Geum.ru

Совестью

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   44

Что случилось с ним в то вре­мя? От­ку­да это "вдруг", ко­то­рое так рез­ко по­вер­ну­ло судь­бу чело­ве­ка?.. От­ве­ты на эти во­про­сы Мо­ро­зов ни­ко­гда не ус­лы­шит...

Как-то сю­да в де­рев­ню при­бы­ла в от­пуск впол­не го­род­ская да­ма – при­бы­ла вме­сте со взрос­лой дочерью. Сво­его род­но­го до­ма, где поя­ви­лась ко­гда-то на свет и ко­то­рый спа­ли­ла в печи баб­ка Ва­си­ли­са, она не на­шла и рас­по­ло­жи­лась квар­ти­рант­кой у род­ст­вен­ни­цы-ста­руш­ки. По­том обош­ла вме­сте с дочерью всю де­рев­ню, по­ка­за­лась всем, кто мог быть в это вре­мя здесь, в сво­ем го­род­ском мод­ном на­ря­де, за­тем ски­ну­ла этот на­ряд и тут же пре­вра­ти­лась в ра­бочую кре­сть­ян­скую жен­щи­ну. Она при­бы­ла в де­рев­ню как раз во вре­мя по­ко­са, и Мо­ро­зов, чес­т­ное сло­во, лю­бо­вал­ся, как этот силь­ный, круп­ный чело­век, не­су­щий к то­му же в се­бе все жен­ское де­то­род­ное начало-кра­со­ту, ра­бо­тал ко­сой...

Гос­тья по­мог­ла ста­руш­ке при­вес­ти в по­ря­док за­пу­щен­ный с го­да­ми дом, за­ка­за­ла при­вез­ти дров, вы­зва­ла му­жи­ков, что­бы все рас­пи­ли­ли, са­ма на­ко­ло­ла все рас­пи­лен­ные дро­ва, а там и уст­рои­ла ка­кой-то празд­ник... И вот тут-то и про­изош­ло не­ожи­дан­ное...

Ва­си­лий, обычно не очень при­бран­ный, обычно не­вид­ный, за­тру­жен­ный сво­им лес­ным де­лом, ни­ко­гда не хо­див­ший ни к ко­му ни на ка­кие празд­ни­ки и в дом-то в свой из то­го ле­са по­па­дав­ший как-то не­за­мет­но – бы­ст­ро так юрк­нет в дверь и исчез в до­ме, слов­но и не при­хо­дил, и об­рат­но так­же: юрк, и в лес – вдруг явил­ся по­сре­ди де­рев­ни на­ряд­но оде­тым. Явил­ся и на­пря­мую за­ша­гал к той са­мой ста­руш­ке, у ко­то­рой и ос­та­но­ви­лась го­род­ская гос­тья.

По­том баб­ка Ва­си­ли­са ко­рот­ко на­мек­ну­ла Мо­ро­зо­ву, что вот, мол, она – ко­ро­ле­ва-то, по ко­то­рой Вась­ка до сих пор со­хнет:

– От­ка­за­ла она ему, от­ка­за­ла – вот он в де­рев­ню-то и за­ка­тил­ся со сво­их мо­рей.

По баб­ке Ва­си­ли­се все бы­ло про­сто, но Мо­ро­зов за­ду­мы­вал­ся... А мог­ло ли так быть, что­бы у силь­но­го кре­сть­ян­ско­го пар­ня, научен­но­го с дет­ст­ва про­ти­во­сто­ять лю­бым жиз­нен­ным сти­хи­ям, по­лучив­ше­го свою пер­вую жиз­нен­ную за­кал­ку в са­мые страш­ные для на­шей де­рев­ни го­ды, вдруг ра­зом сло­ма­лась жизнь, ос­та­вив где-то сза­ди и на­все­гда мо­ре, ко­раб­ли, мо­ре­ход­ку и при­ве­дя его вот сю­да, в лес, в смо­ло­ку­ры-хи­ми­ки, в са­мую вро­де бы по­след­нюю у нас, ле­шачью жизнь, ку­да при­хо­дят чаще из мест за­ключения, что­бы здесь как-то ок­ле­мать­ся, при­смот­реть­ся по­сле ла­гер­ной жиз­ни, а там, по­лучив но­вую тру­до­вую книж­ку с от­мет­кой о вро­де бы бла­го­по­лучной ра­бо­те в течение шес­ти ме­ся­цев, дви­нуть даль­ше на бо­лее дос­той­ные чело­ве­ка до­ро­ги? Мог­ло ли так быть с Ва­си­ли­ем и все­го лишь из-за не­удачной люб­ви?

