С. В. Доронина, И. Ю. Качесова

Вид материала

Документы

Содержание The speech genre "insult" Фоносемантическая организация текста как структурообразующий компонент художественной коммуникации Ключевые слова Концепт «терроризм» в текстах американских и российских электронных сми Список принятых сокращений Коммуникация как объект исследования современной филологии К вопросу о развитии жанра блога в современном политическом дискурсе

Подобный материал:

• Елена Витальевна Доронина, 46.85kb.
• А. А. Чувакин (редактор), И. В. Огарь (зам. Редактора), Т. В. Чернышова (отв за выпуск),, 2910.4kb.
• Новости 12, 5609.66kb.
• «утверждаю» Директор моу воронцовская сош г. С. Доронина, 1928.98kb.
• Госдума РФ мониторинг сми 18 июня 2008, 5133.23kb.
• Краткое содержание программы. Данный проект направлен на выработку у пользователей, 185.69kb.
• Доронина Владислава, 38.69kb.
• Завещание джон гришем перевод с английского И. Я. Доронина. Ocr tymond Анонс, 5160.59kb.
• К вопросу о некоторых особенностях вузовского образования россии и германии и. Н. Доронина, 23.47kb.
• Учебно-методический комплекс дисциплины Бийск бпгу имени В. М. Шукшина, 504.68kb.

Литература


Бабенко Л.Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском языке. Свердловск, 1989.

Методология современной психолингвистики. М.; Барнаул, 2003.

Пищальникова В.А. Психопоэтика. Барнаул, 1999.

Пищальникова В.А. Проблема смысла. Барнаул, 1992.

Чернышева Н.Ю. Ритм художественного текста как смыслообразующий фактор его понимания. Барнаул, 2002.


Чернышова Т.В., Голощапова Е.В. (Барнаул)

Chernyshova T.V., Goloschapova E.V. (Barnaul)


Речевой жанр «оскорблениЕ»:

основания построения типологической модели

(по материалам судебных постановлений)

THE SPEECH GENRE "INSULT":

BASIS OF THE BUILDING TIPOLOGICAL MODELS

(ON MATERIAL OF THE JUDICIAL RESOLUTIONS)


Ключевые слова: инвективная функция языка, речевой конфликт, речевой жанр, ситуация речевого конфликта, типологические характеристики речевого жанра «оскорбление».

Keywords: invective function of the language, speech conflict, speech genre, situation of the speech conflict, the typology of the feature of the speech genre "insult".

В статье представлены типологические основания модели конфликтного развития речевой коммуникации, выделены типологические характеристики конфликтных речевых ситуаций, способствующих развертыванию речевого жанра «оскорбление».

Typologycal basis of conflict development to speech communication models in article are presented. Typologycal features of conflict speech situation, promoting the deployment of speech genre "insult" are considered.


События российской жизни последних десятилетий определяют изменения в общественном сознании, стимулируют обновление концептуального мира носителей языка, способствуют изменению представлений о месте и роли его оценочных компонентов. В практике употребления языка это приводит к увеличение доли конфликтного межличностного и публичного общения, способствующего актуализации инвективной функции языка как одной из его естественных функций, неразрывно связанных с общей экспрессивной функцией языка, обусловленной творческим использованием слова. Инвективность конфликтного текста и – шире – конфликтного дискурса – особая сфера юридической лингвистики, привлекающая пристальное внимание исследователей. По мнению Н.Д. Голева, «текстовое (и тем более рече-ситуативное) разворачивание инвективного фрейма – задача более сложная, так как здесь сопрягается множество факторов, некоторые из которых относятся к имплицитным сферам речи» [Голев 1999, с. 49].

Объектом изучения в данном исследовании является инвективная функция языка, порождающая речевые конфликты, предметом – речевой жанр оскорбления (далее – РЖ) как одна из разновидностей конфликтных речевых жанров. Цель исследования – выделение типологических характеристик конфликтных речевых ситуаций, способствующих развертыванию РЖ «оскорбление».

Каждый РЖ воплощает речевое событие, описанное на основании определенной речевой ситуации, включающей участников общения, характер отношений между ними и обстоятельства, при которых происходит общение. «Речевое событие трактуется как сумма речевой (в основе своей – денотативной) ситуации и ее вербального воплощения» [Курьянович 2005, с. 107]. РЖ «оскорбление» относится к инвективным речевым жанрам, поскольку, по характеристике Б.Я. Шарифуллина, они представляют форму вербализации разной степени языковой агрессии [Шарифуллин 2004, с. 124-125], приводящей к дисгармонии речевой коммуникации и развитию речевого конфликта. В лингвоправовой практике оскорбление также рассматривается как «сознательное нарушение конвенциональных правил», поскольку в соответствии с коммуникативным кодексом личности она обязана «соблюдать коммуникативные обязанности: выполнять обещания, не лгать, выбирать сопоставимые с социальными нормами способы общения, т. е. уважать коммуникативные права остальных участников коммуникации» [Кусов 2004]. При этом, как отмечает автор, «при оскорблении коммуникативное давление на личность происходит через воздействие на ее ценностную сферу, составной частью которой является социальный статус индивида» [там же].

Материал исследования – более 20-ти источников, представляющих собой тексты постановлений судебных органов Алтайского края о назначении лингвистической экспертизы инвективных высказываний конфликтующих сторон, ставших объектом судебного разбирательства в 2005-2007гг. Каждое из изученных постановлений содержит типовое описание возникшего конфликта, которое обобщенно можно представить следующим образом: «В ходе предварительного расследования установлено, что такого-то числа, месяца и года гр. N, находясь в помещении (в суде, дома, на рынке и т.п.), произнес(ла) в адрес гр. P следующие высказывания…, которые квалифицируются гр. P как оскорбляющие его честь, достоинство или умаляющие его деловую репутацию».

В процессе анализа коммуникативных ситуаций были выявлены основные типологические компоненты, регулярно повторяющиеся и потому наиболее характерные для актуализации РЖ «оскорбление». Для выявления этих элементов была использована модель речевой коммуникации Р.О. Якобсона [Якобсон 1975], в соответствии с которой при анализе изучаемой конфликтной ситуации были использованы следующие основания модели изучаемого РЖ:

1) участники конфликтной ситуации: «инвектор» (обидчик, оскорбитель) и «инвектум» (обиженный, оскорбленный)⁶ с учетом следующих характеристик:

а) количество и соотношение участников конфликта (лицо / группа лиц);

б) социальный статус конфликтеров (пол, возраст, должность/ранг, профессия);

2) форма передачи сообщения (письменная / устная);

3) характеристика конфликтной ситуации (контекст), включающая причину возникновения речевого конфликта, фоновую информацию, предмет и причину разногласий;

4) характер конфликтного взаимодействия (контакт), обусловленный особенностями коммуникативного развертывания конфликта, отношениями между конфликтующими сторонами и т.п.;

5) языковой код, способствующий развертыванию конфликтной ситуации в речевой конфликт (наличие инвективной лексики, нарушение этикетных норм и т.п.).

