Geum.ru

Ящик Пандоры, или Время задавать вопросы, и время

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12
Глава 3

Познание Красоты


В детстве я любил смотреть на красивых девочек, и решил, что все красивые девочки прекрасны. Но однажды я долго не смог взять в толк, отчего не все нравившиеся мне девочки привлекали внимание других мальчиков, пока не догадался, что у каждого из нас свои критерии Красоты. И тогда я сделал вывод, что девичья красота может быть одухотворенной или же просто привлекательной; все способны замечать привлекательную красоту, но не всем дано заметить Красоту Одухотворенную. Откровение о Прекрасном как об истинном внешнем проявлении Души, установленном Свыше, впервые посетило меня в одиннадцать лет, когда в класс вошла новая ученица – обаятельная и грациозная голубоглазая брюнетка, само воплощение детской женственности. У нее были тонкие черты лица, отмеченные одухотворенностью, казалось, ниспосланной самим Творцом, хрупкая ранимая душа и необычная деликатность, свидетельствовавшие об особой причастности к Прекрасному.


Поздним вечером, после возвращения домой, меня ждала встреча со многими уже давно позабытыми мгновениями и эпизодами детства. В первые годы еще непривычная эмигрантская жизнь приближается по своему смыслу к борьбе за выживание. Спасительное желание выстоять в незнакомой среде инстинктивно отодвигает на дальний полюс памяти расслабляющие воспоминания, которым ностальгическая подсветка обычно придает приятную окраску. Изредка они все же посещали меня, умудрившись проникнуть в память вопреки стоявшему настраже внутреннему контролю, и тогда я позволял им побыть со мной несколько минут, чтобы затем решительно, но не без сожаления, распрощаться с ними. Лишь несколько лет назад, в одном из заграничных туров, когда прохладным августовским вечером я пил пиво с женой, уютно расположившись в кресле на одной из площадей Копенгагена, свежий ветер с канала напомнил о знакомой реке, на берегу которой я провел свое детство, и ко мне вдруг пришло снова забытое ощущение жизненной стабильности. Возвратившись к будням, я все еще продолжал по инерции сторониться воспоминаний до тех пор, пока не услышал их из уст Алины. В этот вечер психологическая плотина была прорвана, и я, по привычке наблюдая за сменой изображений на экране телевизора, вернулся к детским переживаниям.


В раннем детстве я не был обижен вниманием женщин и девочек. "Кто красавец?" – любила обращаться ко мне моя тетя, приходя в гости. - "Я красавец!" – всегда картавил я в ответ. "Красавчик!" – обращались ко мне взрослые женщины, а девочки были готовы играть со мной в детском саду во врача и пациенток или же забавно целоваться под смех взрослых во дворе у моей бабушки. Я до сих пор помню выражение любопытства и недоумения на лице четырехлетней крошки, напряженно пыхтящей в попытке понять свою реакцию на мой поцелуй и разгадать причину смеха взрослых. Все подобные сладкие шалости, как и детские поцелуи и признания моих мимолетных подружек, холили во мне уверенность в мальчишеской неотразимости.

Уже тогда меня привлекала Красота. Может ли кто-нибудь дать вразумительное объяснение тому, чем руководствовался детский рассудок, отмечая особым знаком понравившуюся девочку, какие признаки девичьего очарования привлекали его во время игр или же совместного купания голышом под импровизированным летним душем из бочки с нагретой солнцем водой посреди казавшегося большим двора детского сада? В том же саду мне приходилось постигать не самым приятным образом и то, что не относится к Красоте: например, искаженные болью и обидой открытые детские рты, с высунутыми языками, принудительно густо намазанными горчицей в наказание за шалости. Я сидел в кровати в спальне, заполненной другими отверженными, и никак не мог понять причины жестокого обращения с нами. Так мне приходилось постигать известную истину о несовместимости Красоты и жестокости.


Моя первая подружка жила в одном из четырех домиков, которые полукружием обступали наклоненный в сторону реки дворик моей бабушки. С него просматривалась набережная улица и вершина спуска, сливавшаяся с широкой лентой реки. Ей было шесть лет, я же был почти на год старше и кичился перед ней тем, что по окончании лета пойду в первый класс. Она смотрела на меня с уважением, часто плавно переходившим в обожание, и иногда то по моей, то по собственной инициативе снимала одновременно со мной трусики в кустах за ее домом, чтобы удовлетворить наше детское любопытство. Девочка немного подросла и перестала меня привлекать. Сегодня я склонен думать, что мне стало с ней просто неинтересно, но тогда с немалой долей досады пришлось познать новую истину, относящуюся к миру Красоты: оказывается, она относительна, переменчива и капризна и нередко склонна исчезать.


