Geum.ru

Совестью

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   44

И там же, в ма­га­зи­не, воз­ле то­го са­мо­го спи­ска, слы­шал Мо­ро­зов уди­ви­тель­но от­кро­вен­ные от­ве­ты по­жи­лых жен­щин на свой во­прос: "Ну, а как те­перь без воль­но­го-то ви­на?" И кре­сти­лись жен­щи­ны, бла­го­да­ря вме­сте с гос­по­дом Бо­гом и тех, кто еще ока­зал­ся в уме-ра­зу­ме на том са­мом ка­пи­тан­ском мос­ти­ке, воз­ле штур­ва­ла. Бла­го­да­ри­ли и бес­хит­ро­ст­но от­вечали:

– Да те­перь, сла­ва Бо­гу, му­жи­ки хоть в ба­не-то мыть­ся ста­ли...

Нет, это не шут­ка, а страш­ная не­дав­няя быль – не до­ж­дать­ся бы­ло му­жи­ков до­мой и в суб­бот­ний бан­ный день, пи­ли ка­ж­дый день до то­го со­стоя­ния, ко­гда и по­ро­га-то в ба­ню не пе­ре­сту­пить... А те­перь вот от­мы­лись, ото­шли му­жи­ки...

Или так... Тут, на озе­ре, воз­ле ры­бо­лов­ной лун­ки. Му­жичок, еще без ли­ца и име­ни, что пом­нил­ся Мо­ро­зо­ву лишь по по­сто­ян­но­му торчанию воз­ле ма­га­зи­на. Рань­ше, при воль­ном-то ви­не, не бы­ло его ни­ко­гда тут, на рыб­ной лов­ле. А тут вспом­нил, ви­ди­мо, про­шлое за­ня­тие-страсть.

– Ну, как те­перь-то, без воль­но­го ви­на?

– А хо­ро­шо, считай дру­гие хоть есть ста­ли до­сы­та. А то ведь толь­ко ви­ном од­ним, без еды, и жи­ли...

И то­же не шут­ка, а страш­ная не­дав­няя быль...

Бы­ло! Все это бы­ло!.. И мо­жет быть, ко­гда-то по­том, ко­гда все это от­кро­вен­но боль­шое отой­дет, за­бу­дет­ся, ко­гда вдруг все страш­ное вер­нет­ся сно­ва и сно­ва с пес­ня­ми и ором начнут все жрать ви­но, вдруг кто-то и ска­жет: "Да не бы­ло все­го это­го – все это фан­та­зии ва­ши, ува­жае­мый то­ва­рищ пи­са­тель..." Все бы­ло! Он си­дел в зад­нем ря­ду сель­ско­го схо­да и ви­дел, слы­шал, как вста­вал на­род сам про­тив сво­ей же пья­ной жиз­ни: "Хва­тит за­пи­лись со­всем!"... Ви­дел он, как под­ни­ма­лась мать и про­си­ла сход ли­шить пра­ва на ка­кое-ли­бо ви­но сво­его уже же­на­то­го сы­на, жив­ше­го сво­ей семь­ей, сво­им до­мом. Как вскочила на­про­тив ма­те­ри не­вест­ка и гром­ко за­сту­пи­лась за сво­его му­жа: "Са­ми, мол, жи­вем и са­ми зна­ем, как..." На что быв­шие тут же жен­щи­ны, пе­ре­би­вая друг дру­га, под­ни­ма­лись с мест и ко­ри­ли мо­ло­дую ду­ру-ба­бу: мол, ду­ра, са­ма с ним за­ли­ва­ешь гла­за – не ви­дишь, что му­жик к кон­цу идет:

– Ли­шить! Ли­шить ви­на! И жен­ку евой­ную ли­шить! Раз мать го­во­рит – мать бе­ду серд­цем зна­ет!

Бы­ло! Все бы­ло, ми­лые, до­ро­гие лю­ди. И те­перь нам уже ни­как не вы­ки­нуть это вос­кре­се­ние на­ро­да из сво­ей ис­то­рии...

