности и обязательности: Совнархоз, Коминтерн, Исполком, колхоз, наркомпрос. В итоге, это привело к появлению определенных норм языковой экономии, не допускающих, чтобы часто употребляемое в коллективном обиходе и отчетливое понятие выражалось словосочетанием, а не единым словом. Что касается аббревиации, наблюдавшейся до революции, то здесь она находилась лишь в зачаточном состоянии и не являлась продуктивным способом словообразования.

Аббревиация английского языка зарождается в эпоху античности под влиянием латыни, но в целом, как способ словообразования начинает складываться в XIX веке, широко проникая во все сферы языка. Здесь следует отметить события, связанные с возникновением Республики, причем характерно, что процесс сокращения в Америке оказал значительное влияние на язык в Англии: Oxbridge, ABC, dunch. Значительное количество аббревиатур появляется в годы, предшествующие Второй Мировой войне, и во время войны: ENSA, CETA, Waves. В целом, XX век ознаменовался для английского языка появлением и широким распространением принципиально нового вида аббревиатур – акропонимов, т.е. слов, фонетическая структура которых соответствует фонетической структуре обычных одноморфемных слов: Wac, sonar, radar.

Таким образом, аббревиация завоевала ключевые позиции в словопроизводстве обоих языков, а именно в отношении названий учреждений, предприятий и организаций, и сохраняет продуктивность в наши дни. В этой связи интересно рассмотреть эти названия со структурной точки зрения, т. е. выяснить, как сокращаются названия учреждений, предприятий и организаций.

Объектом нашего исследования являются сложносокращенные названия, которые относятся к сложносокращенным словам (ССС), определяемым как особая разновидность слов, создаваемых в рамках аббревиации путём преобразования описательных многолексемных наименований (преимущественно двучленных номинативных словосочетаний) в однословное обозначение благодаря сокращению компонентов. В образовании сложносокращённых слов совмещены процессы усечения и сложения.

Рабочим материалом для распределения исследуемых сложносокращенных названий учреждений, предприятий, организаций послужили лексемы, отобранные из словарей Д.И. Алексеева (в русском языке всего – 2054 слова) и Н.О. Волковой (в английском языке всего – 598 слов).

В русском языке можно выделить следующие виды предприятий, учреждений, организаций, названия которых подвергаются сокращению:

1) производственные объединения – Росфарфор, Росшерсть, Стройсырьё;

2) промышленные предприятия и организации, виды хозяйствований, которые определяют род занятий людей - Физэлектроприбор, Ленводприбор, Уралвагонзавод;

3) общественные организации и группы лиц, объединенные местом профессиональной и другой деятельности, - санчасть, эвакогоспиталь, медпункт;

4) торговые предприятия - раймаг, универмаг, универсам;

5) тресты – Леноблтара, Росторгмонтаж, Мосгостара, Ремстройтрест;

6) потребительские союзы – райпотребсоюз, облпотребсоюз, Роспотребсоюз;

7) министерства – Минречфлот, Минсвязи, Мининдел;

8) управления – Мосрыба, Росглавкооппушнина, Мосгорфинуправление.

9) отделы – орготдел, горфинотдел, райфинотдел;

10) бюро – оргбюро, машбюро, Мосгорэкскурсбюро;

11) издательства – Комигиз, Изомузгиз, Профиздат;

12) проектные учреждения – Гипробум, Гипроавиапром, Гипроавтотранс;

13) военные подразделения – зенап, минбатр, зенпульрота;

14. названия учреждений образования – финтехникум, педвуз, топошкола;
    
15. названия факультетов – рабфак, мехмат, литфак;
    

В английском языке сложносокращенные названия учреждений, предприятий, организаций распределились следующим образом:

1) Учреждения разного типа, объединения, компании, организации, связанные с борьбой с наркоманией: Amtrak – ‘американская железная дорога’, Agrinter – ‘межамериканская система информации по сельскохозяйственным наукам’, AramCo –‘Арабско-американская нефтяная компания’, Narconon – ‘Анонимные наркоманы’, narcs – ‘агенты по борьбе с наркотиками’.

2) Названия международных объединений: Comnet – ‘Международная сеть центров документации по проведению исследований в области коммуникации’, Unidroit – ‘Международный институт частного права’, Interpol – ‘Международная полиция’.

Таким образом, мы видим, что сфера использования ССС при образовании названий предприятий, учреждений, организаций в русском языке гораздо шире чем в английском.

Кроме этого, интерес для нас представляют способы образования сложносокращенных названий. Для проведения исследования нами было отобрано 45 сложносокращенных названий предприятий, учреждений и организаций города Бийска (русский язык) и 45 названий города Лондона (английский язык).

Материал на русском языке был рассортирован по следующим группам:

Первая группа (названия, образованные сложением усеченных основ): Сибвез, Сибприбормаш, Универснаб. Всего – 14 (31%).