Как-то случаем в раз­го­во­ре Мо­ро­зов кос­нул­ся со­всем не­вин­ной жен­ской те­мы, и Ва­си­лий тут же про­тя­нул в его сто­ро­ну про­тес­тую­щую ру­ку:

– Сер­гей Ми­хай­ло­вич, я это де­ло ни­как не ува­жаю.

И боль­ше ни­ко­гда да­же случай­но Мо­ро­зов не по­ми­нал в раз­го­во­ре с Ва­си­ли­ем ни­ка­ких жен­щин.

Что это? А мо­жет, все-та­ки та са­мая лю­бовь, на ко­то­рую ки­ва­ет те­перь баб­ка Ва­си­ли­са? Мо­жет быть, и у креп­ко­го, все­гда твер­до сто­яв­ше­го на сво­ей зем­ле кре­сть­ян­ско­го па­рень­ка, ко­то­ро­му мо­с­ков­ский ли­те­ра­тур­ный ре­дак­тор Мо­ро­зо­ва на­прочь от­ка­зы­ва­ла в ка­ких-ли­бо вы­со­ких чув­ст­вах и ко­то­ро­му ос­тав­ля­ла толь­ко при­ми­тив­ные ин­стинк­ты, то­же мог­ла вдруг сло­мать­ся жизнь из-за ка­кой-ни­будь де­ва­хи-люб­ви?.. Эти во­про­сы Мо­ро­зо­ву бы­ло стыд­но за­да­вать да­же са­мо­му се­бе...

По­ка го­род­ская гос­тья бы­ла в де­рев­не, Ва­си­лий хо­дил на­ряд­ный и трез­вый. Но гос­тья, в кон­це кон­цов, уе­ха­ла, и Ва­си­лий по-преж­не­му ос­тал­ся один, один в сво­ем до­ме и в сво­ем ле­су, и боль­ше ни ра­зу Мо­ро­зов не ви­дел его в та­кой празд­ничной оде­ж­де...

Вот и все мыс­ли-до­гад­ки, ко­то­рые ос­та­ва­лись у Мо­ро­зо­ва по по­во­ду стран­ной для мно­гих судь­бы Ва­си­лия Кли­мо­ва...

Еще при Мо­ро­зо­ве вме­сте с Ва­си­ли­ем жи­ла его мать, баб­ка Ан­на, уже еле жи­вая, со­всем со­рвав­шая­ся на ра­бо­тах, отечная, с ис­си­ня-блед­ным, не­жи­вым ли­цом, ста­рая жен­щи­на. Она счита­лась по де­рев­не са­мой гра­мот­ной, ко­гда-то бы­ла здесь при ка­кой-то счет­ной или дру­гой по­доб­ной ра­бо­те, тре­бо­вав­шей и гра­мо­ты, и зна­ний. Ничего пло­хо­го о ней Мо­ро­зов ни­ко­гда не слы­шал ни от ка­ких ста­рух-со­се­док, умев­ших под­мечать друг у дру­га лю­бую со­рин­ку в гла­зу. Баб­ка Ан­на бы­ла уже со­всем пло­хой, и Мо­ро­зов толь­ко раз в ме­сяц ви­дел ее со­шед­шей со сво­его крыль­ца. Случалось это то­гда, ко­гда к ним в де­ре­вуш­ку при­ез­жа­ла ав­то­лав­ка с про­дук­та­ми. И тут баб­ка Ан­на под­ни­ма­лась, как-то под­хо­ди­ла к лав­ке-ма­ши­не и стоя­ла не­под­виж­но в сто­ро­не, опер­шись о пал­ку, буд­то и по­яв­ля­лась здесь, на лю­дях, толь­ко для то­го, что­бы от­ме­тить­ся по обя­зан­но­сти пе­ред ни­ми, что жи­ва она еще, что не от­да­ла по­ка бо­гу ду­шу и что и ее, баб­ку Ан­ну, сле­ду­ет пом­нить в чис­ле по­след­них жи­те­лей-за­щит­ни­ков вы­ми­раю­ще­го се­ле­ния.

