Geum.ru

Юрия Ряшенцева «Светлые года будем мы всегда вспоминать»

Вид материалаДокументы

Содержание


“Замечаю растущую жажду созвучий”
Ну, айда, слобода, неизвестно куда: может, в город
Ты – в скупом купальнике на неброском теле.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Переводы



Большое место в творческом багаже Ю.Ряшенцева занимают переводы с разных языков народов бывшего СССР. Начав с переводов бурятской поэзии и с переводов поэта итальянского Сопротивления времен второй мировой войны Бини, Ряшенцев особое внимание уделяет грузинской поэзии, давшей целую плеяду талантливых авторов. Это Галактион и Тициан Табидзе, Паоло Яшвили и др. Ю.Ряшенцев – лауреат премии конкурса Союза писателей СССР на лучший перевод стихотворения великого грузинского поэта-романтика, жившего в 19 веке, Николоза Бараташвили «Мерани». Стихотворение это, посвященное крылатому мифическому коню Мерани, выражает поэтическое кредо Бараташвили, призыв не сдаваться судьбе даже на краю гибели, даже будучи обреченным. Это оказалось близко и самому Ю.Ряшенцеву. Не зная грузинского языка, пользуясь подстрочником, поэт, однако, хорошо понимает специфику грузинской речи, особенности поэтики и национального менталитета, любит и знает историю, традиции и быт Грузии.


“Замечаю растущую жажду созвучий”


(Поэтика лирических стихов Ю.Ряшенцева)


Для творческой манеры Ю.Ряшенцева характерны поиски в области художественной формы, экспериментирование. Но это экспериментирование проявляется умеренно, без эпатажа, свойственного поэтам авангарда или поставангарда, которые разрушали нормы классического стихосложения. При всей своей оригинальности, творчество Ряшенцева лежит в русле традиций русской классической поэзии. Чистота и прозрачность стиля, гармония – вот те основные, присущие его лирике черты, которые роднят ее с произведениями поэтов 19 века и начала 20 века. При этом Ю.Ряшенцев, как и его современники – поэты-шестидесятники, тяготеет к приподнятому восприятию жизни, сохраняет особый склад души, присущий этим людям, особый взгляд на мир: юношески свежий, увлеченный, приподнятый. Он один из основоположников культурно-романтической традиции 60-х годов и преданный ее рыцарь, хотя сам свою принадлежность к романтикам категорически отрицает.


«Романтика, молчи,

горластая ощипанная птица!»


В этой песне из телефильма «Остров погибших кораблей» Ю.Ряшенцев однозначно высказал свое отношение к романтическому пафосу в искусстве и романтической идеологии в жизни. «Мне романтика в искусстве очень мало интересна и даже подозрительна. В политике романтика мне отвратительна, как большевизм и нацизм с их романтической идеологией. Я люблю романтику в двух вещах: в природе и в спорте. Мне ужасно нравится Германия с ее романтическими дубравами и рощами. Романтика для меня не в скалах и морях, а в русской природе. В спорте команда, которая идет вперед и рискует, для меня интересней команды, которая встает в защиту… Какой я романтик? Я влюблен в быт. Романтика – это наш институт с его песнями. Я ее отбыл в 21 год, и к 22-м годам мы уже писали с Максимом Кусургашевым: «Нет в жизни счастья», пародируя однокашников и упрекая их за романтизм. На мой взгляд, романтика соседствует с пошлостью. Я не хочу сказать, что это синонимы. Но опасность заполнения романтического существа чем угодно – существует. Все эти поездки «за туманом и за запахом тайги» были для того, чтобы морочить людям голову…»

И все-таки мир стихов Юрия Ряшенцева, стихов, что «дышат счастьем и тоской», – это мир реальный, узнаваемый и вместе с тем идеальный. Для обывателя в примелькавшихся деталях окружающей действительности нет ничего привлекательного. А для человека с приподнятым мироощущением, каким и является Ю.Ряшенцев, – это «чудное чудо: башни, ветви, снега». Романтика – это ведь не только стремление изображать героическое, но и умение находить прекрасное и возвышенное в самом обыкновенном. Именно об этом – все лучшие произведения признанного романтика К.Паустовского. «И как прекрасен быт без волшебства: как волшебство наивно перед бытом!» – разве не учат эти строки Ю.Ряшенцева такой зоркости?