Вторая группа (названия, образованные сложением усеченной и полной основы): Авторадио, Речпорт, Сибирьтелеком. Всего – 30 (67%).

Третья группа (названия, образованные сложением начальной части первой основы и финальной части второй основы): Быстроном. Всего – 1 (2%).

Из полученных результатов видно, что преобладают сложносокращенные названия второй группы, практически не представлены названия третьей группы. Промежуточное положение занимают названия первой группы. На основании этого можно сделать вывод, что наиболее продуктивным способом образования сложносокращенных названий предприятий, учреждений и организаций в русском языке является сложение усеченной и полной основы, наименее продуктивным – сложение начальной части первой основы и финальной части второй основы. Достаточно широко используется способ сложения усеченных основ.

Сложносокращенные названия английского языка были аналогичным образом распределены по трем группам:

Первая группа: Aldi, Corel, Masco Corporation. Всего – 35 (78%).

Вторая группа: Interland, Adecco. Всего – 6 (13%).

Третья группа: Osram, Stellent, Vodafone. Всего – 4 (9%).

Полученные результаты свидетельствуют о том, что в английском языке существует тенденция образования сложносокращенных названий учреждений, предприятий, организаций в основном путем сложения усеченных основ, поскольку подавляющее большинство названий из собранного нами материала относятся к первой группе. Способы сложения усеченной и полной основы и сложения начальной части первой основы и финальной части второй представлены примерно в равной мере, в целом являются малопродуктивными.

Таким образом, в русском языке имеется тенденция к сокращению многословных названий учреждений по второму типу сокращений, где представлена целая основа. По-видимому, это связано с наиболее прозрачной внутренней формой данной группы сокращений. В английском языке названия учреждений имеют тенденцию к сокращению по типу первой группы. Вероятнее всего, это связано с аналитическим строем английского языка.


Сарычева Г.В.

(АКИПКРО, г. Бийск);

научный руководитель - д.фил.н., проф. Е.Б. Трофимова

Артиклевая детерминация имен собственных


При изучении иностранных языков мы часто сталкиваемся с именами собственными: географическими названиями, именами и фамилиями людей, названиями организаций, учреждений, газет и т.д. По сравнению с именами нарицательными они представляют собой особый слой лексики, который является фактически международным, но имеет довольно большую частотность употребления и занимает особое место не только с лингвистической, но и с методической точки зрения.

Каждое имя собственное может быть соотнесено с соответствующим именем нарицательным, которое причисляет его к определенному семантическому классу и находится с ним в бинарных отношениях: Лондон – город, Пьер – человек.

В то же время не всякое имя нарицательное может быть соотнесено с именем собственным: город – Лондон, человек – Пьер, камень – .

Видно, что хотя имена собственные являются вторичными образованиями, их семантическая роль не ограничивается простым названием, т.е. номинативной функцией, а служит для конкретизации понятия. Но наряду с конкретизацией понятия происходит его усложнение, т.к. за таким словом как “Лондон” стоит понятие, неизмеримо более сложное, чем за таким словом как город.

Таким образом, следует признать, что имена собственные обладают и сигнификативной функцией. Чтобы вскрыть ее специфику, нужно рассмотреть связь номинативной и сигнификативной функций слова. При восприятии имени нарицательного реализуются сразу обе эти функции. Это объясняется относительной простотой выражаемого понятия.

При восприятии имени собственного, особенно личных имен, мы часто узнаем только пол называемого лица, иногда - национальность, т.е. практически ничего не знаем о нем. Более подробная информация во многих случаях выясняется из контекста. Это говорит о том, что номинативная и сигнификативная функции имен собственных могут реализовываться в разное время отдельно друг от друга. Иными словами, специфика их сигнификативной функции заключается в постепенном выявлении понятия.

Личные имена, или антропонимы, являются языковыми знаками, служащими удовлетворению насущной коммуникативной потребности в идентификации конкретного индивида среди множества ему подобных. Однако, принадлежность слова к именам собственным не определяется только лишь единичностью обозначаемого им объекта. Совершенно очевидно, что имя Иван не перестает быть собственным оттого, что им пользуются тысячи людей, а слова солнце, луна, ад, рай не становятся собственными оттого, что обозначают единичные предметы (реальные и вымышленные). Определяющим для имени собственного служит сочетание трех признаков: 1) приложимость к индивидуальному объекту, единичность ассоциации имя-вещь, 2) определенность объекта, 3) отсутствие связи с понятием. Отсутствие хотя бы одного из этих признаков ведет к переходу слова в разряд имени нарицательного [Никонов, Стратанович, 1971].

Идентифицирующая функция, однако, далеко не исчерпывает функционального потенциала антропонимов, истинная широта которого раскрывается в экспрессивном текстообразовании. Текстовая транспозиция антропонима приводит к превращению его в “полуантропоним” - слово, в котором собственные свойства личного имени в большей или меньшей степени совмещены со свойствами имени нарицательного.

