Юрия Ряшенцева «Светлые года будем мы всегда вспоминать»

Вид материалаДокументы

Содержание


«Судьбе не раз шепнем: «Мерси боку!»
Что же ты, сударушка
Ох вы, буйны кудри
Тут, в переулке, по соседству
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

«Судьбе не раз шепнем: «Мерси боку!»


(Стихи к фильмам, спектаклям, мюзиклам)


Это строчка из самой, пожалуй, популярной песни Ю.Ряшенцева к «Трем мушкетерам», справедлива по отношению к его собственной творческой судьбе. Ведь, хотя Ю.Ряшенцев неоднократно подчеркивал, что главное дело его жизни – лирика, известность ему принесли песни, написанные к фильмам и театральным постановкам. И благодарить судьбу ему есть за что. Ю.Ряшенцев – один из немногих представителей редкой профессии паролье, то есть людей, пишущих зонги – номера в мюзиклах.

Первый опыт работы в жанре музыкальной драматургии был приобретен Ю.Ряшенцевым благодаря однокашнику по МГПИ Петру Фоменко. «Все началось с того, что Петя Фоменко ставил спектакль по пьесе известного тогда драматурга Константина Финна, причем руководителем проекта был Андрей Александрович Гончаров. Пете пьеса не понравилась, и он со свойственным ему авантюризмом придумал, что персонаж, который в пьесе к началу действия умер, появляется на сцене вопреки замыслу автора. Этот персонаж, поэт, должен был говорить не как все – стихами. И тут Пете понадобился Ряшенцев, который вместе с ним делал институтские капустники. Все это делалось потихоньку от автора. И вот идут репетиции, на шухере стоит актер, который дает знак: «Автор идет!» И этого персонажа убирают со сцены. Каково было удивление автора, который увидел на премьере своей пьесы мертвеца, говорящего стихами!

Композитором этого спектакля был Модест Табачников, великолепный мастер, одессит со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он дал мне «рыбу» – ритмический рисунок написанной им мелодии, я написал текст и принес ему. Он, сидя за роялем, поставил перед собой этот текст, долго смотрел на него и наконец сказал с отчаянным акцентом: «Слушай, что ты мне написал? Ты знаешь, что ты мне написал? Это ж только Сема Кирсанов может написать, потому что он со мной из одного города! Рита, иди сюда! Посмотри, что этот мальчишка мне написал!» Появилась жена, посмотрела, повернулась ко мне и сказала: «Шлягер!» Я впервые узнал это слово и понял, что «шлягер» – это хорошо.

Они долго вдвоем распевали этот текст, потом она ушла. Я сижу спокойный, довольный, наслаждаюсь мечтами о грядущей славе, и вдруг Табачников, всматриваясь в текст, говорит: «Что ты мне написал, слушай?» Я говорю: «Как что? Шлягер!» – «Какой шлягер?! Рита, иди сюда!» Она смотрит текст и говорит: «Это могло бы быть шлягером, но вы написали: «Я шел». Вы что, не понимаете, что в Советском Союзе певиц в десять раз больше, чем певцов? Какие же мы авторские будем получать?» «Ну хорошо, – говорю я. – Давайте сделаем: «Я шла»!» «Мальчик, – сказал мне на это Табачников, – никогда не пиши: «Я шел», «Я шла». Ты пиши: «Я иду»». Так началась моя работа в жанре музыкальной драматургии. А тот шлягер так и не увидел свет, потому что спектакль провалился, мертвеца убрали со сцены…

Да, у меня, казалось бы, счастливая судьба. Широко известны мои вещи, сделанные для кино и сцены. Но как автора лирических стихов меня знает минимум людей, интересующихся поэзией…

Представьте себе положение человека, пишущего стихи, у нас в стране. Едешь в поезде, знакомишься с соседями. «Васькин, инженер». Что ему скажешь в ответ? «Ряшенцев, поэт»? У меня никогда язык не повернется так сказать. Поэт – не просто профессия и не просто состояние. Это профессия, которая позволяет делать твое состояние достоянием других людей.

