АглаидаЛой драй в
| Вид материала | Книга |
СодержаниеМне открылось небо!! Знание может быть ниспослано |
- Драй Галина Григорьевна, 329.66kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 62.16kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 63.18kb.
- Курсова робота з української літератури, 205.12kb.
- Загальні тенденції літературного розвитку ХХ ст. Літературно-мистецьке життя. Художній, 31.45kb.
- Михайло Драй-Хмара (1889-1939), 40.97kb.
- Филипович Павло Петрович народився 2 вересня 1891 р у с. Кайтанівка Звенигородського, 86.64kb.
Спать я легла поздно. Погасила свет, поерзала, устраиваясь на диване поудобнее, потом подоткнула со всех сторон одеяло: в комнате было прохладно, — и замерла, успокоившись. Время давно перевалило заполночь. На улице трещал лютый сибирский мороз. В такие черные зимние ночи особенно сильно ощущаешь свою оторванность от остального мира, словно волею судеб оказался заброшенным на необитаемый остров. В декабре световой день длится всего несколько часов, остальное время поглощает тьма, — но странно, это нисколько меня не угнетает. Наоборот, мои интеллектуальные возможности даже возрастают, потому что исчезают внешние отвлекающие факторы в виде яркого солнечного света, будоражащего душу и тело, отчего в крови повышается уровень гормонов и, соответственно, возникает острое желание любить. Зимой, когда природа впадает в сон, я погружаюсь в себя. Глаза моей души поворачиваются вовнутрь, — и я отправляюсь в удивительное путешествие в себя, ничуть не менее интересное и увлекательное, нежели существование в реальном мире. Меня завораживает изучение собственной души, осмотр и инвентаризация скрытых закоулков собственного «я». Мне нравится исследовать себя под микроскопом разума, общаться с собой, анализировать свои поступки и душевное состояние. Это не может наскучить!..
Итак, я закрыла глаза и расслабилась. Тишина в комнате, тишина на улице: в такие страшные ночи водители не рискуют выезжать на улицу без крайней необходимости. Весь день я писала роман, выполнила заданную самой себе норму и очень устала. Но, несмотря на усталость, на душе было хорошо и покойно: не сделай я запланированное, — меня бы мучила совесть, что я ничего не делаю, растрачиваю время впустую и т.д., и т.п. Однако сегодня выдался удачный денёк, мне быстро и легко работалось, поэтому теперь я лежала, ни о чем не думая, — этому научил меня дзен, — просто отдаваясь процессу лежания, который затем сам по себе плавно перейдет в крепкий сон. Я ничего не ждала и ничего не хотела, как вдруг… мне открылось небо.
МНЕ ОТКРЫЛОСЬ НЕБО!!
Да, это было небо. Но не то высокое синее небо, которое знакомо нам с рождения. Не земное небо, а бесконечный Космос, который одновременно был живым существом. Вернее, Существо и было Космосом, безграничным, имеющим волнообразную структуру. Его живая, волнующаяся плоть имела сероватый цвет с вкраплениями, как бы мазками, белого и черного, и отдаленно напоминала мантию гигантского моллюска, — только бесконечную, раскинувшуюся во все небо, не соразмерную с нашими земными масштабами. Исполненная какой-то своей, необычной жизни, пестрая «мантия», — не могу подобрать лучшего определения, — находилась в постоянном, едва заметном движении: чуть колыхалась, дышала, подрагивала, порой по ней проходили медленные и плавные волны. И еще — ОНА БЫЛА ВСЕМ.
