Эдуард Азроянц глобализация: катастрофа или путь к развитию?

Вид материала

Книга

Содержание 3.2. Последняя империя XX века. Еще видел я под солнцем

Подобный материал:

• Модернизация и глобализация, 164.54kb.
• Путь Мури «Путь Мури», 1560.07kb.
• Глобализация и глобальные проблемы мировой экономики часть 1 глобализация, 493.34kb.
• 2 Глобализация мировой экономики, 793.65kb.
• География мирового хозяйства, 79.61kb.
• Кранк Эдуард Освальдович, 43.44kb.
• Наваждение или феномен блуждающих могил, 6011.03kb.
• Ми повинні пам'ятати трагічне минуле, щоб, 465.77kb.
• 25 января 2007 года, 62.59kb.
• Урок №1 Тема: «Поразмыслим в шести шляпах», 91.07kb.

^

3.2. Последняя империя XX века.

В течение одного столетия Америка из относительно изолированной страны Нового света поднялась до высот сверх державы, не имеющей себе равных по потенциалу, размаху интересов и степени влияния. Для характеристики этого феномена и достаточной глубины его понимания понятие сверх держава даже с добавлением единственная не обеспечивает всей полноты картины.

Не случайно З. Бжезинскому “глобальное господство Америки в некотором отношении напоминает прежние империи”. (38, с.20). Он пользуется этим определением больше как метафорой, чем научной категорией, характерной для нового состояния или тенденций. Обычно господин Бжезинский в своих выступлениях откровенно радикален, а здесь он не сумел разглядеть ничего более серьезного, чем свою любовь к эффектным и бодрящим национальную гордость сравнениям. Тем не менее, как ни странно, а попал он буквально в десятку.

Действительно, Соединенные Штаты Америки при внимательном рассмотрении являют собой не только сверх державу, но по целому ряду признаков могут характеризоваться как империя, но империя нового типа. С одной стороны, это последняя империя XX века, а с другой – первая и новая империя XXI века. Особенности, позволяющие делать подобный вывод, требуют специального рассмотрения. Однако прежде чем приступить к этому делу следует сделать небольшой экскурс в историю.


Ретроспективное отступление.


Империя и империализм - два тесно связанных, но и достаточно разных понятия, которые причудливо уже второй раз встречаются в истории. Первая их встреча относится к концу XIX века, когда в 60-70-ые годы капитализм прошел предельный пункт развития свободной конкуренции, и на арену стали выходить монопольные организационные структуры. К концу XIX века возникает финансовый капитал, и банки становятся организациями универсального типа. В этот период финансовый капитал, по определению Р. Гильфердинга, был капиталом, находящимся в распоряжении банков и применяемым в промышленности.

Возникновение монополий, диктующих цены и подавляющих конкуренцию; финансового капитала, которому становилось тесно в метрополиях, и он рвался через их границы, активизировало (катализировало) процессы политического и экономического раздела мира. Этому способствовал также тот факт, что практически все развитые страны по существу были колониальными империями. Таким образом, древнее понятие “империя”, оплодотворенное новыми процессами, связанными с господством финансового капитала, подарило миру новое явление – империализм.

Это явление достаточно широко представлено в трудах английского экономиста Дж. Гобсона, австрийского марксиста Р. Гильфердинга, немецкого профессора Шульца-Геверинца, социал-демократа К. Каутского, одного из основателей русского марксизма В. И. Ленина и многих других.

Если империя представляет тип государственного устройства, в основе которого лежит территориальная экспансия и прямое военно-политическое насилие, то империализм – это экономическая конструкция нового времени, дополняющая собой военно-политическую мощь империи экономической экспансией и зависимостью, которые имеют хотя и опосредованный характер, но тем не менее, зачастую более эффективны, чем прямое насилие. Кредитор прочнее связан с должником, чем продавец и покупатель, а тем более победитель и побежденный.

Соединение в начале XX века гигантских сил монопольной экономики и государственной власти породило два главных направления общественного развития: государственно-монополистический капитализм (ГМК) и государственно-монополистический социализм (ГМС). Каждое из этих двух направлений тут же про­демонстрировало на исторических примерах свои крайние формы: ГМК — фашистские диктатуры, ГМС — диктатуры сталинского типа.

ГМС в этой крайности проявил свою ограниченность и с какого-то этапа неэффективность. Агрессивность надстройки по отношению к экономике, выражающаяся в диктате своей воли вопреки реализму конъюнктуры, воздействует на воспроизводственные процессы и механизмы как своеобразный и достаточно сильный ингибитор, создающий тромбы на пути свободного движения капиталов, индивидуальных интересов и деформирующий тем самым естественную цикличность развития. Именно этим можно объяснять и то, что для всех без исключения стран бывшего социалистического лагеря тоталитарные системы стали фактом.