А вообще меня в тридцать лет больше заботило то, что я того и гляди из первой волейбольной команды пединститута, за которую я продолжал играть, перейду во вторую, потому что у меня прыжок слабее стал. То, что у меня нет книги, меня мало заботило. Я долго сопротивлялся профессионализации. Но в один прекрасный момент понял, что есть прикладное применение стихотворной речи: спектакль, кино. Они дают возможность писать стихи, которые и есть, собственно, моя работа. А работа в мюзикле привлекает тем, что я очень люблю музыку, очень люблю театр».

Подтекстовка песен, то есть написание текстов на готовые мелодии – работа ювелирная. Впервые Ю.Ряшенцев обратился к ней в 60-е годы. «Я приехал в Грузию, чтобы подтекстовать грузинские песни для Нани Брегвадзе и Бубы Кикабидзе, который тогда только начинал, работал в ансамбле «Диэла». Был мрачный такой комик… А грузинские тексты очень трудно переводить – у них ударение скользящее. Я просил их произнести, ну, например, слово «Мтацминда» (название горы). И каждый раз ударение слышалось на другом слоге! «Слюшай, нэ морочь голову! – говорили мне. – Ти сдэлай так, чтобы «а» в конце было, потому что Буба другую букву нэ споет!»

Во многих поэтических текстах, предназначенных для сцены и экрана, воплотилась озорная, мальчишеская, жизнеутверждающая часть натуры поэта. Недаром любимая им тема товарищества, в лирических стихах часто звучащая печально, в знаменитом на всю Москву спектакле ТЮЗа (1974) и любимом многими поколениями телефильме (1980) "Три мушкетера", исполнена оптимизма и горячей уверенности в непобедимости дружбы. Сборник песен к мюзиклам не случайно назван автором «Слава Богу, у друзей есть шпаги!»

Песни из «Мушкетеров» получились обаятельными и близкими каждому. И жизнерадостная, удалая песенка «Пора-пора-порадуемся», написанная на спор с М.Розовским, который говорил: «Ты для интеллигенции можешь писать, а для кабака – нет!». Ряшенцев доказал, что способен быть понятным любому слою населения. И население всех слоев полюбило эту песенку, ставшую почти народной. Популярна и мрачная романтическая баллада «Есть в графском парке черный пруд», и «Констанция» – крик осиротевшей души… Проникновение в ткань художественного произведения, по мотивам которого создается мюзикл, у Ряшенцева всегда глубоко и точно, а получившиеся зонги – абсолютно адекватны авторской идее. Но роман А.Дюма поэту особенно близок своей основной идеей товарищества.

«Я шел в школу через темную Усачевку во время войны и знал, что на меня будут нападать гвардейцы кардинала в виде усачевской шпаны, и должен был иметь рядом Арамиса, Портоса и Атоса. Мне было близко то, чем живут герои книги. Дружба дворовая, противостояние шпане – это было похоже». Позднее, пытаясь понять особое пристрастие россиян к западно-европейской беллетристике, оперетте, мюзиклам, Ю.Ряшенцев напишет: «Есть, наверно,// какой-то хмель и для Руси// в любви, изложенной манерно,// но всем понятной, как «мерси».// Иль эта дружба молодая, уют парижских кабачков,// на наши головы слетая,// их закружил – и был таков!// Среди земли простой и грозной// опять, земляк, нам жизнь дана пленительной и несерьезной,// какой не может быть она…» («Размышление»)

