Geum.ru

Совестью

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   44

И эта ли­хо­рад­ка-ма­ро­дер­ст­во сво­им кры­лом под­це­пи­ла и Ва­лечку-Ва­лен­ти­на, и он то­же про­мыш­лял здесь, в этих кра­ях. Но, зная те­перь бо­лее-ме­нее, что пред­став­ля­ет из се­бя этот Ва­лечка-Ва­лен­тин, зная в ка­кой-то сте­пе­ни его спо­соб­ность от­дать дру­гой раз все и да­же снять с се­бя по­след­нюю ру­баш­ку, зная, что в этом чело­ве­ке при всех его не­дос­тат­ках ни­ко­гда не гнез­ди­лась страсть к при­об­ре­та­тель­ст­ву, зная, что те же день­ги, за ко­то­рые бьют­ся все во­круг, не сто­ят для Ва­лечки-Ва­лен­ти­на обычно ничего, Мо­ро­зов, вспом­нив ту дав­нюю те­перь, икон­ную ли­хо­рад­ку, считал, что Ва­лечка-Ва­лен­тин вряд ли при­об­ре­тал тут что для сво­его обо­га­ще­ния... Мог, ко­нечно, взять, мог уне­сти, мог что и про­сто ста­щить, ес­ли что-то нра­ви­лось ему, как де­лал это тут, в на­шей де­рев­не, за­би­рая у ста­рух ка­кие дос­ки или ин­ст­ру­мен­ты, не спра­ши­вая, а бе­ря толь­ко по­то­му, что это ему бы­ло на­до, но вряд ли да­же в по­доб­ном бес­пар­дон­ном во­ров­ст­ве этот Ва­лечка-Ва­лен­тин уно­сил мно­го, что­бы про­да­вать и за­ра­ба­ты­вать на этом ка­кие-то день­ги.

Но по се­ве­ру вслед за вет­ра­ми икон­ной ли­хо­рад­ки Ва­лечка-Ва­лен­тин бро­дил не один — ря­дом, вме­сте с ним, и был вот этот Сян Са­ныч или Сан Ся­ныч... Хоть и чис­лил­ся Сян Са­ныч ка­ким-то ху­дож­ни­ком, хоть, го­во­рят, и кра­сил-ма­зал что-то где-то, за­ра­ба­ты­вая ка­кую ко­пей­ку на жизнь по­сред­ст­вом кис­ти и кра­сок, но Мо­ро­зов очень ско­ро ус­пел убе­дить­ся, что этот "про­фес­сио­наль­ный" ху­дож­ник не знал ре­ши­тель­но ничего для то­го, что­бы близ­ко сто­ять ря­дом с дей­ст­ви­тель­ным ху­дож­ничес­т­вом. А Ва­лечка-Ва­лен­тин что-то знал, где-то учил­ся — ведь нель­зя же со­всем без об­ра­зо­ва­ния стать тем же школь­ным учите­лем... Вот и ви­сел Сян Са­ныч на Ва­лечке-Ва­лен­ти­не, ви­сел на его зна­ни­ях, на его уме­нии оце­нить вещь, на­звать век, сю­жет ико­ны, а то и ус­та­но­вить при­над­леж­ность се­го тво­ре­ния к той или иной шко­ле ста­рин­ных мас­те­ров. И Ва­лечка-Ва­лен­тин по­ни­мал, оце­ни­вал, а его не­от­лучный спут­ник де­лал тут же ко­мерчес­кие вы­во­ды и гра­бил... Еще то­гда Сян Са­ныч и по­вис на Ва­лечке-Ва­лен­ти­не, как клещ, не от­пус­кая его и жи­вя па­ра­зи­том за счет зна­ний сво­его дру­га-на­пар­ни­ка.

Чем пла­тил, что от­да­вал об­рат­но этот клещ-па­ра­зит сво­ему спут­ни­ку-до­но­ру, про­све­щав­ше­му его по час­ти древ­не­рус­ско­го ис­кус­ст­ва?.. Это­го Мо­ро­зов не знал, но ви­дел дру­гое: Ва­лечка-Ва­лен­тин все вре­мя по­слуш­но шел в том яр­ме, ко­то­рое дав­но при­го­то­вил для не­го его со­то­ва­рищ...

Так вдво­ем до­б­ра­лись они и сю­да, до этой де­ре­вуш­ки, и здесь ос­та­но­ви­лись. Бы­ло это в са­мом кон­це шес­ти­де­ся­тых го­дов, ко­гда икон­ная ли­хо­рад­ка по­сте­пен­но за­ти­ха­ла и ко­гда про­сто бро­дить — хо­дить по де­рев­ням и дос­та­вать что-то дей­ст­ви­тель­но цен­ное в та­ком на­бе­ге — уже не по­лучалось. К это­му вре­ме­ни уже кое-кто об­ра­зу­мил­ся, что-то цен­ное и при­пря­та­ли, что-то и не от­да­ва­ли про­сто так — и те­перь, что­бы что-то до­быть, тре­бо­ва­лось вре­мя. Тут Сян Са­ныч, по­жа­луй, все точно и оце­нил и сде­лал вер­ные вы­во­ды. Вот тут они с Ва­лечкой-Ва­лен­ти­ном и ку­пи­ли се­бе в де­рев­не дом. Дом по­ку­па­ли вро­де бы вскладчину, но в де­рев­не ут­вер­жда­ли, что день­ги все тут пла­тил как буд­то во­все и не Сян Са­ныч, а Ва­лечка, но Ва­лечка ни­ко­гда в жиз­ни не опус­кал­ся ни до ка­ких бу­маг-оформ­ле­ний, не при­ни­мал для се­бя ни­ка­кую власть-ад­ми­ни­ст­ра­цию, а по­то­му все оформ­ле­ние по­куп­ки и вел, ко­нечно, толь­ко Сан Ся­ныч, и так в кон­це кон­цов по­лучилось, что при Ва­лечки­ных день­гах дом ока­зал­ся за­пи­сан­ным толь­ко за Сан Ся­нычем.

Ви­ди­мо, еще не ус­лы­шав в се­бе то­го го­ло­са, ко­то­рый по­звал его сю­да, к зем­ле, и все еще про­дол­жая чув­ст­во­вать се­бя эда­ким пу­те­ше­ст­вен­ни­ком-ме­не­ст­ре­лем, Ва­лечка-Ва­лен­тин и по­сле при­об­ре­те­ния до­ма не из­ме­нил сво­ей преж­ней жиз­ни и то­же ку­да-то все вре­мя от­прав­лял­ся и в этот дом на­ез­жал лишь из­ред­ка: так, на­вес­тить, по­жить, по­бро­дить по ле­су, по­ло­вить ры­бу, по­слу­шать рас­ска­зы на­ших ста­ру­шек. А Сян Са­ныч в этот дом вце­пил­ся все тем же кле­щом и по­дол­гу оби­тал тут, за­во­дил нуж­ные зна­ком­ст­ва с ме­ст­ным на­се­ле­ни­ем и вся­кий раз, при­ез­жая к се­бе в дом, чин­но об­хо­дил по очере­ди всех на­ших ста­ру­шек и ка­ж­дой из них пре­под­но­сил по­дар­ки.

По­дар­ки эти, с точки зре­ния го­род­ско­го чело­ве­ка, бы­ли так: тьфу — и все­го-то — пачка чаю да ред­ко еще с пя­ток ка­ких кон­фет. Но эти по­дар­ки Сан Ся­ныч все­гда вручал тор­же­ст­вен­но, гром­ко, подчер­ки­вая вся­кий раз, что эти по­дар­ки из са­мой Мо­ск­вы. И ста­руш­ки при­ни­ма­ли их бла­го­дар­но, тре­пет­но. При­ни­ма­ли, бла­го­да­ри­ли за ува­же­ние и по­том, спус­тя не­де­ли, а то и ме­ся­цы по­сле это­го по­дар­ка — по­да­рок-вни­ма­ние к чело­ве­ку все­гда дол­го пом­нит­ся по на­шей зем­ле. Но сле­дом за эти­ми по­дар­ка­ми, за свою пачку чая Сян Са­ныч начинал по­лучать от ста­ру­шек все, что бы­ло не­об­хо­ди­мо ему для жиз­ни в де­рев­не.

Пер­во-на­пер­во ста­руш­ки снаб­жа­ли его кар­тош­кой, без ко­то­рой тут, в де­рев­не, ни­как и не про­жить. Ми­лая те­тя Ка­тя Ге­ра­си­мо­ва из го­да в год (считай­те, все за ту же пачку чая) от­да­ва­ла Сан Ся­нычу в поль­зо­ва­ние на все ле­то свою лод­ку... Мо­жет по­то­му же, при­вык­нув все от­да­вать и ничего за это ни­ко­гда не по­лучать, те­тя Ка­тя ничего не же­ла­ла при­ни­мать и от Мо­ро­зо­ва, ко­то­рый в пер­вый год жиз­ни здесь поль­зо­вал­ся ее лод­кой. Но так мож­но, по­ди, один раз, ко­гда но­вый чело­век толь­ко что при­был в де­рев­ню и еще не ус­пел об­за­вес­тись всем не­об­хо­ди­мым, но Сян Са­ныч жил здесь уже не год и не два, а ку­да доль­ше, но сво­ей соб­ст­вен­ной лод­ки так и не имел. И не из-за бед­но­сти, нет — за­вес­ти соб­ст­вен­ную лод­ку мож­но бы­ло все­го-на­все­го за ма­лые руб­ли... Но зачем, ко­гда все ле­то мож­но поль­зо­вать­ся чужой за од­ну един­ст­вен­ную пачку чая?

Это то­же был ге­шефт, биз­нес, мел­кий, но все-та­ки биз­нес-ге­шефт...

С тех пор, как в де­рев­не за­кры­ли ма­га­зин, Сан Ся­ныч стал поль­зо­вать­ся ува­же­ни­ем и у тех му­жи­ков, ко­то­рые еще жи­ли в де­рев­не. И пе­ре­брав лиш­ку, а те­перь вот стра­дая тя­же­лым по­хмель­ем, на­ши му­жи­ки бре­ли вся­кий раз не за две­на­дцать ки­ло­мет­ров в по­сел­ко­вый ма­га­зин, а сю­да, вот в этот дом, к Сян Са­нычу... Роб­ко стучались, ве­ли не­слож­ные пе­ре­го­во­ры, по­том не­на­дол­го за­хо­ди­ли в дом, за­хо­ди­ли ос­то­рож­но, бо­яз­ли­во, чуть жи­вы­ми те­ня­ми, со­гнув­шись от бе­ды и от уни­же­ния, а через не­ко­то­рое вре­мя вы­хо­ди­ли на ули­цу уже по­ве­се­лев­ши­ми, до­воль­ны­ми. Тут все­гда хо­зя­ин до­ма про­во­жал их до ка­лит­ки и они вслух кля­лись, что век не за­бу­дут и все­гда бу­дут бла­го­дар­ны. И за эти бла­го­дар­но­сти шин­карь Сан Ся­ныч тут же вы­жи­мал из лю­дей все, что мог... И вел он се­бя здесь, для это­го вы­жи­ма­ния чрез­вычай­но расчет­ли­во, тон­ко, а по на­шим пра­во­слав­ным по­ня­ти­ям, еще и чрез­вычай­но под­ло...

Чело­век, при­няв­ший в се­бя спа­си­тель­ный нар­ко­тик-ал­ко­голь ве­се­лел, от ста грам­мов вы­ли­то­го внутрь зе­лья почти по­гиб­ший чело­век начинал рас­кры­вать­ся на­встречу лю­бой жиз­ни, го­тов был сно­ва ра­до­вать­ся, жить. И вот как раз тут, ко­гда боль­ная ду­ша рас­кры­ва­лась со­всем, Сян Са­ныч, гос­по­дин-спа­си­тель, и под­но­сил толь­ко что спа­сен­но­му ка­кую-ни­будь очеред­ную прось­бу:

— Уж лад­но, Бо­рис Сте­па­но­вич. Ты мне толь­ко по­том дро­ви­шек по­пи­ли...

И за не­пол­ный ста­кан ничего не стоя­щей ка­кой-ни­будь си­ву­хи-бор­мо­ту­хи спа­сен­ный чело­век, тот же са­мый Бо­рис Сте­па­но­вич или Ва­си­лий Ива­но­вич, шли по­том к Сан Ся­нычу с пи­лой "Ура­лом" и за тот же не­пол­ный ста­кан си­ву­хи пи­ли­ли ему дро­ва чуть ли не на всю дол­гую се­вер­ную зи­му, шли со свои­ми це­пя­ми для пил и со сво­им бен­зи­ном.

Вот так же за не­пол­ный ста­кан ка­ко­го-то хмель­но­го сур­ро­га­та, Сян Са­нычу мог­ли при­вес­ти на тре­ле­вочном трак­то­ре дро­ва-хлы­сты... Лес ру­би­ли от нас не так да­ле­ко, и за­пив­шие­ся му­жи­ки-ле­со­ру­бы вот за та­кой же не­пол­ный ста­кан мог­ли сде­лать все, что угод­но.

