Н. И. Бондарь Вместо предисловия
| Вид материала | Документы |
- Оглавление з Вместо предисловия, 16.65kb.
- Сжигание отходов и здоровье человека. Краткий обзор (вместо введения и предисловия), 1212.58kb.
- Василию Акимовичу Никифорову-Волгину посвящается Вместо предисловия сказка, 2696.41kb.
- Вместо предисловия, 850.61kb.
- Литература вместо предисловия, 628.96kb.
- Литература вместо предисловия, 605.49kb.
- Источниковедение в век компьютера (вместо предисловия), 1388.68kb.
- Содержание: Вместо предисловия, 860.74kb.
- Валентин соломатов, 1718.67kb.
- Вместо предисловия, 298.02kb.
Департамент культуры Краснодарского края
Государственное научно-творческое учреждение
«Кубанский казачий хор»
Научно-исследовательский центр традиционной культуры
К 200-летию Кубанского казачьего хора
Вторичные формы традиционной народной культуры
Материалы научно-практической конференции
(Краснодар, 26-27 ноября 2010г.)
Краснодар. 2010.
Н.И.Бондарь
Вместо предисловия
Проблема вторичных формв традиционной народной культуре имеет свою историю и насчитывает не один десяток лет. В первую очекредь за рубежом, а затем и в СССР уже в начале и первой половине ХХ века все большее количество антропологов, фольклористов, этнографов в своих исследованиях стало обращаться к проблеме «фольклоризмов», «этнографизмов», «постфольклору».
В отечественной науке в середине прошлого века под вторичными явлениями традиционной народной культуры (ТНК), уже — фольклора, понимали неаутентичные (нетрадиционные) ее формы: сценические, в т.ч. самодеятельные, фестивали, а так же литературные и аудиовизуальные (радио, кино, видео).
Сходные позиции прдставлены и в трудах западноевропейских исследователей, в которых к вторичным формам отностся любые виды коммерческого использования фольклора и народных традиций в профессиональном искустве, туризме, массовых зрелищных и развлекательных мероприятиях и акциях, и т.п. [1]. Или, как образно выразился Г.Мозер, вторичным в культуре является любая передача и демонстрация элементов народной культуры «из вторых рук» [2], т.е. не создателем и носителем традиции, а посредником, в широком смысле этого слова (творческие коллективы, музеи, теле-радиокомпании, или что-либо другое).
Возрастающий интерес к этой теме со стороны ученых и «практиков» вполне объясним теоретической и практической стороной вопроса.
Роль культуры в формировании человека/личности и общества является определяющей. Не случайно Лесли А. Уайт, дабы подчеркнуть это, образно сравнил ее с одеждой, которую человек одевает при рождении и снимает после смерти. Однако он же, как и многие другие авторы, отмечал и доказывал динамику, изменчивость культурной традиции во времени [3]. Следствием развития и является появление ее вторичных форм. Происходит это в рамках если и не четких законов, то уж, по крайней мере, закономерностей. Например, переход к промышленному капитализму ведет к усложнению социально-профессиональной структуры общества. Это в свою очередь приводит к появлению вторичных форм в виде разного рода субкультур (рабочих разных професий, молодежных, разного рода «элит», и т.п.). ТНК из доминирующей, превращается, по сути дела, в одну из субкультур или, как пишет С.Ю.Неклюдов, её «диалектность», (имеется в виду культурыне диалекты), сменяется «социолектностью» [4]. Однако с наступлением финансового капитализма,человечество, научное сообщество столкнулись с процессами, которым в большинстве своем, убедительных объяснений пока не найдено.
Вопрос не столько в резком увеличении субкультур, многообразии «вторичностей», контркультур, сколько в десоциализации, а следовательно биологизации человека и общества. Происходит это через «уничтожение» культуры и, прежде всего ТНК, в том числе и многих ее вторичных конструктивных форм. С другой стороны многие вторичные формы ТНК выступают в качестве деструктивного механизма. В итоге, если в системе классической ТНК с рождения средствами культуры начиналось уподобление индивида человеку, «одевание» его в одежды культуры, то в лоне массовой, потребительской культуры, практически с рождения начинается его расподобление, «снятие» одежд культуры. Причем «раздевание» осуществляется как в переносном смысле (кризис духовности, духовное опустошение человека), так и в прямом. Современный «стиль — минимум одежды», утрачивается функционально и семантически значимая многослойность костюма, нижняя одежда, в т.ч. белье, становится верхней, максимально открытое тело. Это не случайно. Одежда, костюм, это один из важнейших элементов культуры, который является, помимо прочего, внешним символом, указывающим на ценностные ориентиры, состояние души ее владельца.
Видеть в этом только дань моде — наивно. Кристоф Вульф, отмечая наличие большого количества исследований, посвященных человеческому телу, пишет: «В исторической перспективе обнаруживается широкий спектр, демонстрирующий сколь сильно социальное и культурное распространение образов тела связано с властью, экономикой и биополитикой». [4]
В этом вечном противостоянии духовного и телесного ТНК, впрочем как и любой подлинной культуре, отведена одна из главных ролей.