Летние каникулы я проводил в бабушкином дворе, и наши с девочкой приятельские отношения восстанавливались в начале каждого лета. Нет, я не был увлечен ею скорее всего потому, что не смог открыть в ней никакой тайны. Все было достаточно обыденно: мы всего лишь вместе проводили время в играх. Но через пять лет после первого знакомства с ней я смог приблизиться к новой истине. Когда я вернулся во двор в начале следующего лета, она вопреки обыкновению вышла играть не в трусиках, а в закрытом купальнике. Сначала мой детский рассудок не придал этому значения. Мы вышли из дворика в направлении, противоположном спуску к реке, перебежали через дорогу и впервые без взрослых приблизились к входу пока еще действовавшей деревянной церквушки, возведенной запорожскими казаками за три века до нас. Нам была известна легенда, которая утверждала, что ее возвели без единого гвоздя, и мы очень хотели убедиться в ее реальности. В тот день никто из посетителей церквушки не догадывался, что примерно через месяц ранним утром они обнаружат на ее месте развалины и нескольких мальчишек, которые будут упорно исследовать их, радостно извлекая очередную находку – бронзовый подсвечник или же старую монету. А в тот день мы покрутились снаружи и ничего не заметили такого, что могло подтвердить или опровергнуть легенду. Внутрь церквушки нас не пустил без верхней одежды неожиданно оказавшийся у входа, за которым в сумраке таинственно мерцали свечи и иконы, вечно угрюмый дед девочки, лицо которого напоминало дно глубокого темного колодца.

Я развернулся, чтобы отойти, и тотчас зажмурился от ярких солнечных лучей. А потом, когда способность видеть восстановилась, сообразил, что недоуменно смотрю на впервые замеченные мною округлости девичьей груди под купальником. Вернее, это были не округлости, а только намеки на них, но для мальчишки в моем возрасте этого было достаточно, чтобы пробудить любопытство. Все, что в прошлом году оставалось плоским и доступным для глаз, скрыл от меня купальник. Ее тело вдруг приобрело необъяснимую привлекательность, и мне стало казаться, что девочка вся светится тайной.

Мы неспеша возвращались в наш дворик, а я уже знал, что сегодня не смогу устоять перед тайной и осмелюсь притронуться к ней. Через несколько минут я воспользовался доверием своей подружки и вплотную подсел к ней на траву. Воздух, насыщенный запахом трав, сена, молока и коровьево помета, вскружил и без того захмелевшую от самого ожидания прикосновения голову, и я отправил ватную руку под купальник. В тот момент во мне заговорила совесть, а вместе с ней и ее спутник – стыд, а девочка вела себя как птичка, которая обычно, оказываясь в незнакомых человеческих руках, сначала бьется крылышками и дрожит, а затем покорно затихает. Она чуть отстранилась и густо покраснела, в ее глазах показались слезинки, и она, даже не пытаясь ускользнуть от моей руки, тихо попросила убрать ее. Мне было жаль девочку почти до слез, но подростковая наглость взяла верх, и моя рука все же поспешно завершила обследование, проскользя по гладкой теплой коже до крайней точки купальника, словно добралась сквозь приятное упругое сопротивление воды до дна прогретого солнцем ручья. Я не только не почувствовал никаких заслуживающих внимания холмиков, но и не смог различить явных признаков ее взросления. В тот день мне открылась очередная истина: всему, что скрывает от нас противоположный пол под покровами одежды, наше воображение стремится придать ореол Красоты и очарования. И сколько бы мы ни разочаровывались, проникая под эти покровы, в момент следующего проникновения мы снова надеемся встретиться с Прекрасным. Современная мода вносит поправки в правила игры. Она постоянно открывает мальчишескому или же мужскому взору новые участки женского тела, оставляя мало места для воображения, и нам остается только переносить его на последние прикрытые тайны.


В первом классе мне пришлось привыкать к новой ситуации: оказывается, у красивых девочек много поклонников. Я оказался одним из нескольких первоклашек, не сводивших глаз с хорошенькой отличницы-одноклассницы, чьи большие серые глаза мило блестели между накрохмаленными белыми бантами, с которыми гармонировала повешенная через плечо белая сумочка санитарки с красным крестом. Мне кажется, что я был невероятным везунчиком в ранние школьные годы, поскольку девочки проявляли ко мне интерес, а понравившаяся мне отличница - любимица чуть ли не всего класса и первой учительницы, - была посажена со мной за одну парту. Разве это не подтверждает полностью мою особенную везучесть в ту пору? Она с интересом общалась со мной в классе и в группе продленного дня, а я в отношении к ней вел себя очень предупредительно, как истинный джентльмен.

Через год настало время переживаний и обиды: ее интерес ко мне стал очень быстро ослабевать, и разгадка не заставила себя ждать. С ней подружился низенький крепыш из нашего класса, сосед по улице,проводивший с ней все свободное время днем и нередко даже ночью, потому что с благословения родителей они ночевали друг у друга. Я продолжал вздыхать по ней еще несколько лет, и только позже, когда мое внимание, да и внимание крепыша, привлекли другие, вдруг обнаружил, что она уже давно не отличница и даже не хорошистка. Не правда ли, многие круглые отличницы из начальных классов почему-то заканчивают школу с очень посредственными результатами?


