Категориальное мышление в праве: его значение Акашкин А. Ю
| Вид материала | Документы |
СодержаниеСарсенов А.М. |
- Предмет, метод и функции гражданского права, 751.43kb.
- В. А. Якушин Субъективное вменение и его значение в уголовном праве, 5419.54kb.
- Понятие «критическое мышление» и его характеристики, 304.37kb.
- Мышление и его патология Мышление, 686.03kb.
- Экзаменационные вопросы по дисциплине «римское право», 19.48kb.
- «Проблема формализма в праве: к вопросу о моменте возникновения права собственности, 44.82kb.
- «Языковое мышление» и его анализ, 266.61kb.
- Значение института юридического лица в современном российском праве и перспективы его, 242.69kb.
- Мышление, его виды и свойства. Мыслительные процессы; суждения и умозаключения, 144.6kb.
- План: Понятие мышления в психологии. Виды мышления, 126.54kb.
Оценка доказательств и усмотрение суда Сарсенов А.М. Евразийский национальный университет им. Л.Н.Гумилева, Казахстан Науч. рук.: Е.Б. Абдрасулов, д.юрид.н., профессор Оценка доказательств представляет собой сложный мыслительный процесс, который некоторые ученые рассматривают в трех аспектах: психологическом, логическом, правовом. С точки зрения психологии познавательная деятельность суда включает в себя осмысливание судьями непосредственно воспринятых и исследованных доказательств и принятие на их основе решения. Оценка судебных доказательств в логическом плане представляет собой неразрывную цепь, систему умозаключений - от аргументов к тезису, то есть от сведений о фактах к доказательственным фактам и от них к установлению обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон. Правовая сторона оценки доказательств выражается в соблюдении требований процессуального и материального закона, регулирующего порядок исследования доказательств, условия оценки доказательств судом и ее отражение в судебном решении. [1,с.9] При этом следует отметить, что судьи в оценке доказательств руководствуются не только законом, но и решают дела “по убеждению совести”. Согласно п.1 ст. 16 ГПК РК: «Судья оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на беспристрастном, всестороннем и полном рассмотрении имеющихся в деле доказательств в их совокупности, руководствуясь при этом законом и совестью». «Так как убеждение есть дело чисто субъективное, то суд не может быть стеснен в суждении о достоверности и правильности, представляемых сторонами доказательств. Вот почему закон... предоставляет суду право свободной оценки доказательств».[2, с.66] Итак, в основе оценки доказательств лежит внутреннее убеждение, которое, как отмечает Е. Горевой, не формируется только путем последовательного применения методов формально-логического и диалектического познания. Как и на любую мыслительную деятельность на него существенное влияние оказывает целый ряд факторов, как внешних (объективных), так и внутренних (субъективных).[3, с.19] Так, правовое регулирование в формировании внутреннего судейского убеждения достигается, в частности, установлением структуры и полномочий суда, указанием принципов, целей и назначения всей его деятельности. Знание судьями нормативных предписаний и убеждение в следовании им также воздействуют на формирование внутреннего судейского убеждения. В целом можно сказать, что установки государства, выраженные в нормативных предписаниях определяют цель, основу, пределы формирования внутреннего убеждения и формы его выражения в решениях. Следующим фактором, влияющим на убеждение судьи, является судебная практика. Практика и внутреннее убеждение неразрывно связаны, ибо первая есть не что иное, как обобщенные результаты оценки доказательств с анализом ошибок, допущенных в процессе такой оценки. Также необходимо отметить, что практика, даже в той части, в которой она официально не является обязательной к применению, неизбежно воздействует на деятельность судей, а следовательно, и на их внутреннее убеждение. Влияние судебной практики на формирование внутреннего судейского убеждения – это закономерный и естественный процесс, обусловленный стремлением судебной системы унифицировать применение правовых и процессуальных норм, как того требует общеправовой принцип справедливости и равенства всех перед законом и судом.[3, с. 21] Однако мыслительной деятельности судьи по оценке доказательств предшествует их восприятие, от характера которого зависит и оценка. При этом судье необходимо четко сознавать, что его убеждение основано на материалах, исследованных и проверенных другими лицами; изучение судьей материалов необходимо исключительно для решения вопроса о достаточности их для рассмотрения дела в судебном заседании, где уже и будет приниматься решение по существу. Кроме того, общеизвестно, что внутреннее убеждение не подлежит мотивировке в судебном решении, поэтому законодатель предостерегает судью от использования недопустимых доказательств, которые могут повлиять на внутреннее убеждение судьи. Процессуальный закон устанавливает ограничение непосредственного восприятия доказательств судом – никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы (п.2 ст. 77 ГПК РК). Но следует признать, что вопрос о недопустимости для судьи руководствоваться своим убеждением, сложившимся на основе изучения поступившего дела, – это, в конечном счете, вопрос его правосознания, правовой культуры.[3, с.20] При этом совесть субъекта доказывания выполняет функции нравственного самоконтроля, «эмоционального стража», обеспечивает беспристрастность и справедливость судебного разбирательства. В практической деятельности возникают ситуации, когда судья имеет возможность выбора решения между несколькими альтернативами. Здесь исключительно важным является судейское усмотрение, поскольку, какую альтернативу выбрать, судье должна подсказать его совесть, принципы, идеи справедливости, добрые традиции.[4] По справедливому замечанию российского ученого В.И. Телятникова, судейское усмотрение сопрягается с понятием внутреннего убеждения судьи, которое «является правовой категорией, фикцией, выражающей субъективную мыслительную деятельность судьи по осуществлению правосудия по конкретному делу в целях достоверного установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, с последующей объективацией результатов в решении суда, включающей как процесс исследования, так и оценки доказательств, условия для правовой квалификации содеянного, оценки результатов деятельности участников процесса по выполнению процессуальных функций, переходящей в ходе разбирательства дела и вынесения судом решения в конкретное достоверное знание об обстоятельствах дела, основанное на доказательствах».