Тотальное, угрожающее вымывание аутентичных форм ТНК из современной жизни побудило ЮНЕСКО перейти от политики охраны отдельных памятников культуры к политике защиты и сохранения фольклора/ТНК как целостной системы. Итогом работы явилось принятие в 2003 году Международной конвенции об охране нематериального культурного наследия с последующими дополнениями к ней [5]. В России, несмотря на то, что отсутствует федеральный закон, в ряде областей и краев, в т.ч. в Краснодарском крае, приняты Законы, направленные на сохранение и развитие ТНК [6].
Конференции подобной тематики направлены на выявление состояния различных элементов аутентичной культуры, факторов, влияющих на появление «вторичностей» и их роли (конструктивной, деструктивной)в сохранении и функционировании ТНК в современных условиях.
Участники данной конференции затронули такие важные вопросы, как роль глобализации и информатизации, СМИ и книгоиздательской деятельности в сохранении, трансляции ТНК и рождении вторичных ее форм. А также затронули тему неоднозначности современных молодежных, в том числе казачьих движений, роли и возможности сценических фольклорных коллективов, музеев-мастерских в художественной жизни, образовательных процессах, сохранении и использовании культурного наследия. Культура, как отмечалось ранее, не остается неизменной. Об этом красноречиво свидетельствуют и та часть материалов конференции, которые можно объеденить в блок традиции и инновации в устной истории, материальной (жилище, растения, ремесла), и духовной (верования, вербальные формы фольклора, медицинские практики) культуре.
Конференция посвящена приближающемуся 200-летию самого первого в России, известного во всем мире певческого коллектива Государственного академического ансамбля «Кубанский казачий хор», являющегося приемником Войскового Певческого и Музыкантского хоров Кубанского казачьего войска, ведущего таким образом свою историю с 1811 г. [7].
История Кубанского казачьего хора, проходящая через разные политические и социально-экономические эпохи, дореволюционную, советскую и постсоветскую, разнообразные виды деятельности, наглядно иллюстрируют крайне непростые процессы, связанные с взаимодействием аутентичных / первичных, вторичных форм фольклора, создателем которых часто выступает коллектив, руководимый д.иск.наук, профессором, композитором В.Г.Захарченко, и профессионального искусства.
Деятельность Кубанского казачьего хора, после того как его возглавил В.Г.Захарченко, демонстрирует уникальные возможности таких коллективов в сохранении аутентичного фольклора и, вместе с тем, в генерировании ими его разнообразных вторичных форм. Достаточно сказать, что многие сценические, аудио- и видеоверсии фольклорных текстов из репертуара Кубанского казачьего хора возвращались «в народ» и принимались жителями бывших черноморских и линейных станиц как свои. Это, безусловно, формировало у жителей Кубани, и не только, чувство историко-культурного единства.
Однако эта важная и непростая тема пока еще ждет своего исследователя. Что касается открывающегося многообразия «вторичностей», можно отметить следующее — не все, что вторично по времени возникновения является вторичным по качеству и содержанию.
Примечания
- Свод этнографических понятий и терминов. Вып.4. Народные знания, фольклор, народное искуство. М., 1991. С.150-151.
- Цитировано по: Чистов К.В. Фольклор, текст, традиция. М., 2005. С.130.
- Лесли А. Уайт. Энергия и эволюция культуры// Антология исследований культуры. Т.1. Интерпретация культуры. СПб., 1997. С.463.
- Кристоф Вульф. Антропология: история, культура, философия. Спб., 2008. С.115 и др.
- http//www.librarium.ru
- Закон Краснодарского края «О государственной политике в сфере сохранения и развития традиционной народной культуры в Краснодарском крае// Закон «О государственной политике в сфере сохранения и развития традиционной народной культуры в Краснодарском крае». Мир материнства и детства этносов и этинических групп ЮФО и Кубани. Краснодар, 2007. С. 3-14.
- Из истории Кубанского казачьего хора. Материалы и очерки. Краснодар, 2006.
Матвеев О.В.
(Краснодар)
Некоторые аспекты современного состояния
устной истории битвы за Кавказ (по полевым материалам
Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции)
Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко в своей книге «Битва за Кавказ» отметил: благодарный народ «навсегда сохранит память о героических защитниках Кавказа» [1]. Однако в памяти о боях 67-летней давности на ставропольском и краснодарском направлениях, прорыве «Голубой линии» и освобождении Новороссийска имели место несколько способов трансляции, связанных как с идеологической сферой, так и с народными представлениями о войне. Наряду с книгами о героизме и страданиях народа-победителя, художественными и документальными фильмами, монументальными памятниками на знание о битве за Кавказ продолжают оказывать влияние ещё живые очевидцы и участники кровавых событий 1942–1943 гг. Одни и те же люди нередко становятся носителями обоих нарративов, что выливается гибридные, вторичные формы народной истории. В статье предпринята попытка обозначить некоторые аспекты современного состояния устной истории битвы за Кавказ. Она основана на полевых материалах, собранных в ходе работы Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции. Работа выполнена при поддержке Российским гуманитарным научным фондом исследовательского проекта № 09-01-38108 а/Ю.
