Ящик Пандоры, или Время задавать вопросы, и время

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12
Глава 8

Женя


На следующий вечер я снова сидел у Алины и слушал продолжение ее рассказа. Тот вечер был менее удачен: рассказ прерывался телефонными звонками клиентов, трижды пришлось пережидать их приход в ставшей уже для меня привычной смежной комнате. Но мое терпение было вознаграждено, и в перерывах между неизбежными препятствиями я с удовольствием погружался в ее исповедь.


- Я рискую показаться неоригинальной, и все же скажу банальную вещь: университетские годы были для меня самыми интересными. Мне удалось поступить в Московский университет, и студенческая жизнь стала для меня родной стихией. Занятия, долгожданные перерывы, собрания, встречи и вечеринки втянули словно водоворот. Парни засматривались на меня, но моя душевная рана была еще очень свежа.

Кстати, вы, мужчины, малоинициативны, неизобретательны и скушны в своих попытках познакомиться с женщиной. Очень многие вообще трусливы. Вы вздыхаете, увидев красивую девушку или женщину, долго провожаете ее взглядом, и уходите с сожалением по своим делам. А подойти к ней и пробудить к себе ее интерес необычным поступком или фразой слабо, а?

Еще как слабо! Разве она была не права? Но лишь немногие из нас способны сразу вслух признать чью-то правоту, которая нам не по нраву. Я - не исключение из правила.

- Не вы ли сами виноваты в этом, превращая мальчиков в маменьких сыночков? Лишь только небольшая часть женщин воспитывает своих мальчиков настоящими мужчинами и раскрывает перед ними секреты женского сердца и способы его покорения. Куда уж нам! - все более раздражался я, неосознанно демонстрируя слабость своей позиции и одновременно подстраиваясь под ее тон. – Вы же любите высоких, стройных, мужественных и преимущественно голубоглазых атлетов. А что же делать таким как я?

- Не преувеличивай. Женщины увлекаются и интересными, обаятельными личностями. Запомни: одинокая женщина, а иногда и неодинокая, -лукаво улыбнулась она, - мечтает, чтобы ее завоевали, и желательно, чтобы это произошло не совсем банально. Мне кажется скушноватым знакомство, устроенное общими знакомыми или родственниками. Хочется, чтобы оно происходило в естественной обстановке – на работе... м-да, конечно же не на такой... на улице, да где угодно!..


- Студенты-первокурсники только поедали меня своими взглядами, но не проявляли никакой инициативы. Я догадалась, что они почувствовали во мне внутреннее психологическое препятствие. Один из них все же показался мне более настойчивым. Он не отходил от меня, на лекциях сидел рядом и почти без перерыва рассыпал шутки и остроты, привораживая меня и привлекая симпатии окружающих. Женя казался идеально подходящим для моей склонности играть и флиртовать с парнями. Кстати, он не относился к голубоглазым атлетам; у него была ладная фигурка, привлекательное открытое и еще совсем юное лицо. Вобщем, почти подросток. Он же поступил на биологический факультет сразу после школы, а я – только через год, и потому была старше его на года полтора. Только на втором курсе меня стали считать его девушкой, и ребята-однокурсники сменили свои страстные взгляды на шутливые дружеские заигрывания. Впоследствии я заметила, что некоторые из них продолжали вздыхать и засматриваться, но открыться мне уже не хотели, чтобы не нарушить мужскую солидарность, основанную на неписаных джентльменских правилах дружбы парней-однокурсников. Мы встречались с Женей в основном в университете и на студенческих вечеринках, и я играла с ним всласть, насмехалась и подтрунивала, а он отвечал мне остротами. Так мы развлекали себя, всю нашу группу, а иногда и весь курс.

Воспоминания о том времени, когда парни из группы смотрели на нее с обожанием, вновь возвращали лицу Алины одухотворенность и провоцирующую красоту.


- Через месяца два Женя уже не только целовался, но и неназойливо прощупывал мою фигуру; а затем пришло и время попыток соблазнения. Я же к этому этапу наших взаимоотношений еще не была готова и властно пресекала все его поползновения.

- Постой, постой, - во мне снова проснулся недоверчивый критик. – Ты была молода, сексапильна, имела уже минимальный сексуальный опыт. Ты хочешь меня убедить в том, что твое тело, уже познавшее ласки, не требовало продолжения? Разве у тебя не было таких эпизодов?

Алина снова зачастила от обиды:

- Да далось тебе это! Разве все остальное тебе ясно? Ты что зациклен на сексе?

- Нет. Но почему ты обижаешься? Что так необычно или же оскорбительно в моем вопросе? Я пишу о твоей жизни, - продолжал я мягким примирительным тоном. – и, как говорится, из песни слова не выкинешь.

- Я не сношалась безудержно и с кем попало. Ну, изредка было кое-что за годы учебы. Недостатки Жени настолько обескураживали меня, что я постоянно импульсивно искала уверенных в себе "настоящих парней". Но эти ребята, для подсчета которых хватит пальцев одной руки, были не из университетских знакомых. В основном они были связаны еще с прошлой жизнью. У меня были знакомые более взрослые ребята из окружения Юры. Но и с ними я не спала. Несмотря на то, что у них были свои девушки, они с удовольствием подвозили меня по моей просьбе на своих "телегах", преимущественно иномарках. Как я теперь догадываюсь своим женским чутьем, подобная отзывчивость была связана с испытываемым ими дефицитом девичьего обожания или же хотя бы признания их достоинств, на которые способны молоденькие девушки в своих взаимоотношениях с более взрослыми ребятами.

Моими редкими сексуальными партнерами были друзья этих друзей, которые обычно не были знакомы друг с другом. Я проявляла инициативу на вечеринках в отношении тех из них, в которых угадывала способность к молчанию, оберегающую девушку от сплетен. Возможно, в ком-то из них я ошиблась. Кто знает? С самого начала я четко давала им понять, что не заинтересована в продолжении. Оставалась у них почти до утра и, в минуты утоления голода, смотрела им прямо в глаза с определенной долей презрения, будто мстила им.

- Зачем все же они были тебе нужны?.. То есть, понятно зачем, но чем был плох Женя? Разве он не мог стать хорошим любовником?

- Он не был настоящим мужчиной. Я была им увлечена, но одновременно отчасти презирала его: он не мог сдержать слова, забывал возвращать одолженные у друзей деньги, употреблял "травку", и вообще мне казалось, что у него отсутствовало чувство собственного достоинства. Женя был балагуром, шутом, Иванушкой-дурачком в группе и на курсе. В его отсутствие ребята скучали. Даже на уроке без него становилось скушно и непривычно тихо. Один из преподавателей мог, обратив внимание на странную тишину, спросить с юмором о причине непривычного молчания и сам себе ответить: "Ах да, Григорьева нет". На первом курсе я видела перед собой совсем юного мальчика, в котором совершенно не чувствовалась мужская жилка. С Женей было весело и задорно, и веселое времяпровождение вызывало во мне большие симпатии к нему. С ними можно было играть, не задумываясь о границах. Я могла сказать при всех: "Покажи свою задницу, и я тебя поцелую", и он приспускал задорно брюки, показывая верхнюю часть попки. Но я лишь смеялась вместе с другими свидетелями этой сценки, не сдержав обещания.

