Geum.ru

Валерий гаевский крымским горам

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16
  • Есть другие предложения? – спрашиваю, глядя на Грету и Татьяну.

Отвечает Стоян:
  • Могу предложить Чердак для разгона.
  • Что есть «чердак»? – спрашивает Карл. – Это мезонин?
  • Нет, – говорю, – на мезонин мы не полезем. И поскольку наш главный гость с этим согласен, решение считаю единогласным. Давайте пить кофе, есть конфеты и продолжать смотреть фильм Карла. Кстати, Карл, ты говорил, что привезешь специальную полетную видеокамеру.

- Айн минутен! – Карл заскакивает в спальню, где они бросили с Гретой свой багаж, некоторое время мы слышим его несравненное хрипловато-баритональное пение, какие-то неясные шумы, но вот он возвращается, держа в руках два серебристых шлема – точных копии того, в котором летал Рысчак. – Это, майн либен, и есть камера. Целых два камера. Полный абзац!

- Так это еще и камеры, – вздыхаю я с некоторым, не для всех понятным, нервным возбуждением. – Ну, слава Богу!
  • Я, я, – кивает Карл, – Слава Богу!



Клянусь говорить сюжет.

Было время, и под этими строками рождались удивительные истории…

Впрочем, время их не прошло, хотя и прошло восемнадцать лет. Время не имеет значения. Время – это занятие твоего ума. Не более того. А если освободить ум, то и время куда-то пропадает.

Единственному человеку, которому я с согласия Саврасова доверил рассказ об Ибараке, стал Афонов. Реакция Бориса, вернее, его лицо при этом приобретало тем более просветленно-серьезное выражение, чем больше деталей я добавлял, описывая.

- Знаешь, что я думаю, Гай? Ты ведь никогда не отличался даром рассказчика. Но ты писатель. Это точно. И, кажется, хороший. Ты можешь читать свои вещи, и это звучит всегда здорово. Но сейчас ты был рассказчиком. Даже если ты все это придумал, я бы хотел попасть туда, с тобой или без тебя… Но может ли повториться такой переход? А вообще, вообще это запредельный опыт, и неизвестно, от кого он зависит… Кто вам эти двери открыл?

- Боря, какая разница, кто двери открыл? Важно, что они существуют. Наша реальность не единственная, есть и другие и, по-видимому, не одна.

- А что ты говорил о предании тавров-медиумов, можешь повторить?

- Они считают, что через несколько десятков лет Ибарак войдет в наш пространственный континуум и станет зримым. Люди смогут видеть его наподобие того, как видят миражи, но эта видимость будет устойчивой. Они же смогут видеть нас. О возможности физического контакта я ничего не знаю. Об этом не говорилось.

- Если вы здесь, и вас отпустили, значит контакт происходит уже сейчас. Причем в обе стороны. Подумай.

Я думал. Думал тогда и думаю теперь.

Атолл Снов… Андрей Смелый… Майя… Они, вероятно, не встречались там. Они могли найти каждый свой собственный Ибарак, свой Моору. Они не вернулись в наш мир, хотя могли, но не вернулись. Атолл… Майя… Но вот Андрей… Мы же видели, как он разбился. И это Нечто поглотило его уже мертвым. А если нет? Это для нас он мог лежать на дне шахты, а для Ибарака или Моору – просто плыть в горячем пещерном озере!..

