Geum.ru

Юрия Ряшенцева «Светлые года будем мы всегда вспоминать»

Вид материалаДокументы

Содержание


Литературные традиции в творчестве Ю.Ряшенцева
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Литературные традиции в творчестве Ю.Ряшенцева




В лирике Ю.Ряшенцева часто звучат отголоски произведений других поэтов – его предшественников и современников. Поэт часто ссылается на Библию, образцы классики 19 века, поэзию «серебряного века» и советского периода истории литературы. В стихах Ряшенцева много библейских аллюзий, что говорит о важности для поэта мыслей о вечном: «А над крыльцом, над пеклом черепицы от Иоанна медленные птицы прозрачные нам пишут письмена». «Грозный глас под небом тыла Левитана иль Азраила» (сравнение с ангелом смерти подчеркивает трагизм сводок Информбюро в начале войны).

Иногда поэт сознательно отсылает читателя к конкретным именам (Пушкину, Мандельштаму, Пастернаку, которых Ряшенцев считает своими учителями), иногда – бессознательно, поскольку стихи определенных авторов так сильно в юности увлекли поэта, что стали частью его самого.

Явственны в стихах Ю.Ряшенцева традиции русской элегической поэзии, особенно В.А.Жуковского. В.Берестов говорил, что Ю.Ряшенцев – один из немногих отечественных поэтов, кому удаются баллады, и в этом смысле он продолжатель традиций мастера балладного жанра – Жуковского. Но гораздо интереснее выявить различия мировоззренческих позиций поэтов разных эпох, касающихся отношения к Богу и отчетливо проявившихся в жанре элегии. Своим печально-меланхолическим настроем поэзия Ю.Ряшенцева близка к поэзии В.Жуковского. Но в философско-религиозных вопросах их позиции разнятся. Как отмечает В.Коровин в своей книге «Русская поэзия 19 века», «Жуковский принимает жизнь даже с ее страданиями и печалями, потому что они тоже умножают гуманные и нравственные начала в человеке. Он верит, что в конечном итоге прекрасное и возвышенное в человеке победит, хотя бы и за пределами земного бытия. Так в поэзии Жуковского возникает второй мир – идеальный и совершенный…» («Русская поэзия Х1Х века», М., «Знание», 1983, с.7).

Однажды Ю.Ряшенцев сказал: «Мы жили в обстановке воинствующего атеизма, который страшен не тем, что тебе не дают возможности под пионерским галстуком крестик носить. Не в этом дело. А в том, что мировоззрение, которое нам предлагалось, не учитывало того, с какой драмой живет человек. У него есть мать, и либо он уйдет раньше ее – и это несправедливо, либо она уйдет раньше его, что биологически справедливо, но это страшный удар для любого из нас. Это неминуемо, мы все приговорены… И все мы были вынуты из размышлений о том, кончаемся ли мы с физическим распадом или нет… Последние слова, которые я бы сказал своим детям: ничего не бойтесь. Я думаю, что мир не может быть устроен так страшно. А атеистическая система предполагает, как мне кажется, не просто отсутствие Бога, а присутствие некого другого существа, которое организует мир совершенно чудовищно. Это та же вера, только мрачная…»

Однако сам Ряшенцев твердой веры в этот «второй, идеальный мир» пока еще не обрел, поскольку, действительно, здравомыслящему человеку, воспитанному в традициях атеизма, трудно безоговорочно уверовать в то, что опытом не подтверждено. Поэтому потустороннему миру Ряшенцев предпочитает мир реальный, земной, с его земными страстями. Потому-то так страшит и мучает его предстоящее расставание с ним, что запредельное существование представляется ему зыбким и эфемерным. В стихах Ряшенцев то робко, то требовательно звучит вопрос: а что там, дальше, и есть ли там вообще что-то? Жуковский, по словам В.Коровина, напротив, увлекает читателя «не конкретным изображением этого «второго мира»…, а вдохновенным порывом к нему, жаждой идеала, предощущением торжества гуманной мечты» (с.7).