Для ветеранов войны характерно особое отношение к памяти о боях на Северном Кавказе. Во-первых, потому, что многие из оставшихся в живых участников этих событий, с которыми мы беседовали, достигли призывного возраста и пришли в Красную Армию в ходе освобождения Кубани от немецких захватчиков. Поэтому встреча со смертью в молодом возрасте сильно повлияла на дальнейшую жизнь рассказчиков, вызвала глубокие эмоциональные переживания.
Во-вторых, личное участие в войне включило рассказчиков в особую социовозрастную группу (участник/очевидец), одной из основных функций которой продолжает оставаться сохранение знания о трагических событиях военного времени (например, в виде встреч ветеранов со школьниками). При этом вполне осознаётся социальная значимость собственных воспоминаний.
Свои рассказы ветераны часто организуют, ориентируясь на «официальные» тексты о войне, связанные с памятными выступлениями в День Победы, кинофильмами, военной прозой и пр. Михаил Фёдорович Хилько, 1924 года рождения, из станицы Платнировской, строит свой рассказ о трёх попытках прорыва «Голубой линии», отталкиваясь от описания мемориального комплекса на Сопке Героев под Крымском: «Если Вам приходилось бывать на сопке этой, она, топографический номер у ней сто двадцать один и четыре, там сейчас стоит солдат восьми- или десятиметровой высоты, скорбящий, с одной стороны этого постамента самолёт-истребитель, с другой – пушка противотанковая, а впереди несколько танк стоит как памятник, на памятнике надпись «От тамбовских колхозников». Там денежки собирали во время войны, оставили как памятник вот этот танк. Мы туда с ребятами ездили, со школьниками несколько раз» [2]. Подобные клише позволяют создавать тексты, имеющие, по мнению их носителей, важное воспитательное значение. В своём рассказе о войне Николай Николаевич Згура из ст. Бакинской отмечал: «Вот сейчас как посмотришь, што делается. Хочет, служит, хочет не служит, хочет, уйдёт с поста. А тода я в войну этого не знал. Мы были сплоченные» [3].
Пространство битвы за Кавказ определяется личным боевым опытом рассказчика, маршрутами, проделанными часто собственными ногами. Филипп Фёдорович Греков, 1925 г.р., рассказывал: «Меня призвали […] в сорок третьем гаду. Это же немцы булы зимой, а наши в горы, а с гор наши начали сюда гнать их, снег был. А они (немцы. – О.М.) шли, так тряпками ноги пообматывали, а уже в апреле месяце меня забрали в армию. Из Горячего в Краснодар шли пешком. Ночью. Знаешь, што такое пóстолы?
О.М. Обувь такая?
Ф.Г. Да. С кожи пошиты. Вот мы шли в армию так. Нас забралы, погода така была, снег такой, сырость така, так мы с Бакинской в Горячий пéшки шлы, а после обеда в Краснодар […]. Уже в потёмках нас там перехватылы, начали стрелять по нас.
О.М. Немцы?
Ф.Г. Не знаю хто. Поразбегалыся. Коммендант, такой начальник, командовал нами. Мы поразбегалыся, и вин командовав: «Шагом марш!». Обратно на трассу выходылы и пишлы. Не знаю скико, мы ночью пришлы. В клубе, мы там булы вот так, один на одном. Пересыдилы до утра, а утром на станцию, в поезд и поихалы. Повезли нас в Моздок» [4].
Участница битвы за Кавказ Антонина Капитоновна Кравченко из станицы Калининской, 1923 г.р., говорила о себе: «Инвалид войны второй группы, всё от Грозного до «Голубой линии» мой маршрут» [5]. Иван Захарович Каширин, 1925 г.р., из ст. Воровсколесской: «Воевал я под Моздоком и под Новороссийском» [6].
Устные мемуары, как правило, содержат не подробные воспоминания о боях на Кавказе, а эпизоды, вызвавшие наибольшие эмоциональные переживания: атаки и контратаки, бомбёжки, встреча с немцем один на один и др. «Мы здесь оборону держали, – рассказывал М.Ф. Хилько. – Он (немец. – О.М.) всё время в контратаки ходил. В день по двести-триста самолётов прилетало бомбить нас» [7]. А.К. Кравченко: «Меня не только в полковую, меня в армейскую разведку брали. Так иду, так-то пахнет – где-то станица близко. Не знаешь как следует, где какое расположение. Карты хоть и были, но тоже не как сейчас. И они меня (разведчики. – О.М.) брали. Они своё дело делают, я снайперскую винтовку оставляю дома, автомат беру с собой. И туда, где они начинают немцев резать, меня туда не допускали. Только спросят: «Чижик, что тебе нужно (в снайперской засаде. – О.М.)?». Я говорю: «Только бельё нужно, только». А мы носили кальсоны и рубашки. Только нижнее бельё (нужно. – О.М.), потому что вши. А уже назад идём, болены, переболены. Приведут и говорят: «Ну, молодчина!». Я взяла когда в плен первого немца, полковника. Случайно. Меня оставили, кругом немцы. Ну, окопалися все. Смотрю, кто-то там лазит. А он немец. Ну, тоже заблудился. Видимо, по нужде пошёл, и пошёл не в ту сторону. Ну и что вы думаете: «Хенде хох!». Хорошо, хоть немецкий изучала. «Хенде хох», а он руки поднял. А тут Нина, моя напарница. Снайпер работал вдвоём, в паре […]. А Ниночке, после меня пятки оторвало ей. Так она не кричала, што надо кричать, а: «Как я буду танцевать?». Вы представляете, какие мы глупые были?» [8]. Погружение в страшные реалии войны нередко выполняет в устной истории фронтовиков функцию психологической разрядки, которая просто необходима в стрессовых ситуациях современной жизни. «Я посмотрела фильм как-то, назывался «Грядущее делают, но плачут». А я не плачу», – говорила А.К. Кравченко [9].