Под нарушение этикетных норм в частности подразумевается нарушение необходимого регистра общения «ты» – «вы» форм, обращений по имени или иной номинации, а также способа общения, принятого в конкретной среде [Формановская 2004, с. 28]. Квалификация лексики и фразеологии, использованной участниками конфликтных речевых ситуаций, по шкале инвективности осуществлялась с учетом данных современных словарей русского языка и русского экспрессивного просторечия⁷, а также классификации инвективной лексики литературного происхождения, представленной в книге «Понятия чести, достоинства и деловой репутации в текстах права и СМИ: Спорные тексты СМИ и проблемы их анализа и оценки юристами и лингвистами» (М., 2004).

Приведем несколько примеров, иллюстрирующих изложенные выше положения.

Ситуация 1. Краткое описание по материалам постановления судьи:

«16 ноября 2005 года около 11.00 часов гр. Б., находясь в зале заседаний К-го районного суда, расположенного по адресу ***, в ходе судебного заседания по уголовному делу, в присутствии участников судебного разбирательства, на вопрос государственного обвинителя по поводу показаний потерпевшего Р. Сказала: «он врет», также оскорбила участника – потерпевшего Р. выражением «Сволочь ты, такие не должны работать в милиции!».

Анализ коммуникативного речевого акта позволяет выделить следующие типологические компоненты:

1) участники конфликтной ситуации: «инвектор» (ответчик), «инвектум» (потерпевший), а также свидетели публичного речевого конфликта с учетом следующих характеристик:

а) количество и соотношение участников конфликта (лицо / лицо/ группа лиц, являющихся свидетелями конфликта в ходе судебного заседания);

б) социальный статус конфликтеров (в постановлении судьи актуализирован только один аспект – профессиональная деятельность потерпевшего Р., который является милиционером; прочие не актуализированы, но могут быть восстановлены по материалам дела);

2) форма передачи сообщения (устная);

3) характеристика конфликтной ситуации (контекст): публичное общение (судебное заседание), исключающее употребление инвективной лексики, высказываний в адрес участников оценочных суждений;

4) характер конфликтного взаимодействия (контакт), обусловлен несогласием ответчика Б. с содержанием информации, переданной истцом – потерпевшим Р.; недолжное исполнение Р., по мнению Б., своих профессиональных обязанностей, приведшее к эмоциональной ответной реакции со стороны Б., нашедшей отражение в суждениях «он врет» и «такие не должны работать в милиции!»;

5) языковой код, способствующий развертыванию конфликтной ситуации в речевой конфликт: наличие оценочного суждения констатирующей семантики: «он врет» и «такие не должны работать в милиции!», а также использование инвективной лексемы «сволочь» (грубой бранной разговорно-просторечной), имеющей адресный характер, актуализированный местоимением «ты» («сволочь ты»), негативно оценивающей личностные качества Р. как «негодяя, мерзавца, подлого человека» [Химик 2004, с. 552].

Ситуация 2. Краткое описание по материалам постановления судьи:

«01.12.2006г. около 14 часов в актовом зале заседания администрации Т-го района, расположенного в с. Т. , во время проведения ежемесячного совещания глава района П. публично оскорбил главу Т-го сельсовета Н., выразившись в его адрес грубой нецензурной бранью: «Зачем ходишь сюда, пошел вон, пошел отсюда на х. (слово не было договорено полностью), «Пошел вон отсюда. Козел. Я сказал, пошел вон отсюда, козел».

В ходе анализа коммуникативного речевого акта выделены следующие типологические компоненты РЖ «оскорбление»:

1) участники конфликтной ситуации: «инвектор», «инвектум», свидетели публичного речевого конфликта (около 60-ти человек) с учетом следующих характеристик:

а) количество и соотношение участников конфликта (лицо / лицо/ группа лиц, являющихся свидетелями конфликта);

б) социальный статус конфликтеров: для данной конфликтной ситуации актуален такой параметр, как должность/ранг конфликтующих сторон, поскольку оба они являются работниками одной властной сферы и руководителями, однако один из них – инвектор – занимает главный пост в районе (глава района), а инвектум (глава одного из сельсоветов этого же района) находится у него в подчинении;

2) форма передачи сообщения (устная);

3) характеристика конфликтной ситуации (контекст): публичное общение (актовый зал заседания администрации, в котором проводилось ежемесячное совещание глав района), исключающее употребление инвективной лексики, высказываний в адрес участников оценочных суждений;

4) характер конфликтного взаимодействия (контакт), обусловлен особенностями психологического состояния инвектора, наличием неоднократных конфликтных ситуаций между П. и Н. в прошлом, активным речевым поведением П. в ходе заседания, выразившемся в обращении с вопросами к П. в ходе его выступления; все эти характеристики можно рассматривать как прогноз неблагоприятного развития анализируемой конфликтной ситуации, приведшей к использованию П. инвективных высказываний в адрес Н.;

5) языковой код, способствующий развертыванию конфликтной ситуации в речевой конфликт: использование П. конструкций императивной модальности в совокупности с обсценной (непристойной) лексикой, а также зооморфной метафоры, актуализированной в грубой бранной разговорно-просторечной лексеме «козел».

Словосочетание пошел на х. относится к инвективной фразеологии (инвективa от латинского слова invectivus – «бранный, ругательный»), которая в целом в современной лингвистике рассматривается а) как бранная лексика и фразеология, употребление которой в общении нарушает нормы общественной морали и б) как лексика и фразеология оскорбительная, провоцирующая развертывание речевого конфликта. Анализируемый оборот относится к обсценизмам (от латинского obscenus – «отвратительный, непристойный») – наиболее грубым вульгарным выражениям инвективной лексики. Как правило, к непристойной лексике относятся грубейшие вульгарные выражения, связанные прежде всего с сексуальными понятиями – грубыми названиями гениталий, полового акта, половых отклонений и т.п. [Жельвис 2000, с. 277]. То, что выражение было произнесено не до конца, не снимает его непристойности.

Оборот «Пошел вон отсюда» представляет собой эмоционально-экспрессивную форму выражения со значением «выйди отсюда, покинь помещение». По характеру употребления оборот Пошел вон отсюда! является разговорным, обычно он употребляется по отношению к тому, кто надоел, от кого хотят избавиться. В анализируемом контексте он передает крайнюю степень раздражения говорящего по отношению к Н., свидетельствующую о наличии неоднократных конфликтных ситуаций между участниками ссоры.

Лексема козел, употребленная в высказывании Пошел вон отсюда. Козел. Я сказал пошел вон отсюда, козел содержит негативную оценку адресата речи и грубую экспрессию неодобрения, презрения, пренебрежения. В анализируемом контексте лексема козел употреблена в переносном значении и также передает степень крайнего раздражения и неприятия говорящим личности Н. Обороты, содержащие лексему козел, в современном русском языке ассоциируются с образом грубого, прожорливого, грязного, нечистоплотного животного, ср.: козел отпущения: «О человеке, на которого постоянно сваливают чужую вину, ответственность за чужой проступок»; драть козла – «просторечное. Петь плохо, неприятным голосом»; пустить козла в огород – «дать кому-л. доступ туда, где он может быть особенно вреден»; как от козла молока – «о человеке бесполезном в каком-нибудь отношении» [Ожегов 1986, с. 242].