Рассказывая, Алина иногда параллельно иммитировала движения и эмоции Жени, обнаруживая незаурядные актерские способности. Сценка полураздевания и демонстрации попки была разыграна очень достоверно, и хотя обошлось без натуралистических деталей, во мне даже возникло ощущение, что и я присутствовал при этом.

- Андрей, - продолжала она, - был абсолютно другим. Он вел себя как взрослый сформировавшийся мужчина, и с ним я бы не смогла себе позволить того, на что отваживалась с Женей, например, открыто флиртовать с другими или же сесть на его глазах в иномарку и укатить с кем-нибудь из друзей Юры. Весь облик Андрея свидетельствовал о том, что сотворить с ним подобное невозможно. Всю жизнь после его гибели я тоскую по нему, хочу встретить такого мужчину, но скорее всего это уже относится к области фантастики... А с Женей я проделывала такое. Конечно, он чувствовал себя уязвленным, но вместо того, чтобы властно покончить с моими выходками, раз и навсегда указав мне, что ничего подобного он больше никогда не допустит, Женя удрученно отходил в сторону и замыкался в себе, беснуясь внутри.

- Почему же ты не освободила "площадку" для других?

- Моя мама говорила то же самое... Не знаю что ответить. Скажу снова, что мне было интересно с моим юмористом, мне нравилось удерживать его в подчинении, играть им как марионеткой. Так в приколах Жени и в моем полусерьезном увлечении им прошли почти все студенческие годы. Замуж до окончания университета мне не хотелось, а Женя подходил дпя развлечений. Спать с ним мне не хотелось, потому что он раздражал меня своей нерешительностью и неопределенностью. Наши встречи распространились с университета на квартиры родителей, в которых кроме разговоров, поцелуев, объятий и контролируемых мною ласк под музыку больше ничего не происходило. Он никуда меня не приглашал. Наши взаимоотношения протекали на виду у однокурсников и наших родителей, которые привыкли к нам как к части интерьера.


- Многие недоумевали, замечая мою раздражительность: они же были свидетелями убедительных проявлений его несомненной любви ко мне. Он весь загорался при моем появлении, почти прилипал ко мне; его молодое сильное тело касалось меня при любой возможности, а глаза смотрели преимущественно в мою сторону. В годы моей учебы разрешили транслировать музыку на перерывах, и случалось, он встречал меня на выходе из аудитории извивающимися движениями тела в такт музыке. Обычно вслед за его дурачливыми извиваниями под танцевальные ритмы загорались и другие ребята, и получалось, что мой выход после лекции происходил под акомпанимент музыки и танцев. Такие сцены заводили нашу группу или чуть ли не весь курс. Но в повседневной жизни его любовь мало проявлялась в поступках. Женя был неглупым парнем, у него были интересные друзья, о чем я могла судить, говоря с ними по телефону в тех случаях, когда они разыскивали его у меня дома. Я спрашивала Женю о причинах, препятствовавших ему познакомить меня с ними.

- Кому ты не доверяешь, - допытывалась я, - мне или им.

- И тебе, и им, - ответил он. Вероятно, он действительно опасался, что я оставлю его и уйду к одному из его друзей.

- Тебе удалось выяснить какие-либо причины его инфантильного поведения? С ним что-то произошло в детстве, затавившее его чувствовать свою ущербность в чем-то? Может быть, это гены?

- Может быть, может быть, может быть... – казалось бесконечно твердила Алина, задумавшись над моими предположениями. – Не забывай также, что он употреблял "травку".

- Что же тебя удерживало с ним? – неожиданно для себя снова выпалил я свой дурацкий вопрос.

- Опять ты за свое! Женя был одним из самых интересных и обаятельных парней в группе и, может быть, на курсе. Меня очень привлекала его внешность. Я любила погружаться в его серо-зеленые глаза, с которыми контрастировали темные волосы. У него была сладкая полудетская улыбка, - вдруг улыбнулась она помимо своей воли. – Мы были самой известной парой, и этот факт глушил инициативу у других ребят. Словом, труба, замкнутый круг... Шутки, смех, поцелуи, а затем – раздражение, вспышки гнева и побеги в импортных машинах приятелей на глазах беспомощного Жени, чью волю еще больше парализовали подобные унижения.


Выпроводив очередного клиента, Алина вернулась ко мне непривычно энергичной, будто и не было у нее полчаса изматывающего сервиса. Оказалось, она собралась рассказать об одном необычном поступке своего бывшего влюбленного поклонника.

- Мне запомнилась на всю жизнь его отчаянная попытка вырваться из этого замкнутого круга. На третьем курсе нас пригласили на свадьбу. – Алина подалась вперед и опустила сложенные на груди руки, но оказалось, что она настолько спешила приступить к рассказу, что забыла застегнуть блузку, и та, освободившись от ее рук, распахнулась и открыла слегка опавшие белоснежные груди. Заметив свою оплошность, Алина быстро запахнула блузку, справилась со смущением и, продолжив рассказ, в считанные мгновения застегнула пуговицы.

- Женя приехал туда раньше. Я же любила опаздывать на все вечеринки и свадьбы, чтобы привлечь к себе внимание. Он уже почти свыкся с мыслью о моем отсутствии и потому, увидев меня, уже не отходил ни на шаг. Мы находились в пригороде Москвы, рядом с лесом, и туда, на окраину леса, Женя сумел меня увлечь. Обстановка вполне способствовала его намерениям: свадьба была в разгаре, воздух был наэлектризован любовным томлением целующихся парочек. Некоторые из них искали уединения. К тому же стремился и Женя. Там, на границе темного леса и пустоши, поросшей травой, он убеждал меня укрыться в машине одного из однокурсников и наконец-то преодолеть последнюю границу, разделяющую нас. Я не могла согласиться с такой глупостью: сплетня о нас мгновенно распространилась бы от владельца машины ко всем знакомым. Лечь с подобной мыслью в машину было равнозначно для меня занятию сексом на их глазах.

Женя был крайне огорчен, и стал утрачивать самообладание.

- Да что я должен из-за тебя заниматься онанизмом? Я уже больше не согласен ждать!

Его гнев вызвал у меня совершенно нежелательную для него реакцию: рассердившись, я становилась все более непреклонной. И тут случилось то, чего я не могла предвидеть. Женя упал на колени, клялся в своей любви, твердил, что ради любви ко мне он, в конце концов, может потерпеть без секса в машине. Наконец, он с неожиданной для него решимостью предложил мне выйти за него замуж, пообещав раз и навсегда распрощаться с наркотиками.

- Только не вздумай когда-либо обмануть меня с другим. Я этого тебе никогда не прощу. Клянусь, я тебя зарежу! – пригрозил он в исступлении. У меня не было никаких сомнений в том, что он не шутил. На моих глазах был совершен настоящий мужской поступок. Но в тот момент я так и не смогла отказаться от привычки играть чувствами своего поклонника, совершенно не щадя его самолюбия; и когда Женя снова повторил свое обещание отказаться от наркотиков, я оттолкнула его пренебрежительной реакцией:

- А мне какое дело? В конце концов это твоя проблема, а не моя!

