I. Святой Франциск и его время Глава II
| Вид материала | Реферат |
- Г. К. Честертон святой франциск ассизский, 1309.11kb.
- Чем святой князь Александр Невский прославил Русь?, 91.48kb.
- А также лучший план Бога для тебя. Бенни Хинн говорит, 1563.89kb.
- Историческая справка о некоторых достопримечательностях Красноуфимска Свято-Троицкий, 241.76kb.
- Предисловие переводчика 4 Глава Соображая духовное с духовным 6 Глава Церковь в кризисе, 5180.11kb.
- Легенды долины луары 3 дня / 2 ночи День первый, 60.27kb.
- План Введение 2 Глава Общая характеристика предприятия, его миссия и цели 4 Глава Анализ, 445.41kb.
- Проект положение о городском конкурсе «Юный Глава и его команда», 127kb.
- Из истории переписей населения, 32.45kb.
- Узоры Древа Жизни Глава Десять Сфир в четырех мирах Глава 10. Пути на Древе Глава 11., 3700.54kb.
Если есть причины сомневаться в искренности семнадцатого века, то они порождены отсутствием религиозности, которое обнаруживается в восемнадцатом веке. Движение умов, неопровержимо проявляющееся в семнадцатом веке, было, возможно, скорее репрессивным, чем динамичным, скорее расширительным, чем глубоким, скорее чувственным, чем волевым и мыслительным, если в восемнадцатом веке натурализм и рационализм Возрождения смогли вновь появиться и, не будучи задержанными верованиями и традиционными обычаями, перейти от философов к правителям, от интеллектуалов - к мелкой буржуазии, стать общим знаменателем мысли и жизни, так что протестантство, официально изгнанное из латинских стран, в действительности проникает туда, в различных, но всегда антикатолических формах - юрисдикционализма в политике, просветительства в философии, янсенизма в религии, масонства в жизни. Восемнадцатый век был наполовину рассудочным, наполовину эпикурейским; так что, когда он не мог ослабить христианскую мораль «светом» свободной мысли, он делал это распущенностью нравов. Известно, в каком плачевном состоянии находилась семья из-за чичисбеев, школа из-за посредственности педагогов и методики, религиозная жизнь из-за насильственных призваний и недисциплинированности клира, дворянство из-за изнеженной и разлагающей роскоши, народ из-за невежества и падения нравов. Но такие общественные условия формировало в основном «восстание мысли», из которого исходило все благо, но и все зло реформ и революций. Этот век, который разрабатывает в политических отношениях концепцию государства, предсказанную ранее Макиавелли, и питает армиями, войной, указами, а также литературой страсть к национализму, несет одно новшество: политическое преследование католическими правителями религиозных Орденов, которое начинается в обманчивой форме юрисдикционализма и заканчивается, открыто и насильственно, в виде Французской революции.
Юрисдикционализм и францисканство
Юрисдикционализм, с которым связано имя Иосифа II, под маской защиты религии и почти предписания ее отдельным государствам еще более, чем открытая ересь, силой государственной власти и общественного мнения влияет на формирование светского сознания. Правители-реформаторы присваивают права Церкви, назначают епископов, дают епархии и бенефиции светским правителям, часто очень молодым, не подчиняющимся воле понтификов, заинтересованным в собственной выгоде и славе, заботящимся гораздо более о материальных интересах своей страны, чем о благе Церкви. Правители вмешиваются в конклавы, угнетают папство, пытаются сами управлять душами. Юрисдикционалисты по-своему уважают белое духовенство как орган, необходимый для функционирования Церкви, но удостаивают своего отвращения религиозные Ордена, потому что они завидуют имуществу последних, которое хотели бы присвоить государству или государственным благотворительным органам, и еще более потому, что ненавидят их деятельность по защите Папского Престола, ибо христиане могут быть разрозненными и недисциплинированными в своей внутренней жизни, но оказываются единодушными и собранными в защите учений и прав Церкви от вмешательства правительств. Религиозные Ордена во всех странах представляют воинство, сохраняющее верность Римской курии. Так что «борьба с папством (как уже говорилось) отождествляется с борьбой с братьями, и это в основном политическая борьба, основанная на утверждении национального характера отдельных Церквей».
