I. Святой Франциск и его время Глава II

Вид материала

Реферат

Содержание Глава I. Святой Франциск; и его время

Подобный материал:

• Г. К. Честертон святой франциск ассизский, 1309.11kb.
• Чем святой князь Александр Невский прославил Русь?, 91.48kb.
• А также лучший план Бога для тебя. Бенни Хинн говорит, 1563.89kb.
• Историческая справка о некоторых достопримечательностях Красноуфимска Свято-Троицкий, 241.76kb.
• Предисловие переводчика 4 Глава Соображая духовное с духовным 6 Глава Церковь в кризисе, 5180.11kb.
• Легенды долины луары 3 дня / 2 ночи День первый, 60.27kb.
• План Введение 2 Глава Общая характеристика предприятия, его миссия и цели 4 Глава Анализ, 445.41kb.
• Проект положение о городском конкурсе «Юный Глава и его команда», 127kb.
• Из истории переписей населения, 32.45kb.
• Узоры Древа Жизни Глава Десять Сфир в четырех мирах Глава 10. Пути на Древе Глава 11., 3700.54kb.

Агостино Джемелли

ФРАНЦИСКАНСТВО


СОДЕРЖАНИЕ


Предисловие


Введение


Глава I. Святой Франциск и его время


Глава II. Духовность святого Франциска в веках

XIII век

XIV век

XV век

XVI век

XVII век

XVIII век

XIX век


Глава III.

I. Проблемы и ошибки современного сознания

II. Внутренняя жизнь

III.Свобода

IV Разум и знание

V. Деятельность

VI. Радость


Предисловие


Без сомнения, причину успеха, который сопровождает эту книгу, следует искать как в жажде, которую многие испытывают в отношении религиозной литературы, так и в сильной привлекательности, особенно для нашего времени, фигуры святого Франциска Ассизского.


Те, кто является верными сынами католической Церкви, любят святого Франциска как совершенного подражателя Иисусу Христу, следовательно, как человека, который учит нас быть христианами; и распространение этой книги - один из многих знаков вечно возрождающейся любви к святому Франциску и идеалу, который он исповедовал. Но святой Франциск приобретает все большее очарование и для тех, кто далек от католической Церкви и практики христианской жизни. Его человечность призывает и их признать евангельское учение.


Поскольку при написании этого труда я хотел познакомить читателей со святым Франциском, его учением и работами его последователей, чтобы привести души к познанию Иисуса Христа и любви к Нему, я благодарен всем, кто благосклонно отозвался в журналах и газетах о моей работе.


Я благодарен также тем, кто трудился над ее переводом на другие языки, способствуя таким образом ее распространению в своих странах.


Интерес, возбуждаемый этой работой, подтверждает и тот факт, что после каждого нового издания я получаю письма, в которых содержатся те или иные исправления, изменения, дополнения. Это письма друзей, неизвестных читателей, признанных знатоков истории францисканства, собратьев из различных ветвей Ордена святого Франциска. Все их наблюдения и советы относятся исключительно ко второй части, той, в которой я попытался показать, как францисканство вошло в историю человечества и что сделали францисканцы в разное время в разных странах. Я всегда старался удовлетворять моих добрых и зачастую справедливых советчиков, еще и потому, что данные предложения вызваны их желанием сотрудничать и улучшить мою книгу, чтобы она сделала известной широкому кругу читателей те факты и имена, которые, как им кажется, лучше освещают значение проповеди. Если бы я должен был удовлетворить все пожелания, которые присылают мне люди, напоминая о забытых мной личностях, эпизодах и событиях, по какой-либо причине дорогих для тех, кто призывает меня заполнить пустоты, я не смог бы закончить свой труд. Не было ни одного уголка земли и ни одного исторического момента, где бы не действовали и не оказывали влияние сыновья святого Франциска. Если кажется, что части книги непропорциональны, это потому, что вторая часть излишне разрослась; много раз у меня возникало желание сделал то же, что сделал первый переводчик моей работы на английский язык: резюмировать и уменьшить. Но потом я все же не решился тронуть того, что было сделано.


Я должен повторить то, что уже говорил в предыдущих изданиях: это не историческая книга и тем более не энциклопедия францисканства. Прежде всего, я не обладаю должной компетентностью, чтобы написать книгу по истории францисканства. Существуют прекрасные книги такого рода, старые и написанные недавно, как частного, так и общего характера. Я ограничиваюсь намерением представить общую панораму францисканства, чтобы сделать эффективным демонстрацию того, что, с научной точки зрения, является объектом изучения в третьей части; то есть того, какое средство предлагает современному человеку идеал францисканства, чтобы с готовностью и легкостью вернуться к Иисусу Христу и Его учению.


Некоторые добавления, которые я хотел бы сделать, но которые затем показались мне выходящими за пределы работы, я собрал в томе под названием «Святой Франциск Ассизский и “нищие братья”» («S. Francesco e la sua “gente poverella”», 2-е изд., Милан, «Vita e pensiero», 1946), тоже переведенном на многие языки; я отсылаю читателей к нему.


Некоторые критики и рецензенты справедливо отмечали, что библиография, которую я поместил в конце предыдущих изданий, не была ни полной, ни систематичной. Сейчас, когда я пишу какую-нибудь научную книгу, я использую правила, согласно которым должна составляться библиография; в этом томе, который, повторяю, не является научным трудом, я удовлетворился некоторыми наметками, а именно, указал не все книги и статьи, которые прочитал и использовал (они бесчисленны), а только те, которые показались мне самыми значимыми и были для меня самыми полезными. Критика и мои размышления привели к тому, что из этого издания я исключил библиографию. Ученые знают больше меня и знают, где искать книги и журналы, а не ученым не нужна библиография.


Я прошу читателей отдавать себе отчет в том, что у меня есть недостатки; поэтому, закрыв мою книгу, пусть они обратятся к чтению текстов первых францисканцев и вновь вдохнут тот свежий и животворный воздух, который я не смог перенести на эти страницы.


В заключение я напоминаю, что перед появлением нового издания или перевода я молю Бога, чтобы они помогли полюбить идеал францисканства - инструмент христианского возрождения.


Автор


Введение


Эта книга - не исторический труд, предназначенный для эрудитов, не философская работа, не поэтическая книга для литературоведов и даже не благочестивое чтение для набожных людей.


Я написал ее прежде всего для того, чтобы удовлетворить потребность моей души францисканца. Люди всегда думают, говорят и пишут о том, что любят, и я всегда питал желание поговорить о том, что является поэзией и идеалом моей жизни; поэтому эти страницы кажутся мне возвращением долга благодарности. Но я написал эту книгу и для того, чтобы повторить все это тем душам, которые ищут во францисканской интерпретации христианской жизни слова спасения, утешения и наставления.


Для себя и для этих душ я и хотел найти, в чем состоит характер святого Франциска и интерпретации христианства, которую он дал миру; для себя и для этих душ я исследовал его понимание жизни в трудах и деятельности, которые ведут свое начало от него и вдохновлены им; и более всего я искал для себя и других, как францисканство может и сегодня сказать свое новое слово миру, хотя и кажется далеким и отличным от него.


Конечно, хотя двадцатый век унаследовал от девятнадцатого симпатию к францисканству, проявляющуюся прежде всего в научных трудах и искусстве, его дух довольно далек от францисканской духовности. Восхищение перед святым из Ассизи было для некоторых тонко чувствующих интеллектуалов реакцией на сухость позитивизма; для некоторых эстетов, пресыщенных красотами музеев и гостиных, - новым удовольствием, сравнимым с домашним хлебом после изысканных сладостей; для некоторых ученых историков и социологов, а также мистиков-дилетантов оно было многообещающим полем исследований; в общем, это был эстетизм. Для других, для верующих, как принадлежащих к францисканским орденам, так и симпатизирующих им, которые подходили к святому Франциску религиозно, без эстетизма и идеологии, францисканство было и остается, за некоторыми исключениями, скорее утешением, практикой милосердия, неисчерпаемым источником мягкости или почетным названием, чем образом мышления или формой жизни.


Несмотря на эти различные точки зрения и разногласия, я лично убежден, что францисканство, как интерпретация христианской жизни, как концепция вселенной, как норма поведения и особенно как средство возвращения к христианской жизни способно сказать свое слово в современном мире. Я попытался напомнить, каким было это слово спасения для многих страдающих душ, для тех, кто был далек от дома Отца, для многих, искавших свет и тепло для жизни.