Майя, моя зеленоглазая Майя, исчезла восемнадцать лет назад. Ибарак стал ее вторым домом, там она нашла свою судьбу, но ее муж ушел в плаванье и не вернулся. Она уже была беременна, родила ребенка и продолжала ждать своего супруга еще несколько лет. Потом приняла посвящение в жрицы. Басилевсу сейчас столько же, сколько и моей Татьяне. Наши дети живут как бы на одной земле, но в параллельных мирах. Интересно, почему я об этом думаю? Потому что Майя хотела, чтобы я передал часики с браслетом ее любимому дяде. Митра сильно постарел, хотя еще крепок, как мне передавали. Он теперь поселился в Гурзуфе, купил там маленький дом с окном на море. Влад Гермесович воспитал приемного сына, тот стал преуспевающим юристом и живет в Питере. Года три назад я получил от него по почте в подарок книгу стихов: Аполлон Митра «Миры Доверия. Начало…», – один из стихов, кстати, посвящен Караби. Я его очень полюбил и часто читаю друзьям как пример яркой метафилософской и пейзажной лирики. Теперь, да, теперь я могу добавить, что в метафилософии этого стихотворения проступает еще один таинственный слой. Назвать его каким-то более точным словом пока не берусь, но... Но... Аполлон появился у Митры спустя несколько дней после исчезновения Майи и спустя два месяца после «гибели» Андрея, появился прямо у его дверей, так, словно его переместили откуда-то… откуда ты, Аполлон?! Вот это стихотворение.

В день ясновиденья блистательной Сумеру

Сразимся здесь, на склонах Караби.

Ты будешь петь, а я беречь затейливую веру,

С которой нам друг друга ни за что не погубить.


Сразимся радостью… и ты ударишь первым

В копченый крепкий горб привратницы-горы…

Грифон тумана выползет из влажных пор пещерных

Как вечный секундант предутренней поры.


Ты пощадишь восторг мой и припрячешь стрелы.

Я затаю огни разящих в прах химер…

Так долго бились мы, мой рыцарь-демон белый, –

Не счесть эпох… и наших лет, как этих брошенных триер.


Созвездий в обмелевшем зыбком небе!

Куда, скажи, в какое междуречье сфер

Пойдем? Еще зари каленый красный гребень

Волос земли не тронул… что же нам теперь?


В день ясновиденья блистательной Сумеру

Благословим друг друга и шутя скрестим мечи.


Что ж, клянусь говорить сюжет. Но мысли остаются. И, возможно, их слышат сейчас, и я в полном неведении о том, кто эти люди и какова их цель Здесь или Там...


В один из прекрасных дней августа вся наша штурмовая группа останавливается в долине Суата, выбрав для стоянки обустроенное кострище на правом склоне одного из многочисленных выдвинутых «щупалец» массива Тырке, под двумя рослыми буками, в полной обозримой близости от заветной цели. Нас семеро: я, Татьяна, Грета, Карл, Стоян, Афонов и Юра Шеленгорский, известный также как Шел, или Шаман, свободный философ, поэт, большой знаток и почитатель Ригведы, построитель новой оригинальной теории архетипов, человек весьма своеобразных мироощущений, что, впрочем, не сказывается на его дружелюбии, отменном товариществе и легком общении с себе подобными. У нас в распоряжении три параплана (они же палатки: среди прочих возможностей этих агрегатов есть еще и способность становиться жилищами!). Один из германо-инопланетных «диверсантов» мы зафрахтовали у Рысчака, о чем он пока не знает: оборудование «отпускала» супруга под «чесночное» слово Карла Мельцера. Все остальное – теплое и личное, съестное и необходимое – распределено по рюкзакам с миссионерской тщательностью.

Пока мы с Шелом под руководством Греты и Татьяны «разбиваем» парапланы, Карл, попыхивая сигареткой, «настраивает» шлемы на спутниковые каналы Евровещания. Стоян обрубает ветки у поваленного сухого дерева. Афонов ладит кострище и выуживает из рюкзаков продукты. Пока все занимаются нюансами размещения, а Суат нежится в своей заливной зеленой лохани лугов – на Караби нависают темные, как морион, тучи, обещая плохую погоду весь завтрашний день. Это значительно поднимает нам настроение. А уж когда, спустя часок, прохладный ветер с запада врывается в долину и погоняет перед собой бесшумное летучее воинство тумана – «экстримградус» праздничного настроения у пилотов подпрыгивает до отметки 60 и уравнивается с крепостью коньяка, с факирской ловкостью возникшего пред очи наши опять же стараниями Карла.