Да, я снова сломила его, и он оставил меня, вернувшись на свадьбу. Мы были приглашены как представители жениха, а невеста и ее подруги были из Института иностранных языков. К ним-то и направился Женя. Его месть была банальной – обыкновенное демонстративное ухаживание. Он танцевал с девушками вызывающе по отношению ко мне, буквально прилипал к ним и пытался разбить их сердца обольстительной улыбкой. В электричке, на обратном пути, Женя по-прежнему не расставался с девушками, а выйдя из нее, ехидно взглянул в мою стороную и ушел провожать их в метро. Пыхтя от злости словно раскаленный чайник, я вызвала одного из своих приятелей и укатила с ним домой. Мама была очень поражена моим поступком; как же, у парня были самые серьезные намерения. Ей хотелось верить, что обещание Жени по поводу наркотиков было вполне выполнимым. Она долго отчитывала меня, неоднократно повторяя, что можно было еще хорошенько подумать по поводу свадьбы, но продемонстрировать полное безразличие в отношении его вполне серьезного обещания покончить с опасной привычкой, разве это не бесчеловечно?


Я слушал Алину, изучал выражение ее лица и размышлял, молча солидаризируясь с незнакомой мне мамой: «Как часто встречающиеся в нашей жизни на первый взгляд случайные встречи и события посылают нам особые знаки, которые необъяснимым образом предсказывают последующие события или же предлагают счастливые повороты судьбы! Но не каждому из нас дано заметить или почувствовать эти знаки. У меня не было сомнений в том, что Алине не дано было понять их, иначе трудно было объяснить, как ей, интересной и способной девушке, а ныне – молодой женщине в жизни так не везло.» Алина совершенно не подозревала о моих философских размышлениях и увлеченно продолжала слегка театрализованный рассказ.


- В университете я появилась во всеоружии: обольстительно накрашенной и одетой в открытое обтягивающее платье. Женю я упорно не замечала и беспрерывно кокетничала с парнями. Он постоянно находился на близком расстоянии от меня, страдал и дрожал от желания прикоснуться ко мне. С апреля до июня я игнорировала любые попытки примирения, презрительно отдаляя его от себя, и, сосредоточившись на учебе, сдала все экзамены на "пятерки". Он без моей помощи закончил учебный год с довольно бледными оценками. Я полагаю, что это был для него серьезный урок. Период остракизма завершился накануне следующего учебного года. На одной из лекций Женя повернул свою голову назад, в мою сторону, и на виду у преподавателя и всей группы надолго демонстративно уставился в меня влюбленными глазами. Преподаватель не выдержал.

- Как кот на сметану облизываешься... Твоя фамилия скоро станет Кривошеев! Сядь с ней рядом или позади нее и смотри себе.

Тут Женя резко развернул к себе руками голову своего соседа и впился в него длинным поцелуем. Раздался дикий смех. Все приняли шутку, и даже расцелованный парень не рассердился. Трудно было на него сердиться.

Женя снова блестяще шутил, и в этом с ним никто из нашего окружения не мог сравниться. Снова возобновились совместные сидения на лекциях, и он настолько плотно придвигался ко мне, что слышала его шумное дыхание и чувствовала все напряжение его сексуального влечения. Возобновились домашние объятия под музыку, требовавшие моего бдительного контроля.


- Было бы смешно отрицать, что нередко и во мне клокотало сексуальное влечение, и тогда я одевалась провокативно: обнажала грудь глубоким декольте и упаковывала ножки в эротичные чулки. Кстати, к тому времени наша пара превратилась в троицу. На занятиях с нами сидел один женатик. Он же после занятий заполнял инициативный вакуум Жени, приглашая нас в кино или кафе за свой счет. Жизнь била в нем ключом: его прямо-таки распирали украинские добродушие и оптимизм. «Вот увидите, - уверенно порясал он указательным пальцем, - скоро в Европе русских и украинцев будут хватать на улицах за полы одежды, прося рубли и гривны!» Однокурсники прозвали его «Батька Махно». В университете я сидела между ними. Женя обычно располагался со стороны высокого разреза в юбке, соблазнительно обнажавшего бедро. Он млел и стонал:

- Это же просто бессовестная пытка!, - и приклеивался рукой к бедру. Тридцатилетняя незамужняя преподавательница физиологии, известная своей склонностью к молоденьким студентам, в такой ситуации незаметно для себя выдавала свое тайное увлечение Женей, завистливо и настойчиво предлагая нам принять нормальное положение. Повторное замечание она уже сопровождала просьбой к Жене занять место со стороны женатика.

- Я что гомик? – отбивался он и обещал не отклоняться от урока. Когда все повторялось, она грозила удалить его с урока с последующим приглашением на воспитательную беседу.

- Опаньки! Почему все женщины любят со мной только беседовать? – парировал он и тут же мгновенно предотвращал неминуемое наказание: - Все-все, я весь во власти физиологии.

Двойной смысл его ответа вызывал неминуемый смех студентов и вынужденную улыбку преподавательницы, которая однажды уже вызывала Женю в свой кабинет на разговор тет-а-тет и, сославшись на его низкую оценку, приглашала домой, обещая безвозмездную помощь в учебе. Я ничуть не сомневалась в том, что если бы он верил в возможность сокрытия измены от меня, то его любознательность и сексуальная озабоченность привели бы его к ней в постель. Пока же он только бравировал на перерывах:

- А я все-таки соглашусь на ее помощь! Она может многому научить!

- Пожалуйста, - внешне спокойно звучал мой ответ, - но запомни, что я не пользуюсь ширпотребом.


Вероятно, к концу университета Женя все же повзрослел, хотя и не кардинально. Не думаю, что он стал намного более уверенным в себе, но, по крайней мере, уже не опасался разыгрывать меня, в чем-то копируя мою манеру игры с парнями. Однажды я обратила внимание на его необычную сдержанность, стремление отдалиться от меня. Его правая рука постоянно возникала на уровне лица, и я вскоре заметила на пальце обручальное кольцо. Выражение лица Жени было серьезным и отражало чувство вины и вынужденной предопределенности.

- Извини, мне пришлось жениться, обстоятельства принудили, - произнес он виноватым тоном повзрослевшего мужчины. Не скрою, несколько мгновений я пребывала в шоке, подсознательно вертя головой, то наблюдая за ним, то обследуя соседей, до тех пор, пока мне на глаза не попался «Батька Махно», тот единственный женатик в нашей группе. В голове у меня "включилось зажигание", и я улучшила момент, чтобы рассмотреть его правую руку. Да я не ошиблась, на его безымянном пальце белела полоска, свидетельствовавшая об исчезновении обручалки. Торжествующе указав в его сторону, я произнесла безразличным тоном:

- По мне, ты можешь жениться хоть сегодня!