И ви­дя все это на­сту­паю­щее вро­де бы чело­вечес­кое счас­тье, Мо­ро­зов по при­вычке не зво­нить за­бла­го­вре­мен­но в ко­ло­ко­ла, что­бы не сгла­зить, не спуг­нуть доб­рое де­ло, все вре­мя жил еще и тре­во­гой. Он, чес­т­ное сло­во, все вре­мя бо­ял­ся: "А вдруг где-то кто-то, до­пус­тив­ший все это вос­кре­се­ние, очнет­ся, вдруг вспом­нит, что с рус­ским му­жи­ком, у ко­то­ро­го от­ня­ли зем­лю-паш­ню, ра­бо­ту и ло­шадь-по­мощ­ни­цу, и ко­то­ро­го без де­ла-ра­бо­ты все­гда мож­но обо­ро­тить уха­рем-ге­ро­ем, по­руб­щи­ком-вар­ва­ром, ни­как не упра­вить­ся без ви­на, и что опять же без то­го ви­на ни­как не за­ткнуть ды­ры-бре­ши в на­шей уди­ви­тель­но со­ци­аль­ной эко­но­ми­ке?.. Что то­гда?.. И как на­звать то­гда тех, на ка­пи­тан­ском мос­ти­ке, у штур­ва­ла, ко­то­рые вро­де бы и по­све­ти­ли лю­дям на­стоя­щим све­том, а за­тем опом­ни­лись и вы­ключили этот жи­вой свет для лю­дей...”

И все-та­ки как жаль, что да­же та­ко­го, по­ка еще не очень вер­но­го све­та, не встре­тил в сво­ей не­дол­гой жиз­ни Ва­си­лий Кли­мов...

Дом Ва­си­лия Кли­мо­ва и сейчас со сво­ей го­руш­ки молча смот­рит на дом Мо­ро­зо­ва не­за­би­ты­ми ок­на­ми, буд­то хо­зя­ин где-то здесь, жи­вой, толь­ко от­лучил­ся ку­да-то. Эти пус­тые те­перь гла­за-ок­на не за­дер­ну­ты из­нут­ри да­же за­на­вес­ка­ми – у Ва­си­лия не бы­ло за­на­ве­сок и здесь, в до­ме, он жил так же от­кры­то, как и всю­ду на лю­дях. И эти от­кры­тые гла­за-ок­на не­боль­шо­го, по се­вер­ным по­ня­ти­ям, но ка­ко­го-то лад­но­го, свет­ло­го до­ма, стоя­ще­го по­сре­ди де­рев­ни, воз­ле са­мой до­ро­ги, все вре­мя гля­дят и гля­дят на Мо­ро­зо­ва од­ним и тем же не­мым во­про­сом:

– Как же так? Почему? Вот был хо­ро­ший, до­б­рый чело­век, и вдруг его нет? А?

С Ва­си­ли­ем Мо­ро­зов по­зна­ко­мил­ся почти в са­мый пер­вый день, ко­гда, ку­пив дом, при­вез сю­да, в де­рев­ню, се­мью. Ос­мот­рев­шись по­пер­во­сти в но­вом для се­бя жи­ли­ще, за­то­пив печь и убе­див­шись, что эта ста­руш­ка-печь жи­ва и здо­ро­ва, он вы­шел на ули­цу – вы­шел уже хо­зяи­ном по­смот­реть, как что во­круг его до­ма, в ка­ком качес­т­ве из­го­родь-ого­род, не на­до ли где тут же за­ме­нить ста­рые жер­ди, что­бы ов­цы, сло­няв­шие­ся без при­смот­ра по де­рев­не, не за­бра­лись к тем гряд­кам, ка­кие ос­та­ви­ли ему быв­шие хо­зяе­ва.

Пер­вый день но­вой для Мо­ро­зо­ва жиз­ни, су­дя по все­му, начинал­ся яс­но, счас­т­ли­во. Све­ти­ло солн­це, пер­вое щед­рое солн­це толь­ко-толь­ко начав­ше­го­ся ле­та, и на­встречу это­му солн­цу от со­грев­шей­ся зем­ли, от гус­то вста­вав­ших по­всю­ду трав, об­лачком-ды­ха­ни­ем под­ни­ма­лась все­об­щая ра­дость той жиз­ни, ко­то­рая и бы­ла сейчас ря­дом, во­круг Мо­ро­зо­ва, и учас­т­ни­ком ко­то­рой он, ко­нечно, счи­тал и се­бя.