[5] Однако внутреннее убеждение, основанное на доказательствах, ограничено этими доказательствами и не может рассматриваться только как усмотрение. Усмотрение - более широкое понятие, включающее в себя как логическую, мыслительную деятельность судьи в процессе, так и применение им норм процессуального права при проверке достоверности, достаточности, допустимости и относимости доказательств. Поэтому указанные термины не являются синонимами. Внутреннее убеждение судьи, формирующееся при оценке доказательств, является конкретной специфической формой применения судейского усмотрения. Вместе с тем, внутреннее убеждение судьи имеет более интенсивную субъективную окраску по сравнению с дискрецией (усмотрением). «Истина, искомая и добытая судьей, объективна, в то время как его внутреннее убеждение субъективно. Существующее между ними отношение состоит в том, что судейское убеждение есть субъективное выражение объективной истины» с применением такого элемента, как судейское усмотрение. Хотя в судебной системе Казахстана некоторые судьи, в том числе Верховного Суда, критически подходят к вопросам судейского усмотрения, основываясь на том факте, что оно не предусмотрено в законодательстве. Здесь не учитывается то обстоятельство, что законодатель при всем желании никогда не сможет ни выявить, ни урегулировать все многообразие возникающих проблем. Текст закона представляет лишь один из многочисленных факторов, указывающих на идею законодателя, и даже «недвусмысленный текст» закона недостаточен для непосредственных выводов, в особенности если эти выводы делаются высшими судебными инстанциями. В противном случае также возможно нарушение законности, но прикрываемое ссылкой на «букву» закона. В итоге может получиться формально правильное решение, а по сути – издевательство. Правильно отмечалось в юридической печати, что установка на то, что судья применяет только закон, подчиняется только закону и не оценивает закон с точки зрения естественного права, способна замедлить развитие судебной и правовой реформы, а оценка действий субъектов и нормативных предписаний с точки зрения естественного права способна предотвратить вынесение противоправных решений.[6, с.37]. Так, надзорная коллегия Верховного Суда Республики Казахстан вернула квартиру семье, выселенной из нее по иску прокурора решением суда №2 Алмалинского района г. Алматы. Гражданка Ш. А.Мурумбаева получила жилье по Государственной жилищной программе. Прокуратура при проверке законности реализации трехкомнатной квартиры семье Мурумбаевой обнаружила, что была использована фиктивная справка о месте работы, согласно которой она на момент получения жилья работала медсестрой Центрального военного госпиталя пограничной службы КНБ и, следовательно, как госслужащая попадала в приоритетную категорию граждан, имеющих возможность получить жилье по льготной цене. Решением районного суда, оставленным без изменения постановлением коллегии по гражданским делам Алматинского городского суда, иск прокурора был удовлетворен в полном объеме. Семья была выселена из спорной квартиры без предоставления другого жилья. В удовлетворении встречного иска главы семьи Б. Жасекенова, в котором он просил рассматривать покупателем и заемщиком себя, а не жену, ссылаясь на то, что он является участником Афганской войны и имеет приоритетное право на получение жилья по Госпрограмме, было отказано. Надзорная коллегия Верховного суда, рассмотрев дело, постановила решение суда и постановление коллегии изменить, договор купли-продажи квартиры признать заключенным между Б.Жасекеновым и Департаментом жилья г. Алматы. Решение районного суда в части выселения Мурумбаевой с членами ее семьи отменено с принятием нового решения. Таким образом, в приведенном примере суд №2 Алмалинского района г. Алматы и коллегия по гражданским делам Алматинского городского суда не в достаточной степени проанализировали обстоятельства дела, существенные доказательства остались вне их внимания и им не была дана оценка по правилам ст. 77 ГПК РК. Надзорная коллегия при вынесении решения учла то обстоятельство, что право на получение льготного жилья по госпрограмме имеют широкие слои населения, нуждающиеся в жилье и доказавшие свою платежеспособность. Жасекенов как участник афганских событий, отец двух малолетних детей, так и не получил полагающегося ему бесплатного социального жилья, хотя стоял на очереди с 1991 г., следовательно попадал в категорию тех, кто имеет право получать квартиру по государственной жилищной программе. Как мы видим, Надзорная коллегия Верховного Суда Республики Казахстан оценивала доказательства по внутреннему убеждению с высокой долей судейского усмотрения. В результате было вынесено законное и обоснованное решение об удовлетворении иска. Подытоживая сказанное, следует отметить, что фактически о судейском усмотрении идет речь во всех случаях, когда встает вопрос о толковании той или иной нормы права, применении институтов аналогии закона и аналогии права в случае наличия пробелов в законодательстве, при оценке фактических обстоятельств дела. Применение усмотрения судьей ведет к правильной оценке доказательств и к их последовательному изложению в решении суда, а логически и юридически убедительный анализ судьи является залогом осуществления справедливого правосудия. Использованные источники 1. Быков А., Матюшин Б. Оценка доказательств по гражданским делам судом первой инстанции // Советская Юстиция. – 1976. – № 7. – С. 9. 2. Яблочков Т.М. Учебник русского гражданского судопроизводства. – Ярославль,1910. – С.66. 3. Горевой Е. Факторы, влияющие на убеждение судьи // Мировой судья. – 2007. – №5 – С. 19. 4. Коровина М.С. Проблемы доказывания по уголовным делам в суде первой инстанции. Автореферат диссертации на соискание к.ю.н. Владимир, 2007 г. 5. Цит. по Клеандров М.И. Экономическое правосудие в России: прошлое, настоящее, будущее. ссылка скрыта 6. Нешатаева Т.Н. Уроки судебной практики о правах человека: европейский и российский опыт. – Москва, 2007. – С. 37. Проблема определения правосубъектности юридического лица Сафарова Ж.