Против этого огромного противника юрисдикционалисты используют тактику, которую можно назвать дьявольской. Будучи не в состоянии сразу подавить религиозные ордена, они пытаются разобщить их, оторвав от Рима, от народа, от собственного Правила и погасив их призвания. Они стараются ослабить послушание Генералам, находящимся в Риме, изолируя общины, ставя их в зависимость от епископов и заключая в епархиях и приходах. В том, что касается францисканцев, так ведет себя Петр Леопольд в Тоскане при поддержке Сципиона де Риччи. Французские короли хозяйничают в монастырях; они запрещают французским членам капитула принимать участие в генеральном капитуле Ордена; они приказывают реколлеттам сменить сабо на кожаные сандалии; они переносят и основывают общины; они требуют, чтобы в пограничных монастырях (например, в Савойе) всегда избирались французские управители. Из-за этого же националистического духа, который нацелен на автономию отдельных национальных Церквей и закабалению религиозных Орденов, Виктор Амадей II Савойский запрещает иностранцам занимать управляющие должности в своих государствах без его личного разрешения, зарегистрированного Сенатом Шамбери; Людовик XV в 1771 году основывает арбитражную Комиссию монашества, состоящую из мирян и служителей Церкви, в основном янсенистов, чтобы реформировать, непонятно какой силой, религиозные ордена, и из этого следует угнетение целых орденов во Франции, закрытие многих монастырей, появление закона, тяжкого для выживших. Вмешательство Испании во францисканский Орден в первой половине века таково, что генералы, почти все испанцы по национальности, заседают в Мадриде, а чтобы собрать генеральный капитул францисканцев в Риме, Иннокентий XIII должен просить разрешения Его Католического Величества. С Иосифа II, «правителя-пономаря», начинается настоящее преследование религии с секуляризацией монастырей в Нидерландах.
Не менее губительна деятельность янсенистов и юрисдикционалистов по отрыву братьев от народа, который их любил. Эти попытки особенно остро проявляются против нищенствующих орденов, как самых популярных и воинственных, как самых влиятельных среди мелкого городского люда и крестьян.
Если правительства нападают на ученые и состоятельные аббатства и конгрегации, то янсенисты не терпят ни иезуитов, ни доминиканцев, ни францисканцев, обвиняя их во вседозволенности; они предлагают свести все религиозные ордена к одному, пусть более богатому, но закрытому, изолированному, исключенному из жизни. Синод в Пистойе в своей пятой докладной записке постановляет: «Не должно быть более одного ордена. За заслуги и основательность плана рекомендуется выбрать Правило святого Бенедикта».
Попытка вызвать внутренний распад осуществляется ограничением числа и возраста послушников (Синод Пистойи предлагает не принимать людей моложе сорока лет) и пропагандой среди братьев новой рационалистической религиозности, которая старается казаться реформой, а является мятежом, которым отличались янсенисты.
Еще более болезненны ограничения и предписания со стороны Церкви. В Нидерландах, где высший клир был янсенистским, а университет в Лованьё, по свидетельству Фенелона, был кузницей самых ученых и пылких, но более или менее затронутых ересью деятелей Церкви, показательны преследования, начатые янсенистским епископом Гаем де Сев по отношению к колледжу святого Бонавентуры английских францисканцев в Дуэ. Они в 1716 году отправили Папскому Престолу послание, чтобы засвидетельствовать свою верность, к которому прилагались «Theses doctrinales de virtutibus theologicis ad mentem doctoris Subtilis» молодого брата Бернардино Клифтона; эти тезисы были посвящены трем теологическим добродетелям, но особенно защищали буллу «Unigenitus» (которая осуждала янсенизм) как Norma fidei. Еретики же призвали отца Клифтона на Королевскую комиссию; им удалось сначала отнять у него право исповеди и проповеди, потом выслать его из страны на шесть лет. Гонения продолжались. Один за другим братья из Дуэ были отстранены от своего служения. Гай де Сев, епископ, наиболее враждебно относящийся к ним, дошел до отказа рукополагать францисканских студентов святого Бонавентуры; не удовлетворенный этим, он послал письма близким епископам, чтобы они сделали то же самое, потому что они могли рукополагать благодаря древней привилегии, данной Провинции. Францисканцы обратились к кардиналу Гвалтьери, защитнику Англии; но, возможно, из-за того, что французские епископы были политически сильны, и можно было разворошить осиное гнездо, те ничего не смогли сделать до смерти Гая де Сев в 1724 году.