В целом, языковой код, используемый П. в данной речевой ситуации, – а именно в ситуации официально-делового общения, воспринимается инвектумом и свидетелями конфликта (что подтверждается протоколами свидетельских показаний) как недопустимый по отношению к описываемой речевой ситуации и способствующий возникновению и поддержанию первоначально межличностного речевого конфликта, (предположительно, реализованного в РЖ «ссора»).

Итак, в результате исследования к наиболее типичным проявлениям речевого жанра «оскорбление» как «вербально-знакового оформления типических ситуаций социального взаимодействия людей» [Седов 2007, с. 8] следует отнести публичность развертывания конфликтной речевой коммуникации (19 случаев из 20-ти), обусловленную:

1) вынесением обсуждаемых проблем за «границы» конфликтующих сторон с привлечением третьих лиц – как частных, так и юридических (УВД, органы городской и краевой администрации, представители различных партий и т.п.);

2) освещением конфликтной ситуации в СМИ и публичных выступлениях (на совещаниях, собраниях трудового коллектива и т.п.);

3) спонтанным эпизодическим обсуждением в межличностном общении (слухи, сплетни). Другим не менее важным фактором является психологическое состояние конфликтующих сторон, наличие явного или скрытого конфликта между ними, обостряющегося при стечении неблагоприятных обстоятельств, Наконец, провокационным сигналом в развертывании РЖ «оскорбление» часто выступает негативная оценочная лексика (фразеология) и сознательное или неосознанное нарушение инвектором правил и норм речевого поведения, принятых в той или иной сфере социального взаимодействия.


Литература

Голев Н.Д. Тексты рассказов В.М. Шукшина как воплощение энергии конфликта: опыт типологии антропотекстов и языковых личностей // Сибирский филологический журнал. № 3-4. 2003.

Голев Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика-1: проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.

Жельвис В.И. Слово и дело: юридический аспект сквернословия // Юрислингвистика-2Русский язык в его естественном и юридическом бытии. Барнаул, 2000.

Курьянович А.В. Инвективные речевые жанры в пространстве современной межличностной коммуникации // Вестник ТГПУ. 2005. Вып. 3 (47). Серия «Гуманитарные науки. Филология».

Кусов Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт: автореф. дис… канд. филол. наук. Волгоград, 2004.

Седов К.Ф. Человек в жанровом пространстве коммуникации // Антология речевых жанров: монография. М., 2007.

Третьякова В.С. Речевые конфликты и гармонизация речевого общения: автореф. дисс….докт. филол. н. Екатеринбург, 2006.

Формановская Н.И. Речевой этикет // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. Ярцевой В.Н. М., 1990. С. 413-414.

Химик В.В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб, 2004.

Шарифуллин Б.Я. Языковая агрессия и языковое насилие в свете юрислингвистики: проблема инвективы // Юрислингвистика-5: Юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права. Барнаул, 2004.

Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М., 1975. C. 193 – 230.


Шадрина И.Н. (Барнаул)

Shadrina I.N. (Barnaul)


ФОНОСЕМАНТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ТЕКСТА КАК СТРУКТУРООБРАЗУЮЩИЙ КОМПОНЕНТ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КОММУНИКАЦИИ

TEXT PHONOSEMANTICS AS STRUCTURAL COMPONENT OF ARTISTIC COMMUNICATION


Ключевые слова: фоносемантическая структура, организация текста, интегративная система, лингвосинергетика

Keywords: phonosemantic structure, text organization, integrative system, linguosinergie


Фоносемантика текста представляет собой вещество, способна воздействовать на процессы восприятия. Любое изменение интерпретации текста структурно задано.

Text phonosemantics is the substance that influences the process of perception. Every change in the text is structurally set.


Многочисленные попытки обнаружения "смысловой единицы" текста показали, что вычленение в тексте смыслосодержащих компонентов любого качества и количества (как языковых единиц, так и смысловых блоков) оставляет вопрос о принципах возникновения текста как смыслового целого открытым.

Динамика межкультурного общения, развитие международных
контактов, взаимоотношения и интеграция культур обусловили необходимость
развития науки на новом этапе. В настоящее время особый интерес
для ученых представляют исследования звучащей речи как одной из форм
существования языка, репрезентирующей физические свойства составляющих
его элементов. В связи с активизацией исследований суггестивных свойств речи, привлекающих фонику как один из способов воздействия и коррекции эмоционального состояния личности, и развитием межкультурных контактов все более очевидной становится необходимость создания концепции, выявляющей роль и место фоносемантической структуры именно в художественной коммуникации. При этом наиболее оправданным представляется подход к тексту с позиций лингвосинергетики, в рамках которой текст определяется как открытая, неравновесная, нелинейная система, способная обмениваться с окружающей средой энергией, веществом, информацией. Фоническая сторона текста являет собой субстанцию, способную воздействовать на процессы восприятия.

Фоносемантика как раздел психолингвистики, несмотря на достаточно продолжительное время исследования ряда проблемных вопросов, пока не разработала общей теории и не разрешила ряд принципиальных проблем. Во многом это объясняется недостатком специальных методик исследования, неразработанностью психологических и психофизиологических проблем. Однако нужно иметь в виду и то, что совокупность свойств, вычленяемых в объекте в процессе его научного изучения, во многом обусловливается соотношением онтологии и принципов исследования. Представляется, что многие до сих пор нерешенные проблемы фоносемантики могут быть объяснены, если рассматривать речевую деятельность как синергетическую систему: что лежит в основе связи звука и смысла – психофизиологические механизмы восприятия, нейропсихологические особенности мозговой деятельности человека, либо нечто другое, что как раз и составляет сущность «фоносемантического феномена».

Процесс самоорганизации начинается с момента восприятия текста, в ходе восприятия можно вычленить сопряжение грамматических, фоносемантических и смысловых структур текста, что приводит воспринимающего к формированию некоего инварианта восприятия на базе пропорций золотого сечения и общих принципов преобразования акустических сигналов в нервной системе. Реципиент воспринимает текст как «квант средовой информации» [Пищальникова 1999, с.62]. До момента восприятия текста реципиентом он (текст) пребывает в состоянии неустойчивого равновесия, которое определяется отношением симметричных и асимметричных компонентов текста. Условием «квантового скачка» является для него изменение среды обитания -«переход» в концептуальную систему реципиента. Причем последующая самоорганизация осуществляется уже в концептуальной системе реципиента, порождающего в процессе понимания исходного текста вторичный (как исходного). Изменение текстом среды обитания влечет за собой изменение будущей формальной структуры в процессе самоорганизации.

Рассмотрение фоносемантической организации текста с позиций лингвосинергетики позволяет нам уточнить некоторые положения фоносемантики. Прежде всего необходимо отметить, что фонический уровень текста может рассматриваться как элемент, структурно заданный и обусловленный особенностями функционирования текста как «открытой нелинейной диссипативной системы». Иначе говоря, как фоническая структура текста.

