Geum.ru

I. Святой Франциск и его время Глава II

Вид материалаРеферат
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   22


Через год после смерти Озанама А. фон Хасе опубликовал свою историю святого Франциска, на которую сразу написал рецензию Эрнест Ренан, частично углубивший, частично исказивший фигуру святого Франциска. Он углубил ее волшебством стиля, признавая ее «полную оригинальность», раскинувшуюся на фоне Умбрии, «итальянской Галилеи, одновременно плодородной и дикой, смеющейся и суровой»; он углубил ее во внешнем исследовании «Песни брата Солнца», «самого прекрасного отрывка религиозной поэзии после Евангелий, самое полное выражение современного религиозного чувства»; он углубил ее также в анализе святости святого Франциска, признавая истинным тезис книги «De Conformitate» Варфоломея Пизанского, который утверждал, что святой Франциск в самом деле был alter Christus; но он исказил ее, решительно отрицая стигматы и приписывая их не больше не меньше как мистификации брата Илии, который нанес раны уже на труп святого; он исказил ее, презрительно отзываясь об Ордене и прославляя его только за то, что было случайно и заслуживало осуждения: зародыши ереси, предпосылки реформации. Так Ренан, развивая Мишле, по следам фон Хасе предлагал святого Франциска протестантам, которые в шестнадцатом веке покрыли его грязью; этим предложением воспользуется сорок лет спустя Поль Сабатье, лучший наследник Ренана на францисканском поприще.


От отца Фредиани к Н.Томмазео


Между тем исследования Озанама и в Италии находили своих почитателей, и самых горячих - в маленьком кружке францисканской культуры, который сформировался в Прато вокруг одного меньшего брата и одного терциария, которые оба были влюблены в традиции своей духовной семьи: отца Франциска Фредиани и Цезаря Гуасти. Литературная деятельность Фредиани относится к той школе пуристов, которая от Чезари к Пуоти, от Джордани к Форначари пересекает девятнадцатый век, идя параллельно с романтической школой, но являясь ее противницей, хотя обе они одушевлены одинаковой страстью ко всему итальянскому. Отец Антоний Фарио из Риньяно, ровесник и друг Фредиани, одобрил его программу для Colonia Arcadica Serafica, основанной в монастыре Арацели, перед которой стояла цель «сохранения и распространения доброй итальянской поэзии, ныне оскверненной романтизмом и другими странностями». Из своего монастыря святого Доминика в Прато отец Фредиани почувствовал обновление исторических исследований и заботу о древних текстах, которые принес новый век. Может быть, «Biblioteca dei classici italiani», которая из года в год издавалась в Милане, и конечно, «Biblioteca classica sacra dal secolo XIV al XIX», начатая и ведомая Октавием Джильи, подсказали ему идею «Biblioteca classica sanfrancesvana», в которую должны были бы входить все труды «доброго века нашего языка», написанные францисканцами или касающиеся францисканцев, как оригинальные, так и переводные. Отец Фредиани излагает их программу своему другу Антонию из Риньяно: «Можно было бы начать с древнего и прекрасного жития святого создателя, написанного по-латински святым Бонавентурой, рукопись которого хранится во Флорентийской Лауренциане; продолжить можно было бы «Цветочками», трудами Панцьеры, фра Херубино Сполетского, «Stimolo d’amore», «Cento Meditazioni della Vita di Gesu’ Cristo», «Meditazioni sopra l’albero della Croce», «Легендой» святой Клары и святого Бернардино Сиенского, блаженной Умильяны де’Черки, и так далее». Отец Фредиани для выполнения своего предприятия рассчитывал на две опоры: типографию добрейшего Чезаре Гуасти и участие провинций Ордена в издании посредством покупки и распространения трудов. В первом он не испытал недостатка, и действительно, в январе 1845 года вместе с Цезарем Гуасти опубликовал «Avviso tipografico della Biblioteca classica sanfrancescana», но тот век с его скудостью средств и политическими событиями, которые в последующие годы подвергли риску будущее монастырей и оторвали монахов от безмятежности исследований, лишил его второй опоры. Благое начинание отца Фредиани, однако, не пропало втуне: Франциск Дзамбрини, его друг, вспомнил о нем, когда, сорок лет спустя, в «Scelta di curiosita’ letterarie inedite e rare» собрал тексты, уже намеченные для «Biblioteca classica sanfrancescana», например, «Libro d’Oltremare» фра Никколо да Поджибонси и «Regole della vita matrimonale» фра Херубино Сполетского. Отец Фредиани вынужден был отказаться от своей «Библиотеки» и ограничиться отдельными публикациями, среди которых была «Cronica di Firenze» фра Джулиано Уги (1501-1546), которую он подготовил к печати «с истинно роскошными примечаниями» в Итальянском историческом архиве 1849 года. Тонкий поэт и знаток искусства, отец Фредиани понял значение двух французских работ, которые должны были обогатить францисканскую литературу, а именно «Storia di san Francesco» Шевина де Малана и «Studi sulla poesia francescana nel secolo XIII» Озанама, и оказал влияние на своих друзей-интеллектуалов, чтобы осуществить перевод этих трудов; и, откликнувшись на его призыв, Гуасти в 1846 году перевел книгу Шевина де Малана, а Петр Фанфани - работу Озанама, которая вышла в Прато в 1854 году под названием «I poeti francescani in Italia» с добавлением «Cantici spirituali» Уго Панцьеры. С помощью исследования французского писателя о «Цветочках» отец Фредиани был намерен показать итальянцам эту драгоценность нашей литературы и ждал критического издания «Цветочков» до конца своей жизни, которая угасла в 1856 году в Неаполе, куда он переехал за два года до этого по причине нездоровья. В Неаполе он нашел среди друзей-пуристов, таких как Базилио Пуоти и Брута Фаббрикаторе, почитателей древней францисканской литературы и - удивительное совпадение людей и вещей - нашел в последнем друге Леопарди, Антонио Раньери, человека, который положил могильную плиту на его могилу в монастыре святой Марии ла Нуова.