А. Невинномысский институт, экономики и права, Россия Научные теории и концепции имеют свойство претворяться в жизнь путем закрепления научных выводов и дефиниций в нормативных актах. В этом свете существующие взгляды современных ученых на сущность юридического лица представляются весьма важными и актуальными. По нашему мнению, первой составляющей искомого определения юридического лица будет указание на то, что юридическое лицо – это субъект права. Именно на этом акцентировал внимание в своей дефиниции Г.Ф. Шершеневич, отмечая, что юридическое лицо – это субъект права, хотя и не лицо физическое [1]. Понятие юридического лица, по-видимому, следует определять на основе его правосубъектности. Нельзя не согласиться с мнением О.С. Иоффе о том, что характер, содержание и признание правосубъектности за теми или иными лицами зависят от характера и содержания действующего законодательства [2]. Организация, наделенная статусом юридического лица приобретает правосубъектность в сферах регулирования гражданского, трудового, административного, финансового права. В зависимости от целей и задач юридического лица определяющее значение в его статусе приобретает та или иная правосубъектность. Нас, конечно же, интересует гражданская правосубъектность юридического лица, которая и является основной, поскольку, как точно подмечено Л. Грось, «юридическое лицо становится работодателем и налогоплательщиком в связи с деятельностью, направленной на достижение целей, установленных законом или учредительными документами» [3]. Гражданская правосубъектность юридического лица является специальной или целевой [4], ограниченной определенными пределами. Принцип специальной правосубъектности юридического лица закреплен в п. 1 ст. 49 ГК РФ, согласно которому юридическое лицо может иметь гражданские права, соответствующие целям деятельности, предусмотренным в его учредительных документах, и нести связанные с этой целью обязанности. Ограничения в правах объясняются, в том числе, искусственной природой юридических лиц. Вместе с тем, фикция юридического лица как полноправного участника гражданского оборота обусловила ослабление ограничений правосубъектности применительно к коммерческим организациям, которым (за некоторыми исключениями) предоставлена возможность иметь гражданские права и нести обязанности, вытекающие из осуществления любой не запрещенной деятельности. Такой объем правосубъектности назван в литературе «общим» или «универсальным». В российской правовой литературе используется и термин «исключительная правоспособность» для обозначения правосубъектности организаций, у которых основной вид деятельности является единственным [5]. Представляется, что правосубъектность юридического лица следует считать все же специальной по отношению к общей правосубъектности физического лица. В принципе юридические и физические лица наделены равными возможностями для участия в гражданском обороте [6], однако, в целом ряде правоотношений допускается участие только юридических лиц: ведение реестра владельцев ценных бумаг, страховая и банковская деятельность, осуществление нрава хозяйственного ведения и оперативного управления и др. В то же время, юридические лица не могут быть субъектами целого ряда правоотношений, в которых участвуют только физические лица. Правоспособность юридического лица можно определить как право, содержанием которого является гарантированная законом возможность приобретать и осуществлять гражданские права в рамках ограничений, установленных законом и учредительными документами, а также нести обязанности, установленные законом для данной правовой формы юридического лица или вытекающие из обязательств, возникших на законных основаниях. В связи с этим представляются не вполне обоснованными предложения о внесении дополнений в п. 2 ст. 49 ГК РФ, выделяющих общую и специальную правоспособность юридического лица. Основой правоспособности юридического лица является гарантированная ст. ст. 48 и 216 ГК РФ возможность приобретения и осуществления права собственности. Большинство авторов считают, что право собственности и иные вещные права юридических лиц являются основой и непременным условием их уставной (в частности, предпринимательской) деятельности. В.Ф. Попондопуло, характеризуя правовой режим имущества предпринимателей, замечает, что «предпринимательская деятельность осуществляется на определенной имущественной базе, позволяющей экономически обособить предпринимателя и создать условия для его участия в торговом обороте» [7]. По мнению Н.В. Козловой, правосубъектное юридическое лицо не только вправе, но и обязано обладать обособленным имуществом, которое может принадлежать ему на праве собственности либо ином вещном праве (п. 1 ст. 48 и ст. 216 ГК РФ). Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ указал, что организация не может быть признана юридическим лицом без наличия у нее обособленного имущества. Подавляющее большинство видов коммерческих и некоммерческих юридических лиц, в том числе хозяйственные товарищества и общества (ст.ст. 66-104 ГК РФ), производственные кооперативы (ст. ст. 107-112 ГК РФ), все виды некоммерческих юридических лиц, кроме учреждений (ст. ст. 116-123 ГК РФ), могут иметь имущество на праве собственности. Таким образом, право собственности юридического лица, как субъекта права является критерием его правоспособности. В этой связи целесообразно разграничить правоспособность хозяйственных товариществ, обществ и кооперативов, а также большинства некоммерческих организаций – собственников и частичную (неполную) правоспособность унитарных предприятий и учреждений. В связи с изложенным представляется неудачной редакция п. 2 ст. 49 ГК РФ, которая, на наш взгляд, не отражает существа проблемы ограничения правоспособности отдельных юридических лиц. Поскольку объем правоспособности, как мы выяснили, определяется наличием для юридического лица правовой возможности приобретения имущества на праве собственности, п. 2 ст. 49 ГК РФ предлагается изложить в следующей редакции: «Частичная (неполная) правоспособность юридических лиц, не являющихся собственниками закрепленного за ними обособленного имущества, устанавливается федеральными законами». ГК РФ называет юридическое лицо «организацией» (ст. 48), признавая наличие у него внутренней структуры. Это означает, что волю юридического лица, направленную на пользование и распоряжение принадлежащим ему «обособленным» имуществом формирует и доводит до сведения окружающих некий «орган». По сути, этот орган, названный в специальном законодательстве «распорядительным», и есть субъект права собственности, признаваемого за юридическим лицом. Независимо от того, что действиями юридического лица можно назвать действия директора, распоряжающегося имуществом без доверенности, работника, действующего в силу трудового договора (продавец), фактические отношения собственности могут возникать только в плоскости «орган юридического лица» – третьи лица. Таким образом, нынешнее российское законодательство ставит точку в споре о том, может ли имущество юридического лица быть «общей» собственностью его участников и признает юридическое лицо правосубъектным. Изложенное, впрочем, не означает, что в дальнейшем российский Законодатель не изменит своих подходов к регулированию отношений, возникающих по поводу имущества организаций. Использованные источники