Так и был он то­гда в этом бла­жен­ном со­стоя­нии вме­сте с про­бу­див­шей­ся, го­то­вой при­но­сить свои пло­ды зем­лей, слов­но зем­ля-мать, как и эти ве­сен­ние тра­вы, сво­им те­п­лым ды­ха­ни­ем то­же при­под­ня­ла, воз­вы­си­ла над со­бой сво­его сы­на, слов­но при­го­то­ви­ла к ска­зочно­му по­ле­ту... И вот тут к Мо­ро­зо­ву свер­ху, с го­руш­ки, от не­боль­шо­го ак­ку­рат­но­го до­ми­ка, стал спус­кать­ся чело­век... На нем бы­ла бе­лая на­вы­пуск ру­баш­ка. От яс­но­го лет­не­го дня эта ру­баш­ка бы­ла еще свет­лей, а по­то­му Мо­ро­зо­ву ка­за­лось, что чело­век одет во все бе­лое.

И вот этот, оде­тый во все бе­лое, не­из­вест­ный по­ка еще чело­век, спус­кав­ший­ся свер­ху, с го­руш­ки, буд­то и не шел, а плыл к не­му на лег­ком свет­лом об­лачке-ис­па­ри­не, почти не ка­са­ясь зем­ли... Мо­ро­зов очнул­ся от ви­де­ния толь­ко то­гда, ко­гда чело­век был уже со­всем ря­дом, и про­тя­нул ему книж­ку. Он не уз­нал сра­зу, что за кни­га бы­ла пе­ред ним, а ко­гда ус­лы­шал во­прос: "Ска­жи­те, Сер­гей Ми­хай­ло­вич, это ва­ша кни­га?" – и рас­смот­рел зна­ко­мую ему об­лож­ку, то сму­тил­ся... Да, это бы­ла его кни­га, на­пи­сан­ная лет де­сять то­му на­зад, но из­дан­ная со­всем не­дав­но.

Кни­га пи­са­лась им о та­кой же вот, не очень лег­кой для жиз­ни, се­вер­ной зем­ле. Ге­роя­ми кни­ги бы­ли его дру­зья-то­ва­ри­щи по лес­ной жиз­ни, са­мые обык­но­вен­ные, про­стые лю­ди: кре­сть­я­не, охот­ни­ки, ры­ба­ки, пас­ту­хи, – и он, ав­тор, он – чело­век Сер­гей Мо­ро­зов, гор­дил­ся тем, что всех этих лю­дей мог на­звать свои­ми друзь­я­ми.

Кни­гу эту из­да­ва­ли дол­го и толь­ко по­то­му, что Мо­ро­зов, как го­во­ри­лось, не смог най­ти "об­ще­го язы­ка" с ре­дак­то­ром, ко­то­рая всячес­ки ста­ра­лась до­не­сти до не­го, что нель­зя ему, го­род­ско­му чело­ве­ку, да еще с та­ким вы­со­ким об­ра­зо­ва­ни­ем, опус­кать­ся до уров­ня жиз­ни вот этих са­мых, про­стых му­жи­ков. То­гда он еще так ост­ро не чув­ст­во­вал ту гра­ни­цу, ко­то­рая про­хо­ди­ла ме­ж­ду вот этой са­мой сер­мяж­ной, кре­сть­ян­ской, зе­мель­ной жиз­нью и жиз­нью го­род­ской ра­фи­ни­ро­ван­ной ин­тел­ли­ген­ции – он от­кро­вен­но жил вло­жен­ным в не­го с дет­ст­ва дол­гом пе­ред на­ро­дом, без ко­то­ро­го ни­ка­кой ин­тел­ли­гент, ни­ка­кой чело­век из на­ро­да, по­лучив­ший об­ра­зо­ва­ние, не мог пре­тен­до­вать на дос­той­ную для рус­ско­го чело­ве­ка жизнь. Он то­гда еще так ост­ро не по­ни­мал, что ре­дак­тор его кни­ги дер­жа­лась пря­мо про­ти­во­по­лож­ных по­зи­ций и для се­бя оп­ре­де­лен­но де­ли­ла лю­дей на выс­шие и низ­шие ка­те­го­рии. Так вот, пе­ре­ход Мо­ро­зо­ва из выс­шей го­род­ской сре­ды ту­да, в эту са­мую, сер­мяж­ную, кре­сть­ян­скую, да к то­му же еще и ни­щую по тем вре­ме­нам, жизнь и воз­му­тил ре­дак­то­ра. Она пред­ла­га­ла ему уб­рать из кни­ги те мес­та, где Мо­ро­зов опи­сы­вал се­бя в со­стоя­нии лес­но­го жи­те­ля, и ос­та­вить толь­ко его удив­ле­ния лес­ной жиз­нью, то есть сде­лать кни­гу на ма­нер книг ав­то­ров-ме­не­ст­ре­лей, по­бы­вав­ших в ту­ри­ст­ских или в ка­ких дру­гих по­доб­ных на­бе­гах в тех или иных эк­зо­тичес­ких мес­тах. Без не­го, без его со­гла­сия ре­дак­тор по­ре­за­ла ру­ко­пись нож­ни­ца­ми, со­кра­ти­ла в два раза, по­ло­жи­ла пе­ред ним этот свой от­ка­ст­ри­ро­ван­ный ва­ри­ант и пред­ло­жи­ла его под­пи­сать, зая­вив, что имен­но в та­ком ви­де и по­лучит­ся сим­па­тичная кни­жечка...