Я летела вверх, приближаясь к этому бесконечному живому Существу, и в эти мгновения ощущала себя собственной экзистенциальной сутью. Я была живыми светоносными волокнами — именно живыми, и думающими! — и через мгновение приблизилась к Нему и слилась с Ним в единое целое. Я была в Нем, я была Им, и меня переполняло невероятное счастье. Счастье было настолько всеобъемлющим и огромным, что я отдалась ему полностью, растворилась в нем без остатка, словно крохотный лучик в ликующем свете дня. И вдруг я увидела Землю… А это, без сомнения, была Земля, какой ее можно наблюдать из космоса: не больше Луны на ночном небосклоне. В ореоле голубоватой атмосферы моя маленькая планета летела в межзвездном пространстве, и ее милый лик просвечивал сквозь могучие наслоения облаков. Но в то же время мне ясно виделась ее поверхность, где быстро-быстро, словно в кадрах ускоренного кино, сменяли друг друга какие-то исторические события, происходили различные катаклизмы: землетрясения, наводнения, войны, пожары… На моих глазах зарождались новые города, строились, разрастались, а затем гибли и распадались в прах. Да что там города!.. Я наблюдала возникновение, расцвет и упадок мощных цивилизаций. Я все это видела!.. И одновременно это была не я. Потому что это Он наблюдал за всем происходящим, а мне было только позволено на одно мгновение взглянуть на мир Его глазами и ощутить Его чувства.
Не знаю, сколько продлилось видение. Вероятно, на Земле прошли века. И все это время я испытывала наивысшее счастье, совершенно неземное и нечеловеческое, счастье полного слияния с Ним, счастье абсолютного бессмертия… Меня окружала безграничная Любовь. Его Любовь. Море, океан Любви, в которой я купалась, испытывая райское наслаждение, потому что это была сама квинтэссенция Любви. Он был Отцом Всего и был Всем. Самым величайшим горем для меня в тот момент было бы утратить связь с Ним, оторваться от Него, перестать ощущать вокруг себя волны Любви и Милосердия. Я не хотела этого! Не хотела!! Не хотела!!! Никогда не расставаться, вечно плавать в этом океане Любви, ощущая себя единым целым с Ним, — вот оно, блаженство!.. Но меня никто не спрашивал, — и внезапно я вновь ощутила себя самой собой, крохотным человеческим созданием, пребывающим в человеческом же мире; и это создание переполняли горечь и отчаяние ребенка, насильно оторванного от родительской груди.
После этого сверхчувственного опыта я уже не боялась умереть. Смерть — лишь воссоединение с Ним. Бессмертная часть моего «я», наличие которой я всегда интуитивно прозревала, наконец-то, обрела покой. Теперь я совершенно точно знала, что моя суть — свет, точнее, живые светоносные волокна, несущие информацию о земной жизни. И я всегда была Его микроскопической частицей, которая всю свою жизнь неосознанно стремилась к воссоединению, потому что сохранила память о своем предсуществовании.
Немного придя в себя, я с полной очевидностью осознала, что полученное мной только что откровение — это нечто поистине грандиозное. Я имела встречу с Земным Логосом, который христиане называют Отцом Небесным, а другие религии именуют Богом, Аллахом, Высшим Разумом и т.д. По какой-то непостижимой причине Он вошел в контакт со мною, проявил факт своего существования и дал мне возможность увидеть вселенную Его глазами.
Это было невероятное по силе воздействия переживание. Я перенесла настоящий шок. Безграничный интеллект Высшего Существа настолько порядков превосходил человеческий, настолько мизерными и ничтожными представлялись людские чувства и переживания в сравнении с Его, что вербализовать их на уровне человеческой ментальности было совершенно невозможно, как практически невозможно вообразить себе разницу интеллектов человека и муравья, к тому же возведенную в десять в десятой степени...
Принять целиком и, тем более, сразу осмыслить подобное видение не представляется возможным. Его можно только принять, как данность, как великий дар, ниспосланный свыше. Испытанное потрясение полностью отключает способность соображать, логически мыслить, анализировать. В душе не возникает ни малейших сомнений относительно реальности происходящего, ты ощущаешь, что прикоснулся к совершенно иному, горнему, миру, — и лишь отойдя от шока, пытаешься размышлять над полученным откровением. И — тут же заходишь в тупик. Ибо понять скромным человеческим умишком это нельзя, — как нельзя понять данные Моисею, Иисусу или Магомету откровения, подходя к передаче информации с привычными человеческими мерками. Избави меня Боже, даже мысленно сравнивать себя с этими Учителями человечества!.. Но мир гораздо сложнее и интереснее, нежели мы себе представляем, и Знание передается не только словесным путем.