Правовое положение общественных организаций в дореволюционной России Свеклина Я.В. Чебоксарский кооперативный институт Российского университета кооперации, Россия Бурный поток буржуазно-демократических реформ, захвативший Российское государство в конце XIX – начале XX вв. способствовал подъему общественной активности населения государства. Произошел подрыв монополии государственной власти в социально-культурной сфере жизнедеятельности российского общества, что привело к необходимости провозгласить свободу союзов и право на объединение. В свою очередь, это послужило толчком к массовому появлению негосударственных общественных объединений в России в предреволюционный период. Формирование нормативной базы, регулирующей организацию и деятельность общественных организаций, началось с устава Вольного экономического общества. Эта была первая общественная организация дореволюционной России, возникшая по собственной инициативе императрицы Екатерины II. Свое развитие правовое регулирование общественных организаций получило в Уставе благочиния от 8 апреля 1782 г., который подтвердил разрешительный (концессионный) порядок создания обществ. Согласно статье 64 Устава благочиния, создание общественных организаций санкционировалось Управой благочиния. Такой порядок функционирования общественных организаций сохранился вплоть до начала XX века, поскольку это было единственное нормативное положение, определяющее возможность образования общественных организаций. Однако в период подготовки и проведения либеральных реформ (80-90-е гг. XIX в.) отчетливо прослеживается тенденция по демократизации правового регулирования положения общественных организаций. В частности, были приняты законодательные акты, закрепляющие право на утверждение уставов общественных организаций не за императором лично, а за отраслевыми министерствами. Кроме того, часть функций по контролю за общественными организациями из исключительного ведения Министерства внутренних дел была передана другим отраслевым министерствам (народного просвещения, государственных имуществ, финансов и т.д.) и органам местного самоуправления. Таким образом, видимое послабление государственного контроля за учреждением общественных организаций и, как следствие, упрощение процедуры учреждения общественных организаций, безусловно, способствовали появлению разнопрофильных общественных организаций, расширению спектра интересов российских граждан, проявляющих активность в общественной жизни. Вместе с тем, в этот же исторический период обуславливается позиция Российского государства по отношению к деятельности нелегальных общественных организаций. В частности, в августе 1882 г. Александром I был принят указ об уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ. Данный нормативный правовой акт в императивной форме предписывал закрывать все неутвержденные правительством тайные общества, и впредь не допускать существование обществ, уставы которых не были утверждены правительством. Таким образом, интересы государственной власти в большей степени сводились к регулированию ответственности за незаконную деятельность общественных организаций, чем к детальному закреплению организационно-правового положения добровольных объединений граждан. Кроме того, характерной особенностью законодательства, являлось отсутствие определения четких границ противоправных деяний в сфере организационно-правовой деятельности общественных организаций, которые могли бы послужить основанием привлечения к уголовной ответственности. Категория «вредная цель», активно использовавшаяся законодателем, нигде не раскрывалась. Образовавшийся правовой вакуум откровенно позволял властям преследовать общественные организации, в том числе и вторгаясь в их законную деятельность. Правовое положение общественных организаций на рубеже XIX – XX вв. не только не утратило своей актуальности, но и получило более подробную регламентацию. Так, в учреждениях министерств Свода законов 1892 г.[1] и отраслевых уставах министерств утверждение уставов общественных организаций было включено в функциональные обязанности министерств и их подразделений. Роль центра, направлявшего политику государственных учреждений в отношении общественных организаций, отводилась Департаменту полиции Министерства внутренних дел, без санкции которого не могла открыться ни одна легальная организация. [4, с. 8] На этом законном основании министерство внутренних дел разрабатывало типовые уставы, отказаться от которых участники общественных организаций не имели права. Данные уставы именовались нормальными уставами и имели статус нормативных актов. Несмотря на то, что к 1896 г. нормальные уставы регулировали деятельность различных видов общественных организаций, была выработана достаточно четкая структура типового устава, предложенная государственным служащим МВД фон Плато. [3, с. 3-4] Вместе с тем, введение типовых форм уставов и как результат – формальный подход властей к регистрации учредительных документов обществ способствовали не только упорядочению процедуры учреждения общественных организаций, но и дальнейшему увеличению направлений их деятельности и численности. На рубеже XIX - XX вв. наблюдается процесс активизации государственных преобразований в сфере формирования правового статуса общественных организаций. В частности, произошла передача прав регистрации учредительных документов обществ от императорской власти и министерств местной администрации, что породило новые проблемы. Местные администрации периодически повышали требования к общественным организациям, что в итоге привело к противоречиям, возникшим между уставами общественных