Горячий и неспокойный дух Никколо Томмазео тоже почувствовал очарование святого Франциска. Он чувствовал его в детстве в фигуре дядюшки Антонио, который преподавал ему латынь и был меньшим братом, рожденным в Себенико, воспитанным в семинарии Спалато, потом призванный в Рим как иллирийский исповедник в соборе святого Петра; он жил в строгой бедности, был суровым и мягким, чистым и образованным. Томмазео чувствовал очарование францисканства и в старости, в сладостной доблести своей дочери Катерины, которая надела монашеское покрывало кларисс в Заре с именем Клары Франциски; он чувствовал его как идеал сверхчеловеческого братства во всей своей страстной и бурной жизни; он чувствовал его, он восхищался им, он превозносил его, находя в стихах Данте. Более того, в своем комментарии к Песням XI и XII «Рая» этот гордый далматинец не скрыл предпочтения, которое он отдает святому Франциску перед святым Домиником, видя в святом Франциске милосердие, а в святом Доминике - знание, и приписывал это свое предпочтение и Данте, полагая, что Данте дал в невесты святому Франциску саму «невесту Христову» (Бедность), а святому Доминику - «невесту» каждого христианина в таинстве крещения: веру.


П.Лодовико из Казории и либералы


В то время как в Тоскане светильник францискан-ских исследований, зажженный отцом Фредиани, перешел к двум терциариям, знаменитым своими знаниями и честностью: Цезарю Гуасти и Августу Конти, - в Неаполе францисканство силой непреодолимого милосердия влияло на интеллектуалов разной политической окраски благодаря работе почти неграмотного брата, но поэта и музыканта по натуре, святого человека, отца Лодовико из Казории. Ярко выделяющаяся фигура в Неаполе, который в то время, между 60-ми и 80-ми годами, со Спавентой, Вера, Тари, Де Санктисом был «закваской» итальянской культурной мысли, отец Лодовико без книг понял проблему того времени и по-францискански подумал, что для того, чтобы вновь завоевать души для Церкви, необходимо постараться «с решительностью и милосердием разбить тот разделительный барьер, который сначала протестантство, а потом неверие и политическое движение поставили между священниками и мирянами». Но прежде чем выбрать линию поведения перед итальянским правительством, он, который пользовался благосклонностью и защитой Бурбонов, высказывает понтифику свое сомнение, которое было на самом деле желанием действовать: «Блаженнейший отец, идет революция; что должен делать я? Должен ли я закрыться в келье и молиться, или я должен броситься в огонь, чтобы действовать?». И Пий IX ответил: «Возвращайся, о сын святого Франциска, в Неаполь; выходи из кельи и бросайся, как ты говоришь, в огонь, и действуй; используй самих врагов, чтобы творить добро, и это будет твоей заслугой перед Богом».