Любое изменение в тексте структурно задано, обусловлено, будь то появление нового оттенка смысла или эмоции, или увеличение частотности звукобукв в определенном отрезке текста. Структура текста и есть сама форма его существования, заданная определенной формальной моделью. Кроме того, все элементы внутри структуры взаимозависимы и взаимообусловлены. Так, изменение смыслового содержания влечет за собой изменение звучания текста. Как отмечает Г.Г. Москальчук, «структура текста отражает статистически вероятное состояние системы. Максимальная предсказуемость структуры текста наблюдается в состоянии равновесия, к которому текст стремится в процессе своей эволюции, протекающей от абсолютного начала до абсолютного конца. Протекание эволюции структуры вариативно и необратимо». И далее, «слабо контролируемые человеком изменения структуры спонтанно возникают в процессе спонтанной упорядоченности дискретных единиц, из которых состоит целое» [Москальчук 1998, с.61-72].

Текст, находясь в состоянии неустойчивого равновесия, т.е. способный обмениваться с окружающей средой веществом, информацией и энергией, уже представляет собой самоорганизующуюся систему, ведущая роль в которой все-таки принадлежит субъекту. Тогда оказывается, что текст и среда его обитания представляют собой некоторое структурное начало, только без материальной оболочки. Изменение среды обитания текста, т.е. его «переход» в концептуальную систему реципиента влечет за собой возникновение определенного смыслового содержания, а также проявление энергетических характеристик звучания и определенного фоносемантического содержания. Присвоение этого содержания концептуальной системой реципиента осуществляется в процессах восприятия и понимания. Если при этом учесть, что в момент восприятия звуковой структуры текста одновременно происходит и его понимание, то можно предположить, что мы имеем дело в данном случае с сопряжением, соединением этих двух процессов. И связующим звеном, т. е. «формой синхронизации» при этом выступает именно звук как «энергетический квант средовой информации». Тем самым хаос на микроуровне может приводить к упорядоченности на макроуровне.

С позиций лингвосинергетики нас интересует возможность противопоставления фонемы и звукобуквы на том основании, что фонема является единицей структурной организации текста и выразителем симметричных тенденций, которые, как известно [Штайн 1986, с.29], «пронизывают все уровни организации текста – от звукового и ритмико-метрического до синтаксического». В то время как звукобуква – это элемент самоорганизации речевого произведения, создающий его асимметрию. Сосуществование симметричных и асимметричных компонентов в тексте, т.е. фонемы, выполняющей смыслоразличительную функцию, и звукобуквы, выполняющей смыслоформирующую функцию, создают его основное структурное единство. «Симметрия – это предсказуемость и динамическая стабильность участка текста» [Москальчук 1998, с.152], заданная дифференциальными признаками фонем, являющихся выразителями структурного инварианта целого. «Инвариант в тексте – это некая заданность, ... точка отсчета в структурном и смысловом отношениях, которая может варьироваться, сохраняя тем не менее постоянство в структуре и значениях» [Штайн 1986, с.36].Асимметрия, в свою очередь, нарушая некоторую неупорядоченность системы, обеспечивает относительно стабильный режим функционирования текста, возможность его дальнейшей эволюции, и определяется фоносемантическим содержанием как отдельных звукобукв, так и текста в целом. Таким образом, мы имеем дело с взаимодействием в тексте различного рода системных и асистемных факторов: процессов структурной организации и самоорганизации, создающих единство фонемных и звукобуквенных представлений, симметричных и асимметричных тенденций, объединяющих смыслоразличительные функции фонем и смыслоформирующие функции звукобукв. Именно совмещение, соединение противоположных явлений обеспечивает понимание текста и функционирование его как открытой неравновесной динамической интегративной системы.


Литература


Москальчук Г.Г. Структурная организация и самоорганизация текста. Барнаул, 1998.

Пищальникова В.А. Психопоэтика. Барнаул, 1999.

Штайн К.Э. Язык. Поэзия. Гармония. М., 1986.

Шевченко М.А. (Лесосибирск)

Shevchenko M.A. (Lesosibirsk)


КОНЦЕПТ «ТЕРРОРИЗМ» В ТЕКСТАХ АМЕРИКАНСКИХ И РОССИЙСКИХ ЭЛЕКТРОННЫХ СМИ

CONCEPT “TERRORISM”IN AMERICAN AND RUSSIAN MASS MEDIA TEXTS


Ключевые слова: концепт, терроризм.

Keywords: concept, terrorism.


Статья посвящена сопоставительному описанию содержательных компонентов концепта «терроризм» в текстах американских и российских электронных СМИ (на примере «Washington profile» и «Комментатор»).

This article is devoted to contrastive description of content components of the concept “terrorism” in American and Russian Mass Media texts (Washington Profile and Kommentator).


В последние годы в отечественном сопоставительном языкознании возрос интнрнс к проблеме вербализации того концепта в различных языках. Концепт – это «оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга (lingua mentalis), всей картины мира, отраженной в человеческой психике» [Краткий словарь когнитивных терминов 1996, c.90].

Концепт «терроризм» – это совокупность знаний и представлений человека о соответствующем явлении реального мира. В словаре русского языка начала XXI века под ред. Г.Н. Скляревской (2008) лексема «терроризм» определяется как «политика устранения и ликвидации политических противников с помощью террора, тактика их осуществления» [Толковый словарь русского языка начала XXI века 2008, c.982]. Можно априори предположить, что нигде политически маркированный концепт не вербализуется так ярко, как в текстах СМИ. По смысловому богатству и выразительности, по оказываемому на читателя воздействию язык СМИ нередко не уступает стилю художественной литературы. В то же время, исследований языковых единиц, используемых в текстах СМИ и вербализующих тот или иной концепт, в современной лингвистике проводилось немного. Концепты общественно-политических явлений и вербализующие их единицы какого-либо языка вообще редко становятся предметом лингвистических исследований (Сосковец, Глинчевский, Попов), что обусловливает актуальность данного исследования.

На материале текстов американских и российских электронных СМИ обратимся к контекстуальным характеристикам слов, обозначающим концепт, вербализованный словом «терроризм». На данном этапе исследования в качестве источников были взяты 30 американских и 30 российских текстов из электронных ресурсов, отражающих содержание исследуемого концепта. Ключевые лексемы, которые так или иначе относятся к концепту, вербализованному словом «терроризм», были выделены нами в исследуемых текстах и объединены в семантические группы. Внутри групп мы выделили ядерные и периферийные содержательные компоненты исследуемого концепта. К ядерным относятся те, количественный показатель которых занимает ведущее место среди остальных, представленных в семантическом поле. Сопоставив тексты американских и российских электронных СМИ, можно указать на сходства и различия в репрезентации изучаемого концепта.

В первой семантической группе «Лица, вовлеченные в террористическую деятельность», общими ядерными характеристиками являются: террорист (terrorist) – «участник или сторонник террористических актов» [Русский толковый словарь 1997, с.832] , хотя в ТАЭС данная характеристика конкретизируется как «современные массовые террористы (modern mass terrorists)». Определение в словаре Л.П. Крысина характеризует террористов как «бандитов, добивающихся своих целей путем захвата заложников и угроз применения к ним насилия вплоть до их физического уничтожения» [Толковый словарь иноязычных слов 2005, с.772]. В ТРЭС террористы подразделяются на мусульманских по национальной принадлежности и исламских по религиозным взглядам; В ТРЭС встречается указание на конкретного человека – Шамиля Басаева (Shamil Basaev), что имеет отражение в словаре С.А. Кузнецова, где террорист определяется как «сторонник и участник актов индивидуального террора» [Большой толковый словарь русского языка 2000, с.1320]. Периферийная характеристика в ТАЭС «самоубийца (self-murderer)», является ядерной в ТРЭС и представлена лексемой «шахид-смертник». Периферийные характеристики в ТАЭС и ТРЭС большей частью отличаются: в ТАЭС в данной семантической группе выделяется смысл «политические фигуры (political figures)» или «участники борьбы против политических и классовых противников», зафиксированный в словаре Л.Г. Бабенко [Большой толковый словарь русских существительных 2005, с.752], и конкретное указание на национальную принадлежность – чеченец (Chechen), которая, кроме того, является ядерной в ТРЭС), что не имеет своего отражения в словарных дефинициях; в ТРЭС на периферии исследуемый концепт вербализуется образно: опасная фигура, потенциальный злоумышленник, черный список и т.д.