Я продолжаю настаивать на утверждении, что эта книга не является историей францисканских орденов или трактатом о францисканской мысли. Читатель-специалист, который, может быть, удивится, не найдя относящихся к теме и хорошо известных ему фактов, людей и трудов и обнаружив не полностью развернутые основы философии и теологии францисканства, или же, напротив, обнаружив, что я уделил слишком много внимания некоторым фигурам и происшествиям, покажет этим, что он не понял план моей работы. Я хотел наметить в общих чертах развитие францисканской духовности и ее вечную и универсальную актуальность, не приводя исторических деталей и не останавливаясь на теологических и философских исследованиях, как бы важны и привлекательны они ни были. Эта задача, учитывая разнообразную деятельность францисканства и богатство его библиографии, могла бы привести к огромному объему информации, которая повредила бы структуре книги и не была бы полезной для достижения цели, которую я поставил. Поэтому я не только не претендую на то, чтобы сказать все, но даже из того, что я знаю, я добровольно исключил и вырезал из моих страниц ненужные подробности, оставив только то, что казалось мне основным. Кроме того, я особо остановился на внимательной характеристике некоторых фигур францисканства, показавшихся мне наиболее видными в определенный исторический период: святой Бонавентура, святой Бернардино Сиенский, Сикст V, святой Леонард из Порто Маурицио, Бернардино из Портогруаро, Лодовико из Казории. Можно будет критиковать этот выбор. Каждая нация, более того, каждая провинция может предложить своих героев. Ну что ж, я и не утверждаю, что все францисканцы, на которых я остановился, были самыми великими и единственно великими, но они те, кого предпочел я; их жизнь наиболее близка мне, а работы наиболее дороги. Прославляя этих людей и восхваляя их память, я как будто прославляю многих других, родственных по добродетели и уму, похожих платьем и духом, братьев по идеалу.


Особенно я заботился о том, чтобы изложить результаты моего исследования ясным языком; еще более я заботился о том, чтобы быть убедительным. Именно поэтому я не пошел по легкому пути и не подкрепил мои страницы богатым приложением цитат. Они только утяжелили бы труд и испугали бы робких читателей (они еще есть). Кроме того, мне показалось дурным вкусом дать с учеными заметками документальное обоснование того, что я утверждаю, то есть выделить (историческими, теологическими или философскими изысканиями) мои убеждения по сравнению с не менее достойными внимания исследованиями других ученых, изучающих францисканство.


Эрудитам и критикам, которые обнаружат в моей книге многочисленные пробелы, некоторые сознательные, а некоторые ненамеренные, я отвечу словами великого неаполитанского историка: «Вещи и идеи заботили меня больше людей. Беседуя с теми, кто хотел больше фактов, я часто убеждался, что в моих книгах было то, чего они хотели; но они хотели имен, деталей, повторений, а их там не должно было быть. Почему я должен рассеивать внимание читателя на бесконечное число пустяков и отрывать его от наблюдения за ходом событий, - не за людьми, которые сияют лишь миг, - а за идеями и вещами?».


Я не обольщаюсь; в историческую главу всегда можно будет добавить какое-нибудь имя или событие; но я не претендую написать одну из так называемых определяющих книг и тем более книгу, которая удовлетворила бы всех. Мой труд не только не исчерпывает обширнейшую тему, напротив, он ее открывает; кроме того, он дает панораму францисканства, каким оно представляется мне. Каждый читатель может добавить к моим и чужим страницам свои - о том, как он понимает и переживает францисканство; и когда это произойдет, книга, продолженная сознанием читателя, будет отвечать моей цели - поучение, а не образование - и станет действительно живой.


Я и не хочу иного.


Глава I. Святой Франциск; и его время


1. Время, подготовившее святого Франциска


Святой Франциск родился в 1182 году в италийской коммунe, свободном городе, находящемся в лоне умбрийских Аппенин, когда в обществе существовала уникальная ситуация.


Средневековые единство и универсализм еще не нашли полного философского и художественного выражения, какого они достигли в следующем веке, во время синтеза схоластики, великих готических соборов и, наконец, «Божественной комедии». В то же время средневековые единство и универсализм утрачивали свое политическое и религиозное значение. В самом деле, империя после смерти Фридриха Барбароссы считалась скорее врагом, с которым нужно бороться, чем властью, которую нужно признавать; в Германии ее раскалывали феодалы и свободные города, в Италии - коммуны. С другой стороны, если господствующими доктринами в школах и среди образованных людей являлись доктрины Церкви; если Церковь после реформы Григория VII постоянно увеличивала свою руководящую силу в святости и влиянии; если Папы были прекрасными священниками, юристами и политиками; если Церковь во время правления Иннокентия III достигла одного из лучших моментов своей истории, то в народных массах ереси распространялись со скоростью микробов.


Однако в Италии обнаруживается новый факт. Среди двух значимых сил (Церковь и империя) появилась третья сила, которую поддерживали епископы и с которой боролись феодалы, - коммуна. Коммуна - это группы горожан, которые трудятся, производят, перевозят, путешествуют, манипулируют деньгами, а вместе с ними и властью, и стремятся к самоуправлению, отвергая феодальное подчинение и вмешательства крупных и мелких вассалов; коммуна - это концентрация ранее рассеянных свободных крестьян; медленное растворение деревенского плебса в городском, замена земельной системы денежной, увеличение количества рынков и ярмарок, а также небольших промышленных и торговых предприятий, в которых ремесло развивается посредством узкой специализации под руководством мастеров.


Это радикальное политическое и экономическое изменение, зарождающееся внутри универсализма империи, породило гораздо более активную и подвижную жизнь, чем в феодальные времена, с различными духовными потребностями, которые выражались, среди прочего, в чрезвычайно значимом факте распространения и использования даже в официальных бумагах разговорной латыни. Изменение языка - довольно трудная вещь, которая не происходит без изменения общества; разговорная латынь говорит о новом народе.


Этот новый народ, собранный в коммуны, избегал феодальной иерархии, а вместе с ней и благотворного влияния одной из самых больших сил Церкви - монастырей. С тех пор как святой Бенедикт дал латинскому Востоку правило монашеской жизни, в котором к существующей практике молитвы и строгости присоединил принцип труда и умеренности, аббатства стали важными центрами евангелизации, воспитания и культуры в годы господства варваров и феодализма. Рядом с самовластием замков и зачастую противореча ему, возникали аббатства, вокруг которых формировались поселения работников, которые трудились под руководством аббата и монахов. В аббатствах были собственные библиотеки и школы; обрабатывались обширные территории, осушались болота, осваивались новые земли; они, вместе с сельским хозяйством, порядком и благосостоянием, несли Крест туда, где еще молились идолам. По инициативе святого Григория Великого бенедиктинцы стали первыми миссионерами; святой Августин Кентерберийский со своими сорока монахами обратил в веру Англию; святой Бонифаций - Германию; святой Адальберт - Венгрию и Богемию. Бенедиктинское правило с течением времени породило другие ветви, жаждущие обновления, например, клюнийцев и цистерцианцев во Франции и камальдолийцев и валломброзан в Италии. Этими сильными ветвями, пустившими ростки от большого бенедиктинского ствола в 10 и 11 веках, были присоединены к Церкви и цивилизации зоны, принадлежавшие ранее варварам в Германии, Шотландии, Ирландии и Скандинавии. В первые десятилетия 12 века среди цистерцианцев был великий деятель, человек, который, подчиняясь Риму, вышел за пределы монастыря как реформатор монашества и миссионер в крестовых походах, оставаясь при этом, как и в своей келье, высочайшим мистиком: святой Бернард из Клерво.


Но он был исключением: как правило, монахи не нарушали своего уединения. И тогда, в первые десятилетия 12 века, их голос не мог быть услышан теми горожанами, которые работали и страдали в коммунах, и новыми рыцарями новых приключений, которые, формируясь в деятельности, современной для нас, на спине мула пересекали Альпы со своими полотняными мешками, со своими тюками шерсти или сумками недавно отчеканенных монет. И вместо монахов к этой заальпийской буржуазии приходят еретики: катары, патарийцы, вальденсы, распространяя свои принципы необходимого возвращения к жизни по Евангелию, бедности, общинности и противостояния Церкви. Они заставляли слушать себя, проникая в среду ремесленников и кумушек, начиная с темы, которая интересовала всех - с привычек духовенства; они чернили священников, епископов, монахов, иногда не без оснований; потом они утверждали, что сами они бедны, чисты, и являются истинными последователями Христа; они объясняли Евангелие слушателям на разговорной латыни, в то время как в церквах использовалась официальная; некоторые распространяли апокалиптические идеи о будущем Антихристе, которые завораживали толпы; и все, говоря о бедности, затрагивали самые близкие интересы, намечающиеся в том обществе, где уже вырисовывалось разделение если не на господ и рабов, то на «больших» и «меньших». Во второй половине 12 века эти пророческие голоса крепнут в деятельности Джоаккино из Фьоре, предрекающем третью эпоху, эпоху Духа, эпоху очищения Церкви. Эти доктрины и мрачные пророчества волновали души, которые никогда не «утопали» в труде настолько, чтобы забыть о проблеме вечности, живейшей в тот век, когда религия имела определяющее значение.