Однако тексты песен к "Трем мушкетерам" не сразу были приняты цензурой. «У меня был редактор, очень умный, интеллигентный человек, но навсегда испуганный своей национальностью. И он страшно боялся, что из-за моих текстов его снимут с работы. «Вот у вас Бэкингем объясняется с французской королевой, – говорил он. – «Британский флот и армия лишь для того нужны, чтоб я в любви добиться мог успеха!» Лучше бы это убрать: у нас с Англией сложные отношения», – «Какая Англия? Это же 17 век!» – «Ну, у нас и с Францией сложные отношения…»

К счастью, тексты дошли до слушателей в своем исконном виде, поскольку автор всегда решительно отстаивает каждую свою строчку. Во время экранизации "Трех мушкетеров" создатели фильма без ведома Ю.Ряшенцева заменили написанную им песню миледи на другую, созданную не профессионалом. "Там были чудовищные слова: "Я провинилась чистотой, я провинилась красотой", – которые я в жизни не мог написать!" Ю.Ряшенцев и М.Розовский подали в суд и выиграли процесс. Свою профессиональную честь поэт оценивает высоко.

С Марком Розовским, художественным руководителем Театра «У Никитских ворот», Ю.Ряшенцева связывает давнее творческое содружество. На сцене БДТ М.Розовским были поставлены спектакли «Бедная Лиза» (1973), «История лошади» (1975), в рижском Театре русской драмы – «Убивец» (1978), зонги для которых Ю.Ряшенцев обозначил в своей книге «Слава Богу, у друзей есть шпаги!» как триптих, объединенный общей идеей: «Унижение и оскорбление живого существа на земле отечества».

Работа над спектаклем «История лошади» в БДТ шла непросто. «Мы приехали в Ленинград, где нас никто не знал, столичные жители, которых этот город не принимает. Академический театр, народный артист Лебедев – и вдруг какая-то лошадь. «Я что, лошадь буду играть?! У меня хвост, что ли, будет?!» Марк ему терпеливо объяснял: хвост будет висеть в сторонке, когда надо, будете брать… Лебедев делал все, чтобы не петь мои тексты. В одной песне была строчка: «Хозяин мой богат и молод, за это я его люблю». Он, человек с великолепной памятью, специально не мог ее запомнить в течение всего года, что мы репетировали пьесу. Причем, он пел каждый раз по-разному, кидая на меня искоса взгляды. Он пел: «Хозяин мой богат и важен», «хозяин мой богат и тучен», «хозяин мой высок и статен». И никогда не повторялся. И вот на репетиции должен появиться Товстоногов, чье слово решает судьбу спектакля. Ко мне подходят ребята из «табуна» – массовки и говорят: «Старик, мы за ним записывали. Он за год сказал все варианты. Больше ничего придумать нельзя, и он скажет то, что написано у тебя». И вот заиграла музыка. У Лебедева – отчаяние в глазах и он говорит: «Хозяин мой богат… и беден!». Пришлось снять зонг – он победил. Правда, потом Лебедев написал на афише: «Может быть, не все понял в твоих стихах, но что понял – пою с удовольствием».

Очень точно сказал о песенном творчестве Ряшенцева его друг и соавтор М.Розовский: «Те стихи, которые создает Юрий Ряшенцев, – неотъемлемая часть и всей художественной доктрины каждой из наших работ, и, самое главное, это опорные драматургические элементы. Всякий раз, когда мы брались за сценизацию классических произведений, стояла задача создать некий авторский мир, который в театре соответствовал бы первоисточнику. Воплотить это на театре помогали стихи Ряшенцева, который совершенно блистательно справлялся с задачей: создавал поэтический комментарий к действию, который значил ничуть не меньше, чем собственно отношения персонажей. Делает он это всегда мастерски».