И если Жуковский призывал читателя подняться над суетой, презреть земные страсти, то для Ряшенцева эти страсти и есть смысл существования, потому что, по его словам, «дают ощущение, близкое к счастью». И в стихах его, где утверждается это право человека на земную любовь, есть свое обаяние и своя правда. Но поэзия Жуковского все же более позитивна и оптимистична. В ней – светлая и крепкая вера в то, что жизнь не кончается с физическим распадом. А Ряшенцев в этом постоянно мучительно сомневается.

Одна из центральных мыслей поэзии Жуковского в том, что страдания облагораживают человека, обогащают его новым опытом, укрепляют его нравственную основу. И тот, кто сумел подняться после удара, становится сильнее и, как это ни парадоксально звучит, счастливее того, кто всю жизнь избегает страданий и в результате беззащитен перед ними. Лирический герой Ряшенцева – человек не слабый. Он находит в себе силы подняться после удара и жить дальше. Но страдание его – безысходно. Он не видит в нем высшего смысла. Он вынужден в конце концов смириться с тем, что смерть уносит дорогих людей, что любовь и жизнь конечны. Но все еще не понял, зачем это происходит. Поэтому его лирика содержит пока больше вопросов, чем ответов. Он на пути к истине и, конечно, он ее обретет.

Сам Ю.Ряшенцев признавался, что ему ближе своей чувственной стороной, «любовью к быту и к халату», поэзия А.Дельвига, а своей медитативностью – лирика Е.Баратынского: «Жанр размышления мне чрезвычайно близок». Не случайно поэтому в спектакле «Романсы с Обломовым», поставленном М.Розовским в Театре «У Никитских ворот», звучат песни и на стихи Е.Баратынского, и на стихи Ю.Ряшенцева.

Но самое большое влияние оказал на него, безусловно А.Пушкин: «Читая или просто слушая его стихи, нельзя не писать самому. И пусть это будет далеко от Пушкина, но в этом будет свобода! Он дает такие поэтические рецепты…» Имя Пушкина часто возникает в лирике Ряшенцева – то непосредственным упоминанием, то перекличкой с ним. В стихотворении «Счастье знаешь в лицо» поэт смело оппонирует пушкинские строки «привычка свыше нам дана, замена счастию она»: «счастье знаешь в лицо, и привычка ему – не замена». Пушкинские строки «Пора, мой друг, пора!» звучат в стихотворении «Счастливый вторник». Перекличка с пушкинскими «Бесами» – написанное тем же размером, 4-стопным хореем, стихотворение «Воспоминание. Эвакуация. Оренбургская степь: «Неба нету и в помине,// Лишь пустая степь одна.// И над ней – пурга, доныне // Пугачевщине верна…». С «Зимним вечером» – третья глава поэмы «Ночная машина» «Лестничная клетка»: «Здравствуй, пьяная синица! Предадимся торжеству// толковать о тех, кто мнится, с тем, кто знал их наяву…» (ср.: «Выпьем, добрая подружка// бедной юности моей…». Или: «Спой мне песню, как синица тихо за морем жила…»). Но сходство с пушкинским стихом здесь чисто формальное, причем Ряшенцев удлиняет классический 4-стопный хорей, делая его 8-стопным, потому что для него главное – не слепое подражание, а литературная игра с обязательным условием сохранения своего собственного лица.

Любимейшее время, по признанию Ю.Ряшенцева, для него «серебряный век», давший целую плеяду талантливых поэтов и писателей. «Это время дорого мне тем, что тогда было торжество учебы у Пушкина. Они учились у него замечательному владению музыкальной речью. А дальше – до 70-80-х годов, до Бродского, – учиться стали плохо. Экспериментальная часть «серебряного века» – Маяковский, Кузмин, Северянин – была мне менее интересна. Маяковский, по-моему, пример того, какая судьба ждет языкоборца, который совершает насилие над языком… Я тоже прошел этап, когда считал, что нужно изощряться. Но это было тогда, когда мне было нечего сказать. Техническая база стиха была во мне готова с очень раннего возраста. Ну и что? Я помню, как вымучивал стихи, а писать было не о чем. И так было до начала 60-х. Была жизнь, и были стихи – отдельно от жизни. Когда это совместилось, тогда я и начал становиться тем, кем стал».