И тем не менее, старые силы существовали наряду с новыми; империя, феодализм, конная армия были еще учреждениями, а не словами; они, приходя в упадок, все же сохраняли свое величие, которое тем больше увеличивалось в представлениях народа и в искусстве, чем больше оно угасало в реальности, пока память не сделала его поэзией. Кавалерия нашла свой героический закат в крестовых походах, которые, открыв рынок сбыта для старого феодального мира, придали новые идейные и экономические черты складывающемуся обществу. В самом деле, с одной стороны стремление к героическим поступкам, оценка личных заслуг, красота веры и жажда приключений в дальних землях пробудили в рыцарях горячее желание освободить Гроб Господень из рук неверных, а евангельский идеал, увиденный в стране Иисуса, заворожил истинно верующих и через них перешел к толпам. С другой стороны, открытие ворот на Восток и облегчение торгового обмена посредством прямого знакомства с другими народами привлекали морские республики и буржуазию, которая жила перевозками.


Эта сложность факторов делает жизнь европейских народов (и особенно итальянцев, которые, хотя и позже всех освободились от античности как нация, были в тот момент наиболее готовы встретиться с новым) все более обращенной к деятельности. Феодальное Средневековье в некотором смысле обладает стабильностью поселения. Земля привязывает к себе; а стабильность ведет к созерцанию. Коммуна - это, напротив, движение, а движение - это действие. Из этого вытекают два различных состояния души. Церковь с ее крупными монашескими учреждениями, которые укрощали варваров, воспитывали рыцарей и лично зависимых слуг, примиряли угнетателей и угнетенных, заботилась о первом, но что она могла предложить новым буржуа, которые не хотели знать латынь, не терпели длинных литургических песнопений, не находили времени, чтобы пойти в поисках покоя в соседнее аббатство, читали и писали по собственому почину и для собственной выгоды? Священники, иногда прекрасно, иногда неудовлетворительно выполнявшие свои обязанности, не справлялись со всем. Ереси проникали в народные массы, в частности, в прослойку мелких ремесленников (ткачей, текстильщиков, швейников), которые пополняли секты. В конце 12 века среди христианских народов появилась двойная тенденция: приблизить жизнь к Евангелию, с христианской точки зрения оценить новые формы жизни, и прежде всего то, что отличает современное общество, - деятельность. И тогда Господь послал святого Франциска.


2. Человек Франциск


Как человек Франциск, сын Петра Бернадоне, почувствовал контрасты своего времени, и почувствовал их именно для того, чтобы в своей личности святого суметь примирить и согласовать их, обратиться к новым силам жизни.


Его время, стоящее между феодализмом и коммунами, между средневековой империей и выделением наций, между латынью и разговорным итальянским языком, между аскетизмом и распутством, сообщило ему понимание сущности иерархии и гордость личности как таковой, рыцарские фантазии и конструктивные качества, желание самоотречения и пылкость жизни.


Его отец дал ему свойственую торговцам проницательность, активность, способность приспосабливаться; его мать - чувствительность, великодушие, рыцарскую тягу к приключениям. Такое смешение буржуазности и аристократизма в его крови сделало его способным понять нужды каждого социального класса.


Его интеллект, сильный и скромный одновременно, позволяет ему проникать в души и сохранять их секреты. По своей природе он имеет, в плодотворных контрастах, импульсивность мыслителя и горячность деятеля, уверенность благородных и смирение бедных, желание занять высокое место и необходимость любить и быть любимым, стремление к славе и жажду самозабвения. Он склонен к любви, но не к чувственной любви. Как в панораме Ассизи, где на суровых каменистых горных склонах разлиты нежные краски, так и во внутреннем мире юного Франциска за мужественной энергией, не терпящей ослабляющей ласки, видны богатство и утонченность чувства, а не мучения чувственности, желание красоты, превышающее желание удовольствия, желание дружбы, превышающее желание любви. Из того же Первого жития («Vita prima») Фомы Челанского, которое рисует молодость Франциска в красках греха, можно сделать вывод, что женщина никогда не казалась ему помехой или реальной опасностью, каковой являлись, например, амбициозность или самовлюбленность, против которых он после обращения боролся всеми силами своей души. Он чист сердцем, поэтому, когда ему встретятся две женщины, достойные быть его идеалом, он посмотрит им в глаза и поведет их по дорогам, которые привлекали, хотя и не без противоречия, его дух: для проповеди исправления и преклонения - девственницу, для проповеди молитвы и деятельности - вдову.


Сначала он очарован роскошью мирской жизни, но неожиданно испытывает отвращение к ней; потом он обращается к военной деятельности, от которой его отрывает сверхъестественный голос, который не разрушает святого Франциска, а ведет и изменяет его характер, чтобы воздвигнуть в нем строение благодати. Итак, можно предположить, что его натура, симпатизирующая всем творениям, не была расположена к военному делу и завоеваниям как к профессии. Может быть, только тяга к рыцарству вовлекла его в поход на Пулью. Какой другой путь оставался открытым на поприще человеческой славы? Писательство? Оно не соответствовало его жажде деятельности. И тогда его захватил Царь царей и в Своей неизмеримой любви привел его ко Кресту. Пока он жил для мира, рыцарь и торговец боролись в нем; когда он решил жить для Бога, в нем совпали отшельник и апостол, гений полководца и сладость мистика, дерзость завоевания и суровость самоотречения, любовь к Богу и творениям и удаление от сотворенного мира; это делает его неповторимым даже среди святых.


3. Святой Франциск и еретики


Даже несведущие знают, что главная добродетель Франциска - бедность; но нельзя забывать, что свою молодость он провел в области, затронутой влиянием еретиков, которые ставили нищету во главу угла своих доктрин и делали ее основанием для нападок на Рим. Сначала Милан и Ломбардия, потом Умбрия и Марке были центрами патарийцев, а Пьемонт был охвачен вальденсами. Франциск хорошо знал их принципы и привычки; поэтому идея буквального следования евангельской жизни не может считаться его оригинальной идеей, хотя глубина проникновения и непосредственность исполнения были необычными. В конце 12 века эта идея витала в воздухе, и человек или группа людей, которые воплощали ее, не удивляли современников, как они удивили бы в наше время, все более удаляющееся от идеала бедности, все более привыкающее идти на компромиссы с исполнением Евангелия, приспосабливая его ко времени, нуждам, индивидам. Но то, что сразу же выделяет Франциска из числа еретиков и ставит его намного выше сект, это его решительное и полное подчинение католической Церкви. Все пункты, по которым еретики вступали в противоречие с Римом, Франциск понимает и решает в согласии с Римом: они хотели буквально следовать Евангелию, и святой Франциск делает это, принимает все слова Евангелия, включая то, что касается власти Петра, апостолов и их последователей; еретики хотели говорить с народом на народной латыни, и Франциск говорил так, но с разрешения Папы; они требовали нищеты, чистоты и труда, хотя сами преувеличивали свои добродетели, обвиняя священнослужителей в жадности и дурных привычках, осуждая тех, кто не жил, как они, и сея ненависть; святой Франциск, напротив, признает себя последним из людей, целует землю, по которой прошел священник, пусть и недостойный человек, но преемник Бога; увещевает грешников прежде всего своим примером и покаянием; не требует от других святости; никого не осуждает, но обвиняет и исправляет самого себя и везде несет мир. Еретики пришли к двум крайностям: отрицанию духовного наследства и половой неразборчивости; святой Франциск, напротив, смотрит на творения очень светлым взором; он отдаляется от них, но не отрицает их; беспощадный к себе, он снисходителен ко всем, как и мать-Церковь. Еретики провозглашали себя евангелистами, а были сектантами, со всеми пороками гордыни, исключительности, бунтовства сект; святой Франциск был истинно, цельно евангелист, и поэтому он был католическим, апостольским, римским.


Его полное присоединение к Церкви имеет два корня: один, сверхъестественный, - вера, смирение, послушание, другой - естественный. По поводу этого последнего уместно заметить, что святой Франциск, будучи жителем Умбрии, унаследовал характерные черты древней италийской религиозности, а также любовь к земле, труду, порядку, иерархии, свойственную латинянам и олицетворенную Вергилием. Из этой естественной почвы его набожности, возможно, и возникает его характерно латинское стремление к конкретности и деятельности.


4. Любовь в святом Франциске


Говорилось, что главная харатеристика святого Франциска - любовь. Это совершенная правда; святой Франциск обладает такой способностью любить, которая выше не только обычной для людей, но и для святых. И тем не менее, утверждать, что любовь - его характеристика, значит сказать немного, потому что нет ни одного святого и ни одного ордена, который не обращал бы внимания на этот мотив, основополагающий для христианства; то, что отличает святых (и нигде человек не раскрывается так, как в любви), - это способ любить.


Способ любить, характерный для Франциска, - это конкретность и самоотречение; его любовь воплощается в деятельности и бедности. С тех пор как в Сполетской долине Великий Царь дал ему понять, что нет Господа выше Него; с тех пор, как в церкви святого Дамиана перед Распятием Франциск понял, что в мире нет человека, который обещал бы без обмана, как Иисус Христос (Который обещает в земной жизни только Свой крест и Свой мир), который шел бы нам навстречу, как Иисус Христос, который так отдавал бы себя нам, как Иисус Христос, святой Франциск любит Христа уникальной любовью. Но поскольку любовь для такого человека, как он, - источник действия, он тут же спрашивает: «Что я должен делать?», а так как Евангелие отвечает: «Кто любит Меня, пусть следует Моим указаниям», - он не обращается к какому-нибудь духовному учителю, не думает пойти в монастырь, а когда не знает, как поступить, открывает Евангелие, и любой прочитанный там совет исполняет буквально, как будто он написан для него одного.