Мо­ро­зов, ко­нечно, воз­му­тил­ся, по­тре­бо­вал вос­ста­но­вить ру­ко­пись, по­тре­бо­вал, еще не имея под со­бой то­гда да­же тех зыб­ких пи­са­тель­ских ос­нов, ко­то­рые все-та­ки есть под ним се­го­дня, но тем не ме­нее еще пе­ред вы­хо­дом в свет пер­вой сво­ей кни­ги он вслух зая­вил, что сто­ит на по­зи­ци­ях рус­ской на­цио­наль­ной ли­те­ра­ту­ры и по­то­му в лю­бом случае ни­как не мо­жет от­ка­зать­ся от обя­за­тель­но­го для се­бя ува­же­ния тех лю­дей, ко­то­рые в пер­вую очередь и бе­ре­гут для нас на­шу зем­лю-мать, об­ща­ясь с ней в сво­ем ка­ж­до­днев­ном не­лег­ком тру­де.

Все это Мо­ро­зо­ву при­шлось дол­го и труд­но объ­яс­нять в са­мых раз­ных ин­стан­ци­ях, до­ка­зы­вая свое... Пом­нит­ся, то­гда он ри­ск­нул об­ра­тить­ся к Ве­ли­ким Ми­ра Ли­те­ра­ту­ры, бес­по­ко­ил кое-ко­го из уже при­знан­ных клас­си­ков свои­ми пись­ма­ми, где про­сил прочесть хоть ка­кую-ни­будь гла­ву из его мно­го­стра­даль­ной ра­бо­ты, но ни од­но­го от­ве­та на свои прось­бы так и не по­лучил. Увы, Ее Ве­личес­т­во Ли­те­ра­ту­ра от­ка­за­ла ему в под­держ­ке.

Его под­дер­жа­ло толь­ко вре­мя и упор­ная уве­рен­ность в сво­ей пра­во­те. Он сто­ял за свою зем­лю, сто­ял за свою Ро­ди­ну, а по­то­му и не мог ни­как от­сту­пить. В кон­це кон­цов ре­дак­тор са­ма от­ка­за­лась от кни­ги. Ни­кто дру­гой в из­да­тель­ст­ве не по­же­лал взять его ру­ко­пись на ре­дак­ти­ро­ва­ние. Мо­ро­зов по­сле не­удачи с прось­ба­ми на имя Ли­те­ра­ту­ры не стал ис­кать се­бе там и ре­дак­то­ра. Он роб­ко по­стучал­ся со сво­ей прось­бой к од­но­му из ре­цен­зен­тов кни­ги, ко­то­рый до это­го вы­со­ко оце­нил его творчес­т­во. И ре­цен­зент, чело­век при очень вы­со­кой долж­но­сти и до это­го не­зна­ко­мый с Мо­ро­зо­вым, с ра­до­стью со­гла­сил­ся взять кни­гу на се­бя...

Кни­гу под­дер­жал и но­вый глав­ный ре­дак­тор из­да­тель­ст­ва, толь­ко что сме­нив­ший преж­не­го, ко­то­рый, как и Ее Ве­личес­т­во Ли­те­ра­ту­ра, ос­та­вил все прось­бы Мо­ро­зо­ва о по­мо­щи без вни­ма­ния. С но­вым глав­ре­дом Мо­ро­зов от­кро­вен­но объ­яс­нил­ся. Это был про­стой ко­ст­ром­ской му­жик с при­род­ным глу­бо­ким умом и твер­дый в сво­ем пред­став­ле­нии о жиз­ни – он с от­кры­той улыб­кой при­нял все объ­яс­не­ния ав­то­ра-го­ре­мы­ки, и кни­га по­шла бы­ст­ро и ско­ро уви­де­ла свет.