«Маленький» меньший брат и великий понтифик-терциарий прекрасно поняли друг друга в своем францисканском духе; с этим духом любви они встретили новую, по большей части масонскую, Италию. Дипломатия отца Лодовико неожиданно получила огненное крещение, потому что в 1860 году Капечелатро отправил его в качестве посла итальянского правительства, представленного Фарини, для примирения и восстановления отношений к кардиналу Риарио, архиепископу Неаполя, который был несправедливо изгнан гарибальдийским подполковником. Может быть, никогда политическая миссия не доверялась более неискушенному человеку, и может быть поэтому она достигла цели; этот эпизод способствовал укреплению отношений между отцом Лодовико и его будущим биографом; они были убеждены, что гармония гражданской и церковной властей необходима для жизни нации. Францисканец, который говорил и действовал с простотой ребенка, однако с ясностью мыслителя видел, что эта идея недостижима без более глубокой гармонии веры и науки, и решил воспользоваться помощью людей с исключительными умственными способностями, которые любили его как отца и почитали как святого, чтобы основать Академию религии и науки с целью защищать и распространять католическую мысль. Он выбирал компаньонов по очень широкому критерию и прежде всего из числа мирян, заботясь не об их политических мнениях, а об их вере, их морали, их научном значении; он доверил пересмотр писаний иезуиту Рафаэлю Черча, попросил и добился согласия писателей со всех частей Италии: Каппони, Томмасео, Торти, Гуасти, Форнари, Капечелатро; он хотел, чтобы Академия была открыта не священником, а мирским профессором, и на первое чтение, проведимое в маленькой церкви, превращенной в академический зал, пригласил верующих и неверующих, среди которых был Имбьянти и его друзья. Эта религиозная Академия, возникнув в 1864 году, почти сразу умерла, потому что щедрому импульсу не хватало внимательной организации; но от ее программы, обнародованной отцом Лодовико, исходит сияние горячего и дальновидного милосердия: «Сейчас время работать и действовать... Как бороться с кафедрами, которые захвачены ложными и развращающими учениями? - Католическими кафедрами, католической наукой… При ошибках нашего времени цель основания Академии - созвать всех образованных людей, как деятелей Церкви, так и мирян; и приглашать всех, принимая во внимание не их политическое поведение, а поведение моральное и католическое…». Более длительна, хотя тоже коротка жизнь периодического издания Академии: «Carita’», начатого в 1864 году, в котором сотрудничали известные писатели. Достаточно упомянуть, что священник Приско опубликовал там энергичные труды о Гегеле и гегельянстве, обнаружив в них высокий созерцательный разум; потом он станет архиепископом Неаполя и кардиналом. Это периодическое издание в своих немногочисленных выпусках быстро продемонстрировало решительное и деятельное желание показать образованному миру того времени значение католической культуры.


Преждевременная для 1864 года, эта францискан-ская программа чудесным образом пророчествовала о том, что будет, - об Azione cattolica и Католическом университете.


Академия и ее периодическое издание обращались к высокой культуре и пожилым и знающим людям; необходимо было подумать и о средней культуре и молодых людях. В 1866 году, за несколько месяцев до того подавления религиозных орденов в Италии, которое привело к закрытию многих колледжей, отец Лодовико, как будто вдохновленный свыше, снял прекрасные апартаменты на площади Сан Доминико Маджоре и перенес туда заочную школу, в которой уже работали, но в бедных условиях, несколько священников, его учеников; он поднял ее до уровня колледжа и окрестил «Carita’». Это название, годное для народного приюта, противоречило аристократичному характеру этого учреждения, но отец Лодовико действовал не случайно; нарядным внешним видом он хотел привлечь зажиточные классы, а названием указать, что незнание - это тоже нищета и что только любовью образованность воспитывается и обращается. В «Carita’» учился в юности Бенедетто Кроче, который в отце Лодовико из Казории видел «что-то, похожее на ожившую душу святого Франциска».


Этот простой брат мог допускать или принимать дружбу известных людей, даже на campo Agramante, чтобы всегда использовать ее исключительно в духовных целях. К 70-м годам круг его почитателей расширяется. Пизанелли именем короля жалует ему крест святого Маурицио и Лазаря; Имбриани и Луиджи Сеттембрини любят его за его сострадание к человеческой боли, против которого восстает их интеллект, любят его за его бесконечную простоту, которая обезоруживает их страх перед Церковью, и много раз публично защищают его, находя красноречие верующих для такого безграничного милосердия. «Господа! - восклицает Имбриани на полном коммунальном совете Неаполя в 1870 году. - Я говорю с вами искренне. Я не верю в чудеса. Однако сегодня я чувствую чудо в самом себе, и это чудо в том, что я собираюсь защищать здесь монаха, отца Лодовико из Казории». Сеттембини в том же стиле: «Я верю только в то, что говорит мне разум, мой единственный учитель. Но тем не менее, я признаю милосердие отца Лодовико из Казории и восхищаюсь им, еще и потому, что я уверен, что все мы вместе не сможем сделать для бедных столько же, сколько делает он один». И тот и другой приглашают его посетить правительственные монастырские школы и возглавить экзаменационные комиссии, потому что в том, что касается религиозного воспитания девушек, эти столь разные люди были полностью согласны друг с другом. Отец Лодовико ведет себя с ними с крайней искренностью. Он посылает Имбриани Библию, переведенную Мартини; он так укоряет Сеттембрини после публикации «Storia della letteratura italiana»: «Я слышал, что ты написал против Иисуса Христа. Кто ты такой, чтобы писать против Иисуса Христа? Напиши другую книгу, чтобы прославить Его. По крайней мере, сделай мне милость перевести несколько небольших работ святого Бонавентуры». Здесь видно, как отец Лодовико не настаивает и не поучает, а снижается к искреннему смирению молитвы.