В семантической группе «Меры, предпринимаемые организациями, осуществляющими борьбу с терроризмом», в ТАЭС делается акцент на терроризме как средстве достижения политических целей (the way to attain political goals), что в социологическом словаре трактуется как «использование насилия группой, действующей либо от имени, либо вопреки установленной политической власти» [Большой толковый социологический словарь 2001, с.341], которые достигаются с помощью телевизионной пропаганды терроризма (TV advocacy of terrorism), использования терроризма как «средства манипуляции сознанием (the means of psychic manipulation)» (ядерные характеристики), и уменьшением политических свобод (minimization of political freedoms) для создания более «послушных (obedient)», «законобоязненных (law fearing)» граждан, которые не будут совершать террористические акты (периферийная характеристика), что, в свою очередь, не имеет отражения в словарных дефинициях. В ТРЭС указываются конкретные меры борьбы с терроризмом: заключение в тюрьму, пожизненное лишение свободы, арест (ядерные характеристики), судебное решение, допрос (периферийные характеристики), то есть те действия, которые направлены на работу с уже выявленными террористами и являются мерами, указанными в 205 статье УК РФ.

В семантической группе «Деятельность террористов» часть ядерных характеристик в ТАЭС и ТРЭС совпадает: преступления (crimes), нападения (attacks), террористический акт (act of terrorism). Указание на эти признаки мы можем найти в геополитическом словаре как «совершение действий, создающих опасность гибели людей» [Геополитика 2002, c.563]. Ядерная характеристика в ТРЭС – взрывы (explosion) - является периферийной в ТАЭС. К периферийным характеристикам как в ТАЭС, так и в ТРЭС относятся убийства (assassinations, murders) и запугивание (intimidation). Кроме того, политически маркированная лексема «заговоры (conspiracies)», находящаяся на периферии в ТАЭС, в ТРЭС имеет следующие эквиваленты: изменение государству, покушение на убийство политических деятелей, политические преступления, что нашло отражение в словаре Г.Н. Скляревской: «политика устранения и ликвидации политических противников» [Толковый словарь русского языка начала XXI века 2008, с.982].

В семантической группе «Объекты нападения террористов» ядерные характеристики в ТАЭС и ТРЭС большей частью совпадают, но вербализуются по-разному: народные массы (folk masses), невинные люди (innocent people) в ТАЭС, мирные граждане в ТРЭС. В словаре Г.Н. Скляревской это определяется как «подавление широких народных масс насильственным путем» [Толковый словарь русского языка начала XXI века 2008, с.982].

В семантической группе «Эмоции, вызываемые деятельностью террористов», ядерные и периферийные характеристики в ТАЭС и ТРЭС полностью совпадают и представлены следующими лексемами: страх (fear), ужас (terror), неуверенность (lack of self-confidence), агрессия (aggression), опасность (danger), неприязнь (enmity). В словарных дефинициях получают отражение характеристики «опасность» и «страх», которые являются частью определения терроризма в геополитическом словаре «…опасность гибели людей, устрашение населения…» [там же].

Следующие семантические группы выделены только основе материала текстов американских и российских электронных СМИ и не отражаются в словарных дефинициях лексемы «терроризм».

В семантической группе «Другие лица, организации, заинтересованные проблемами терроризма», в ядерной части как в ТАЭС, так и в ТРЭС находится характеристика «СМИ (Mass Media)», а в ТРЭС она сужается до «американские СМИ» и добавляется характеристика «журналист». На периферии в ТРЭС фигурируют – «психиатр, медики».

В семантической группе «Причины террористической деятельности» в ТРЭС выделяются следующие словосочетания, репрезентирующие данную группу: страсть к славе, деньгам, психические заболевания, желание получить «путевку в рай» / преодолеть комплекс неполноценности, идеал самопожертвования. В ТАЭС ядерные характеристики: отсутствие свободы (lack of freedom) и желание ее получить (desire to get the freedom), агрессия со стороны США (USA aggression), национальная нетерпимость (national intolerance), периферийные: религиозная нетерпимость (religious intolerance).

Семантические группы «Нравственно-этические понятия терроризма» (мораль (morality), аморальность (immorality), грех (sin) – ядерные характеристики, религиозно-нравственные нормы (religious and moral standards), гуманность (humanity), порок (vice) – периферийные характеристики), «Терроризм как политический инструмент» (создание политических мифов о терроризме (making of political myths about terrorism), честная тирания (fair tyranny), средство укрепления политической власти (the means of strengthening of political power)– ядерные характеристики, методы принуждения – периферийные характеристики) и «Результаты террористической деятельности» (насильственна смерть – violent death) выделены только на основе материала ТАЭС.

Семантические группы «Организации, вовлеченные в террористическую деятельность» (Аль-Каида – ядерная характеристика, А-Хасаб, Аль-Джазира – периферийные характеристики), «Цели террористов» (получить свободу, свергнуть правительство – ядерные характеристики, установить исламское государство, самовыразиться – периферийные характеристики), «Страны, вовлеченные в контр- /террористическую деятельность» (США, Россия, Чечня – ядерные характеристики, Северная Осетия – периферийная) выделены только на основе материала ТРЭС.

Следовательно, в текстах американских электронных СМИ акцент больше делается на терроризме как средстве достижения политических целей: укрепления политической власти, «честной тирании» посредством терроризма, как «средстве политического манипулирования сознанием» с помощью СМИ, а конкретно: телевизионного пропагандирования, создания политических «мифов» о терроризме. В текстах русских электронных СМИ, в свою очередь, больше внимания уделяется категориальному аппарату явления терроризма: целям террористов, странам / организациям-участникам.

Таким образом, концепт, вербализованный словом «терроризм», включает в себя следующие содержательные компоненты: система террористических актов и действий, включая взрывы, поджоги, нападения, угрозы, покушения на убийство, убийства, захват, запугивание / создание атмосферы страха, паники, причинение имущественного ущерба, физическое насилие / подавление в политических и иных целях, в том числе для оказания воздействия на принятие решений органами власти; лица и организации, осуществляющие террористические акты / ведущие борьбу с ними / освещающие результаты в СМИ; причины совершения террористических актов; цели террористов; объекты нападения; страны, вовлеченные в контр-/ террористическую борьбу; эмоции, вызываемые террористической деятельностью; нравственно-этические понятия терроризма; терроризм как инструмент достижения политических целей.