Как жи­ла она вме­сте со сво­им сы­ном?.. На этот счет в де­рев­не бы­ли раз­ные до­гад­ки, ко­то­рые осо­бо и не скры­ва­ли. Но Мо­ро­зов, ви­дя ра­бочую ста­ра­тель­ность Ва­си­лия, скло­нял­ся все-та­ки к то­му, что Ва­си­лий, пре­бы­вая в здра­вом со­стоя­нии, от­но­сил­ся к ма­те­ри, как по­ла­га­ет­ся от­но­сить­ся к ма­те­ри на­стоя­ще­му сы­ну. До­ма он мог де­лать все: мыть по­лы, сти­рать, печь хлеб. Уж как имен­но об­хо­ди­лись они там, у се­бя, в сво­ем до­ме-жи­ли­ще, кто ко­му пек хлеб, го­то­вил еду – Ва­си­лий ма­те­ри или мать сы­ну – но толь­ко Мо­ро­зов был уве­рен, что Ва­си­лий ни­как не ос­тав­лял мать без сво­их за­бот. А уж то­гда, ко­гда баб­ка Ан­на слег­ла со­всем и боль­ше не мог­ла да­же раз в ме­сяц по­ка­зы­вать­ся де­рев­не, кто же, как ни Ва­си­лий хо­дил за ле­жав­шей не­движ­но род­ной ма­те­рью?.. По край­ней ме­ре, ни­ка­кой дру­гой, по­сто­рон­ней по­мо­щи в их дом и в то вре­мя ни­от­ку­да не при­хо­ди­ло.

В кон­це кон­цов, баб­ке Ан­не ста­ло со­всем пло­хо, ей тре­бо­ва­лась по­сто­ян­ная по­мощь, Ва­си­лий же не­де­ля­ми был в ле­су, и то­гда мать за­бра­ла к се­бе в по­се­лок дочь. Там ста­ру­ха вско­ре скончалась, там ее и по­хо­ро­ни­ли, почему-то не при­вез­ли на род­ное де­ре­вен­ское клад­би­ще, хо­тя обычно все на­ши ста­ру­хи, уми­рав­шие да­же не здесь, а по го­ро­дам, слез­но про­си­ли пе­ред смер­тью сво­их род­ных, ес­ли им вый­дет это не очень на­клад­но, от­вез­ти их вме­сте с по­след­ней их­ней до­мо­ви­ной на род­ной де­ре­вен­ский по­гост... Что это? То­же ка­кая-то своя тай­на жиз­ни Кли­мо­вых?.. Мо­ро­зов не знал и это­го.

Вот так Ва­си­лий и ос­тал­ся со­всем один: один в сво­ем до­ме, один в сво­ем ле­су, один — по­след­ний му­жик в де­рев­не. Так и зи­мо­ва­ли они, на­ши по­след­ние жи­те­ли-хра­ни­те­ли здеш­ней жиз­ни, вдво­ем: Ва­си­лий Кли­мов в сво­ей до­муш­ке, а баб­ка Ва­си­ли­са с со­бачкой Бел­кой в сво­ей. И ко­нечно, без Ва­си­лия баб­ке Ва­си­ли­се по зи­ме бы­ло бы, ой, как труд­но...

Как бы уж даль­ше скла­ды­ва­лась эта на­ша жизнь? Ку­да бы она по­шла? Чем за­вер­ши­лась?.. Мо­ро­зов уп­ря­мо ве­рил, что за­вер­ши­лась бы она, эта жизнь, в кон­це кон­цов доб­ром, при­шла бы обя­за­тель­но к лучше­му. И при­ме­ты до­б­рых из­ме­не­ний, из­ме­не­ний к лучше­му, на­зре­вав­шие где-то внут­ри са­мой жиз­ни, Мо­ро­зов чув­ст­во­вал всем со­бой: вот-вот долж­но бы­ло что-то случить­ся, про­изой­ти. И ис­хо­ди­ло все это из про­стой ло­ги­ки жиз­ни: жизнь, до­ве­ден­ная до кон­ца, долж­на бы­ла ли­бо по­гиб­нуть со­всем, ли­бо вдруг вос­стать. Но по­гиб­нуть жизнь, по мне­нию Мо­ро­зо­ва, про­сто не име­ла пра­ва. Значит, вос­ста­нет!

И, на­вер­ное, так бы все и случилось, и Ва­си­лий Кли­мов уви­дел бы вос­ста­ние жиз­ни, вос­ста­ние на­ро­да, ес­ли бы не бы­ла за ним од­на тя­же­лая бе­да – Ва­си­лий Ива­но­вич Кли­мов пил, пил за­пой­но.