Граф Кампелло, герцог Сан Донато, принцессы Бонапарте, принцы Габриэлли, Палаццуоло ди Пьомбино - его почитатели и щедрые благодетели; Каппони, Гуасти, Конти слушаются его, как учителя; Томмазео, несмотря на свои трудности, посылает ему весь доход от публикаций и доверяет ему свое примирение с Папой после издания тома, внесенного в Индекс запрещенных книг; Паскаль Станислав Манчини использует его для деликатной миссии; Стоппани, познакомившись с ним на вилле Кампелло у истоков реки Клитунно, изображает его великим художником, Гуасти переводит, следуя его предложению, «Stimulus divini amoris», опубликованный сначала отдельными выпусками в журнале «Carita’», а потом, в одном томе, Аккантончелли в 1872 году, Бартоло Лонго обретает мир и почти пророчество о великой миссии из его священнического слова, произнесенного как будто случайно.


Милосердие отца Лодовико из Казории покоряло либералов и те католические дела, которые масонство старалось разрушить. Он говорил: «Необходимо приблизиться к этим людям. Бедняжки! Они не знают нас. Если с ними поговорить, многие тени рассеиваются и всегда наступает исцеление». Ответ на его метод апостольства - в словах, которые такой человек, как Имбриани, говорил Капечелатро: «Я католик, но это католичество отца Лодовико», - не признавая, правда, что в этом францисканце сияет чистый католик, но косвенно склоняясь перед религией, которая формирует героев.


Пий IX и догма Непорочного Зачатия


Двое великих понтификов, которые главенствуют во всей второй половине века, Пий IX и Лев XIII, вносят свой вклад в увеличение симпатии мирян к францисканству.


Пий IX, терциарий с 1821 года, принесший обет в той церкви святого Бонавентуры на Палатине, которая хранит в урнах с прахом блаженного Бонавентуры Барселонского и святого Леонарда из Порто Маурицио горение францисканской реформы, был францисканцем по духу и делам, и это проявлялось с тех пор как он, в бытность свою молодым священником, помогал сиротам приюта «Тата Джованни», и до того времени, как в неприятностях своего понтификата он сохранял в суровости кротость, в непрерывных страстях - улыбающееся добродушие. То, что он торжественно отпраздновал пятидесятилетие своего обета терциария в 1871 году, то, что он развивал третий Орден и посвятил его Святейшему Сердцу в 1874 году, доказывает его верность веревочному поясу и монашескому капюшону; но его поступок, наполненный почитанием францисканства, - это булла «Ineffabilis» от 8 декабря 1854 года, в которой он безапелляционно признает за Девой честь Непорочного Зачатия. И в какое время он обращает дух к определению этой догмы, столь желанной францисканцами! Он был в Гаэте, в ссылке 1849 года, и, как будто подавленный печалью, которая была его настоящим, и угрозами, которые несло в себе будущее, он нашел приют в славе Марии и искал только этой славы, предав забвению себя самого. Тогда собор был невозможен, и Пий IX последовал совету, данному святым Леонардом из Порто Маурицио Бенедикту XIV, а именно: попросил у всех епископов доклада о традициях, касающихся Непорочного Зачатия, которые существуют в их приходах, и спустя пять лет, рассмотрев традиции и мнения епископов, на специально созданной экстраординарной комиссии провозгласил буллу «Ineffabilis».