организаций, зарегистрированными в разный промежуток времени и разными отраслевыми министерствами. Так «нормальные уставы» МВД постепенно теряли свои юридические позиции. Следовательно, в правоприменительной практике сложилась обстановка полной зависимости процесса создания общественных организаций от решения местной администрации (губернаторов, градоначальников), которая ввиду многочисленных заявок на учреждение разнообразных частных обществ могла отказать в регистрации общественной организации без мотивированного ответа. Нестабильность правового положения общественных организаций в пореформенный период объясняется отсутствием в государстве надлежащего законодательного обрамления организации и деятельности общественных организаций. Такое положение породило острую потребность в разработке единого нормативного правового акта, регламентирующего деятельность местных чиновников по регистрации таких обществ. Выход из сложившейся ситуации был найден. 29 апреля 1897 г. министром внутренних дел И.Л. Горемыкиным были утверждены правила [2], которые в своих положениях сочетали сложившуюся практику правового регулирования организации и деятельности общественных организаций с интересами государства. Правила от 29 апреля 1897 г. внесли весомые корректировки в действовавшее на тот период российское законодательство об обществах. Однако со вступлением в силу правил произошло усиление государственного контроля над учреждением и деятельностью общественных организаций. Окончательное правовое оформление общественные организации получили во Временных правилах об обществах и союзах 4 марта 1906 г. В частности, именно во Временных правилах от 4 марта 1906 г. было впервые на законодательном уровне дано определение общественной организаций, а также с предельной четкостью регламентирован процесс учреждения общественных организаций и предусмотрена упрощенная процедура контроля за действиями обществ. Отношение к Временным правилам от 4 марта 1906 г. со стороны чиновников и общественности было неоднозначным. Представители государственной власти считали, что данный законодательный акт предоставляет слишком обширные возможности в разрезе реализации принципа свободы союзов. В связи с подъемом революционного движения 1905-1907 гг. МВД издает несколько секретных циркуляров, где акцентировалось следующее: «…допускать их (общественных организаций) легализацию в порядке закона от 4 марта 1906 г. лишь при наличии несомненных данных об отсутствии их связей с социал-демократическими группами, а при первых попытках со стороны означенных организаций к отступлению от установленных пределов деятельности, закрывать их в порядке указанного закона». [5, с. 83] Таким образом, отчетливо прослеживается тенденция нежелания послабления полицейского контроля над организацией и деятельностью общественных организаций. Чиновники министерства внутренних дел через представителей местных администраций пытались обобщить сложившуюся практику применения Временных правил от 4 марта 1906 г. с целью выявления законодательных пробелов. Полученный результат еще раз позволил им убедиться в излишней свободе добровольных объединений граждан, которая, в свою очередь, устраняет «правительственную власть от права входить в рассмотрение допустимости или недопустимости образования такого рода обществ и, оставляя за ней исключительно пассивную роль – удостоверять лишь факт нарождения того или иного общества». [6] Итак, подобные настроения привели к повышенному контролю со стороны губернаторов и градоначальников за организацией и деятельностью общественных организаций. Малейшие подозрения относительно руководящего состава общества, неточные формулировки целей деятельности в уставе общества, расхождения положений устава вновь создаваемого общества с закрепленной типовой формой устава и др. молниеносно порождали однозначный отказ в государственной регистрации общественных организаций. Использованные источники
Понятие и функции мониторинга нормативных актов Сверкунова О.А. Невинномысский институт экономики, управления и права, Россия Важность изучения понятия мониторинга нормативных актов обусловлена главным образом тем, что современное законодательство довольно часто не отвечает требованиям соответствия актам, обладающим более высокой юридической силой, нормам морали, общественному мнению, современным экономическим, социальным и другим отношениям, технико-юридическим требованиям, предъявляемым к нормативным документам. Нормативные акты часто противоречивы, они не только характеризуются несоответствием иным социальным нормам, но и изобилуют коллизиями и проблемностью. Поэтому, чтобы свести различные ошибки и коллизии к минимуму, следует постоянно осуществлять мониторинг нормативных актов с целью выявления несоответствий норм права, содержащихся в различных нормативных актах, международным стандартам о правах и свободах человека и гражданина, национальному законодательству, правилам, приемам и средствам, которые составляют юридическую технику. Между тем, начиная рассматривать понятие мониторинга нормативных актов, следует сказать, что данное понятие основательно еще не исследовано. В связи с этим возникает много вопросов как теоретического, так и эмпирического плана. Что следует вкладывать в данное понятие? Какова его природа? Каковы его основные функции? Что необходимо сделать для повышения его эффективности? Как это отразится на правотворческом процессе? Одной из первых попыток в раскрытии данного понятия является дефиниция, «мониторинг правового пространства и правоприменительной практики» - это система оценки, анализа и прогноза состояния и динамики законодательства и практики его применения с целью выявления их соответствия планируемому результату правового регулирования, а также ожиданиям участников законодательного процесса, должностных лиц исполнительных, судебных и иных органов и уровней власти, институтов гражданского общества и в конечном счете граждан". Анализ данного понятия показывает, что авторы данной дефиниции в основу термина "мониторинг правового пространства и правоприменительной практики" положили набор осуществляемых субъектами мониторинга основных функций. При этом они применили функциональный метод, который весьма интересен для исследователей тем, что он является нетрадиционным для выведения дефиниций, поскольку довольно часто ученые применяют для выведения того или иного понятия метод индукции. Однако