Из-за этого конкретного способа любить благоговение святого Франциска обращается к человеческой природе Сына Божьего в ее самые трудные или унизительные моменты: Вифлеем, Крестный путь, Евхаристия. Более того, он так горит огнем любви, что добивается того, что сверхъестественное становится чувственным; и в самом деле, на его теле появляются - печати для него, знаки святости для нас - пять ран Христа. Из-за этой конкретной любви он подчиняется Церкви, будучи уверенным, что Церковь рождается от Христа и является Его мистическим телом. Святой Франциск во всем верен римской Церкви; его католичество - опознавательный знак его любви к Иисусу Христу, именно потому, что это было конкретным способом реализовать ее. В отличие от этого современные ему еретические секты, которые боролись против последователей Петра и не полностью принимали Евангелие, хотя и претендовали на то, чтобы возродить его в мире, прямо отрицали эту конкретность любви; их любовь к Богу терялась в фантастическом стремлении к божественности и божественной воле, понимаемым произвольно.


Даже проявления божественной любви приобретают у Франциска конкретный чувственный смысл. Следует отметить, что его конкретность - конкретность не ученого, а художника, то есть его любовь усиливает творческую фантазию, и поэтому его молитвы превращаются в гимны, а его созерцание - в драматизированные представления, как, например, Рождественские ясли. Это конкретное видение любви неизбежно отражается в деятельности, то есть в реальных делах, в благодеяниях для тех, кто страдает, в миссиях по обращению язычников. В деятельности, как в динамичном следовании, сливаются все контрасты удивительной натуры святого Франциска Ассизского.


5. Как святой Франциск любил Бога


Всем легко понять святого Франциска в его любви к творениям; но чтобы понять ее глубину и силу ее слова и дела, нужно вникнуть в ее основу - любовь к Богу. Выяснять, почему Бог сделал объектом Своего предпочтения этого маленького человека и покровительствовал ему так, как Он покровительствовал ему, было бы непозволительной дерзостью с нашей стороны, но нужно учитывать эту божественную любовь, чтобы понять постоянную и непосредственную «отдачу», простое и глубокое смирение, рыцарскую деликатность, с которыми Франциск, в свою очередь, любил Бога.


Подумаем, как началась эта божественная дружба. Это было в Ассизи лунной ночью. По узким и кривым улочкам проходит компания молодых людей; обычные песни, обычные любовные стихи, более старые, чем поэзия Гомера. К звездам, этим алмазным рекам над убогими и черными домами людей, поднимаются голоса молодых людей, требующие любви. И звезды отвечают, но только один, имеющий чистое сердце, понимает их. В то время как другие с песнями идут дальше, он останавливается посреди дороги, погруженный в глубокий голос, отвечающий его тоске. Кто не испытывал такого экстаза в молодости? Другой задержался бы на минуту перед этой вспышкой бесконечного, а потом, пожав плечами, пошел бы искать любовь в глазах, украдкой выглядывающих из-за прикрытых окон. Другой, но только не Франциск; он останавливается, слушает и спрашивает, взволнованный: «Но что это такое?». И вселенная отвечает ему: «Бог».


С того момента он с абсолютной уверенностью и готовностью следует за этим голосом, тогда ли, когда тот требует восстановить церковь святого Дамиана, тогда ли, когда в Порциунколе призывает его к проповеди и нищете, тогда ли, когда на Верне требует от Франциска всего его, чтобы дать ему всего Себя в чувствах, в виде стигматов. Любовь, которая расплавляет святого Франциска, делает его настолько внимательным, что он может постичь путь Святого Духа и быть бесконечно благодарным за каждый Его дар, смиренным беспредельным смирением, которое укрепляется той любовью, которая не требует ничего, кроме как раствориться в том, кого любишь. Смирение не отнимает у него ни уверенности в том, что он возлюбленный у Бога, ни божественной радости этой любви, но поселяет в его душе страх потерять все это из-за собственной греховности; и поэтому святой Франциск с неподражаемой наивностью говорит Богу: «Сохрани меня, ибо я украл Твои сокровища».


Этот человек, так сильно любящий Бога, чувствует целомудрие своей любви и защищает ее от людского любопытства, вплоть до того, что он, честнейший и очень простой, прибегает к мелким хитростям, чтобы скрыть благодать. Так, вечером он шумно, чтобы это слышали все, укладыватся спать, но глубокой ночью тихо-тихо, чтобы никто не заметил, уходит; когда он возвращается с молитвы с горящим лицом и далеко витающей душой, он старается говорить спокойно и участвовать вместе со всеми в ежедневных делах; когда непреодолимая божественная любовь настигает его в людном месте, он притворяется сумасшедшим, чтобы никто не заметил его экстаза. Но все равно вокруг него устанавливается молчание, потому что в нем обитает Господь; Сам Бог требует хорошего обращения со Своим возлюбленным творением: когда ассизский епископ позволяет себя шпионить за молящимся святым, Он наказывает его, парализуя на пороге, и даже епископский сан не в силах защитить его.


6. Как молился святой Франциск


Однако любопытство епископа Гвидо - это любопытство и беспокойство всех веков. Мы тоже хотим приподнять завесу над этим молящимся человеком, которого никакие людские дела и отношения не могут оторвать от разговора с Богом. Святой Франциск не написал, да никогда и не смог бы написать трактат о молитве и любви к Богу, потому что это показалась бы ему опошлением его сокровища, и еще потому, что тот, кто любит так, как он, угадывает, а не размышляет, а кто размышляет о любви и анализирует ее, уже преодолел ее, то есть сделал из нее привычку, или долг, или воспоминание. Люди, написавшие трактаты о любви к Богу, обладали другим характером, чем Франциск: они были более рациональными и сложными, и еще они были большими интеллектуалами. В нашем случае только предписания, советы и немногие молитвы, которые оставил святой Франциск, дают представление об его тайне.


Святой Франциск - это святой молитвы «Отче наш». Он предписывал своим неграмотным братьям в миру повторять ее семьдесят пять раз в день; что касается его самого, он никогда не устает повторять ее, он чувствует в ней удивительный вкус, который в поверхностных душах разжижает или сводит к нулю привычка; он размышляет над ней и в ней находит свою защиту; он почти не признает иных молитв. После того, как Иисус сказал эти слова, Франциску кажется неправильным заменять их своими, как ему кажется необходимым и прекрасным заменить волей Учителя свое собственное «я», которое объято гордыней, неустойчиво и эгоистично даже в молитве.


Кроме «Отче наш», Франциск любит и повторяет литургическую молитву, потому что она продиктована Церковью, которая переносит во времени жизнь Христа; он любит литургическую молитву, потому что это коллективная молитва в Духе (даже когда она происходит не в конкретном коллективе) и еще потому, что о совместной молитве благосклонно говорил Иисус.


Он рекомендует тем, кто умеет читать, божественную службу; и даже сам пишет одну о Страстях нашего Господа; но он не чувствует потребности вместе с хором исполнять ее в церкви, как монахи, которые посвящали молитве Opus Dei большее и лучшее время дня. В отношениях с Богом святой Франциск уважает церемониал и даже восхищается им, но он не связывает себя с церемониалом. Он любит молитву, но не связывает ее с каким-то местом, пусть даже церковью; где ни застигает его время исполнять службу Господу - в пещере, в лесу, на дороге, в летний зной, в дождь, в метель, - он читает свои молитвы, подобно самым верным отшельникам, какими были бенедиктинцы; но, в отличие от отшельников, он не осеняет себя крестом и не затыкает уши, как будто услышал лукавого, когда цикада, или соловей, или стая воробьев поет вместе с ним; напротив, он вторит им, потому что хочет истолковать и собрать все голоса вселенной и пропеть с ними гимн божественному.