Говорим ли мы рационально, что нужен был францисканский Папа, чтобы окончательно решить вековой вопрос согласно тезису Скота, или выдвигаем сверхъ-естественное предположение, что Дева, чтобы возна-градить своих рыцарей, выбрала из их череды Папу-поборника Ее достоинства, заключение одно: сын святого Франциска провозгласил догму Непорочного Зачатия. И этот сын происходил не из первого Ордена, который, конечно, был больше обязан защищать свою школу, а из третьего, который свободно участвует во всех движениях и потоках христианской жизни. Именно в середине 19 века, когда сентиментальное и литературное католичество первого поколения романтиков меркло и наука становилась религией, которая презирала христианские истины, потому что считала их легендами, Пий IX Непорочным Зачатием Марии утвердил забытую или осмеянную догму первородного греха, существование сверхъестественного и непогрешимость понтифика в учении веры.


Лев XIII и социальное значение третьего Ордена


В году, следующем за тем, в который Пий IX, лишенный всякой временной власти, праздновал золотую свадьбу с бедностью третьего Ордена, кардинал Печчи, архиепископ Перуджи, с юности преданный святому Франциску, подпоясался веревочным поясом в монастыре Монте Рипидо, месте, святом из-за воспоминаний того неграмотного теолога, учителя святого Бонавентуры, каким был блаженный Эгидий. Сразу после этого кардинал-терциарий удаляется для духовных упражнений в Верну, и он возвращается туда каждый год, а в монастырь Святой Марии Ангелов и в Ассизи даже больше одного раза в год, привлеченный особой святостью тех мест. «Его пурпурная мантия среди францисканцев превращалась во францисканскую рясу», - говорил отец Лодовико из Казории. Это францискан-ское призвание и его последствия в таком аристократе по происхождению, уму, культуре, как Лев XIII, заслуживает размышления. Великий понтифик изучает и использует силу, свойственную францисканству: его социальное значение. Эта тайная сила имела широкое развитие с 13 по 15 век, померкла с наступлением реформации из-за срочной необходимости бороться с новыми ересями; она, как мы видим, вновь возникла в семнадцатом веке, а потом, в восемнадцатом, ее не замечали и подавляли. Конец 19 века способствует тому, что она пробуждается вновь, потому что после 1850 года проблемы того времени группируются вокруг национализма, с одной стороны, и социализма, с другой; но только политик в лучшем смысле этого слова и священник, воспитанный во францисканской духовности, мог увидеть актуальность установлений тринадцатого века по отношению к современным потрясениям.


Когда другие католики, озабоченные социальной борьбой, обращали свой взгляд назад, чтобы посмотреть, воплощалось ли когда-либо в истории Евангелие в виде экономических отношений среди людей, они встречали святого Франциска. На него ориентировался монсеньор Кеттелер, великий епископ Магонцы, борец Церкви против деспотизма новой протестантской империи, против Kulturkampf, против социализма и против масонства, защитник народа и организатор тружеников согласно идеалу святого Франциска, которого он объявлял высшим реформатором. «Душа моя вся полностью предана древним формам, о которых проповедовал святой Франциск в средние века». Так же, как он, думали Озанам, Донозо Кортес, Кольпинг, Виндхорст, Маннинг, Розели де Лорге, Лев Хармель, Гарсиа Морено, Вито д’Ондес Реджо, Иосиф Тониоло, все католики, хотевшие бороться без ненависти и побеждать без обиды; но человеком, который благодаря высоте разума лучше определил и благодаря высоте служения освятил мысль святого Франциска на социальном поприще, был Лев XIII.


Когда он был кардиналом в Перудже, он рекомендовал своим приходским священникам третий Орден, «чтобы восстановить в верных чистоту нравов и чистоту веры». Поднявшись до понтификата, он исполнил пророческое пожелание отца Лодовико из Казории: «В Ассизи ты чувствуешь себя опьяненным этой святой ангельской любовью, и ради этой любви Господь возвысил тебя самым многочисленным конклавом до главы Церкви… И благодаря этой твоей любви твое слово и твое дело будут сильными, устойчивыми и деятельными в миру и должны будут все больше возбуждать во взволнованных христианских народах тот дух любви, веры и мира, с которым святой Франциск Ассизский явился миру, как солнце, в 13 веке».


Четыре года спустя после его избрания исполнялось семьсот лет рождения святого Франциска, и понтифик решил отметить это энцикликой «Auspicato concessum», которая в блестящей латыни соединяет лиризм личных воспоминаний с историческим взглядом на святого и социальное приложение его примера и учения посредством третьего Ордена, великого дара, который помог сохранить в Европе моральные основания ее цивилизации: домашний мир и общественное спокойствие, чистоту и любезность нравов, честное пользование семейным имуществом и попечение о нем. Дух святого Франциска, прекрасно подходящий для всех и всегда, более чем когда-либо благодетелен в наше время: «Nemo dubitaverit quin franciscalia instituta magnopere sint aetete hac nostra profutura».