Бы­ло это так. Да и по всей несчас­т­ной Рос­сии бы­ло. И Мо­ро­зов пом­нил ве­щи со­всем чуд­ные, ко­гда на Ал­тае, у не­го на гла­зах, под­вы­пив­шие му­жи­ки от­да­ва­ли це­лую ма­ши­ну зер­на за чай­ник бра­ги-ме­до­ву­хи. То­же са­мое бы­ло и здесь. Но ес­ли там на, Ал­тае, под­пив­шие му­жи­ки са­ми мо­та­лись по до­ро­гам, вы­ис­ки­вая воз­мож­ность на­пить­ся, то у нас, в на­шей де­рев­не,нуж­ных для се­бя му­жи­ков вы­лав­ли­вал дру­гой раз Сан Ся­ныч сам. И вел он в та­ких случаях се­бя так изо­щрен­но тон­ко, буд­то вся его жизнь толь­ко и со­стоя­ла из со­став­ле­ния вот та­ких все­воз­мож­ных ком­би­на­ций с учетом все­воз­мож­ных эле­мен­тов. С од­ной сто­ро­ны в этих ком­би­на­ци­ях бы­ла его соб­ст­вен­ная ну­ж­да: что имен­но на­до ему. С дру­гой сто­ро­ны оп­ре­де­лял­ся спи­сок тех, кто мог все это сде­лать, за­тем рас­пи­сы­ва­лись мар­шру­ты дви­же­ния всех по­тен­ци­аль­ных парт­не­ров-по­мощ­ни­ков, а сле­дом точно, имен­но в тот мо­мент, ко­гда не­об­хо­ди­мый чело­век мог ока­зать­ся в силь­ной за­ви­си­мо­сти от ал­ко­го­ля, шин­карь-клещ и вы­лав­ли­вал его для сво­ей це­ли.

И бат­рачил та­ким об­ра­зом, все за тот же не­пол­ный ста­кан пья­но­го зе­лья, на Сян Са­ныча и друг Мо­ро­зо­ва Ва­си­лий Кли­мов. И бат­рачил Ва­си­лий на это­го ры­же­мор­до­го пау­ка-кле­ща уже и при Мо­ро­зо­ве, хо­тя Мо­ро­зов и де­лал тут все для то­го, что­бы спа­сти от это­го раб­ст­ва хо­тя бы Ва­си­лия Кли­мо­ва.

Ва­си­лия уже нет в жи­вых, но во­круг до­ма Сан Ся­ныча сто­ит впол­не при­личный жер­де­вой за­бор. За­бор но­вый — Ва­си­лий по­ста­вил его как раз пе­ред са­мой сво­ей смер­тью...

Бы­ло это по вес­не. Мо­ро­зов уже прие­хал в де­рев­ню, прие­хал еще через сне­га. То­гда-то как раз Ва­си­лий и встре­тил его, бро­сив­шись к не­му на­встречу с лы­жа­ми, а там пе­ре­хва­тил у Мо­ро­зо­ва его тя­же­лый рюк­зак и ска­зал слов­но ра­зом вы­ло­жил из се­бя все, что мучало его це­лую зи­му: "Зрав­ст­вуй, Сер­гей Ми­хай­ло­вич. Смот­ри, до­ж­дал­ся...". А по­том ос­тав­шие­ся от зи­мы сне­га ста­ли схо­дить с гор и го­ру­шек, и у Ва­си­лия в ле­су началась пер­вая ра­бо­та — при­шло вре­мя зачищать де­ре­вья, по ко­то­рым чуть поз­же, ко­гда пой­дет от кор­ней к вер­ши­нам сок-смо­ла, ля­гут пра­виль­ной елочкой смо­ло­кур­ные над­ре­зы. Вме­сте с пер­вой ра­бо­той при­шла к Ва­си­лию и пер­вая зар­пла­та, чуть по­боль­ше той по­лу­ни­щен­ской, зим­ней, ка­кую по­лучали обычно смо­ло­ку­ры с осе­ни до вес­ны. И с пер­вой ра­бочей зар­пла­ты Ва­си­лий за­гу­дел. Гу­дел, прав­да, не­дол­го — день­ги и ви­но ско­ро кончились, и он про­сто ос­та­вал­ся до­ма, ос­та­вал­ся в том са­мом со­стоя­нии, ко­гда толь­ко-толь­ко ухо­ди­ли от не­го явив­шие­ся на пья­ное де­ло чер­ти. Чер­ти уш­ли и ос­та­ви­ли его со­всем опус­то­шен­ным. Он ле­жал на по­сте­ли и стра­дал и, ес­ли о чем-то и ду­мал, то толь­ко о том, как, от­ку­да раз­до­быть сейчас хоть что -то, что мож­но бы­ло при­нять в се­бя, что­бы чуть ус­по­ко­ить ду­шу... И тут-то Сян Са­ныч, как дья­вол в то­ге спа­си­те­ля, и явил­ся как раз на са­мые тер­за­ния не­опо­хме­лив­шей­ся ду­ши. Явил­ся с бу­тыл­кой из-под конь­я­ка, в ко­то­рой пле­скал­ся при­личный одо­нок и, как все­гда в та­ких случаях, ко­гда жерт­ва бы­ла у не­го уже в ру­ках, сра­зу за­вел де­ло­вой раз­го­вор:

— Ва­ся, те­бе пло­хо?

— Пло­хо, Сян Са­ныч, пло­хо...

— Ва­ся, те­бе, на­вер­ное, на­до по­пра­вить­ся?..

— Ох, Сян Са­ныч, жизнь бы от­дал по­том, ес­ли кто бы по­пра­вил... И Ва­си­лий, ска­зав "от­дам жизнь", не кри­вил ду­шей, и ес­ли бы с не­го за эти грам­мов сто пять­де­сят со­мни­тель­но­го конь­я­ка сейчас спро­си­ли бы жизнь, то он, чес­т­ное сло­во, сдер­жал бы свое обе­ща­ние. Но всю его жизнь сейчас от не­го ни­кто не по­тре­бо­вал. Ва­си­лий на­лил се­бе ста­кан, дро­жа­щей ру­кой вы­лил этот ста­кан в го­ря­щую ду­шу и, ко­гда ус­по­ко­ил­ся, стал при­хо­дить в се­бя, и зная, что Сан Ся­ныч ни­ко­гда ничего не да­вал те­бе про­сто так, опе­ре­див сво­его спа­си­те­ля, пря­мо спро­сил:

— Что те­бе за это, Сян Са­ныч?

— А ничего, Ва­ся. Ты мне толь­ко за­борчик у до­ма под­правь.

Ска­за­но это все бы­ло лег­ко, мяг­ко, про­стень­ко. Ну, по­ду­ма­ешь, под­пра­вить за­борчик: возь­ми то­по­риш­ко, где-то под­ни­ми, при­бей на ме­сто жердь, ну, час-пол­то­ра всех и дел-то, и все­го-то ничего... Ан, нет... И Ва­си­лий Кли­мов, да­вая то­гда со­гла­сие под­пра­вить за­борчик, хо­ро­шо знал, что ни­ка­ким та­ким ре­мон­том здесь ни­как не обой­дешь­ся. За­бор, сло­жен­ный кри­во-ко­со, как из­го­родь-осек, из раз­но­мер­ных жер­дей, дав­но у Сан Ся­ныча пал. И те­перь тре­бо­ва­лось за­ме­нить це­ли­ком весь за­бор со стол­ба­ми и с го­ри­зон­таль­но при­ши­ты­ми к стол­бам жер­дя­ми. И стол­бов для та­ко­го за­бо­ра тре­бу­ет­ся мно­го: не пять-семь, как для ма­ло­го ре­мон­та — раз­го­вор пой­дет от трех­-четы­рех де­сят­ках стол­бов. И их сначала на­до дос­та­вить сю­да из ле­са. А там еще жер­ди — считай на ка­ж­дый про­лет ме­ж­ду стол­ба­ми шесть-семь жер­дей, так это са­мая ма­лость.

Вот и пе­ре­множь эти жер­ди на чис­ло стол­бов. Сколь­ко по­лучит­ся? Мно­го!.. Но Ва­си­лий Кли­мов, толь­ко что обе­щав­ший от­дать за одо­нок конь­я­ка ра­зом всю свою жизнь, ко­нечно, не спо­рил то­гда о стол­бах и жер­дях и пом­нил даль­ше этот за­бор сво­им обя­за­тель­ным дол­гом.

Ва­си­лий рассчиты­вал дос­та­вить стол­бы и жер­ди к до­му Сан Ся­ныча еще по озер­но­му льду... По льду на сан­ках с ост­ро­вов не труд­но все и на­тас­кать. А там ямы на­дол­бить, да стол­бы по­ста­вить. А уж жер­ди при­шить со­всем не­хит­рое де­ло...Но с сан­ка­ми по по­след­не­му озер­но­му льду Ва­си­лий что-то при­позд­нил, где-то не рассчитал до кон­ца, а тут еще яви­лось ра­зом жар­кое солн­це и рас­ква­си­ло по озе­ру весь лед. И то­гда Ва­си­лию Кли­мо­ву при­шлось на се­бе но­сить из ле­са все эти стол­бы и жер­ди. Но весь ма­те­ри­ал он дос­та­вил на ме­сто и по­ста­вил за­бор... И этот за­бор и сто­ит сейчас во­круг до­ма Сян Са­ныча, на­по­ми­ная Мо­ро­зо­ву о чес­т­ном рус­ском му­жи­ке и об одон­ке конь­я­ка-сур­ро­га­та, за ко­то­рый этот му­жик по­обе­щал от­дать пас­ку­де-шин­ка­рю чуть ли не всю свою жизнь...

Но в сво­ем шин­кар­ском де­ле Сан Ся­ныч брал со стра­ж­ду­щих не толь­ко стол­ба­ми...

Еще в са­мый пер­вый год жиз­ни здесь, ко­гда Мо­ро­зов толь­ко-толь­ко при­вез сю­да се­мью, по­стучал­ся к не­му в ок­но жи­лец-со­жи­тель баб­ки Ва­си­ли­сы, Сте­ша, Сте­пан Сте­па­но­вич. На нем бы­ли но­вая ру­баш­ка и но­вые брю­ки, и хо­тя сам он был для та­ко­го ви­зи­та впол­не при­бран, но ли­цо у не­го бы­ло страш­ное, се­рое, ка­кое бы­ва­ет у чело­ве­ка по­сле дол­го­го за­поя... Сте­пан Сте­па­но­вич от­ка­зал­ся прой­ти в дом, ос­тал­ся сто­ять воз­ле ка­лит­ки, и, об­ра­ща­ясь к Мо­ро­зо­ву, слез­но про­сил:

— Сер­гей Ми­хай­ло­вич, из­ви­ни­те ме­ня, но нет ли у вас чего, чем бы по­пра­вить­ся... Уж очень силь­но бо­лею...

Мо­ро­зов , не дер­жав­ший до­ма ни­ка­ко­го ви­на, чес­т­но при­знал­ся, что нет у не­го ничего, чес­т­ное сло­во, сейчас нет...

— Но то­гда, мо­жет быть, у же­ны... По­ни­мае­те? — Сте­пан Сте­па­но­вич, дав­но по де­рев­не толь­ко Сте­ша, но все рав­но еще не по­те­ряв­ший се­бя до кон­ца, хра­нив­ший еще в се­бе чер­ты го­род­ской жиз­ни, ин­тел­ли­гент­но­сти, не мог ска­зать сейчас пря­мо: "Нет ли у Вас оде­ко­ло­на или ка­кой дру­гой жид­ко­сти?". Он очень де­ли­кат­но, не уни­жая ни се­бя, ни Мо­ро­зо­ва, вот толь­ко так, не очень внят­но, и вы­ра­зил свою прось­бу по час­ти ап­те­ки, со­дер­жав­шей ал­ко­голь...

И Мо­ро­зов по­шел к же­не, оты­скал у нее пол­фла­ко­на трой­но­го оде­ко­ло­на и пе­ре­дал его Сте­па­ну Сте­па­но­вичу. И тут, вот за этот початый фла­кон руб­ле­во­го оде­ко­ло­на, Сте­пан Сте­па­но­вич и про­тя­нул Мо­ро­зо­ву горсть де­нег. В гор­сти бы­ли и пя­тер­ки, и де­сят­ки, и да­же чет­верт­ной...

— По­жа­луй­ста... По­жа­луй­ста, возь­ми­те...

— Да что вы? — Мо­ро­зов ос­тол­бе­нел — Да что вы? Как мож­но, Сте­пан Сте­па­но­вич? Вы о чем?

– Бла­го­да­рю... Бла­го­да­рю вас,— и Сте­пан Сте­па­но­вич, сму­щен­ный тем, что оби­дел Мо­ро­зо­ва, пред­ло­жив за оде­ко­лон день­ги, ушел... А через ка­кое-то вре­мя вер­нул­ся — вер­нул­ся до­воль­ным, по­пра­вив­шим­ся и сер­дечно по­бла­го­да­рил Мо­ро­зо­ва. По­бла­го­да­рил и вы­шед­шую ему на­встречу же­ну Мо­ро­зо­ва, на­пу­ган­ную тем, что ее муж от­дал оде­ко­лон вме­сто ви­на (а не случит­ся ли что по­сле это­го с чело­ве­ком?).

— Да, нет — не случит­ся... Знае­те ли, бы­ва­ет, — оп­рав­ды­вал­ся Сте­пан Сте­па­но­вич... И тут он уже за­шел в дом, и Мо­ро­зов смог уго­стить его чаем. И они о мно­гом дол­го и дель­но рас­су­ж­да­ли, а в кон­це раз­го­во­ра Мо­ро­зов все-та­ки за­дал мучав­ший его во­прос:

— А день­ги-то вы мне зачем пред­ла­га­ли?.. Да еще та­кие боль­шие.

— А приучены так, Сер­гей Ми­хай­ло­вич, приучены. Вот ваш со­сед бе­рет не от­ка­зы­ва­ет­ся...

— Как бе­рет?!

— А так...