Личная молитва святого Франциска - это прежде всего слава и благодарность. Как правило, он не плачет и не просит; он поет, как жаворонок, парящий под солнцем, повторяя одну высочайшую ноту: Бог. Бог - это мудрость, Бог - это любовь, Бог - это счастье. Потерянный в бесконечной божественности, Франциск призывает к благодарности всю торжествующую и борющуюся Церковь, от Серафимов до детей в пеленках, от древних пророков до самых бедных современников, и заканчивает, с бурным порывом описывая Страсти Господа, как в XXIII главе Правила, не утвержденного буллой. Потом он опять начинает свою песнь жаворонка со страстной настойчивостью, нарастающим и никогда не напыщенным лиризмом, всегда эхом повторяя одну и ту же ноту: Бог есть добро, великое добро; Бог - благо, огромное благо, высочайшее благо, - как будто он боится, что люди не поверят ему, даже если скажут, что верят. Его вера в божественное благо передается другим, потому что она конкретна, как будто Франциск находит ощутимое подтверждение ей во всей вселенной, как будто Сам Бог явился ему и уверил его, что Он - Высший. Его молитва предполагает, кроме этой метафизической уверенности в том, что Бог - высшее благо, смирение, которое в этой божественной доброте теряется, как капля в океане; смирение и признание отражаются в прославлении и восхищении, и выходят оттуда, преображенными в радость, ибо францисканская радость - это прежде всего забвение себя и своих забот в величии Бога, это радость и удовольствие страдать вместе с Иисусом Христом. Молитвы, продиктованные или записанные святым Франциском, имеют только тон доверчивого и радостного прославления, а те молитвы, что он возносит в одиночестве, плача и стеная, были также самопроверкой перед лицом Бога, разбиванием сердца в покаянии, размышлениями о жизни и особенно о страданиях Иисуса Христа, размышлениями, в которых Франциск доходил до того, что шел с рыданием по улицам и призывал людей оплакивать Страсти Господни. И все-таки все это - только внешнее выражение молитвы святого Франциска; его внутреннее восхождение к созерцанию, его одинокие посты, его ночи в слезах, его часы экстаза остаются тайной между ним и Богом. И именно Бог, а не он, приподнимает перед нами завесу над молитвой Своего святого, совершая чудо стигматов.


7. Стигматы


Гора Верна отмечает собой земную вершину пути Франциска, пути любви, которую он почувствовал однажды звездной ночью в Ассизи, когда был молодым. Это был путь жертв и самозабвения, нищеты, смирения и экзальтации гораздо больше обычного. Но святой, идя к пустынной вершине, чтобы праздновать Троицу в очень дорогой его сердцу церкви святого Михаила, и представить себе не может, какой новый опыт приготовил для него Бог. Он как высшей милости просит только креста; трижды открыв Евангелие, он трижды видит слово «Крест». Птицы, однако, принимают это радостно; они, его маленькие крылатые возлюбленные, говорят, чтобы он был спокоен: крест будет сопровождаться радостью.


Типична молитва Франциска в дни, предшествующие великому дару. Он просит не за себя, а за всех своих духовных братьев, которые есть и будут. Это молитва братского милосердия. Потом, вернувшись к себе, он простирается перед Вечным: «Кто Ты и кто я?». Это молитва смирения. Но из пропасти смирения он взлетает к вершине любви и умоляет: «Господи мой, Иисусе Христе, пошли мне, чтобы при жизни моей испытал я в душе моей и плоти то страдание, что Ты принял в час горчайших Твоих Страстей». И потом страстно: «Чтобы я, сколько возможно это, ощутил в сердце моем ту любовь, превосходящую всякую меру, какая Тебя, Сын Божий, побудила принять такую муку ради нас, грешных». Это молитва истинной любви, которая требует не удовольствия, а объединения; не радостей любимого, а его страданий, это молитва о том, чтобы любить и страдать, как Он во время Страстей. Может быть, ни один человек никогда не осмеливался просить такого у Господа; и Бог не заставил усомниться в Своей щедрости. Святой Франциск получил то, чего он просил; чувственным знаком того, что его молитва была услышана, стало мистическое распятие, которое произошло не в стенах кельи и не в церкви, а на горе, как будто новой Голгофе, среди ароматов пустынного леса, в предрассветной тишине, когда воздух самый чистый, последние звезды самые яркие, и земля, кажется, вновь рождается из лона ночи. И никогда столь великий дар не был принят с таким смирением. Первой заботой святого Франциска было спрятать стигматы, и если их не удалось скрыть от некоторых близких, он преуспел в том, чтобы укрыть от чужих глаз свои израненные руки в широких рукавах своей одежды.


Это был самый великий опыт божественного, который может иметь человек, но Франциск не говорил о нем; эффект этого опыта стал сразу виден в увеличившейся любви к творениям. Не напрасно Франциск просил любить так, как любит Иисус Христос. Песнь брата Солнца, сверхестественная оценка красоты и доброты этой земли, до тех пор считавшейся лишь юдолью слез, - это следствие стигматов. Это значит, что любовь Бога, проникшая с мистическими гвоздями и копьем в кровь святого Франциска, освещает творения новым светом, удаляя от них тень искушения и развращения, укрывавшую их в средневековом сознании. Посредством этой любви святой Франциск несет людям слово свободы и радости, самых истинных свободы и радости, потому что они - от Бога. И это было самое высшее слово, сказанное после Евангелия. И добавим еще одну подробность: это слово, которое подготавливает новую духовность, новое понимание жизни, новое искусство, сказано - не забудьте! - на италийском наречии.


8. Нищета


Святой Франциск научился у нашего Господа секрету любить людей и вещи. Средневековье справедливо считало, что любовь к ближнему и творениям в общем должна быть добродетелью, но может иногда быть и опасной. Святой Франциск порывисто завоевал эту добродетель, бросившись любить все, что внушало ему отвращение: прокаженных, оборванных, раны, отбросы; но сразу же, благодаря этому броску к Абсолютному, его вкусы резко изменились, и отталкивающие создания стали объектами его истинной любви. А потом он преодолел опасность отречения от мира; но здесь нужно остановиться подробнее, потому что самоотречение, как и любовь, есть основание всякой святости. Что нового предлагает францисканское самоотречение?


Вот что: оно исходит не от низкой оценки человеческих вещей, не презирает мир, чтобы было не так трудно отринуть его от себя, не избегает людей со страхом или отвращением, как это происходит в отречении тех аскетов, которые решают проблему спасения, избегая всех созданий, убежденные, что в духовной борьбе побеждает тот, кто обращается в бегство. Отречение святого Франциска иное: он не отрицает красоту жизни, потому что это значило бы не признавать ее Творца; он не отрицает любовь; он отрицает обладание и желание обладания. Душа может остаться, если это необходимо, в миру, но пусть она не возьмет ни крошки; пусть она восхищается и любит, пока хочет, но видя в каждой вещи дело Творца и символ Спасителя, не прося и не оставляя ничего для себя. Что останется от любви, если очистить ее от эгоизма обладания? - Восхищение, или сочувствие, или посвящение, которые, именно будучи свободны от эгоизма, легко исходят от создания, которое источает их. Это смиренное отречение, которое прославляет, а не избегает, которое любит, а не требует, которое соединяет в себе все добродетели, потому что это максимальное самоотречение, и остается при этом в контакте со всеми соблазнами, святой Франциск своей фантазией воплотил в образ, чтобы любить его, как живого человека, и назвал ее «Госпожа Бедность». Этими двумя рыцарскими словами - Госпожа Бедность - он облагородил и окутал красотой искаженных, страдающих, презираемых людей, в которых он видел живой образ Сына Божьего, он возвысил до идеала свободы и счастья это состояние кажущейся зависимости, низости и смирения, которое выбрал Иисус Христос и которое так презираемо миром.


Посредством бедности он породнился, как и его божественный Учитель, с самыми униженными созданиями, не презирая, вместе с тем, богатых и властвующих, отрываясь таким образом от общинного и буржуазного движения своего времени. Тот, кто хочет представить святого Франциска демократом, забывает, что его демократизм не претендует ни на то, чтобы приравнять других к себе, ни поднять себя до уровня других, более удачливых; он хочет раздеться донага и быть смиренным, но не раздеть других или заставить их быть смиренными. Это не демократизм; это - любовь к ближнему, которая отдает всю себя всем, не требуя ничего; это - милосердие, которое можно признать аристократизмом тех, кто очень сильно любит Бога.


Концепция полной бедности, не только индивидуальной, но и коллективной, заметно отличает святого Франциска и от монашества, которое признавало общее имущество; он радостно живет жизнью Того, Кто не знал, где преклонить голову.


Как он с возрастающей страстью любил нищету, от публичной «свадьбы» с нею до предсмертной агонии на голой земле, всем хорошо известно; Данте и Джотто пропели хвалебную песнь этому; восхищение потомков сделали из этого вечно живую легенду; но не следует забывать, что нищета была для столь верного ее поклонника не целью, а средством, это - подражание Христу и выражение того, какой огромной может быть любовь; но это не любовь к бедности самой по себе; поэтому писать, как написал кто-то, что Франциск пересказал своими словами изречение святого Августина: «Будьте бедны и делайте, что хотите», неточно: очень легко быть бедным, но не хотеть и не любить этого состояния. Бедность без любви ничего не сттит ни перед Богом, ни перед людьми.