Развязывается беседа, на сей раз даже Грета старается говорить на одном с нами языке…

- Гай, вы уже решили с Карлом, откуда будете прыгать завтра? – Шел-Шаман угощается сигареткой у Афонова и не спеша прикладывается к своей чарке с коньяком.

- Здесь выбор большой, Юра, – отвечаю как бы для всех. – Но оптимал – поймать ветер на Тай-Кобе или с гребня… Впрочем там разница в двести метров. Здешние ветра, знаешь ли, особенные: крученые и слоистые. На километре несет к морю, метров пятьдесят поднимешься – пойдешь обратно. Кроме того, облака низкие, если умудриться их пробить – там вообще другой мир…

Афонов хлопает меня по плечу и так выразительно поглядывает на лица, освещаемые костром.

- Хорошее словосочетание, – говорит он, – простое, но емкое, не правда ли, – другой мир!

- Ну да, – соглашаюсь с легкой неуверенностью. – Я о ветрах конечно. Все покажет завтрашний день.

- Кто теперь может знать, какой он, завтрашний день? – это Стоян с его очень безобидным на первый взгляд фатализмом, который еще нужно разглядеть и понять.
  • Я вам скажу, – Шел-Шаман всегда умело вытягивает нить разговора, переводя его в самые маргинальные области, – наше современное мышление слишком структурированно. Мы и время давно умудрились разбивать на циклы и периоды и потому обманываем себя, постоянно обманываем себя самовнушением, что все повторяется. Представляете, как бы мыслил наш ум, если у него забрать эти темпоральные величины: день, неделя...

- Ну что бы делал человек в таком мире? – Стоян ворошит пунцовые угли веточкой, прочищая лишние ходы для воздуха.

Все задумчиво отмалчиваются, но здесь оживляется Карл:

- Я иметь мнение, Анатоль. Оно проще, как вы говорить, пареной репки. В такой мир человек может долго сохранять свой полет, я так мыслить, ферштейн?

Все улыбаются. Всем нравится ответ Мельцера. Он неожиданный и точный. Шел-Шаман даже разражается аплодисментами. Мы с Афоновым и Татьяной подхватываем их.

- Браво, Карл, браво! – я выражаю наш совместный комплимент. – Да здравствует немецкий романтизм!

- Это, конечно, звучит ярко, – Стоян соглашается. – Но что бы вы делали без их немецкой же дискретной, так скажем, дотошности? Во всем должно быть польза. А какая польза от реальности, где нет места времени?

- Самая прямая, – Шел-Шаман чувствует, что беседа явно клонится к арбитражу в его лице, и продолжает подливать философского масла в огонь наших душ: – Вы больше не жалеете своих чувств. Вы становитесь искренними в любом их проявлении. Вы забываете, что такое ложь и обман…

Афонов смеется:
  • Но ведь это пользой не назовешь!

Шел-Шаман:
  • Почему?

Афонов:

- Да слово какое-то уж больно дурацкое – «польза»! Не из той оперы и не для этого концерта. Слишком быстро у тебя темпоральное становится нравственным. Так не бывает.

Шел-Шаман:
  • А как бывает?

Афонов:
  • Да как-нибудь, но только не с такой скоростью.

Шел-Шаман хлопает в ладоши:
  • Вот ты и поймался!

Афонов с неверием
  • В чем это?

Шел-Шаман:
  • А нет скорости. Нет никакой скорости в мире, где нет времени.

Афонов с издевкой:

- Ну прости. Но, может, там и человека-то вовсе нет? Как его там нащупать?

Шел-Шаман:
  • Да как хочешь, так и щупай!

Карл, неожиданно:

- Счупать – это есть аналогия «любить»? Майн либен Грета, я сильно хотеть тебя счупать, всегда счупать. Сегодня, завтра, всегда, натюрлих!