К тому времени Женя стал реагировать все более агрессивно на мои даже влолне безобидные контакты с мужчинами. Он все меньше замыкался в себе, все активнее демонстрировал недовольство. Надо же мне было появиться на выходе из университета с молодым преподавателем после случайной встречи с ним именно в тот редкий день, когда Жене удалось выпросить машину у своего отца! Он сидел в машине с нашими однокурсниками, ожидая меня, а преподаватель, ни о чем не подозревая, продолжал беседовать со мной. Беседа немного затянулось, и когда у Жени сдали нервы, он неожиданно для меня сорвал машину с места и на большой скорости удалился. Понадобилось несколько дней, чтобы рассеялись следы гнева у нас обоих.

Время шло, однокурсники и преподаватели, наблюдая наши многолетние отношения, уже не сомневались в том, что мы поженимся. Я, скорее всего, была единственной, которая не разделяла их уверенность.


Глава 9

Ее Величество История


"Я не видел города с такой легкой атмосферой... Лучшие годы юности я провел в Риме, живал в молодые лета и в Вене и мог мерять духовный "климат" одинаковым масштабом: нет другой Одессы – разумеется, Одессы того времени – по мягкой веселости и легкому плутовству, витающим в воздухе, без всякого намека на душевное смятение, без тени нравственной трагедии. Я не скажу, Боже упаси, что обнаружил в этой атмосфере избыток глубины и благородства, но ведь ее ласкающая легкость именно и состояла в отсутствии какой бы то ни было традиции... Город эфемерный, как клещевина пророка Ионы, и все, что произрастает в нем, - материальное, нравственное, общественное – тоже Ионова клещевина, преходящий случай, острота, авантюра. Правда, конечно, дело почтенное, но и ложь не преступление, ибо ведь и у собеседника есть кипучее, гибкое, мгновенно вспыхивающее воображение. Добавьте еще ненасытное любопытство к тому, что принесет восходящий рассвет, всякая весть о нем – великое событие, толпа бурлит, руки взметаются ввысь, стены биржи и столики кафе сотрясаются от буйства криков. Поцелуи тоже дешевы, более чем дешевы – даром (и однако эти девушки, сколько мне помнится, все впоследствии вышли замуж и все до одной стали напористыми матронами)". Так утверждал Владимир Жаботинский, и я прочитал эти строки из его "Повести моих дней" только через лет тринадцать после моего переезда в Одессу, чтобы восхититься тому факту, что и через лет восемьдесят атмосфера приморского города не претерпела крайних метаморфоз.


Я сидел в читальном зале библиотеки Одесского университета и с сочувствием к самому себе рассматривал появившийся от длительного конспектирования мозоль на пальце. Нет, мне, как и всем другим в то время, не пришлось учиться "во французской стороне, на другой планете", но в Одессе еще можно было отыскать следы французского влияния, как впрочем и греческого, итальянского и тем более еврейского. Взгляд непроизвольно задержался на пока все еще непривычном обручальном кольце. Моя "француженка" (так я нередко называл свою жену) уже давно вернулась с работы и томилась у телевизора, а затем - на диване под одеялом, ожидая меня. Курсовая работа по греческой мифологии в последние дни разлучала нас до позднего вечера. Я списывал чужие идеи об Афродите и пытался предложить свои, еще довольно наивные.

Мне приходилось искусственно ограничивать сексуальность "моей" интригантки и ненасытной блудницы Афродиты и немного приближать ее к адаптированному для школьников образу одной из двенадцати великих богов Олимпа, идеальной классической богини любви и красоты, плодородия, вечной весны и жизни, иначе законопослушная молодая доцент могла возмутиться, обнаружив в описании богини опасные приметы порнографии. Дореволюционные историки и философы описывали ее сексуальность почти как преступную доминанту, управлявшую ее поведением, а я читал их и, поглядывая на задрапированные прелести юных студенток, томился по телу моей Илоны. Некоторые специалисты полагали, что Афродита была и богиней браков и родов, но другие подобное заключение в отношении развратной небожительницы отвергали как нонсенс. Намного позже я смог с легкостью убедиться, что западные исследователи шли по следам своих предшественников, а советские авторы вынуждены были приклеивать богине в своих выводах фиговый лист как можно больших размеров. И вообще вся эллинская развратная по современным меркам божественная братия представляла для них очень проблематичную тему для исследований и преподавания.

Какой откровенно бунтарский и аморальный подтекст мог обнаружиться в нежелательных подробностях бунта Кроноса, изложенных Гесиодом в его "Теогонии"! По древней версии Кронос, сын Земли и Неба, или же Геи и Урана, серпом отсек член собственному отцу и бросил его, извергавшего белую пену, в море. И з той пены ("афроса"), а по просту божественной спермы, родилась Афродита в море, вблизи Кипра, и вышла на берег острова Крит. Внутренний пыл (еще бы он не был у девы, родившейся от такой мощной спермы!) позволял ей проявлять себя повсюду: вот она в ипостаси жены Ареса становится любовницей Посейдона, заводит роман с Гермесом и рожает Гермафродита, а пожелав Диониса, производит от него на свет страшную уродину полубога Приапа; у нее возникает бурная страсть к Адонису, но она и не пренебрегла краткосрочной связью с Анхисом, разрешившись от нее Энеем; она заботится о похоти своего любовника и приводит к нему девушек.

Мне приходилось писать не о сперме, а о привычной всем морской пене, скромно и мимоходом обращаться к иным толкователям версии рождения Афродиты от Урана, заменившим сперму кровью оскопленного родителя, более широко интерпретировать классическую версию Гомера, излагающую известный миф о ее рождении от Зевса и Дионы. Я добросовестно описывал социальные корни и философские мотивы ее брака с исскусным мастером безобразным и хромоногим Гефестом и походя касался проблемы пояса Афродиты с помещенными в нем любовью, желанием и словами обольщения, разжигавшими страстное влечение у ее жертв. В самых неожиданных ситуациях – в лучшем случае во время завтрака, обеда или ужина, а в худшем – в моменты интимных метаморфоз, - на меня сваливались подсознательно разыскиваемые подходы к анализу этических и психологических аспектов плодов любви Афродиты к Аресу – Деймоса (Страха), Фобоса (Ужаса), Гармонии, Эроса и Антэроса или же к обоснованию мифологической и исторической подоплеки во многих других ее эпизодических шалостях эротического или просто интриганского свойства с жителями божественного вертепа и избранными ею смертными – царем дарданов Анхисом или же аргонавтом Бутом.

На мифическую богиню, которая не ведала любви в браке, древние греки спроецировали принятое в их цивилизации разграничение между любовью и браком. Они же с целью закрепить с помощью мифа чуть ли не признанное у них равенство гетеросексуальной и гомосексуальной любви со временем оставили в сфере ее ведения гетеросексуальные физические наслаждения, а возвышенные переживания влюбленных и влечение взрослых мужей к подросткам передали под опеку ее отпрыска Эроса. Но об этом в курсовой работе желательно было писать вскользь, или же вообще не упоминать при существовании законов, грозивших наказанием за гомосексуализм. Как мне нужно было поступить с менее изученным женским гомосексуализмом в Древней Греции? Свою религиозную школу "Обитель служительниц Муз" на острове Лесбос поэтесса Сапфо посвятила Музам и Грациям, не забыв отдать ее под покровительство чувственной Афродиты. Чем занималась она там с некоторыми девушками из элитных семей помимо преподавания поэзии, музыки и танца?

