Вестник филологического факультета ИнгГУ

Вид материала

Документы

Содержание УДК 81'44’115: 811.112.2’351.42 Дагиров М.Ш. НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ КОНТРАСТИРОВАНИЯ Dagirov M.S. SOME CONTRASTIVE ASPECTS OF THE LANGUAGES with different structure (based on Chechen and German texts) 3. Людвига йист а ца хуьлуш Iаш яра 10. Давыдов веха вахара ведда

Подобный материал:

• Программа Москва 2006 организационный комитет: Сопредседатели: д п. н., профессор,, 233.48kb.
• Шмакотина Ольга Владимировна студентка Филологического факультета Забггпу фунтусова, 1179.13kb.
• Программа курса Махачкала ипц дгу 2002 Печатается по решению редакционно-издательского, 411.91kb.
• Библиографи ярабочая программа и методичские рекомендации для студентов 2 курса одо, 1215.82kb.
• Учебное пособие для студентов-иностранцев, обучающихся на втором курсе филологического, 725.02kb.
• Учебная программа по дисциплине «общая психология» ( по выбору) для студентов Iкурса, 281.6kb.
• Учебно-методическое пособие предназначено для филологов и студентов отделения журналистики, 304.58kb.
• Пособие для преподавателей русского языка, ведущих занятия с иностранными студентами,, 4956.75kb.
• Курс направление «Книжное дело» утверждаю декан филологического факультета В. М. Акаткин, 35.64kb.
• Учебной дисциплины История Финляндии (программа курса лекций для студентов исторического, 419.9kb.

УДК 81'44’115: 811.112.2’351.42

Дагиров М.Ш.

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ КОНТРАСТИРОВАНИЯ

РАЗНОСТРУКТУРНЫХ ЯЗЫКОВ

(на материале чеченских и немецких текстов)

Статья посвящена исследованию некоторых деепричастных форм выражения временных отношений в чеченском языке и выявлению их немецких функционально-семантических эквивалентов. По мнению автора, контрастивное изучение вайнахских языков поможет провести более детальный анализ темпорально-аспектуальной структуры чеченского (а также и близкородственного ингушского) языка. Такое изучение должно внести дополнения и уточнения по вопросам о функциональных особенностях данных категорий в родном языке исследователя.


Ключевые слова: деепричастие, функционально-семантические эквиваленты, временные формы, таксис.

Dagirov M.S.

SOME CONTRASTIVE ASPECTS OF THE LANGUAGES with

different structure

(based on Chechen and German texts)

The article is focused on the research of some verbal adverb forms expressing time relations in Chechen language and reveals their German functional and semantic equivalents. On author’s opinion, the contrastive research of vainakh languages will promote more detailed analysis of temporal and aspect structure of Chechen language (and closely related Ingush language as well). Such research will contribute some additions and adjustment to the theory of functional peculiarities of these categories in the author’s native language.


Keywords: a verbal adverb, functional-semantic equivalents, time forms, taxis.


Как известно, контрастивная лингвистика получила за последние десятилетия бурное развитие в нашей стране и за рубежом и имеет уже свои традиции сопоставительного изучения иностранных языков на фоне родного языка. Она занимает сегодня прочное место в мировом языкознании и дает ценные результаты не только в познании иностранного языка, но и в более глубоком изучении родного языка исследователя. Взгляд на свой язык через призму другого языка позволяет открыть в нем некоторые важные детали, которые могут ускользнуть от внимания исследователя при монолингвальном его описании. Предметом научного исследования разноструктурных языков должно, на наш взгляд, являться установление как функциональной (содержательной, касающейся значения) эквивалентности, так и системной (касающейся стороны выражения, формы).