9. Как святой Франциск любил творения


Святой Франциск любил людей не ради людей и не ради удовольствия чувствовать себя добрым, как некоторые современные филантропы. Он любил их прежде всего из-за любви к Богу. С другой стороны, он не любил их только для того, чтобы сделать приятное Богу, как некоторые древние и современные аскеты. Он любил их как уникальные и удивительные создания Бога, и в этом, как справедливо отмечалось, состояла уникальность взгляда Франциска: религия не воздвигла барьера между ним и землей, а изменила всю землю и все творения и научила его любить их и воспринимать как источник радости. Изучая сложную личность святого Франциска, настолько сложную и богатую, что она говорит что-то новое каждому его биографу, нужно всегда помнить две вещи: он любит жизнь, но сверхъестественным образом, и он распялся вместе с Иисусом Христом, но при этом не презирал жизнь. Кто потеряет из виду первое, создаст себе образ Франциска - сентиментального поэта, как это обычно делают туристы 20 века; кто потеряет из вида второе, получит образ печального и изнуренного человека, как некоторые художники 17 века, или авторы некоторых книг о жалости, написанные в 19 веке.


Как святой Франциск любит Бога в деле и страдании, так же он любит и создания, любовью одновременно универсальной и частной, то есть такой, которая относится ко всем и к каждому, как солнечный свет. С добротой, которая обновляется и приобретает новый вид в каждом новом случае, святой Франциск помогает и подает добрый пример и прокаженному, который страдает и богохульствует, и старушке, которая разуверилась в милостыне, и знатной девушке, сбежавшей из своего дворца, чтобы посвятить себя Богу, и рабочему, который проклинает хозяина, и ребенку, который продает голубей, и крестьянину, который гонит на рынок овец, и рыцарю, у которого он находит приют, и прелату, который притесняет его, и солдату, который может приговорить его к смерти, и торговке, которая рассказывает ему о своих горестях, и мэру, который борется против епископа. Он любит народ своего благословенного Ассизи, как и мусульман за пределами Европы; италийские коммуны, раздираемые столкновениями, и Венгрию и Германию, где бьют палками его братьев, и Францию, Chanson de geste, и, может быть, родину его матери. Любой народ близок ему; но (вот еще одно подтверждение конкретности) только одно место можно назвать его родиной: то, где он посадил семя своего Ордена, где он родился и где хотел умереть. Он признает своими ближними, вплоть до того, что называет их братьями и сестрами, воробьев и пчел, которых он кормит зимой, ягнят, которых он спасает, голубей, для которых он строит гнездо, червяка, которого он уносит с дороги, растение, которое он не хочет рвать, огонь, который он не хочет тушить. И для людей, и для низших творений, для больших и маленьких, - его любовь всегда открыта для всех. Он чувствует, что для его служения необходимо одобрение Церкви, и сразу же идет в Рим и предстает перед первосвященником, простой, как ребенок, и дерзкий, как кондотьер. Он понимает уникальнейшее призвание Клары и не боится поддержать и защитить ее, несмотря на гнев ее семьи и близких родственников. Он видит упадок крестовых походов и, прежде чем проповедовать освобождение Святой Земли, он сам идет туда. Святой Франциск призван работать в реальной жизни с доблестью, достойной гениев действия. Будучи очень волевым человеком, он не упускает ни одной минуты, ни одного события, ни одного человека без того, чтобы наполнить их своей верой, и ни одного случая, чтобы не склонить их к своей цели.


Секрет его силы - когда мы говорим об его проповеди - заключается в том, чтобы быть смиренным, глубоко чувствующим, очень волевым; в том, чтобы проникать на уровень своих слушателей, входить прямо в центр их желаний, чтобы изменить их и обратить к Богу. Благородные господа и дамы объединены рыцарским крещением; их мечты сотканы из славы и любви, и он предстает перед ними с песней славы и любви; воры из Монтескале голодают, и он привлекает их хлебом и вином; сердце священника из Риети принадлежит его винограднику, и Франциск покоряет его обильным разливом вина.


С начинающими он всегда поступает так; но со своими братьями, направляющимися к совершенствованию, он поступает по-другому: он ловит их на слове об идеале, к которому они поклялись стремиться. Бедные дамы из монастыря святого Дамиана предвкушают духовное удовольствие от вдохновенной молитвы? Они не получат ничего, кроме молчаливой лекции о пепле и пения Miserere. Брат Руфино ищет недостойного одиночества? Пусть он идет проповедовать в одном нижнем белье. Брат Массей претендует на то, чтобы быть хорошим оратором? Пусть он служит привратником. Брат принимает деньги? Пусть он соберет их ртом с навоза. Новичок хочет быть ученым? Пусть он поучится молитве у мирян. Однажды установив идеал, нужно идти к нему; должно быть достаточно вспомнить о нем, чтобы вновь соединиться с ним. Любовь Франциска к творениям возрастает до размеров, до которых возвышается его дух. Чем более он отрывается от земли, с тем большей нежностью смотрит на нее. Чем большую чистоту и прозрачность приобретает его сердце, тем меньше он боится любить.


10. Как святой Франциск любил своих братьев


Но даже здесь, в строгости учителя, преобладает нежность отца. Святой Франциск любит своих братьев и устанавливает послушание на основании взаимной любви: материнской - для высших, чем он, сыновней и братской - для зависимых от него. Он хочет, чтобы и его начальники, и подчиненные возвысились в службе таким образом, чтобы иерархия переросла в равенство и управлялась смирением, а послушание начиналось с честной веры, чтобы достичь свободы духа.


Он любит своих сподвижников, понимает их, успокаивает их; он так страдает при первом расставании с первыми двенадцатью, что чудесным образом призывает их к себе; каждая разлука для него и для всех - непроходящая боль, каждое возвращение - праздник. На призыв последнего из своих братьев от отвечает с готовностью и добротой; тем двум братьям, которые преодолели многие мили, чтобы увидеть его, и удалились от усердия ближних, святой Франциск лично дает свое благословение; брату Риччерио, который боится, что Франциск разлюбит его, и в этом видит испытание недостойного раба Господня, Франциск идет навстречу, более нежный, чем отец; брату Льву, ревнивому, как все самые преданные друзья, Франциск позволяет всегда оставаться рядом и быть его секретарем; ему он оставляет свое письменное благословение, а после смерти - свою одежду. Беспокойство о своей растущей духовной семье мучит его в экстазе стигматов и в агонии; оно сопровождает его, согласно легенде, даже в раю, если он действительно, как рассказывают «Цветочки», каждый год в день своей смерти спускается в чистилище, чтобы освободить души людей, принадлежавших к трем его Орденам и просто преданных ему; если, как представлял себе Данте, он приходит из рая, чтобы отнять у демонов души своих братьев, находящихся в агонии.


Этот основатель самого обширного религиозного Ордена в мире никогда не практиковал официальных отношений, а всегда только материнские. Показателен образ, в котором он представлял себя самого: или бедной матерью сыновей великого Бога, или черной курицей, беспокоящейся о защите своих цыплят. Этот способ любви, смиренной даже перед низшими и бедными и заботящейся только о благе другого и никогда о собственной радости, характерен для святого Франциска и привлекает к нему самых разных людей: нежного брата Льва, аристократичного брата Руфина, высокомерного брата Массея, неуместно наивного брата Джинепро, простого брата Иоанна, мистиков брата Эгидия и брата Бернарда, рыцаря духом брата Ангела Танкреди, брата Пачифико, короля стихов с душой трубадура, мечтательного труженика брата Илию. Духовники не увидели в его текстах (может быть, потому, что ее там и не было) сладкой терпимости учителя в отношениях с различнейшими своими учениками. Он хорошо знает вкусы брата Илии, даже делает его главным и держит около себя до самой смерти; он понимает ученость как не более чем обоюдоострый рабочий инструмент, но уважает ученых по призванию и называет святого Антония своим епископом; он не обращает внимания на привилегии, даyные при рождении, но когда один из его братьев, ведя его осла, думает: «И потом, это сын Петра Бернадоне», он торопливо спрыгивает с седла и говорит ему: «Ты прав, брат; не мне, а тебе должно ехать верхом».


Из-за этой конкретной любви святой Франциск создал три Ордена, чтобы удовлетворить необходимость совершенствования мужчин и женщин, поставленных в самые различные условия жизни, и чтобы ответить самым различным призваниям.


И еще: эта сверхъестественная любовь - сила святого Франциска, объяснение всей его жизни, причина вечного обновления францисканской жизни. Этой любовью к Богу и к Его созданиям, основанной на сверхъестественных причинах, он представляет большое очарование для многих людей и многих он привлек к себе своим примером. Люди, со своей стороны, признают в любви святого Франциска воплощение сказанного Иисусом: «Любите друг друга как братья, и по этому в вас узнают Моих учеников». И люди, чувствуя, что они любимы им, тоже любят его.


11. Святой Франциск и проповедь


Чтобы привлечь людей к Богу, святой Франциск, в подражание Иисусу Христу, использует проповедь, а не только пример и милосердие.


