Юрия Ряшенцева «Светлые года будем мы всегда вспоминать»

Вид материалаДокументы

Содержание


«Причастен чуду, миру, граду, очагу»
Восторг очей, летящих мимо
Наконец-то о главном
Тема любви
Явно отсутствует связь
Тема дружбы
И безмолвно, но – долго, протяжно
Тема юности и старости
Пролетай по светлой льдине
Теме родины
Спасибо вам, родные дураки
Враспрогул баловали ребятушки
Тему поэта и поэзии
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

«Причастен чуду, миру, граду, очагу»


(Поэтические сборники Ю.Ряшенцева разных лет)


В конце 90-х Ю.Ряшенцев говорил, что он автор всего лишь шести сборников лирических стихов и книги песен к фильмам, спектаклям и мюзиклам. «Для моего возраста это очень мало», – заметил поэт. Но причин для огорчений нет, потому что качество важнее количества. В творчестве Ю.Ряшенцева нет ни одной халтурной, небрежной или беспомощной строки, будь то идущие из глубины сердца лирические стихи или заказные тексты для мюзиклов. Каждое его стихотворение имеет вид законченный, добротный и вместе с тем изящный. Это действительно произведение высокого искусства – искусства поэзии. К.Паустовский писал: «Человек никогда не забудет того состояния душевной полноты и крылатости, которое иногда дает ему одна – только одна – строчка великолепных стихов…». В стихах Ю.Ряшенцева таких – крылатых – строчек немало.

Прежде чем начать разговор об особенностях поэзии Ю.Ряшенцева, нужно понять, идентичны ли автор и лирический герой его стихов. Сам поэт говорит: «Лирический герой совпадает со мной по всем реакциям, но он все-таки получше, чем я. Хотя в целом мои стихи абсолютно автобиографичны».

На протяжении всего творческого пути поэт остается верен темам, обозначенным уже в ранних стихах. Художественное решение этих тем может варьироваться, интерес к ним на разных этапах творчества может то усиливаться, то ослабевать, но присутствие их в лирике Ряшенцева постоянно.


«Зачем Ты пожаловал, Господи,

нас всем тем, что отнимешь скоро?»


Через все творчество Ю.Ряшенцева проходит тема жизни и смерти. Напряженно размышляя над вечной тайной бытия, поэт вслед за Достоевским определяет ее так: «Центральный вопрос любой философии, который предстоит решить любому из нас, – глина ли мы, кончаемся ли мы с физическим распадом или нет». Определение «глина» по отношению к самому себе в стихах Ряшенцева появляется нередко: «Неужто дано попустительство мне, жалкой ликующей глине…» При этом поэт испытывает противоречивые чувства. С одной стороны, это восторг и упоение жизнью («Как бродит жизнь! Какую битву тлену она дает!»), отчаянная надежда на бессмертие («То, что рождением начато, может быть, так и не кончится?»), протест против неизбежного («Что дала ты человеку, бешеная фраза, что в одну и ту же реку не войти два раза? Этой фразе нет прощенья. Поздно или рано – возвращенье! Возвращенье! Голос океана»), спокойное осознание своей участи («Причастность к человеческому роду недолгое бессмертие сулит», «причастность к человеческому роду – проклятие и все же – благодать»), горделивый вызов смерти:

Но если смерть неотвратима,

Восторг очей, летящих мимо,

Зачем не укротила тьма?

Откуда шорох вербной почки?

Откуда доблесть вольной строчки –

«Не дай мне бог сойти с ума!..»


В то же время, это скорбное смирение перед неотвратимостью утраты самого ценного – жизни. В стихах Ряшенцева тема трагической раздвоенности человека перед лицом вечности звучит особенно остро.