Научные исследования, посвященные сопоставительному изучению вайнахских и иностранных языков, начаты сравнительно недавно, и здесь можно назвать лишь несколько работ по этой тематике: К.Д. Хамурадова, которая проводит сопоставительный анализ фонемного состава чеченского и немецкого языков, кандидатскую диссертацию М.Ш. Дагирова, посвященную сопоставлению форм прошедшего времени в чеченском и немецком языках [12] и кандидатскую диссертацию Н.М. Барахоевой, где так же исследуются формы прошедшего времени ингушского и немецкого языков [5]. Не достаточно большой интерес к сопоставительному изучению вайнахских языков с другими языками можно объяснить тем, что сам эти языки требует более детального изучения, особенно в плане теории языка. Отметим, что исследование различных аспектов в структуре чеченского языка также начато сравнительно недавно (см: [25], [14], [31], [18], [16], [29], [26], [27] и др.). Многие публикации в этих и других работах носят, в основном, описательный и даже противоречивый характер. В них, например, не прослеживается ни терминологического единства в названиях форм времени, ни единства в отношении их количества, а вопрос о виде все еще остается не до конца разрешенным (см.: [14: 480-485]; [18: 25-67]; [31:154-164]; [26:183 – 190] и др.

Контрастивное изучение вайнахских языков поможет, на наш взгляд, провести более детальный анализ темпорально-аспектуальной структуры чеченского (а также и близкородственного ингушского) языка. Такое изучение должно внести дополнения и уточнения по вопросам о функциональных особенностях данных категорий в родном языке исследователя.

В настоящей статье мы делаем попытку рассмотрения некоторых деепричастных форм выражения временных отношений в чеченском языке и выявляем немецкие функционально-семантические эквиваленты этих форм времени. В литературе по вайнахским языкам указывается, что деепричастные формы обозначают порядок следования называемых ими действий во времени, т.е. предшествование, одновременность, следование по отношению к моменту речи. В своих дальнейших рассуждениях мы будем использовать термин «таксис», который был впервые введен в оборот Р.О. Якобсоном и успешно используется в современном языкознании (см. [30]; [7: 70-98] и др.).

Для сопоставительных исследований материалом могу служить имеющиеся официальные переводные тексты на чеченском и немецком языках. Поскольку прямых переводов с чеченского на немецкий и наоборот нет, мы используем произведения русской художественной прозы и их переводы на данные языки. Если переводы обладают высокой степенью смысловой эквивалентности (что на самом деле имеет место в официальных переводах), то один из них (в нашем случае чеченский вариант) можно рассматривать как исходный текст сопоставления, а второй (вариант на немецком языке) – как второй текст сопоставления. Разумеется, что степень привнесения в исследовательский материал субъективных факторов, таких как влияние на переводы структуры русского языка, индивидуальные творческие способности двух разных переводчиков и тому подобное увеличивается, но иного выхода для применения сопоставительно-переводного метода, пока назвать трудно. Исследования подобного рода помогут пополнить типологическое описание чеченского и немецкого языков, а также учебные курсы теории и практики перевода и курс контрастивной лингвистики.

В вайнахских языках, как мы уже отметили выше, имеются специальные формы выражения временной соотнесенности действий. Ими являются деепричастные формы и некоторые аналитические конструкции. При анализе лингвистической литературы по вайнахским языкам нетрудно заметить, что вопрос о средствах выражения значений предшествования, одновременности и следования разработан недостаточно четко. Указание на то, что специальные чеченские формы способны выражать эти отношения, мы находим в работах Ю.Д. Дешериева «Бацбийский язык» в разделе, где он говорит о сложноподчиненном предложении с придаточным времени [13]. О способах выражения временной соотнесенности действий пишет также Я.У. Эсхаджиев в исследовании, посвященном описанию сложноподчиненных предложений в чеченском языке [29:11–19]. Вопрос о способах выражения временной соотнесенности действий в «Морфологии чеченского языка» Н.Ф. Яковлева вообще не рассматривается. Не пишет об этом и Р.И. Долакова в своей работе, посвященной формам прошедшего времени в вайнахских языках [18:3 – 70]. Более подробно вопрос о временной соотнесенности действий рассмотрен в монографии Т.И. Дешериевой «Исследование видовременной системы в нахских языках» [16:116 – 158]. Этот вопрос более или менее подробно рассматривается и в монографии М.Ш. Дагирова «Сопоставительный анализ аспектуально-темпоральных отношений в чеченском и немецком языках» [12:172]. Исследователи отмечают, что чеченское деепричастие имеет свои особенности, которые во многих случаях отличают его от русского деепричастия. Так, например, существенной особенностью чеченского деепричастия является его способность обозначать предшествование действия, выражаемого им, другому действию как в случае, когда эти действия совершаются одним и тем же субъектом, так и в разносубъектной ситуации. Например: Дас ворда а йоьттина, со цIавахара – отец нагрузив (нагрузил) арбу, я поехал домой.