Понимание антропонимической монореферентности как конситуативного обеспечения функционального действия личных имен позволяет дать достоверное объяснение широко дискутируемому факту безартиклевого употребления личных имен; становится вполне очевидным, что отсутствие артиклей при антропониме не может быть осмыслено в качестве нулевого артикля: это не что иное, как внеартиклевое употребление антропонима, поскольку любое собственно артиклевое значение оказалось бы избыточным для личного имени, информативно достаточного в заданной конситуации.

“ His rooms in Sloam Street, on the top floor, outside which, on a plate, was his name, “Philip Baynes Bosinney, Architect”, were not of a Forsyte.” (2)

В приведенном фрагменте текста речевая семантика личного имени складывается из таких базовых компонентов, как “человек”, “мужской пол”, и переменных компонентов, представленных существительными, стоящими рядом с именем собственным, сообщающих о роде его занятий и месте проживания.

В то же время безартиклевое употребление личных имен не исключает возможности их артиклевого употребления, причем последнее выявляет семантическую сущность антропонимов не в меньшей мере, чем первое. Имеющиеся в настоящее время данные позволяют заключить, что активное взаимодействие с артиклями является ведущим семантико-строевым фактором возникновения транспонированных личных имен в английском языке.

Транспонированные личные имена, или полуантропонимы, есть личные имена, находящиеся на той или иной стадии перехода в имена нарицательные. Их выделительным признаком служит четко выраженная бифункциональность: они одновременно выполняют функции обобщения и индивидуализации. При этом в одних слу­чаях превалирует обобщающая функция, в других - собственно антропонимическая, индивидуализирующая функция.

Сопоставление знаковых характеристик транспонированных личных имен дает основание выделить два принципиально различных типа полуантропонимов: во-первых, полуантропонимы, относящиеся к одному и тому же референту, т.е. полуантропонимы однократного (номинативного) знакового раздвоения, реализующие обобщающую и индивидуализирующую функции на фоне сохраняющейся, хотя и в осложненном виде, монореферентности; во-вторых, полуантропонимы, относящиеся к двум разным референтам, т. е. полуантропонимы двукратного (номинативного и референтного) знакового раздвоения.

Рассмотрение полуантропонимов однократного знакового раз­двоения с точки зрения их семантико-синтаксическнх признаков, в свою очередь, выявляет два ведущих семантико-функциональных подтипа транспонированные личных имен: полуантропонимы-квалификаторы и полуантропонимы-идентификаторы. Несмотря на то, что оба подтипа полуантропонимов наряду с индивидуализирую­щей функцией реализуют заимствованную обобщающую функцию, степень выражаемого ими обобщения не идентична. Именно полуантропонимы-квалификаторы, передающие различные классификационные характеристики референта, отличаются от полуантропонимов-идентификаторов, выражающих усиленное, форсированное отождествление референта по некоторому признаку более обобщенной отражательной семантикой [Блох, Семенова, 2001, с. 129].

Функциональное назначение полуантропонима-квалификатора состоит в выражении классификационной характеристики референта, а полуантропонима-идентификатора - в подчеркивании его индивидуализирующе-идентификационной характеристики. От­меченные семантико-функциональные свойства выделенных подти­пов полуантропонимов однократного знакового раздвоения находят выражение в их взаимодействии с артиклями: индикатором полуантропонима-квалификатора служит неопределенный артикль, а полуантропонима-идентификатора - определенный артикль.

“ Look, Avery. I’m not a Holy Roller, and I’m not shocked.” (3)

“Suddenly, to everybody’s surprise, the silent Mr. Fanthorp swung round and addressed Barbara.” (1)

Полуантропонимы активно участвуют в реализации коннотативных компонентов значений, тесно связанных с конкретным актом коммуникации, т.е. отношением коммуникантов к носителю имени, друг другу, а так же к той обстановке, в которой происходит общение. Обращение к понятию коннотации, отнесенному к высказыванию в целом, помогает выявить коннотативные значения, типичные для различных видов полуантропонимов.

Среди полуантропонимов-квалификаторов четко различаются четыре разновидности: полуантропонимы предположения, полуантропонимы неосведомленности, полуантропонимы псевдогруппового ограничения и полуантропонимы группового ограничения.

Полуантропонимы предположения и неопределенности приносят в высказывание фактуальные коннотации, которые тесно связаны с базовой номинацией, ориентированной на первичную идентификацию референта имени. Однако, в отличие от основной предметно-логической информации, передаваемой за счет актуализации базовых (классообразующих) сем, дополнительные фактуальные значения полуантропонимов отражают тот широкий жизненный фон, на котором реализуется описываемая ситуация. Иными словами возникновение фактуальных коннотаций при употреблении таких полуантропонимов-квалификаторов целиком обусловлено пресуппозиционным знанием собеседников [Блох, Семенова, 2001, с. 130].