Стоян со смехом, в котором ему помогает Афонов:

- Я, я! Карл, ты опять разрубил гордиев узел в назревающем споре. Такое простое замечаньице на все времена и даже при их отсутствии.

Грета, ничего не поняв:

- Ваш лэнгвидж… он такой яркий и вырастительный! Я бы очень хотела учиться его брать ин тэлкинг.

Татьяна, со значением:

- Грета, вы наверняка добьетесь больших успехов. – И ко мне: – Папа, а мне тоже дадут прыгнуть на параплане?
  • В паре со мной и Карлом, конечно, но только после полного инструктажа.

- Ура! – в глазах дочери абсолютный восторг и одновременно страх.

Я думаю, вряд ли кому-то из нас удастся повторить такое выражение в слитном виде, даже если бы коньяка имелось в два раза больше и Караби была в два раза выше. Высота не всегда определяет риск, а коньяк приподнятый дух, и это правда, но первозданные чувства ничем не восполняются, они могут только трансцендентно передаваться. Возможно Шел-Шаман прав, в том смысле, что время – помеха для ощущений всей полноты и свободы. Кажется, это и раньше ты готов был понять, но теперь, после того что открылось, все видится в свете такой запредельной странности и остроты, что обмирает все существо и рвется, рвется за край той неспокойной пелены над плато, где, кажется, ждут тебя величественные храмы, и белые каменные дороги, и поющие мыслями-песнями люди… Совсем близко.


Мир зелен! Хотя утро пасмурно и ветренно, но оно по-прежнему «женщина», которую я люблю. Всю прошедшую ночь Суат нашептывал нам образы отстраненно-прекрасной самопогруженности; мы делали вид, что спим, но каждый слушал свои майюны* и каждый взбирался на свои веревочные лестницы до Луны… Луна светила недолго. Тонкими амальгамами прокатала она высокотравье лугов, но вспыхнувшее на минуты серебро скоро потемнело, поглотило глянец и, жадно впитав в себя рыхлую чернь с окрестных горных горбов, обратилось в черную рыбину, которая заполнила своим увесистым брюхом всю пойму долины, и только редкие блестки заблудившихся отражений поблескивали на ее бархатно-матовой чешуе, там, где струилась тесемка водного потока…

Мы начинаем штурм сразу после утреннего кофе, заваренного в чайнике на углях. Завтрак в виде бутербродов с копченой семгой и сыром – нечто особенное, старания Греты и Татьяны оцениваются по достоинству всеми. Карл предлагает мне и Стояну не мешкать и облачиться в костюмы пилотов заранее, чтобы не тратить на это время наверху, тем более что экипировка весьма удобна при любых условиях. Я не возражаю, хотя знаю, что подъем от Чабан-Чокрака на Кара-Тау займет не менее часа и почти столько же проход до южных мысов Тай-Кобу. Но предложение принимается.

Теперь наша штурмовая семерка выглядит абсолютно неординарно: трое чудаков в серебристых костюмах изображают «энлонавтов», хотя и тащат на спинах с виду обычные рюкзаки, и еще четверо «землян» – это как бы их добровольное светское сопровождение. Мы, конечно, оставляем веселые эффекты для глаз сторонних наблюдателей, но и сами, войдя в роли, чувствуем и торжественно переживаем инициацию символов новой мифологии, а лучше все-таки говорить «метафизики». Правда то, что мне это понятие видится немного иначе, чем моим друзьям, что разделяет нас некой совершенно особой демаркацией, и это невозможно передать словами, это можно только прожить, впустить под кожу… Желание веры не рождает ее, а, скорей, отодвигает, но даже театрализованная игра иногда имеет все шансы превратиться в реальность. Парадоксы ярки, но безмерно хрупки для веры, а игра слишком регламентирована для полного отождествления… Выход, как ни странно, появляется чаще всего там, где его не ждут. Афонов понимает меня, поэтому изо всех сил старается не играть верующего. Он знает, что катализатором любой неслучайности, любой странности здесь выбран я, и ему не сыграть роли раньше, чем будет подан знак. В своем сюжете он мог бы ждать этот знак всю жизнь. В моем, точнее, в нашем… Кто знает?