О своеобразии функций чеченского деепричастия, которое отличает его от деепричастия русского языка, пишет в своей статье «Отглагольные формы на -ш, -ий, и -на в функции неосновного сказуемого» В.Ю. Гиреев. В этой статье автор указывает на то, что «в нахских языках ни одна из разновидностей отглагольных форм в семантико-синтаксическом плане с русским деепричастием полностью не совпадает, хотя на основании имеющихся соответствий они и обозначаются одним термином» [11:30]. На этом основании он называет чеченские деепричастные формы «отглагольными формами». Нам представляется, что функциональное соответствие между чеченским и русским деепричастием все же имеется, что мы и попытаемся показать в рамках данной статьи.

Общим для деепричастных форм выражения временной соотнесенности действий в чеченском языке, на наш взгляд, является то, что они не выражают абсолютного времени и ориентируются на время действия глагола-сказуемого, приобретая при этом статус сопутствующего действия. Отсюда следует, что для рассматриваемых чеченских форм актуальны все положения, характерные для таксисисных отношений в разных языках. Значения одновременности, предшествования или следования действий во времени, называемые в современном языкознании термином «таксис», регулярно возникают в результате взаимодействия видовых форм. Во многих языках таксис не выступает в качестве особой грамматической категории, а объединяется в рамках одной комбинированной категории либо со временем, либо с видом. Выражение отношений таксиса рассматривается как одна из важнейших функций глагольного вида. Ю.С. Маслов пишет в работе «К вопросам сопоставительной аспектологии», что «во всех случаях, когда в высказывании присутствуют две или более глагольных форм, обладающих видовой семантикой, сопутствующие аспектуальные значения неизбежно вступают во взаимодействие и получают таксисные признаки: «одновременность» или «последовательность во времени» – «предшествование» и «следование» (более подробно о таксисе см.: [23:8 – 9].

Другой особенностью употребления чеченских деепричастных форм выражения таксисных отношений является то, что они используются одинаково и независимо от того, имеем ли мы дело в русском языке с зависимым или независимым таксисом. Рассмотрим следующие примеры:

ДогIа кара а ца дина, юха зал чувеара Владимир – догIа стол тIехь Iуьллуш дара (Дубр., 64).

Не нашед ключа, Владимир возвратился в залу – ключ лежал на столе (Дубр., 18).

2. Ешна ялаза йолу книжка схьа а эцна, учина тIера охьавуссучура неI дIа а йиллина, лами тIехула беша а йоьссина, басар хьаькхна йолу ринжи неI дIа а теттина, гIали чу хи схьаузурчана уллохь болчу Iома тIе меллашчу боларахь дIайолаелира Тоня (Болат., 39).

Тоня взяла недочитанный роман, открыла дверь на веранду, спустилась по лестнице в сад, толкнула маленькую крашенную калиточку и медленно пошла к станционному пруду у водокачки (Сталь, 39).

В примере 1 (как в чеченском, так и в русском языке) события, выраженные деепричастием кара а ца дина – не нашед, обозначают сопутствующие действия по отношению к главному действию глагола-сказуемого чувеара – возвратился и оформляют таксисное значение предшествования во времени. В обоих случаях мы имеем дело с морфологически выраженным зависимым таксисом. В чеченском варианте примера 2 все выделенные жирным шрифтом действия (за исключением последнего) выражены деепричастными формами. Действие последнего глагола дIайолаелира – пошла является главным действием, все предыдущие действия являются сопутствующими. Главное действие в чеченском языке, как и в русском, всегда оформляется финитной формой глагола. В русском варианте данного предложения все выделенные действия выражены финитными глагольными формами и являются однородными сказуемыми. Действия выстраиваются в последовательный ряд, образуя цепочку событий. Налицо независимый таксис в русском предложении и зависимый таксис в чеченском. В принципе, в чеченском предложении можно было бы во всех случаях употребить и финитные глагольные формы, но это сильно утяжелило бы стиль, так же, если бы мы в русском предложении все финитные формы цепочки действий заменили формами деепричастий.