Ту­да, на ви­но, и ухо­ди­ли все за­ра­бо­тан­ные им в ле­су боль­шие день­ги, ухо­ди­ли по­рой с та­кой ско­ро­стью да­же по лет­не­му, бо­га­то­му на за­ра­бот­ки вре­ме­ни, что и этой лет­ней, боль­шой зар­пла­ты Ва­си­лию не хва­та­ло обычно на то, что­бы за­ку­пить са­мые про­стые про­дук­ты для сво­ей лес­ной жиз­ни до сле­дую­щей по­лучки. И час­то у не­го не ос­та­ва­лось де­нег да­же на хлеб.

Ко­нечно, все свои лет­ние, боль­шие смо­ло­кур­ные день­ги Ва­си­лий ух­ло­пы­вал на ви­но не один. Прячась, скры­ва­ясь в трез­вом со­стоя­нии все от той же бан­ды-раз­боя, по­сто­ян­но вью­щей­ся во­круг озе­ра и де­рев­ни, под­вы­пив­ши, Ва­си­лий ста­но­вил­ся от­кры­тым и дос­туп­ным для лю­бых па­ра­зи­тов. И стои­ло Кли­мо­ву поя­вить­ся в де­рев­не с день­га­ми и ви­ном, как тут же око­ло его до­ма ока­зы­ва­лись ка­кие-то мо­то­цик­лы, а то и транс­порт по­тя­же­лей, го­то­вый взад и впе­ред но­сить­ся из на­шей де­рев­ни в ма­га­зин за дар­мо­вым ви­ном.

Пом­нит­ся, как-то та­кой вот по­сто­ян­но дей­ст­вую­щий вин­ный мост "дом Кли­мо­ва-ма­га­зин" уст­ро­ил мо­гучий спец­гру­зо­вик, раз­во­зив­ший по по­лям ми­не­раль­ные удоб­ре­ния. При­быв­ший в де­рев­ню вме­сте с ма­ши­ной и удоб­ре­ния­ми ухарь-шо­фер тут же при­нял у пья­но­го Ва­си­лия за­каз на очеред­ные де­сять бу­ты­лок вод­ки и, те­ряя по пу­ти при­ве­зен­ную хи­мию, бро­сил­ся в ма­га­зин. И вот так три или четы­ре дня под­ряд, по­ка у Ва­си­лия бы­ли день­ги, эта ма­ши­на-аг­ре­гат вме­сте со свои­ми удоб­ре­ния­ми тряс­лась по на­шим до­ро­гам взад и впе­ред, за­сы­пая их хи­ми­ей-за­ра­зой.

В кон­це кон­цов уха­ри-со­бу­тыль­ни­ки вы­качива­ли из Ва­си­лия все, что у не­го бы­ло, и ко­гда у хо­зяи­на до­ма не ос­та­ва­лось боль­ше ни ко­пей­ки, тут же исчеза­ли, при­хва­тив дру­гой раз с со­бой из до­ма и то, что не име­ло вро­де бы ни­ка­ко­го от­но­ше­ния к пьян­ке. Так до­ма у Ва­си­лия не за­ле­жи­ва­лось ре­ши­тель­но ничего. У не­го, на­след­ст­вен­но­го плот­ни­ка и сто­ля­ра, не бы­ло дру­гой раз да­же хо­ро­ше­го то­по­ра, по­то­му что вся­кий, за­вед­ший­ся в до­ме у Кли­мо­ва при­личный то­пор уха­ри-бан­ди­ты обя­за­тель­но утас­ки­ва­ли с со­бой.

У Ва­си­лия не бы­ло и сво­его ру­бан­ка и, что­бы вы­де­лать вес­ла для лод­ки, за ру­бан­ком он об­ра­щал­ся все­гда к Мо­ро­зо­ву: мол, Сер­гей Ми­хай­ло­вич, дай ру­бан­ка по­ра­бо­тать. Он брал ин­ст­ру­мент и все­гда тут же, по за­вер­ше­нию ра­бо­ты, воз­вра­щал об­рат­но, пом­ня трез­вым умом, что ос­тав­лен­ная у не­го до­ма чужая вещь то­же мо­жет быть кем-ни­будь ук­ра­де­на.