явным недостатком данной дефиниции является то, что в ней перечислены не все основные функции мониторинга. Так, например, не указана функция наблюдения, которую можно назвать первичной во вспомогательной для правотворческого процесса мониторинговой деятельности. Помимо этого, несмотря на то, что в изложенной дефиниции была предпринята попытка обозначения всех функций правового мониторинга, без должного внимания остался такой вид юридической деятельности, как правотворчество, которое, конечно, без наблюдения, анализа, экспериментальных методик и, естественно, без научных гипотез и предложений по решению существующих правотворческих проблем не представляется возможным. Законодатель, игнорируя функцию анализа и функцию правовых прогнозов, не сможет разработать современную концепцию нормативного акта (закона, подзаконного акта), подготовить качественный по содержанию и форме проект нормативного документа и содействовать его прохождению (обсуждению, согласованию, принятию). Если обратиться к этимологии слова "мониторинг", то следует отметить, что данное понятие пришло в русский язык из английского языка. Однако оно имеет латинское происхождение. Так, например, слово "moneo" переводится как "наказывать", "monitor" - "надзиратель", "monittium" - "указание". Все эти переводы также можно охарактеризовать как различные направления одного социального явления, то есть функции мониторинга, вспомогательной деятельности для предпроектного этапа правотворческой деятельности, работы, направленной на подготовку совершенных по форме и содержанию нормативных актов. Очевидно, что сама этимология понятия "мониторинг" подталкивает исследователей к тому, чтобы при создании новых его дефиниций они использовали функциональный метод исследования. Сегодня большое внимание ученые различных специальностей уделяют социологическим приемам (методам) исследования, не являются здесь исключением и теоретики права. Одним из первичных социологических методов ученые называют метод наблюдения. В словаре русского языка одним из значений глагола "наблюдать" является "изучать, исследовать".[1, c.339] Наблюдение - это, как правило, метод сбора первичной информации об исследуемом предмете с помощью прямого восприятия и различной фиксации фактов, относящихся к предмету изучения. Рассматривая различные типы (виды) наблюдения, В.В. Лапаева выделила включенное (участвующее) и невключенное (неучаствующее) наблюдение. При невключенном наблюдении исследователь находится вне изучаемого объекта и регистрирует события, не участвует в них. Включенным наблюдением называется такой вид наблюдения, при котором наблюдатель находится в непосредственном контакте с наблюдаемыми им участниками процесса и принимает участие в их деятельности (т.е. включен в исследуемый процесс).[2, c.34] Применительно к нашему предмету исследования речь вести необходимо в основном о "невключенном", то есть не участвующем непосредственно в правотворческом процессе наблюдении. Причем такие наблюдатели, чтобы они правильно без ведомственной привязки и зависимости восприняли и зафиксировали определенные факты, то есть какую-либо информацию о процессе подготовки, принятия либо действия нормативных актов, должны быть не только квалифицированными специалистами, но и полностью независимыми по должности, партийной, клановой принадлежности и т.п. Однако более достоверную информацию можно получить в том случае, если субъект оказывается включенным в экспертные советы, где происходит научная разноплановая экспертиза нормативных актов. Данный метод, а именно функция наблюдения является первичной и для мониторинговой работы. При этом данную функцию могут осуществлять как профессионалы, государственные служащие - юристы, аналитики, финансисты, работающие в аналитических отделах палат парламента, федеральных органов исполнительной власти, правовых департаментов (управлений), так и контрольно-надзорные органы (Министерство юстиции, органы прокуратуры). При этом нормоконтроль за правотворчеством и правотворческой деятельностью целесообразно классифицировать на внутренний и внешний, а внешний, в свою очередь, следует подразделить на официальный и неофициальный. Контроль над правотворчеством следует подразделять на контроль за правотворческим процессом, где главными инстанциями выступают правовые службы и структуры Министерства юстиции, и контроль за нормативными актами, который осуществляют органы прокуратуры, Правительство Российской Федерации, Президент Российской Федерации, Конституционный Суд Российской Федерации, конституционные и уставные суды Российской Федерации, Верховный Суд Российской Федерации, суды общей юрисдикции, и контроль за законностью (легитимностью) нормативных актов. Что касается нормоконтроля со стороны главы государства, т.е. Президента Российской Федерации, в форме права отлагательного вето принятых нижней палатой парламента федеральных законов, то это право, по мнению В.П. Беляева, "представляет одно из наиболее эффективных инструментов воздействия на деятельность парламента".[3, c.66] Более того, в целях осуществления контрольных полномочий за парламентом России его Указом от 09.03.1996 N 351 "О полномочных представителях Президента Российской Федерации в палатах Федерального Собрания РФ" была введена должность полномочного представителя Президента России в палатах Федерального Собрания РФ. Таким образом, можно выделить как самостоятельное направление деятельности мониторинга нормативных актов контрольную функцию. С точки зрения получения информации о принятых нормативных документах (федеральных законах, указах Президента, постановлениях Правительства и т.д.) многие практикующие юристы говорят как о правовом мониторинге. Думается, это узкая трактовка исследуемого нами понятия. Тем не менее, применяя функциональный метод исследования, можно выделить в отдельное направление и информационную функцию мониторинга. Как отметил Ю.В. Кудрявцев, "правовая информация "обслуживает" процесс социального управления во многих аспектах".[4, c.31] В правотворческом процессе необходима различная информация. Пусть ее будет даже слишком много - это не беда, так как худшим является положение, когда такая информация отсутствует вообще. Другой определяющей функцией мониторинга нормативных документов следует назвать аналитическую функцию. Однако здесь проявляется следующая закономерность: без осуществления наблюдения аналитическая функция работать не сможет. Не имея достаточной информации об объекте исследования, невозможно прийти к верным выводам и предложениям по совершенствованию какой-либо деятельности. Только собрав большой объем информации, применяя при этом проверенные временем общефилософские и специальные методы, то есть методы, разработанные в лоне каких-либо наук (статистические, математические и т.