Ящик Пандоры, или Время задавать вопросы, и время
| Вид материала | Документы |
- Эксперты комментируют Ящик Пандоры vs волшебная лампа Аладдина, 245.92kb.
- Дети исследователи от природы, они очень любят задавать вопросы, 104.58kb.
- Вопросы Ответы, 101.82kb.
- Шкаброва Татьяна Александровна Воспитатель: Павлова Валентина Александровна с. Красные, 113.5kb.
- Задавать вопросы своим товарищам и учителям, 490.42kb.
- Умение отвечать и задавать вопросы это дар и навык одновременно, 46.49kb.
- Вопросы для подготовки к экзамену, 32.52kb.
- Анализ конкурентных преимуществ, 52.23kb.
- Компетенция Правительства Республики Казахстан в области регулирования трудовых отношений, 2446.21kb.
- Компетенция Правительства Республики Казахстан в области регулирования трудовых отношений, 2456.16kb.
Мозаичные зарисовки для оптимистического финала
Я сидел в комнате сына у компьютера и неотрывно смотрел в отражение своих глаз, изучавших меня из огромного зеркала, которое преднамеренно установил сын напротив своей кровати, способной преображаться в двойное ложе, чтобы любоваться переплетением своего тела с телом его девушки. У меня уже не было сил ни возвращаться в прошлое, ни входить в проплывавшую мимо меня реку времени, чтобы снова оказаться в потоке современной жизни. Временная пауза придавала ощущение атрофии воли и мышц, и тогда мне пришлось дотянуться до прикрепленного к стене небольшого керамического колокола, звуком которого мы с Илоной иногда шутливо будили заспанного сына, и с помощью веревки привести в движение шарик. При его столкновении с внутренней оболочкой колокола тишину рассек резкий и звонкий звук и, оживив мое тело и волю, он задорно втолкнул их во временной поток.
Я почувствовал свежесть легкого ветерка и безо всякой связи с последним ощущением поразился неожиданной мысли: «Все эти дни я слушал чужие воспоминания и погружался в свои, чтобы снова проверить испытанием времени свое понимание Красоты!» Вслед за этим заключением я вспомнил, что однажды прочитал полюбившуюся сердцу и уму книгу о проявлениях Прекрасного в позднем Средневековье и пришел к выводу о близости его понимания мной и автором. Нет, я не претендовал на уровень известного историка, а всего лишь был польщен подобием наших подходов. «Кто же был автором той книги и как она называлась? – мучительно вспоминал я в течение одной-двух минут и радостно приподнялся из кресла, направляясь к книжным шкафам. – Это голландец Йохан Хейзинга, автор исторического эссе «Осень Средневековья»! – возликовала моя память. – Какую чудную эпоху в истории Франции и Нидерландов выбрал голандец! XIV – XV века. Вопреки большинству историков культуры его не заинтриговала модная тема зарождения Ренессанса, ведущими категориями которого он считал «соразмерность, радость и свободу», а главной формой их выражения - восторженность, отличающуюся «пустой отвлеченностью мысли, напыщенной важностью, вычурностью языка и неясностью выражения». Хейзинга оставил в стороне этот феномен и занялся исследованием последних аккордов средневековой культуры. Историк обнаружил в ней яркость и остроту повседневности, стремление к прекрасной жизни, стилизацию любви и связанные с ней повседневные формы отношений, идиллизацию жизни и смерти, рыцарские идею, ордена и обеты, блекнущую символику, увядание мистики, проникновение искусства в жизнь и взаимосвязь образа и слова. Чем не убедительное торжество Любви Земной над Любовью Небесной (Прекрасным) в эпоху позднего Средневековья с его тяготением к обыденности и приземленному воображению? Мне бы подобно голландцу заметить Красоту в Земном, но, увы, в моих юношеских чувствах к Юле Любовь Небесная ревниво душила Любовь Земную, и я безнадежно запутался в ловушке платонической страсти к ней. Даже юношей я страдал и посвящал себя Прекрасному вместо того, чтобы окончательно воспринять реальную жизнь и перейти к служению Любви Земной! А служение ей могло бы сделать Юлю моей! Хейзинга сознательно ограничил проблематику своего исследования в пользу чистоты эксперимента и глубины выводов; мне же нельзя было изолировать Прекрасное от Земного, поскольку жизнь разнообразнее одного исследования. Можно ссылаться на непрерывные горести в доме родителей и обвинять их в параличе воли, можно сбросить все на невезение, а разгадка сегодня видится понятной и простой: я ее недостаточно желал, или еще не умел желать так, как желает женщину созревший мужчина, силой страсти своей опрокидывающий ее сопротивление.»