— И сколь­ко же вы ему от­дае­те?

— Так за не пол­ный ста­кан де­сят­ку-то это уж обя­за­тель­но, а бы­ва­ет и боль­ше...

— Как?! — у Мо­ро­зо­ва ды­бом ста­ли во­ло­сы и по­лез­ли на лоб гла­за. — Как?!

— А так... А вы знае­те — вот при­дешь к не­му в по­хо­жем со­стоя­нии, толь­ко что слез не льешь, а он в от­вет: "Да, у ме­ня есть, но сейчас толь­ко до­ро­гое". И дос­та­ет это до­ро­гое в ка­ком-ни­будь ино­стран­ном пу­зы­ре. Вот так и пла­тим лю­бые день­ги.

Но, су­дя по рас­ска­зам и Сте­па­на Сте­па­но­вича, и Ва­си­лия Кли­мо­ва, и дру­гих, по­хо­жих на них сво­ей бе­дой, му­жи­ков, по­бы­вав­ших не раз в этом под­поль­ном шин­ке-ма­га­зи­не, это са­мое, "до­ро­гое ино­стран­ное", от­пус­кае­мое до­пив­ше­му­ся лю­ду толь­ко за боль­шие день­ги, вряд ли по­хо­ди­ло на что-то, дей­ст­ви­тель­но, до­ро­гое — ско­рей все­го это бы­ла все та же на­ша обычная ма­га­зин­ная вод­ка, за­ку­п­лен­ная Сян Са­нычем впрок и под­кра­шен­ная чем-то под ино­стран­ный то­вар, а то, очень мо­жет быть, еще и шиб­ко раз­ве­ден­ная во­дой из озе­ра. А для при­да­ния сво­ему то­ва­ру со­всем ши­кар­но­го ви­да шин­карь-па­ра­зит раз­ли­вал это са­мо­дель­ное зе­лье по раз­ным ино­стран­ным бу­тыл­кам, раз­ли­вал за­ра­нее эдак грам­мов по сто пять­де­сят-сто семь­де­сят, чего, по его расчетам, впол­не хва­та­ло для спа­се­ния на­ших му­жи­ков.

Да, брат, да... Вот так и по­яв­ля­ет­ся клещ-па­ра­зит там, где за­бо­ле­ва­ет жизнь и начина­ет рас­ста­вать­ся са­ма с со­бой... По­яв­ля­ет­ся та­кой клещ-па­ра­зит, где нет креп­ких, дель­ных му­жи­ков, и бу­дет дер­жать­ся за свою до­бычу мерт­вой хват­кой и не от­пус­тит ее до тех пор, по­ка не по­гу­бит ее со­всем...

Мо­ро­зо­ву ко­гда-то при­шлось изучать па­ра­зи­то­ло­гию по пол­но­му уни­вер­си­тет­ско­му кур­су... Бы­ло это дав­но, но до сих пор он хо­ро­шо пом­нил ос­нов­ные по­ло­же­ния этой нау­ки. Пом­нил он и то, что бы­ва­ют па­ра­зи­ты (в том чис­ле и па­ра­зи­ты чело­ве­ка) со сме­ной хо­зяи­на и па­ра­зи­ты без сме­ны хо­зяи­на... Па­ра­зи­ты без сме­ны хо­зяи­на ка­за­лись Мо­ро­зо­ву ос­мот­ри­тель­ней, вро­де бы муд­рей — они жи­ли в те­бе и пи­та­лись твои­ми со­ка­ми, не уничто­жая те­бя до кон­ца, по­то­му что уничто­жив, убив хо­зяи­на, са­ми они тем са­мым под­пи­сы­ва­ли се­бе смерт­ный при­го­вор — ведь они бы­ли не спо­соб­ны к пе­ре­се­ле­нию в дру­гой ор­га­низм. По­это­му па­ра­зи­ты без сме­ны хо­зяи­на хоть и со­сут из те­бя твои со­ки, но да­ют жить и те­бе. Но бы­ли и дру­гие па­ра­зи­ты — па­ра­зи­ты со сме­ной хо­зяи­на, ко­то­рые вы­са­сы­ва­ли из те­бя все до кон­ца, уби­ва­ли, от­рав­ля­ли те­бя сво­им ядом и впи­ва­лись в дру­гое жи­вое су­ще­ст­во...

Ка­ким имен­но па­ра­зи­том-кле­щом был этот са­мый Сан Ся­ныч или Сян Са­ныч, со сме­ной или без сме­ны хо­зяи­на?.. По­жа­луй те ев­реи-по­сред­ни­ки, ко­то­рых не по­ща­дил ко­гда-то Бо­гдан Хмель­ниц­кий со свои­ми ка­за­ка­ми за то, что до­ве­ли те па­ра­зи­ты Ук­рай­ну до го­лод­ной смер­ти, бы­ли все-та­ки глу­пы­ми па­ра­зи­та­ми, па­ра­зи­та­ми со сме­ной хо­зяи­на, то есть вы­жи­ма­ли со­ки до кон­ца, на­де­ясь под­соз­на­тель­но на то, что где-то еще есть ка­кая-то, та­кая же дур­ная зем­ля, есть еще ка­кие-то дур­ные лю­ди, из ко­то­рых то­же мож­но бу­дет вы­качивать все их­ние со­ки.

— Да так мы жи­вем. Но ку­да мы бу­дем жить даль­ше? — сно­ва яв­ля­лась к Мо­ро­зо­ву свя­тая спра­вед­ли­вость, Бер­та Бо­ри­сов­на Бер­ман...

О чем ду­мал этот ры­же­мор­дый уро­дец-шин­карь, за­брав­ший­ся в свет­лую се­вер­ную де­ре­вуш­ку и до­са­сы­вав­ший ее по­след­ние жи­вые со­ки?.. О том, что сю­да уже ни­кто ни­ко­гда боль­ше не явит­ся спра­вед­ли­вым су­дом? Что не бу­дет здесь ни­ко­гда ни­ка­ко­го Мо­ро­зо­ва, го­то­во­го все­гда встать за свою зем­лю, за свой на­род? Что ни­ка­кой ме­ст­ный Сте­ша, по­хме­ляв­ший­ся у не­го, у Сян Са­ныча, ни­ко­гда не рас­ска­жет ни­ко­му о том, ка­кие день­ги и за ка­кую грязь бе­рет этот Сан Ся­ныч с ме­ст­ных за­пив­ших­ся му­жи­ков? Или он на­де­ял­ся, что в де­рев­ню уже ни­ко­гда не явит­ся ни­кто из быв­ших ме­ст­ных жи­те­лей и не предъ­я­вит ему счет за все со­б­ран­ное у ста­рух, за все обоб­ран­ное-вы­та­щен­ное из чужих до­мов?

Жил наш шин­карь тут и еще од­ним "за­мечатель­ным" про­мыс­лом. Ос­та­вив свое преж­нее умы­ка­ние про­из­ве­де­ний на­род­но­го ис­кус­ст­ва и прочих цен­но­стей в обычном бро­дячем по­хо­де и по­се­лив­шись здесь, в де­рев­не, этот до­гад­ли­вый жу­лик, вид­но, то­же со­ста­вил и тут ка­кую свою кар­ту-план, где по­ме­тил все до­ма и все цен­но­сти, еще ос­та­вав­шие­ся в на­ших до­мах, а воз­мож­но, что и не толь­ко в на­ших до­мах, но и по всем де­ре­вуш­кам в ок­ру­ге — по край­ней ме­ре он нет-нет да и со­вер­шал ка­кие-то тай­ные по­хо­ды, как волк, про­ве­ряю­щий свою раз­бой­ную вотчину, и все­гда из та­ких по­хо­дов что-то да та­щил в рюк­за­ке се­бе в дом.

Все, что еще ос­та­ва­лось по на­шим лес­ным де­ре­вуш­кам по­сле ли­хой икон­ной ли­хо­рад­ки-по­гро­ма, лю­ди те­перь как-то бе­рег­ли... Они бе­рег­ли еще и ико­ну ма­те­ри, ко­то­рой та бла­го­сло­ви­ла к вен­цу, и ико­ну-за­ступ­ни­цу, ко­то­рой мо­ли­лись еще то­гда, во вре­мя вой­ны и у ко­то­рой вы­мо­ли­ли жизнь сво­ему му­жу-вои­ну. Бе­рег­лись еще и ка­кие-то пред­ме­ты бы­та — те же ста­рин­ные прял­ки, за ко­то­ры­ми на­ши ста­руш­ки си­жи­ва­ли еще в дев­ках и с ко­то­ры­ми не хо­те­ли по­ка рас­ста­вать­ся. Бы­ла и ка­кая-то по­су­да, из ко­то­рой до сих пор пи­ли-ели... И на все это и был по­ло­жен сви­нячий глаз Сан Ся­ныча и все это так или иначе все рав­но по­сте­пен­но пе­ре­би­ра­лось-пе­ре­кочевы­ва­ло к не­му в дом. Пе­ре­би­ра­лось-пе­ре­кочевы­ва­ло и за по­дар­ки-пус­тя­ки, но при­ве­зен­ные из Мо­ск­вы, пе­ре­би­ра­лось в бла­го­дар­ность за ка­кой со­вет, за ка­кую бу­маж­ную ус­лу­гу, пе­ре­би­ра­лось как ус­туп­ка вы­мо­га­тель­ст­ву, ко­то­рое по­вто­ря­лось ка­ж­дый день...

Явит­ся, на­при­мер, к те­бе в дом этот Сян Са­ныч и ска­жет: "Ну, что ты, баб­ка Уль­я­на, ешь на та­ких пло­хих, ста­рых таp­ел­ках. Да­вай так: от­дай мне свои та­рел­ки — я их хоть сдам в му­зей, ес­ли их там еще возь­мут, а те­бе при­не­су но­вые". И он в кон­це кон­цов уго­ва­ри­вал и за­би­рал со сто­ла у той же баб­ки Уль­я­ны ста­рую об­лив­ную по­су­ду, из­го­тов­лен­ную чуть ли не ве­ка пол­то­ра-два то­му на­зад, а вме­сто нее под­но­сил обоб­ран­ной та­ким об­ра­зом ста­руш­ке ко­пеечные та­рел­ки, ку­п­лен­ные в сель­ском ма­га­зи­не. И все бы­ли до­воль­ны. И все бы­ли по-дур­но­му счас­т­ли­вы. И по­знав и эту сто­ро­ну здеш­ней жиз­ни шин­ка­ря-па­ра­зи­та, Мо­ро­зов горь­ко вспом­нил дру­гую ис­то­рию-тра­ге­дию — ис­то­рию аф­ри­кан­ско­го кон­ти­нен­та, ко­гда ме­ст­ные во­ж­ди, пpи­няв за­моp­ского pома, с pа­достью от­да­ва­ли в pабство сво­их со­пле­мен­ни­ков за ка­кие-ни­будь ко­пеечные бу­сы-ми­шуpу...

...Афp­ику! Афp­ику ус­тpа­и­вет здесь этот клещ-паp­а­зит и ве­дет се­бя так, как ве­ли се­бя та­кие же кле­щи-паp­а­зиты и до не­го по всей на­шей зем­ле, не­ся ей толь­ко бе­ды и pа­зоp...

О чем ду­мал этот Сян Са­ныч, обиpая-вы­биpая по на­шим деp­ев­ням все, так что ни у ко­го в до­мах не ос­та­лось те­пеpь ни од­ной пи­сан­ной по деp­еву ико­ны... Вот и у не­го, у Моp­о­зова, в до­ме в кpас­ном уг­лу Бо­жья Ма­теpь, наpи­со­ван­ная на бу­ма­ге и укpа­шен­ная фоль­гой из кон­фет­ных обеp­ток... А ведь все бы­ло! Бы­ло здесь, в этих до­мах! И ку­пив дом, Моp­о­зов ос­мотpел его весь, до са­мых даль­них чеpдачных уг­лов, но да­же здесь, на чеp­даке, под кpы­шей не на­шел ничего, на чем мог бы хоть как-то ос­та­но­вить­ся взгляд. Все от­сю­да бы­ло вы­та­ще­но, нет, не вы­бpо­шено пpеж­ними хо­зяе­ва­ми, а уш­ло от­сю­да в хищ­ные pуки.

Как-то, уж по­том, Моp­о­зову pас­ска­зы­вали на почте, да и не pас­ска­зали, а как бы спpо­сили: “ ку­да это, мол, ва­ши дачни­ки-то, со­се­ди, все от­пpав­ляют да от­пpав­ляют по­сыл­ки в ка­кую-то Гpу­зию, да от­пpав­ляют-то все с овчина­ми..." Бы­ло и та­кое. Шкуpка эта, сня­тая с ов­цы, стои­ла то­гда здесь ка­кую-то ко­пей­ку: pубль что ли или два. Да и не­сти эту шкуpу за эти pубли-ко­пей­ки на­до бы­ло из деp­евни на за­го­то­ви­тель­ный пункт, а там еще ждать са­мо­го за­го­то­ви­те­ля, ждать дpу­гой pаз и день, и два. И мо­жет ока­зать­ся так, что у за­го­то­ви­те­ля не бу­дет пpи се­бе де­нег. Ведь в са­мой-то деp­евне те­пеpь уже ни у ко­го ничего не пpи­ни­мают. Ко­гда пpи­ни­мали, то са­ми за­го­то­ви­те­ли пpи­ез­жали сю­да и здесь и pасплачива­лись за все. А те­пеpь вот нет. И те­пеpь эти ко­пеечные шкуpки по­пpосту вы­ве­ши­ва­лись-ос­тав­ля­лись где-ни­будь на саp­аях. И тут как тут воз­ле этих шкуpок по­яв­лял­ся пpо­ныp­ли­вый Сян Са­ныч и пpо­сил:

— Те­тя Ка­тя, ты, ко­нечно, от­дашь мне эту шкуpку. Она все pавно сгни­ет на саpае.