Карл Мельцер и Шел-Шаман веселее всех. Они просто отдыхают в каждом моменте, с удивительной самоотдачей творя некую вытяжку дегустационного кайфа. Грета и Татьяна просто созерцают. Стоян собран и целеустремлен, он весь в предвкушении экстрима. Он уже мысленно примеряет на себя параплан, дифференцирует потоки, интегрирует подъемную силу и собственный вес, он весь в предстоящей навигации.

Августовское плато уже не цветет, травы выгорели за июль, поседели, полегли от редких дождей; белые гривы волнистыми узорами упруго легли словно на спины гигантских антилоп, переплывающих неподвижное море. Лес Кара-Тау сверху похож на дельту реки, с той лишь разницей, что рукава не водные, а сухие каменные урочища, а сама река, если она есть, впадает сюда с неба. На какой-то момент я чуть отстаю от группы и, окликнув Афонова, показываю ему панораму Караби…

- Ты можешь представить, что эта земля, та же самая земля, выглядит совершенно иначе и тебя отделяет от нее некий барьер существования, который ты никогда не объяснишь?!

- Никогда – звучит неправильно, Гай. Хотя я понимаю, о чем ты. Но ведь это не барьер между жизнью и небытием, правда? Я склонен считать, что медиумы Ибарака на самом деле нашли возможность как-то управлять этим барьером, прогнозировать его… Они стали, как бы это сказать, астрономами времени, точней, его свойств. То, чем они владеют, не наука, скорей магия. Тебе ведь не выдавались никакие заклинания, просто находясь в их окружении, ты обнаружил в себе такие же возможности. Тебя ничему не учили. Объясняли, но не учили…
  • Да, Боря, все так и было, – соглашаюсь.
  • Ладно, Гай, пойдем догонять ребят. Костюмчик-то не жмет?
  • Как говорит наш немецкий фронтмен: «Костюмчик полный абзац»!

Сам попробуешь.
  • Ну это, сир, после вас, после вас!



***

Ловим ветер. Первая тройка: Карл, Стоян и я. Нужно дождаться момента, когда тебя потянет с горы, тогда ты еще сможешь пробежать по траве метров тридцать, а дальше… Дальше прыжок в бездну. С упоенным доверием. К ней, к той чудесной силе, которая удержит тебя, понесет, повлечет… Спустя несколько секунд нереальной борьбы восторга и страха, свободы и оцепенения, ты вдруг вспоминаешь, вернее, убеждаешь себя в том, что наделен материальной магией управлять этой силой. Ты кукловод – наоборот! Хотя если задуматься и улыбнуться этой метафоре, то может быть и нет: кукловод – само небо, сам воздух… Безумная красота! Она хлынет на тебя отовсюду. Упряжка параплана послушна и можно перестраивать конфигурацию основного крыла и всех добавочных, «поднимать козырек», забирая поток в опору. Безбрежный темно-голубой горизонт: берега уже не видно, он за тобой. Но не видно и твоих товарищей. Разворачиваться, конечно, рано, жалко упускать такую картину, а для разворота нужно хорошо прощупать потоки – либо спуститься, либо подняться метров на сто. Я бы выбрал второе, мне так кажется. Пробую связь. Блок управления шлемом-компьютером на широких наручных браслетах – все как рассказывал Рысь и как потом инструктировал сам Мельцер…

- Карл, Стоян, прием! Слышите меня? Где вы?

«Гай, это Стоян. Привет. Я за тобой примерно в полукилометре. Связь нормальная. Ты уже давал запрос компьютеру на скорость ветра?»
  • Еще нет.