Какие скрытые помыслы, навеянные мифом о возвращении Афродитой девственности в морском купании у Кипра, могли прежде появиться у неустоявших перед соблазном девушек! Но прошли годы, и кто уже сегодня в свободном мире придает этому значение? Напротив, сохранившие девственность женщины, считающие себя старыми девами, прибегают к помощи хирурга, чтобы не изумить своего избранника.


Прошло семь месяцев с того казалось прекрасного дня в доме у Лены, завершившегося так непредсказуемо трагически для нас двоих. Переживания довели меня до грани отчаяния, я утратил интерес ко всему, кроме попыток встретиться с нею. Она резко отказывалась до тех пор, пока не поняла, что я ни за что не оставлю ее в покое. По крайней мере, так прозвучало ее объяснение к решению встретиться со мной. Мне же очень хотелось верить, что она надеялась услышать от меня слова, которые облегчат наше примирение. И я снова увидел ее, и почувствовал как в меня проникала умиротворенность, которой так и не удалось вытеснить полностью всеподавляющую тревогу.

- Только теперь я начинаю понимать, что не так уж много мне нужно для счастья - всего видеть тебя, находиться с тобой рядом. Леночка, кувшинка моя, мне без тебя белый свет не мил, - проговорил я скороговоркой, даже не осознавая того, что она-то слышит от меня довольно распространенную фразу. Для меня же в этой фразе звучала правда о моей боли, о моей жизни.

- Я знаю, что я... что я тебе небезразлична...

- Небезразлична? – отчаянно прервал я ее. – Да я без тебя не представляю жизнь свою! Чем я еще могу доказать тебе свою любовь?

- Да, я знаю, что ты меня любишь, - она замолчала и опустила глаза вниз, подыскивая слова. – И я... и мне будет трудно без тебя. Но ты никогда не забудешь Юлю и будешь любить ее тоже. Я же не представляю жизнь втроем. Не такой я представляла свою любовь...

"Какая же странная логика! – мучительно подумал я – И можно ли назвать это логикой?" Где уж мне в то время было понять, что такая логика называется женской, и сколько бы мужчина ни старался, он никогда ее до конца не поймет.

- Лена между мною и Юлей никогда ничего не было. Это была безответная любовь.

- Я знаю. Я знаю, - тихо повторяла она. - Ты очень страдаешь. Но... будь мужчиной, постарайся выдержать все это. Будь счастлив! И не ходи за мной – тебе ничего не поможет. Я так решила.

Она уходила от меня быстрыми уверенными шагами, не оглядываясь. Я почувствовал сильную внутреннюю боль, словно оторвали от меня мою половину и изгнали из рая, словно меня расчленили и вскоре мне предстоит умереть. Все эти годы я струдом отгоняю от себя мысль о том, что потерял ее оттого, что не обладал способностью убеждения. Со временем ко мне стала приходить уверенность в том, что научился убеждать, вот только уже ничего нельзя изменить. А в те минуты я смотрел на удалявшуюся Лену, и вдруг, будто себе во вред, страстно захотел не то вспомнить, не то угадать под платьем ее тело – переход шеи в спину, нежные выступы лопаток, плавное скольжение линии спины книзу - к аккуратным белоснежным ягодицам. "Мне уже никогда не дано все это увидеть, ни ее, ни ее тело", - не то прошептал, не то простонал я и почувствовал как несколько слезинок размыли контуры ее фигуры. В те минуты мне казалось, что в меня пытается проникнуть ненависть к Юле, и я все еще находил в себе силы ей противостоять.


Меня посещали мысли о самоубийстве, об отъезде в тундру или к двоюродному брату в Ленинград. Через недели полторы мне сообщили, что Лену познакомили с лейтенантом, приехавшим к своим родителям в отпуск. Вероятно, это случилось уже к моменту нашей последней встречи. Ее родители будто очень спешили разлучить меня с ней, и никто не сообщил мне подлинную причину их опасений. Как несложно мне предположить: не мешала ли ее родителям моя национальность?

В эти дни из Одессы к родственникам приехала моя дальняя родственница по бабушке в сопровождении своего брата. Моя мама уговорила меня проведать их – скорее всего она спасала меня вместе с родственниками от мук. Илона оказалась красивой изящной брюнеткой с блестящими волнистыми волосами. "Какое странное наваждение, - решил я, - словно передо мной стоит повзрослевшая Лариса из шестого класса!" Из ее темно-карих глаз струился успокаивающий теплый свет, и в нем хотелось расстворить свою боль.

Через месяц Лена поспешно вышла замуж за своего лейтенанта и уехала на Дальний Восток. Те дни превратились в посланников мрачных бед. Вслед за ее отъездом я пережил не менее страшную боль: умер мой отец. Через две недели я поспешно оставлял свой город, собираясь в Одессу на свою свадьбу. И тогда пришла еще одна нежданная беда: внезапная смерть брата в одесской клинике, и я безуспешно пытался отогнать от себя прочь боль по умершим отцу и брату, по исчезнувшим из моей жизни Юле и Лене и пугающие мысли о плохих предзнаменованиях.


Астрологи обещают гармонию и стабильность Льву и Весам. Со стороны мы с Илоной именно такая гармоничная и стабильная пара. Все родственники и знакомые завидовали нам, нашей трогательной заботе друг о друге, нашему взаимопониманию. Подростком я страдал, не дополучая много тепла и заботы, и очень надеялся, что брак компенсирует мне несбывшуюся эмоциональную поддержку, которую мало могли дать больные родители. Мои надежды сбылись: моя жена, в двеннадцать лет оставшаяся без мамы, с детства мечтала о семейном тепле и ласке. Как она угадала во мне ласкового и заботливого мужа? Как я почувствовал, что получу от нее долгожданную нежность и материнскую заботу? Она приняла меня с моими утратами, болью и горькими разочарованиями, как приняла без каких-либо возражений мою Историю, словно смирилась со второй женой. Мое самолюбие тешили частые взгляды мужчин в ее сторону, а когда мой приятель, впервые увидев ее, воскликнул "Настоящая француженка!", я поспешил перенять этот комплимент, доставляя удовольствие Илоне.

Но идеальных пар не бывает – мы оба были молчаливы, подолгу порознь читали в разных углах и поглядывали на светящийся экран, и со временем стали ощущать дефицит общения. Изредка молчание пробивалось неожиданно громким голосом жены и срывавшимися с ее губ обидными словами, вызванными коротким замыканием во взаимопонимании и материальными проблемами. А разве они могли не возникнуть у студента-заочника, вновь ставшего художником-оформителем на заводе, и библиотекаря со скудными ставками? Астрологи пророчат творческую эйфорию Весам и Водолею, и иногда я задумываюсь, а был бы я более счастлив с Водолеем?