Исторический опыт показывает, что тоталитаризм является той крайностью, на которую обрекается общество, не сумевшее удержаться в фарватере магистрального исторического потока. Здесь, как никогда, важны опыт, умение на нем учиться, чтобы избежать чужих ошибок и не умножить собственных.

Капитализм, умея учиться у истории, выработал механизмы борьбы с монополизмом и сохранения рыночных конкурентных структур, позволившие во многом избежать прогнозируемой учеными тоталитарной монополизации экономики. Эти обстоятельства создали и соответствующую среду, в которой экстремальный путь (фашизм) не стал обязательной стратегией развития большинства капиталистических стран.

Этими же свойствами объясняются значительно более ранние сроки кризиса тоталитаризма в капиталистических странах (1945-1970 гг.), чем в социалистических (1983-1990 гг.). В таком же соотношении находятся периоды вхождения различных стран в структурный кризис:

Выход из первой мировой войны и связанных с ней экономических и социально-политических катаклизмов (1914—1920 гг.) порождает буржуазный реформизм, который в 20-30-х годах становится стратегической линией, доминирующей в ведущих капиталистических странах.

Выход из кризиса 1929-1933 гг. инициирует государственную политику борьбы с монополизмом и поддержки рынка, выработку методов регулирования социальных отношений в условиях рыночной экономики. Опыт посрамил прямолинейность научного прогноза о замене конкурентного рынка монопольным, всеобъемлемости загнивающего и паразитирующего империализма, как непосредственной подготовки социалистической революции.

Выход из второй мировой войны (1939-1945 гг.) завершился системой индустриально-парламентарного капитализма, идеологией смешанной экономики, освоением методов планирования, вплоть до государственного уровня, усилением роли государства в перераспределении доходов и создании системы социальной защиты.

Социализм учился не на основе опыта, а идеологии, пренебрегая опытом, пытался реализовать свои теоретические конструкции, даже вопреки логике истории.

В 1917-1918 гг., сломав буржуазную систему, восставшие массы под руководством большевиков в жестокой борьбе создали в стране систему военного коммунизма. Банкротство этой модели коммунизма проявилось довольно быстро. Но вопреки очевидности, правящая партия силой оружия не просто поддерживала, а углубляла “коммунистические преобразования”. Экономический крах и народные восстания буквально вынудили искать иную альтернативу.

Ею стала НЭП. В истории возник уникальный процесс развития капитализма и коммунизма с разных концов навстречу друг другу. С одной стороны, классический капитализм XIX века начал свой путь к социализации через различные модели реформизма, вмешательства государства и общественных организаций в социально-экономические отношения. А с другой - "классический" (военный) коммунизм, наоборот, “возвращался” к капитализму - капитализировался через многоукладность, включая частное предпринимательство и госкапитализм, реанимацию рынка и товарно-денежных отношений.

Выход из экономического кризиса конца 20-х годов логично виделся в углублении политики НЭПа, однако здравый смысл вновь стал жертвой идеологической догмы. Был взят курс на коллективизацию и полное огосударствление экономики. Коллективизация и индустриализация ликвидировали многоукладность экономики.

Ирония истории состоит в том, что буржуазная система, опираясь на опыт и здравый смысл, смогла избежать того, что прогнозировал В. И. Ленин для империализма. Зато по этому пути пошли мы, называя эту монополизацию и тоталитарность строительством социализма. Превратив общенародную собственность в государственную, под коммунистическими лозунгами мы двигались, сами не замечая того, по дороге социал-империализма. В результате ту систему, которую мы построили, можно с полным основанием назвать государственно-монополистическим социализмом.

Когда нужно было ломать старые структуры, осуществ­лять первичную стадию индустриализации, создавая значительные энергетические, металлургические и машиностроительные мощности, изыскивать для этого собственные источники, централизованное плановое управление экономикой казалось на первых порах достаточно эффективным. Но это - система экстенсивной экономики, система, пожирающая ресурсы - трудовые, финансовые, природные.

Главная черта ГМС заключена в том, что экономика становится продолжением, а точнее приложением к политике. Власть и собственность сливаются в единый конгломерат, воспроизводя с завидным постоянством условия и одновременно результат своего деформированного существования: тоталитарность, бюрократию, монополизм, директивность управления, товарный дефицит и социальное нивелирование (однородность).