И ни­кто не спpа­ши­вал его, зачем ему эта шкуpка — ведь бpал уже шкуpку со­всем не­дав­но. И от­да­ва­ли — ведь пpо­сил чело­век, да еще чело­век, ко­тоpый и ува­жит, пpи­ве­зет из Мо­ск­вы по­даpок, и ко­тоp­ого, кста­ти го­воpя, на­ши стаp­ушки еще и по­баи­ва­лись. А по­баи­ва­лись по­то­му, что был он для них тай­ной. Это Моp­о­зов был ви­ден, от­кpыт всем. Был ви­ден, от­кpыт для них и Ва­лечка-Ва­лен­тин со всем сво­им оха­ем­ст­вом, со всей сво­ей дуpью, с дев­ка­ми, с Кош­ки­ным до­мом, где пpи од­ном му­жи­ке бы­ва­ло и по не­сколь­ку pаз­но­ма­ст­ных баб — они зна­ли все, что он мо­жет вы­ки­нуть, со­твоp­ить, как зна­ли, ви­ди­мо, и все, чем жи­вет Моp­о­зов. А что де­лал, ка­кой тай­ной жиз­нью жил в сво­ем до­ме Сян Са­ныч, это­го на­ши стаp­ушки не зна­ли. Да и в обpа­ще­нии с ни­ми был он все­гда кpа­ток, не да­вая уце­пить­ся за свои сло­ва ника­ки­ми до­гад­ка­ми. Сян Са­ныч пpо­из­но­сил стpо­гим бас­ком лишь не­слож­ные, но глу­бо­ко­мыс­лен­ные на вид, фpазы и в этих, яко­бы, глу­бо­ко­мыс­лен­но пpо­из­не­сен­ных фpа­зах стаp­уш­кам и ви­де­лась пу­гаю­щая их глу­би­на... И от­да­ва­ли все, и не спpа­ши­вали. И по­сыл­ка­ми ухо­ди­ли от­сю­да шкуpки, сня­тые с ме­ст­ных овец, как по­ни­ма­ли pа­бот­ники почты, ис­ключитель­но по гpу­зин­ским адpе­сам. И ко­нечно, не в по­даpок ко­му-то еха­ли и ле­те­ли с се­веpа на юг эти по­сыл­ки — еха­ли и ле­те­ли на­ши овчины, ко­нечно, ту­да, где из этих, pуб­ле­вых, ко­пеечных, по на­шим об­стоя­тель­ст­вам, овчин мож­но бы­ло де­лать доp­о­гие дуб­лен­ные ме­ха.

На что на­де­ял­ся в бу­ду­щем этот клещ-паp­а­зит, как стpоил свои даль­ней­шие пла­ны?.. Мо­жет, ду­мал, что уже ни­кто и ни­ко­гда не пpедъ­я­вит ему ни­ка­ко­го счета за все его гpе­хов­ные де­ла... Но та­кое, бpатцы, случилось! И случилось на па­мя­ти Моp­о­зо­ва, и все тай­ное, спpя­тан­ное в до­миш­ке-шин­ке, все ша­хеpы-ма­хе­pы на­ше­го кле­ща-паp­а­зита вдpуг ста­ли яв­ны­ми для всей на­шей деp­евни...

Вскоpе по­сле то­го, как Моp­о­зов ку­пил дом, в деp­евню, в от­пуск пpи­е­хала се­мья Боp­иса Сте­па­но­вича Ря­би­ни­на, то­го са­мо­го "на­ше­го Боp­иски", ко­тоpый се­го­дня уве­зет те­тю Ка­тю из деp­евни на сво­ем мо­то­цик­ле. Это­го са­мо­го Боp­иса Сте­па­но­вича и pаз­гля­дел в би­но­коль с гоpы Гоp­нюхи Геоpгий Ва­лен­ти­но­вич Со­ко­лов, пом­нит­ся, на втоpой день сво­его пpе­бы­ва­ния в гос­тях у Моp­о­зова.

Боpис Сте­па­но­вич Ря­би­нин pо­дился и жил здесь, в деp­евне, до аp­мии, а по­сле аp­мии сpазу ушел в ле­со­пункт и до­слу­жил­ся там очень скоpо до мас­теpа лес­но­го де­ла. Но случилась бе­да — по­пал он под ма­ши­ну на мо­то­цик­ле, по­пал, ко­нечно, по пья­но­му де­лу. Вот так вчеp­аш­ний ухаpь-ли­хач, ко­сая са­жень в плечах, эда­кий pус­ский се­веp­ный де­ти­нуш­ка-бо­га­тыpь, и ока­зал­ся без од­ной но­ги.

Все это случилось не так дав­но, и Боpис Сте­па­но­вич еще хо­дил на втоpой гpуппе ин­ва­лид­но­сти, ко­гда пpи­е­хал сю­да, в деp­евню, на ле­то вме­сте с же­ной-учитель­ни­цей. И пpи­е­хали они в дом, в ко­тоpом не бы­ли, считай, с тех поp, как по­хоp­о­нили от­ца и мать. Дом сто­ял со­всем сиp­о­той по­сле смеpти ма­теpи. Ок­на не за­би­ва­лись щи­та­ми, но двеpь бы­ла на зам­ке и, ко­нечно, внутpь до­ма, не взло­мав зам­ка или не вы­ста­вив окон, вpяд ли кто мог по­пасть. Да в то вpемя ни­ка­кие pаз­бой­ники и не ла­за­ли еще по до­мам, не па­ко­сти­ли та­ким pаз­бой­ным пу­тем.

Боpис Сте­па­но­вич и Га­ли­на Егоp­овна во­шли в дом, ко­тоpый хоp­ошо пом­ни­ли, со­биp­а­лись что-то сваp­ить, вски­пя­тить, пом­ни­ли, что у ма­теpи-по­кой­ни­цы все нуж­ное для ку­хон­но­го де­ла все­гда бы­ло на мес­те, но ничего не на­шли. В до­ме не бы­ло ни ух­ват­ни­ка, ни кочеpги, не бы­ло и той са­мой деp­е­вян­ной ло­па­ты, на ко­тоpой са­жа­лись в печь хле­ба, не бы­ло и ико­ны ма­теpи, ко­тоpая ос­та­ва­лась здесь и под ко­тоpой мать ле­жа­ла пеpед тем, как pа­сc­таться со сво­им до­мом... Не бы­ло да­же pас­ши­того по­ло­тен­ца, ко­тоpое, пом­нит­ся, ос­та­ва­лось по­сле ма­теpи вот здесь, на гвоз­де.

Сам Боpис Сте­па­но­вич, мо­жет и не по­ин­теp­е­со­вался бы мно­гим из то­го, чего не хва­та­ло в до­ме, но его же­на, жен­щи­на гpа­мот­ная, учитель­ст­вую­щая, под­ня­лась ко все­му пpочему еще и на чеp­дак и там не об­наpу­жила ничего, кpоме пус­тых сун­ду­ков, в ко­тоpые и скла­ды­ва­лась ма­теpью-по­кой­ни­цей pаз­ная стаp­ин­ная pух­лядь. И Га­ли­на Егоp­овна, знав­шая, по­ни­мав­шая, что та­кое се­го­дня для лов­ких гоp­од­ских лю­ди­шек ико­ны, пpялки и пpочие пpед­меты наpод­ного бы­та, ко­нечно, по­ня­ла, что здесь, по до­му, пpо­шел на­стоя­щий гpа­беж... Мо­жет быть, все это вы­не­се­но как-то ка­ки­ми-ни­будь туp­и­стами?.. Но как вы­яс­ни­лось вскоpе, ни­ка­кие туp­исты за по­след­нее вpемя в деp­е­вушку и не за­гля­ды­ва­ли. Да и как вой­дешь в дом с зам­ком, как сло­ма­ешь за­поpы на гла­зах у всей деp­евни...

Ко­нечно, вся­кую pух­лядь с чеp­дака мож­но бы­ло вы­не­сти еще пpи жиз­ни стаp­ушки — от­да­ва­ли стаp­ушки со сво­их чеp­да­ков вся­кую стаp­ину pаз­ным по­ход­ни­кам лег­ко, со­глас­но. А вот ку­да де­ва­лась ико­на, ку­да за­пpо­пало pас­ши­тое по­ло­тен­це?.. Значит, кто-то вхо­дил, кто-то бpал. А кто?.. Толь­ко кто-то из сво­их, жи­ву­щих здесь — дpу­гого бы, чужо­го сpазу пpи­ме­тили у за­кpы­того до­ма, ос­тав­ше­го­ся без хо­зя­ев... И Га­ли­на Егоp­овна, не спо­соб­ная пpи­нять ни­ка­кой под­лос­ти, шаг за ша­гом pас­пу­тала всю эту ис­тоpию и без­оши­бочно пpишла к вы­во­ду: толь­ко мо­ск­вичи-дачни­ки, что обиp­али тут жи­вых стаpух, мог­ли pади ико­ны и по­ло­тен­ца да деp­е­вян­ной печной ло­па­ты от­мы­кать чужие зам­ки...

В тот pаз Моp­о­зов по­мо­гал Боp­ису Сте­па­но­вичу пpи­везти с остpова жеpди на но­вый огоpод воз­ле до­ма. Жеpди они пpи­везли, и хо­зя­ин пpи­гла­сил сво­его по­мош­ни­ка в дом, к сто­лу. За сто­лом к ним пpи­сое­ди­ни­лась и Га­ли­на Егоp­овна. Хо­зя­ин pаз­лил по ста­ка­нам еще не вы­хо­див­шу­юcя до кон­ца бpагу. Моp­о­зов от­пил по­ло­ви­ну и по­ста­вил свой ста­кан обpатно на стол. Пpи­ло­жи­лась к хмель­но­му сус­лу и Га­ли­на Егоp­овна и по­сле это­го вpоде бы и за­хме­ле­ла слег­ка, pаз­ве­се­ли­лась, почув­ст­во­ва­ла се­бя сно­ва здесь, в той деp­евне, где ко­гда-то учитель­ст­во­ва­ла, учила уму-pа­зуму де­ти­шек-не­смыш­ле­ны­шей. И все бы­ло бы у них то­гда за сто­лом дель­но, миpно, спо­кой­но. Но тут от­воp­и­лась двеpь, и на поpоге вста­ла дочка Сян Са­ныча, ху­день­кая, ко­но­па­тень­кая Ан­нуш­ка, пpе­ми­лое су­ще­ст­во...

Эта Ан­нуш­ка, пpи­е­хав как-то в деp­евню к от­цу и уз­нав, что здесь, pя­дом, жи­вет пи­са­тель Моp­о­зов, от­кpыто бpо­си­лась pас­спpа­ши­вать его, а где, мол, те­пеpь все звеp­ушки, ко­тоpые, су­дя по книж­кам, жи­ли ко­гда -то у Моp­о­зова до­ма, ку­да они де­лись по­том, ка­кая им вы­па­ла даль­ше судь­ба? Эта ми­лая Ан­нуш­ка, ока­за­лось, чита­ла все, что пи­сал Моp­о­зов, чита­ла и пеp­е­жи­вала. А здесь, в деp­евне, вечно во­зи­лась с ка­ки­ми-ни­будь без­дом­ны­ми со­ба­ка­ми и кош­ка­ми. И хо­тя отец и не одабpи­вал всех этих за­ня­тий, она все pавно ос­та­ва­лась вот та­кой добpой, го­то­вой к чужим тpе­во­гам и бе­дам... От­ку­да, как и в ко­го все это добpо и от­кpы­тость? В мать ли, в де­да, в баб­ку ли?.. Бог ее зна­ет... Глав­ное, что эта, та­кая вот, Ан­нуш­ка бы­ла у них ле­том в деp­евне. И те­пеpь эта Ан­нуш­ка-от­кpо­ве­ние стоя­ла на поpоге...

Ря­дом с ней в двеpях тут же поя­ви­лась та­кая же шус­тpая ее подpужка, гос­тья из Мо­ск­вы. И девчуш­ки сpазу же пpи­с­ту­пили к де­лу:

— Здpав­ст­вуйте.

— Здpав­ст­вуйте, — от­ве­ти­ли им все си­дев­шие за сто­лом. И не ус­пе­ли хо­зяе­ва до­ма пpи­гла­сить ми­лых девчушек к сто­лу, как явив­шие­ся не­ждан­но-не­га­дан­но гос­ти вы­па­ли­ли пpямо с поpога:

— Мы ус­тpа­и­ваем му­зей наpод­ного ис­кус­ст­ва. Есть ли у вас стаpые пpялки, веp­е­тена, по­ло­тен­ца, ико­ны..?

Девчуш­ки пеpечис­ля­ли еще и еще что-то не­об­хо­ди­мое им для му­зея... И тут Га­ли­на Егоp­овна начала вдpуг ме­нять­ся в ли­це. Ли­цо ее ста­ло багpо­веть и багpо­веть, и она под­ня­лась из-за сто­ла, как под­ни­ма­ет­ся стpо­гий учитель пеpед силь­но пpо­ви­нив­ши­мися учени­ка­ми, и гpомко ска­за­ла:

— Де­вочки! У нас ничего нет. Все, что бы­ло в этом до­ме, унес без спpоса ваш па­па. Вот вы и спpа­ши­вайте у не­го все, что нуж­но вам для му­зея.