«Греки сбондили Елену», - вынырнула из глубин памяти часть мандельштамовской формулы жизненных неудач. – Греки умели видеть в женщинах земное и добиваться их. Вот и Хейзинга считает, что греки и в мифах, и в рациональной мысли допускали лишь одну причину несостоявшейся любви: силу обстоятельств, независимых от воли влюбленных. Какие мощные земные страсти подчиняли себе их небожителей! «Греки сбондили Елену/ По волнам,/ Ну а мне – соленой пеной/ По губам...» Та соль изъедала мою душу, пока я не сумел превратить ее в поводыря. В последнее время я оживил воспоминания о своей любви; она по-прежнему властна над моими чувствами, но и моя чувственность в дерзком полете воображения уже смело священнодействует над ее телом уверенными движениями моих окрепших и осмелевших рук. Она догадается об этом немедленно даже при кратковременном пересечении наших судеб.
Со временем я смог научиться не только различать Прекрасное в его целостности, но и придавать большее значение его элементам, чаще встречающимся в Земном порознь. Пусть назовут такой подход компромиссом, я же отнесу его к более глубокому пониманию жизни. Со временем я смог обнаруживать их у любой девушки и молодой женщины. Да, признаю, в возрасте под пятьдесят это происходит легко. Может, в старости частички Прекрасного смогу обнаруживать даже в самой неприглядной старухе, но уже сегодня моя душа привлекает всех девушек и женщин, познавших ее.
Атмосфера архива все еще впитывала пестрые оттенки бурно пульсирующей энергетики пяти девушек-студенток, а я грустно поглядывал на них, потому что уже знал после мимолетной встречи с исполнительным директором общественного фонда, в составе которого функционировал архив, о решении совета директоров сократить финансирование архива, что означало увольнение всех студенток. Через две недели девушки пришли в архив в пятницу, чтобы без лишних свидетелей попрощаться со мной. После угощений, разложенных ими на столе, настал черед проявления чувств. Они вручили мне миниатюрную статуэтку Оскара с надписью «Боссу номер один» и одна из них зачитала совместное полушутливое-полусерьезное послание:
«Дорогой босс!
Мы рады вручить Вам приз Оскара как признание Вас самым лучшим боссом этого года и самым лучшим боссом, которого нам когда-либо посчастливилось узнать.
Вы были для нас боссом, считающимся с нами, добрым, подлинным и искренним, чувствительным, понимающим и гибким.
Короче, Вы были для нас прекрасным боссом и потому мы чувствовали себя счастливчиками!
Спасибо Вам за то, что Вы такой, какой есть, и за то, что дарили нам.
Вы учили нас, что комфорт принадлежит к излишествам, но даже, если и не обратили внимание и не осознавали того, подарили нам это излишество.
Спасибо за все это. Удачи Вам и здоровья.
Персонал студенток.»
Кажется, я смог различить и отметить в каждой из них чарующие элементы Прекрасного.