Новые явления конца XIX века – концентрация производства, монополии, финансовый капитал - внесли существенные коррективы в экономические процессы, общим итогом которых стал грандиозный экономический кризис. Холодный душ кризиса остудил горячие головы и заставил их задуматься над возможными последствиями, которые стоят за монополизацией экономики. Монополизм несет смерть капитализму, убивая его стержень – свободную конкуренцию и цены.

Началась эпоха антимонопольного правотворчества, которая продолжается и сегодня. Схваченный “за горло” в рамках национальных экономик, монополизм нашел себе новую свободную нишу – он вырвался в “стратосферу” экономики, в ее международный океан. Юрисдикция национальных государств здесь бессильна, международное право еще не создано. Начался бурный процесс формирования транснациональных компаний, международных банков и других финансовых структур. В эту же наднациональную область устремляется финансовый рынок, которому стало тесно в объятиях производства. Финансовый капитал становится самодостаточным и потому энергично обустраивает свой собственный рынок. Прорыв в телекоммуникационных и информационных технологиях был своевременным и самым ценным подарком финансовому рынку. Всемирная коммуникационная сеть соединила в реальном времени все финансовые рынки мира.

Вторая мировая война послужила спусковым крючком процесса национально-освободительной борьбы. Сложилась в какой-то мере парадоксальная ситуация. С одной стороны, развитые страны, все громче проповедующие свои идеалы буржуазной демократии и либерализма, с другой – их облик колониальных империй, выпадающий за рамки официальной идеологии. Компромисс подсказала жизнь и опыт США, которые практически были единственной не колониальной державой. Жизнь показала, что появились новые экономические рычаги, которые позволяют перевести зависимость в более цивилизованные формы.

Первыми на этот путь встали США. Со времен второй мировой войны они хорошо освоили роль спасителей мира. Для разоренной войной Европы и Азии американская гуманитарная помощь стала основой рождения мифа о великодушной и богатой Америке. (“План Маршалла” для Европы, поддержка Японии, последующие программы для стран Центральной и Южной Америки, Азии, Африки, Восточной Европы). В целом за период 1946-1994 гг. помощь США зарубежным странам составила 440 млрд. долл. (39, с.13)

Балансирующим итогом этой “благотворительности” становились притоки в США финансовых и природных ресурсов, интеллектуального капитала, рабочих руки и, самое главное, - рост авторитета и степени зависимости. Кроме того, в руках оказывалась еще и долговая удавка, которую можно было затягивать в любом удобном случае.

Одновременно с этим США продуманно и энергично начали обустраивать наднациональное пространство, исходя из интересов своего “дома”. Как мы показали раньше, создана внушительная сеть международных институтов, фактически подконтрольных США, обеспечивающих эффективное проведение их национальных интересов. Превосходство крупных американских компаний над более мелкими европейскими и азиатскими позволило заокеанским функционерам стать несгибаемыми защитниками свободной конкуренции на мировых рынках. Эта позиция поддерживала имидж защитников классической чистоты буржуазного строя и заставила соперников играть по более удобным для американцев правилам. Имелось ввиду, что в обстановке свободной конкуренции американские игроки, обладая большим производственным и финансовым потенциалом, получали лучшие шансы на подавление свих конкурентов в персональной схватке.

Что такое империя? В ее классическом понимании – это государство, имеющее колониальные владения. Но мы знаем, что в 70-ые годы завершился распад колониальных империй, колонии, как категория политическая, исчезли с лица земли (де-юре). И, тем не менее, обратим внимание на основные факторы, определяющие характер этого долгожителя истории и ее важнейшего персонажа.

Империи представляли собой иерархию вассальных и зависимых от метрополий государств, протекторатов и колоний.

Все народы за границами империй – варвары.

Потенциал, на котором базировалась империя, - это военная мощь и организация управления ею.

Единственный способ возникновения империй – территориальная экспансия.

Механизмы и факторы, сохраняющие империю:

• насилие военное, правовое экономическое, религиозное;
  
• коммуникации, позволяющие быстро реагировать на события;
  
• высокий статус метрополии и ее культурное превосходство.
  

Попробуем идентифицировать эти факторы в условиях современной истории, и, в частности, применительно к США. Во-первых, практически в прошлое ушла политика прямой военной экспансии с целью захвата и удержания территорий. Изменился характер силовых механизмов: от непосредственно силовых к опосредованным технологиям навязывания своей воли и правил игры. Мир покрыла сетевая паутина корпораций, организаций, союзов, коммуникаций. Управлять миром и укреплять в нем свою власть стало надежней и эффективней путем контроля над сетями, чем путем контроля над территориями.

