Geum.ru

Эдуард Азроянц глобализация: катастрофа или путь к развитию?

Вид материалаКнига

Содержание


4.2. Проекты будущего в смутное время.
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   54
^

4.2. Проекты будущего в смутное время.


К приведенному выше эпиграфу хотелось бы добавить еще одно наблюдение. Все новое при этом, как правило, возникает не в центре, а на периферии.

Насколько верны подобные утверждения? Нет ли в них предвзятости ученого или человеческой зависти, что успех сопутствует другим? Об этом, видимо, судить не нам. Наша задача доказать объективность и убедить в основательности своей точки зрения.

Обратим внимание для начала на три факта. Во-первых, для нашего времени и для развитых стран особенно заметны излишняя концентрация усилий на текущих насущных проблемах и беззаботное, несерьезное отношение к стратегическим последствиям своих действий (своей политики). Во-вторых, факт публичной политики единственной сверхдержавы – неоимперии, императивом которой стали гегемонистские претензии на право диктовать миру свои порядки, есть ничто иное, как убедительный признак первой фазы грядущего кризиса, вхождение в зону бифуркационного процесса, грозящего катастрофой западной культуре. Достаточно очевиден концептуальный вакуум. Руководящие людьми идеи и проекты выработали свой ресурс; потенциал одряхлевшей мировоззренческой парадигмы исчерпан. На духовном “рынке” сплошной “дефицит”.

С арены истории в XX веке уходят не только фашизм, оставивший глубокие, кровавые шрамы в памяти людей, коммунизм, бездарно и жестоко исчерпавший свою привлекательную идею, но и классический капитализм с его либеральными ценностями, все более вырождающимися в свою противоположность.

Характерной чертой настоящего времени, в котором еще не успели разобраться, определить его основные черты и тенденции, является пущенное в широкий оборот латинское словечко “post”: постмодернизм, постсоветский, постиндустриальный и т.п. И это “после”, создавая видимость определенности, только “драпирует” события и затрудняет их осмысление. В частности, взять модное определение нашего времени, как “пост модерн”. Когда это “после” началось? Что же это такое? Ответов нет, а “обертка” красивая.

В действительности очень похоже, что этот пост модерн выливается в ничто иное, как в смуту нашего времени, в своеобразный системный декаданс модерна. Подтверждение тому мы находим в комплексном характере происходящих перемен и их всеохватности. Ученые и политики, отцы церкви и деятели искусства все чаще говорят о нравственности и духовном оскудении, превращении массовой культуры в “культуру смерти”, о вырождении главных ценностных ориентиров и реальной угрозе демократии беспредельного либерализма, более того даже о кризисе мирового капитализма.

Всеобщий восторг вчерашнего дня по поводу пирровой победы над коммунизмом и далеких перспектив североценричного (читай, американоцентричного) мирового порядка, вскормивший мажорный аккорд футурологических проектов, достаточно круто сменился скепсисом на почве более глубокой переоценки драматических событий последнего акта XX века.

Для образного объяснения этой ситуации можно “нарисовать” такую картину. Железный занавес между Западом и Востоком был своеобразной границей равновесия для противоположно направленных сил, а поскольку опираться можно только на то, что сопротивляется, постольку, когда была разрушена эта граница, Запад, как “пушечное ядро”, по инерции противостояния “влетел” в деполяризованное пространство деморализованного общества. Этот эффект “разгерметизации” и вызвал аффект иллюзий, который после ближайшего рассмотрения сменился разочарованием. Но самое главное, что скрыл этот “праздничный фейерверк” – достижение цели, покорение мирового политического осьминога.

В этой связи представляется уместным обратить внимание на две характерные особенности развития системных процессов. Мы употребляем это словосочетание для того, чтобы подчеркнуть и форму (система), и динамику ее развития (процесс). Так вот, первой особенностью является тот факт, что достижение системой цели, т.е. реализация ее целевой функции, это одновременно исчерпание идеи и утрата цели. Система некоторое время продолжает развиваться по инерции, “по памяти” системы, и за это время идет поиск и выбор.

Система для своего дальнейшего развития должна обрести новую целевую функцию, которая, естественно, предполагает определенную структурную перестройку системы по составляющим элементам и комплексам взаимодействия. Обычно сама система, как целое, и ее элементы не в состоянии фиксировать исчерпанность целевой функции непосредственно в момент наступления этого состояния, а реагируют опосредованно уже через явления, характеризующие сбои в функционировании системы, которая при потере цели входит в состояние своеобразного целевого вакуума и нарастающего в связи с этим хаоса или, иначе говоря, в зону бифуркационного развития и фазового перехода.