«С мгновеньем повязан однажды и накрепко»


С размышлениями о жизни и смерти тесно связана тема времени в его поэзии. Суть своего творчества Ю.Ряшенцев определяет словами А.Ахматовой: «ужас проходящего времени». «Явен след секунд: он – тиканье, вращенье. Но большей тайны в мире нет, чем тайна их невозвращенья». Время может получать вещественное воплощение («Песочные часы»), причем поэт, подчеркивая беспощадную сущность времени, использует лексику с негативной коннотацией: «В том хрупком сосуде живет величайший убийца»; «Все пожиралось этим зверьком розоватым, живущим у тихого фельдшера в колбочке глупой».

Живя на рубеже столетий, поэт осмысливает ушедший век. В строках его стихов отчетливо слышно дыхание времени. Появляются высокие романтические образы: «Но в сухом перезвоне травы и созвездий лишь слышнее столетье мое». «И свой голос тяну в этом милом мне хоре. И срывается он. И молчу…». И все-таки поэт многое сумел сказать – о времени и о себе. О том, как трудно и прекрасно жить, зная, что ты смертен:


Наконец-то о главном,

О тоске основной –

Жить с бесстрашием, равным

Только жизни самой.


Но не так, словно стая,

Одинокий ли зверь:

Диких лет не считая,

Не предвидя потерь,


А и полно и резко

С миром чувствуя связь,

Все предчувствуя трезво,

Ничего не боясь!


Именно потому, что поэт остро ощущает конечность своего земного существования, он любит земную жизнь и умеет ею наслаждаться, насыщенно проживать каждый миг. Все творчество Ю.Ряшенцева – гимн физическим проявлениям бытия, гимн любви, в том числе и плотской.


«Вот бы снова влюбиться и долго любить…»


Тема любви занимает в творчестве поэта значительное место. Она объединяет большинство его стихов:


Право, легко ль без любви:

Рассыпается мир на свои составные,

Явно отсутствует связь

Между ушкуйником и танго,

Римлянином и «Мосфильмом»… (упоминаются названия стихов)

(«Первая попытка свободного стиха»)


Поэзия Ю.Ряшенцева эротична и чувственна: «Искусство держится на чувственности… Нам даны такие простые радости – радости плоти. И если вы прелесть тела человеческого не ощущаете, то это отнимает у вас очень много». Но радость от общения с любимым человеком неизменно соседствует в стихах Ряшенцева с предчувствием утраты. Вот почему счастье в них всегда имеет привкус горечи: «безнадежное счастье», «беспощадное счастье», «горькое счастье людское». Камертон поэзии Ряшенцева – боль от того, что рано или поздно жестокие обстоятельства разлучают нас с теми, кто нам дорог. «Мне в зеркале видна лишь смятенность дикая одна перед болью будущих утрат – я ль не сын и я ль не младший брат?». «Опять любить… Опять терять… Опять бояться неустанно, испытывая изумленье, что ближний твой еще с тобой…» Стихи Ю.Ряшенцева – это мужественная и искренняя исповедь человека, умеющего любить и никогда не боявшегося сильных чувств и боли, сопутствующей любви.


«Не покидай меня, переживи меня!»


Тема дружбы, не менее важная для поэта, чем тема любви, также несет на себе отпечаток безрадостных раздумий о неизбежности разлуки. Так, лейтмотив сборника «Високосный год», посвященного ушедшим друзьям, одним из которых был выпускник МГПИ Александр Коган, учившийся на одном курсе с Ю.Визбором, а вторым – поэт Сергей Дрофенко, звучит в строках: «Когда еще нас было трое и не было небытия» (с рефрена «Когда еще нас было трое…» начинаются стихотворения, завершающие каждый цикл сборника). Привычное, устоявшееся горе озаряется надеждой, что ушедшие друзья не исчезают совсем: «И в предрассветном сне покойный друг движением суровым на ведро сменит дождь в угоду мне».

С беспощадной остротой звучит тема утраты друзей в поэме «Ночная машина» (1980). Она полна глухого отчаяния и острого ощущения одиночества: «Горластым скопцам уступили пространство друзья, торжественным монстрам друзья уступили пространство».