В лет восемь меня позвали игравшие в кустах во дворе две девочки-соседки одного со мной возраста и, признавшись мне в любви, попросили поклясться никому ни о чем не рассказывать. Это было первое в моей жизни признание мне в любви, и я, очень польщенный вниманием двух девочек сразу, поспешил ответить согласием, совершенно не вникая в природу своих чувств. Наш роман втроем длился около месяца в аромате трав, яблок и арбузов. Подружки срывали листочки и степные цветы и хранили их в картонной коробке в известном только нам месте. Дважды под влиянием подслушанных рассказов более взрослых девочек-подростков они манили меня пальчиками к тайному хранилищу, поднимали платьица, сбрасывали трусики будто срывали листочки с деревьев и, забавно подбоченившись, немного прогибались назад, чтобы от меня не скрылись подробности. А я прилипал взглядом к их лобкам и, как прошлым летом, в присутствии своей первой подружки, задавался вопросом, не является казавшаяся мне неестественной краснота в большом разрезе между ног проявлением какого-то распространенного у девочек воспаления? Девочки же быстро уставали от напряжения в изогнутом теле, выравнивались, направляли на меня свои указательные пальчики и тоном не терпящих прекословия родителей грозно требовали от меня повторить их поступок. Я упрямился, изображал непреклонность, после чего девочки, быстро раскусив мой характер, переходили к жалостливым просьбам, и мне ничего не оставалось, как сжалиться над ними и последовать их примеру. В начале учебного года наши отношения поостыли и возвратились снова к самой обычной детской дружбе.


Осенью учительница продленного дня застала меня врасплох, неожиданно приблизившись ко мне в тот момент, когда я, стоя у подножия лестницы на первом этаже, увлеченно засмотрелся на стоявшую вверху, на лестничной площадке, десятиклассницу. Учительница наклонилась ко мне и, обняв меня за плечи, ласково сказала:

- Красивая девочка. Правда? Просто невозможно отвести взгляд. А какая у нее чудная коса!

Ее слова очень смутили меня. Мне показалось, что я был приобщен к какой-то тайне, о которой взрослые говорят только между собой, и такое необычное приобщение было для меня еще непривычным. Густо покраснев, я опустил голову и кивнул ею в знак согласия.


Через два года я неожиданно получил более подробные представления о взаимоотношениях полов. Летом из Молдавии к своей бабушке приехала моя троюродная сестра с мамой. Я пришел к ней вместе со своим братом, который был старше меня на два с половиной года. Одиннадцатилетняя бойкая девочка, черноволосая и черноглазая, понравилась нам обоим, и каждый из нас пытался привлечь ее внимание. Мы бегали к речке, купались, играли в карты, а вечером стали упрашивать маму Инги, чтобы она отпустила ее к нам ночевать. Девочка умела требовать от мамы исполнения своих желаний, и после непродолжительных колебаний ее мама согласилась.

В нашей небольшой квартире для нее не было свободного места, и ей постелили на полу. Мы с братом тоже попросились спать на полу, и мама с наивной непосредственностью жительницы провинциального городка приготовила постель для троих. Оказавшись вдали от своего естественного окружения, девочка вдруг осознала, что может вести себя раскованней, не опасаясь, что об этом узнают соседи или же знакомые. Пока наши родители проводили время во дворе в неторопливой беседе с соседями, Инга долго и ошалело целовалась со старшим братом на моих глазах, и на моем лице можно легко было прочесть отчаянную зависть. Перед сном мы с детской раскованностью договорились, что под одеялом опустим трусики, чтобы дать полную волю рукам. На полу маленькая соблазнительница легла в центре. Пальцы мои и брата встречались у нее на лобке, и попеременно торопливо тревожили сверху ее расщелину. В какой-то момент девочка стала дышать шумно и глубоко, что сначало встревожило меня, но я быстро успокоился, поскольку ее руки, у которых в отличие от наших рук не было соперников, вскоре продолжили беспрепятственно гладить и слегка мять наши гладкие отростки. Я быстро устал от еще мало знакомых мне, но сталь сладких ощущений и уснул первым. Через несколько дней Инга уехала в свой город, и мы, потужив, стали ждать следующего лета, но напрасно - девочка так и не приехала. Такой опыт не забывается, и позже я смог смело забраться рукой под купальник маленькой бабушкиной соседки.