И вот она, эта кни­га, сейчас в ру­ках у чело­ве­ка, ко­то­ро­го Мо­ро­зов еще не знал, но ко­то­рый его, Мо­ро­зо­ва, знал по кни­ге...

Мо­ро­зов под­твер­дил стес­ни­тель­но, что, мол, да кни­га эта на­пи­са­на им. На что не­зна­ко­мый чело­век про­из­нес:

– Спа­си­бо, Сер­гей Ми­хай­ло­вич! Хо­ро­шая кни­га! Здесь вся прав­да опи­са­на! Спа­си­бо!

Вот так вот ска­зал и ушел. Ушел, явив­шись к Мо­ро­зо­ву в его са­мый пер­вый день здесь, в этом но­вом для не­го до­ме, буд­то на­рочно ждал и ждал толь­ко для то­го, что­бы про­сто по­бла­го­да­рить за на­пи­сан­ное им...

Сле­дую­щий раз Ва­си­лий пред­стал пред Мо­ро­зо­вым с та­ким во­про­сом-пред­ло­же­ни­ем:

– Сер­гей Ми­хай­ло­вич, что вам при­нес­ти из ма­га­зи­на? Я как раз ту­да сейчас. При­не­су за­ка­зы­вай­те.

Мо­ро­зов, приучен­ный с дет­ст­ва ста­ра­нию об­хо­дить­ся во всех личных де­лах толь­ко сво­им тру­дом, не при­зна­вав­ший тут ни­ка­кой при­слу­ги-челя­ди, ко­нечно, от­ка­зал­ся от пред­ло­же­ния дос­та­вить ему из ма­га­зи­на про­дук­ты на чужих плечах, но доб­ро по­бла­го­да­рил. Ва­си­лий, ви­ди­мо, посчитал, что Мо­ро­зов стес­ня­ет­ся, и до­ба­вил:

– Да вы не стес­няй­тесь, Сер­гей Ми­хай­ло­вич. Что хо­ти­те, для вас при­не­су. Я здесь всей де­рев­не све­жий хлеб тас­каю, ко­гда в ма­га­зин хо­жу. А уж вам-то как-то бу­хан­ку све­же­го хле­ба на­до. Бе­лый та­кой бы­ва­ет, кир­пичиком, те­п­лый, ко­гда к ут­ру при­бе­жишь.

Но Мо­ро­зов, еще раз по­бла­го­да­рив, от­ка­зал­ся да­же от бе­лой бу­хан­ки толь­ко что ис­печен­но­го хле­ба:

– Спа­си­бо, Ва­си­лий, спа­си­бо. Боль­шое спа­си­бо.

Как-то в дру­гой раз, опять спус­тя ка­кое-то вре­мя, Ва­си­лий роб­ко пред­ло­жил Мо­ро­зо­ву вы­пить с ним по рюм­ке, не при­знав­шись, что как раз в этот день и от­мечал он свой день ро­ж­де­ния. Мо­ро­зов от­ка­зал­ся и тут от доб­ро­го дви­же­ния Ва­си­лия Кли­мо­ва, но еще раз ос­та­вил се­бе, что лю­бые его от­ка­зы этот чело­век вос­при­ни­ма­ет как горь­кую оби­ду.

Чес­т­ное сло­во, этот чело­век очень хо­тел сде­лать для Мо­ро­зо­ва, к ко­то­ро­му, ви­ди­мо, пи­тал ка­кие-то до­б­рые чув­ст­ва, что-ни­будь хо­ро­шее. Мо­ро­зов это по­ни­мал и, как мог, по-сво­ему был бла­го­да­рен Ва­си­лию за его сер­дечное рас­по­ло­же­ние.

О Ва­си­лии он пом­нил и в Мо­ск­ве, пом­нил, что этот до­б­рый к не­му чело­век очень лю­бит читать, и нет-нет да и пе­ре­сы­лал ему ка­кие встре­тив­шие­ся кни­ги, ко­то­рые, по мне­нию Мо­ро­зо­ва, мог­ли бы его за­ин­те­ре­со­вать. И вся­кий раз по­сле это­го, при­ез­жая в де­рев­ню и встречая Ва­си­лия, он слы­шал от не­го "спа­си­бо" за при­слан­ную кни­гу, но с обя­за­тель­ным до­бав­ле­ни­ем:

– Мне бы, Сер­гей Ми­хай­ло­вич, ва­ше еще что-ни­будь почитать. Но­вая-то кни­га ко­гда у вас бу­дет?