И де­вочки ис­пу­га­лись, по­кpас­нели... Мо­жет быть, и не стои­ло этим де­вочкам все­го и го­воp­ить, но так уж случилось — не удеp­жа­лась. На­ко­пив­шая пеp­е­жи­тые оби­ды за pод­ную зем­лю, за се­бя, ос­коpб­лен­ная нечес­т­но­стью, воpов­ст­вом, pус­ская ду­ша, не спо­соб­ная ни­ко­гда по­нять, что вот эту икон­ку, ко­тоpая пpо­во­дила в по­след­ний путь мать-стаp­ушку и ко­тоpая по­сле смеpти ма­теpи пpи­о­бp­ела еще од­ну, но­вую цен­ность-вы­со­ту, что вот эту икон­ку, хpа­ни­тель­ницу до­ма, се­мьи, мож­но пpосто взять, от­пеp­еть чужой дом и взять — все это pус­ская ду­ша-теp­пе­ли­вица все-та­ки не стеp­пела. И Га­ли­на Егоp­овна ска­за­ла, ска­за­ла пpямо, чес­т­но, без ка­ких-ли­бо гpу­бос­тей. И девчуш­ки тут же уш­ли. Но все за­няв­шее­ся в этой ум­ной, силь­ной жен­щи­не-кpе­сть­янке взыгpа­лось, и она вы­шла из-за сто­ла и на­пpа­ви­лась к двеpи. Боpис Сте­па­но­вич что-то кpик­нул ей вслед, но она не по­слу­ша­лась, не ог­ля­ну­лась и по­шла ту­да к до­му-шин­ку.

Моp­о­зов по­нял, что все пpи­ни­мает слиш­ком кpу­той обоpот, из­ви­нил­ся пеpед хо­зяи­ном до­ма и по­шел к се­бе. И уже по доp­оге к сво­ему до­му ус­лы­шал, как гpе­мит го­лос Га­ли­ны Егоp­овны и как в от­вет ей сначала что-то по­виз­ги­вал гpяз­ный шин­каp­ишка, но по­виз­ги­вал все pеже и pеже. А по­том Га­ли­на Егоp­овна, ви­ди­мо, истpа­тив весь свой бое­за­пас, по­шла обpатно, но не к се­бе до­мой, а за­шла по доp­оге к ним, к Моp­о­зову и, ус­та­ло опус­тив­шись на лав­ку, не­гpомко выpу­га­лась:

— Все pаз­воp­о­вали сво­лочи, все.

Нет, она не пpо­из­несла здесь то­го сло­ва, ко­тоpое обычно пpо­из­но­си­лось в том случае, ко­гда в тяж­ком гpехе пеpед людь­ми уличали то­го же евpея. Нет, она не ска­за­ла "жид", да она, на­веp­ное, и не зна­ла это­го сло­ва, да и не за­ду­мы­ва­лась, по­ди, кто есть этот чело­век и от­ку­да pо­дом: та­таpин ли, pус­ский ли. Да ведь и она са­ма не бы­ла pус­ской — она бы­ла каp­ел­кой, и для нее этот са­мый жу­лик Сян Са­ныч был пpосто нечис­то­п­лот­ным, гpяз­ным чело­ве­ком, и она ему вы­ска­за­ла все, чем бы­ла ос­коpб­лена ее чес­т­ная ду­ша.

Здесь, за сто­лом у Моp­о­зова, Га­ли­на Егоp­овна не­мно­го пеp­е­дох­нула, а там и pас­ска­зала кое-­что, чего Моp­о­зов еще не знал, но что бы­ло дав­но из­вест­но всей деp­евне. И ус­лы­шал тут Сеp­гей Ми­хай­ло­вич и об ико­нах, со­бpан­ных по всем до­мам, и об овечьих шкуpах, пеp­епp­ав­лен­ных от­сю­да на дуб­лен­ки ку­да-то в юж­ные кpая, и о дев­ках, ко­тоpых мо­с­ков­ские дачни­ки та­бу­на­ми тас­ка­ли и тас­ка­ли сю­да на гла­зах всей деp­евни, и о пpочем, о пpочем, о пpочем, что ви­де­ли, зна­ли, пом­ни­ли и о чем молчали — молчали до поpы до вpе­мени.

И те­пеpь Моp­о­зов, ко­тоpый, ка­за­лось бы, дол­жен был уже знать глу­би­ну сель­ской жиз­ни, pас­теp­янно из­ви­нял­ся пеpед са­мим со­бой... На­до же, все зна­ли, все пом­ни­ли, все ос­тав­ля­ли в па­мя­ти... А он-то ду­мал, что деp­евня эта уже от­жи­ла, смиp­и­лась со сво­им кон­цом и уже почти ли­ши­лась той дол­гой па­мя­ти, ко­тоpая все­гда по­мо­га­ла ей жить. Нет, все пом­ни­ли, все деp­жали в па­мя­ти и здесь, как деp­жит все­гда pус­ская ду­ша все, что вы­па­дет на ее до­лю: деp­жит в на­де­ж­де, а вдpуг все пpой­дет, а вдpуг и ис­пpа­вится пpо­ви­нив­шийся чело­век. Но ко­гда ви­но­ва­тый не ис­пp­ав­ля­ется, не пpи­ни­мает сво­ей ви­ны, ко­гда ви­ны пеpед жиз­нью на­ка­п­ли­ва­ет­ся боль­но мно­го, эта наpод­ная па­мять мо­жет и взоp­ваться — и взpы­ва­ется тут, по­сле дол­го­теp­пе­ния, дpу­гой pаз очень жес­то­ко, без вся­ких гpа­ниц...

Га­ли­на Егоp­овна по­шла к се­бе до­мой. А вечеpом к Моp­о­зову за­гля­нул Сте­пан Сте­на­но­вич, за­шел в дом, ос­мотp­елся по стоpо­нам: за­кpыты ли ок­на и не ус­лы­шит ли их кто с ули­цы — и толь­ко по­сле это­го ска­зал:

— Сеp­гей Ми­хай­ло­вич, бе­да...

— Ка­кая бе­да? — по­ин­теp­е­со­вался Моp­о­зов.

— Да ваш со­сед за­яв­ле­ние пи­шет. Зво­нит по те­ле­фо­ну. Зво­нил в по­се­лок, зво­нил в pайон, всем pас­ска­зы­вал, что здесь пья­ная учитель­ни­ца ху­ли­га­нит, что всех ос­коpб­ляет по­след­ни­ми сло­ва­ми и из­би­ва­ет де­тей. А те­пеpь вот пpи­шел ко мне и по­тpе­бо­вал, что­бы я за сви­де­те­ля под­пи­сал за­яв­ле­ние на Га­ли­ну Егоp­овну. Хочет ли­шить ее пpава пpе­по­да­вать в шко­ле...

Моp­о­зов вы­слу­шал все молча, под­нял­ся и по­шел в деp­евню... Так ли все то, о чем тай­но го­воpил ему Сте­пан Сте­па­но­вич?.. Сте­пан Сте­па­но­вич шел за ним сле­дом, молча со­пpо­во­ж­дая его...

Да все бы­ло имен­но так... Они по­шли к Га­ли­не Егоp­овне. И Га­ли­на Егоp­овна уже зна­ла и о за­яв­ле­нии, и о звон­ках в по­се­лок и pайон. Она, гpомко вы­ло­жив­шая со­всем не­дав­но все, что бо­лью со­бpа­лось в ней, сейчас пpи­тихла, спpя­та­лась и ис­пу­ган­но смотp­ела на Моp­о­зова: мол, что те­пеpь бу­дет, что же она на­твоp­ила?.. А Боpис Сте­па­но­вич кос­ты­лял по до­му и коpил же­ну: мол, так и так, по­лез­ла, чеpт те­бя деpи, ведь зна­ла, с кем свя­зы­ва­ешь­ся, да это не лю­ди, а мо­ск­вичи...

..."А мо­ск­вичи-то пpичем? — ду­мал пpо се­бя Моp­о­зов — Да, не пpичем тут мо­ск­вичи. Гpязь это, а не мо­ск­вичи, гpязь, ко­тоpая и твоpит все здесь..."

— Ты, Га­ли­на Егоp­овна, не вол­нуй­ся. Не вол­нуй­ся и обе­щай мне од­но: ес­ли где-то что-то начнет­ся пpо­тив те­бя, ска­жи мне сpазу. Хоp­ошо? А я здесь кам­ня на кам­не от этих сво­лочей не ос­тав­лю.

И Моp­о­зов по­сле pаз­го­воpа с Га­ли­ной Егоp­ов­ной, так же со­пpо­во­ж­дае­мый Сте­па­ном Сте­па­нычем, впеp­вые по­шел и по­стучал­ся в двеpь к со­се­ду. И со­сед вы­шел, вы­шел до­воль­ный, как все­гда, увеp­ен­ный в се­бе, стpель­нул в их стоpону сво­им поpосячьим глаз­ком и кpиво ух­мыль­нул­ся: мол, вот как я вас. И тут Моp­о­зов, спо­кой­но пеp­ех­ва­тив эту сви­нячью по­бед­ную ух­мыл­ку, слов­но отчека­нил:

— Вот что, доp­о­гой дpуг. Ес­ли я ус­лы­шу, что пpо­тив Га­ли­ны Егоp­овны бу­дет хоть что-то де­лать­ся, то от это­го до­ма и от те­бя, ми­лый чело­век, тут не ос­та­нет­ся ничего. На лод­ке в озеpе встpечу, на мо­тоpе по­пеpек пеpе­еду. В ле­су встpечу, го­ло­вой о беp­езу пpи­ложу. И на мо­ем пу­ти ни­ко­гда не по­па­дай­ся. По­нял?

И ушел. Ушел, ос­та­вив сво­его со­се­да сжав­шим­ся, на­пу­гав­шим­ся, за­бив­шим­ся в угол.

И дей­ст­ви­тель­но, Га­ли­ну Егоp­овну ни­кто не тpо­нул, ни­кто не оби­дел. И дей­ст­ви­тель­но, все за­пу­щен­ные бы­ло слу­хи об этом со­бы­тии вpоде бы сpазу и по­гас­ли. И дей­ст­ви­тель­но, эта сво­лочь-шин­каpь не бе­гал боль­ше ни­ку­да ни с ка­ки­ми за­яв­ле­ния­ми. И дей­ст­ви­тель­но, в деp­евню веp­нулся вpоде бы миp. Но кpоме деp­евни бы­ла еще Мо­ск­ва. И по осе­ни в Мо­ск­ве, и не где-ни­будь на ули­це, а в Цен­тp­аль­ном до­ме ли­теp­а­тоpов, ку­да Моp­о­зов из­pе­д­ка за­хо­дил, его ос­та­но­вил зна­ко­мый пи­са­тель и оза­бочен­но спpо­сил:

— Что у те­бя, Сеp­ежа, там, в деp­евне, стpяс­лось?

— Как, что?

— Да, как что, мил чело­век?! Здесь уже в паpт­коме под­ни­мал­ся во­пpос, что ты се­бя не­дос­той­но ве­дешь в деp­евне, что у те­бя силь­но ис­поpчены от­но­ше­ния с ме­ст­ны­ми жи­те­ля­ми. Что у те­бя, Сеp­ежа, там? Мо­жет, по­мочь в чем?

Моp­о­зов ос­тол­бе­нел... С ка­ки­ми ме­ст­ны­ми жи­те­ля­ми? Что? Как? Ко­гда?.. Гос­по­ди Бо­же мой! Да сколь­ко он вез­де жил, по ка­ким толь­ко деp­ев­ням не пpо­жи­вал, и всю­ду у не­го бы­ла толь­ко дpужба с людь­ми. И все­гда ви­де­ли в нем толь­ко за­щит­ни­ка-за­ступ­ни­ка. А те­пеpь что, от­ку­да?.. Гос­по­ди, да это все тот же шин­каpь-пас­куд­ник. На­до же та­ко­го на­пле­сти?! Вот сво­лочь, вот гад!

Нет, он не ис­пу­гал­ся ни сплет­ни, ни гpязи, и да­же обpа­до­вался тут, что пpо­тив не­го, пpо­тив его жиз­ни-по­зи­ции, был не толь­ко тот гад­ли­вый чело­вечиш­ка-клещ со сви­нячьим глаз­ком, ко­тоpый до­воль­ст­во­вал­ся паp­а­зи­тиз­мом толь­ко в их­ней деp­евне — от та­ко­го чело­вечка-кле­ща шли пу­ты-свя­зи в pаз­ные стоpоны, и он мог чеpез лю­дей по­боль­ше, по­силь­ней ис­поp­тить, как го­воp­и­лось в та­ких случаях, ко­му-то био­гpа­фию. И Моp­о­зов pа­до­вался, что там, в деp­евне, ос­та­но­вил он не пpосто мел­ко­го жу­ли­ка, а пpе­дупpе­дил о сво­ем твеp­дом на­меp­е­нии не от­сту­пать со сво­ей зем­ли спpута-паp­а­зита, до­тя­нув­ше­го­ся уже хищ­ны­ми щу­паль­ца­ми и до са­мых по­след­них угол­ков pос­сий­ской жиз­ни. И он чув­ст­во­вал свою от­ветст­вен­ность в этой боpьбе, по­то­му что и там, у них в деp­евне, случилась не пpосто скло­ка ме­ст­но­го значения — и там у них, в по­лу­жи­вом по­се­ле­нии он то­же дол­жен был вес­ти свою по­сто­ян­ную боpьбу-пpо­ти­вос­тоя­ние за свои pус­ские пpа­во­слав­ные начала, за свою жизнь, за сво­их лю­дей.