Брак принес мне ранее мало изведанное мною в моей семье чувство локтя. У жены были братья, младшая сестра и бесчетное число других близких людей, а мы с ней через год пополнили их круг нашим сыном. Так у меня появилась новая большая семья из обширного круга родственников. Приходилось привыкать к тому, что родственники – это и взаимная поддержка, но иногда и внезапные ссоры.

Младшая сестра жены вносит в жизнь мужчины довольно запутанный клубок эмоций – она еще не женщина, но уже и не девочка. Если не сдержаться, упустить контроль за недремлющей чувственностью - можно и не заметить, как соскользнешь в мир фантазий. "Будь осторожен, - напоминал я себе, - в мире есть множество опасных примеров". Как хорошо, что она быстро подрастает и вот уже должна уходить в другую семью.

- Что приуныла сестричка?

- Что-то боязно "брат", - в тон мне отвечает она, - через неделю свадьба. Хотя бы все уже поскорее было позади.

- А ты не бойся, мы же не в давние времена живем, - пытаюсь шутить я. – Вот когда-то в Древнем Риме невест с неимоверной жестокостью лишали девственности, сажая на огромный фаллос Мутуна Титина. Он же был римским двойником древнегреческого божества Приапа с двумя фаллосами. Так что сегодня все происходит намного гуманней.

- Не пугай ребенка! – вступается за сестру Илона. – И вообще, какие там "тити" ты имеешь в виду?

Сестры дружно засмеялись, а младшая закачалась в конвульсиях истерического смеха, разряжая тем самым охватившее ее нервное напряжение.

- Нет, не искажай мои слова. У римлян действительно был бог производительных сил природы Мутун Титин, и у его скульптуры была такая функция.

- Я даже не заметила, как ты стал у меня циником, - с добродушным юмором пытается завершить инцидент жена.


Все мужчины беззастенчиво подсматривают за женщинами или же развлекаются угадыванием женского тела под одеждой во всей его наготе или же в ее обольстительных фрагментах. Обычно они делятся на тех, кто занимает свои мысли этим развлечением иногда, кто умеренно увлечен увлекательным для них и часто раздражающим женщин занятием и кто помешан на подобном хобби безоглядно. Я никогда не отказывал себе в удовольствии смотреть на женщин, но в дни своей молодости очень редко пытался представить женскую наготу под одеждой во всех очаровательных подробностях. Лишь в последние годы, когда ко мне пришло достаточно убедительное осознание преходящего характера бытия, мой мозг стал чаще уделять внимание "прочтению" женского тела и перешел в умеренную фазу, стараясь соблюдать приличия.

В летнюю сессию одесское солнце бывает беспощадным и заставляет однокурсниц и прохожих молодых особ сводить свой гардероб к вызывающему минимуму. Приезжим он может казаться непривычно ярким и даже крикливым. Мужскому составу курса приходится нелегко – испытания летним зноем, недовольные лица преподавательниц, раздраженных духотой, молодостью студенток и домашними заботами, и предэкзаменационные волнения осложняются сексуальными переживаниями. Требуются чуть ли не филигранное мастерство общения с противоположным полом и строгий самоконтроль, чтобы не дойти до нервного срыва.

Мой путь от здания факультета до трамвайной остановки предельно прост – иду прямо, не сворачивая, умеренно брожу взглядом по сторонам и усмехаюсь в унисон внутреннему ощущению будто я перемещаюсь вдоль подиума, по которому с томной независимостью проплывают студентки, судорожно цепляющиеся за островки прохладной тени. Пока трамвай устало преодолевает в вязкой духоте бесконечно длинную улицу Советской Армии (в прошлую и нынешнюю капиталистические эпохи - Преображенскую), увлекающую меня от озабоченных студентов и бледнолицых туристов к дышащей перегаром Молдаванке, я успеваю освободиться от университетской атмосферы под влиянием чар загорелых декольтированных бюстов и просящихся наружу ног, заполняющих трамвай с достоинством выходящей из морской пены Афродиты. Близкое соседство полуодетых женских тел с откровенными намеками на отсутствие бюстгальтеров, сжимает пружину эротических ощущений до предела, за которым они приобретают способность концентрировать под животом обжигающие волны раскаленной чувственности, и пробуждает фантазию об участии в оргии. «Интересно, - неожиданно откликаются мысли, все чаще примеряющие на себя профессиональную тогу, - не так ли чувствовал себя Карл II, охотно принявший прозвище Старина Роули в честь одного из лучших жеребцов из королевской конюшни, развлекаясь сразу с несколькими своими любовницами, которых финансировал Людовик XIV в надежде удержать под своим контролем английского короля?» Хорошо, что вид тенистых и почти безлюдных улиц после выхода из трамвая помогает разрядить психологический накал. Совсем скоро на непрерывной линии домов и заборов возникнет калитка в узкий дворик и открытая дверь в маленькую квартирку с занавеской, оберегающей ее от мух. Наконец-то все соблазны позади, и я отодвигаю занавеску, чтобы переместиться в спасительную прохладу. Но что это? В просматриваемом сквозь кухню фрагменте комнаты сидит обнаженная девушка с не по сезону белоснежной кожей, прижимая к миниатюрной груди сосущего ребенка. Меня выводят из неожиданного оцепенения не сразу замеченные на юной наготе белые трусики, и я, узнав в девушке сестру Илоны, тут же вываливаюсь назад в прожженный солнцем дворик. Через минуту доносится долгожданный крик двух сестер:

- Все уже. Можешь зайти.

- Спасибо, девочки, а я уже хотел возвращаться в университет.


По дороге с завода к трамвайной остановке я увидел недалеко от себя Юлю. "Боже мой, она в Одессе! – Сердце мое забилось в груди, приближаясь в сумасшедшем темпе к порогу дозволенного. - Это же чудо, что она мне встретилась. Теперь я могу поверить – чудеса бывают." Ускорив шаги, я всматривался в знакомое красивое лицо с умиротворенным выражением и узнавал ее русую косу. Когда она скрылась за поворотом, я похолодел в летнем зное от страха потерять ее и принялся бежать, крича на бегу не своим голосом: "Юля-я-я! Юля-я-я!" Мне было все равно, что думают обо мне прохожие, мои мысли были заняты тем, чтобы не упустить ее и никого не сбить с ног. Миновал поворот, и я снова мог видеть ее фигуру. Спустя несколько секунд расстояние между нами сократилось до считанных метров. "Юля-я-я!", - в восторге вскричал я снова. Девушка испуганно оглянулась, и в тот миг мне захотелось умереть. Да, это была ужасная ошибка. Теперь я не столько замечал, сколько угадывал прохожих, оглядывавшихся на меня с вопросительным выражением лица; их фигуры плыли у меня перед глазами. Я присел на ступеньки аптеки и заставил себя дышать глубоко, но вместо желанной свежести к сознанию пробился запах нагретого пыльного асфальта. Ощущение времени исчезло во мне, и когда я очнулся, чтобы окончательно расстаться с грезами ценой обжигающей грусти, не сразу смог сообразить, сколько просидел на тех случайно подвернувшихся ступеньках.