Поэтическая фантазия Ю.Рященцева служит для М.Розовского основой пьесы. В Театре «У Никитских ворот» песни на стихи поэта звучат в спектаклях «Гамбринус», «Романсы с Обломовым», «Невидимка» (по роману Г.Уэллса). Кроме того, спектакли с его зонгами поставлены в различных городах бывшего СССР. «Леди Макбет Мценского уезда» в театре им.В.Маяковского, «Саломея» в театре «О кэй», «Геркулес и авгиевы конюшни» в «Сатириконе» (Москва), «Дороже жемчуга и злата» в «Современнике» (Москва); «О, милый друг!..» в Свердловском театре музкомедии; «Дракон» в Тбилисском театре музкомедии, Азербайджанском театре музкомедии, в Далласе (США); «Роковые яйца» в Казанском драмтеатре.

Ю.Ряшенцев писал тексты для спектаклей по сценариям, уже экранизированным и имевшим огромный успех у зрителей. Спектакль «Мымра» («Служебный роман») в Свердловске и «Белое солнце пустыни» в Баку хотя и не обрели оглушительной популярности фильмов, но доказали независимость художественного мышления поэта, не побоявшегося взяться за эту работу и создавшего серьезные и оригинальные произведения.

«У меня очень счастливая театральная судьба. В кино я не был так счастлив, несмотря на то, что однажды после фильма «Гардемарины, вперед!» я проснулся от того, что пьяные орали у меня под окнами: «Не вешать нос, гардемарины!» А до этого в шесть утра у меня раздался звонок, и детский голосок сказал: «Вас беспокоят из ПТУ №7. Вы не могли бы приехать к нам записать слова песен из «Гардемаринов»?» Своими немногими удачами в кино я мог бы назвать фильмы Гинзбурга – «Остров погибших кораблей» и в особенности фильм об аргонавтах, где замечательная музыка Басилая».

В творческом активе Ю.Ряшенцева – песни к десяткам телефильмов («Три мушкетера», «Гардемарины, вперед!», «Рецепт ее молодости», «Аргонавты», «Остров погибших кораблей». «Путешествие месье Перришона», «Простодушный», «Забытая мелодия для флейты», «Старые клячи» и др.).

В работе над поэтическим перифразом классики Ряшенцев демонстрирует не только блестящую эрудицию, но и глубокое проникновение в смысловую ткань произведения, его поэтику. Многие зонги Ю.Ряшенцева– тонкие и ироничные стилизации, сделанные со знанием исторически-культурных особенностей эпохи. Он одинаково мастерски имитирует и жеманную речь аристократа: «Ах, с вами вижусь я, милорд… – Затем, что я вам дорог? – Ах, нет, затем, чтоб вам сказать: нам видеться не след!» ("Три мушкетера"). И разбитные манеры и своеобразный говорок одесской шпаны: «Мы нынче в мае с нею встренулись у Дюка. Я ж по весне не чуял, шо вона – гадюка! Еще семь дней осталось до скончанья маю, но шо вона – змея, це я вже понимаю…» ("Гамбринус"). И простодушные признания полуграмотного крестьянина: «Эх ты пишша клопская – кровь барская, холопская» («Ворчание Захара», «Романсы с Обломовым»).

Многие песни искусно сделаны в фольклорной традиции. Это традиция русской народной песни: «Цветик лазоревый, андел с лица, нет на тебя удалого купца. Он торговаться не станет, небось: жизнь да без сдачи – за душу наскрозь!» (образцом для этой песни из спектакля «Леди Макбет Мценского уезда», по признанию автора, послужили стихи И.Никитина «Ехал на ярмарку ухарь-купец», ставшие народной песней), «А и сколько в вас, люди, сокрыто зла! Али порча какая на вас нашла? Сам всплакнет, убив, сам вздохнет, украв, а заводит речь, и выходит – прав…» (образец высокопрофессиональной стилизации из спектакля «Бедная Лиза», передающей все особенности народного плача). Традиции надрывного цыганского романса слышны в строчках: «Луна колесом от телеги над бедной стоит головой. А толк понимает в ночлеге один лишь народ кочевой» («Тяжкая забота короля Доброхота»).

Или:

Что же ты, сударушка,

Неласкова сидишь?