д.), обработав ее с помощью компьютерных программ и тестов, сравнительных таблиц, анкет и других социологических методов, привлекая для этого не только юристов, но и известных социологов, историков, экономистов и других профессионалов, можно начать его анализ и, соответственно, синтез. Функция мониторингового анализа нормативных актов позволяет выявить такие недостатки в нормативных актах, как: существующие пробелы в законах, нормативных указах Президента, нормативных актах федеральных органов исполнительной власти и других нормативных актах; коллизии (противоречия) между нормами, содержащимися в одном и разных нормативных документах; многочисленные ненужные ссылки и т.п. Таким образом, можно говорить о таких составляющих аналитическую функцию мониторинга нормативных актов, как функции выявления коллизий и пробелов в нормативных актах. Из сказанного вытекает, что правовой мониторинг следует осуществлять, применяя комплексную методику, что, несомненно, отразится на установлении в нашем государстве режима законности и правового порядка. Однако в законодательстве существуют проблемы как с закреплением материальных норм, посвященных правовому мониторингу, т.е. раскрывающих понятие и функции последнего, так и целый ряд процедурных вопросов осуществления правового мониторинга, реализуемого как в период предпроектной подготовки нормативных актов, так и непосредственно в процессе их обсуждения, согласования и принятия, которые, конечно, нуждаются в правовом регулировании. Поэтому следует ставить вопрос не только о создании современной, научно обоснованной концепции правового регулирования, как это делали неоднократно Министерство юстиции Российской Федерации и Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, но и о нормативном закреплении данной концепции. Но самая главная проблема будет состоять в ее реализации. В этой связи для повышения результативности нормотворческой работы во всех юридических службах (управлениях) федеральных и региональных органов власти целесообразно создать управления и отделы правового мониторинга, которые бы не только анализировали нормотворческую деятельность своего органа и других субъектов, но и осуществляли анализ реализации нормативных актов [5, c.47]. Сегодня большую работу по организации правового мониторинга осуществляет Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, который выдвинул идею о создании Всероссийского центра правового мониторинга. Использованные источники
Содержание и значение материальных отрицательных условий заключения брака Семашко И.И. Барановичский государственный университет, Беларусь Материальными отрицательными (негативными) условиями заключения брака являются обстоятельства, наличие которых препятствует государственной регистрации заключения брака. По законодательству Республики Беларусь одним из таких условий является состояние хотя бы одного из вступающих в брак «в другом браке, зарегистрированном в установленном порядке» (ст. 19 Кодекса Республики Беларусь о браке и семье (далее – КоБС)), в том числе и в браке, который подлежит признанию недействительным. Данный запрет следует из основного принципа семейного права – принципа единобрачия (моногамии), который устанавливает возможность мужчины и женщины состоять только в одном браке, а также отражает нравственные взгляды общества на брак, сложившиеся под воздействием множества факторов, включая христианские традиции. Для исключения случаев нарушения принципа единобрачия Положение о порядке регистрации актов гражданского состояния и выдачи документов и (или) справок отделами записи актов гражданского состояния местных исполнительных и распорядительных органов, утвержденным постановлением Совета Министров Республики Беларусь от 14 декабря 2005 года 1454 предусмотрена обязанность лиц, ранее состоявших в браке и желающих зарегистрировать новый брак, предъявить документы, подтверждающие прекращение прежнего брака (п. 23), каковыми могут быть: решение суда о расторжении брака, решение суда об объявлении супруга умершим, решение суда о признании брака недействительным, свидетельство о расторжении брака, свидетельство о смерти супруга, за исключением документов, выданных отделами записи актов гражданского состояния местных исполнительных и распорядительных органов. Из буквального толкования рассматриваемого отрицательного условия заключения брака следует, что в Республике Беларусь наряду с браком, зарегистрированным в установленном порядке, существуют браки незарегистрированные. Согласно ст. 20 КоБС права и обязанности супругов возникают со дня регистрации заключения брака государственными органами, регистрирующими акты гражданского состояния, поэтому вне регистрации нет брака, признаваемого действительным в Республике Беларусь. Следовательно, использование словосочетания «зарегистрированный брак» является не точным. В связи с этим предлагаем исключить из абз. 2 ч. 1 ст. 19 КоБС слова «, зарегистрированном в установленном порядке»; в абз. 2 ст. 64 КоБС слова «брак, зарегистрированный в государственных органах, регистрирующих акты гражданского состояния» заменить на слова «брак, заключенный в установленном законом порядке». Вторым препятствием к заключению брака является состояние лиц, желающих вступить в брак, в близких родственных отношениях. Запрещены браки между родственниками по прямой восходящей и нисходящей линии либо полнородными или неполнородными братьями и сестрами. Родственниками по прямой линии являются родители, дети, внуки, дед и бабка; полнородными братьями и сестрами считаются братья и сестры, имеющие общих отца и мать; неполнородными братьями и сестрами считаются братья и сестры, имеющие или общего отца (единокровные) или общую мать (единоутробные). Правоведы указывают на две основные причины, по которым запрещены так называемые «родственные браки». Во-первых, при заключении родственных браков увеличивается риск передачи наследственных заболеваний детям, рожденным в таком браке. Ученые, исследовавшие заболевания в изолированных общинах с высоким процентом