Если в записях советского времени воспоминаний фронтовиков делался акцент на героические дела советских воинов в обороне и освобождении Кавказа [10], то в ходе полевых исследований 1990-х–2000-х гг. больше стала приоткрываться человеческая, бытовая сторона войны. Немало этому процессу, очевидно, способствовало телевидение. В наших записях нередки рассказы о панике, неразберихе, поражениях во время немецкого наступления на Северный Кавказ, пленении и пр. «Начал немец наступать на Пятигорск, – рассказывал Артём Яковлевич Волк из ст. Чепигинской. – Начальство уихало, нас бросило, а нам – идить куда хочешь» [11]. Ковалёв Пантелей Иванович, ст. Ахтанизовская: «Лопатки нет, каски нет, винтовка, двадцать патронов, две гранаты – и вперёд! Погрузили на полуторки и повезли первую группу на Волчьи Ворота. А немец уже подходит туда, к Волчьим Воротам […]. Ходит один там моряк, кобура ниже колен: «Без моего разрешения не стрелять! Когда буду командовать, тогда будете стрелять» […]. Вот, за дуб заховався, а винтовка – я ещё учиться не мог (стрелять. – О.М.). Ну, видим, идуть танки. Наверное, на танках и пехота была […]. «Огонь!». Там – тык, тык, тык! Винтовка. А куда стрелять? Стреляю, глаза закрыв. Представьте, не я один, а мы такие все были. Так он (немец. – О.М.) как развернул, да как дал, четыре танка дали сюда! В общем только клочья летело вверх. И мы бросили, и винтовки, и всё, и ушли…» [12].
Раньше подобными воспоминаниями доверительно делились лишь с близкими родственниками [13]. Существовали как бы две адресные аудитории воспоминаний о войне с разными культурными функциями. Если первая обращалась к гражданину страны, участвовавшей и победившей в самой грандиозной и кровавой в истории человечества войне, то вторая была обращена к слушателю как члену малой группы, семейной или соседской. Для примера можно привести два мемората, связанных с 9-й Краснодарской пластунской дивизией, которая формировалась в самый разгар боёв за освобождение Кубани. В рассказе Виктора Тимофеевича Евтуха, 1924 г.р. из ст. Калниболотской, формирование дивизии представлено в героическом ракурсе: «В Крымской ранило меня, первое лёгкое ранение, потом запасной полк. И попал в девятую Грузинскую дивизию. Она горно-стрелковая была, вся на ишаках. Она город Краснодар брала, и ей присвоили (имя. – О.М.) Краснодарска казачья пластунска дивизия.
О.М. А почему казачья стала?
В.Е. Тогда всех грузинов сдали в двести пятьдесят шестую армию, по-моему, грузин, узбеков, таджиков […]. И мы формировались все в Кубани. Все, кто был по брони комбайнёром оставлен, трактористы все, ага, и в Тимашевской станице формировались, и присвоили, называлась казачья пластунска дивизия. Генерал-майор Метальников (комдив. – О.М.) […]. Форма казачья, артиллерия на тяге была. Поехал генерал-майор в Ставку, и там в Москве до Сталина». Далее следует рассказ о том, почему дивизию называли «Сталинской», «сталинским резервом»: бросали в бой исключительно против эсэсовцев [14]. Текст о встрече П.И. Метальникова с И.В. Сталиным стал героическим символом 9-й Краснодарской пластунской дивизии ещё в годы войны, был подробно воспроизведён в книге начальника политотдела дивизии И.М. Петрашина «Пластуны Кубани» [15] и даже попал в современный военно-приключенческий фильм о пластунах-разведчиках «Неслужебное задание».
Другой текст о формировании пластунской дивизии зафиксирован от жителя станицы Некрасовской Алексея Николаевича Кузнецова, 1943 г.р., который по памяти воспроизвёл рассказы отца, ветерана-пластуна. «Хутор Сергиевский есть на «Голубой линии». По-моему, так есть на карте. И под этим хутором разыгралась трагедия. Станичники наши собрались, горно-стрелковая казачья пластунская дивизия, все пацаны. Мобилизовали семнадцать-восемнадцать лет. Вместо винтовок у них палки […]. И под этот хутор. А там – немецкая разведка. Они в атаку, «ура»… И вот открыли огонь по этим пацанам. Я (отец информатора. – О.М.), говорит, кричу им: «Ложись, окопаться!». Но они необученные, никто не знает – убегать кто куда, а немцы их положили столько! Сотни! И вот один, Чуйков, наш некрасовский, умирал, всё: «Мама, мама…». Разлили спирту, его рубашку разорвали… Смотрю, по полю ходят дымные, грязные, документы собирают. Наши, некрасовские все» [16]. Выход подобных сюжетов за рамки семейного нарратива косвенным образом свидетельствует о перемещении современных устных рассказов о Великой Отечественной войне из сферы идеологической в область бытовую. Это расширяет границы правдивости и достоверности устной истории фронтовиков.