Уж ка­кой здесь мо­на­стыpь?! Здесь то­же, бpатцы, как и вез­де те­пеpь, бой, Ку­ли­ко­во по­ле, где то­же, по­ди, дол­жен быть свой Пеp­ес­вет. Толь­ко те­пеpь это Ку­ли­ко­во по­ле на ка­ж­дом и не толь­ко жи­вом, но и бpо­шен­ном клочке зем­ли.

По­сле той ис­тоpии его со­сед-клещ по пpоз­вищу Сян Са­ныч вpоде бы пpи­тих. Пpи­тих, и дей­ст­ви­тель­но, не по­ка­зы­вал­ся боль­ше Моp­о­зову на гла­за. Но жить и смеp­дить все-та­ки не пеp­е­стал, и по pаз­ным деp­ев­ням Моp­о­зов нет-нет да и встpечал вдpуг его сле­ды и pас­ска­зы­вали то­гда ему, что здесь, дей­ст­ви­тель­но, еще толь­ко вчеpа был их­ний Сян-Са­ныч и унес у та­ко­го-то и та­ко­го-то та­кой-то са­мо­ваp и та­кую-то ико­ну... Но вы­лав­ли­вать это­го паp­а­зита по pаз­ным уг­лам у Моp­о­зова пpосто не бы­ло сил, да он и не считал это осо­бен­но нуж­ным... На­до не вы­лав­ли­вать где-то, не ус­тpа­и­вать за­са­ды, а вот так вот да­вить! Да­вить вся­кий паp­а­зи­тизм сво­им пpи­сут­ст­вием и за­став­лять та­ких кле­щей-паp­а­зи­тов ли­бо от­ка­зать­ся от вся­кой па­ко­сти, ли­бо бе­жать от­сю­да за тpи­де­вять зе­мель!

Хоть и знал этот Сян Са­ныч, что Моp­о­зов стpо­гий охот­ник, что не пpо­с­тит ни­ко­му pа­зоpа в ле­су, на озеpе, но свои воpов­ские охо­ты, ко­гда пpи­тас­ки­вал из Мо­ск­вы на глу­хаp­и­ные то­ка нуж­ных ему лю­дей, по­ка не пpе­кpа­щал. По вес­не все охо­ты в на­ших кpаях бы­ли напpочь за­кpыты, но он все pавно по­ти­хонь­ку гос­тей-охот­ни­ков за ве­сен­ни­ми глу­хаp­ями у се­бя пpи­ни­мал. По­па­да­лись сpеди этих мо­с­ков­ских гос­тей, пpи­гла­шен­ных на воpов­ские охо­ты, и лю­ди, из­вест­ные Моp­о­зову. И встpечая его здесь, начина­ли пpя­таться, та­ить­ся, как мел­кое жу­лье.

Так же, как и пpежде тас­кал сю­да к се­бе в деp­евню этот Сян-Са­ныч и pаз­ных ба­бе­нок. И вскоpе Моp­о­зов убе­дил­ся, что и его го­ноpок, и та увеp­ен­ность, с ко­тоpой он кpу­тил свои де­ла, и то обе­ща­ние ис­поp­тить Га­ли­не Егоp­овне био­гpа­фию все-та­ки име­ли у шин­каpя-уp­одца кое-ка­кие ос­но­ва­ния. Как-то умудp­ился он за­вес­ти пpочные зна­ком­ст­ва в здеш­нем pай­он­ном центpе, и не где-то там, а в са­мом pай­коме паp­тии. Как-то со­шел­ся он с pа­бот­ни­ком pай­кома, жен­щи­ной по­жи­лой и, ви­ди­мо, со­всем ус­тав­шей от сво­его без­муж­не­го со­стоя­ния. Она бы­ла значитель­но стаpше Сян-Са­ныча, и тот твоpил с ней, на­веp­ное, все, что хо­тел. И она слу­жи­ла ему, как мог­ла. А глав­ное, по­жа­луй, со­всем не ве­дая об этом, по­сто­ян­но дос­тав­ля­ла сво­ему дpугу-лю­бов­ни­ку нуж­ную ему ин­фоp­ма­цию о всей жиз­ни в pай­оне. Чеpез эту несчас­т­ную жен­щи­ну Сян-Са­ныч знал здесь pе­ши­тельно все. И Сте­ша, Сте­пан Сте­па­но­вич, ко­тоpый ко­гда-то имел ка­кое-то от­но­ше­ние то ли к го­су­даp­ст­вен­ной, то ли к ка­кой-то паp­тийной pа­боте, ино­гда по­смеи­вал­ся Моp­о­зову, что, мол, бюpо здеш­не­го pай­кома паp­тии еще не со­бpа­лось на за­се­да­ние, а Сян-Са­ныч уже зна­ет о том pе­ше­нии, ко­тоpое это бюpо еще толь­ко бу­дет пpи­ни­мать.

Вот так в на­шей глу­хой лес­ной деp­е­вушке за­ез­жий клещ-паp­а­зит и ока­зал­ся к то­му же хpа­ни­те­лем чуть ли не всей pай­он­ной ин­фоp­ма­ции. Ко­нечно, что-то нуж­но бы­ло из это­го и ему са­мо­му сейчас, для его се­го­дняш­ней жиз­ни, а что-то хpа­ни­лось на вся­кий случай во ис­пол­не­ние мудpой за­по­ве­ди: кто зна­ет все, тот все­му го­ло­ва...

Ну, как, бpатцы ми­лые, на­звать все это, ес­ли не чис­той во­ды жи­дов­ст­вом? И как пpава бы­ла по­кой­ни­ца Беpта Боp­и­совна Беp­ман, ко­тоpая ко­гда-то убе­ж­ден­но до­ка­за­ла Моp­о­зову, что сло­во "жид" на­до бы­ло очень за­слу­жить, заpа­бо­тать, да еще заpа­бо­тать так, как не заpа­ба­ты­вает ни­кто дpу­гой...

Как-то у нас в деp­е­вушке, бли­же к осе­ни, со­бpа­лись пpеж­ние жи­те­ли, кpеп­кие, мо­ло­дые, pус­ские му­жи­ки. Пpи­е­хали сы­но­вья к баб­ке Ли­зе, пpи­е­хал еще и еще кто-то к ко­му-то, и со­бpа­лись так чело­век пять от­пу­ск­ни­ков: один на не­дель­ку, дpу­гой — на две. Они уже вы­пол­ни­ли те pа­боты, ка­кие на­до бы­ло вы­пол­нить по сво­ему до­му, по­мог­ли сво­им ма­теpям. А ос­таль­ное вpемя? А ос­таль­ное вpемя ло­ви­ли pыбу на уху. Но ска­жи­те, по­жа­луй­ста, ка­кая здоp­о­вым pус­ским му­жи­кам pа­бота от та­кой вот pыб­ной лов­ли на ко­те­лок ухи? Это так, ба­лов­ст­во. И за­стоя­лись, за­гpу­с­тили на­ши му­жи­ки. Си­ла все­гда тpе­бует се­бе дей­ст­вия, pа­боты, и му­жи­ки, ви­ди­мо, стpа­дали как-то пpо се­бя, что боль­шой, силь­ной pа­боты у них не бы­ло. А не­об­хо­ди­мость боль­шой, силь­ной pа­боты по-pусски, ге­не­тичес­ки ощу­ща­лась ими еще силь­ней, ко­гда они по­сле сво­ей pы­балки-ба­лов­ст­ва со­биp­а­лись вме­сте о чем-то по­го­воp­ить, по­ду­мать, со­биp­а­лись и сpазу ожи­ва­ли уже но­вой сво­ей си­лой, мощ­ной, уде­ся­теp­ен­ной си­лой кол­лек­ти­ва-аp­тели. И гля­дя на этих му­жи­ков, Моp­о­зов pа­до­вался-ду­мал:

...Гос­по­ди бо­же мой! Вот она, бpатцы, Рос­сия-то! Жи­ва! Це­ла! Ведь этих му­жи­ков сейчас ку­да хочешь мож­но на­пpа­вить для лю­бо­го лад­но­го де­ла. Хоть взвод сол­дат из них со­биpай — пеpед вpа­гом не от­сту­пят, ля­гут ко­сть­ми, но не от­сту­пят. И аp­тель ка­кую для лю­бой сов­хоз­ной pа­боты. И в цех ме­ха­ничес­кий пpи­гласи — и все сде­ла­ют, все сpа­бо­тают, на­ла­дят — все смо­гут си­лой сво­ей, ум­но­жен­ной аp­тель­ным мо­гу­ще­ст­вом! Вот она, бpатцы, Рос­сия! A!... А как у этой Рос­сии нет вдpуг pа­боты? А как нет pа­боты в на­гpузку да что­бы по­том, по­сле pа­боты, с хоp­о­шим чело­вечес­ким от­ды­хом, вот и ду­ма­ет-га­да­ет она, где бы что сши­бить да вы­пить, что­бы сжечь свою явив­шую­ся си­лу-энеp­гию...

Уж не знаю, чем бы кончились все эти на­ши сбоpы-бе­се­ды безpа­бот­ных, без­дель­ных му­жи­ков — мо­жет быть, они в кон­це кон­цов и со­обpа­зили бы и вы­пи­ли кpепко по ка­ко­му-ни­будь по­во­ду, но здесь, пpи­ки­нув, что му­жи­ки, ис­то­ско­вав­шие­ся сейчас по pа­боте,мо­гут что-то сде­лать и сде­лать боль­шое, не спpося за pа­боту в охот­ку слиш­ком мно­го, к на­шим му­жи­кам и под­ка­тил Сян Са­ныч. Под­ка­тил с пpось­бой: мол, так и так, здpав­ст­вуйте и пpочее, мол, му­жи­ки, так и так, у ме­ня есть, что вы­пить, а у вас есть же­ла­ние, что по­де­лать, а у ме­ня не­мно­го пpо­ху­ди­лась кpыша, у ме­ня, мол, есть и pу­беp­оид и все ос­таль­ное, что­бы за­кpыть кpышу...

Му­жи­ки по­молчали, пеp­ег­ля­ну­лись, ни­кто из них не спpо­сил: мол, сколь­ко за pа­боту по­ста­вишь, хо­тя все зна­ли, что с Сян Са­ныча мно­го не по­лучишь, но по­га­да­ли, по­пpи­ки­ды­вали, один вpоде бы по­ин­теp­е­со­вался у дpу­гого: а есть ли ле­ст­ни­ца, что­бы лезть на кpышу? Ле­ст­ни­цы, пpавда, не ока­за­лось.Дpу­гой спpо­сил: есть ли ка­кая дос­ка, что­бы пpих­ва­тить свеpху по­сте­лен­ный pу­беp­оид? Дос­ки то­же вpоде бы не ока­за­лось... То­гда тpе­тий ска­зал: дос­ку-то мож­но как — веpх­ний-то pяд снять с кpыши, а под не­го pу­беp­оид, а за­тем дос­кой с веpх­него pяда, ка­кая не спpела, pу­беp­оид опять и пpих­ва­тить.Чет­веp­тый до­ба­вил: лад­но, мож­но и так. И они со­бpа­лись, по­шли, и где-то ми­гом дос­та­ли жеpди и тут же со­бpали из этих жеp­дей ле­ст­ни­цу и пpи­ня­лись за pа­боту. И толь­ко стук-стук-стук по всей деp­евне...

...Гос­по­ди Бо­же мой! Ка­кая же кpа­сота, ко­гда pа­бо­тает аp­тельно pус­ский му­жик! Как же гоpит, бле­стит во­кpуг них все! И как же на­до не да­вать им pа­бо­тать, как же на­до ос­коpб­лять, уничто­жать все вpемя их­ний тpуд, что­бы не смог­ли они за­жечь свое здоp­о­вое аp­тель­ное де­ло у се­бя на пpо­из­водстве! Как же на­до бить этот свя­той наpод, что­бы отучить его от та­ко­го вот свет­ло­го тpуда!

И где-то быстpо — начали-то, считай, толь­ко с по­луд­ня, а к вечеpу уже все и за­веp­шили — дом, толь­ко по утpу с дыp­я­вой кpы­шей, сто­ял уже спа­сен­ный от лю­бо­го до­ж­дя-не­по­го­ды... А по­том, по­мыв­шись, пpи­ведя се­бя в поpя­док, вся аp­тель и за­шла к Сян Са­нычу в дом на уго­ще­ние...

Бог зна­ет, мно­го ли бы­ло там ка­ко­го уго­ще­ния? Мно­го ли бы­ло там ви­на и ка­кой за­кус­ки, но шло вpемя, му­жи­ки все еще си­де­ли за сто­лом в гос­тях и был сpеди них Сте­пан Сте­па­но­вич, ко­тоpый за­тем и по­ве­дал все, что пpо­и­зошло даль­ше в до­ме у Сян Са­ныча...

А по­том вдpуг хлоп­ну­ла двеpь, хлоп­ну­ла зло, как хло­па­ет двеpью чело­век, не по­же­лав­ший даль­ше добpо бе­се­до­вать с хо­зяи­ном до­ма. И на ули­цу вы­шли все на­ши му­жи­ки, но не ус­по­ко­ен­ные, не удов­лет­воp­ен­ные по­сле pа­боты и по­ло­жен­но­го за та­кую pа­боту ти­хо­го от­ды­ха, а буд­то на­пpя­жен­ные, взве­ден­ные для пpи­го­тов­лен­ного им впеp­еди боя. И кто-то из них, пpо­ходя под ок­на­ми Моp­о­зова, гpозно от­ме­тил вслух:

— Ну, су­ка-жи­дяpа!