Но, несмотря на горечь потерь, у человека остается память: «Неужто этот мир земной бесстрашной памятью одной хотим отбить у смерти?» В стихотворении «Спор» лирический герой, полемизируя с «веселым буддистом», доказывает неприемлемость для себя теории бесконечного воплощения каждый раз среди чужих людей:


Я сказал: – Но товарищей жалко!

И другая страшна мне родня.

Средь своих бы ни шатко, ни валко

Повторяться до судного дня…
И безмолвно, но – долго, протяжно

Вслед счастливцу кричал я всю ночь:

Да пойми, не исчезнуть нам страшно –

нам расстаться, расстаться невмочь!


Желание определить свое место в мире, среди других людей, приводит поэта к глубоко гуманистической мысли о том, что ты потому уже должен быть милосерден к людям, что они – «родня твоя, по веку – не по крови, милая, немилая, – а родня». («Подмосковная платформа»), «Ты не друг, не враг, ты – современник мой. Не кровная родня, и все-таки родня…» («Подымемся наверх, где небо в двух шагах»).


«Но что есть молодость? И где она осталась?»


Тема юности и старости логически продолжает философские поиски поэта. Он рано начал задумываться о неумолимости движения времени, о том, что все проходит: молодость и жизнь. И если в студенческих стихах эта тема звучит лишь с оттенком легкой грусти, то в 70-80-е годы, когда уход молодости уже станет печальной реальностью, в невеселых раздумьях о ней зазвучат трагические ноты. Рефлексия, свойственная лирическому герою Ряшенцева, проявится тогда в постоянном подведении итогов, в оглядке на прошлую жизнь, на ушедшую юность: «Но под кривой зазябшею звездой чуть постоим и подведем итоги». А в более поздних стихах появится спокойная мудрость и понимание, что в старости есть особое достоинство, что опыт, приходящий с годами, бесценен.

Амплитуда настроений поэта колеблется от отчаяния до бесшабашного веселья. То это лихой клич вечно юного ночного бродяги, прямого наследника лицеистов и гусар, родного брата есенинского «московского озорного гуляки»:


Пролетай по светлой льдине,

Третьей юности разъезд!

Что же мать растила в сыне,

Как не сына этих мест:


Этой Трубной непотребной,

Этих самых Самотек,

От которых жар целебный

В ледяной мой нрав потек! («Третья юность»)


То это резкий переход от звонкой радости к горькой безнадежности: «Пролетела. Никого…». Эти колебания настроения, в 70-80-е годы не слишком характерные для лирики Ряшенцева, в поздних стихах станут главной приметой его поэтического стиля.


«Не говорю – Россия, Русь! Не создан для речей»


Теме родины в творчестве Ряшенцева отводится значительное место. Но, в отличие от иных своих собратьев по перу, «чья шумная любовь к родной стране из года в год приносит дивиденды», Ю.Ряшенцев не бравирует своим чувством. Как всякое истинное чувство, любовь эта глубока и сдержанна. Она не в декларативных сентенциях и громогласных признаниях, а в случайно прорвавшейся нежности к старому московскому дворику, узкой тбилисской улочке или медным юрмальским соснам – ко всему, что составляло для советского человека понятие «Родина». Это внезапная острая жалость к одинокой старушке на улице или пьяненькому позднему прохожему, сочувствие пополам с грустной усмешкой к непутевому соседу.

Сарказм слышится в обращении поэта к ревнителям показной любви к отечеству:


Спасибо вам, родные дураки,

За то, что по дороге к одичанью

Вы на восторг любовный так легки,

Что учите любовному молчанью.

Мы Родине тут ближе, как на грех:

Молчит, и для нее, похоже, в нетях

Фартовое кликушество всех тех,

Немое обожание всех этих…


Поэт никогда не избегал в своих стихах изображения неприглядных примет родного отечественного быта. Тем искреннее, без налета сентиментальности, звучат его признания в любви этой земле: «Шорох северного лета. Запах подворотен… Я другой не верю – эта родина из родин».


«Золотая моя слобода!»