Религиозное равнодушие под именем веротерпимости, критический дух под именем рвения и, наконец, масонское умонастроение, проповедующее ненависть к прошлому и отрицание Откровения и религии, распространяются через модные книги, которые исходят из Франции и Англии и через ложи, которые открываются повсюду, приобретая сторонников среди интеллектуалов, и проникают в монастыри, развращая наименее сильные умы. Например, из «Благочестивых школ Польши» выходит такая книга, как «Религия честных людей» (название, значимое для нового светского сознания), которая отрицает всякую власть Церкви и законодательные полномочия Папского Престола. Из-за всех этих внутренних и внешних атак францисканцы теряют в количестве и, в некотором роде, в качестве. Только Французская революция, породив мучеников, вновь разбудит горение.
Янсенизм и францисканство
Холодный янсенизм, который некоторые историки, неспособные понять Евангелие и принять учение Церкви, защищают как изысканное выражение христианства, нападает на самые чувствительные точки францисканской набожности. Петр Тамбурини, глава янсенистской группы в Павии, борется против догмы Непорочного Зачатия; Сципион де Риччи, епископ Пистойи, и Иоанн Морозини, бенедиктинский епископ Вероны, оспаривают посвящение Святейшему Сердцу; Джамбатиста Гваданьини, протоиерей Чивидале, и Иоанн Мария Пухати, из ордена сомасков перешедший к бенедиктинцам, пишут сочинения против Via Crucis, посвящая свои страницы монсеньору Сципиону де Риччи. Благочестивое упражнение Via Crucis, еще не полностью установившееся в 15, 16 и 17 веках, так что число стояний варьировалось от семи до 37, приняло в семнадцатом веке, благодаря францисканскому влиянию, определенную, современную форму, заменившую все другие и подтвержденную папским посланием Иннокентия XI в 1686 году, согласующим индульгенции с благочестивым упражнением Via Crucis, «согласно обычаю меньших братьев-гвардианов Святых Мест». Янсенисты не принимали детали Страстей Господа нашего, которых не было в Евангелии, и поэтому хотели исключить встречу с Богородицей, встречу с Вероникой, три падения, которые для них значили слабость, несовместимую со святостью и силой Спасителя. Пухати публикует в 1782 году в Пистойе «Pio Esercizio della Via Crucis», в котором соблюдает число четырнадцати стояний, однако изменяет содержание шести традиционных, но не следующих из Евангелия; он заменяет встречу с Марией призывом к Скорбящей Богородице; три падения - тремя размышлениями о боли Иисуса, Который несет крест; эпизод с Вероникой - размышлением о необходимости строить в себе Христа; положение мертвого Иисуса в руки Марии - еще одной молитвой сильной Женщине, которая переживает у основания креста мученическую смерть Сына; кроме того, он постепенно развивает ошибочные теологические принципы и спорные моменты; он рекомендует читать «Отче наш» и «Славься» на народной латыни и осуждает строки «Stabat Mater», «против которых то, что янсенисты испытывали к ним особую антипатию». В предисловии Пухати, обращаясь к монсеньору Сципиону де Риччи, поясняет, что написал «эту маленькую книжку, чтобы почтить добродетель сиятельного человека, который бывал обижен… тем, что именно в подобных книжках хотят достичь набожности Евангелия». И заключает: «Пусть Ваше Сиятельнейшее и Глубокоуважаемое Высочество вспомнит обо всех этих вещах, которые в самом деле нужны для искоренения абсурдного и фантастического посвящения Сердцу (sic!), с благосклонностью примет эту ничтожную книжку, чтобы заменить ей другие, которые вращаются в Вашей епархии». И Риччи пишет приходским священникам, горячо рекомендуя Via Crucis Пухати, «которая предлагает не благочестивые поверья, а истинные и надежные максимы о Страстях и смерти Иисуса Христа», и хочет, чтобы «эта книга использовалась в церквах и часовнях города и епархии», вверенных ему.
Хотя эта атака косвенная и отличается от нападок в Дуэ, она очень тяжела для францисканцев, потому что исходит от пастыря душ. Францисканцы, атакуемые, отвечают. И это делает с колкой живостью Фламиний Ганнибальд из Латеры в книге «La pratica del pio esercizio della Via Crucis… vendicata dalle obbiezioni di M. Pujati»; защиту продолжает, с большой эрудицией и глубиной, Серафим Джильоли делла Мирандола в работе малоизвестной, но превосходящей все труды подобного рода: «La Via Crucis compromata e giustificata contro le calunnie dei critici intemeranti»; с ясностью и изяществом, достойными его культуры, Ириней Аффо публикует «Apologia del pio esercizio della Via Crucis opposta alle censure del p.D.G.M. Pujati». Ответ Аффо, предписанный высшей властью, возможно, самим Папой, высоко оцененный самыми значительными литературными деятелями того времени, такими, как Тирабоски и Беттинелли, защищает не только францисканский Via Сrucis, но и культ Святейшего Сердца, которому строит препятствия Сципион де Риччи. И, по правде, в «битве с носителями сабо», как Пухати называет полемику по поводу Via Сrucis, обсуждается не только францисканская привилегия, но и учение об искуплении, Римская курия, власть понтифика.