С интуитивной силой и чувством конкретности святой Франциск изменяет средневековую проповедь. В то время как приходские священники объясняют рассеянному народу Евангелие в обычной латинизированной форме, в то время как профессиональные проповедники извлекают из homiliaria отцов Церкви схемы своих проповедей, а самые ученые спорят о догмах, святой Франциск приближает Евангелие к жизни, приближает Иисуса Христа к сознанию своих слушателей. Чтобы достичь этой цели, он использует принцип морального наблюдения, прямого, почти личного, которое входит в сознание при диалоге один на один; потом, когда слушателей становится больше и они становятся более образованными (вспомним речи для Папы и кардиналов), он использует притчевую форму своего божественного Учителя. Наконец, он пользуется всем, что может привлечь внимание, будь то разговорный язык в деревне, или жест, или смех, или плач, или гимн, и даже живое представление, как в Греччо.


Содержание его проповеди очень простое; Франциск касается самых простых истин: смерти, Божьего суда, рая, ада, Евангелия. Он не заботится о научных и сильных доказательствах, он не готовится, а когда готовится, теряет нить рассуждения; он импровизирует, как Дух говорит внутри него и как подсказывают ему слушатели. В своей импровизации он неудержим, но это не тот бурный пыл, который слегка задевает сознание. Напротив, его слово проникает в сердца людей, даже тех, которые по той или иной причине не верят, или глухи, или «каверзны»; тех, которые отвергли бы проповедь другого неграмотного мирянина. Так он трогает сердца болонских профессоров и римских кардиналов.


12. Святой Франциск и труд


Неизмеримое смирение и желание подчиниться Богу и практически приносить пользу людям делают святого Франциска самым верным толкователем христианской концепции труда.


В этом ему тоже помогают естественные тенденции. Сын торговца, вышедший из буржуазной коммуны, он унаследовал продуктивные и творческие качества без главного дефекта - эгоизма. Даже его юношеское амбициозное стремление первенствовать и широко одаривать скрывает в своей основе благородное отношение к деньгам, понимаемым как продукт труда, который должен быть в обороте, а не лежать мертвым грузом, деньгам как способа утверждения личности, как инструмента главенствования. Но и тогда главенствование выражалось у него в своей лучшей форме: помогать, приносить пользу, доставлять удовольствие.


После обращения труд становится для святого Франциска формой любви: любви к законодателю-Богу, Который дал нам труд в наказание за грех; любви к Христу-Искупителю, Который дал нам пример труда; любви к людям, которая требует разумной воли в работе с вещами и землей; любви к низшим созданиям, которые через любовь изменяются и служат нам.


Святой Франциск работает сам и заставляет работать других.


Он начинает с профессии каменщика, даже чернорабочего, отстраивая церкви святого Дамиана, святого Петра, святой Марии Ангелов, жертвуя в этом смиренном труде склонностью к уединению, которая сопровождает любое, в том числе и его, обращение.


Он работает с тех пор, как Евангелие, услышанное им в Порциунколе 24 февраля 1208 года, предписывает ему духовную перестройку Церкви посредством апостольского служения; и тогда он становится тружеником слова, и использует слова еще более внимательно, умеренно и сознательно, чем камни при реконструкции церкви святого Дамиана. Его слово, такое богатое смыслом при всей своей простоте, такое убедительное в своей интуитивности, такое содержательное при моральном приложении и такое точное в краткости заключения, - тоже действие, потому что оно действует на других и заставляет действовать их. Проповедуя, Франциск трудится свыше своих сил; он говорит с толпами, с отдельными людьми; путешествует мили и мили пешком, чтобы нести из города в город Слово Божие; он не беспокоится ни о своей усталости, ни о боли, и даже тяжелые физические болезни, или моральные мучения, или страдания от стигматов его не останавливают. Он изнуряет себя в распространении Слова Божьего.


Работа для Франциска - необходимость и долг. Вспомним эти строки из Правила для его братьев: «Те братья, которых Господь одарил ремеслом, пусть работают честно и усердно, чтобы у них не оставалось досуга, враждебного душе, и не угасал дух святой молитвы и покаяния, которому и должно служить все земное». Нельзя было бы выразить так много столь немногими словами; естественные и сверхъестественные причины труда, уважение к индивидуальному призванию, способ трудиться, сочетание активной и созерцательной жизни, сочетание бедности и труда. Эти два последних пункта составляют самый оригинальный аспект мысли святого Франциска в том, что касается труда. Хотя святой Бенедикт формулой ora et labora уже заложил основы жизни, в которой соединяются труд и молитва, но это была жизнь в монастыре. Святой Франциск вынес такую жизнь за пределы монастыря - в мир, где материальные нужды и общественная целесообразность делают ее более поучительной, но и более сложной.


Самое оригинальное в концепции святого Франциска - это теснейшая связь бедности и труда. Святой Франциск, исключив для себя и для своих братьев возможность истинного обладания, пусть даже коллективного, возводит отдачу себя до высшей точки: ничего не получать взамен, смиренно прося милостыню, возможно, предварительно раздав все свое имущество. С другой стороны, такой полный отказ от своих прав и даже от права собственности на плоды собственного труда, которое представляется самым законным и к которому человек сильно привязан, как к части самого себя, освобождает труд от последствий обладания, которое порождает только искушения, беспокойство, тоску, и придает ему радость, превышающую ту, которую несет с собой всякий труд. Труд в бедности после молитвы славы и благодарности - это другой источник, питающий францисканскую радость.


13. Совершенная радость Франциска


Эта радость имеет также двойственный аспект - естественный и данный как благодать. Святой Франциск, поэт и человек действия, имел два источника радости: он умел видеть красоту и наслаждаться ею, умел действовать и забывать. Поэтому маленькие и крупные создания привлекают и радуют его как удивительные проявления жизни, в которой он чувствует доброту Бога; его будит сокол, цикада отвечает ему, жаворонки дают ему благословение, голубки и воробьи веселят его; вся земля живет и зеленеет для него; солнце и звезды, огонь и вода, облака и ветер становятся мотивами для размышлений и гимнов не менее, чем добродетели, которые его братский взор распознает в сердцах людей. Но Франциск не такой человек, чтобы оставаться в размышлении; тот же гений любви, который открывает ему глубокую гармонию жизни, непрестанно толкает его помогать, утешать, давать и особенно говорить о том Боге, Который есть Творец и Отец всех созданий, и желать, чтобы Его знали и любили.


Святой Франциск не знает колебаний между мыслью и действием; он вкладывает всю душу в то, на что вдохновляет его любовь, отдаляя от себя всякий остаток прошлого, как он снял с себя одежду перед отцом, как выбросил посох в Порциунколе. Даже происходящее вокруг его не беспокоит, потому что от мира и от людей он больше ничего не ждет и ничего не хочет. Сделавшись нищим во всем, он бросается в объятия Бога с таким самоотречением, что на следующий день даже служить прокаженным ему уже кажется недостатком веры. Обрубая многочисленные щупальца, которые прикрепляют сердце к прошлому и настоящему, святой Франциск плывет в океане безмятежности.


И все же он страдает и хочет страдать. Он страдает из-за своего очень хрупкого тела, изнуренного покаянием; страдает из-за своего проницательного ума, своей чувствительности, жестоко ранимой непониманием многих среди его братьев и обидами, причиняемыми нищете перед его глазами; в последние два года жизни он страдает телом и духом, получив стигматы. Святой Франциск болен, но он и хочет страдать, потому что боготворит Распятого.


Диалог совершенной радости выражает принцип, основной для христианства: наша жизнь - в Иисусе Христе, жизнь Иисуса Христа - в нас, мы должны любить и прославлять крест, но Франциск личным примером выражает его в новой, конкретной, неподражаемой форме, наложенной на живейшие чувства, представленной в самых суровых обстоятельствах. Например, когда презирают и гонят даже друзья, когда радость соединяется с самой отвратительной нищетой. Победить самого себя в подобном испытании для святого Франциска - величайший дар Божий; но преодолеть самого себя до такой степени, чтобы получать удовольствие от такого физического и морального мучения, и получать удовольствие ради любви Иисуса Распятого, - это такой дар, который дает совершенную радость. Так святой Франциск называет выражением, ныне бессмертным, страдание, испытываемое как радость ради любви Бога. Его диалог с братом Львом не только смог уменьшить в сердце ученика уныние зимней ночи и сократить долгий путь из Перуджи в Порциунколу, но и в течение веков проливать луч света на страдания людей и в скорбях напоминать, что есть единственное средство от боли: любить ради любви Того, Кто посылает любовь.


14. Диалектика его Ордена


Когда святой Франциск вставал на путь следования Евангелию, он не думал, что эта цель, такая простая и такая сложная, произведет революцию в сознании людей. Тот факт, что к нему сбегались толпы, было неожиданно, может быть, предчувствованно в грандиозных юношеских мечтах, но не предусмотренно смирением Франциска обращенного. Увеличение числа братьев требовало написания Правила; но святой Франциск избегал этого; разве не хватало Евангелия? Любой, кто буквально (sine glossa) принимает евангельские заветы, может быть, по его мнению, меньшим братом. Когда он решает составить Правило, он придерживается слов Учителя, постоянно цитируя Евангелие и ища подтверждения у Него, как будто не решаясь установить свое правило. Поэтому мы видим очень небольшое количество предписаний, в которых нет никакого формализма, утверждение внутренней дисциплины, свободу интерпретации и уважение, которое испытывал святой к индивидуальности каждого.