Как известно, благодаря наличию у коммуникантов общего фона знаний оказывается возможным не разворачивать информационный потенциал антропонимов при каждом повторном употреблении имени, так как полное совпадение пресуппозиций у собеседников обеспечивает однозначную идентификацию антропонимического референта. Однако в речевом общении довольно часто возникают такие ситуации, когда предварительный фон знаний собеседников не отвечает задачам конкретного коммуникативного акта. В этих случаях актуализованное личное имя утрачивает скрытую монореферентность и на фоне сохраняющейся скрытой монореферентности приобретает ведущую псевдоклассификационную функцию. При этом именно отсутствие у коммуникантов необходимого для индивидуализации референта знания приводит к тому, что полуантропоним начинает передавать в подтексте импликативные фактуальные смыслы.

Так, полуантропонимы предположения по определению, содер­жащемуся в термине, выражают предположение говорящего отно­сительно принадлежности имени указываемому лицу. Поэтому типичной конситуацией для полуантропонима-квалификатора этой разновидности является высказывание вероятностной модально­сти, в котором полуантропоним не эксплицирует, а лишь импли­цирует предположительную единичную референтную отнесенность имени, как в следующем примере:

“ Did a woman see you some time today? A Nelly Conway?” (1)

Полуантропонимы неосведомленности имплицируют отсутствие у коммуникантов каких-либо предварительных сведений о носителе имени, причем в одних случаях этими сведениями не располагает сам говорящий, в других – лишь слушающий, в-третьих – оба собеседника.

“ The night clerk remembered that the victim asked about a Rachel James, who checked in five minutes before the victim and paid cash.” (3)

Итак, из сказанного видно, что для полуантропонимов неосве­домленности типичной фактуальной коннотацией является указа­ние на отсутствие у коммуникантов предварительного фона зна­ний о носителе имени, которое сопровождается одновременным отражением в подтексте несущественности самого факта информа­тивной недостаточности личного имени.

Однако потребность в употреблении полуантропонима неосве­домленности может возникнуть и тогда, когда собеседники (или один из них) сознают, что имеющиеся у них сведения о носителе имени не обеспечивают его индивидуализацию в конкретных усло­виях ситуации. Коннотативный смысл, имплицируемый такими транспонированными именами — “полуантрононимами недостаточ­ной осведомленности” - передает неудовлетворенность коммуникантов имеющимися в их распоряжении сведениями о референте. Например:

“ Yes, a Mr Clark had called yesterday, but he said he was flying on to Los Angeles.” (4)

В отличие от полуантропонимов предположения и полуантропонимов неосведомленности, полуантропонимы псевдогруппового ограничения и полуантропонимы группового ограничения реализуют оттенки не фактуальной коннотации, а типизирующие и оценочные созначения.

Так, полуантропонимы псевдогруппового ограничения, как бы репрезентируя группу людей (реально не существующую), сообщают о таких характеристиках референта, на основе которых создается образ человека определенного типа. Например:

“ If you are a Napoleon you will play a game of power, if you are a Leonardo, you’ll play for knowledge: the stakes hardly matter.” (1)

В приведенной диктеме, имеющей ярко выраженную квалификативно-дискриптивную направленность, открытая псевдополиреферентность полуантропонимов проявляется в их соотнесении с гипотетическим рядом однотипных референтов. Вместе с тем типизация образа героя осуществляется параллельно имплицируемой фоновой идентификации носителя имени. Классификационные возможности полуантропонима-квалификатора подкрепляются контекстной экспликацией двух линий сопоставления: адресата “you” и Наполеона и “you” и Леонардо, и находят формальное выражение в детерминации транспонированных личных имен неопределенным артиклем, то есть артиклем относительного обобщения.

Если полуантропонимам псевдогруппового ограничения свойственны типизирующие созначения, то полуантропонимам группово­го ограничения - оценочные коннотации (модально-этические, интеллектуальные, социальные и т.д.): они передают характери­стику референта, относя ее к отличающейся этой характеристикой определенной группе людей (семье, роду, коллективу и т. п.). Например:

“ He married a Morolto in 1930.” (3)

К полуантропонимам группового ограничения можно также отнести случаи, когда один предмет какой-либо известной марки представляет целый класс себе подобных предметов, как в следующих примерах:

“ Three Mercedeses, a BMW, and a Jaguar were scattered through the parking lot.” (3)

“He ignored the crowd and went to the freezer, where he picked up a Heineken, removed the top and took a long drink.” (3)

Возникая на базе описания качеств носителя имени, транспонированные имена данной разновидности параллельно фоновой идентификации своих референтов выполняют в художественном тексте характерологическую функцию.