Второй особенностью выступает характер развития доминирующей тенденции системного процесса, обладающего преимущественным потенциалом. В силу избыточного давления этого преобладания доминирующая тенденция всегда наиболее агрессивна. Она пытается расширить среду своего проявления за счет ее трансформации в сторону собственной гомогенности. В том случае, если процесс трансформации (ассимиляции) идет медленней, чем расширение (захват) среды, система начинает утрачивать способность к эффективному управлению периферией. В результате возникают очаги сопротивления (интересы части противопоставляются интересам системы в целом), накапливается конфликтный потенциал, и начинаются процессы отторжения в той или иной форме дезинтеграции.

Эта особенность процесса получает максимально благоприятную среду именно в том случае, когда, как мы отметили выше, система утрачивает цель и находится в фазовом переходе. Ярким подтверждением тому, по нашему мнению, служит четко выраженная агрессивность доминирующей ветви западной культуры – американской культуры.

Гомогенность тенденций и агрессивность той из них, которая доминирует, объясняет и характер многих из возникающих проектов будущего. В этом случае будущее вырастает из прошлого. Руками футурологов из прошлого выбрасывается одиозное, добавляется немножко фантазии, и в новом “макияже” такой конструкт выдается за проект будущего. Эту процедуру хорошо иллюстрирует А.И. Неклесса: “Социальная цель эры Модерна (или, по крайней мере, ее последнего этапа – эпохи Нового времени) – построение универсального сообщества, основанного на постулатах свободы личности, демократии и либерализма, научного и культурного прогресса, повсеместного распространения “священного принципа” частной собственности и рыночной модели индустриальной экономики. Логическая вершина подобного проекта – вселенское содружество национальных организмов, их объединение в рамках гомогенной социальной конструкции: глобального гражданского общества, существующего под эгидой коллективного межгосударственного центра. Подобный агрегат, постепенно перенимая функции национальных правительств, мог бы трансформировать их в дальнейшем в своего рода “региональные администрации.” (51, с. 7).

Гомогенность тенденции и гомогенность развития отдельных элементов системы в многосложных взаимосвязях процесса в целом порождают многообразие, а не наоборот. В этой связи хотелось бы привести выдержку из работы Рыбакова, посвященной проблеме целого и части: “Тождественность частей целому в составе целого особенно важно иметь в виду, когда речь идет о сложных социальных системах, об обществах. Очень часто реформаторам, особенно российским, кажется, что стоит только взять «аргентинскую модель» за основу, к ней добавить немного экономического устройства Германии, демократическую систему США, особенности права Италии, своеобразие финансовой системы Японии и соединить все это на российской почве, так сразу же Россия зашагает вперед в деле построения рыночной экономики семимильными шагами так же быстро, как ранее СССР шагал в коммунизм. Но, увы, эти надежды никогда не сбудутся. Почему? Да потому, что здесь нарушен основной принцип тождества частей своему целому. Россия, как целое, совсем не то, что Франция, Германия, любое другое государство, так что весьма схожие части устройства ее структуры имеют все же иной смысл, нежели у других государств, даже если они и называются одинаково. После всего, что происходит с Россией, начиная с так называемой перестройки, то есть с 1985 года нельзя не признать правоту слов русского философа И.А. Ильина, который, размышляя о государственной форме, приходит к следующему выводу: “Каждый народ и каждая страна есть живая индивидуальность со своими особыми данными, со своей неповторимой историей, душой и природой.

Каждому народу причитается поэтому своя, особая, индивидуальная государственная форма и конституция, соответствующая ему, и только ему. Нет одинаковых народов, и не должно быть одинаковых форм и конституций. Слепое заимствование и подражание нелепо, опасно и может стать гибельным”. Логику этого рассуждения легко перенести на любую страну, да и на Мир в целом.

Мир всегда был многообразен, но в силу штампов нашего мышления всегда казалось, что его не только можно, но и нужно загнать в некую общую схему. И такие схемы создавались, начиная с Платона до наших дней. XX век начался с материализации в России “бродившего по Европе призрака”, а заканчивается Новым порядком американского “разлива”. Президент США Дж. Буш в 1991 году заявил: “Это поистине замечательная идея – новый мировой порядок, в рамках которого народы могут объединяться друг с другом ради общей цели, для реализации единой устремленности человечества к миру и безопасности, свободе и правопорядку. Лишь Соединенные Штаты обладают необходимой моральной убежденностью и реальными средствами для поддержания его”.