Знание может быть ниспослано.
А спустя недолгое время я уже терзалась вопросом, не было ли у меня галлюцинации?.. Быть может, ощущение непреложности полученного Знания всего лишь обман чувств, иллюзия, игра воображения?.. Хотя на уровне интуиции у меня существовала абсолютная уверенность, что мне приоткрыли смысл бытия. Пусть на мгновение, — но приоткрыли!.. Но почему именно мне?! Разве я чем-то отличаюсь от других?.. Ответов на эти вопросы у меня не было. Зато теперь я знала, что есть вещи, находящиеся за пределами человеческой компетенции, и — как ни странно! — это перестало меня угнетать.
Еще примерно через полгода Сергей прислал мне из Питера самиздатовскую перепечатку одной из последних книг Карлоса Кастанеды. В ней давалось описание того Вечного Существа, которое индейские маги-толтеки называли Орлом. Чтобы сделаться бессмертным, маг должен был воспользоваться определенной магической техникой. Уединившись в закрытом помещении, он восстанавливал в памяти мельчайшие события своей жизни с самого раннего детства, как бы мысленно прокручивая в обратном направлении кинопленку собственной жизни, — и потом предлагал свои воспоминания Орлу. Если Вечное Существо их принимало, — маг получал свободу от смерти. Цена такого бессмертия была очень высока, маг переставал быть человеком в нашем понимании, обретая взамен этого совершенно иные качества. И снова я испытала настоящее потрясение! Описание Орла полностью совпадало с моим грандиозным видением. И мое ощущение, что Ему нужна была информация, накопленная мною в земной жизни, тоже оказалось верным!.. Вот только зачем?! Ответа на этот вопрос не было ни у мексиканских магов-толтеков, ни тем более у меня…
А в католическую часовню я стала захаживать все чаще, потому что там мне было хорошо, и «хорошо» это выражалось в том, что я получала энергию. Подход, конечно, чисто утилитарный, однако в ту пору именно это привлекало меня более всего. Особенно сильно приток энергии ощущался во время мессы, несмотря на то, что она проводилась довольно непривычно по сравнению с православной литургией. Опускалась энергия всегда сверху и вначале ощущалась в виде тепла на темени, которое постепенно распространялось вниз по позвоночнику, плечам, спине, вплоть до самых подошв. В течение службы прилив тепла все усиливался, и порой я чувствовала такой сильный жар, будто находилась в сауне: мне даже становилось трудно дышать, и на коже выступал пот, — сауна, одним словом! Такая необычная «баня» удивительно благотворно влияла на мое здоровье. Если к мессе я тащилась через силу, вся больная и разбитая, то покидала церковь практически здоровая, пережив очередной энергетический катарсис. Но главным все же было не тело, а душа. Во время службы незаметно исчезали мои постоянные спутники, беспокойство и издерганность, сдобренная изрядной долей неврастении, свойственной почти каждому современному горожанину, — на смену им приходили душевный покой и умиротворение. Непостижимым образом месса и сходящая на меня энергия лечили и гармонизировали мою душу и тело, приносили психическое и физическое исцеление.
Эти необычные ощущения появились у меня с самых первых посещений католической службы, хотя тогда я все еще весьма настороженно и даже с долей предубеждения относилась к церковным богослужениям. Я все еще находилась вне церкви и наблюдала происходящее как бы снаружи, не будучи задействована сама, вернее, была задействована частично, что позволяло мне отстраненно наблюдать за ритуальными действиями священников, иногда с недоброй иронией, а порой и с сарказмом. Мой материализм, когда-то полностью исключавший веру в Бога, все еще разъедал меня изнутри, словно скрытая от посторонних глаз ржа. Наверное, именно по этой причине мне было настолько тяжело признать себя в некотором роде «жертвой атеистического воспитания в семье и школе» и затем вытравить из головы расхожие советские клише типа: «вера есть опиум для народа», «верующие — темные и малообразованные люди», «признавать бессмертие души могут только обитатели желтого дома…» и т.п.