В Тоскане были значительные противники янсенизма из капуцинов, среди них можно назвать, с начала семнадцатого века, отца Франциска Марию Казини д’Ареццо, кардинала Santa Prisca, который своими «Prediche dette nel Palazzo Apostolico», прочитанными в присутствии Климента XI и опубликованными в 1713 году, внес большой вклад в осуждение янсенизма, высказанного самим Папой в булле «Unigenitus». Позже Тоскана, ставшая по вине Сципиона де Риччи центром янсенизма в Италии, дала сильного полемиста отца Луиса Бискарди. Я остановился на эпизоде с Пухати потому, что он ярко представляет противодействие рационалистического восемнадцатого века, века просвещения, если и не Ордену, который благодаря бедности и милосердию еще мог иметь поклонников, то самой францисканской духовности.
Бенедикт XIV и Климент XIV
Эта духовность имела своего защитника в лице самого выдающегося Папы того века и жертву в лице самого слабого. Я сказал «защитника», но можно было бы сказать «представителя», потому что Бенедикт XIV не только прославил Скота, поддержал культ Непорочного Зачатия и заслужил титул Папы Via Crucis за свое послание от 30 августа 1741 года, которое признает за приходскими священниками право устраивать стояния в собственных приходах, если там есть какой-нибудь францисканец, способный делать это; он не только постановил, что апостольский проповедник всегда должен избираться из числа капуцинов, как будто для того, чтобы дать Бедности право стоять выше всех церковных иерархий; он не только был другом францисканцев Лоренцо Ганганелли и Иоанна Баттиста Бьелла, генерала конвентуалов и более, чем другом, - кающимся святого Леонарда из Порто Маурицио, в руки которого он «вложил свою душу» и которому исповедовался во время Юбилея 1750 года; прежде всего, он был францисканцем в гармоничном понимании жизни, в изучении людей, чтобы вести их не угнетая, в понимании функции наук и искусств, в дальновидном взгляде на современный дух, который он пытался вернуть в католичество, взяв из него самое лучшее, в простоте, с которой он отступал на политическом поле, чтобы спасти власть Церкви над душами, в «высшей степени мягким» обращением со «сбившимися с пути сынами», чтобы вызвать у них любовь к Церкви, в «сладком блаженстве духа, которое сопровождало его до последней минуты». Век любил его, но не последовал за ним, потому что был искажен склонностью к мятежу, которая должна была дойти до отрицания любого порядка; и когда он, подойдя к концу, в ситуации, которая ухудшалась в течение одиннадцати лет, оказался перед более францисканским и менее гениальным, чем Бенедикт XIV, Папой, он заставил его умереть от скорби.
Сын врача церкви святого Архангела в Романье, благочестивый конвентуал, высокообразованный и остроумный, любимый советник Бенедикта XIV, который назначил его консультантом Святой палаты, и Климента XIII, который избрал его кардиналом, Иоанн Винсент Антоний Ганганелли, в монашестве фра Лоренцо, сохранил в величии пурпурного одеяния простоту бедного брата, поразившую Иосифа II. Для возвышения своей души он искал общества суровейшего Павла Креста; отдыхая от своих исследований, он любил прогулки верхом, игры с переодеваниями, одинокие прогулки на Пинчио, в саду капуцинов, или на Челио, в монастыре святых Иоанна и Павла. Его письма брата и кардинала обнаруживают его искренность, остроумие, отсутствие лести, ясные и четкие идеи, например, когда в книжной лавке Рима он разозлил, а потом убедил двух образованных аббатов, доказав им, что книга «Carita’ cristiana» Людовика Антония Муратори, которую он называет (и это определение побеждает время) «non meno celebre che accorto», есть «opus vere judaicum».