Список принятых сокращений:

ТАЭС – тексты американских электронных СМИ (на примере «Washington profile»)

ТРЭС – тексты российских электронных СМИ (на примере «Комментатор»)


Литература


Большой толковый словарь русских существительных: идеографическое описание. Синонимы. Антонимы. М., 2005.

Большой толковый словарь русского языка. Спб, 2000.

Большой толковый социологический словарь (Collins)..М., 2001. Том 2.

Геополитика. М., 2002.

Интернет-ресурс: on Profile. Ru

Интернет-ресурс: nofollow" href=" " onclick="return false">ссылка скрыта.

Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996.

Крысин Л.П. Толковый словарь иноязычных слов. М., 2005.

Лопатин В.В., Лопатина Л.Е. Русский толковый словарь. М., 1997.

Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика. М., 2008.


Чувакин А.А. (Барнаул)

Chuvakin A.A. (Barnaul)


КОММУНИКАЦИЯ КАК ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОЛОГИИ

COMMUNICATION AS A SUBJECT OF MODERN PHILOLOGY


Ключевые слова: филологическая теория коммуникации

Keywords: philological theory of communication


Рассматриваются эмпирические и теоретические предпосылки построения филологической теории коммуникации.

The paper considers empirical and theoretical aspects of philological Theory of communication.


На современном этапе развития общества, который представляет собой информационное или коммуникативное общество, коммуникация формирует свою собственную науку: теорию коммуникации, или коммуникологию (коммуникатологию), оставаясь предметом интереса практически всех гуманитарных наук. В стороне от этих процессов остается, пожалуй, филология как целое, в то время как в проблемном поле многих научных дисциплин, изучающих коммуникацию, едва ли не ведущее место занимают категории современной филологии (устная / письменная коммуникация, монолог / диалог, словесная / несловесная коммуникация, жанры и др.).

Филологическую науку опережает практика высшего филологического образования. Так, проекты Федеральных государственных образовательных стандартов подготовки бакалавра и магистра по направлению «Филология» ввели в число объектов профессиональной деятельности выпускника, наряду с традиционными языком и художественной литературой, еще два: (а) различные типы текстов – письменных, устных и виртуальных (включая гипертексты и текстовые элементы мультимедийных объектов); (б) устная и письменная коммуникация [Федеральный государственный образовательный стандарт… 2008].

Представляется, что и в теоретической филологии на современном этапе ее развития сложилась ситуация, когда филология как совокупность наук и дисциплин не может обойтись без коммуникации как объекта изучения [Чувакин 1999, с.3-10]; [Чувакин 2005, с.9-10]. В данной статье предпринимается попытка, по условиям места, кратко сформулировать важнейшие основания филологической теории коммуникации.

Прежде всего сошлюсь на авторитет двух крупнейших филологов ХХ века: М.М.Бахтина и Р.Барта, суждения которых относительно коммуникации служат важнейшей составляющей контекста постановки и решения нашей задачи.

М.М.Бахтин – это философско-филологическое видение мира, это принцип диалогизма. Что касается Р.Барта, то рассматривая в середине 1960-х гг. процесс «воссоединения» языка и литературы в западной культуре, ученый выдвигает следующие позиции: «сама литература теперь является наукой уже не о «человеческом сердце», а о человеческой речи»; она, «пройдя многовековой путь через красоты изящной словесности, может наконец задаться главными проблемами языка, без которого ее бы вообще не было»; лингвистика же стала изучать «эффекты, связанные с сообщением, а не с его референтом» [Барт 2003, с.473].

В новейшее время коммуникация становится сферой общих интересов лингвистики и литературоведения. Недаром в наших науках углубляется «общий» категориальный аппарат: в одинаковой степени лингвистике и литературоведению принадлежат высказывание, жанр, текст, смысл, понимание, интерпретация, воздействие, дискурс и др. Ряд этот далеко не завершен.

Обращусь к коммуникативно-речевой практике. Она содержат такие факты, которые не могут быть полноценно осмыслены в русле только лингвистических или только литературоведческих идей.

Один из таких фактов – это кризис речевой коммуникации, который, при всем различии оценок, есть кризис человека. Интересные материалы по этому поводу содержатся в сочинениях В.М.Шукшина. Широко известен один из вопросов, поставленный писателем: «что с нами происходит?». Но писатель поставил еще один вопрос, скорее вопрос-ответ: «почему люди такие злые?». Складывается корреляция: с людьми происходит вот что – они стали такими злыми. Проблема кризиса речевой коммуникации силами только лингвистки или только литературоведения решена быть не может. Лингвистика способна дать ответ на вопрос о проявлениях кризиса в языке (речи); литературоведение, профессиональные интересы которого сосредоточены на проблеме ценности, позволяет приблизиться к пониманию причин кризиса и его проявлениям, но только на своем «участке» речевой коммуникации. Так могут быть установлены эмпирические предпосылки филологической теории коммуникации.

Сказанным обозначается следующая позиция по обсуждаемому вопросу: филология нуждается в филологической теории коммуникации и готова к ее построению.

Что может быть избрано в качестве исходной позиции? Если данная проблема глобальная, то для ее решения следует обратиться к объектам современной филологии, каковыми являются homo loquens, естественный язык, текст [Чувакин 2005а, с.299-304]; [Кощей, Чувакин 2006, с.8-20].

HOMO LOQUENS (HL). Главный вопрос – о статусе говорящего и слушающего: оба они или только один из них признаются субъектом? Традиционно субъектом считается только говорящий; а слушающий – объектом. Другая позиция: каждый из них квалифицируется как субъект.

Вопрос о статусе – это фундаментальная проблема для филологической теории коммуникации. В первом случае принимается деятельностная модель человека как такового (в том числе и HL) с категорией цели как единственной детерминантой осуществления им самого себя. Соответственно критерием речевой коммуникации является эффективность, и это означает, что достижение говорящим цели осуществляется за счет коммуникативного (социально-коммуникативного) пространства слушающего, за счет его интересов. Господствующий принцип речевой коммуникации: монологизм.

Другая версия HL базируется на ценностной или, по крайней мере, ценностно-целевой, модели человека (в том числе и HL). Эта модель предполагает, по крайней мере, более сложную детерминанту: с участием ценностного компонента. Фундаментальным критерием речевой коммуникации признается оптимальность – достижение говорящим результата с максимально благоприятными следствиями для слушающего, с учетом интересов друг друга, т.е. за счет собственного коммуникативного (социально-коммуникативного) пространства. Достижение цели осуществляется как взаимодействие равноправных партнеров, как стремление к согласию или, по крайней мере, к переговорности. Господствующий принцип речевой коммуникации: диалогизм.

ЕСТЕСТВЕННЫЙ ЯЗЫК (ЕЯ). Главный вопрос – что есть язык как объект филологии.

Сущность языка как объекта филологии, в отличие от сущности языка как объекта лингвистики, выводится из его отношения к HL и тексту. Если HL есть человек, посредством языка производящий / потребляющий текст, текст является продуктом / объектом этой деятельности, то язык как объект филологии представляет собой когнитивный по своей природе инструмент, обеспечивающий коммуникативную деятельность человека посредством текста. В этом кроется инструментальная сущность языка как объекта филологии (более подробно см.: [Чувакин 2007, с.64-72]).