Что мог от­ве­тить на этот бес­хит­ро­ст­ный во­прос ря­до­вой со­вет­ский пи­са­тель, не от­мечен­ный ни­ка­ки­ми зна­ка­ми от­личия, да еще по­смев­ший в са­мом начале сво­его пу­ти оп­ре­де­лен­но обоз­начить свою творчес­кую и гра­ж­дан­скую по­зи­цию. Он, ко­нечно, пи­сал — пи­сал все вре­мя и, мо­жет быть, да­же боль­ше ду­мал, чем пи­сал, но бы­ло у не­го и на­пи­сан­ное, за­вер­шен­ное, но это на­пи­сан­ное по-преж­не­му го­да­ми от­ле­жи­ва­лось в ре­дак­ци­ях, а то еще ху­же — пу­те­ше­ст­во­ва­ло из од­ной ре­дак­ции в дру­гую. Все это он, ко­нечно, не мог так сра­зу объ­яс­нить это­му бес­хит­ро­ст­но­му чита­те­лю, ко­то­рый по­ни­мал так, что хо­ро­шую кни­гу на­до бы­ст­ро и печатать. А хо­ро­шая кни­га, по его мне­нию, бы­ла та, ко­то­рая тро­га­ла за серд­це его, чита­те­ля, чело­ве­ка, и ос­тав­ля­ла по­сле се­бя ве­ру, что он, Ва­си­лий Кли­мов, жи­вет на этом све­те не один со сво­ей ве­рой в лучшую жизнь.

Ва­си­лий читал мно­го, ка­ж­дый год вы­пи­сы­вал по два-три тол­стых жур­на­ла и обя­за­тель­но по од­ной цен­траль­ной га­зе­те. К ка­ким-то жур­на­лам он при­вы­кал и по­вто­рял под­пис­ку на них из го­да в год, бла­го сель­ская почта не име­ла по час­ти под­пис­ки ни­ка­ких ли­ми­тов. А вот цен­траль­ные га­зе­ты ме­нял еже­год­но и на во­прос Мо­ро­зо­ва: "Ва­ся, а что ты в этом го­ду не вы­пи­сы­ва­ешь ту га­зе­ту, что вы­пи­сы­вал про­шлый раз?" — оп­ре­де­лен­но от­вечал:

– Да врут все в этой га­зе­те. Дру­гую те­перь почитаю...

В тот год, ко­гда Мо­ро­зов впер­вые прие­хал в де­рев­ню, Ва­си­лий ре­гу­ляр­но по­лучал "Ли­те­ра­тур­ную га­зе­ту" и по этой га­зе­те у не­го с Мо­ро­зо­вым как-то вы­шел раз­го­вор-диа­лог. Ва­си­лий был не­до­во­лен и "Ли­те­ра­тур­кой", и так же, как всю читае­мую им пе­рио­дичес­кую печать, об­ви­нял ее в сплош­ном вра­нье, но имея те­перь пе­ред со­бой жи­во­го пи­са­те­ля, ко­то­рый, по его мне­нию, дол­жен был иметь пря­мое от­но­ше­ние к га­зе­те Сою­за пи­са­те­лей СССР, все-та­ки пы­тал­ся до­ко­пать­ся до ис­ти­ны:

– Ну ска­жи, Сер­гей Ми­хай­ло­вич, ну, вы-то пи­са­те­ли, чего вы-то все вре­те, чего вы-то всю прав­ду про жизнь не ска­же­те?

Кро­ме га­зет и жур­на­лов в до­ме Ва­си­лия бы­ла еще це­лая биб­лио­те­ка: бы­ли и свои соб­ст­вен­ные кни­ги, бы­ли и дей­ст­ви­тель­но биб­лио­течные, ко­то­рые при­во­зи­ли сю­да ис­прав­но раз в ме­сяц, при­во­зи­ли це­лым чемо­да­ном-сун­ду­ком и ко­то­рые по­сле прочте­ния или не­прочте­ния ме­ст­ны­ми жи­те­ля­ми за­ме­ня­ли дру­ги­ми. Та­кой фи­ли­ал кочую­щей сель­ской биб­лио­те­ки как раз и раз­ме­щал­ся в до­ме у Кли­мо­вых.