18 марта 1769 года Конклав после трех месяцев дискуссии, раздираемый политическими интригами, избрал кардинала Ганганелли Папой, и он принял имя Климента XIV. В первой энциклике он признавался, что испытывает смятение из-за долга, к которому призывал его Господь: «Нам кажется, что вышли в открытое море, покинув покой мирной жизни, как надежный порт, когда совсем не ждали этого». Это не этикетные фразы; нужно отметить, что он не прошел даже через епископский сан. Эти лисы-послы, которые окружали его, наметанным глазом взвесили его способность к сопротивлению; и один, возможно, самый преданный ему, так определил его своему правителю: «Робость лежит в основании его характера...; в его правлении будет гораздо больше мягкости, чем настойчивости». Что-то идиллическое, свойственное францисканству, присутствует в этом конвентуале, которому была бы полезной сила брата Илии, чтобы удерживать главные ключи в такое трудное время, перед таким опасным фактом, как преследование, внезапно развернутое правительствами против иезуитов. Напротив, фра Лоренцо остался простым среди политической паутины, робким в глубине души, любезным, веселым даже в трудности понтификата, и он хотел, чтобы близкие по-прежнему называли его «фра Лоренцо»; он принес на этот командный пункт, стоящий выше всякого другого, необходимость симпатии и сочувствия, которое разрушает управляющего человека. Послы заметили это, и самый верный - которому добрый Климент говорил: «Вы мой друг, мое утешение, моя опора», - кардинал Берни, вопреки дипломатии любивший его, признавался герцогу Шуазоль: «Мы не сможем победить Папу ничем, кроме незаметного управления им. Его мягкий и миролюбивый характер заставляет его давать обещания, всех последствий которых он в данный момент не чувствует, и я предвижу, что нужно шаг за шагом вести его, щедро раздавая ласки и искусно используя угрозы».
Запутавшись в сетях этих и других козней, Климент XIV подписал папскую грамоту «Dominus ac Redemptor», распускающую Общество Иисуса, не осуждая его, не обвиняя его; Папа думал, что этим он установит мир между Святым Престолом и крупными державами. Этот Папа, о котором много спорили, был почтительным другом святого Павла Креста и святого Альфонса Лигуори, который чудесным образом помог ему, когда тот умирал. Его фигуру можно лучше понять, если мы под папскими одеяниями Климента XIV поищем фра Лоренцо. Он принес на трон по-францискански бедную и полную трудов жизнь, вплоть до того, что сам писал не только все письма и официальные послания, но и все ответы апостольским нунциям. «Эти послания передают дух, который сообщает им особую красоту, сладкую тоску и твердую веру в Господа, что является их особенностью». Францисканской особенностью. Она очень ярко выражается в его первой энциклике, там, где он рекомендует епископам учение Распятого в противоположность излишней жадности мирской науки, и подражание Христу, прежде всего в милосердии и в мягкости: «Знайте, что ваша сила никогда не будет проявлена столь явно, как тогда, когда вы несете знаки смирения и любви, и предпочитаете их знакам вашего достоинства… Не ищите других богатств, кроме здоровья души, не ищите иной истинной и прочной славы, кроме распространения божественной службы и приложения всех ваших забот к тому, чтобы быть добродетельными всегда». Францисканская стойкость выражается в таком увещевании: «Условия ваших трудов и смысл епископской жизни таковы, что вы никогда не должны достигнуть ни отдыха, ни конца ваших трудов. Их пределы не могут быть описаны, ибо это труды тех, чье огромное милосердие должно быть безграничным. (Здесь принцип деятельности согласно францисканской духовности находит свое выражение и предписывает истинную причину деятельности: милосердие). Но ожидание бесконечного вознаграждения, которое уготовано вам, без труда смягчит и облегчит все ваши страдания». Так что слова: «Столь велико благо, которое я жду, что любая боль сладка мне», - заключают энциклику, достойную сына святого Франциска. Было логично, что францисканская, то есть открыто евангельская душа, приняла на себя и выстрадала трагедию папства в век энциклопедизма и государственных злоупотреблений.