С 1934 года поэт живет в старом московском районе Хамовники, бывшей слободе ткачей. «Район Хамовники, где я живу всю жизнь, заселяли горожане в первом поколении – рабочие фабрики «Красная роза», завода «Каучук». Я еще застал здесь поросят и гусей…», – вспоминает Ю.Ряшенцев. Жизнь бывшей городской окраины, «полуграда-полусельца», стала одной из центральных тем его поэзии. Хамовники для Ряшенцева – то же самое, что Арбат для Б.Окуджавы, Большой Каретный или Первая Мещанская для В.Высоцкого, Благуша для М.Анчарова. И подобно тому, как Высоцкий и Окуджава удостоились памятников в городе, который воспевали, Ю.Ряшенцев, певец Хамовников, чья «душа вросла в округу» эту, достоин прижизненного памятника где-нибудь на Пироговке или Усачевке, рядом с теми монументами, которые живут и разговаривают в его романе, посвященном Хамовникам («В Маковниках. И больше нигде»).

Никто лучше него не смог выразить печальную любовь к тихим пироговским переулкам, к стареющему саду Мандельштама. А строки: «Зеленый лед весны просвечивает. Тонок весны зеленый лед» – не про Хользунов ли переулок в марте?… «Золотая моя слобода!» – это признание в любви поэта своей «малой родине».

В стихах Ю.Ряшенцева городской пейзаж всегда конкретен. Даже если в стихах нет названий улиц и районов (хотя, как правило, они есть), то их приметы всегда точны и узнаваемы. Это Пироговка и ее окрестности («Колышутся стекла вдоль клиник» – понятно, что имеются в виду клиники Первого медицинского института на Большой Пироговской). Часто возникает в стихах Ряшенцева живописный образ Новодевичьего монастыря, место свиданий с любимой («Скажу, что из-за мартовских прудов бессовестно хорош Новодевичий…»), или нежный образ зимнего сада Мандельштама («В саду, поставленном, как лодка, на прикол, безвольным росчерком последнего листа уж и ноябрьский подписан протокол…»). В этом мире задумчиво шелестят липы, тепло светят золотые и розовые окна…

Печальная и горькая нежность к родным дворам и переулкам, к их жителям, сквозит в каждой строчке и лирических стихов, и романа «Маковники», и стихотворного цикла «Слобода», легшего в основу музыкального телефильма «Ангелок с окурком», где песни на стихи Ю.Ряшенцева исполняет Ефим Шифрин. В стихах Ряшенцева переплетаются сложные чувства к жителям слободы. То это ироничная усмешка, то симпатия и понимание: «И дальний мат, с раскатом ливневым гордясь родством, не портит музыки, живой в живом».

Ю.Ряшенцев на всю жизнь впитал в себя своеобразные традиции послевоенного двора на городской окраине. Выросший в интеллигентной семье, как вспоминает поэт, дома он слышал стихи Гумилева и Ахматовой, а в родном Языковском переулке – образцы так называемой неофициальной песенной культуры. «Проклиная Дантеса с Полетикой, над Ахматовой сидя с коптилкой, что ж грешил я блатною эстетикой: прохорями да малокозыркой?» Знание законов и жаргона улицы впоследствии помогло ему в создании талантливых стилизаций для театральных постановок (спектакль «Гамбринус» в театре «У Никитских ворот») и телефильма «Ангелок с окурком». Его героями стали жители Хамовников с их неповторимой речью, точно переданной автором. Каждый из обитателей хамовнической слободы: шпана, очкарик, местные красавицы и даже новый русский – при всей типичности наделен запоминающимся индивидуальным характером. Добрая и светлая печаль, ностальгия по ушедшим годам, глубокая, преданная и трогательная любовь автора к родным местам – все это придает «Слободе» особое обаяние.

В автобиографическом стихотворении «Ушкуйник» Ю.Ряшенцев запечатлел знаковые приметы своего детства, используя фольклорно-былинную лексику:

Враспрогул баловали ребятушки

В темной темени послеурочной

Вдоль по всей Усачевке по матушке –

По дощатой, барачной, доблочной.