Учение о ЕЯ как объекте современной филологии выдвигает для филологической теории коммуникации два основополагающих следствия: (а) признание активности ЕЯ. Ср. тезис Н.Хомского о том, что «язык решающим образом участвует в мысли, действии и социальных отношениях» [Хомский 1995, с.132]; (б) осознание ведущей роли ЕЯ в его отношениях с другими знаковыми системами – в процессах т.н. смешанной коммуникации.

ТЕКСТ. Текст в качестве объекта филологии в филологической теории коммуникации предстает как сообщение.

Почему сообщение? Дело в том, что именно в сообщении взаимодействуют говорящий и слушающий в их рече-коммуникативных деятельностях: здесь репрезентированы их коммуникативные программы; сообщение представляет собой текст в коммуникативном пространстве, текст в его «жизни». Так в сообщении «сходятся» человек, естественный язык, текст, фокусируется познавательная, интерактивная и ценностно-ориентированная стороны коммуникации.

Подведем некоторые итоги.

Интерес филологических наук к коммуникации, выдвижение ее в число объектов исследования филологии как целого определяет интегративные процессы в филологии. Единство филологии создает коммуникативно ориентированный «пояс» научных дисциплин: семиотики, герменевтики, теории текста, риторики, теории человека говорящего и др.

Меняется облик и самой коммуникации. Для филологии коммуникация уже не передача информации от субъекта к объекту, а, по крайней мере, взаимодействие субъектов, направленное на достижение согласия или на поиск путей достижения согласия.


Литература


Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М., 2003.

Кощей Л.А., Чувакин А.А. Homo Loquens как исходная реальность и объект филологии: к постановке проблемы // Филология и человек. 2006. № 1.

Федеральный государственный образовательный стандарт высшего профессионального образования по направлению подготовки ФИЛОЛОГИЯ. Квалификация (степень) бакалавр: проект. Квалификация (степень) магистр: проект [Электронный ресурс] / М., 2008. – Режим доступа: ссылка скрыта

Хомский Н. Язык и проблемы знания // Вестник Моск. ун-та, Сер. 9: Филология. № 4. 1995

Чувакин А.А. Филология и коммуникативистика: вступительное слово председателя Программного комитета конференции // Университетская филология – образованию: человек в мире коммуникаций. Барнаул, 2005.

Чувакин А.А. Заметки об объекте современной филологии // Человек – коммуникация – текст. Барнаул, 1999. Вып.3.

Чувакин А.А. Коммуникативно-речевая ситуация в современной России и некоторые тенденции развития филологии // Стереотипность и творчество в тексте. Пермь, 2005а. Вып. 9.

Чувакин А.А. Язык как объект современной филологии // Вестник Бурятского государственного университета. Филология. Улан-Удэ, 2007. Вып. 7.


Раздел 2. Коммуникация и личность


Артемова И.Ю. (Барнаул)

Artyomova I.U. (Barnaul)


К ВОПРОСУ О РАЗВИТИИ ЖАНРА БЛОГА В СОВРЕМЕННОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ

ON DEVELOPMENT OF BLOG GENRE IN MODERN POLITICAL DISCOURSE


Ключевые слова: политический дискурс, СМИ, жанр, блог.

Keywords: political discourse, mass media, genre, blog.


Рассматривается специфика институциональности политического дискурса, такие его характеристики как опосредованность и дистанцированность. Также подвергается анализу жанр блога, его цели в политическом дискурсе, содержание и перспективы развития.

This article deals with the special character of political discourse as compared to other institutional discourses. It considers such characteristics of this type of discourse as indirectness and distance orientation. It also analyses the genre of blog, its aims in political discourse, its contents and development prospects.


Политический дискурс является одной из важных составляющих современной коммуникации: сейчас невозможно представить нашу жизнь без предвыборных кампаний, обращений политика к электорату, дебатов, телемостов и других коммуникативных событий в политической сфере. С развитием СМИ (в особенности Интернет-СМИ) появляются новые способы и формы общения с политическими деятелями и, соответственно, новые жанры этого вида дискурса. Целью данной статьи является исследование жанра «блог», набирающего сегодня популярность как в зарубежном, так и российском политическом дискурсе, а также тех тенденций развития политической коммуникации, в свете которых стало возможным появление такого жанра. Анализ жанрового разнообразия политического дискурса актуален для нашей работы в области метафоризации политической лексики, т.к. он позволяет выстроить методику отбора материалов исследования.

Дискурс в современной лингвистике является одним из наиболее сложных понятий, не имеющим четкой и общепринятой дефиниции. Определение данного понятия во многом зависит от научной парадигмы, в рамках которой оно рассматривается. Мы вслед за Т.А. Ван Дейком и М.Стаббсом принимаем за дискурс актуализированный в речи текст в совокупности со всеми экстралингвистическими (прагматическими, социокультурными, психологическими и др.) факторами. Как отмечает Е.И.Шейгал «язык как абстрактная знаковая система реально существует в виде дискурса, вернее дискурсов. Общение всегда протекает в определенной сфере человеческой деятельности, в определенном социальном пространстве» [Шейгал, 2004, с.15], поэтому ученые сосредотачивают свое внимание не на изучении дискурса вообще, а на исследовании конкретных типов дискурса, которые выделяются в зависимости от области коммуникации (педагогический, политический, медицинский, деловой и т.д.). Такой тип дискурса, выделяемый на основе социолингвистических признаков и предполагающий общение в заданных рамках статусно-ролевых отношений для достижения определенной цели, носит название институционального. Основными параметрами институционального дискурса считаются: набор типичных для данной сферы ситуаций общения (речевых событий), представление о типичных моделях речевого поведения при исполнении тех или иных социальных ролей, определенная (ограниченная) тематика общения, специфический набор интенций и вытекающих из них речевых стратегий, наличие определенной системы профессионально-ориентированных знаков.

Политический дискурс без сомнения является институциональным, однако его институциональность специфична. Эта специфика выражается как лингвистическими, так и эктралингвистическими путями. Хотелось бы подчеркнуть, что мы рассматриваем политический дискурс в узком смысле, не включая личностно-ориентированное общение (разговоры о политике с друзьями, в семье, на форумах), т.е. общение на близкой дистанции в атмосфере доверительности, где политический дискурс пересекается с бытовым. Вслед за Е.И Шейгал мы выделяем следующие системообразующие признаки политического дискурса:

• Информативность (примат эмоционального над рациональным);
  
• Смысловая неопределенность (политику необходима возможность угодной ему трактовки общепринятых понятий);
  
• Фантомность (использование лексических знаков, в значении которых отсутствует денотативный компонент);
  
• Фидеистичность (иррациональность, опора на подсознание);
  
• Эзотеричность (тайноречие политики состоит не в терминологии, а в способах и характере общения);
  
• Роль фактора масс-медия (особенность современного политического дискурса составляет его опосредованность СМИ);
  
• Дистанцированность и авторитарность (политический деятель всегда находится на определенной дистанции от народа);
  
• Театральность (массы в основном выступают в роли наблюдателя за политическими действиями);
  
• Динамичность (изменчивость актуальной, наиболее употребительной лексики политического словаря).
  

Говоря о современном политическом дискурсе, необходимо остановиться подробнее на таких актуальных сегодня его характеристиках, как опосредованность и дистанцированность.