На бытование устных рассказов о битве за Кавказ непосредственным образом сказался развал СССР, межэтнические конфликты в регионе, вытеснение из национальных республик славянского населения. Если в воспоминаниях, записанных в 60–70-е гг. ХХ в., упор часто делался на братское единство народов Советского Союза в борьбе с немецкими захватчиками, то в современных текстах нередки негативные стереотипы «земляков и соседей». Порой отрицательно оценивается участие в боях национальных формирований. А.К. Кравченко рассказывала об азербайджанской дивизии: «Они что на фронте, ранили-не ранили, бегут все в кучу, их так накрывает снарядом, и все они гибли. Это трусы самые настоящие […]. Как только правое крыло освободили, мы взяли высоту, а они её оставили» [17]. В условиях, когда русские в закавказских республиках прямо назывались в 1990-е гг. «оккупантами», когда руководство Азербайджана предъявляет счёт России в 1 млн. долларов за бакинскую нефть, «благодаря которой СССР выиграл Великую Отечественную войну», когда Грузия времён правления Гасахурдия исключила из перечня государственных праздников День Победы, мотивируя это решение тем, что грузины-бойцы Красной Армии воевали за какую то другую страну [18], а правительство Саакашвили взрывает памятники павшим в войне грузинам, неудивительно, что бои за память о кавказской эпопее перемещаются и в сферу устной истории. Выдавливание славянского населения из Карачаево-Черкесской республики привело к тому, что в станицах Урупского и Заеленчукского районов возродились зловещие образы карачаевцев, пропагандируемые партийными органами после депортации 1943 г. Н.Н. Ефименко из ст. Кардоникской: «У них очень много было банд, хоть они сейчас оправдываются. Они сейчас доказывают, что карачаевцев выслали не за что. Коня Гитлеру подарили. Они тропы все знали, как пальцы на руках» [19]. Анна Алексеевна Екамчукова, ст. Преградная: «Они сказали Гитлеру, немцам сказали: «Разреши, мы вырежем всех русских. А за это мы тебе дадим седло, золотое седло сделаем». А он сказал: «Ежели вы тронете русских, то, значит, я за одного двадцать пять буду стрелять» [20]. «Скольких они пабили солдат, – говорила Мария Ивановна Чайковская, – находили ж после и ложки мёрзлые, и кости мёрзлые, и котелки. Карачаи били их» [21].
А.К. Кравченко, которая вместе с мужем вынуждена была уехать из Грозного в 1991 г., спасаясь от дудаевского террора, так рассказывала о событиях лета 1942 г.: «Уже на подходе немцев к Грозному, уже забрали девчат, уже брать некого, только смотрим, по железной дороге два-три вагончика оружие подвозят. Люди уже побежали, на машинах, куда попало, а то уже никого нет. Только ходят: «Свет тушите, свет тушите!». И бомбы, где-то там упадёт, тушат бомбы. И вдруг, не поймём ничего, что такое? В горах высадился немецкий десант, там, где граница Грузии и Чечни. Высадился десант. Они (чеченцы. – О.М.) приготовили лошадь. Вся сбруя серебряная. И встретили десант, все чеченцы встретили десант: «Мы будем помогать, нас не трогайте!». Они (немцы. – О.М.) не взяли, оно им не нужно. Она (лошадь с серебряной сбруей. – О.М.) так и осталась у них (чеченцев. – О.М.).
О.М. То есть, это не легенда?
А.К. Правда натуральная!» [22].
Попустительство этноцентризму властей, намеренное разрушение складывавшегося столетиями северокавказского этнокультурного пространства реанимировали, таким образом, нелестные характеристики целых народов в рассказах о битве за Кавказ. Это тревожный сигнал для тех, кто отвечает за проведение национальной политики в Российской Федерации.
Одним из центральных мотивов современных воспоминаний о боях на Северном Кавказе выступает цена победы. М.Ф. Хилько рассказывал о прорыве «Голубой линии»: «Много погибло людей. Там сильные бои были. «Голубая линия» почему она? Считалась укреплённой линией, и немцы возлагали на неё большие надежды. Так это по последнему слову техники военных инженеров немецких она строилась, и там под силой оружия участвовали в землеройных работах, так как техники не было, наши женщины, старики, подростки участвовали, рыли там траншеи. Между траншеями заграждения проволочные, поля минные, всё это дело. Для того, чтобы прорвать её, надо было большие усилия. Нам удалось прорвать это где-то на участке около двух километров, но соседи наши слева и справа по фронту успеха не имели, поэтому мы продвинулись, заняли свои рубежи и оборона была» [23]. «Длилось очень долго, – вспоминала А.К. Кравченко. – У нас нечем было воевать. Там всё было бетонированное, «Голубая линия» вся […]. Страшно тяжело нам было освобождать нашу Кубань» [24].