Во-вторых, изменилась конфигурация иерархии. В имперскую систему теперь входят не колонии, протектораты и доминанты, а страны, формирующие две группы по своей зависимости от метрополии: с господствующим доминированием метрополии и с ее доминирующим политическим влиянием. Кроме того, на все эти группы государств наброшена сетевая паутина, нити которой собираются в центре иерархии (метрополии). Применительно к США в зону геополитического господства можно отнести все Западное полушарие, почти всю Европу (без России), Турцию, Египет, Саудовскую Аравию, Японию, Австралию и Новую Зеландию. В сферу доминирующего политического влияния попадают: Центральная и Южная Америка, Юг Африки, Пакистан, Юго-Восточная Азия.

В-третьих, военная мощь. Как уже частично отмечалось ранее, США обладают самым крупным военным потенциалом; осуществляют контроль всех мировых океанов и морей; обладают реальными военными возможностями для берегового контроля силами морского десанта; сканируют всю планету средствами космического наблюдения и слежения. Кроме того, осуществляют непосредственное присутствие на Западе и Востоке Евразии, полностью контролируют Персидский залив и Средиземное море.

В-четвертых, высокий статус метрополии. Можно привести две аналогии с известными постулатами времен Римской империи: “Я гражданин Рима” легко переводится на современный лад: “Я гражданин США”, а лозунг “хлеба и зрелищ” свободно обслуживает американская массовая индустрия удовольствий – культура общества потребления. О культуре разговор будет отдельный и более подробный, поэтому здесь хочется отметить одну сторону американской массовой культуры – ее притягательность и, если так можно сказать, модность. И наконец, тезис о том, что все, кто за рамками Римской империи, варвары, интерпретирован в понятие свободного и несвободного мира. Свободный мир – это буржуазная демократия и либеральная экономика, все остальное – современные варвары, несвободный мир , который требует “заботы” свободных, продвинутых стран. Очевидно, что Меккой свободного мира является Америка.

В-пятых, арсенал методов сохранения имперской власти. Он более других факторов претерпел изменения. Это даже не только изменения, сколько расширение арсенала возможных механизмов воздействия. Наряду с сохранением старого, как мир, прямого воздействия силой возникли, как их называют, более цивилизованные рычаги:

• согласительные процедуры и компромиссы в рамках международных институтов;
  
• кооптация, как продуманная и достаточно продолжительная процедура “привязывания” к своему курсу (пример Германии, Японии, Восточной Европы, да и России^*);
  
• использование подконтрольных международных институтов в формах косвенного воздействия;
  
• процедуры совместного принятия решений по принципу русской поговорки: “пришел со своим мнением, а вышел с мнением начальства”;
  
• культурная агрессия и обработка общественного мнения;
  
• блокада, эмбарго, закрытие рынков, квотирование, отказ в кредитах, долговые обязательства и т.п.
  

И в заключение следует подчеркнуть, что все эти рычаги и механизмы стали эффективной реальностью только на почве гигантского прорыва в средствах телерадиокоммуникаций, компьютерных технологиях и средствах транспорта.

Таким образом, мы можем утверждать, что все родовые признаки империи сохранены, изменились акценты, и расширился инструментарий интеграции. США в современном мире достигли того качества, которое присуще имперской метрополии. Это новая модификация имперской структуры, базирующей свой интеграционный механизм на своей мощи и международной сетевой паутине, сепарации с ее помощью субъектов этой системы на орбитах близости к центру по степени экономической зависимости и культурной однородности.

США являются империей нового типа и по масштабам влияния, и по механизмам функционирования, и по структуре организации. Ее в какой-то мере можно назвать виртуальной империей. Имперская политика и ее центральный тезис о глобальном лидерстве висят на одном единственном “нерве” – американский национальный интерес. “…Эта власть происходит в конце - концов из единого источника, а именно: Вашингтон, округ Колумбия. И именно здесь должны вестись политические игры в сфере власти, причем по внутренним правилам Америки”. (38, с.40-41)

Имперские амбиции единственной сверх державы в стойком императиве – нет ничего выше интересов США, без “фигового листа” либерально-демократических ценностей, означают перекрой мира “по-американски”. Это тотально доминирующая модель американоцентричного мирового порядка (см. карту-схему № 2)

.



Карта – схема № 2

^ Еще видел я под солнцем:

место суда, а там беззаконие;

место правды, а там неправда.


Екклесиаст.