Полуантропонимы-идентификаторы, как отмечалось выше, осу­ществляют подчеркнутую идентификацию референта личного име­ни на основе экспликации его индивидуализирующей характерис­тики. Полуантропонимы-идентификаторы употребляются значитель­но реже, чем полуантропонимы-квалификаторы, но наиболее частотными случаями их использования являются употребление собственного личного имени в generic plural, то есть когда семья или какой-либо коллектив обозначается в целом. Например:

“ But they’re not the Gestapo.” (3)

Конкретное назначение гипертрофированной идентифицирующей функции полуантропонимов-идентификаторов всецело определяется контекстом. Например:

“ The most exiting thing for a young man was my hostess – the great Lilian Portway.” (1)

В анализируемой диктеме условием употребления полуантропонима-идентификатора является наличие широкого контекста, обеспечивающего однозначную эмфатическую идентификацию носителя имени: полуантропоним выступает в качестве средства обозначения уникального в своей данности индивидуума, передавая при этом такие положительные эмоционально-оценочные коннотации, как выражение говорящим почитания, преклонения, восторга. Полуантропонимы этой разновидности можно условно назвать полуантропонимами- “уникумами”. Следует отметить, что полуантропонимы-“уникумы” имеют ограничение на атрибутивное развертывание: они принимают только интенсифирующие определения типа “great”, “famous”.

Все изложенное выше позволяет заключить, что уникальные индивидуализирующие свойства личных имен определяются спе­цификой их семантики, проявляющейся в идиолектной и конситуативной связанности ее компонентов. Эта специфика объясняет безартиклевое употребление стилистически нейтральных личных имен.

В то же время указанное семантическое своеобразие антропо­нимов обусловливает их экспрессивное использование, в основе которого лежит одновременная реализация двух функций: инди­видуализирующей и характеризующей. Подобное совмещение функций является следствием функциональной транспозиции лич­ного имени, превращающей его в полунарицательное имя, или “полуантропоним” - контекстуальный выразитель смешанных лексико-грамматических свойств.

Смешанная номинативная природа полуантропонимов находит выражение в их отношении к категории артиклевой детерминации. Детерминация полуантропонимов однократного знакового расщеп­ления неопределенным и определенным артиклем отражает их разбиение на два семантико-функциональных подтипа: полуантропонимы-квалификаторы (передающие классификационную характеристику референта) и полуантропонимы-идентификаторы (передающие интенсивную индивидуализирующую характеристику референта).

Полуантропонимы активно участвуют в текстообразовании. Они свободно сочетаются с атрибутами, создавая атрибутивные полуантропонимические синтагмы. В зависимости от конкретных условий ситуации и текста разновидности безатрибутных полуантропонимов, а также их атрибутивные модификации передают различные коннотативные значения, повышающие степень образности в отражении действительности. Богатые стилистические возможности полуантропонимов обуславливают их эффективность как средств построения экспрессивно насыщенного текста.


Литература:

1. Блох М. Теоретические основы грамматики. - М., “Высшая школа”, 2000, 159с.
   
2. Блох М.Я., Семенова Т.Н. Имена личные в парадигматике, синтагматике, прагматике. – М., “Готика”, 2001, 194с.
   
3. Некоторые вопросы английской филологии. Выпуск 3. – Челябинск, ЧГПИ, 1972, 141с.
   
4. Никонов В.А., Стратанович Г.Г. Этнография имен. – М., 1971
   
5. Проблемы языкознания и теории английского языка. Сборник трудов. Редакционная коллегия: проф. И.Г. Кошевая, доц. М.Я. Блох, доц. В.В. Гуревич, к.ф.н. Н.Е. Южина. - М., МГПИ, 1978. Выпуск 4, 129с.
   
6. Barmina L.A., Verkhovskaya I.P. Learning to Use Articles
   
7. Galsworthy, John “The Forsyte Saga. The Man of Property”
   
8. Grisham, John “The Firm”
   
9. Knebel, Fletcher, Bailey, Charles “Seven Days In May”
   

Сарычева Г.В.

(АКИПКРО, г. Бийск);

научный руководитель – д.фил.н., проф. Е.Б. Трофимова

Внутренние свойства категории

определенности – неопределенности


Из других грамматических категорий существительного довольно широко, но отнюдь не во всех языках, распространена категория определенности – неопределенности, обычно выражаемая артиклем, который в английском языке является служебным словом [Маслов, 1975, с.207].

Большинство грамматистов (Блох М.Я., Ильиш Б.А. и другие), говоря о значении артикля, склоняются к мнению, что артикль представляет категорию определенности – неопределенности. Морфологическая функция артикля заключается в том, что он является показателем имени существительного. Синтаксическая функция артикля заключается в том, что он определяет левую границу аттрибутивного словосочетания.