Анализ материала на немецком языке показывает, что одним из главных функционально-семантических эквивалентов рассматриваемой чеченской формы деепричастия выступают немецкие причастия I и II и реже инфинитив I:

3. Людвига йист а ца хуьлуш Iаш яра, хIара ю аьлла хIумма а яа ца йуура цо (Дарц., 123).

Ludwiga saß schweigend da und aß fast nichts (Sturm., 199).

В рассматриваемом примере чеченское деепричастие несовершенного вида йиста а ца хуьлуш – молчала (досл. не говоря ни слова), имея статус сопутствующего действия в рамках зависимого таксиса, обозначает событие, протекающее одновременно с главным действием Iаш яра. В немецком варианте этого предложения значение одновременности соответствующих действий подчеркивается при помощи употребления причастия I schweigend. О способности немецкого причастия I выражать значение одновременности с действием глагола-сказуемого указывают многие исследователи немецкого языка (см.: [35: 110], [3:115] и др.). Немецкие причастия I и II в глубинном плане имеют значения сказуемого «второго порядка» и обладают, как и чеченское деепричастие, статусом сопутствующих действий. В плане выражения таксисного значения одновременности чеченское деепричастие несовершенного вида и немецкое причастие I проявляют значительное сходство. Сходными являются в функциональном плане и аспектуальные характеристики рассматриваемых форм. Данная чеченская форма в рамках зависимого таксиса обозначает действие, не достигшее своего предела. Особенно отчетливо это значение прослеживается у нее при сочетании с основным действием в форме несовершенного вида с подчеркнуто выраженным процессным значением. Что касается аспектуальной семантики немецкого причастия I, то, как известно, данная форма тяготеет к сфере экспликации значения недостигнутости предела действия (НДП):

4. Важа бераш, бист ца хуьлуш, цкъа Половцевга, тIаккха Яков Лукиче хьоьжуш Iара (Бай., 108).

Die anderen warteten schweigend, ihre Blicke glieten zwischen Jakow Lukitsch und Polowzew hin und her (Neuland., 229).

В приведенном примере немецкое причастие I schweigend имеет значение сопутствующего действия по отношению к глаголу-сказуемому warteten в рамках целостного периода времени. То же самое можно сказать и о чеченском деепричастии несовершенного вида бист ца хуьлуш по отношению к главному действию хьоьжуш Iара. Данное действие в чеченском языке употреблено в форме прошедшего несовершенного времени и имеет значение подчеркнутой процессности действия. В обоих языках сопутствующие действия имеют таксисное значение одновременности с главным действием и обозначают события, не достигшие своего предела.

Что касается немецкого причастия II, то исследователи отмечают его способность выражать предшествование относительно действия глагола-сказуемого [35:110]. В плане аспектуальной семантики форма причастия II при самостоятельном употреблении обладает значением достигнутости предела действия [4:33]. В нашей выборке немецкое причастие II (в адвербиальном употреблении) в качестве эквивалента рассматриваемой чеченской формы не актуализует значение предшествования. Это происходит вследствие того, что на первый план здесь выдвигаются либо различные пояснительные отношения, либо немецкое причастие имеет значение сопутствующего результативного состояния. В русском языке также отмечаются случаи, когда, например, деепричастие совершенного вида не имеет значения предшествования по отношению к глаголу-сказуемому (см.: [7: 81-82, 96-97]; [20:131] и др.). А.А Камынина указывает на то, что неактуализация русским деепричастием совершенного вида значения предшествования зависит не от вида или времени самого деепричастия, а от реалий и экстралингвистических факторов.

Таким образом, при сопоставлении рассматриваемой чеченской формы с ее немецким эквивалентом мы обнаруживаем фазовую трансформацию: чеченское сопутствующее действие в форме деепричастия несовершенного вида со значением НДП  немецкое причастие II со значением ДП, обозначающее результативное состояние или различные пояснительные отношения:

7. Василек цунна юххера дIаведира. Баьргех оьхуш хиш а долуш, юха а ведда легионераш хIун деш бу хьажа вахара иза (Дарц., 97).

Wassiljok machte sich von ihm los. Tränenüberströmt lief er aufs neue nachsehen, was die Legionäre machten (Sturm., 156).