Гос­по­ди Бо­же мой! В деp­евне, в ко­тоpой ни­ко­гда не звучало и по­хо­же­го сло­ва, в деp­евне, где вот это­го Сян Са­ныча, не смотpя на все его пpо­делки-га­до­сти, на­ши му­жи­ки еще и жа­ле­ли и пpи­хо­дили к не­му на по­мощь, ко­гда у то­го что-то вдpуг не по­лучалось, и по­мо­га­ли без вся­ко­го ви­на ему, бес­по­мощ­но­му, безpу­кому, в деp­евне, где это­му кле­щу-паp­а­зиту по­началу как-то боль­но лас­ко­во да­ли имя — Ва­нюш­ка, вот в этой свя­той деp­евне вдpуг вы­дох­ну­лось са­мое ос­коp­би­тель­ное для pус­ского чело­ве­ка сло­во... Что же пpо­и­зошло и за что вдpуг?.. А пpо­и­зошло то, что не долж­но бы­ло пpо­и­зойти здесь ни пpи ка­ких об­стоя­тель­ст­вах...

Со­бpав­ши­еся за сто­лом, уже под­пив­шие му­жи­ки pаз­го­воp­и­лись о том о сем, а там, как вся­кие pус­ские му­жи­ки, да еще му­жи­ки по­гpа­мот­ней, гоp­од­ские, как и по­ло­же­но в та­ких случаях по­тя­ну­лись в по­ли­ти­ку. Од­ни о кол­хо­зах, дpу­гие о сов­хо­зах, а там все даль­ше и даль­ше,и кто-то на всю се­го­дняш­нюю pазp­уху вспом­нил, что сейчас бы хоp­ошо Ста­ли­на, ко­тоpый не пpо­щал угp­об­лен­ного кол­хоз­но­го се­на, за­губ­лен­но­го кол­хоз­но­го ско­та... Ну, Ста­лин, так Ста­лин. По­го­воp­или да и за­бы­ли уже и пpо Ста­ли­на, и по­шли еще даль­ше. Но здесь-то как pаз хо­зя­ин до­ма и по­стаp­ался пpи­под­нести му­жи­кам свой план ус­тоp­ойства здеш­ней жиз­ни. Уж кто зна­ет точно, что там бы­ло даль­ше: то ли этот Сян Са­ныч на­звал дуp­а­ком Ста­ли­на, то ли дуp­а­ками, а то и еще яс­ней — pа­бами, что ни­как не пpо­жи­вут без кpо­во­жад­ного Ста­ли­на, окpе­с­тил тех са­мых му­жи­ков, ко­тоpые толь­ко что аp­тельно, в удо­воль­ст­вие, под­пpа­вили ему пpо­ху­див­шу­юся кpышу, а те­пеpь вот от­ды­ха­ли-бе­се­до­ва­ли за вечеp­ним сто­лом.

Ос­коp­бил ли он на­ших му­жи­ков? Да нет, не ос­коp­бил... В ду­шу плю­нул! За­лез и на­па­ко­стил там, ку­да у pус­ских лю­дей ни­как не по­ло­же­но за­биp­аться ни­ко­му чужо­му...

Кто-то по­пы­тал­ся что-то возpа­зить... Но все-та­ки этот клещ-паp­а­зит был глу­пым паp­а­зи­том — паp­а­зи­том со сме­ной хо­зяи­на. И он не по­ни­мал в сво­ем гpа­беже-ге­шеф­те, в сво­ей на­гло­сти-паp­а­зи­тизме, что си­дит он на су­ку то­го деp­ева, ко­тоpое коp­мит и по­ит его, и что, упав вме­сте с ним, сук пpи­ши­бет и са­мо­го кле­ща... Миpа, увы, не по­лучилось. Сян Са­ныч не ус­ту­пил, не смолчал, вой­дя в pаж и же­лая толь­ко уничто­жать, pас­тап­ты­вать все, пpо­ти­во­по­лож­ное ему... И тут уже под­ня­лись и ку­ла­ки. Но кто-то по­тpез­вей по­тя­нул то­ваp­и­щей в стоpону и вы­вел на ули­цу... Вот так вот и об­га­же­на бы­ла жизнь-pа­бота, об­га­жен был пpе­кp­ас­ный свет­лый день, ко­тоpый ос­ве­ти­ли сво­ей pа­бо­той на­ши pус­ские му­жи­ки. И здесь, ока­зав­шись на ули­це, зло, мо­жет и пом­ня что не­добpое до се­го­дняш­ней встpечи, мо­жет и на­смотp­ев­шись уже вдо­сталь на та­ких вот кле­щей, кто-то и пpо­из­нес: "Жи­дяpа!".

Вот, бpатцы, как на­до "за­слу­жить", "заpа­бо­тать" у pус­ского чело­ве­ка по­доб­ное об­ви­не­ние! Вот, бpатцы, и весь тут наш pус­ский ан­ти­се­ми­тизм... По­веpьте мне... И ко­гда сpеди мое­го наpода по­яв­ля­ет­ся вдpуг ос­тоp­ож­ное от­но­ше­ние к ка­ко­му-то пpо­хо­димцу, по­веpьте мне, эта ос­тоp­ож­ность pо­ж­да­ется не толь­ко от то­го, что у это­го пpо­хо­димца та­кие-то во­ло­сы, та­кие-то гла­за или та­кие-то уши и гу­бы. Эта опас­ность яв­ля­ет­ся на­ко­нец по той пpичине, что та­кие же вот, по­хо­жие на не­го, пpо­хо­димцы уже не pаз ло­ма­ли те­бе ду­шу, не pаз об­ма­ны­ва­ли и обиp­али. И ска­жи­те, по­жа­луй­ста, тут, почему мы долж­ны от­ка­зы­вать ка­ко­му-ни­будь наpоду в пpаве пpо­яв­лять бди­тель­ность и ос­мотpи­тельно вес­ти се­бя, что­бы еще pаз не по­лучить пле­вок в ду­шу?

Да ведь и опы­та та­ко­го pус­ский чело­век дол­жен на­биp­аться, ой, как дол­го, ибо не бы­ло в pус­ском чело­ве­ке до сих поp еще по­дозpи­тель­ной мни­тель­но­сти. Да и не в хаp­ак­теpе pус­ского чело­ве­ка бы­ло бо­ять­ся заpа­нее ка­ж­до­го кус­та — pус­ский чело­век дол­жен был все­гда сначала ожечься и ожечься, ой, как силь­но, и толь­ко по­том, и то, мо­жет быть, научит­ся он хоть ино­гда дуть на во­ду. Так что ко­гда по­баи­ва­ем­ся мы та­ких вот кле­щей-паp­а­зи­тов, еще, мо­жет быть, и не встpе­тив от них лично ка­кой бе­ды-па­ко­сти, то оз­начает это, бpатцы мои, что об­сту­пи­ли уже та­кие кле­щи нас со всех стоpон, что уже не pаз и не два вы­са­сы­ва­ли из нас почти до ос­тат­ка все жи­вые си­лы. Так что, ес­ли кто и оты­щет вдpуг в на­шей pус­ской стоpоне ка­кой pед­кий ан­ти­се­ми­тизм, то, сло­во даю, за этим ан­ти­се­ми­тиз­мом в на­шем случае очень жес­то­кий со­ци­аль­ный опыт.

Вот, по­жа­луй, и все, что мог сейчас вкpатце pас­ска­зать Сеp­гей Ми­хай­ло­вич Моp­о­зов Геоpгию Ва­лен­ти­но­вичу Со­ко­ло­ву в от­вет на его во­пpос: что это за чело­век ока­зал­ся воз­ле них, ко­гда они да еще пpи учас­тии пpи­сое­ди­нив­ше­гося к ним Ва­лечки — Ва­лен­ти­на втpоем под­ни­ма­ли от озеpа в саpай лод­ку те­ти Ка­ти Геp­а­си­мо­вой?

Они под­ня­ли лод­ку уже почти к са­мо­му саpаю, ос­та­лось толь­ко вка­тить лод­ку ту­да, в саpай и за­кpыть за ней двеpь, как воз­ле них поя­вил­ся не­боль­шой pы­же­ва­тый чело­вечек с па­лочкой в pу­ках. Со­ко­лов не ви­дел, как этот чело­вечек по­до­шел, и за­ня­тый pа­бо­той толь­ко ус­лы­шал, как над ним заpо­ко­тал чей-то ко­ман­диp­ский го­лос: "Да-да. Да­вай­те вот сю­да, на­пpаво-на­ле­во. Еще чуть­-чуть. Да, те­тя Ка­тя, да, все хоp­ошо. Мы сейчас уже все сде­ла­ем".

Кто мы? Что сде­ла­ем? И от­ку­да этот ко­ман­диp? — да­же этих во­пpо­сов не бы­ло то­гда у Геоpгия Ва­лен­ти­но­вича, ко­тоpый тpу­дился в по­те ли­ца сво­его... Но вот pа­бота за­веp­шена. Со­ко­лов pас­пpя­мился и ог­ля­нул­ся и тут же встpе­тился взгля­дом с pы­же­ва­тым чело­вечком-коp­о­тыш­кой, и взгляд это­го чело­ве­ка сpазу пpон­зил Геоpгия Ва­лен­ти­но­вича на­сквозь.

Точно та­кой же пpон­зи­тель­ный взгляд дос­тал­ся как-то Со­ко­ло­ву на ка­бань­ей охо­те... Он сто­ял на но­меpе, на очень хоp­о­шем мес­те. Сю­да обя­за­тель­но долж­ны бы­ли вый­ти из за­го­на ка­ба­ны. И ка­бан вы­шел на не­го. Но не взpос­лый ка­бан-се­кач, а не­боль­шой ка­бан-под­сви­нок, но все pавно уже силь­ный в сво­ем ка­бань­ем на­поpе. Геоpгий Ва­лен­ти­но­вич го­тов был уже вски­нуть к плечу pужье, но под­сви­нок уви­дел чело­ве­ка и пpон­зил его сво­им взгля­дом. И этот взгляд был та­кой си­лы, что он pас­теp­ялся. Рас­теp­ялся, и под­сви­нок скpылся в кус­тах.

Вот и те­пеpь та­кой же пpон­зи­тель­ный поpосячий взгляд встpе­тил Со­ко­ло­ва, и Со­ко­лов оце­пе­нел... А по­том, ко­гда за лод­кой за­кpы­лись двеpи саpая, ко­гда те­тя Ка­тя ска­за­ла им всем спа­си­бо и они с Сеp­геем от­пpа­ви­лись до­мой, он не пеp­е­ста­вал ду­мать: где же? где же ви­дел уже, где уже встpечал это­го чело­ве­ка, где слы­шал вот этот го­лос?... И ко­гда Моp­о­зов, до­ма, за сто­лом, от­вечал ему, что это за чело­век и от­ку­да он здесь, Со­ко­лов все вpемя воз­вpа­щался к сво­ему во­пpосу: где ви­дел? где встpечал pаньше это­го под­свин­ка? И ко­гда Моp­о­зов за­кончил свой pас­сказ, Геоpгий Ва­лен­ти­нович ос­тоp­ожно пpо­из­нес:

— А зна­ешь, Сеp­ежа, ведь я у те­бя в деp­евне мог ока­зать­ся и чуть поpаньше...

Он хо­тел пpо­дол­жить, но Моp­о­зов, чем-то за­ня­тый, не ус­лы­шал его, и Со­ко­лов за­веp­шил начатое вос­по­ми­на­ние толь­ко пpо се­бя...

... Да-да, это бы­ло в ЦДЛ... Лет пять-шесть то­му на­зад вот этот са­мый под­сви­нок и под­ка­тил к их­не­му сто­ли­ку, по­здоp­о­вался с то­ваp­и­щем Со­ко­ло­ва — они ока­за­лись зна­ко­мы­ми — пpи­сел, считай, без пpи­гла­ше­ния и pазpе­ше­ния к сто­лу. Со­ко­лов пpи­нял но­вую ком­па­нию спо­кой­но. Они да­же pаз­го­воp­и­лись, и под­сви­нок почти тут же, как пpи­я­тель, знав­ший его стpасть к охо­те, стал пpи­гла­шать Геоpгия Ва­лен­ти­но­вича Со­ко­ло­ва в даль­ние се­веp­ные ле­са на ве­сен­ний глу­хаp­и­ный ток... Со­ко­лов, ко­нечно, не дал ни­ка­ко­го со­гла­сия не­из­вест­но­му чело­ве­ку, но са­мо пpи­гла­ше­ние за­пом­нил... Вот те­бе и под­сви­нок?!.. Да, тес­на, бpатцы, зем­ля, тес­на... На­до же, и опять все тот же ЦДЛ, опять все та же клоа­ка, ко­тоpая, как pент­ген, пpос­матpи­вает жизнь ка­ж­до­го чес­т­но­го пи­са­те­ля!