Основной семантической функцией артикля, как указывает С.Д. Кацнельсон, является актуализация понятия; иначе говоря, артикль соотносит то или иное понятие с действительностью, представленной в каком-либо тексте [Ильиш, с.31]. В отрыве от текста эти единицы не имеют соотнесенности с действительностью. Актуализация, возникающая при употреблении артикля, отличается тем, что она отражает субъективное задание говорящего (пишущего). Говоря о субъективности употребления артикля, следует указать на возможность использования его в художественной литературе для того, чтобы ввести читателя сразу в данную обстановку как знакомую, без предварительных пояснений.

Пожалуй, в большей мере, вопроса о семантическом содержании самих исходных понятий «определенность – неопределенность» предмета касаются логико-семантические работы, что вполне естественно, поскольку данные значения возникают и функционируют только на уровне высказывания (и вообще текста); собственно языковые исследования ограничиваются указанием на выделяющую и классифицирующую функция артиклей или же, как это характерно для работ семиотического направления, прямо или косвенно связывают эти понятия с денотативным и сигнификативным значениями самого существительного. Мы рассмотрим некоторые возможные подходы к проблеме описания данной категории в пла­не “семантического согласования” детерминативов с существительным и в плане соотношения их значений с категориями модаль­ности (модальной рамки предложения) и пресуппозиции, а так­же с категорией числа (количества вообще) [цитируется по Гуревичу, 1978, 24].

Нас будет интересовать, как именно происходит выделение предмета (переход от неопределенности к определенности описываемого предмета), поэтому мы будем брать определенный артикль вместе с называнием тех признаков, которые и дают право на использование этого артик­ля “в первый раз”, - в высказывании, непосредственно следую­щем за высказыванием с неопределенным артиклем при том же существительном.

Обратим внимание на ряд интересных фактов, в общем, вполне известных и нередко отмечаемых. Во-первых, денотативное значение (понимаемое как непосредственная соотнесенность с одним конкретным референтом, а не с понятием о классе подобных) имеется только у существительных, а не глаголов и прилагатель­ных. Более того, оно есть только у конкретных и вещественных существительных, тогда как возможность абстрактного существи­тельного принимать определенный артикль на деле оказывается “фикцией”. Во-вторых, известно, что слово может сохранять денотативную соотнесенность с тем же самым предметом при последова­тельном снятии специфических, дифференциальных признаков и замене их более общими, родовыми: ср. Nick smiled - The boy smiled – The child smiled, etc. Это опять-таки указывает на то, что значение определенности не взаимодействует непосредственно с признаковыми семами в значении существительного; парадокс, однако в том, что определенность предмета создается именно вследствие указания каких-то специфических для него признаков, выделяющих его из класса. Кроме того возникает вопрос: до каких пределов можно опускать дифференциальные признаки при сохранении той же референтной соотнесенности [Гуревич,1978, с.25].

В принципе процесс наращивания более специфических, видовых признаков при описании предмета еще не приводит к его определенности (к появлению определенного детерминатива); класс предметов сужается, однако это все-таки класс, а не предмет, выделенный из класса каким-то специфическим признаком. Значение определенности (выделенности из класса) в логико-семантических исследованиях описывается как основанное на двух пресуппозициях (т.е. возникающее из двух соответствующих предшествующих высказываний): существования объекта и единственности объекта. Так, например, The pencil on the table is red основывается на предшествующих высказываниях: “на столе есть карандаши” и “на столе только один карандаш”. Можно упростить описание пресуппозиций для высказывания с определенным детерминативом (The pencil on the table is red), сведя их к одному суждению о единственности предмета с данными признаками (“Только один предмет имеет признаки “на столе” и “карандаш”). Совокупность признаков (“быть на столе”, “быть карандашом”) уникальна, т.е. встречается всего один раз в данной ситуации: именно благодаря уникальности данного набора признаков мы и можем в последующем высказывании перейти к использованию определенно­го детерминатива (“тот карандаш, который на столе” = “то, что умеет уникальный набор признаков “на столе” и “карандаш”).

Впрочем, единичность предмета, как условие для перехода к определенности, есть лишь частный случай: важна вообще количественная ограниченность предметов с указанным набором признаков. Так, высказывание “На столе пять (несколько) карандашей” также позволяет в следующем высказывании использовать дейксис: “те пять (или несколько) карандашей, что на столе”. Понятие количественного предела составляет основу ка­тегории определенности. [Гуревич, 1978, сс. 26-27].

Вернемся к высказыванию There is only one pencil on the table и обратим внимание на то, что данный предмет уже выделен набором признаков из класса подобных предметов, т.е. здесь, несмотря на отсутствие определенного артикля, предмет представлен как вполне определенный, отличающийся от всех других. В этом высказывании уникальность признаков составляет само утверждение (т.е. входит в модальную рамку высказывания и составляет его рему), тогда как в возможном последующем вы­сказывании The pencil on the table is red сообщение о наличии данных уникальных признаков войдет в пресуппозицию (и бу­дет составлять тему данного высказывания). При всей пестроте в описании понятия пресуппозиции у разных исследователей общим является понимание ее как такой части высказывания, которая не подвергается воздействию модальных модификаций высказывания, т.е. следовательно, воспринимается нами как нечто заранее известное, следовательно, “утвержденное” в предшествующем высказывании [Гуревич, 1978, с. 29].