Моему полному воцерковлению мешали и чисто психологические нюансы, свойственные моей натуре. Малейшее чувство несвободы вызывало в моей душе настоящий бунт. Любое же внешнее давление на мою личность провоцировало сильнейшее внутреннее неприятие на каком-то генетическом уровне и приводило к тому, что я предпринимала отчаянные усилия освободиться. Церковное влияние неосознанно воспринималось мною именно как давление на мою личность, вмешательство в мой внутренний мир и, соответственно, вызывало бурное сопротивление. Принять христианство для меня означало принять на себя определенные ограничения, потому что предполагало следовать по жизни заповедям Нового Завета, а не душевным порывам или собственным умозаключениям. Основанные на церковных догматах предписания, толкуемые священниками на свой лад, согласно уровню собственного понимания христианского учения и современной церковной политики, представлялись мне узкими, замшелыми и чересчур ортодоксальными. Но это были еще цветочки! Я уже рассказывала о своей невероятной гордыне, однако в полной мере увидеть и прочувствовать ее размеры мне удалось только благодаря церкви. Прочувствовать и понять, насколько я далека от христианского смирения, — качества, которое возводится в ранг добродетели всеми основными мировыми религиями, потому что оно «паче гордости». И я решила попытаться стать смиренной, — но не смирной!
Борьба с собственной гордыней явилась чрезвычайно важной и, пожалуй, даже переломной точкой в моем духовном развитии. Чтобы справиться с ней, мне пришлось буквально сражаться с самой собой, — настолько это не слишком приятное душевное качество срослась с моим тогдашним «я». Особенно ярко это проявлялось во время мессы, когда, вознося молитву Господу, требовалось преклонить перед Ним колена. Так вот, я не могла заставить себя опуститься на колени даже перед Богом!! Не могла, хоть убей!.. Все во мне противилось этому действию, словно, признавая главенство Бога над человеком, я обозначала не божественную власть над собой, а рабское подчинение неведомому тирану. Уже гораздо позднее, после крещения, я не раз задавалась вопросом: ну почему? почему мне было настолько тяжело просто опуститься на колени и склонить свою голову перед Господом?! Что в моей душе бунтовало и сопротивлялось принятию Его власти? Откуда во мне это едва ли не врожденное богоборчество?.. И лишь спустя время, отматывая назад ленту собственной жизни, я припомнила и свои занятия магией и колдовством, и явление мне Астарота, и всю ту чертовщину, которой увлекалась, и с ужасом увидела, сколько успела натворить бед, первопричиной которых во многом стала присущая мне люциферова гордыня.
Приятная энергия, которая нисходила на меня во время мессы, таинственным образом зависела от личности проводивших ее священников. Если мессу служили отец Александр, отец Майкл или отец Иосиф, она достигала своего максимума, и я чувствовала во всем теле настоящий жар, в то время как при других священнослужителях у меня появлялось только ощущение тепла, а порой и вовсе не возникало никаких ощущений. Не знаю, отчего это зависело, то ли от глубины веры конкретного ксендза, то ли от каких-либо физических свойств его организма, — только дело обстояло именно так!.. Когда я осторожно заводила разговор с отцом Александром, тогдашним настоятелем часовни Преображения Господня, на эту тему и называла сходившее на меня тепло в терминах современной экстрасенсорики «высшими энергиями» или «энергетикой», он страшно заводился и начинал сердито меня отчитывать за приверженность всякого рода шарлатанству, совершенно не приемлемому для истинного христианина. А потом, слегка успокоившись, наставлял, что тепло, которое на меня нисходит, есть божественная благодать. Это вызывало у меня двоякое чувство. Во-первых, само слово «благодать» воспринималось страшным анахронизмом, чем-то из библейских времен. И, во-вторых, я внутренне не была готова к тому, что на меня, обычного современного человека, может нисходить благодать. Я этого ничем не заслужила. По-прежнему чувствовала себя великой грешницей, не достойной подобной чести, и потому, к величайшему неудовольствию отца Александра, продолжала упорствовать в своем заблуждении и называть это «энергетикой».