Дру­гой раз уха­ри-па­ра­зи­ты, по­став­ляв­шие Ва­си­лию ви­но, утас­ки­ва­ли у не­го на­пос­ле­док да­же те про­дук­ты, ка­кие, бы­ва­ло, до начала за­поя тот пре­ду­смот­ри­тель­но го­то­вил се­бе в лес, в из­буш­ку, го­то­вил по-трез­во­му, по­ни­мая, что по­сле все­го, что обычно по­сле­ду­ет, у не­го уже не ос­та­нет­ся де­нег ни на ка­кие про­дук­ты. И на сле­дую­щий день по­сле за­вер­ше­ния раз­боя, Ва­си­лий, про­бу­див­шись в раз­гром­лен­ном до­ме, си­дел за сто­лом, об­хва­тив ру­ка­ми го­ло­ву, и мучал­ся глу­бо­кой ду­шев­ной бо­лью...

Ко­гда-то, ко­гда у Мо­ро­зо­ва в до­ме еще во­ди­лось винчиш­ко, Ва­си­лия в та­ком по­ло­же­нии он все­гда вы­ручал и про­сил толь­ко об од­ном:

– Ва­ся, иди в лес! Ра­ди бо­га, иди в лес!

На что Ва­си­лий из­ви­ни­тель­но под­ни­мал гла­за и ти­хо го­во­рил:

– Сер­гей Ми­хай­ло­вич, так ид­ти-то с чем? Про­дук­та-то ведь ни­ка­ко­го не­ту.

Пом­нит­ся, по­сле пер­во­го та­ко­го раз­го­во­ра Мо­ро­зов дос­тал бу­маж­ник и спро­сил:

– Ва­ся, сколь­ко те­бе?

Пом­нит­ся, Ва­си­лий силь­но сму­тил­ся и пря­мо ска­зал:

– А ты мне ве­ришь, Сер­гей Ми­хай­ло­вич? Или день­ги у те­бя лиш­ние? А что ес­ли про­пью?

– Да не про­пьешь, Ва­ся, не про­пьешь. Ве­рю, ко­нечно.

И Ва­си­лий ни­ко­гда не про­пи­вал де­нег, взя­тых взай­мы у Мо­ро­зо­ва на про­дук­ты. Он, дей­ст­ви­тель­но, тут же шел в ма­га­зин, на­ку­пал там це­лый рюк­зак ба­нок и па­ке­тов с су­па­ми и ка­ша­ми, на­ку­пал хле­ба и в кон­це кон­цов про­сил и ту са­мую, един­ст­вен­ную бу­тыл­ку, о ко­то­рой за­ра­нее уго­ва­ри­вал­ся с Мо­ро­зо­вым, что­бы со­всем по­пра­вить­ся и здо­ро­вым уй­ти в лес.

Пе­ред ле­сом он пил эту бу­тыл­ку не до кон­ца, ос­тав­лял не­до­пи­тую по­ло­ви­ну где-то в до­ме, что­бы, вер­нув­шись по­сле лес­ной ра­бо­ты, при­нять сра­зу зло­по­лучно­го зе­лья, и ухо­дил к се­бе в из­буш­ку не­де­ли на пол­то­ры, и был там, по­ка не оканчива­лись про­дук­ты и не ис­ся­ка­ла до кон­ца та жи­вая трез­вая энер­гия, что сно­ва яв­ля­лась к не­му по­сле очеред­но­го за­поя.

Вот так вся жизнь Ва­си­лия Кли­мо­ва и бы­ла оп­ре­де­ле­на рас­стоя­ни­ем от зар­пла­ты до зар­пла­ты. Кто уж и почему рас­пре­де­лил так эту его жизнь, или он сам приучил се­бя к то­му, что как раз к очеред­ной зар­пла­те его жиз­нен­ная энер­гия и под­хо­ди­ла к кон­цу и он в день по­лучки, как штык, яв­лял­ся из сво­его ле­са, тут же хва­тал пус­той рюк­зак, почти бе­жал от до­ма к лод­ке и ле­тел через все вет­ры и вол­ны в ко­нец озе­ра, а там, ос­та­вив лод­ку в сво­ем, лад­но уст­ро­ен­ном при­ста­ли­ще, спе­шил на сво­их дво­их к ма­га­зи­ну.

Хо­дил Ва­си­лий бы­ст­ро – шел ша­гом, буд­то бе­жал, и Мо­ро­зов, не раз по­па­дая с ним на лес­ные до­ро­ги, толь­ко удив­лял­ся: как это так с та­кой ско­ро­стью мож­но ид­ти?

Сле­тав в ма­га­зин, ото­ва­рив­шись там про­дук­та­ми и креп­ким ви­ном, Ва­си­лий тут же от­прав­лял­ся об­рат­но, обычно вер­но скры­ва­ясь от та­мош­них ха­ныг, вечно дер­жав­ших ма­га­зин под сво­им при­це­лом. Но рас­став­шись с ма­га­зи­ном и еле-еле до­ж­дав­шись, ко­гда по­сел­ко­вая до­ро­га свер­нет за пер­вый куст, он тут же раз­ме­щал­ся воз­ле это­го пер­во­го же кус­та и починал пер­вую бу­тыл­ку.