Вме­сте с серь­ез­ны­ми га­зе­та­ми и жур­на­ла­ми Ва­си­лий ка­ж­дый год вы­пи­сы­вал и "Кро­ко­дил". Стоп­ки это­го "Кро­ко­ди­ла", со­б­ран­но­го за мно­гие го­ды, ле­жа­ли у не­го в уг­лу ком­на­ты, и мальчиш­ки Мо­ро­зо­ва тас­ка­ли эти стоп­ки к се­бе до­мой и здесь, в от­сут­ст­вии вся­ко­го дру­го­го го­род­ско­го сме­ха, по­те­ша­лись над кро­ко­диль­ски­ми стра­ни­ца­ми.

Дру­гой раз эти кро­ко­диль­ские стра­ни­цы они заучива­ли наи­зусть, сы­па­ли ими во­круг се­бя, и Мо­ро­зов то­гда да­же по­пу­ги­вал сво­их сы­но­вей:

– Ну лад­но, ре­бя­та, хва­тит ду­рью ма­ять­ся — по­след­ний умиш­ко рас­те­ряе­те. Лучше бы вот озе­ро, птиц по­слу­ша­ли...

И ре­бя­та его слу­ша­ли и птиц, и лес, и озе­ро, но все рав­но про­дол­жа­ли по­те­шать­ся над "Кро­ко­ди­ла­ми", ко­то­ры­ми снаб­жал их дя­дя Ва­ся.

С этих "Кро­ко­ди­лов", с книг, с это­го до­ма-биб­лио­те­ки, стран­но­го для на­шей раз­ру­шен­ной де­ре­вуш­ки, ви­ди­мо, и началась креп­кая друж­ба сы­но­вей Мо­ро­зо­ва с их­ним дя­дей Ва­сей. Ко­гда он был до­ма и в пол­ном здра­вии, они так и про­па­да­ли у не­го, за­по­ми­ная на­дол­го и раз­ные лес­ные рас­ска­зы... Прав­да, рас­ска­зы Ва­си­лия Кли­мо­ва все­гда бы­ли ко­рот­ки, не­мно­го­слов­ны, но за­то ем­ки и глу­бо­ки сво­ей лес­ной муд­ро­стью, и ино­гда все­го не­сколь­ко слов хва­та­ло тут, что­бы даль­ше, об­ла­дая хоть ка­кой-то фан­та­зи­ей, раз­вить на­мечен­ную ав­то­ром те­му.

Свя­зы­ва­ла Ва­си­лия Кли­мо­ва с его мальчиш­ка­ми еще и страсть к ры­бал­ке. В от­личие от всех ме­ст­ных ры­ба­ков: и ры­ба­ков-по­сто­ян­ных жи­те­лей, и ры­ба­ков-дачни­ков, а тем бо­лее ры­ба­ков-ле­со­ру­бов, Ва­си­лий ни­ко­гда не имел се­тей и про­мыш­лял ры­бу лишь так на­зы­вае­мой спор­тив­ной сна­стью. Прав­да, эта снасть бы­ла не та­ко­го вы­со­ко­го клас­са, как у Мо­ро­зо­ва, но бы­ла все-та­ки в дос­та­точно при­личном со­стоя­нии, и зи­мой на свою блес­ну, а ле­том на спин­нинг и до­рож­ку, и все на ту же зим­нюю блес­ну Ва­си­лий до­бы­вал се­бе ры­бу для ухи. На во­прос Мо­ро­зо­ва: "Ва­ся, а что ты се­бе се­тей не за­ве­дешь?" — он так же, как все­гда, бес­хит­ро­ст­но от­вечал:

– А ку­да ее, ры­бу-то. На уху-то и блес­ной на­дер­гаю...

И он дер­гал и дер­гал дру­гой раз часа­ми се­бе ры­бу толь­ко на уху, в то вре­мя как ря­дом в сет­ку к ко­му-ни­будь из тех же дачни­ков ры­ба про­сто ва­ли­ла. Но и эту, на­ва­лив­шую в сеть ры­бу, ко­то­рую час­то про­сто раз­да­ва­ли всем же­лаю­щим, Ва­си­лий ни­ко­гда не брал, буд­то считал ее ка­кой-то дру­гой, нечис­той, зачум­лен­ной, до­бы­той не так, как, по его мне­нию, по­ло­же­но бы­ло до­бы­вать се­бе ры­бу на про­пи­та­ние.

Бы­ла у Кли­мо­ва и лод­ка, лад­ная, бы­ст­рая, ус­тойчивая на лю­бой вол­не, но и с этой лод­ки то­же ни­ко­гда не шло ни­ка­ко­го ра­зо­ра на­ше­му озе­ру.