Инга появилась неожиданно в нашей квартире через четыре с половиной года, в один из зимних вечеров, в сопровождении своего дяди, решившего проведать родственников в те несколько часов, что остались при пересадке с одного поезда на другой. Старший брат к тому времени уже учился в художественном училище в Одессе, и я жил только с родителями. Инга предстала перед моими глазами повзрослевшей девушкой-брюнеткой, раскрасневшейся от мороза, что только прибавило ей привлекательности. Я был уже по уши влюблен в мою музу Клио, но когда девушка сняла пальто, мне трудно было заставить себя отвести глаза от ее привлекательного чувственного личика, стройной фигурки в короткой юбке и сапожках и высокой груди. Взрослые оживленно обменивались семейными новостями, а мы молчали и только переглядывались, изредка отворачивая головы от телевизора и вспоминая общую тайну давно растворившейся летней ночи.

В общении с Ингой в те невозвратимые летние дни я впервые смог сделать очень важное для себя наблюдение: с самого раннего детства меня привлекали только красивые девочки. Причем я ненадолго увлекался обычной, расхожей красотой, повсюду проявляющейся в симметрии лица и тела; чтобы очаровать меня (а симптомами состояния очарованности для меня служил внутренний восторг, увлеченность, захватывающая дух), девочка должна была обладать какой-нибудь изюминкой - особым взглядом, магическим блеском в глазах, трогательной интимной заботливостью в отношении ко мне, придававшими ее лицу вдохновение и непередаваемое индивидуальное очарование. В то лето непосредственность в поведении и смущавшие меня озорные искры в глазах девочки-шалуньи, напоминавших мне плоды черной черешни с моего двора, оказались очень доступной иллюстрацией к еще непривычному для меня выводу. В зимнюю встречу меня привлекло только ее расцветшее тело, а в по-прежнему смазливом личике я не обнаружил былого внутреннего очарования.


В шестом классе большинство моих одноклассников наигранно по-взрослому обменивались восторгами по поводу не по возрасту большой груди девочки-одноклассницы с бледным застывшим лицом, будто отлитым из воска. Я не мог понять их, и не раз спрашивал себя: как можно заинтересоваться девочкой с безжизненным лицом старушки и грудью чуть ли не взрослой женщины?

Я же с трудом отводил взгляд от пришедшей к нам в прошлом году Ларисы, худенькой голубоглазой отличницы, гордой девочки-лани с изумительной фигуркой, лицом, над которым Творец с удовольствием потрудился сам, не привлекая помощников, и пышной короной вьющихся блестящих черных волос. Ее обаяние было соткано из нежности и грациозности, придававших ее облику хрупкие черты. Именно такими представлялись нам француженки в то время, когда почти никому не дано было их увидеть. В один из школьных перерывов развлекавшиеся борьбой мальчишки потеряли равновесие, и один из них упал на сидевшую за партой Ларису, опрокинув ее, как ветер тонкий стебелек, на свободное сиденье. Мальчишка придавил ее, всего лишь несколько мгновений распростершись на ней лицом к лицу, и тут же вскочил весь взлохмаченный и смущенный. Я сидел довольно близко к ней, нас разделял только проход между рядами, и с болью смотрел на нее, уронившую лицо на сложенные на парте руки с длинными тонкими пальчиками и безутешно плакавшую, и очень хотел ее успокоить, но не мог придумать как подступиться к ней и что сказать. Мне нетрудно было догадаться, что девочка плакала не от боли, это плакала ее девичья гордость. Я мечтал, чтобы меня посадили с Ларисой за одной партой, и даже несколько раз шопотом произнес эту просьбу в надежде, что меня услышит верховное божество, но ее никто не услышал. И все же божеству было угодно внять другой моей просьбе: мне хотелось получить от нее подарок в День советской армии и флота, и о чудо, по жребию ей выпало поздравлять меня. Я получил от нее небольшую книжку и открытку и поразился высокому уровеню их художественного оформления, который отражал хороший вкус девочки. У книги и открытки был приятный запах свежей типографской краски и тонких духов, запомнившийся мне на всю жизнь.


Я взрослел вместе с одноклассниками, наблюдая за приметами взросления девочек. Большинство моих учителей давно расстались с молодостью, и потому вместе с друзьями я с нетерпением ожидал уроки двух молодых учительниц, чтобы наравне с другими с видом знатока оценивать детали их фигуры. Учительница биологии одевалась довольно консервативно, следовательно основной удар напряженно озабоченных мальчишеских взглядов приходилось принимать сексапильной учительнице русского языка и литературы, прозванной "Капитанской дочкой", которая приехала из Ленинграда вместе с мужем-офицером. Ее обтягивающие блузки и миниюбки и утонченные духи зажигали воображение мальчиков и привлекали восхищенные взгляды девочек. Все завидовали сидевшим на первых партах крайних рядов: учительский стол находился на одном с ними уровне, и я вместе со считанными счастливчиками с первых парт скользил взглядом по бюсту и бедрам "Капитанской дочки" и заглядывал к ней под юбку, когда она склонялась над журналом, опираясь согнутой ногой на стул. Подобные просмотры легко заставляли забыть домашние беды. Она скучала в провинциальной глуши и изредка напоминала нам косвенными замечаниями о нашей провинциальности; мы огорчались, но прощали ей незлобные колкости, в которых ленинградские школьники выигрышно сравнивались с нами в понимании важности охраны памятников истории, культуры и архитектуры. К огорчению мальчишек и девчонок учительская старая гвардия раздраженно реагировала на молодость, красоту и изящество в манерах и одежде "Капитанской дочки" и выжила ее со школы.