Через несколько дней мы с Илоной и сынишкой зашли к окулисту, чтобы проверить опасения по поводу его зрения. Пожилая женщина обнаружила близорукость у нас обоих и заключила:

- Ну что ж, дружок, у тебя наследственный подарок от папы.

Мой самообман был всего лишь гримасой близорукости.


Семейная жизнь пока еще только набирала разгон, но студенческие интересы менялись круто. Меня увлекало из объятий магии Киевской Руси, мерцавшей отблесками божественного сияния собора Святой Софии, притяжение английской истории. Я нисколько не сомневался в причинах. К ним тянулся давний след моей любви к Юле, воображение которой я пытался поразить знанием на тех редких уроках английского, где судьбе только и угодно было соединять нас на время. Из всего огромного скопления книг на бесконечных полках читального зала и библиотечных хранилищ мне больше всего хотелось вздыхать запах изданий, посвященных европейскому средневековью и прежде всего – средневековой Англии. Но разве можно было изучать историю Англии, пренебрегая драмматическими взаимоотношениями с Францией? Мое любопытство не могло удовлетвориться только изучением общепринятых общественных или же политических сюжетов, оно полностью удовлетворялось только после ознакомления с личной жизнью известных лиц. В том любопытстве было много от подглядывания в замочную скважину, но пусть никто не пытается убедить меня, что ему не хотелось бы этого делать в реальной жизни. Всем этого хотелось бы, вот только приличия и воспитание нас останавливают. А в Истории то и прекрасно, что подглядывание не возбраняется.

Как же часто в прошлом чувства возобладали над политическими интересами! Каюсь: это утверждение неточно, поскольку подобное продолжается и в наше время. Но тогда меня могли поразить только страсти, очень далекие от современности. Разве можно было пройти мимо легкомысленных похождений французской королевы Алиеноры Аквитанской? Во время Второго крестового похода они настолько взбесили ее мужа Людовика VII Капета, что он решился добиться труднодостижимого согласия римского папы на развод с ней и отказаться от богатых территориальных приобретений на юго-западе королевства, полученных в качестве приданого в результате их брака. До какой степени нужно было рассердить короля, чтобы он сам пожелал расстаться с огромными земельными владениями! Но по иронии судьбы на герцогине Алиеноре, признанной первой красавице Западной Европы, женился Генрих, герцог Нормандский и граф Анжуйский. Ему предстояло всего лишь через два года после этого брака под именем Генриха II основать английскую династию Плантагенетов. Она не только принесла ему приданое в виде огромных владений, именуемых во Франции Аквитанией или Гиенью, а в Англии – Гасконью, но и родила четырех сыновей, одним из которых был Ричард Львиное Сердце. Удивительные отношения сложились между прежним и нынешним мужем Алиеноры Аквитанской! Они ссорились и мирились, и Генрих II в интересах борьбы на континенте со своим братом Жоффреем даже встречался в Париже с Людовиком VII, чтобы в обмен на его обещание о помощи через два года совершить церемонию оммажа, превратившую его в вассала капетингской династии на принадлежавших ему континентальных владениях. Хитер был Генрих, знал что это временный шаг, поскольку королевская власть во Франции была слаба. Через несколько месяцев после совершения оммажа он захватил замки, ранее обещанные Людовиком как приданое его дочери от второго брака, и чуть ли не насильно обвенчал трехлетнюю девочку со своим семилетним сыном. Так Людовик и Алиенора снова стали родственниками, а через два года помирились ее мужья, прежний и нынешний. Так в середине двенадцатого века формировался один из важных истоков Столетней войны (1337 – 1453). Ох уж эта непокорная Алиенора! Она подняла сыновей на бунт против отца и за это была заключена королем в монастырь, из которого она вышла в 1185 году.

Четырнадцатилетняя Екатерина Медичи из флорентийского рода государей-банкиров и купцов, ведущего происхождение от аптекарей и врачей, дочь Лоренцо, новоиспеченного герцога Урбинского и французской принцессы королевской крови Мадлен де Ла Тур д,Овернь, происходившей от потомков Святого Людовика, признавалась многими недостойной партией ее однолетки Генриха Орлеанского, сына французского короля Франциска I. Ее происхождение было более низким по рангу, а двор ее отца не мог сравниться по великолепию с двором Франциска - самым ослепительным из всех королевских дворов периода Возрождения. И тем не менее их обвенчали по воле дяди невесты папы Климента VII и Франциска I, который пожелал наблюдать в спальне новобрачных за их первым совместным сексуальным опытом. Несчастная Екатерина – ее угрюмый супруг-подросток уже несколько лет преклонялся перед Дианой де Пуатье, а через четыре года после их свадьбы стал любовником этой дамы, которая была старше его на неполных двадцать лет. Многие годы Екатерина не могла родить наследника, перед ней возникла угроза развода, и тогда на ее сторону стала ненавистная ей фаворитка мужа Диана, незаинтересованная в новой жене дофина. Она не только способствовала укреплению ее положения при дворе, но и вынуждала любовника спать с женой. Помощь Дианы и лекарств оказалась действенной: в течение двенадцати лет Екатерина родила одиннадцать детей. Но фаворитка сосредоточила в своих руках контроль за воспитанием детей Генриха и Екатерины. Уже будучи королевой, Екатерина подглядывала в замочную скважину за любовниками, перенимая опыт Дианы, чтобы затем подражать ей в постели с королем. По другим сведениям она училась науке любви, подглядывая за ними через несколько отверстий, проделанных в потолке комнаты любовницы. Однажды Диана навестила королеву и поинтересовалась предметом ее занятий, на что получила ответ: королева интересуется историей королевства, и чтение позволило ей выяснить, что во все времена вместо королей управляли шлюхи. После смерти мужа, наступившей в результате ранения на рыцарском турнире, Екатерина стала реальной правительницей Франции в период поочередного правления ее троих сыновей (1559 – 1589).

Прошли годы, и однажды уже после окончания университета в музее мадам Тиссо в Лондоне я вспоминал у фигуры английской королевы Елизаветы I о созданном ею и ее окружением образе вечно юной королевы-девственницы и любящей девственной матери своего народа, которую ее идеологи уподобляли Деве Марии. Во второй половине шестнадцатого века намного проще было скрыть факт ее любовной связи с Робертом Дадли или же заставить недогадливых не упоминать о нем. Елизавета была капризной дамой, заядлой франтихой, чуть ли не до конца жизни самозабвенно играла роль кокетливой обольстительницы и увлеченно использовала приемы романтического искушения, чтобы манипулировать политиками, которым явно или же на подсознательном уровне внушала поведение любовников. В шестьдесят четыре года она приняла нового французского посла в халате и беспрерывно его распахивала, надеясь перехватить его восхищенные взгляды. Королеве хотелось быть объектом страсти всех своих придворных, и потому фрейлинам и придворным дамам было невероятно трудно получить ее согласие на брак.