Что на полну чару

Злыми глазами глядишь?

Ой, ходи, ходи, ходи

Да с каблука на носок.

Дай потешу свою душу

Хоть разок, хоть разок! И-и-их!

(«Папский мускат»)

Эти стилизации не только воссоздают атмосферу эпохи, но и служат речевой, песенной характеристикой героя, играют огромную роль в развитии главной темы всего произведения. Так, один из куплетов приведенной выше песни в финальной сцене пьесы «Папский мускат» звучит параллельно основной теме краха всех надежд главного героя, утратившего и любимую, и друзей:
Ох вы, буйны кудри,

Что ж вы рано развились?

Ох вы, буйны други,

Что ж вы все перевелись?
Не о том я слезы лью,

Что не скопил серебра,

А о том, что коротка,

Эх, золотая пора!

Кроме того, стихи для зонгов, отлично выполняя задачу комментария, поэтической иллюстрации к классическому тексту, при этом тонко, иронично пародийны. Так, «Новости с Сенной площади» – это пародия на «жестокий романс» с его нерегулярными рифмами, безграмотными оборотами:


Тут, в переулке, по соседству,

Старушка-мать сошла с ума.

У ней сынок был сочинитель,

Он с детства складывал статьи.

Он с детства складывал статейки

И в них идейки проводил.

Одна статейка опубликовалась,

И мать не вынесла того.

Живость, непосредственность, чуть заметная ироничная и лукавая усмешка автора – все это придает стихотворным текстам Ряшенцева для мюзиклов особый колорит. Несмотря на кажущуюся простоту и доступность этих песен, в них есть и неожиданно блеснувшее откровение, и философская глубина: «Но там, где рай ленивым и припадочным, где нрав судеб неуловим, как трудно деловому быть порядочным, порядочному – деловым» (Андрей Штольц о России, «Романсы с Обломовым»). «Кто нам по сердцу, нам тот не по зубам!» («Песенка Лизы за прялкой») «Как честь и совесть с малых лет ни береги, но обстоятельства и принципы – враги» («Песенка Эраста об обстоятельствах»). Эти изречения могут быть спорны с этической точки зрения, если вложены в уста отрицательного персонажа, но циничное их остроумие нельзя не оценить: «Кто счастлив, тот и прав», «Лишь тем нужна душа, чья плоть нехороша!» («Романс князя», «История лошади»).

«Монолог фаворита» («Папский мускат») – это пародия на патриотические советские песни. Тем самым высмеивается псевдопатриотический пафос царского любимца, который красивыми словами прикрывает свои хищнические, карьеристские помыслы: «Но в сознанье общественного долга он несет с достоинством свой крест, чтобы пышный век наш длился долго, чтоб текла как прежде наша Волга, чтоб березы высились окрест!».

Если в лирике Ряшенцева используются оба основных интонационных типа стиха: и напевный, и говорной (преимущественно его разговорная форма), то в зонгах – только напевный тип стиха.

В напевном типе стиха выделяют песенную, или куплетную форму, которой свойственна симметричность и интонационная замкнутость строф, и романсную, композиционно разнообразную, в которой может отсутствовать строгая симметрия, зато характерно нарастание сквозной мелодической интонации. (Б.М.Эйхенбаум. О поэзии. Л., 1969) Ю.Ряшенцев чаще всего использует песенную форму, которая строится по схеме «тема, другая тема, реприза (возврат к первой)», куплет и припев. Куплетность, интонационная замкнутость каждой строфы характерна для стихов Ряшенцева, положенных на музыку.

И для песенной, и для романсной формы напевного стиха характерны параллелизмы, различные повторы слов, кольцо и другие стилистические фигуры, подчеркивающие интонационную симметрию.