Неожиданный отъезд Ларисы в другой город в конце учебного года причинил мне первую большую душевную рану. Окружавший меня мир оказался очень хрупким: вслед за грациозной девочкой-ангелом из класса в другую школу ушел мой друг, а затем пришла еще большая беда – у мамы обнаружились признаки серьезной болезни, и она надолго оказывалась в больнице. Исчезновение из моей жизни близких мне людей и тяжелая болезнь матери надолго растоптали мою былую уверенность в себе.

Время наносило раны, и время лечило их. Семейные события отнимали детскую беззаботность и ускоряли мое взросление; они унижали жалостью и сочувствием одноклассников, возвращавшихся после уроков в уютные дома нормальных родителей, но и внушали мне простую истину о том, что уж если некому заботиться обо мне, я обязан удержаться на плаву сам.


Глава 4

Андрей


По странному совпадению уже на следующее утро после посещения Алины я неожиданно для себя заметил, что вирус влюбленности свободно распространялся в ноосфере моего оффиса. Вопреки обычной напряженности между двумя несимпатизировавшими друг другу лагерями студенток, сосредоточенно корпевших над документами во имя скромного заработка, водворилась озадачившая меня умиротворенность. Лираз, вспыльчивая блондинка гренадерского роста, к чьему имени прочно приклеилась кличка-спутник "высокая", блаженно улыбалась мне и покорно соглашалась пораньше приступить к нетерпимой ею проверке дел. Другая обладательница того же имени, легко ранимая и неуверенная в себе брюнетка, которую все отличали от первой кличкой-приложением "маленькая", абсолютно не находила в услышанных ею фразах никаких деталей, задевающих ее чувство собственного достоинства. Разгадка пришла также неожиданно, когда перекрывшая мне выход из кухонного уголка Лираз-"высокая" объявила мне после разговора по мобильному телефону, что она влюблена. Я поздравил ее и сообщил, что по общепринятому мнению, это полезно для здоровья. Чуть позже Лираз-"маленькая", нарушив обычную замкнутость, улыбнулась и скромно сказала, что очень скоро она снимет со своим другом квартиру.

Необычность поведения двух девушек спровоцировала мою память напомнить мне, что на днях скромница Адисе, вернувшись из поездки в родную Эфиопию, немедленно сообщила своему лагерю, что влюблена. Конечно, не было никакого новшества в обычной фразе Марианны "Мой Паша, Пашенька!", произнесенной мгновенно после звонка ее "мобильника", но нежный поцелуй Лики, на глазах у всех подаренный ее другу, ранее никогда не появлявшемуся у нее на работе, я воспринял как настоящее предзнаменование. Даже замкнутая упрямица маленькая Ямит, ранее никогда не заговаривавшая со мной о своей личной жизни, вдруг отозвала меня к выходу и смущенно сообщила, что ей необходимы два-три дня, чтобы выхлопотать комнату в студенческом общежитии, потому что ее друг, утратив работу, лишился возможности платить свою долю за снимаемую ими квартиру. В конечном счете мне ничего не оставалось как предположить, что сегодня я обязательно услышу историю любви.


Вечером рассказ Алины лился свободно, без каких-либо затруднений. Было заметно, что моя собеседница готовилась к встрече и оживила в памяти давние события.

- Итак, когда я училась в шестом классе, я выглядела физически более развитой в сравнении со многими моими сверстницами и привлекла внимание одного пятнадцатилетнего мальчика. Он учился в другой школе, но жил в соседнем доме. В отличие от меня Юра был плохим учеником, но очень самостоятельным, неисправимо задиристым и смелым подростком. Благодаря его характеру и дерзким поступкам он казался мне неотразимым. Я была просто в восторге от него. Когда он навещал меня в школе, я выходила к нему на виду у соучеников и учителей вся переполненная ощущениями взрослости, гордости и дерзости от того, что за мной ухаживает паренек старше меня.

Мой папа умер рано, и мне постоянно не хватало общения с близким мне мужчиной. Вероятно, дружба с Юрой заполнило существовавшую в моем внутреннем мире пустоту. Меня переполняли ощущения и догадки в отношении взаимоотношений мужчины и женщины, к которым еще только приближались мои сверстницы. Я нуждалась в общении со взрослыми, и Юра воспринимался мной как нить, связывавшая меня со взрослым миром. Отношения с ним и с его друзьями оценивались мной как подтверждение внешним миром факта моего взросления. Я чувствовала себя девушкой, или же убеждала себя в том, и потому пыталась одеваться и вести себя в соответствии со своими ощущениями.