Отличие пресуппозиции от модальной рамки высказывания, следо­вательно есть отличие временное: модальная рамка указывает на отношение говорящего в момент речи, пресуппозиция - в мо­мент, предшествующий ему (в момент, когда произносилось предшествующее высказывание, на основе которого строится высказывание).

Подчеркнем, что речь идет не о времени самого называемо­го в предложении события, а о времени выражения отношения к событию: отношение (уверенность или сомнение) говорящего к называемому словесно событию в момент произнесения именно данного высказывания образует непосредственную модальную рамку этого высказывания; указание на отношение к иному событию в предшествующий момент образует пресуппозицию. Важно отметить, что пресуппозиция не просто “подразумевает” предицирование каких-то признаков предмету в предшествующем высказывании, но прямо выражает эту информацию с помощью дейктических элемен­тов: их значение и заключается в сообщении о том, что ранее было уже сделано утверждение о наличии определенных уникаль­ных признаков у предмета. Особенность “лексического” значения определенного артикля, и его несамостоятельность, заключается именно в том, что артикль несет в себе модальное отношение к тому, что названо в именной фразе, причем указывает, что это модальность не данного, а предшествующего высказывания. С этим связан и тот факт, что артикль приобретает смысл только на уровне высказывания и в соединении с конкретной именной фразой, что его содержание есть указание, а не называние явле­ний, что его функция - анафорическая и т.п. [Гуревич, 1978, сс. 28-30].

В сочетаниях существительного с недейктическими словами обязательно происходит семантическое согласование компонентов значений обоих слов: так, в сочетании “толстая книга” ат­рибут уточняет сему “предмет” (т.е. нечто, имеющее пространст­венные измерения), входящую в значение существительного; в “книга об искусстве” уточняется сема “содержать информацию о чём-либо”, также входящая в состав значения слова “книга”. В со­четаниях существительного с детерминативом подобного семанти­ческого согласования не происходит. Детерминатив лишь указы­вает на то, что приписанный предмету признак является в данной ситуации уникальным, т.е. указывает на признак любого возмож­ного признака, не взаимодействуя с самим конкретным содержанием признака. Отсюда и возможность замены конкретных признаков при сохранении денотативной соотнесенности существительного: важно лишь, чтобы заменяемые наборы признаков были уникальны по отдельности (т.е. чтобы каждый из них по отдельности мог выделять предмет из класса подобных) и чтобы они приписывались одному и тому же предмету.

Выше был описан переход от высказывания с неопределенным членом (There is a pencil on the table) к высказыванию с определен­ным (The pencil on the table is red). Возможен и иной подход к описанию противопоставления “определенность - неопределенность”, при котором за исходное берется высказывание с определенным детерминативом, а значение неопределенности выводится из него в результате преобразования модальности высказы­вания. Высказывания с неопределенным детерминативом представляют собой суждения возможности, а с определенным - суждения действительности (в нашей терминологии - модальность “несомненно”). Тем самым противопоставление определенность - неопределенность сводится к противопоставлению модальности высказываний.

Важно отметить, что пресуппозиция может содержать только определенный детерминатив, т.е. восходить к высказыванию с модальностью “несомненно (невозможно)”, но не с модальностью “возможно” [Гуревич, 1978, сс. 34-36].

В значениях “определенности” и “неопределенности” нельзя не заметить наличия субъективного элемента — указания на гово­рящего субъекта. Еще Ш. Балли обратил внимание на то, что “когда говорят о нескольких собаках, то число собак бывает или неизве­стно, или не выражено, но оно не неопределенно” [Гуревич, 2003, с.19]. Иными словами, в объективной реальности “неопределенных” объектов не существует; их неопределенность есть плод нашего сознания — она отражает либо наше незнание, либо нежелание уточнять, неважность уточнения для говорящего и т.п. Неопределенный артикль включает компонент “неуверен­ность говорящего” (“может быть”), а, следовательно, и скрытое указание на говорящего и его речевой акт. Определенный артикль отсылает к высказыванию, которое предшествует данному, и тем самым опять-таки неизбежно включает сообщение о наличии дан­ного речевого акта и говорящего субъекта. Напомним при этом, что определенный артикль сообщает лишь о том, что предмет был как-то выделен из класса в предшествующем высказывании, но не называет никаких конкретных отличительных признаков предмета. Иначе говоря, грамматическая определенность не отражает самих объективно существующих, внутренне присущих предметам индивидуальных отличий она отражает лишь тот — субъективный — факт, что об этом предмете уже велась речь.