Говоря о мастерах, повлиявших на его становление как поэта, Ю.Ряшенцев признается, что с детства любил поэзию А.Ахматовой, Н.Гумилева, М.Цветаевой, отдельные строфы Кузмина. «Любил Есенина – в борении с ним. Но часто он меня раздражал пренебрежением к некоторым профессиональным вещам, поэтической неряшливостью. Я ему не верил. Но есть у него вещи, обаянию которых поддаешься сразу».

В стихах Ряшенцева много ссылок на поэтов и писателей начала ХХ века. Отсылка к «Мастеру и Маргарите» М.Булгакова читается в строках: «Все, что Воланд толковал Коровьеву, а может, Азазелло на лестнице Ваганькова холма, подтверждено». В стихотворении «Тридцатые годы. Сад Мандельштама» упоминаются М.Горький, А.Веселый, М.Голодный и другие: «А бедный Бедный пьет средь книжных полок, не позван к Сталину, – за то, чтоб был он счастлив, здрав и долог, чтоб – лет до ста ему», «Какой-то профиль, видно, дал зарок светить всегда, светить когда угодно…» (пародирование В.Маяковского). «И в сквере ослабеет цветом зажженный нищим костерок, похожий на стихи, при этом из сора выросший невпрок» (перекличка с А.Ахматовой), «Принимаю, приветствую жизнь» (с А.Блоком), «Один лишь только везунок, счастливчик с верблюжьим профилем» – намек на Мандельштама. Встречающийся в стихах Ряшенцева образ медных сосен на синем небе есть и у Б.Пастернака («И так неистовы на синем разбеги огненных стволов..», «Сосны»). «Специально я не стремился к перекличке. В Подмосковье, о котором я часто пишу, много сосен, и, естественно, этот образ появляется в моих стихах», – говорит Ю.Ряшенцев Но в любом случае отсылки к стихам классиков говорят об отличном знании Ряшенцевым отечественной и зарубежной поэзии, его богатой эрудиции.

В юности Ю.Ряшенцев пережил увлечение романтической поэзией 20-30-х годов ХХ века: М.Светловым, Н.Тихоновым (циклы «Брага» и «Орда», особенно «Баллада от отпускном солдате»), Э.Багрицким. Нравились ему стихи В.Луговского. В последующие годы влияние на Ряшенцева оказал Л.Мартынов. Отдаленное эхо стихов А.Межирова – в стихотворении «Предзимье»: «…и паденье двух звезд за погост на заре, в декабре!» (ср.: «И пошли головные бригады ко дну, под волну, на морозной заре, в декабре», «Коммунисты, вперед!»). Эта перекличка, скорее всего, бессознательная. Потому что Ю.Ряшенцев, отрицая «романтическую идеологию» творчества советских поэтов, в том числе и Багрицкого, и Межирова, высоко ценит их как художников. Влияние их на поэта в юности было достаточно сильным, чтобы время от времени не напомнить о себе.

Из современных поэтов Ряшенцев выделяет О.Чухонцева, Лосева, Д.Быкова, И.Кабыш, которая занималась у него в поэтическом семинаре в «Юности».


Итак, Ю.Ряшенцев много и плодотворно экспериментирует с ритмом, рифмой и строфикой, демонстрируя виртуозное владение техникой стихосложения. Но при этом он не ломает традиций, оставаясь приверженцем классического стиха, преемником поэтов 19 века и лучших образцов поэзии века 20.

Драматург Михаил Рощин однажды сказал: «Творческий человек не должен стареть». Как это точно по отношению к хорошим людям – шестидесятникам! Кому, как не Юрию Ряшенцеву, быть вечно юным! А впрочем, он и будет таким всегда – по крайней мере, в своих стихах и песнях.


Библиография




«Очаг». М.: «Молодая гвардия», 1967.

«Часы над переулком». С.: «Сов. пис.», 1972.

«Иверская сторона». Тбилиси: «Мерани», 1981.

«Високосный год». М.: «Сов.писатель», 1983.

«Дожливый четверг». М.: «Сов. писатель», 1990.

«Слава Богу, у друзей есть шпаги!». М.: «Вагант», 1997.

«Прощание с империей». М.: «Воскресенье», 2000.

«Есть в графском парке чёрный пруд». М.: Эксмо, 2004.