В один из сентябрьских дней, когда Средиземное море было на редкость спокойным, а душный вечер вкрадчиво заключал в свои обьятия еще не подозревавший о его наступлении город, мы с женой словно коренные израильтяне бесстрашно зашли в кафе на следующий день после двух террористических актов в Иерусалиме, чтобы выпить ее любимый кофе "Иланс". Как обычно, она немного поразмыслила, оставляя чаевые. Мне же всегда кажется, что провидение воздает больше тому, кто не скупится дать другому. Выйдя на набережную, мы снова увидели перед собой разлитое до горизонта голубое пространство перегретой влаги. Идя по вечерней тель-авивской набережной, я дышал полной грудью, безуспешно пытаясь остыть с помощью почти неуловимой прохлады, и думал об Алине и ее избранниках. Почти каждый городской житель земного шара может найти в Тель-Авиве какой-то уголок, напоминающий ему его родной город. В этом многоликом космополитическом городе с пестрой архитектурной мозаикой уроженец Марокко, Аргентины, Ирака, Ирана, России, Украины или Франции обречен на неожиданное замирание в одном из кварталов, близких к морю, которые пробуждают теплые волны ностальгии. В нем мне не раз чудились одесские уголки, исчезавшие в раскаленной плазме пыли, горячих воздушных волн, всеподавляющей влажности и неотвратимого всесжигающего солнца. Но я с трудом мог представить эту четверку из Москвы в качестве постоянных жителей Средиземноморья.
Мы приближались к широкой и многоступенчатой лестнице-панораме у гостиницы "Карлтон", когда я увидел их. Они стояли на островке из каменных плиток, посреди песка, на фоне леса из матч яхтклуба, две голенькие пяти-шестилетние девчонки-двойняшки, два тельца-цветочка, обольстительные женщины в зародыше. Насухо обтертые двумя очень похожими молодыми женщинами, они изучали окружающий мир, широко распахнув глаза. Сверху на них плавно сползли одинаковые платьица, и вот уже мир в соответствии с их ожиданиями обещал им самые теплые и радостные неожиданности. Я уходил вверх по лестнице, мысленно желая им избежать превратностей судьбы Алины.
Сумерки быстро опустились на город, и он осветился двумя далекими друг от друга источниками света – кажущимися холодными звездами и нагретыми лампами освещения. Я стоял в ожидании автобуса на остановке, расположенной внизу улицы Ха-Мелех Джордж. Она появилась в укороченной белоснежной маечке на тонких тесемочках, скорее обнажающей, чем прикрывающей тело девочки-подростка. Пояс ее белых брюк низко приземлился на еще девичьих бедрах, под косточкой, обтянутой кожей, в считанных миллиметрах от угадываемого треугольничка. Когда мужчина моего поколения видит на улице непривычно обнаженный девичий или женский живот, он уже подсознательно ожидает, что вслед за этим обнажится и все, что ниже. Мне пришлось приложить усилие, чтобы перевести глаза на красивую головку. На свежем юношеском личике с отчетливыми детскими чертами блестели большие черные глаза, в которых отражались лампы, фары и звезды. Ее глаза задержались на моем лице, сияя неповторимым очарованием наивности. В течение двух-трех лет она расцветет в юную прекрасную женщину, и кто-то будет пить ее наивность, прикасаясь губами к молочной коже.
Женя приехал в конце сентября. Сцену их свидания описала Алина, позвонив мне домой.
- Женя появился у меня дома, в Холоне, поздним вечером. Его вторжение в мой новый мир, который представлялся мне антимиром московской жизни, я восприняла как виртуальное перемещение из другого пространственного измерения. Я растерянно стояла у двери, забыв его пригласить в салон, и будто со стороны наблюдала за нами в той сюрреалистической сцене. Только когда он сообщил мне, что мой домашний телефон и адрес нашел ты на сайте телефонной компании, я окончательно убедилась в реальности происходящего. "В ближайшие дни мы вернемся домой, в Москву, - говорил Женя, все еще стоя у двери. – У меня есть достаточно средств, чтобы содержать семью. Я по-прежнему люблю тебя и на этот раз не собираюсь услышать слово "нет". Ты уже можешь готовиться к отъезду!" Да, он очень изменился. Мое природное упрямство чуть не подвело меня. Я подсознательно открыла рот, чтобы язвительно спросить его, по какому праву он уже все решил за нас двоих, но совершенно не заметила как вместо этого прильнула губами к его губам. Потом мы сидели, пили вино, принесенное им, разговаривали почти до утра, снова привыкая друг к другу.
Алина вернулась с Женей в Москву примерно через две недели после его приезда. Ее мама решила остаться в окружении родственников. Выплату квартирной ссуды взял на себя Женя.