Особенность современной политической жизни заключается в том, что политики все реже общаются с населением напрямую (выступления в залах, на площадях), и все чаще производят коммуникацию опосредованно, через СМИ (печатные СМИ, радио, телевидение, интернет). В прагматической структуре политической коммуникации представители СМИ выполняют роль медиатора – посредника между политиком-профессионалом и массовой аудиторией непрофессионалов. Степень участия журналиста в данной коммуникации определяется его функциональной ролью (ретранслятор, интервьюер, комментатор и т.д.) и жанром политического дискурса (публичная речь, политический документ, интервью, репортаж, проблемная аналитическая статья и т.д.). Очевидно, что трансляция инаугурационной речи по телевидению несет в себе практически нулевую роль журналиста как участника дискурса, в то время как комментарий этой же инаугурационной речи представляет его полноправным членом данного типа коммуникации. В этой связи нельзя не упомянуть о полевой структуре жанров политического дискурса и о его пересечении с жанрами дискурса масс-медиа на периферии (комментарий инаугурационной речи в газете – это жанр политического дискурса или дискурса масс-медиа?). Данное соотношение можно выразить следующим образом: «чем менее опосредованно выражен в том или ином жанре голос политического института или политика как представителя института и как личности, тем центральнее положение данного жанра в поле политического дискурса» [Шейгал 2004, с.26].

Данная опосредованность политического дискурса через СМИ отражает еще одну немаловажную его характеристик – дистанцированность. Властный статус политика требует и всегда требовал определенной дистанции в общении. Такая дистанция может быть пространственной, коммуникативной, символической (обладание политиком определенных символов власти), психологической, информационной. В современном политическом дискурсе прослеживается несколько тенденций развития дистанцированности: с одной стороны, физическая дистанция между политиками и массами увеличивается (большое количество охраны, отделенность барьером во избежание несчастных случаев), с другой стороны, коммуникативная дистанция разрушается благодаря вмешательству СМИ – мы узнаем, что нравится лидеру, где он проводит отпуск и т.д. Таким образом, политик становится «одним из нас», образ политика очеловечивается, и вместе с этим уменьшается его символическая и психологическая дистанции.

В свете уменьшения дистанцированности между политиками и массами, а также развития и увеличения влияния различных видов СМИ появляются новые жанры политического дискурса. Одним из таких жанров является блог. Блог (англ. blog, от web log) – особый жанр организации веб-сайта, в содержимое которого входят регулярно обновляемые записи в форме дневника, а также мультимедийные файлы. Для блогов характерны небольшие записи временной значимости, отсортированные в обратном хронологическом порядке. Блоги появились в середине 1990-х гг. и быстро обрели популярность у пользователей Интернета. В основном они использовались для обмена личной информацией в целях самоопределения, общественного утверждения, развития отношений, социального контроля. Массовое использование блогов в политической сфере началось во время предвыборной кампании 2004 года на пост президента США.

В 2003 году кандидат в президенты США Говард Дин создал блог, посвященный ходу предвыборной компании – Dean Call To Action. Эксперимент был почти удачным: кандидат от демократов вошел в историю как человек, собравший в ходе предвыборной кампании через интернет 5 миллионов долларов. Сами выборы он, впрочем, проиграл. Другой, более эффективный пример, показала канцлер Германии Ангела Меркель, открывшая во время предвыборной кампании видеоблог. Эффективность этого приёма также вызвала сомнения у экспертов, отмечавших некоторую официозность видео-сообщений. С другой стороны, пример г-жи Меркель оказался заразителен, и популярность видеообращений среди немецких политиков значительно возросла. Общаются с избирателями через интернет и другие политики высшего уровня. Это и француженка Сеголен Руаяль, и венгерский премьер Ференц Дюрчань, и президент Ирана Махмуд Ахмадинежад. Еженедельные видеообращения делает также новый президент США Барак Обама. Исключением не стала и Россия: в октябре 2008 года президент Д. Медведев открыл свой видеоблог, где он обращается к гражданам с призывом решения некоторых насущных социальных проблем. Текстовые блоги в России ведут такие политики как Сергей Миронов, Андрей Богданов, Александр Лебедев, Никита Белых и др.

С увеличением пользователей Интернета возрастает популярность блога и, соответственно, его значимость в формировании общественного мнения и политической повестки дня. Он всерьез рассматривается политтехнологами в качестве мощного PR инструмента как в период предвыборных кампаний, так и после избрания политика. Хотя уже на сегодняшний день очевидно, что ведение блога не способно дать прямого электорального результата.

В использовании блога в политическом дискурсе можно выделить следующие тенденции: 1) использование блогов для консолидации сторонников и координации их действий; 2) пропаганда и «обкатка» своих идей; 3) контрпропаганда, борьба против политических оппонентов [Чернышов, 2007].

Анализируя содержание блогов, можно заметить, что политики доминирующей партии склоняются к описанию личной и общественной жизни, политики оппозиционного сектора, наоборот, популяризируют и продвигают свою политическую позицию, ссылаясь на невозможность данного действия в рамках традиционных СМИ.

Среди недостатков блогов как способа политической коммуникации можно назвать, во-первых, достаточно малочисленную на сегодняшний день аудиторию (хотя число пользователей Интернета постоянно увеличивается), во-вторых, актуальным является вопрос цензуры. С одной стороны, Интернет мыслится многими как территория свободы, где возможно анонимно высказать свою точку зрения различными лексическими средствами, что сложно сделать в реальном мире. С другой стороны, оскорбление и клевета являются правовыми нарушениями, поэтому комментарии в блогах известных политиков подвергаются тщательной цензуре. Например, в блоге Д. Медведева публикуется чуть больше одной трети оставленных комментариев.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что коммуникация в политическом дискурсе на сегодняшний день является практически полностью опосредованной различными видами СМИ, что в свою очередь ведет к уменьшению коммуникативной дистанции между политическим деятелем и электоратом. Как отражение данной тенденции появляются новые жанры политического дискурса. Одним из таких жанров является блог, имеющий сегодня большую популярность в Интернет-сообществе. Несмотря на некоторые существующие проблемы, за блогом может быть большое будущее не столько с электоральной точки зрения, сколько с позиций формирования и контролирования политического диалога в обществе. В дальнейшем жанр политического блога, как нам представляется, может быть исследован как один из жанров дискурса, в котором возникают условия метафоризации общественно-политической лексики.


Литература


Ван Дейк Т.А. К определению дискурса [Электронный ресурс]. Режим доступа: www. psyberlink.flogiston.ru

Исследовательский холдинг Ромир // Блог — новый жанр или разновидность СМИ [Электронный ресурс]. Режим доступа: www. romir.ru.

К. Миллер, Д. Шеферд. Ведение онлайн-дневника как социальное действие: жанровый анализ блогов [Электронный ресурс]. Режим доступа: http//ссылка скрыта.

Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004.

Никитина К.В. Политический дискурс СМИ и его особенности, создающие предпосылки для манипуляции общественным сознанием // Управление общественными и экономическими системами. Орел, 2006. № 2

Новая политика. Сетевые властители дум [Электронный ресурс]. Режим доступа: http//ссылка скрыта.