Современный мир по способу организации своей жизнедеятельности значительно отличается от того мира, который выдумывает для себя человек. Особенно часто встречается настойчивое желание авторов ненавязчиво “путать” Мир с Западным миром, тем самым уже предполагая, как свершившееся, движение всех остальных вслед за собою. На самом деле мир – не караван, где один за другим идут взнузданные “верблюды истории”. Да и влияние Запада с целью копирования его моделей развития достаточно преувеличено.

В мире сегодня действует несколько социально-политических и экономических моделей. Их характер, так же как и ареал распространенности, весьма различен. Эти функционирующие модели и их конкуренция, совершенно очевидно, являются трамплином для футурологических фантазий и потому заслуживают индивидуальной характеристики.

Первая, естественно, доминирующая сегодня в мире – западная модель.

Хрестоматийными постулатами ее конструкции являются:
  • христианская мораль;
  • свобода личности;
  • демократия;
  • научный и культурный прогресс;
  • священный принцип частной собственности;
  • рыночная экономика.

Западная модель имеет два реализованных варианта. Исторически первичный, сложившийся в Западной Европе и отразивший в себе всю сложность процесса формирования, и вторичный, так называемый американский вариант, связанный с особенностями формирования США географическими, этническими, политическими, экономическими и культурными. Главные различия этих вариантов состоят в определении роли государства в экономике и его социальных обязательств перед гражданами.

Вторую модель обычно обозначают не собственным именем, а характером процесса – модернизация без вестернизации. Она предполагает расщепление доминирующей тенденции вестернизации таким образом, что отбирается культурно пассивная (безразличная) часть, а именно модернизация, которая переносится и вживается в ту или иную традиционную культуру. Тому пример Япония, Таиланд, Сингапур, Южная Корея и т.п.

Третью модель условно можно назвать традиционной, в которой уживается многоукладность, и превалирует религиозная регламентация жизни. Эта модель наиболее распространена в странах исламской культуры, которая достаточно жестко сепарирует воспринимаемые ею элементы модернизации.

Четвертая модель – это, как принято сегодня говорить, мобилизационная, утратившая основную часть своих поклонников. Это страны с централизованной экономикой и тоталитарной властью. В чистом виде эта модель сегодня используется, пожалуй, только Кубой и Северной Кореей, поскольку то, что происходит в Китае и Вьетнаме, скорее всего, выродится в некую гибридную, а может и новую модель модернизации.

И, наконец, пятое, о чем следует сказать, хотя это и не модель, а болезнь социума – дезинтеграционная деятельность в формах нелегального бизнеса, организованной преступности и терроризма. Их объединяет один главный признак – аморальность в ее предельном выражении, как преступление против человечества.

Среди названных моделей только две обладают ярко выраженной агрессивностью: Западная – политикой вестернизации, и мобилизационная – стремлением к мировому коммунизму. Поскольку последняя исчерпала свой потенциал, то ее агрессивность сохраняется чисто теоретически и реальной силы не имеет, что не скажешь о Западной модели, полной еще сил и амбиций гегемона. Поэтому проблема вестернизации представляет самостоятельный интерес в контексте глобализации.

Вестернизация подается под разными соусами – “открытое общество”, “новый мировой порядок”, “конец истории”, “столкновение цивилизаций” и т.п. По существу это череда “костюмов”, которые меняют “артисты” истории в спектакле “Вестерн”. И сценарии написаны ими. Среди авторов “вестернов”, естественно, большинство американцев. (З. Бжезинский, Дж. Грум,
Р. Ксохееты, Д. Митрани, Дж. Най, Ф. Фукуяма, С. Хантингтон и др.). Из всей компании мы выбрали четырех, взгляды которых, по нашему мнению, характеризуют почти все спектр высказываемых точек зрения. Это, во-первых, “очарованный либерал” Френсис Фукуяма, во-вторых, “политический экстремист” Збигнев Бжизинский, в-третьих, “консервативный оптимист” Самуэль Хантингтон и, наконец, в-четвертых, антифундаменталист Джордж Сорос.