Еще не дой­дя до сво­его причала-при­ста­ли­ща, еще не уви­дев сво­ей лод­ки, он за­вер­шал пер­вую початую бу­тыл­ку и в лод­ке рас­печаты­вал тут же вто­рую. И здесь, в де­рев­не, Ва­си­лий по­яв­лял­ся по­сле ма­га­зи­на уже на­пол­нен­ный тем са­мым лит­ром, ко­то­рый и до­во­дил его до со­стоя­ния оп­ре­де­лен­ной не­вме­няе­мо­сти. Вот тут-то, пред­ва­ри­тель­но вы­лив в се­бя две пол­ные бу­тыл­ки вод­ки, Ва­си­лий обычно и начинал ко­ло­бро­дить, и Мо­ро­зов, зная эту при­вычку сво­его дру­га, за­пи­рал дом сна­ру­жи на за­мок, при­пи­рал дверь сна­ру­жи и ба­тож­ком, что­бы из­да­ли всем бы­ло вид­но, что хо­зяи­на нет до­ма, а сам воз­вра­щал­ся до­мой через зад­нюю дверь, с ого­ро­да, и ста­рал­ся не по­да­вать ни­ка­ких при­зна­ков жиз­ни. И точно, явив­шись об­рат­но из ма­га­зи­на, раз­гру­зив свой рюк­зак и при­хва­тив с со­бой но­вую не­початую бу­тыл­ку, Ва­си­лий тут же от­прав­лял­ся к Мо­ро­зо­ву и уже не спус­кал­ся вниз, со сво­ей го­руш­ки, на лег­ком бе­лом об­лачке, как в тот пер­вый день их­ней встречи-зна­ком­ст­ва, а нес­ся вниз от сво­его до­ма слов­но вы­пу­щен­ный из пуш­ки сна­ряд, не ви­дя пе­ред со­бой до­ро­ги. И ес­ли Мо­ро­зо­ву не уда­ва­лось здесь во­вре­мя спря­тать­ся, скрыть­ся, за­пе­реть дверь сна­ру­жи на за­мок, то вско­ре Ва­си­лий по­яв­лял­ся на по­ро­ге рас­пах­ну­той на­стежь две­ри, тя­же­ло пе­ре­ва­ли­вал через по­рог свое, уже не до кон­ца подчиняв­шее­ся ему те­ло и, не сни­мая шап­ки, вста­вал по­сре­ди из­бы и глу­хо и по час­тям про­из­но­сил, слов­но вы­дав­ли­вал из се­бя:

– Сер­гей... Ми­ха­лыч... да­вай... вы­пьем... си­дау плис...

И не до­жи­да­ясь от­ве­та, а от­вечать ему тут бы­ло со­вер­шен­но бес­смыс­лен­но, как-то уса­жи­вал­ся за стол, нев­нят­но по­вто­ряя все ту же са­мую ино­стран­ную фра­зу, и так же, не сни­мая шап­ки, дос­та­вал из кар­ма­на бу­тыл­ку, сначала гро­хал ею по сто­лу, а за­тем, кля­цая зу­ба­ми по стек­лу, сди­рал на­ко­нец с бу­тыл­ки зу­ба­ми проб­ку и про­сил ста­ка­ны. Пол­ный ста­кан, раз­ли­вая ви­но од­но­вре­мен­но и по сто­лу, на­ли­вал Мо­ро­зо­ву, а за­тем не­мно­го пле­скал и се­бе:

– А мне... по­ка... хва­тит...

И даль­ше начина­лось для Мо­ро­зо­ва са­мое тя­же­лое. От­ка­зы­вать­ся вслух от пред­ло­жен­но­го Ва­си­ли­ем ви­на ни­как бы­ло нель­зя. Здесь Ва­си­лий мог стучать по сто­лу ку­ла­ком, ма­хать ру­ка­ми, скре­же­тать зу­ба­ми – здесь на­до бы­ло не от­ка­зы­вать­ся, а вы­дер­жать, сде­лать вид, что ты вы­пил, ибо Мо­ро­зов по­сле од­но­го-двух та­ких со­бы­тий уяс­нил для се­бя, что в по­доб­ном со­стоя­нии Ва­си­лий не за­мечал, пил ты или нет. Тут, что­бы от­влечь вни­ма­ние гос­тя толь­ко от ста­ка­нов и бу­тыл­ки, Мо­ро­зов начинал, не то­ро­пясь, дос­та­вать хлеб, ка­кую-ни­будь за­кус­ку, на­ли­вал Ва­си­лию в ста­кан чаю:

– Ва­ся, те­бе по­крепче?