Францисканская историография и энциклопедисты
Этот век, который был назван антиисторическим, продолжил и превзошел предыдущий в области францисканской истории. Отец Иосиф Мария Фонсека Эворский, образованный португалец, теолог и дипломат, генеральный уполномоченный курии в Ордене и полномочный представитель своего короля при Святом Престоле, позже епископ Опорты, обогатил библиотеку Арацели многочисленными и драгоценнейшими томами и добавил второе издание «Анналов» Ваддинга, сумев за пять лет (1731-1736) довести ее до завершения. Томов в этом римском издании было не восемь, как в первом, лионском, а шестнадцать, потому что отец Фонсека, с одной стороны, опустив посвящения, обращение к читателям и предисловие Ваддинга, с другой стороны, каждый год публиковал «Supplementi» отца Антония Мелиссано; он вставил также дополнения («Aggiunte»), обнаруженные позже самим Ваддингом, а также свои и своих сотрудников, внес некоторые неизданные буллы понтификов и другие документы. Ему принадлежит прекрасная идея поместить в начале первого тома житие Ваддинга, написанное Франциском Гарольдом, как будто бюст основателя в вестибюле музея. Отец Фонсека не ограничился перепечаткой уже известного; он хотел, чтобы «Анналы» были продолжены с того места, на котором закончил их Ваддинг. Поэтому за семнадцатым томом-указателем, который отмечает границу между трудом великого ирландца и работой его последователей, публикация продолжилась восемнадцатым томом, изданным в 1740 году, который включает в себя 1541-1553 годы. Немного спустя конвентуал Гиацинт Сбаралья опубликовал «Bullarium francescanum» от Гонория II до Бонифация VIII, дополнил историю текстов Ордена, написанную Ваддингом, грандиозным «Supple-mentum et castigatio ad Scriptores trium Ordinum S. Francisci» и продолжил ее новой серией «Scriptorum trium Ordinum Sancti Francisci» с 1650 по 1750 год, до сих пор не изданными. Фламиний Аннибальди из Латеры, плодовитый, остроумный, ученый и в высшей степени трудолюбивый писатель, столь же любимый, сколь ненавидимый, опубликовал в свою очередь «Дополнение» к Собранию булл Сбаральи и хотел продолжить его, но это ему не удалось. В 1747 году у капуцинов появился свой Ваддинг в лице отца Бернардо из Болоньи, образованного последователя Скота, который написал «Biblioteca Scriptorum O. Min. S. Francisci Cap.», переделав и дополнив «Biblioteca Scriptorum» другого капуцина, отца Дионисия Генуэзского, которая была издана два раза в период с 1680 по 1691 год. Они развивают свою историографию в «Cronografica descriptio provinciarum et conventuum F. F. M. M. Cap.», опубликованной по приказу отца Иоанна Монкальери в Милане в 1712 году и в семи томах ин-фолио «Bullarium», опубликованных отцом Михаилом из Туджо; эта публикация была завершена в Риме в 1752 году. Вклад в историю Ордена внесли также «Germania francescana» Грейдерера, «Etruria francescana» Никколо Папини, издания древних текстов Аццогвиди, многочисленных и документально подтвержденных исследований Иринея Аффо, который написал, среди прочего, житие брата Илии, житие Иоанна Пармского и любопытную диссертацию «Cantici volgari di san Francesco d’Assisi», чтобы показать, что «святой Франциск не был наделен поэтическим духом, и гимны, которые считаются принадлежащими ему, написаны не им». Эта диссертация, почти верная во второй (но не в первой) части, чрезвычайно возмутит всех поэтов-романтиков. Распространению францисканской идеи послужили «Giardino serafico historico» Петра Антония из Венеции, «Historia chronologica dei tre Ordini» Анжелико из Виченцы, «Apologia per l’Ordine dei Frati Minori» Франциска Рамиро Маржича. Но первое современное научно-критическое исследование жизни святого Франциска исходит от иезуитов, во втором томе «Acta Sanctorum», вышедшем в Антверпене в 1768 году. Ученый булландист, отец Константин Суйскен, в пятисотстраничном труде, который Фалочи Пулиньяни справедливо называет «грандиозной францисканской энциклопедией», рассматривает проблему биографических источников о Беднячке. И он разделяет свою работу на три части: «Commentarius praevius», в которой помещает свои исследования и выводы по поводу первых биографий и самых противоречивых моментов жизни святого Франциска; потом - публикация трех Легенд - хорошо известной легенды святого Бонавентуры и двух драгоценных, к тому времени не публиковавшихся, «Первой Легенды» Челанского и «Легенды трех спутников», снабженных в качестве примечаний буллами; наконец, третья часть - Приложение ad gloriam postumam, которое является одновременно живым портретом святого, выведенным из документов, традиций, воспоминаний, и новым трактатом по поводу трех исторических проблем: отношений между святым Франциском и святым Домиником, подлинности отпущения грехов Порциунколы; легенды о нетленности тела святого Франциска в замурованной могиле.