С той студенческой поры я все еще пытаюсь понять цели красавицы креольского происхождения Франсуазы Скаррон, внучки Агриппы д,Обинье, одного из крупнейших французских поэтов эпохи Возрождения, писателя и историка, непоколебимого гугенота и верного соратника будущего короля Генриха IV, и вдовы известного поэта и писателя Поля Скаррона. Она совершила поступок, который ее дед наверняка никогда не простил бы ей, будь он еще жив, как не простил он его и своему королю. Франсуаза перешла из протестантства в католичество и, воспользовавшись щедростью судьбы, побеспокоилась о том, чтобы в новой вере ее признали одной из самых преданных дочерей церкви. Приглашенная маркизой де Монтеспан на роль воспитательницы ее детей от Людовика XIV, умная и привлекательная женщина попала в поле зрения развратного короля и с ханжеским лицемерием оправдала свое согрешение и желание возвыситься стремлением спасти грешную душу короля и вернуть его на истинный путь служения Богу. Она действительно сумела прекратить поток его прелюбодеяний и вернуть его церкви и королеве на закате ее жизни. Но истинные надежды Франсуазы Скаррон тоже сбылись. Борьба за спасение души короля была щедро оплачена ее царственным другом: по воле Людовика она стала мадам де Ментенон и вскоре после смерти королевы вступила с ним в тайный брак (1683), который должен был положить конец греху сожительства без освященных церковью уз. В подобной ипостаси Людовик XIV менее известен, чем более молодой любвеобильный Король-Солнце, чьи похождения легли в основу бесчисленного числа сценариев и романов.

Кто бы мог подумать, что фаворитка Людовика XV мадам де Помпадур, чье двадцатилетнее "царствование" при дворе было прервано ранней смертью, была фригидной и быстро уставала в постели с королем? Она числилась его любовницей всего лишь несколько лет, и одно время даже пыталась принимать снадобья, чтобы подстегнуть сексуальное влечение. Но затем, убедившись в своей несостоятельности на этом поприще, уступила место необразованным незнатным девушкам, которые вытеснили ее из постели короля, но не были способны заменить ее в качестве его блистательной фаворитки, истинной руководительницы внешней и внутренней политики Франции, увлеченной покровительницы науки, искусства, литературы, театра и архитектуры и признанной законодательницы мод.


Мне нравилось идти с женой по улице и встречать самодовольным взглядом восхищенно чувственные взоры мужчин, завидовавших мне – обладателю молодой, стройной и очаровательной черно-белой богини – такой она виделась мне в сочетании блестящих смоляных волос, сумрачно карих глаз, белоснежной кожи лица и жемчужных зубов. Разве это было легкое зрелище для обладателей опухших от еды и забот, уставших и постаревших матрон? Сегодня Илона по-прежнему изящна, но разве не так думают обо мне уже другие - юные мужья, заметив мои взгляды, направленные на их жен? Но они ошибаются: моя жена не заплыла с возрастом, и хотя не молода, но все еще привлекательна; я же смотрю на их жен просто потому, что они чужие, юные или все еще молодые.

Кто же тогда мог догадаться, наблюдая нас улыбающихся и внешне счастливых, что мы с Илоной не научились раскованно общаться? Детские невзгоды и очень похожее полумолчаливое общение, принятое у наших родителей, возвело молчание, скупые обмены фразами и смущенные прикосновения на пьедестал наших взаимоотношений. Время учит всему, и в зрелом возрасте к нам приходит понимание важности утраченного в наших отношениях – мы стали более разговорчивы и уже почти не смущаемся, освобождая изнутри ласковые слова, знаки внимания и щедрые прикосновения.

Но одесский период был клубком молчаливой замкнутости и робких попыток преодоления смущения, когда удавалось излучать очередную порцию теплоты. Я ждал от Илоны женской чуткости и непрерывной цепочки ласковых убаюкивающих фраз и заранее знал, что мое ожидание напрасно. Нам хотелось душевного родства, но мы ускользали друг от друга, скрывали беспокойство, тревогу и боль за холодящим душу молчанием. Самым примечательным во всей этой простой сложности в нашем общении было ее угаданное осознание моих совершенно обыденных желаний, которые она пока еще не была способна выполнить. Нам хотелось откровенно говорить, но мы не могли. Мы желали раскованно и привселюдно дарить друг другу всплеск положительных эмоций, ласковые фразы и щедрые прикосновения, но мы были скованны запрограмированностью, настигавшей нас неотвратимостью родительских генов и печального детства. Нас мучила жажда смеха, и я шутил как мог, часто вызывая ее улыбки и сдержанный хохот, но во мне все еще оставался дискомфорт от ее неумения рассмешить меня, и я догадывался, что недостающее могла дать Илона Могла, но не умела. Я почувствовал всю неполноценность наших взаимоотношений со смертью моей мамы. Илона с болью наблюдала мои переживания и пыталась их разогнать скупой лаской слов и знаков.


Я обратил на нее внимание, еще на первом курсе. Невысокая, русые волосы, круглое славянское лицо, серые глаза, отсвечивающие синевой от неуловимого сочетания теней и солнечного света и согревающие безмятежностью, покоем и состраданием. Я искал такие глаза повсюду, но почему-то находил их только у нее в летние и зимние сессии, сводящие вместе заочников, в большинстве своем обремененных семьями. Часто я забывал о приличиях и свидетелях и откровенно рассматривал ее ноги. В летнюю сессию между моими глазами и ее ногами не было никаких преград из ее гардероба, и мое тело наливалось чувственностью от одного вида белой бархатной кожи с налетом почти детского очарования на тонких щиколотках, аккуратных коленках и у истока плавно расширявшихся кверху более угадываемых, чем видимых крепких бедер. Меня умиляли ее почти детский силуэт, нежная сосредоточенность лица и смущенная улыбка, которая позволяла предположить, что я заставил ее обратить на меня внимание. Да, Лиза была отражением, отдаленным двойником Юли. Нет, не Лены, а именно Юли. Лену моя обида скрытно от меня самого пыталась стереть из памяти. Изредка я пытался вспоминать ее, но почему-то ко мне приходили смытые образы и ощущения. Лишь однажды мне очень захотелось восстановить все самые мельчайшие подробности нашей близости, и они поспешили ко мне непрерывно мелькавшими кадрами с отчетливо возникавшими возбуждающими элементами ее тела. Я только так и не смог восстановить выражений ее лица. Воспоминания пришли поздним вечером, и я разрядил возбуждение с Илоной, после чего укорял себя теми же обвинениями, которые нагородила мне Лена.


Высокий пожилой профессор, одна из знаменитостей исторического факультета, появился через минуты две после звонка и с порога, закрывая дверь и не обращая внимания на спешивших на свои места студентов, уже произносил первые фразы лекции:

- Во второй половине IX столетия Европа испытала разрушительные набеги викингов...

Я слушал и записывал, не заметив, что уже внутренне отстранился от происходящего и посылал задумчивые взгляды в сторону Лизы.

- С конца того же века в Европу вторгаются венгры – кочевой народ...

"Внешне она лишь отдаленно напоминает Юлю, но почему же тогда у меня такое ощущение, словно я снова встретил свою первую любовь?" Я был взволнован и уже улавливал разрозненные симптомы такого неожиданного увлечения. Мне с трудом удавалось не упустить нить рассказа и записывать сказанное профессором.

- В ту эпоху в тексты молитв была введена известная фраза