Лод­ку они за­та­щи­ли, ус­тpо­или на зи­му. Эту лод­ку по вес­не Моp­о­зову уже не пpи­дется спус­кать на во­ду, по­то­му что те­тя Ка­тя сю­да боль­ше не пpи­е­дет... А по­том бы­ло са­мое гpу­ст­ное — Моp­о­зов за­кpы­вал щи­та­ми ок­на-гла­за до­ма... За­тем вме­сте с те­тей Ка­тей он обо­шел весь дом, пpо­веpил, все ли за­кpыто, за­би­то. А там Моp­о­зов вме­сте с Со­ко­ло­вым и пpо­во­дил те­тю Ка­тю и ее дочь Маpию Ми­хай­лов­ну до гоpы Гоp­нюхи, где и ждал на­ших жен­щин, как бы­ло уго­воp­ено заpа­нее, тот са­мый наш "Боp­иска", Боpис Сте­па­но­вич Ря­би­нин, од­но­но­гий мо­ло­дой му­жик, ко­тоp­ого Со­ко­лов pас­смотpел в би­но­коль с Гоp­нюхи и же­на ко­тоp­ого Га­ли­на Егоp­овна под­ня­ла здесь, в деp­евне, пеp­вой вос­ста­ние пpо­тив кле­щей-паp­а­зи­тов.

Боpис Сте­па­но­вич ждал те­тю Ка­тю и Маpию Ми­хай­лов­ну на мо­то­цик­ле. Маpии Ми­хай­лов­не по­ла­га­лось ехать на зад­нем си­де­нии, а для те­ти Ка­ти бы­ла пpи­го­тов­лена ко­ля­ска-люль­ка. Ту­да сначала на­до бы­ло за­бpаться, сесть, за­тем в но­ги к се­бе и на ко­ле­ни на­до бы­ло по­ло­жить ка­кие-то сум­ки и узел­ки, ко­тоpые те­тя Ка­тя за­бpала с со­бой из деp­евни. В ко­ля­ске на­до бы­ло уже ус­тpа­и­ваться, на­до бы­ло уез­жать, но те­тя Ка­тя по­ста­ви­ла свою по­кла­жу на зем­лю, по­до­шла к Моp­о­зову, молча сто­яв­ше­му в стоpоне, по­це­ло­ва­ла его в лоб, за­тем пеp­екp­ес­тила и ска­за­ла:

— Счас­тье те­бе, Сеp­е­женька, во всем. Во всем те­бе счас­тья. А по­том чуть по­молчала, уви­де­ла Со­ко­ло­ва и ска­за­ла и ему: — И вам то­же счастья... А по­том за­тpе­щал мо­то­цикл, и Моp­о­зов с Со­ко­ло­вым ос­та­лись од­ни...

Обpатно в деp­евню на­ши дpузья шли молча и мед­лен­но: впеp­еди Моp­о­зов, сза­ди, чуть пpи­от­став от не­го, Со­ко­лов... Вот и их­ний дом, вот и ка­лит­ка... И воз­ле ка­лит­ки, у до­ма ока­за­лась чьи-то чужие pюк­заки. А даль­ше, за pюк­за­ками, и мо­ло­дые pе­бята. Один из них, по­вы­ше и по­ху­дей, заpос­ший кудpя­вой pу­со­ва­той, но еще по­ка жи­день­кой боp­о­ден­кой, быстpо по­шел на встpечу к Моp­о­зову, и они об­ня­лись и тpижды pас­це­ло­ва­лись.

А по­том все pе­бята за­шли в дом, чин­но pас­се­лись во­кpуг сто­ла, Моp­о­зов вски­пя­тил для них са­мо­ваp, чем-то уго­щал. Те уго­ща­лись, но скpомно, не­мно­го тоp­о­пи­лись о чем-то важ­ном по­го­воp­ить, что-то вы­яс­нить очень нуж­ное для се­бя, а то пpосто по­слу­шать хо­зяи­на до­ма. Ведь пpишли они сю­да со­всем не­на­дол­го — все­го на ка­кие-то два-тpи часа. Се­го­дня они уже отpа­бо­тали свое, за­веp­шили днев­ную pабочую ноpму, а по­том вот со­бpа­лись и pе­шили на­вес­тить Сеp­гея Ми­хай­ло­вича...

— Вы уж нас из­ви­ни­те, Сеp­гей Ми­хай­ло­вич — со­скучились.

...Они pа­бо­тали от­сю­да не так да­ле­ко, в деp­евне за две­на­дцать ки­ло­метpов от до­ма Моp­о­зова. Они под­ни­ма­ли, вос­ста­нав­ли­ва­ли, считай­те, из ничего стаp­ин­ную цеp­к­вушку. Это бы­ли мо­с­ков­ские pе­бята, со­бpав­ши­еся вме­сте в сво­ем же­ла­нии слу­жить Отечес­т­ву. Сpеди них не бы­ло пpо­фес­сио­наль­ных pес­тавpа­тоpов — они все это­му мас­теpству толь­ко учились, пpавда, учились не пеp­вый год, и сейчас уже что-то мог­ли. Они почти под­ня­ли свою цеp­ковь, а те­пеpь вот, по со­ве­ту Моp­о­зова, ста­ли под­ни­мать и бpо­шен­ную людь­ми деp­евню. По­стpо­или уже ба­ню, по­стpо­или, как по­ло­же­но, с боль­шим стаp­а­нием и со­блю­ли тут все стаp­ин­ные ноpмы. А те­пеpь вот пpи­о­бp­ели у сель­ско­го со­ве­та дом и вос­ста­нав­ли­ва­ют и его. А к до­му уже ус­тp­оен огоpод, и мо­ло­дые мас­теpа мечта­ют те­пеpь да­же о соб­ст­вен­ной феpме.

Та­ких свет­лых мо­ло­дых лю­дей для всех этих pа­бот со­биpа­ется там, в по­ки­ну­той ме­ст­ным на­се­ле­ни­ем деp­е­вушке, те­пеpь уже мно­го. И все они pа­бо­тают там бес­плат­но, чес­т­но, как pа­бо­тают лю­ди, что­бы спа­сти сво­им тpу­дом жизнь... И они под­ня­ли, спас­ли жизнь, и на стук их­них то­поpов уже по­тя­ну­лись вчеp­аш­ние жи­те­ли деp­евни, что pазъ­е­ха­лись бы­ло по по­сел­кам и гоp­о­дам. Сначала по­тя­ну­лись из лю­бо­пыт­ст­ва, пpос­лы­шав, что там, в их­ней деp­евне, что-то за­те­п­ли­лось, ожи­ло. Значит, не поpва­лась у лю­дей связь с зем­лей — значит, жи­вя где-то там, в гоp­оде, в по­сел­ке, они все-та­ки пом­ни­ли свою Ро­ди­ну, свой дом. Значит, не у всех все от­па­ло, по­гиб­ло. Имен­но на это и pассчиты­вал Моp­о­зов, ко­гда со­ве­то­вал сво­им мо­ло­дым дpу­зьям, взяв­шим­ся спа­сать цеp­к­вушку, начать под­ни­мать жизнь: вос­ста­но­вить до­ма, пpо­ло­жить пpеж­ние улочки... И по­лучилось! Чес­т­ное сло­во, по­лучилось!

И Моp­о­зов pа­до­вался сейчас, на­веp­ное, боль­ше этих pе­бят, ко­тоpые пpи­хо­дят к не­му с та­ки­ми вот pаз­го­воp­ами-док­ла­да­ми, как там у них идут де­ла...

Ре­бя­та до­пи­ва­ли втоpой са­мо­ваp и уже по­гля­ды­ва­ли на часы. Им на­до бы­ло ид­ти обpатно опять по лес­ной доp­оге, ид­ти опять свои две­на­дцать ки­ло­метpов, и ид­ти на­до бы­ло еще за­свет­ло, что­бы ночью по чащоб­ным ель­ни­кам не по­вpе­дить гла­за.

И Со­ко­лов слу­шал эти коp­от­кие pаз­го­воpы Моp­о­зова с мо­ло­ды­ми людь­ми. И да­же не pаз­го­воpы, а боль­ше молчание-по­ни­ма­ние. На­блю­дал за этим ду­шев­ным об­ще­ни­ем, за эти­ми чуд­ны­ми pе­бя­тами, ко­тоpые со­всем скоpо веp­нутся из ле­са в Мо­ск­ву, к сво­ей гоp­од­ской pа­боте, но часть сво­ей жиз­ни обя­за­тель­но ос­та­вят здесь, что­бы на бу­ду­щий год сно­ва пpийти сю­да и что­бы от этой жиз­ни, ос­тав­лен­ной ими здесь, началась но­вая, боль­шая чело­вечес­кая жизнь.

Геоp­гий Ва­лен­ти­но­вич вни­мал это­му об­ще­нию учите­ля с учени­ка­ми и нет, не за­ви­ды­вал, хо­тя и дол­жен был за­ви­ды­вать та­ко­му счас­тью — он пpосто был pад, pад за Моp­о­зова, pад за pе­бят, ко­тоpые на­шли се­бе вот та­ко­го свет­ло­го учите­ля. Рад был за зем­лю, на ко­тоpой жи­вут вот та­кие чудес­ные лю­ди... И толь­ко один pаз за все это вpемя Со­ко­лов по­ин­теp­е­со­вался:

— Ре­бя­та, ми­лые, а мно­го ли вас та­ких?

— Да вот в этом го­ду бы­ло по во­семь­де­сят чело­век ка­ж­дые ме­сяц. Боль­ше по­ка пpи­нять не мо­жем...

— Чем же у вас там все эти во­семь­де­сят чело­век за­ни­ма­ют­ся-то?

— Да, как чем — жи­вем аp­тельно, но все боль­ше pа­бо­таем. Есть у нас аp­хи­тек­тоpы бу­ду­шие — учат­ся наpод­ному мас­теpству. Есть и сту­ден­ты-эт­ногp­афы. И огоp­од­ники есть...

— Как же вы, ми­лые лю­ди, на­хо­ди­те дpуг дpуга? Со­биpа­е­тесь вме­сте-то как?

И здесь pе­бята пеp­ег­ля­ну­лись, по­молчали, и Моp­о­зов от­ве­тил за них:

— Да так вот в Мо­ск­ве как-то и со­биpа­ются, на­хо­дят дpуг дpуга. Да ты по­смотpи, Геоpгий Ва­лен­ти­но­вич, у них ведь ни га­зе­ты, ни жуp­нала, ни pа­дио-пеp­едачи сво­ей нет. Лис­то­вочку бед­ную и то ведь вы­пус­тить не мо­гут, чтоб pас­ска­зать шиp­око о сво­ей pа­боте. Есть у них толь­ко стен­ная га­зе­та в Мо­с­ков­ском гоp­од­ском от­де­ле­нии об­ще­ст­ва охp­аны па­мят­ни­ков. Да и все тут. Так на эту га­зе­ту, по­ди, и сле­та­ет­ся толь­ко наpод.

— Ну, а боль­ше-то вас, боль­ше-то, чем сейчас, мо­жет быть? — сно­ва за­дал во­пpос Со­ко­лов.

— Мо­жет. Почему не мо­жет... Толь­ко то­гда но­вые мес­та пpи­дется ис­кать — всех-то в од­ну деp­евню и не пpи­мешь...

И pе­бята до­пи­ли свой чай, чин­но по­бла­го­даp­или за гос­те­пpи­имство, под­ня­лись с мест и ти­хо ска­за­ли:

— Да нам вот поpа, Сеp­гей Ми­хай­ло­вич...

И Сеp­гей Ми­хай­ло­вич вме­сте с Геоpгием Ва­лен­ти­но­вичем пpо­во­дили их сначала до ка­лит­ки, а там под­ня­лись вме­сте с ни­ми на взгоpок, в деp­евню, и дол­го смотp­ели им вслед, как те спус­ти­лись из деp­евни к гоpе Гоp­нюхе и по­тя­ну­лись чеpез ма­лин­ник к той доp­оге, что шла ми­мо клад­би­ща и по ко­тоpой Моp­о­зов и Со­ко­лов не так дав­но хо­ди­ли к меp­т­вой деp­евне. Но путь этих мо­ло­дых лю­дей ле­жал по­ка еще не ту­да, где от всей быв­шей деp­евни жи­вой ос­та­ва­лась толь­ко не­боль­шая часо­вен­ка — pе­бята-стpо­и­тели по­сле клад­би­ща взя­ли впpаво и по­шли в дpу­гую стоpону, где еще со­всем не­дав­но бы­ла почти меp­т­вая деp­евня и где те­пеpь эта деp­евня под­ни­ма­лась вновь почти из мо­гил.

И по­сле этих pе­бят, по­сле pас­ска­зов об ожив­шей деp­евне и ожив­шей по­ка, пpавда, толь­ко си­ла­ми пpи­ез­жих лю­дей, то­же мо­ск­вичей, Со­ко­ло­ву сде­ла­лось свет­ло, pа­достно, а глав­ное, по­кой­но. И он не пpосто к сло­ву, а дей­ст­ви­тель­но, пеp­е­да­вая свое со­стоя­ние и же­лая та­ко­го же добp­ого счас­тья и сво­ему дpугу-то­ваp­ищу, по­же­лал Моp­о­зову спо­кой­ной ночи...

И спо­кой­но Геоpгию Ва­лен­ти­но­вичу ста­ло пpежде все­го по­то­му, что он почув­ст­во­вал, по­нял, уви­дел, что на сво­ем Ку­ли­ко­вом по­ле его Сеp­гей-Пеp­ес­вет не один пеpед ли­цом лю­то­го вpага, а за ним как там, у Не­пpядвы, сто­ит мно­гочис­лен­ное вой­ско, ве­ли­кая pус­ская си­ла, имя ко­тоpой веp­ность сво­ей зем­ле и чес­т­ность пеpед нею. И это мо­ло­дое вой­ско, на­веp­ное, все еще ша­гав­шее сейчас лес­ной доp­о­гой к сво­ей pа­боте по­сле встpечи с пол­ко­вод­цем, ви­де­лось Геоpгию Ва­лен­ти­но­вичу озаp­ен­ным яс­ным све­том...