– По­крепче... а-а-у-у... ин­дий­ский... со сло­ном...

Так на­до бы­ло по­тя­нуть вре­мя, по­то­му что Мо­ро­зов уже хо­ро­шо знал, что тот литр, вы­пи­тый по до­ро­ге, и вот эти еще сто грам­мов, упот­реб­лен­ные Ва­си­ли­ем толь­ко что, ско­ро сло­ма­ют его и по­сле до­ро­ги из ле­са до­мой, а там из до­ма в ма­га­зин и об­рат­но из ма­га­зи­на в де­рев­ню, по­сле лод­ки, ве­сел вот-вот по­про­сят Ва­си­лия к от­ды­ху. Так обычно и по­лучалось. И ес­ли на этот раз си­лы по ка­кой-то причине не пе­ре­пол­ня­ли его через край, то ско­ро Кли­мов сда­вал­ся. Прав­да, но уже, ви­ди­мо, толь­ко под­соз­на­тель­но, он еще про­дол­жал изо­бра­жать из се­бя жи­во­го, дей­ст­вую­ще­го чело­ве­ка, хва­тал­ся за си­га­ре­ты, за спички, но не мог за­жечь спички, му­со­лил си­га­ре­ты, а за­тем пи­хал их то в ста­кан с вод­кой, то в ста­кан с чаем, раз­ли­вая, бы­ва­ло, и чай, и вод­ку, но по­том Мо­ро­зов все-та­ки пред­ла­гал ему:

– Да­вай, Ва­ся, я те­бя про­во­жу...

На это Кли­мов еще ка­кое-то вре­мя со­про­тив­лял­ся, от­ни­мал ру­ку, мог в это вре­мя случаем и уда­рить-за­деть те­бя сво­ей же­лез­ной ру­кой, но в кон­це кон­цов Мо­ро­зов вме­сте с Ва­си­ли­ем ока­зы­ва­лись на ули­це.

Мо­ро­зов вел сво­его гос­тя к ка­лит­ке, по­том мед­лен­но под­ни­мал его в го­руш­ку. И уже пе­ред са­мым сво­им до­мом Ва­си­лий обычно вро­де бы и сти­хал и со­всем со­глас­но по­зво­лял за­вес­ти се­бя в дом. Но ока­зав­шись до­ма и слов­но про­бу­див­шись, он ви­дел, что на сто­ле у не­го сно­ва все есть, сно­ва хва­тал бу­тыл­ку, сто­яв­шую на сто­ле, сно­ва зу­ба­ми, звя­кая по стек­лу, при­ни­мал­ся от­кры­вать проб­ку, в кон­це кон­цов рез­ко сди­рал ее, рас­пле­ски­вая вод­ку на стол, и ис­кал ста­ка­ны. Дру­гой раз и на­ли­вал ви­но в ста­ка­ны и сно­ва при­гла­шал Мо­ро­зо­ва, в том чис­ле и на анг­лий­ском язы­ке, сесть за стол и вы­пить вме­сте с ним:

– Си­дау... плис...

Здесь Мо­ро­зо­ву ничего не ос­та­ва­лось, как ти­хо уй­ти. Он по­ни­мал, что де­лал что-то не так, не то, что Ва­си­лия на­до бы­ло бы все-та­ки уло­жить в по­стель, но уло­жить Ва­си­лия в по­стель сейчас, увы, бы­ло не­воз­мож­но. В та­ком пья­ном, по­лу­бес­соз­на­тель­ном со­стоя­нии, от­дав свой мозг ал­ко­голь­но­му нар­ко­зу, Кли­мов мог жить дол­го: три, четы­ре, а то и пять, и шесть дней под­ряд и толь­ко ино­гда па­дая на пол и за­бы­ва­ясь на ка­кие-ни­будь пят­на­дцать-д­ва­дцать ми­нут.