Мы дружили почти до конца моей учебы в школе. Юра, конечно же, со временем перестал удовлетворяться поцелуями и объятиями. Он время от времени пытался склонить меня к сексу, но все его попытки я превращала в шутку, в нейтрализующую игру. Пуританское домашнее воспитание сидело во мне прочно, словно пояс верности на даме времен средневековья. В самой верхней части моих ног проходила граница, которую я не позволяла преодолеть его рукам. Юра в конечном итоге осознал, что он еще долго не сможет добраться к моим трусикам, и охладел ко мне. Весной, накануне выпускных экзаменов, мы расстались. В этой истории есть интересная деталь. Его старший брат сидел в тюрьме, и всем окружающим было ясно, что и младшему брату ее не избежать. Но через несколько лет оказалось, что известный всей округе забияка превратился в заботливого семьянина. С тех пор, когда я вспоминаю о нем сама или же вместе с мамой, иногда приходит сожаление о том, что наши пути с ним разошлись.


Рассказ о Юре прерывался телефонными звонками интересовавшихся подробностями услуг. Вынужденные перерывы компенсировались нетерпеливым стремлением Алины оторваться от действительности и вернуться к подробностям и переживаниям безвозвратно ушедшего времени, в котором ее наполняли только радужные мечты и надежды.


- Пришло время рассказать о моей первой любви, - почти торжественно сказала она, встала из кресла и стала рассказывать стоя. Очень часто Алина принималась пружинисто и грациозно ходить передо мной из стороны в сторону, изображая разные сценки. Благодаря ее артистическому дару, я начинал представлять их почти наяву.

- До смерти папы в нашей семье царил культ любви. Когда же он умер, мама не захотела выходить снова замуж и посвятила свою жизнь мне. Обычно при таких обстоятельствах материнская любовь становится деспотичной, и мама тоже не избежала этой ошибки. Она полагала, что лучше меня знает, что мне нужно, чем я буду заниматься, когда мне предстоит выйти замуж. Я еще колебалась между иностранными языками и хореографией, но она уже все решила вместо меня. Мне предстояло подобно ей стать врачом. В выпускном классе мой распорядок дня стал очень насыщенным. После школы я ходила в бассейн на плавание, в хореографическую студию и ежедневно занималась с репетиторами. Физические и химические формулы знала на зубок. Однако оказалось, что существует серьезное препятствие на пути мамыной мечты: вид крови меня очень пугал. Маме пришлось внести изменение в мои жизненные планы, Вернее, мы это сделали вместе и остановились на биологическом факультете университета.


Однажды в конце июня, через день-два после выпускного бала, мама попросила меня отнести что-то к тете, ее сестре. По пути дорогу мне преградил незнакомый юноша. Его улыбка могла сразить кого угодно. Андрей улыбался как киноактер, соблазнительно и вместе с тем по-детски искренне и беззащитно. Мне в глаза уверенно смотрел высокий, стройный и спортивный Ромео в обтягивающих кожаных брюках и куртке. Это был потрясающий красавец: брюнет с голубыми глазами – мечта любой девушки. Я, конечно же, не устояла, и вскоре мы стали встречаться.

Мой Андрей был студентом медицинского института и одновременно всерьез занимался мотоспортом. Мы встречались редко из-за моих частых занятий у репетиторов и его тренировок и соревнований, но это лишь разжигало наши чувства. Природа наградила его качествами настоящего мужчины: уверенностью, гордостью и обостренным чувством независимости. Но несмотря на мое сильное увлечение им, во мне по-прежнему оставалось сильное желание флиртовать с парнями. Вот только при нем я не осмеливалась играть чувствами других. Весь его облик свидетельствовал о том, что подобное невозможно. Наши встречи обычно представляли собой провожания до бассейна и репетиторов и обратно домой. Очень редко, обычно перед отъездами на соревнования, Андрей утрачивал уверенность и невозмутимость, был очень нежен и мягок в обращении со мной, уверял меня в своей любви.


В тот год я не поступила в университет. Лето закончилось, и мама, прибегнув к своим связям, устроила меня на работу на одну из кафедр биологического факультета. Вокруг меня кипели страсти: преподаватели охотились за женщинами – коллегами, секретаршами и студентками.

- А что же Вы? – не удержался я. – По-прежнему не снимали "пояс верности"?

- Я была травмирована провалом при поступлении в университет и стремилась изо всех сил взять реванш, снова обратившись к плаванию и репетиторам. Первые попытки мужчин испытать на мне свои чары встретили с моей стороны вежливый отпор, и в результате все "донжуаны" кафедры и факультета оставили меня в покое.

- Николь, Вас совершенно не беспокоили девичьи мечты и гормоны?