И потому, когда поэт иронически замечает, что какой он, дескать, романтик, если для него дороже всего проявления повседневной жизни: попивание кофе, игра в теннис, прогулка по саду Мандельштама, – то не лукавит ли он? Ведь если в каждом новом дне он видит подарок судьбы и каждый день для него не похож на остальные, если он, как в детстве, радуется весеннему ветру, звездам, морю – разве не есть это проявление приподнятого, романтического мироощущения? Такому человеку никогда не наскучит жизнь, он навсегда сохранит свежесть чувств и остроту взгляда. Разве он не романтик в самом лучшем смысле этого слова?

Стихи Ю.Ряшенцева насыщены романтическими атрибутами: это ветер, «нежнейший», «призрачный и хрупкий»; «дикая плескучая» листва; «палевый вечер»; «светлый и медленный воздух»; луна и звезды, море и горы. Это «сырая путаница песен, весел, листвы и светил». Это таинственный мир, открывающийся поэту в его прогулках по ночному городу. Романтически-возвышенный стиль 60-х чувствуется в таких, например, строках: «Рекой и звездами пропахла улица». И все это – признак душевной молодости поэта. Зачем же этого стыдиться?


Виды тропов в поэзии Ю.Ряшенцева


Лирика Юрия Ряшенцева всегда отличалась богатством изобразительных средств. Его стихи насыщены неожиданными и выразительными метафорами. Это сложные метафоры: «И тихая вода ломает весла»; «серебряным пеклом больших ковылей»; «Возле солнца приколот нормальный орел – не державный мутант двухголовый»; «Потрепанное солнце, как петух, влачит свои обломанные перья»; «Луна стояла, бледная, как Биче, без своего пунцового плаща»; «И все это небо висит лишь на бронзовом гвоздике, чья шляпка сейчас засветилась над монастырем»; «И синела библейская грусть мудреца в голубом афоризме наколки»; «Эти мертвые сучья, Кащеевы канделябры»; «Это в темных озерах московских замученных стекол проплывает закат красноперым морским петухом». Одночленные метафоры: «Зола прогоревшего лета»; «Серая кобра фонаря»; «Слаборазвитый ветер… как невезучий алхимик, в серебро одуванчиков золото вдруг превратит»; «Вся роща в желчи и крови»; «Цветок лазоревый» автогена. В «Третьей попытке свободного стиха» автор полусерьезно-полушутливо показывает, как оживает точно найденная метафора: «Лебеди пощипывают золотые луковицы, растущие со дна пруда – подводный монастырь еще реальней поднебесного, и «луковица» собора, бывшая только метафорой, становится в воде живым и реальным растением».

Метафоры в лирике Ряшенцева эмоционально и семантически насыщены. Так, нервное напряжение лирического героя, в смятении несущегося по ночной Москве («Ночная машина»), сказывается и на восприятии им всего, что он видит, слышит, ощущает: «Китайское иглоукалывание ледопада», «наждачная шкура асфальта», «мокрого мата комок», «могильные камни у нас высоки-высоки» (о домах). Такое восприятие домов как могильных камней вызвано потерей друзей и ощущением утраты смысла жизни.

Стихотворение «Метафоры метаморфозы» все построено на ярких метафорах: «Посвист хулигана, который распустился под окном» (хулиганский свист в стихах Ряшенцева вообще упоминается часто – реальная примета московского двора); «Сырые разветвленья» «нервной системы вертограда» «слегка дрожат на молодом ветру» (образ города, разбуженного весной).

Поэт использует в своих стихах оригинальные сравнения: «Плотвой в прозрачной влаге ивняковая трепещет листва»; «Лишь, как фонтан, пирамидальный тополь из почвы бьет у самого крыльца»; «Похоже все на все: костер на крик, шум гальки – на неведомый язык. А жизнь и смерть – вообще одно и то же. И дикая плескучая листва похожа на любовь, когда едва-едва не перехлестывает тына. Сирень – как туча. Туча – как сирень»; «И узкий месяц надо мной – как парус неземной»; «Это воздух бакинский стоит у лица без движенья и, как пластырь перцовый к спине, прилипает к лицу».

Встречаются в стихах Ряшенцева и редкие виды тропов. Это метонимия: «В споре свастики со звездой» (о детских играх в «наших» и «фашистов»). Синекдоха: «Ах, как идут короткой шубке капризы, дерзости, проступки!» (о юной ветренице). Оксюморон: «Ты полон счастливой тоски» (перекличка с «Ландышем» С.Маршака: «И всю счастливую тоску…»), «честное предательство любимой», «богатства наши нищие», «любовные проклятья соловья», «и в ледяных огнях горячих подлунный мир был свеж и тих», «крутой холодный кипяток ручья», «пламенный лед», «айсберг жаркий». Устойчиво в лирике Ряшенцева сочетание «жар» и «холод». Это связано, с одной стороны, с радостью открытия в холодном, на первый взгляд, человеке горячей и страстной души. С другой стороны, передает ощущение горечи, когда огонь страсти сменяется холодом разочарования.