«Здесь восходящие, можем забуриться вверх».
  • Я, собственно, так и думал, – отвечаю.

«Так что, рискнем? Сдается, наш приятель взмыл под самые облака и не слышит нас».

«Я есть отчень вас слышать! Как самосебечувствование? Даст ист гуд! Как это предложить вам теперь? Делать финт и подниматься в моя квартира. Нет никаких препятствий!»

«Гай, в общем совет правильный. Ты же не собираешься падать в море в нейтральных водах?»

- Да нет конечно. Это в мои планы не входило. Карл, как ты думаешь, мы сможем прямо на этих твоих штуковинах сесть обратно на плато, без потери высоты?

«На этих штюковинах, майн либен, все иметь большой успех и возвращаться отчень легко. Натюрлих! И я так помечтать сделать там айн, цвай круг павлина. Я, я!»

«Круг почета, – поправляет Стоян. – Славная мысль, если ты, Карл, конечно, будешь руководителем полетов».

«Их бин гроссе штюрман, Стоян. Я, я!»

- Тогда веди нас, чайка Джонатан! – бросаю я в шутку и начинаю финтить, подбирая все потоки восходящего теплого ветра. Разворачиваюсь, вижу Стояна, он на вираже чуть слева, повторяет мой ход… Поднимаемся, медленно, но уверенно набираем высоту. Куда же забрался этот пронырливый «штюрман»? Да вот и они! Парят…

Спустя десять минут взаимных маневров нам удается построиться почти в одну линию на высоте около двух километров и начинать заход на Крым. Теперь главное не потерять резко высоту. Карлу действительно удалось отловить хорошую прослойку попутного ветра. Скользя по ней, как в серфинге, маневрируя и подбирая необходимую конфигурацию пятиярусных куполов, нам удается фланировать на довольно большом отрезке. Очень жаль, что не продумали вариант связи с базой, хотя, если не ошибаюсь, у Греты была мобилка…
  • Карл, ты знаешь номер мобилки Греты?

«Номер? О майн Гот, я дико забывать о такой возможность! Яволь, Гай. Тебе нажимать так: 5-12-833-273-618 – и также нажимать кнопку, где есть значок с антенной автопоискателя, ферштейн?»
  • Ферштейн, только номер еще раз повтори, медленно…

Все срабатывает через минуту. Должно быть, Грета очень удивляется своему неожиданно запевшему телефону, но, услышав мой голос, а потом и остальных вклинившихся в эфир, восхищенно смеется.
  • Грета, пожалуйста, дай трубочку Татьяне, – прошу я. – Танюша!

«Папа, привет! Мы видим вас. Папа, как вы там? Вы в море не упадете? Папа, здесь на плато совсем погода портится, и что-то странное происходит…
  • Что именно, Татьяна? Что происходит?

«Папа, я дам трубку дяде Боре. Он объяснит, ладно?»
  • Боря, – кричу я в микрофон, – ты слышишь меня, что там творится?

«Гай, привет».
  • Боря, опиши точно, что над плато.

«Не знаю, как сказать… Я такого раньше никогда не видел… Грифы! Огромные грифы парят над землей. Их много, я думаю не меньше пятнадцати. Большие птицы. Такое ощущение, что они чего-то ждут…»


- Нас ждут, – шепчу я с наивной надеждой, что меня не услышат. Но деваться некуда – придется рассекречиваться, по крайней мере, в первом приближении.

«Кто ждет?!» – вопрос Стояна и Карла сливается.

- Нофирги. Борис, ты знаешь секрет: прочти наоборот…

«Ты уверен? – голосовая реакция Афонова слегка притормаживает. – Но ведь тогда… если они, не дай Бог, нападут на вас! Черт возьми! Ты хочешь сказать, что перед нами настоящие крылатые львы?! Гай, что вы собираетесь делать?»