Кем я был в эту пору – не ведаю!

Друг гасконцу и враг ларошельцам,

Что ж гордился бесстыжей победою

Над очкариком или пришельцем?


Интересно проследить, как по-разному обыгрывается тема волжской вольницы в стихотворении «Ушкуйники» В.Луговского и у Ю.Ряшенцева. У Луговского образ ушкуйников – героико-романтический, что связано с общим созидательным пафосом поэзии 20-х годов: «и нам пропирать бердышами дорогу да путь новгородским пятинам, да строить по берегу села и веси, да ладить, рубить городища, да гаркать на стругах залетные песни, и верст пересчитывать тыщи…». У Ряшенцева ушкуйники – это разбойничья вольница мальчишек, живущая по своим собственным жестоким законам послевоенного двора.

Ю.Ряшенцев – поэт большого города. Но урбанистические приметы в его стихах окрашены романтическим чувством, он умеет видеть своеобразное очарование и в неоновом свете рекламы, и во вспышках автогена, и в «храпе машин». Причем, машины у него часто сравниваются с конями (образ, безусловно, романтический). В «Ночной машине» герой, убегая из дома, где он никому больше не нужен, под «резиновый свист четырех ярославских копыт» говорит себе: «В галоп! В галоп!».

В стихах Ряшенцева оживает не только его любимая Пироговка, но и самые разные уголки Москвы: Бульварное кольцо, Тушино, Нагатино, Чертаново, «Бутырские, Сущевские и прочие валы», Волхонка и Ордынка, «проулки Пресни»... «Уют» – это слово не раз появляется в «городских» стихах Ряшенцева: «бульвара пасмурный уют», уют московских дворов, «уют площадей». Мучительная привязанность к городу, где поэт любил и страдал, выражена в строках, идущих от самого сердца: «Каким бы ты ни был, один ты и есть у меня, мой город!»

В лирике Ряшенцева часто звучит перекличка эпох. Особенно это ощутимо в сборнике «Прощание с империей». Но если в стихах, вошедших в этот сборник, поэт осмысливает в большей степени события века ХХ, свидетелем которых он является, то в более ранних сборниках часто возникает образ Москвы прошлых веков, особенно средневековья. Древнерусская старина и сказка переплетается в сознании человека нынешнего времени: «Князья и смерды, овны и козлища, питомцы воли и деспотов надежные долдоны, попы, Балды, Салтаны и Додоны в одной юдоли…» («Рассвет на Москве-реке»).

Поэт показывает общность судеб людей разных столетий, их типологическое родство, когда нет большой разницы между Шуйскими и новыми русскими, дорогой проституткой и «женой купецкой»: «Шоферня, лимитчики, каменщики, сварщики, толмачи, стрельцы…» («Февральская весна»).


«Верь словам, когда они слова поэта»


Тему поэта и поэзии затрагивает в своем творчестве каждый стихотворец, и Ю.Ряшенцев не исключение. Прямой перекличкой со стихами А.Ахматовой («когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда») звучат строки: «Кто знает, из чего поэт соткал для нас вот это счастье: «Что ты заводишь песню военну флейте подобно, милый снигирь?». По мысли Ряшенцева, моральный облик поэта может не соответствовать его стихам, в которых концентрируется все самое лучшее, чистое и светлое, что есть в его душе: «Не верь поступкам – верь словам, когда они слова поэта». Задумывается поэт и о высокой цене слова, и о прекрасной муке поэтического труда («Обращение к слову»).


В сборнике стихов Ю.Ряшенцева «Прощание с империей» получили развитие все основные темы его поэзии, но появился и новый взгляд на жизнь – более спокойный, мудрый и мужественный. Напористый, юношески восторженный стих ранних поэтических опытов с годами стал задумчивей и сдержанней, не потеряв присущей ему внутренней силы.