Собственное имя, как и определенный артикль, также включа­ет пресуппозицию “ранее были названы отличительные признаки объекта”, т.е. содержит анафорический компонент (отсылку к прошлому высказыванию). Как и в случае с артиклем, эта пре­суппозиция не называет самого отличительного признака, одна­ко в отличие от артикля, отсылающего лишь к предшествующей части того же текста, анафора в содержании собственного имени не имеет такого ограничения: объект мог быть выделен и в ситу­ации весьма отдаленной от нынешней. Так, имя E.Hemingway не про­сто обозначает “человека с данной фамилией”, а ассоциируется в нашей памяти с какими-то прошлыми речевыми (текстовыми) ситуациями, где данный писатель был как-то выделен из класса — например, “тот, кто написал “Прощай, оружие”; эти ассоциатив­ные признаки подобны уточняющим определениям при существи­тельном с определенным артиклем. Связать название с объектом без посредства какого-то предыдущего высказывания о его отличительных признаках вообще невозможно. Поэтому вряд ли обосновано широко распространенное представление о том, что собственное имя соотносится с объектом “напрямую”, а не че­рез понятие: эта связь создается именно понятием, заклю­ченным в анафорической отсылке — так же как это происходит при сочетании нарицательного существительного с определен­ным артиклем. При этом для собственного имени (как и для оп­ределенного артикля) неважно, каковы сами эти признаки, по­скольку они не включаются в содержание указательной отсыл­ки, и потому всякое дополнительное наращивание признаков (“автор “Прощай, оружие” и т.п.) не меняет существа связи имени с объектом. Важно, что, слыша собствен­ное имя, мы “переводим” его для себя, связывая с каким-то заранее известным конкретизирующим описанием или зритель­ным образом [Гуревич, 2003, сс. 16-17].

С понятиями “определенности—неопределенности—обобщен­ности” неизбежно связано также понятие референтности слова, т.е. его соотнесенности с предметом. Нередко исследователи раз­личают:

• референтные (т.е. соотнесенные с конкретным единич­ным объектом) употребления существительного; ср. “The house is not big (т.е. вполне конкретный дом,); There is a house near the river (т.е. какой-то, пока еще не определенный, но уже выделенный из класса дом);
  
• употребления нереферентные, не соотнесен­ные ни с каким реальным объектом; ср. I want to buy a house (т.е. какой-нибудь дом); You may take any book (т.е. любую книгу,); A (The) dog is a domestic animal (т.е. собака вообще; животное вообще)”.
  

Отметим, что признать какое-то употребление суще­ствительного “нереферентным” означает признать, что существи­тельное в этом употреблении не обозначает никакого объекта дей­ствительности, а, следовательно, обозначает лишь понятие о предмете. Существительное при любом употреблении обязательно соотносится с объек­тами, составляющими класс, т.е. обозначает предметы, а не только понятия о предметах; иначе говоря, существительное в речи все­гда референтно.

Таким образом, логичнее будет полагать, что существитель­ное с любым детерминативом (в том числе и с нулевым) всегда имеет предметную соотнесенность, а именно обозначает либо весь класс объектов (обобщенное значение), либо часть элементов класса (значения неопределенности и определенности). Роль артиклей, по-видимому, как раз и заключается в придании существительному предметной соотнесенности, т.е. в добавлении к обозначению признаков класса (понятие, сигнификативное значение слова) сообщения о коли­честве обозначенных словом элементов класса (“один”, “более одного” или “все”). Видно, что именно количественная характеристика является основой для возникновения значений “неопределенности — определенности — обобщенности” и воз­никновения предметной соотнесенности слова [Гуревич, 2003, сс. 19-21].


Литература:

Блох М.Я., Семенова Т.Н. Имена личные в парадигматике, синтагматике, прагматике. – М., “Готика”, 2001, 194с.

Гуревич В.В. Теоретическая грамматика английского языка /сравнительная типология английского и русского языков. - М., 2003

Гуренко Л.И. Неопределенный артикль – маркер единичной расчлененности значения имени существительного. – Одесса, 1978

Проблемы языкознания и теории английского языка. Сборник трудов. Редакционная коллегия: проф. И.Г. Кошевая, доц. М.Я. Блох, доц. В.В. Гуревич, к.ф.н. Н.Е. Южина. - М., МГПИ, 1978. Выпуск 4, 129с.

Семенова Т.Н. Антропонимическая индивидуализация: когнитивно-прагматические аспекты. М., Готика, 2001

Barmina L.A., Verkhovskaya I.P. Learning to Use Articles. - M., 1989

Сенченко Т.А.

(БПГУ имени В.М. Шукшина, г. Бийск);

научный руководитель – д.ф.н., проф. М.Г. Шкуропацкая