Кроме того, он не предложил, как другие основатели религиозных орденов, своего определения блага; жить согласно Евангелию и проповедовать его больше своим примером, чем словами, - вот и все. Между тем, общины братьев умножались, луч апостольского служения проникал все дальше; сам святой Франциск из-за того динамизма любви, который признавал ничем уже сделанное, всем - то, что нужно сделать, все больше распространял его из Умбрии по всей Италии, в Европу, в Африку через Марокко, в Азию через Палестину. С расширением этого мирового действия возникали новые обязанности, например, учеба; появлялись новые проблемы, например, стабильное совместное проживание. Святой Франциск не хотел решать их открыто. В 1220 году он приказал закрыть учебный дом в Болонье, основанный Пьетро Стачча, но в 1221 году, когда кардинал Уголино объявил, что дом принадлежит Святому Престолу, он разрешил святому Антонио преподавать там теологию. Он запретил послушнику использовать требник, брату Ринальдо - многие книги, но почтительно принимал ученых, которые приходили в Орден, и советовал внимательно и уважительно относиться ко всем писаниям, потому что прямо или косвенно знание происходит от Бога и ведет к Богу. Святой Франциск не испытывал желания читать, потому что распятие, природа и жизнь были его книгами; учебе в библиотеке он предпочитал науку сердца, словам - дела, самодовольству ученых - смирение простых, будучи убежден, что человек знает столько, сколько он делает, и что души завоевываются скорее молитвой и личным примером, чем убеждением. Он не приказывал учиться, потому что не находил в Евангелии такого указания, но и не запрещал этого, потому что признавал необходимость учебы. Если бы он должен был высказаться определенно, он вынужден был бы или выступить против своего идеала самой крайней бедности, или ограничить (исключив его из интеллектуальной области) импульс завоевательной апостольской деятельности, неистовый в нем и порожденный им самим в Ордене. Он прежде всего должен был бы замкнуть Орден в рамках точной нормы жизни, а интуиция подсказывала ему, что Орден, как могучее дерево, породит много новых ветвей, видов деятельности, институтов, различных, но вдохновленных одним идеалом, и каждый развернет первоначальную вдохновляющую идею в особом виде для своей жизни. Поэтому, может быть, францисканский Орден унаследовал все более или менее явные контрасты, которые были в душе его отца; эти контрасты стали причиной борьбы, которая происходила в лоне Ордена и породила другие начинания. Мы находим во францисканском Ордене, как и в святом Франциске, суровый дух дисциплины и тоску по автономии, жажду одиночества и горячее стремление к апостольской деятельности среди людей, желание самоуничижения и необходимость действия.


Осознавал ли святой Франциск эти контрасты? Учитывая его гениальность, его дела, его писания, мы должны ответить «да». Дав свое благословение и брату Льву, и брату Бернарду, он допустил в своем Ордене два противоположных духа. Этим он проявил глубокое понимание реальности, которая есть жизнь и которая живет контрастами; поэтому он оставил в наследство своему Ордену, а еще более - всему своему обширнейшему духовному потомству внутри и за пределами трех Орденов, возможность принимать людей, происходящих из различных мест и различных социальных классов; он давал своим детям возможность принимать другие формы апостольской деятельности; он посеял семя дел, кажущихся очень разными. В действительности вся эта энергия возникла исключительно благодаря гениальному духу родоначальника. Интуиция, которую имел Франциск, рождалась из любви и разрешалась в любви; следовательно, он любил брата Бернарда и брата Илию, он любил человека из толпы и одинокого человека, деятеля и мыслителя; он благословил обоих, и одному, и другому преломил символический хлеб своей тайной вечери, как будто указав этим, что все будущие расхождения францисканства должны быть согласованы в его имени, в его милосердном и теплом отцовстве по образу отцовства Бога, Который дает солнечный свет праведным и неправедным и дает буйволам силу, а птицам песню.


Писания святого Франциска, кроме смешения божественной и братской любви, обнаруживают два одинаково живых настойчивых требования, которые при внимательном рассмотрении не допустили бы разногласий между его последователями, не понимавшими, что они пренебрегают одним или другим из них. Эти два требования - бедность и послушание. Одно не главнее другого, они равноценны. Контраст различных тенденций, опирающихся на проблему нищеты, обостряется в тех последователях, которые унаследовали одну или другую из добродетелей святого, а не его объединяющую силу, ту силу, благодаря которой он совмещал божественное и человеческое и которая делала его универсальным: любовь, я имею в виду любовь Бога, любовь к нашему Спасителю и к людям, которых Он спас, к Тому, Кто наш первый брат, и к другим братьям, меньшим Его. Эта необходимость любить перешла от Франциска к его сыновьям, и поэтому францисканская семья, хотя она разделена и испытывает вечные контрасты, находит всегда, в каждом веке, основное единство благодаря любви Бога и творений, как и святой Франциск. Этот девиз изменений и разделения, которое мы можем найти в каждом веке, порожден в самом лоне францисканства и был показателем не слабости, как считают поверхностные наблюдатели, а показателем жизни; подобно внутреннему изменению тканей - клеткам, которые растут, клеткам, которые делятся, клеткам, которые умирают. Что-то умирает, что-то меняется, но это кажущаяся смерть и временное изменение; клетки, обновившись, вновь складываются в организм, частями которого являются, в котором рождаются и ради которого живут. Из этого единства любви к Богу и к Его творениям развивается в веках сила францисканства в набожности, мысли, действии.


15. Заключение


Религиозное движение, которое святой Франциск породил и потом упорядочил в трех Орденах, отвечает двум потребностям его времени: необходимости реформы проповеди Евангелия и христианской переоценки деятельности. Он собирает все истинное, что могли включать в себя ереси, но без их ошибок и пороков, объединяя возврат к нищете и простоте первых веков христианства с глубоким подчинением Риму. Как святой Франциск вновь переживает в своем духе различные формы благочестия, так и его дело объединяет характеристики предшествующих религиозных орденов и добавляет к ним одну новую - секрет всей современной религиозности: освящение деятельности, необходимое для современной жизни, которая сама есть деятельность. Восточное монашество, возникшее во время распада римского и прорыва варварского мира, развило проповедничество молитвы и искупления; оно разрушило языческий культ природы, чтобы перестроить его по-христиански. Восточное монашество, возникнув во время неистовства варваров, поставило латинскую мудрость на службу вере и обратило, упорядочило, просветило новые народы, добавив к проповеди молитвы и искупления распространение труда, который нужно было выполнить и мудро распределить между людьми, местностями, настоящим и будущим. Бенедиктинский труд - как будто вступление во владение всеми ценностями жизни: он вновь благословляет поля, книги, искусство, человеческое достоинство; перестраивает отшельничество, постепенно приходящее в упадок и берет себе некоторые его черты. Францисканство, возникшее вместе с коммунами и новым экономическим и политическим построением общества, понимает требование апостольской деятельности буквально, как подразумевал ее Иисус Христос: молитва и труд, бедность и проповедь, ставя себе на службу идеалы конницы, которая переживает свой закат, и отвагу зарождающегося народа. Вместо того, чтобы изолироваться или отстраниться от общества, оно спускается в города, к людям, которые уже слишком много работают, которых нужно уже ободрять не к действию, а скорее к размышлению и молитве. Оно проповедует Евангелие на улицах и площадях в формах, которые нравятся современникам; оно поет, как менестрели, рассказывает, как труверы, борется за веру, как паладины, хочет не только освобождения, но и обращения Палестины, выгодно отличаясь этим от крестоносцев; оно учит буржуа и мелкий люд, что каждый может быть монахом, даже живя в миру, потому что келья - это сердце, устав - ежедневные обязанности, братья и сестры - все встречающиеся создания, власяница покаяния - труд. В то же время оно сохраняет весь религиозный опыт прошлого: отшельнические дух самоотречения и любовь к одиночеству, любовь к литургической молитве, страстное желание созерцания, привычку к труду и молитву, характерные для бенедиктинцев. Все это наследство многообразной религиозности францисканство в проповеди словом и делом отождествляет с новым чувством любви и радости, которое, постепенно пройдя сквозь все общественные слои, придаст жизни более спокойную тональность, а искусству - то более свободное, конкретное и человечное вдохновение, которое предвосхищает Возрождение. То, что начинается со святого Франциска и его учеников - это Возрождение, правда, не то, которое мы обычно подразумеваем под этим словом, но еще более высокое; это не возрождение человечества по концепции классического мира, но возрождение человека и всей земли к новому порядку, к новой жизни, преобразованной Иисусом Христом, «в Котором все небесные и земные вещи примирены со всемогущим Богом». Святой Франциск хотел дать миру почувствовать то, что мир часто забывает, или, лучше сказать, не понимает: необычайное счастье Евангелия.