Я иногда задумываюсь, что более ценно моей героине: ее чувства к Андрею и Жене, или же любовь мужчин к ней? Мне важнее моя любовь к Юле обычных человеческих симпатий, которые она испытывала ко мне, несмотря на то, что я тоскую по ним даже сегодня. Я выстрадал ее в ранней юности и по-прежнему иногда отдаю дань сладким мучениям, словно смиренно расплачиваюсь ими за саму возможность любить, поскольку не каждый получает ее в своей жизни. Смею предположить, что только в эти дни Алина признала простую истину: если Вас любят сквозь годы и расстояния, то Вам достался большой дар судьбы. Наступит ли день, когда она признает своей еще более важную истину: любовь, которую испытали Вы, - судьбоносный дар?
« Смогу ли когда-нибудь сказать об этом Юле?», - терялся я в сомнениях, пока не обратил внимание, что на меня направлен недоуменный взгляд стюардессы. Я никак не мог взять в толк, что во мне провоцирует ее недоумение, пока не догадался, что уже несколько минут разглядываю девушку, воспринимая ее лицо в качестве приятного фона для размышлений, и не отдаю себе в том отчета. Она ответила вежливой улыбкой на мою гримасу смущения и вины, и в те мгновения до моего сознания пробился из динамика голос Фреди Меркурио: "Love of my life you can't see…" Самолет взлетел, набрал высоту, и вскоре командир корабля сообщил обычные подробности о рейсе по маршруту «Тель-Авив – Киев».
Олег исчез на два месяца в командировках, передав мне перед этим твердое обещание прибыть вместе со мной в наш город вовремя, и я так и не узнал, смогли ли одноклассницы найти Юлю и пригласить ее на встречу. Вскоре мне будет известен ответ на этот вопрос, который то пробуждал во мне радость ожидания вероятной встречи, то подобно холодной волне окатывал резким холодком отчаяния, которое нагоняла мысль о невысоких шансах ее поисков.
«Важно верить в успех во что бы то ни стало! – с надеждой вспомнил я о спасительном аутотренинге. – Положительные мысли порождают положительную энергию, способную благотворно влиять на события и даже на судьбу. Разве не так поступает перманентно оптимистичная сексапильная женщина-психолог, победно ответившая отрицанием на вопрос одной из ведущих телевизионной передачи, все еще не желавшей верить в непрерывность побед в судьбе психолога, приглашенной на передачу в качестве консультанта, о том, была ли в ее жизни безответная любовь? Ну конечно же, у такой уверенной и любящей себя красивой женщины провалов не было и не может быть! У ребят и мужчин, на которых она когда-либо обращала внимание, не было даже малейшего шанса устоять перед ней. У нее есть готовые ответы на все случаи жизни. Она не обманывает: ее любовь всегда была взаимной, и удача просто преследует ее, потому что она относится к тем, кто рождается в рубашке и с ложкой во рту. Стоит поучиться у нее, и удача, словно покорный пес, повсюду последует за мной!»
Мне не удалось с уверенностью мысленно закончить последнюю фразу, поскольку я очень зрительно представил глаза психолога. Как ни крути, блеск удачи придавал им безпроигрышно сексуальную привлекательность. Но в них не было места трогательному очарованию, без которого они оставались безжизненными. От женщины исходили энергетические волны бесчувственного биоробота. Я скорее всего ошибался, впадая в крайность оценок, но был недалек от истины. Лицо женщины исчезло, а вместо него мне припомнилась искривленная мукой трагичной смерти мордочка шакала, труп которого лежал вблизи соснового леса на шоссе, ведущем из городка Маалот в Верхней Галилее к почитаемой верующими горе Мирон, откуда легко просматриваются гора Хермон, город Цфат и озеро Кинерет. «Только этого мне не хватало! – огорчился я, почувствовав обжигающий холодок страха. – Тревожный ночной вой шакалов в ущелье напоминает мне о трагедии этих животных, согнанных с холмов, на которых возвели новые жилые микрорайоны. Генетическая память гнала их по следам привычных троп и еще не была скорректирована печальным фактом пересечения троп новыми автомобильными дорогами. Шакалы гибнут под колесами почти ежедневно, но не изменяют старых маршрутов. Не так ли я завороженно кружу по маршруту уже давней любви и расплачиваюсь страданием после болезненного столкновения с реальностью, в которой Юле нет и не может быть места?.. Но не все же шакалы гибнут! Мой путь опасен, но на нем можно уцелеть.»