- Вам не терпится узнать, когда я утратила девственность, - сухо заключила Алина. - Через несколько месяцев Андрей стал убедительно уговаривать меня в том, что только в том случае, когда и мое тело будет принадлежать ему, наши отношения станут полноценными. Иногда он утрачивал самообладание. "Ты первая попалась такая, - говорил он, - что не спешит ко мне в постель. Интересно, сколько времени ты продержишься?" И мне приходилось "оборонять позиции" изо всех сил в течение многих месяцев, потому что я желала, чтобы игра в наших взаимоотношениях длилась бесконечно, мне хотелось, чтобы меня завоевывали долго. Я не могла согласиться с ролью легкой добычи.


Через полгода после нашего знакомства, после двухнедельного перерыва в наших встречах, я осмелилась в отсутствие мамы привести Анлрея к себе домой. По пути мы говорили о разных пустяках, но я стремилась посылать ему однозначные сигналы, не оставляющие сомнений в том, что речь идет только о дружеском времяпровождении. К тому же подходу я прибегла в самой квартире. "Поболтаем здесь, в гостиной. Мне хочется знать, что у тебя нового произошло за эти две недели. Это моя келья, но только моя, мы сюда не войдем. А здесь, в кухне, когда-то будет твое рабочее место. Будешь здесь готовить для меня". Так я удовлетворяла проснувшееся во мне желание поиграть с ним. Андрей, снисходительно улыбаясь, подвел меня к кухонному столу. "Ну что ж, начнем сейчас репетировать", - промолвил он и резким неожиданным для меня движением водрузил меня на стол. Я вскрикнула с опозданием, а он уже страстно целовал меня, одновременно забираясь руками далеко под юбку. Меня охватил страх, заглушавший возбуждение. Виски больно застучали, когда его руки приблизились к черте, после преодоления которой, как мне казалось, уже не могло быть пути назад. "Осторожно!" – бешенно завизжала я, вложив в свой визг страх и возмущение. От неожиданности Андрей испугался и отпустил меня. Воспользовавшись его замешательством, я быстро спрыгнула на пол.

Было заметно, что Алина переживала давнюю ситуацию заново. Когда напряжение на ее лице исчезло, я почувствовал облегчение и тогда вдруг вспомнил о клиентах. Вернее, об их долгом отсутствии.

- Что-то сегодня никого нет.

- Бывает такое, - ответила она. – Сегодня явно не мой день, но зато это Ваш день, никто не мешает моему рассказу... Итак, я освободилась, а Андрей замер, стоял, не двигаясь и не зная как поступить дальше. "Никогда, слышишь, никогда не делай этого без моего согласия!" – в гневе вскричала я и вышла в гостиную. После минутного замешательства в кухне он вышел ко мне. Я услышала его глубокий шумный вздох, после которого последовало очень трогательное извинение. Затем Андрей обнял меня и поцеловал очень бережно, как ребенка, в лоб и в щеку, и я расстаяла.

- Вы же любили его, - отозвался я сухим голосом, исходившим из пересохших губ. – Разве не так? Вам уже было почти восемнадцать, и Вы по-прежнему "обороняли позиции"?

- Я не сомневаюсь в том, что он любил меня больше, чем я его. Мне кажется, что все мои парни любили меня сильнее, чем я их. Только почти через год после нашего знакомства Андрей почти силой затащил меня в постель.

Я с удивлением различил в ее голосе нотки возмущения.

- Весь остаток встречи, - продолжала она, - мой пылкий Ромео был самым тихим и самым покладистым паинькой в мире. Нет, впрочем, он взял реванш очень нежными поцелуями, постепенно перераставшими в упоительное и страстное слияние губ и языков. Моя голова таяла в теплой и влажной оболочке чувств и прикосновений. Все опасения улетучились, и я наслаждалась полулежа на коленях Андрея. Будто случайно его руки прикасались к моему телу, они скользили почти повсюду, предусмотрительно избегая моих ног. Видимо, урок, преподанный ему, был достаточно поучительным. Мне же казалось, что еще немного и я утону в оргазме, даже не расставшись с одеждой. Слезы на моем лице появились неожиданно для меня самой. Я плакала, чувствуя свое бессилие, потому что во мне росло желание, горячее и необузданное желание. "Еще несколько мгновений, - мелькнуло у меня в голове, - и я буду сама умолять его, чтобы он проник в этот самый раскаленный на моем теле треугольник". Звук телефонного звонка прозвучал для меня как знак чудесного спасения. Звонила мама, которая хотела убедиться, что я дома. Мне пришлось соврать Андрею, что она уже выезжает домой. При расставании в передней он, осмелев, спросил: "Сколько же ты еще собираешься продержаться?" – "Осторожней, - почти прошипела я, смотря ему прямо в глаза, - не забывай моего предостережения!"