В данном примере чеченское оьхуш хиш а долуш – заливаясь слезами выражено деепричастием несовершенного вида и имеет таксисное значение одновременности с действием хьажа вахара – побежал посмотреть. Немецкое причастие II tränenüberströmt обозначает результативное состояние, вследствие чего теряется присущее немецкому причастию II значение предшествования. Однако в обоих языках сохраняется категориальное значение данных конструкций – соотношение сопутствующего и главного действий, которое сохраняет общую временную связь действий.

В составе сложных аналитических конструкций немецкое причастие II часто приобретает значение одновременности с действием глагола-сказуемого, что позволяет ему становиться функциональным эквивалентом чеченского деепричастия несовершенного вида со значением одновременности с действием глагола-сказуемого:

8. Раймонда ладоьгIура ша ца кхеташ долчу къамеле, цуьнан маьIна хаа а гIерташ (Дарц., 111).

Reimund horchte auf die ihm unverständlichen Worte, bemüht, ihren Sinn zu erraten (Sturm., 180).

В приведенном примере чеченское деепричастие несовершенного вида гIерташ – стараясь входит в состав сложной аналитической конструкции с инфинитивной группой цуьнан маьIна хаа гIерташ – разгадать ее (речи) смысл. То же самое можно сказать и о соответствующем немецком действии в форме причасти II bemüht, которое в сочетании с инфинитивной группой ihren Sinn zu erraten образует сложную конструкцию. Как в чеченском языке, так и в немецком эти аналитические конструкции имеют статус сопутствующих действий и обозначают в рамках зависимого таксиса одновременные с действием глагола-сказуемого ладоьгIура – horchte действия.

В качестве эквивалента рассматриваемой чеченской формы выступает иногда и немецкий инфинитив I. В большинстве случаев он употребляется в инфинитивном обороте с ohne ... zu. Общепризнанно, что немецкий инфинитив I называет действие без указания лица, числа и абсолютного времени [35:101]. В.А. Жеребков указывает на то, что инфинитные (номинативные) формы немецкого глагола в сочетании с акциональностью выражают таксисные отношения [40:108-109]. Являясь функциональным эквивалентом рассматриваемой чеченской формы, немецкий инфинитив I имеет таксисное значение одновременности с действием глагола-сказуемого. Действия, выражаемые немецким инфинитивом I, мы также можем рассматривать как второстепенные, сопутствующие основному действию:

9. «…Райкомо бохучуьнга ла а ца дугIуш, колхоз юьллучу а, ялта дуьйчу а заманчохь аьрру агIор некъ схьалаьцна вара хIара» (Бай., 126).

Ohne die Direktion des Bezirkskomitees zu beachten, hat er bei der Kollektivierung und beim Einsammeln des Saatgutes eine linkradikale Haltung eingenommen (Neuland., 280).

Функционально-семантическим эквивалентом рассматриваемой чеченской формы иногда может служить и немецкая инфинитивная группа с um ... zu. Однако значение одновременности с действием глагола-сказуемого в этом случае отодвигается на второй план. В обоих языках сопоставления на первую очередь выдвигается причина или цель:

10. Давыдов веха вахара ведда, салазан йиста ляцна, когаш бохба гIерташ (Бай., 7).

Eine Zeitlang lief Dawydow, an die Seitenstange geklammert, neben dem Schlitten her, um warme Füsse zu bekommen (Neuland., 17).

Из всего сказанного выше можно сделать некоторые выводы:

1. Основным способом выражения значения одновременности событий в рамках зависимого таксиса в чеченском языке является деепричастие несовершенного вида. Общим для всех форм выражения одновременности в чеченском языке является зависимый характер действий деепричастных форм а также их ориентация на время действия глагола-сказуемого. Значения процессности и одновременности чеченского деепричастия несовершенного вида являются, по сути дела, элементами единого семантического комплекса «сопутствующий процесс» и в этом смысле полностью совпадают с основными функциями русского деепричастия несовершенного вида.

2. В плане выражения таксисного значения одновременности чеченское деепричастие несовершенного вида и немецкое причастие I проявляют значительное сходство: оба они имеют статус сопутствующего действия. Схожими по функции являются и аспектуальные характеристики данных форм: чеченское деепричастие несовершенного вида со значением НДП – немецкое причастие I, тяготеющее к сфере НДП.