Рассказывая о второй попытке прорыва «Голубой линии» 6–7 августа 1943 г. западнее ст. Крымской, М.Ф. Хилько отмечал: «Задумка у начальства была такая: на танки мы садимся, и как танковый десант приближаемся, как можно ближе, и атакуем противника. Но разведка наша плохо поработала, и когда, значит, наши танки пошли, то замаскированные противотанковые орудия, а их там много было у немцев, стали бить, снаряды у них зажигательные, термитные, бронебойные. Естественно, десант этот сбили. Люди падали, горели, страшное дело. Я первый раз в жизни видел, как человек горит. Там вроде такой перелесок, кустарник такой, в терновнике лежат люди, горят прямо пламенем» [25].
И.А. Разумова в исследовании о современном русском семейном нарративе отмечает, что историческая достоверность устных рассказов часто поддерживается сюжетами совместной службы, знакомства с выдающимися личностями, участия в известных событиях, героями которых становились эти замечательные люди [26]. Одним из метасюжетов устной истории битвы за Кавказ также является утверждение связей с героическими символами великой эпопеи. Таким символом, например, стал образ Героя Советского Союза Иосифа Лаара, повторившего на кубанской земле подвиг Александра Матросова [27]. «Я его помню, – говорил нам участник боёв на «Голубой линии», – вот даже беседовали, как с вами сидим, я ж молодой тогда был, девятнадцать лет мне ещё не было. Сорок третий год, август месяц […]. И вот во время боя, значит, Лаар в критический момент смог подойти к траншее, наброситься… Пулемёт работает, и дот-не дот, а просто такие вот переменные позиции были. Пулемётчик мог с гнезда пострелять, перебежать, с другого, как раз ячейки. И вот, значить, метров шесть оставалось, залегли. Лаар этот поднимается, значит: «Взвод, за мной!». И бросился на этот пулемёт. Вот, правой рукой, значит, ствол раскалённый прижимает к земле и остаётся лежать на этом. До того, как этот бросил гранату. Гранату бросил, потому что три немца, которые там возле пулемёта убитые были, а этот, который остался из немцев, продолжал стрелять. И вот, значит, навалился на пулемёт, ага, я помню как сейчас, мне довелось хоронить его. Довелось так, что нас через два дня оттудова отвели. Нас мало-мало осталось. Из трёхсот пятидесяти из батальона нас где-то восемнадцать человек осталось» [28]. Далее следует подробный рассказ ветерана, как ночью он с товарищами вынесли тело Лара с немецких позиций и с почестями похоронили его на площади Героев в Крымске. При этом автор текста словно не замечает, что в его рассказе тела более трёхсот человек, павших при этом штурме немецких укреплений, так и остались лежать на поле боя…
Е.С. Сенявская, исследовавшая проблему соотнесения целенаправленно и искусственно формируемых властью символов с символами, возникающими спонтанно в народе, пришла к важному выводу: между первыми и вторыми пропасти нет. Чтобы стать феноменом исторической памяти, символы, являющиеся продуктами народной истории, и символы, внедрявшиеся через средства массовой информации, кино, литературу, рано или поздно должны были сомкнуться [29]. Высокие оценки людей, ставших героическими символами битвы за Кавказ, в историческом сознании рассказчиков усиливают социальную значимость их воспоминаний. «Понимаете, я Покрышкина не видела, но он как будто мой брат, – говорила А.К. Кравченко. – Он без конца у нас в небе был, вы понимаете? Только было слышно: «Ахтунг, ахтунг, Покрышкин!» […]. Как только Покрышкин появился, вот такая неразбериха появляется. Этажерка была: он вперёд, и наверху его ещё охраняют. Это такой мужественный, можно сказать, и нахальный парень. Нахальный! Не он будет, ели он не собьёт один самолёт, не он будет. И мы всегда: «Ой, Покрышкин!». И на линии тишина начинается. Вот так вот. Вот, мало, говорят, мало ему трижды (Героя Советского Союза. – О.М.). Ему не знаю что, таких мало людей!» [30]. М.Ф. Хилько: «Бои страшные были. И слышно, в рации кричит немец: «Ахтунг, ахтунг! Индулюфт ас Покрышкин!». Покрышкин воевал, Александр Иванович. Теперь, братья Глинки, Трут фамилия, запомнил, Фадеев. Фадеева немцы называли «Борода». Они, под их руководством четыре-три самолёта, они как ведущие были» [31].
Ревизия образа Великой Отечественной войны в последнее двадцатилетие вызвала негативную реакцию в народной памяти, придала символам войны консервативную устойчивость [32]. Высмеиваемая в средствах массовой информации периода «перестройки» роль Л.И. Брежнева в эпопее Малой Земли получает совершенно иную оценку в воспоминаниях ветеранов этих событий. И.З. Каширин отметил, что как только во главе политотдела армии поставили Л.И. Брежнева, «сразу через два-три дня появился хлеб, а то начали ж мешать то хвасолю, кукурузу, то разное барахло, то горох подмешивать. Как только Брежнев стал, сразу иде оно чего нашлось» [33].