Разнообразны виды повторов в песенной лирике Ряшенцева. Они усиливают эмоциональное напряжение стиха. В одних случаях благодаря им нарастает радостное, мажорное настроение, в других – углубляется тревожное: «На том свете, на том свете, на том свете дочкин ангел спит опять – надоть взять под белы крылья, растолкать» («Песня матери», «Бедная Лиза»). «Будешь странным – будешь битым, будешь странным – будешь битым по закону табуна!» («История лошади»). «Али здесь твоим овечкам не еда? Али здесь цветов не хватит на венок? Али здесь ты не любезен, одинок?» («Песенка Лизы за прялкой»).

Стихи Ю.Ряшенцева очень музыкальны. К некоторым из них можно отнести слова В.Холшевникова о том, что в них «напряженное эмоциональное содержание больше выражается музыкальной формой, чем логической структурой речи» («Стиховедение», М., «Флинта», 1998, с.150).

Скрупулезная и вдумчивая работа над тестом произведения, к которому создаются зонги, не мешает Ряшенцеву отчетливо выражать в стихах свою позицию. Гуманность и сердечность – вот что отличает песенную лирику Ю.Ряшенцева. И между строками циничных откровений Князя («История лошади») или Эраста («Бедная Лиза») явственно сквозит ирония, саркастическая усмешка.

Разнообразны изобразительно-выразительные средства, которые использует поэт в текстах для мюзиклов. Здесь представлены практически все виды тропов, не столь многочисленные, как в лирике, однако не менее оригинальные и запоминающиеся. Это и метонимия: «Сюртук все делает дела, а фрак все ищет развлечений. Халат живет вдали от зла и – не страшась разоблачений» («Романс Обломова» из одноименного спектакля).

Часто встречаются в текстах звуковые повторы: аллитерация (повтор согласных) и ассонанс (повтор гласных). В строках «конским топотом и потом потому-то пахнет лето» отчетливо слышен стук копыт.

Различны виды рифм, встречающихся в текстах. Это неточная рифма, свойственная фольклорным жанрам: «скучна – слышна» («Последняя песня Лизы»). Ее разновидность – приблизительная рифма: «гиблая – Библия» («Песня князя», «История лошади»).

Широко использует поэт синтаксические фигуры, характерные для народной поэтической речи: «Стужа – что во поле. Темень – что в яме». («Последняя песня Лизы»).

Оригинален и язык стихов для мюзиклов. Обилие церковно-славянских слов и выражений, отрывки из молитв, библейские образы, которые в лирических стихах отражают духовные поиски поэта, в текстах песен используются с целью создания конкретно-исторической обстановки и образов героев.

Для указания на место и время действия автор часто использует устаревшие слова, если действие фильма или спектакля относится к прошлым векам, или иностранные слова, если оно происходит не в России.

Слова, произносимые персонажами, служат их характеристикой, определяя принадлежность к определенной социальной группе. Если это крестьяне или полуграмотные горожане, то их музыкальные партии насыщена просторечными словами и оборотами, свойственными народной поэтичной речи: «то-то будет веселО, там в садочке встречу старого свово», «чадушку свою», «на том свете с развысокой стороны все-то нехристи земные враз видны», «чтой-то» («Песня матери», «Бедная Лиза»), «Кабы тот, о ком я думаю тайком, был мне ровней, был бы тихим пастушком», «Знать, на то на белом свете и тоска, что пастушка не глядит на пастушка» («Песенка Лизы за прялкой»), «О Господи, опять пущай коней! Животная простая, а ведь – эка: найлучший сон крадет у человека» («Песня конюха», «История лошади»), «Тут в переулке, по соседству, старушка деньги в рост дает. Она берет ужасный прОцент: ну, прям сказать, как волк с овцы», «Ах, что же делаешь с людями ты, распроклятое вино!» («Новости Сенной площади», «Убивец»).