3. Немецкое причастие II, являясь функциональным эквивалентом рассматриваемой чеченской формы, не реализует своего главного значения – значения предшествования относительно действия глагола-сказуемого. На первый план здесь выдвигается значение сопутствующего результативного состояния, вследствие чего во ВЯС происходят фазовая трансформация: чеченское деепричастие несовершенного вида со значением НДП  немецкое причастие II со значением ДП. Немецкое причастие II в составе сложных аналитических конструкций способно приобретать таксисное значение одновременности с главным действием и является функциональным эквивалентом рассматриваемой чеченской формы.

4. Функционально-семантическим эквивалентом исследуемой здесь чеченской формы является и немецкий инфинитив I, однако частотность таких соответствий довольно мала.


Литература

1. Арнольд И.В. Эквивалентность как лингвистическое понятие. – Иностранные языки в школе, 1976, №1. с.11-18.
   
2. Арсаханов И. Аккинский диалект в системе чечено-ингушского языка. – Грозный, 1959. – 180 с.
   
3. Балин Б. М. К методике сопоставительного изучения двух языков (на материале русского и немецкого языков). – В сб.: Вопросы грамматики английского, немецкого и французского языков: Уч. зап. Ивановск. гос. пед. ин-т. – Иваново, 1961, т.28. – С. 109 – 119.
   
4. Балин Б.М., Бурмистрова П. А., Колосова П. П., Малышкина Н. В. и др. Сравнительная аспектология русского и немецкого языков. – Калинин, Калининский госуниверситет, 1979. – 86 с.
   
5. Барахоева Н.М. Структурно-типологическая характеристика форм прошедшего времени ингушского и немецкого языков. Автореф. дисс… канд. филол. наук, М., 1993. – 16 с.
   
6. Бархударов Л. С. Язык и перевод. Вопросы общей и частной теории перевода. – М.: Международные отношения, 1975. – 239 с.
   
7. Бондарко А. В. Функциональная грамматика. – Л., 1984. – С. 70 – 98.
   
8. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола. – М.: Просвещение 1971. 239 с.
   
9. Гак. В. Г. Межъязыковое сопоставление и преподавание иностранного языка. – Иностранные языки в школе, 1979, № 3. – С. 3 – 11.
   
10. Гак В. Г. Сравнительная типология французского и русского языков. – М., 1983. – 287 с.
    
11. Гиреев В.Ю. Отглагольные формы на -ш, -ий и -на в функции неосновного сказуемого. – В кн.: Вопросы вайнахского синтаксиса. Грозный, 1982. с. 25-36.
    
12. Дагиров М. Ш. Немецкие текстовые эквиваленты форм прошедшего времени чеченского языка. Дисс… канд. филол. наук, Тбилиси, 1988. - 193 с.
    
13. Дешериев Ю. Д. Бацбийский язык. М., 1953. – 384 с.
    
14. Дешериев Ю. Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблема происхождения и исторического развития горских кавказских народов. – Грозный, 1963. – 555 с.
    
15. Дешериев Ю.Д. Бацбийский язык. М., 1953. 384 с.
    
16. Дешериева Т. И. Исследование видовременной системы в нахских языках. - М., 1979. – 271 с.
    
17. Джамбулатова М. М. Причастие в вайнахских языках. - Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М. 1975. – 28 с.
    
18. Долакова Р. И. Система прошедших времен в чеченском и ингушском языках. – Известия Чечено-Ингушского научно-исследовательского ин-та истории, языка и литературы. Том 2, вып. 2, Языкознание. – Грозный, 1961. – С. 3 – 69.
    
19. Латышев Л. К. О переводческих трансформациях. – В кн.: Методика и лингвистика. – М.: Наука, 1981. – С. 127 – 138.
    
20. Камынина А.А. Об отношении деепричастия к глаголу по признаку временного значения. – В кн.: Исследование по славянской филологии: Изд-во Московского ун-та, 1974. с. 129-134.
    
21. Комисаров В.Н. Слово о переводе. – М.: Международные отношения, 1973. 215 с.
    
22. Левицкая Т. Р., Фитерманн А. М. Проблемы перевода. – М.: Международные отношения, 1976. – 203 с.
    