А пока я расположился в кресле и представляю ее симметричное классическое лицо со слегка выступающими скулами и небольшую золотую корону на русых волосах. Она величаво и грациозно движется вверх по лестнице в зал ресторана, не уступая в этом царственным особам: Елизавете I Английской, Марии-Терезии, супруге Людовика XIV, Анне Стюарт, Екатерине Второй или же английской королеве Виктории. В верхней части лестницы, у входа в зал, жду ее я с черной бархатной маской на лице, отвлекаясь от ее лица, чтобы бросить заговорщический взгляд на видимого только мне Моего Ангела-Хранителя, а затем снова прилипнуть взглядом к ее лицу, чтобы заметить, что мы с ней снова молоды. Наши лица снова окажутся в считанных сантиметрах друг от друга, и я вопьюсь горячим взглядом в ее лицо, светящееся бликами солнечных зайчиков вопреки наступившему вечеру, и обожгу им ее глаза, щеки и губы. Мы оба обомлеем, на мгновение заглянув в глаза друг другу, и мне почудиться сияние солнечных нимбов вокруг наших голов. Время застынет вопреки всем законам, и покажется, что объединяющее нас пространство мгновенно облачится в прозрачную оболочку, внутрь которой никому из окружавших нас не дано будет проникнуть. Внешние звуки исчезнут, и мы будем общаться молча в пронзительной тишине. "Какие у тебя красивые глаза!" – донесется до меня ее измененный голос в сопровождении странных перезвонов, как будто она мелодично напоет эту фразу. "Нет, это ты вся чудо: и глаза твои, и волосы, и губы! Позволь мне их поцеловать", - донесется до моего сознания мой охрипший голос, и в тот момент меня охладит прозрение – мои губы будут плотно сомкнуты. "Не торопи меня, все это так неожиданно...", - едва различу я затухающий девичий голос, доносящийся сверху, в то время как ее губы ни разу не разомкнутся. Наши лица поплывут в пространстве, бесконечно приближаясь и приближаясь, и я почти утрачу веру в то, что они когда-нибудь сомкнутся. Но время снова вступит в свои права, и тогда я вопреки всему, что случилось давным-давно в щкольной рекреации, разомкну свои губы:
- Ты – моя ненаглядная, моя любимая. («С каким большим опозданием я сказал это!» – думаю в тот момент.) Тебя я любил всю жизнь, но ни разу не смог достучаться до твоего сердечка. Сейчас мы наконец-то вместе поймем какой любви лишились. «Молодые люди, - с опозданием в вечность звонко пульсирует в голове мой голос, в котором запаян гнев на самого себя, - раздавите гадину! (Разве Вольтер, умиленно глядя на нас, не согласится простить меня за плагиат?) Молодые люди, впервые познавшие сладость и горечь любви, раздавите в себе нерешительность!»
Разочаруется ли она, сняв маску с моего лица, как разочаровуются читатели Александра Дюма вслед за историками, сорвавшими бархатную маску с легендарной «Железной Маски», чтобы узнать, что эта личность была не мифическим близнецом Короля-Солнца, а всего лишь итальянским аристократом, навсегда поплатившимся своей свободой за то, что прогневил французского короля? Мои губы перенесут на ее щеку томившийся десятилетиями поцелуй, но что бы ни произошло, снова поднимусь на борт самолета, чтобы вернуться к Илоне. Я остаюсь всю жизнь узником своего воображения? Кто знает? Поездка может многое прояснить, но если все же это верно, то моя воображаемая темница нередко приносит мне реальную удачу. По возвращении умолю Моего Ангела водить моей рукой по бумаге. Надо полагать, этот главный магический секрет, сообщенный скандалистом и снобом Дали начинающим художникам, приносит удачу. И тогда непременно произойдет чудо – и я напишу о любви.