Встречается в стихах Ряшенцева и антитеза: «Понимаешь, как странно тонка и прочна скорлупа, за которой – проказы да смех, вместо слез и проказы» («Момент»). «Антитетичность – признак романтической (неоромантической) поэтики, – отмечает М.Павловец. – Поэтому тропика Ю.Ряшенцева, тесно связанная с идейной составляющей его поэзии, свидетельствует о приподнято-романтическом настрое».

Стихи Ряшенцева насыщены неожиданными и острыми эпитетами: «гнедое стекло модерна», «смуглое солнце» (призваны полнее и зримее обрисовать испанский пейзаж); «Серебряные тротуары» (от луны).


Рифмы


Разнообразны виды рифм, которые использует Ю.Ряшенцев. В его творчестве встречаются усеченные рифмы: «Беломор» – nevermor (это еще и пример рифмовки русских слов с иноязычными, к чему другие поэты прибегают редко). Приблизительные рифмы: душегубах – грубых, в прошлом – пошлым, безумия – Везувием (к тому же ассонансная), истокам – жестоком. Диссонансная рифма: ночи-то – начато. Разнородные рифмы: клонится – конница. Неравносложные рифмы (мужские окончания рифмуются с женскими): артритом – а ритм. Широко представлены ассонансные рифмы: ветром – верам, наклони – на крови, Петербурга – урка, не замена – заметна. Глубокие рифмы: прямо на стыках – прудов монастырских.

Много в стихах Ряшенцева составных рифм, которые часто использовал В.Маяковский, а впоследствии – поэты-барды 60-х годов. У Ряшенцева эти рифмы отличаются большой самобытностью: Завета – за это, не «вольво» – невольно, внезапно – назад, но (ассонансная), термин – потерь мы, желтых – шел я, потопа ль – тополь, Сталину – до ста ему (прямая ссылка на В.Маяковского), режь его – свежего, немыслим – борьбы с ним.

Есть и каламбурные рифмы: вене – Вене. Поэт вообще часто использует каламбуры: «Но есть ли там астры, в астрале?», «вздох апрельской прели», «на небрежной набережной окна», «серебряным пеклом больших ковылей ковыляет»; «Сложим все, что мы помним, а сумму, как суму – на меня одного»; «За што меня, за што меня, за што меня зашторили?»; «Проказы да смех вместо слез и проказы»; «Но год, смотревший готом, диковато»; «Моя страна странна. Ее столица – столица (краткая форма прилагательного «столицый» – Н.Б.): причем каждое лицо не похоже на остальные девяносто девять». Интересно обыгрываются названия Евангелий в стихотворении, в котором жизнь рощи, обреченной на вырубку, ассоциируется с человеческой жизнью. У деревьев свои святые книги: «Евангелие от шалфея, евангелие от мака, евангелие от ольхи» (ср.: от Матфея, от Марка, от Луки).

На лукавой игре слов, рассчитанной на эрудицию читателя, построено стихотворение «Эвксинское утро»: «Нет горизонта, и небо сливается с морем и лезет на берег. Цель непонятного этого понта – дать пищу для птичьих истерик». (Понт Эвксинский – древнегреческое название Черного моря; понт – хвастливое, вызывающее поведение). Все это позволяет говорить о том, что «в поэзии Ряшенцева присутствует игровое начало: легкое, почти детское отношение к миру, которое преломляется в поэтической форме» (М.Павловец).

Очень часто встречаются в поэзии Ряшенцева внутренние рифмы, причем как постоянные, стоящие на цезуре, так и нерегулярные. Внутренняя нерегулярная рифма усиливает звучность стиха и акцентирует его:


Ну, айда, слобода, неизвестно куда: может, в город,

а может и за город.

Воровать – у кого? А читать – невдомек.

А мечтать – недосуг…


Здесь и вопли котов, здесь и грабли ментов…


Мы – айда, слобода! – вдоль раскатного льда…


Разве звонница храма поклонится нам…

(«Ну, айда, слобода…»)


Постоянная внутренняя рифма, стоящая на цезуре удлиняет стих, делает его более плавным:


Ты – в скупом купальнике на неброском теле.

Местные охальники на других глядели.


Зноя непривычного дождались пригорки.

Зелена, коричнева вода от моторки.


Эх, ситро ли честное, аль честное зелье –

Пресное воскресное местное веселье…


Колымага кумира и мага миновала служебный подъезд,