В современной устной истории войны произошли интересные трансформации образа врага. Наряду с традиционными стереотипами убийцы и насильника, виновника пережитых страданий, встречаются размышления о том, что немец тоже человек, чей-то брат, отец, сын, что его тоже ждали дома, и пришёл он на чужую землю, скорее всего, не по своей воле. А.К. Кравченко: «Некоторые, вот я сейчас живу, бабушка говорит: «А нам при немцах хорошо было». Ну как вам могло жить при немцах хорошо? Я не могу понять. Я одного не могу понять, когда они звери» [34]. На вопрос об ощущениях после уничтожения первого немца М.Ф. Хилько ответил: «Вы знаете, откровенно я не видел, штоб я вот так стрельнул – он упал от меня так. Как-то получалось, подбегаю – он руки поднимает. Ну как ты будешь стрелять? И у меня мысль такая была, лежу в окопе, думаю: как жисть построена, хотя и немец, вот он лежит, тлеет, вот мой окоп, а тут в терну лежит немец, гниёт уже месяц там, летнее время на «Голубой линии» […]. Мать его ночами не спала, этого солдата, котрый лежит, немец, не спала, растила, в школе учила, а теперь – пух! Осколок снаряда или пулька какая-то убила» [35]. При попытке современных благотворительных организаций Германии устроить кладбище погибших немецких солдат в ряде станиц Горячеключевского района Краснодарского края мнения станичников «за» и «против» разделились примерно наполовину.
Преодоление внутренних и внешних штампов в современных рассказах о войне позволяет расширить наши знания о многих деталях фронтовой повседневности. Григорий Иванович Макаренко из ст. Челбасской, участник боёв на «Голубой линии» вспоминал, как его и других новобранцев в полковой школе поучали опытные, побывавшие под огнём бойцы: «Старики нас учили: «Ребята, откажитесь от пулемёта! Немец сразу засечёт!». И я попросился в роту автоматчиков. А молодые ребята, кто там был пулемётчики, сразу погибли» [36]. М.Ф. Хилько: «Наши танкисты мне почему-то не нравились. Подойдёт вот так танк, по нему начинают стрелять немцы противотанковыми орудиями, и нам достаётся» [37].
Таким образом, устная история битвы за Кавказ в современном социокультурном контексте представляет собой весьма мозаичную картину. В пространстве народной памяти присутствуют как традиционные архетипы и символы, так и современные формы, которые дробят некогда монолитный символ героического сопротивления захватчикам на множество символов коллективных и личных трагедий. Победа в кровопролитной битве за Кавказ выступает опорным атрибутом национального самосознания русских, бесспорным достижением, которым можно и должно гордиться. Вместе с тем историческое сознание уже не только на уровне доверительных семейных нарративов, но и на уровне общения с посторонними людьми дополняет победоносную версию памятью о неоправданных потерях и перевёрнутых судьбах. Ещё живущие представители фронтового поколения воспроизводят во многом устоявшиеся тексты. Но функционирование этих меморатов в иных, чем ранее, социальных условиях, придаёт устным воспоминаниям нередко совсем другие черты и новые социальные функции: самоидентификации через защиту самой памяти о войне и протест против попыток унижения национальных чувств народа-победителя, психологической разрядки посредством эмоционального переживания, социализации через обращение к неприветствуемым в прошлом деталям «негероической» фронтовой повседневности и др. В условиях распада связи времён и поколений, разрушения системы ценностей и социальных ориентиров величественный образ Победы, её нелёгкая цена в устной истории фронтовиков остаются нередко последним рубежом обороны Отечества.
Примечания
1. Гречко А.А. Битва за Кавказ. М., 1969. С. 470.
2. Полевые материалы Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции 2010 г. (ПМ КФЭЭ-2010). Станица (Ст.) Платнировская Кореновского района (р-на) Краснодарского края (кр.). Аудиокассета (А/к) № 4210. Информатор (инф.) Хилько Михаил Фёдорович, 1924 года рождения (г.р.).
3. ПМ КФЭЭ-2008. Ст. Бакинская Горячеключевского р-на Краснодарского кр. А/к № 3902. Инф. Згура Николай Николаевич, 1926 г.р.
4. ПМ КФЭЭ-2008. Ст. Бакинская Горячеключевского р-на Краснодарского кр. А/к № 3902. Инф. Греков Филипп Фёдорович, 1925 г.р.
5. ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Калининская Калининского р-на Краснодарского кр. А/к №2113. Инф. Кравченко Антонина Капитоновна, 1923 г.р.
6. ПМ КФЭЭ-2002. Ст. Воровсколесская Андроповского р-на Ставропольского кр. А/К №2712. Инф. Каширин Иван Захарович, 1925 г.р.
7. ПМ КФЭЭ-2010. Ст. Платнировская Кореновского р-на Краснодарского кр. А/к №4210. Инф. Хилько Михаил Фёдорович, 1924 г.р.
8. ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Калининская Калининского р-на Краснодарского кр. А/к №2112. Инф. Кравченко Антонина Капитоновна, 1923 г.р.
9. Там же. А/к № 2113.
10. Когда на Кубани шли бои… Краснодар, 1970: Народный подвиг в битве за Кавказ. М., 1981; Фронтовики вспоминают… Краснодар, 1983.
11. ПМ КФЭЭ-2002. Ст. Чепигинская Брюховецкого р-на Краснодарского кр. А/к №2635. Инф. Волк Артём Яковлевич, 1913 г.р.
12. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Ахтанизовская Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к №3139. Инф. Ковалёв Пантелей Иванович, 1925 г.р.
13. Миронихина А.Ф. Устные рассказы о Великой Отечественной войне в современном бытовании // Традиционная культура. 2004. № 1(13). С. 52.
14. ПМ КФЭЭ-2005. Ст. Калниболотская Новопокровского р-на Краснодарского кр. А/к № 3240. Инф. Евтух Виктор Тимофеевич, 1924 г.р.
15. Петрашин И. Пластуны Кубани. Краснодар, 1977. С. 16–18.
16. ПМ КФЭЭ-2008. А/к. №4074. Ст. Некрасовская Усть-Лабинского р-на Краснодарского кр. Инф. Кузнецов Алексей Николаевич, 1943 г.р.
17. ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Калининская Калининского р-на Краснодарского кр. А/к №2113. Инф. Кравченко Антонина Капитоновна, 1923 г.р.
18. Хлынина Т.П. Война в пространстве новой исторической памяти // Великая Отечественная война в пространстве исторической памяти российского общества: Материалы Международной научной конференции (28–29 апреля 2010 г. Ростов-на-Дону – Таганрог) / Отв. ред. акад. Г.Г. Матишов. Ростов-на-Дону, 2010. С. 42.
19. ПМ КФЭЭ-1998. Ст. Кардоникская Зеленчукского р-на Карачаево-Черкесской республики (КЧР). А/к №1660. Инф. Ефименко Николай Никифорович, 1920 г.р.
20. ПМ КФЭЭ-1998. Ст. Преградная Урупского р-на КЧР. А/к №1422. Инф. Екамчукова Анна Алексеевна, 1916 г.р.
21. ПМ КФЭЭ-1998. Ст. Преградная Урупского р-на КЧР. А/к №1426. Инф. Чайковская Мария Ивановна, 1911 г.р.
22. ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Калининская Калининского р-на Краснодарского кр. А/к №2112. Инф. Кравченко Антонина Капитоновна, 1923 г.р.
23. ПМ КФЭЭ-2010. Ст. Платнировская Кореновского р-на Краснодарского кр. А/к №4210. Инф. Хилько Михаил Фёдорович, 1924 г.р.
24. ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Калининская Калининского р-на Краснодарского кр. А/к №2113. Инф. Кравченко Антонина Капитоновна, 1923 г.р.
25. ПМ КФЭЭ-2010. Ст. Платнировская Кореновского р-на Краснодарского кр. А/к №4210. Инф. Хилько Михаил Фёдорович, 1924 г.р.
26. Разумова И.А. Потаённое знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. М., 2001. С. 313.
27. Захаров В. Прорывая «Голубую линию»… // Когда на Кубани шли бои… Краснодар, 1970. С. 113–116; Кубань в годы Великой Отечественной войны. 1941–1945: Хроника событий: в 3-х кн. Кн. 2. Ч. 1. Хроника событий. 1943 год / Сост. А.М. Беляев, И.Ю. Бондарь. Краснодар, 2005. С. 457. Основатель направления военно-исторической антропологии в нашей стране Е.С. Сенявская справедливо отмечает, что крылатая фраза: некто «повторил подвиг Матросова» абсурдна с самого начала: «Подвиг был у каждого свой! Подвиг нельзя «повторить», его каждый раз совершают заново – разные люди, в разных обстоятельствах» (Сенявская Е.С. Психология войны в ХХ веке: исторический опыт России. М., 1999. С. 230).
28. ПМ КФЭЭ-2010. Ст. Платнировская Кореновского р-на Краснодарского кр. А/к №4210. Инф. Хилько Михаил Фёдорович, 1924 г.р.
29. Сенявская Е.С. Указ. соч. С. 326.
30. ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Калининская Калининского р-на Краснодарского кр. А/к №2112. Инф. Кравченко Антонина Капитоновна, 1923 г.р.
31. ПМ КФЭЭ-2010. Ст. Платнировская Кореновского р-на Краснодарского кр. А/к №4210. Инф. Хилько Михаил Фёдорович, 1924 г.р.
32. Хлынина Т.П. Указ. соч. С. 44.
33. ПМ КФЭЭ-2002. Ст. Воровсколесская Андроповского р-на Ставропольского кр. А/К №2712. Инф. Каширин Иван Захарович, 1925 г.р.
34. ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Калининская Калининского р-на Краснодарского кр. А/к №2112. Инф. Кравченко Антонина Капитоновна, 1923 г.р.
35. ПМ КФЭЭ-2010. Ст. Платнировская Кореновского р-на Краснодарского кр. А/к №4210. Инф. Хилько Михаил Фёдорович, 1924 г.р.
36. ПМ КФЭЭ-2001. Ст. Челбасская Каневского р-на Краснодарского кр. А/к №2330. Инф. Макаренко Григорий Иванович, 1926 г.р.
37. ПМ КФЭЭ-2010. Ст. Платнировская Кореновского р-на Краснодарского кр. А/к №4210. Инф. Хилько Михаил Фёдорович, 1924 г.р.
Скворцова О.Ю.
(Краснодар)