Это Мо­ро­зов то­же очень хо­ро­шо знал... Как-то, уже по осе­ни, баб­ка Ан­на, встре­тив Ва­си­лия, явив­ше­го­ся из ле­са и бро­сив­ше­го­ся, как все­гда, сра­зу за ви­ном в ма­га­зин, взмо­ли­лась Мо­ро­зо­ву:

– Сер­гей-то Ми­хай­ло­вич, вас-то он слу­ша­ет. Мо­жет, как его и уго­во­ри­те. Ведь сейчас при­дет с ви­ном и день­га­ми и все про­пьет. Ведь до­ма-то ни ко­пей­ки, чем зи­му-то жить бу­дем, ведь у не­го по­след­няя по­лучка в этом го­ду. Зи­мой-то что – зи­мой им ничего, считай, и не пла­тят...

И Мо­ро­зов при­нял прось­бу баб­ки Ан­ны... Ва­си­лий при­шел из ма­га­зи­на и, как все­гда, по­сле сво­его пер­во­го лит­ра, явил­ся к Мо­ро­зо­ву. На этот раз Мо­ро­зов не спря­тал­ся, не за­пер дверь, и Ва­си­лий по­вто­рил все то же са­мое, что Мо­ро­зо­ву бы­ло хо­ро­шо из­вест­но. Но толь­ко на этот раз по­сле си­га­рет, ко­то­рые пья­ный чело­век да­вил в ста­ка­нах с вод­кой и чаем, по­сле раз­ли­той вод­ки и раз­ли­то­го чая, хо­зя­ин до­ма не пред­ло­жил ему вый­ти на ули­цу, а по­про­сил его лечь по­ле­жать, от­дох­нуть тут же, у не­го в до­ме. И Ва­си­лий вдруг мир­но под­нял­ся из-за сто­ла, под­нял­ся и лег в по­стель. Прав­да, лег, не дав се­бя раз­деть, лег в са­по­гах на чис­тое бе­лье, на но­вую про­стынь.

Ми­нут через пят­на­дцать, ко­гда Мо­ро­зов еще толь­ко уби­рал со сто­ла, в ком­на­те, где был Ва­си­лий, раз­дал­ся гро­хот — это Ва­си­лий вме­сте с са­по­га­ми сва­лил­ся на пол, за­тем под­нял­ся на чет­ве­рень­ки, ог­ля­дел­ся, про­из­нес что-то нечле­но­раз­дель­ное на ма­нер "а-у-о" или "си­дау... плис", сно­ва поя­вил­ся у сто­ла и ожил с хо­ро­шо зна­ко­мой Мо­ро­зо­ву фра­зой:

– Сер­гей Ми­хай­ло­вич... да­вай... вы­пьем...

По­ни­мая, как ду­шит сейчас та­ко­го вот, толь­ко что очухав­ше­го­ся чело­ве­ка его соб­ст­вен­ная фи­зио­ло­гия, от­рав­лен­ная ал­ко­го­лем, как тя­нет, тре­бу­ет вер­нуть­ся об­рат­но, в со­стоя­ние от­ра­вы, по­ни­мая, что с этой сво­ей фи­зио­ло­ги­ей спра­вить­ся сейчас чело­век мо­жет лишь од­ним пу­тем, при­няв в се­бя но­вую до­зу нар­ко­тичес­ко­го зе­лья, Мо­ро­зов из ос­та­вав­шей­ся на сто­ле бу­тыл­ки на­лил Ва­си­лию пол­ста­ка­на. Тот сно­ва вы­пил, по­про­сил чаю – "креп­ко­го... ин­дий­ско­го..." – Мо­ро­зов сно­ва со­грел ему чай, но Ва­си­лий сно­ва не стал его пить, по­доб­рал со сто­ла си­га­ре­ту, ко­то­рую то­же так и не за­ку­рил, и в кон­це кон­цов вы­нул из кар­ма­на и по­ло­жил на стол ском­кан­ную горсть де­нег. Де­нег бы­ло мно­го.

– Во... Сер­гей Ми­хай­ло­вич... Все мое...

Ко­нечно, го­во­рить с Ва­си­ли­ем о день­гах и о чем-то дру­гом серь­ез­ном сейчас бы­ло бес­по­лез­но, бес­по­лез­но бы­ло да­вать со­ве­ты, что-то под­ска­зы­вать – ал­ко­голь сде­лал свое де­ло, вы­ру­бил, как го­во­рит­ся, чело­ве­ка из жиз­ни, ли­шив его с жиз­нью вся­ких ра­зум­ных свя­зей. Сейчас на­до бы­ло молчать, на­блю­дать и толь­ко не дать Ва­си­лию уй­ти с эти­ми день­га­ми из де­рев­ни.