Сам Ва­си­лий, как уже го­во­ри­лось, ры­бу ни­ко­гда не ра­зо­рял, а в то вре­мя, ко­гда на озе­ро на­па­да­ла ор­да, а вме­сте с ней при­хо­ди­ло и вре­мя глав­но­го раз­боя на во­де, Ва­си­лий ку­да-ни­будь пря­тал свою лод­ку или за­пи­рал на креп­кий за­мок, что­бы с его по­су­дин­ки ни один бан­дит не ко­ре­жил озе­ро.

Имен­но от Ва­си­лия Кли­мо­ва ус­лы­шал Мо­ро­зов о ко­лах для се­тей, ко­то­рые рань­ше ка­ж­дый ры­бак обя­за­тель­но уби­рал за со­бой и ко­то­рые те­перь "ка­ж­дый по­ди на­ты­ки­ва­ет и ос­тав­ля­ет в во­де".

У лод­ки Кли­мо­ва бы­ли пре­крас­ные, лег­кие, лад­ные и почему-то все­гда но­вые вес­ла. Он де­лал их сам – ста­ра­тель­но вы­де­лы­вал ру­бан­ком, и они, слов­но кры­лья пти­цы, не­сли его вме­сте с его по­су­дин­кой.

Плот­ничал и сто­ляр­ничал Ва­си­лий от­мен­но – это мас­тер­ст­во, ви­ди­мо, то­же пе­ре­да­лось ему как-то по-на­след­ст­ву и вер­но хра­ни­лось им вме­сте с на­след­ст­вен­ным ува­же­ни­ем к во­де и ле­су.

Бы­ло у не­го и ру­жье, но почему-то не вы­шло ему стать охот­ни­ком, и ру­жье он дер­жал так, на вся­кий случай, да еще на тот день, ко­гда в лес­ной из­буш­ке ста­нут под­хо­дить к кон­цу про­дук­ты, что­бы до­быть се­бе на про­пи­та­ние ка­ко­го ряб­ца.

Нет, не был Ва­си­лий Кли­мов охот­ни­ком, хо­тя и боль­шую часть сво­ей жиз­ни здесь про­вел в ле­су. Был он ра­бочим хим­лес­хо­за, гнал из со­сны жи­ви­цу и на эту жи­ви­цу и жил круг­лый год. Считал­ся он, как го­во­ри­лось по-ста­рин­ке, смо­ло­ку­ром, а по-ны­неш­не­му вздым­щи­ком, считал­ся, ви­ди­мо, да­же ка­ким-то пе­ре­до­ви­ком, ибо ра­бо­тал он в ле­су отчаян­но да и за­ра­ба­ты­вал по­се­му, по­жа­луй, боль­ше ос­таль­ных ме­ст­ных смо­ло­ку­ров.

Но сю­да, в лес, по­пал Ва­си­лий не сра­зу. Мо­ро­зов ни­ко­гда не пы­тал у Ва­си­лия Кли­мо­ва его био­гра­фию, да и ок­ру­жаю­щие, ме­ст­ные жи­те­ли, осо­бо ни­ко­гда не ка­са­лись био­гра­фий друг дру­га. Но то, что урыв­ка­ми уда­ва­лось ус­лы­шать, Мо­ро­зов за­пом­нил...

Ва­си­лий рос без от­ца, при од­ной ма­те­ри, у ко­то­рой, кро­ме не­го, бы­ли и еще де­ти. Но он был млад­шим... Муж баб­ки Ан­ны, ма­те­ри Ва­си­лия, ос­тал­ся на вой­не, и она од­на, как мог­ла, по-сель­ски над­ры­ва­ясь, та­щи­ла на се­бе всю се­мью та­щи­ла, рас­ти­ла сво­их де­ти­шек до тех пор, по­ка не вста­ва­ли они на но­ги на­столь­ко, что­бы бе­жать ку­да-ни­будь по­даль­ше от этой зем­ли, хо­тя бы к бо­лее сы­той жиз­ни...

Сле­дом за се­ст­рой и брать­я­ми из род­но­го до­ма, стро­ив­ше­го­ся ко­гда-то, по­ди, и на счас­тье, ушел и Ва­си­лий. Сначала он где-то учил­ся на элек­тро­ме­ха­ни­ка, ра­бо­тал, за­тем слу­жил во фло­те. По­сле фло­та за­кончил чуть ли не мо­ре­ход­ное учили­ще, а там вдруг при­был на­все­гда в уми­рав­шую де­ре­вуш­ку...