Если это дворянин, то речь его – жеманно-витиевата, как у Эраста, псевдоглубокомысленна, в ней много возвышенных слов и французских вкраплений: «Могу и слово дать и два – что тщиться удержать слова, когда уста отверсты к поцелую!» «И – антр ну, не для толпы! – в час девичьих истерик для утлой мужеской судьбы лишь долг есть тихий берег» «Я и сейчас ее привержен красоте, но обстоятельства совсем уже не те», «Над всем, что есть, – жестокий рок».

После того, как фильм «Три мушкетера» вышел на экраны и песни из него зазвучали в каждом дворе, в словесном обиходе все чаще стали звучать французские словечки из этих песен («пуркуа па», «се ля ви»), латинское выражение «алягер ком алягер». Но сам Ряшенцев отрицает свою роль в этом повальном увлечении заимствованиями: «Эти фразы в обиходе были всегда. Что говорит мальчик, приехавший из деревни и мечтающий казаться европейцем? «Мерси»! Так что я просто попытался передать русское представление о французах. Когда меня спрашивают, знаю ли я французский язык, я говорю: в том-то и дело, что не знаю! Эти фразы именно это и подчеркивают! Делать из наших актеров французов было смешно. Делать из Дунаевского Леграна не нужно, Дунаевский хорош и сам по себе…»

Происхождение же других, непереводимых слов в песнях для мюзиклов (ланфрен-ланфра, лилон-лила и др.), поэт объясняет так: «Дело в том, что во французском языке очень широко используются вокализные слова. Они есть и в русском языке: «ай люли» или «ой дид-ладо». Чем богаче песенная культура, тем больше таких слов. «Ланфрен-ланфра» – одно из таких вокализных слов. Если оно вызывает интерес – значит, я правильно сработал профессионально. Это гораздо больше запоминается, чем если бы я вместо «ланфрен-ланфра» поставил что-нибудь вроде «туда-сюда».

Вокализные слова использованы и в зонгах к «Бедной Лизе»: «тара-тина, тэнн» («Песенка о сентиментальной прозе», утверждающая связь повести Н.Карамзина с французским сентиментализмом), «Когда в любви – мирандо, мирандэ – свела уста зевота, то ты созрел – мирандо, мирандэ – для долга патриота» («Песенка Эраста о долге»).

В «Папском мускате» уже ставшие привычными для слуха благодаря популярной песне слова «ланфрен-ланфра» вдруг звучат в новом контексте. И если в нежной и романтичной песне из «Гардемаринов» они казались милым лепетом, воркованием влюбленных голубей, то отчаянной и грубоватой песенке восставшей парижской толпы они своей нарочитой безобидностью придают разудалый и зловещий характер: «Король к концу все ближе, все ближе бы к концу – адье – ланфран, ланфра, ланта-та-та!» Использованы и другие французские слова: «адье, ноблесс оближ, комси-комса!».

Песня цыган («Папский мускат») – это смесь русских и цыганских слов: «Добрый день, ромало, спозаранку, извините мал палсо баган. Не подумайте со пол ту мэнде, пал сарэ румэндэ ракурав. Ту сан забайкальско аль силирско, аль российско романо чава».

Часто в песенной лирике Ряшенцева появляется образ сада, цветка, ветки. Параллели душевным движениям он ищет в природе, где много нежных образов, как нельзя лучше передающих хрупкость человеческих чувств – любви, нежности. «Песенка Сони о вербной веточке» («Убивец»), «В мой старый сад, ланфрен-ланфра, лети, моя голубка» («Гардемарины»), «Хрупок цветок на майской ветке» (дуэт княжны и Елагина, «Папский мускат»).

Встречаются в зонгах и литературные реминисценции, которые так любит Ряшенцев-лирик. Легкое пародирование Пушкина звучит в строчках: «Здравствуй, добрая старушка, не обяжешь ли стаканом молока?»

В целом, стихи Ю.Ряшенцева для музыкальных фильмов и спектаклей – значительное явление в отечественной культуре, заслуживающее внимание ничуть не меньше, чем его лирические стихи, проза и драматургия.