родственных браков, неизменно отмечали там и более высокий, чем обычно, процент наследственных заболеваний и пороков развития. Чаще регистрировалась задержка умственного развития, дефекты речи, наследственная глухота, болезни обмена веществ [1, с. 6–7]. Помимо этого, смертность, включая спонтанные аборты, то есть внутриутробную гибель зародышей на ранних этапах беременности, поздние выкидыши, мертворождения, детская смертность и смертность до достижения брачного возраста статистически достоверно выше в родственных браках [2, с. 162]. Во-вторых, данный запрет основан на морально-этических нормах и позволяет «обеспечить нормальное функционирование семьи. … люди, которые составляют одну семью, живут и растут вместе, не должны допускать даже мысли о возможности половой близости друг с другом. Такая связь повела бы к полной дезорганизации семейных отношений, к подрыву семьи как воспитательной ячейки» [3, с. 132]. Законодательство Республики Беларусь не содержит запрета на заключение браков между лицами, состоящими в отдаленных степенях родства (например, между двоюродными братьями и сестрами) и отношениях свойства, не основанных на кровном происхождении. В Семейном кодексе Украины (далее – СК Украины) установлен запрет на вступление в брак двоюродных братьев и сестер, родной тети и племянника, дяди и племянницы (ст. 26); Французский гражданский кодекс запрещает браки между дядей и племянницей, тетей и племянником, однако при наличии серьезных причин Президент Франции вправе отменить данный запрет (стст. 163, 164). Таким образом, полагаем, что введение запрета на заключение браков между двоюродными братьями и сестрами, будет одним из условий, способствующих рождению здоровых детей. Третьим обстоятельством, препятствующим вступлению в брак, является наличие отношений усыновления. По законодательству Республики Беларусь запрещены браки между усыновителем и усыновленным. Как правило, это объясняется наличием между данными лицами прав и обязанностей родителей и детей. Н.Г.Юркевич указывает на действие в указанных взаимоотношениях нравственных факторов, вытекающих из общности семейной жизни [3, с. 133]. Если усыновление отменено или признано в установленном порядке недействительным, то препятствие к заключению брака между усыновителем и усыновленным исключается. В юридической литературе высказываются мнения о необходимости запретить заключение браков между детьми усыновителей и усыновленными, поскольку на усыновителей и детей усыновленных распространяются те же правила, что и на родственников по прямой восходящей и нисходящей линии (Л.М.Пчелинцева). В СК Украины только по решению суда предусмотрена возможность заключения брака между родным ребенком усыновителя и усыновленным им ребенком, а также между детьми, которые были усыновлены им (ст. 26). По нашему мнению, заключение таких браков невозможно, поскольку согласно ст. 134 КоБС усыновленные дети и их потомство по отношению к усыновителям и их родственникам, а усыновители и их родственники по отношению к усынолвенным детям и их потомству приравниваются в личных неимущественных и имущественных правах и обязанностях к родственникам по происхождению. На основании вышеизложенного предлагаем запретить заключение браков между двоюродными братьями и сестрами и изложить абзац третий части первой статьи 19 КоБС в новой редакции: «между родственниками по прямой восходящей и нисходящей линии, между полнородными, неполнородными и двоюродными братьями и сестрами, а также между усыновителями и усыновленными;». Последним препятствием к заключению брака, которое предусмотрено действующим законодательством, является недееспособность вследствие душевной болезни или слабоумия хотя бы одного из вступающих в брак. По-другому, условием действительности брака является дееспособность вступающих в брак лиц, то есть «фактическая способность лица сознавать юридическое значение своих действий при заключении брака и их последствия, а с другой – возможность нести связанные с браком обязанности и осуществлять супружеские права» [4, с.75]. Данное положение органически связано с таким условием заключения брака как взаимное согласие на вступление в брак. Запрет на заключение брака с недееспособным лицом установлен по двум причинам. Во-первых, «душевнобольные и слабоумные либо не отдают отчета в совершаемых действиях, либо неспособны руководить ими, исключается совершение этими лицами такого волевого акта, который обладал бы юридической значимостью свободного согласия на вступление в брак» [5, с. 203]. Во-вторых, установив такой запрет, государство заботится о рождении здоровых детей, поскольку расстройство психики родителей приводит к рождению детей с большим риском развития психических заболеваний. М.В. Антокольская, характеризуя рассматриваемое препятствие к браку, особо отмечает, «что даже в период стойкой ремиссии, так называемого светлого промежутка, когда недееспособный может сознавать значение своих действий и руководить ими, заключенный им брак не будет действительным» [6, с. 115]. Н.Г.Юркевич также указывает на то, что брак, заключенный душевнобольным во время светлого промежутка подлежит признанию недействительным [3, с. 130]. Препятствием к заключению брака является формальное признание лица недееспособным по решению суда в соответствии со стст. 373–376 Гражданского процессуального кодекса Республики Беларусь. Сама по себе душевная болезнь или слабоумие лица, не признанного в судебном порядке недееспособным, не является препятствием к заключению брака по этому основанию. В этом случае заключение брака не может состояться из-за отсутствия согласия на вступление в брак. Однако если заключение брака все же состоялось, то он должен быть признан недействительным из-за отсутствия у лица осознанной воли, направленной на заключение брака [5, с. 204], то есть в результате нарушения одного из основных условий заключения брака – отсутствия согласия на вступление в брак. Другие заболевания, не являющиеся основанием для признания лица недееспособным (например, глухота), или признание лица ограниченно дееспособным вследствие злоупотребления спиртными напитками, наркотическими средствами либо психотропными веществами не являются препятствиями к заключению брака. Таким образом, предлагаем расширить перечень материальных отрицательных условий заключения брака, запретив в Республике Беларуусь заключение браков между двоюродными братьями и сестрами. |