23. Маслов Ю.С. К основам сопоставительной аспектологии. – В кн.: Вопросы сопоставительной аспектологии. – Л.: изд-во Ленинградск. ун-та, 1978. с. 4-44.
    
24. Мовтаев С. М. Особенности категории глагольного вида в вайнахских языках. – Махачкала, 1974. – 41 с.
    
25. Услар П. К. Этнография Кавказа. Языкознание. Чеченский язык. – Тифлис, 1888.
    
26. Халидов А.И. К определению видового инварианта чеченского глагола. - Ежегодник иберийского языкознания. - 1987. - С. 183 - 190.
    
27. Халидов А.И. Глаголы множественного действия в чеченском языке. - Русское слово № 1, Тбилиси. - 1998. - С. 53 - 64.
    
28. Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика. – М.: Воениздат, 1973. 280 с.
    
29. Эсхаджиев Я. У. Способы выражения сложноподчиненного предложения в чеченском литературном языке. – Автореф. … дис. канд. филол. наук. – Грозный, 1971. – 28 с.
    
30. Якобсон Р. О. О лингвистических аспектах перевода. – В кн.: Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. – М.: Международные отношения, 1978, № 25. – 16 с.
    
31. Яковлев Н. Ф. Морфология чеченского языка. – В кн.: Труды Чечено-Ингушского научно-исследовательского института истории, языка и литературы. - Грозный, 1960. – С. 154 – 237.
    
32. Якобсон Р.О. О лингвистических аспектах перевода. – В кн.: Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. – М.: Международные отношения, 1978, №25. 16 с.
    
33. Ярцева В.Н. Контрастивная грамматика. – М.: Наука, 1981. 119 с.
    
34. Hollander J. Versions, Interpretations and Performances. – In: On Translations New-York: Oxford Univer. Press, 1966. р. 205-231.
    
35. Moskalskaja O. Grammatik der deutschen Gegenwartssprache. – Moskau, 1983. – S. 82 – 103.
    
36. Schendels E. Deutsche Grammatik. – Moskau, 1982. – S. 42 -116.
    
37. Schmidt W. Grundfragen der deutschen Grammatik. Eine Einführung in die funktionale Sprachlehre. – Berlin, 1965. – 322 S.
    
38. Siegfried J. Schmidt. Texttheorie (Probleme einer Linguistik der sprachlichen Kommunikation). – Wilhelm Fink Verlag München, 1976. – 184 S.
    
39. Sternemann R. Konfrontative Linguistik und Einzelgrammatik. – Deutsch als Fremdsprache, 1973, Heft 3. S. 156-159.
    
40. Wunderlich D. Tempus und Zeitformen im Deutschen. – München, 1970. 358.
    
41. Zerebkov V-A. Das Verb. – Moskau, 1977. - 191 S.
    

Литературные источники

(в алфавитном порядке сокращений)

Бай. – Шолохов М. ТIекIел тоьхна бай. Нохчпачхьалкхиздат, Соьлжа-ГIала, 1939. 170 с.

Бер. – Горький М. Бералла. – Нохч-гIалгIайн книжни издательство, 1960. 337 с.

Болат. – Островский Н. Муха дахчалора болат. – НохчгIалгIпачхьалкхиздат, Соьлжа-гIала, 1940. 335 с.

Дарц. – Островский Н. Дарцо бинарш. – Чечинггосиздат, Грозный, 1941. 178 с.

Дубр. – Пушкин С.С. Дубровский. – НохчгIалгIпачхьалкхиздат, 1939. – 67 с.

1960. 170 с.

Dubr. – Puschkin A. Dubrowskij. – Aufbau-Verlag Berlin, 1963. 136 S.

Kind. – Gorki M. Meine Kindheit. – Aufbauverlag Berlin, 1961. 302 S.

Neuland. – Scolochow M. Neuland unterm Pflug. – M., Progress, 1965. 458 S.

Stahl. – Ostrowski N. Wie der Stahl gehärtet wurde. – Verlag für fremdsprachige Literatur, Moskau, 1947. 280 S.

Sturm. – Ostrowski N. Die Sturmgeborenen. – Verlag für fremdsprachige Literatur, Moskau, 1947. 290 S.