Но разве можно было победить молодость и гормоны? Вскоре в квартире Андрея я уже наслаждалась от волнующих поглаживаний бедер и полузащищенных узким бюстгальтером грудей. Он то властно, то ласково заглядывал мне в глаза, пытаясь уговорить меня без слов. "Нет, еще не сегодня!", - мой голос прозвучал неожиданно твердо даже для меня самой. Тем не менее, я уже почти свыклась с мыслью о расставании с девственностью. Период психологической и эмоциональной подготовки закончился.


- Сейчас, если я не ошибаюсь, будет рассказ о том, как крепость сдалась. Меня, как и всех мужчин интригуют подробности переживаний и ощущений девушки в те мгновения. Расскажи, пожалуйста, об этом.

От волнения я обратился к Алине на "ты".

- Мы уже с Вами на "ты"? – Она не упустила возможности съязвить, чтобы выиграть передышку.

- Извините. Впрочем, мне уже кажется, что я Вас знаю много лет. Так что почему бы и нет?

- Ладно, пусть будет так! В конце концов я рассказываю... тебе самое сокровенное. Теперь ты знаешь то, чего другие не знают.

Поощренный ее согласием, я продолжил натиск.

- Итак, как это произошло? Мне интересны подробности и твои ощущения.

Алина вдруг смутилась, начала ходить и зачастила скороговоркой:

- Я отличалась от сегодняшних девиц, слабых на передок. Но мои игры с Андреем не могли продолжаться бесконечно. Наши отношения развивались естественно и приближались к кульминации. Мы стали встречаться почти ежедневно, несмотря на учебу и работу. Он провожал меня домой из бассейна, от репетиторов, мы изредка развлекались на дискотеках и вечеринках. Я все чаще позволяла ему изучать мое тело наощупь под одеждой, но не забывала вовремя охладить его порывы.

Кульминацию приблизило мое предположение о необходимости моего отъезда из Москвы. Была середина лета, приближались вступительные экзамены, и я, подавленная и ослабленная бесконечными занятиями у репетиторов и предэкзаменационными волнениями, однажды высказала вслух мысль, вот уже несколько недель занимавшую меня. А что если мне уехать поступать куда-нибудь на переферию, где шансы более высоки? Андрей всерьез забеспокоился. Он понимал, что с моим отъездом наши отношения могут прерваться. Связь с ним, длившаяся около года, требовала какой-то логической развязки. И нам обоим было ясно, что развязкой будет близость, со свадьбой или без нее. В то время брак меня не устраивал. Андрея я обожала, но о браке не думала. Замужество по моим планам должно было случиться только после окончания университета.


Через несколько дней Андрей позвал меня к себе на дачу. Приглашение было произнесено магическим голосом, в котором, подобно льду и пламени, соседствовали отчаяние и уверенность. Я приняла вызов. На даче все произошло естественно, как продолжение уже привычных объятий, поцелуев и смелых ласк.

Алина демонстративно замолчала, сложила руки на груди, всем своим видом показывая, что с рассказом о первом сексуальном опыте покончено, и она готова выслушать следующий вопрос. "Шах и мат", - подумалось мне. Не нудить же снова просьбой о подробностях! А с другой стороны, мой будущий читатель такого провала мне не простит.

- Позвольте, позвольте, - съерничал я. – А кто недавно утверждал, что была насильно затянута в постель?

- Я подразумевала непрекращавшееся психологическое давление, которое было направлено на меня с тем завидным упорством и энергией, которые были присущи Андрею. А его ласки вполне можно отнести к эмоционально-физиологическому давлению, - усмехнулась она, довольная удачным сравнением.

- Ладно, читатели обойдутся без подробностей, а рейтинг моего творения немного пострадает.

Вопреки моим ожиданиям, острота произвела противоположный эффект. Лицо моей собеседницы исказила портившая его гримаса раздражения.

- Да пойми же, - заметалась она по комнате, взмахивая тонкими руками, - не было в том ничего необычного или развратного. Его глаза, губы и руки уже изучили многие уголки моего тела, а оно, в свою очередь, стремилось к привычным ласкам. Это все, что я могу сказать. А подробности, как и осколки других воспоминаний хранятся здесь, внутри. – Она приложила руку к сердцу. – Эти воспоминания святы для меня, потому что Андрея давно уже нет... Он погиб вскоре после нашей встречи на даче. Это случилось на соревнованиях мотоциклистов. И теперь многое воспринимается как сугубо личное, интимное, не подлежащее разглашению. Эти воспоминания уйдут вместе со мной.


Меня поразила такая неожиданная и жестокая развязка их романа. Мы оба замолчали. Алина прислонилась спиной к шкафу, снова скрестив руки на груди, и с минуту смотрела поверх меня на настольную лампу под абажуром. Вспоминала ли она Андрея, или же попыталась успокоить расшалившиеся нервы, мне неизвестно. Я посмотрев на часы и, убедившись в том, что пришло время расставания, встал и под грузом грустных впечатлений медленно направился к выходу.