Ближе к осени я окончательно приняла решение окреститься по западному обряду. Все указывало на то, что я сделала правильный выбор, и нисходившая на меня во время мессы благодать, и чувство умиротворения и душевной гармонии, и даже некоторое улучшение здоровья. Кажется, наконец, я нашла свой эгрегор!
Занятия по катехизации, которые я теперь регулярно посещала, проводил либо сам настоятель часовни отец Александр, либо весьма серьезно настроенные монашки, — молодые полячки, говорившие по-русски с милым акцентом. Если отец Александр, строгий и суровый немец из Казахстана, напоминал мне воинственного рыцаря древности, побеждавшего огнедышащих драконов, а нынче вынужденного воевать с безликой гидрой местного чиновничества, всячески тормозящего то ли из политических, то ли из чисто меркантильных интересов возведение католического храма рядом с часовней, — то монашенки производили совершенно иное впечатление. И сестра Катерина, и сестра Эстер, которые по большей части с нами и занимались, объясняя неофитам основные положения католической религии, были очень доброжелательны, терпеливы и милосердны. В своих поучениях они делали акцент на том, что разделение христианской церкви на Западную и Восточную произошло уже после, а не до Крещения Руси, в 1054 году. К моему вящему изумлению, они оказались вполне сведущими в области всевозможной эзотерики и экстрасенсорики и, немало не смущаясь, беседовали со мной о Высшем Разуме, хорошей и плохой энергетике, выходе в астрал и тому подобных вещах, не очень-то сопоставимых в моем понимании с католической религией. При том при всем они не забывали снабжать меня различной католической литературой, по большей части житийной. Написаны эти сочинения были из рук вон плохо, в традициях примитивной житийной литературы: сплошной «сироп» и никакой пищи для ума, — и никаких чувств, кроме раздражения, у меня не вызывало. По сути, меня интересовали довольно непростые вопросы теологии и богословия, с которыми я постоянно приставала к сестрам, кротко сносившим все мои умственные выверты, и только в самом крайнем случае отсылавшим меня к отцу Александру, в данном случае служившим истинной в последней инстанции.
Отец Александр был членом ордена иезуитов и настоящим воином Иисуса. Прежде всего, он воевал с властями за место для католического храма в самом центре города, потом, когда место возле бань № 8 было выделено, — со строителями, которые, судя по циркулировавшим среди прихожан слухам, деньги-то получили, но проплаченный объем работ не выполнили, попросту кинув церковников. Посещавшие катехизацию прихожане, в основном это были прихожанки предпенсионного и пенсионного возраста, отца настоятеля обожали и едва ли на него не молились, внимая каждому слову. Только я одна постоянно приставала с неудобными вопросами, что явно его раздражало, хотя он и старался не подавать виду и подолгу толковал со мной о вере. Мне хотелось до конца быть честной перед собой и своим священником, и поэтому после некоторых колебаний я все же рассказала отцу Александру о посещавших меня видениях. Решиться это было нелегко: возможную реакцию правильного священника, каковым он, без сомнения, являлся, нетрудно было предугадать.
Мои откровения отец настоятель воспринял, мягко выражаясь, без восторга и прозрачно намекнул на галлюцинации. Как ни странно, сами священники в большинстве своем довольно скептически настроены по отношению ко всякого рода чудесам, явлениям святых, внезапным исцелениям и пр., списывая подобным заявления паствы либо на излишнюю экзальтацию, либо на психические отклонения. И немудрено!.. Что если всем прихожанам вдруг начнут являться Иисус Христос или Дева Мария?! Однако непорядок... Так что несмотря на веру, священники, люди, как правило, много повидавшие и умудренные жизненным опытом, имеют довольно прагматичный склад ума и к «видениям» относятся с опаской.
Взять того же отца Александра! Ну, посещает часовню некая прихожанка, которая задает неудобные вопросы, и вдруг по секрету сообщает, будто ей лично являлся Иисус Христос, а потом добавляет, что однажды она общалась с Отцом Небесным, которого, между прочим, никто никогда не видел… Что бы вы подумали на месте отца Александра?.. Понятно — очередная находка для психиатра. Чисто гипотетически можно предположить, что ей действительно являлся Иисус Христос, — и что тогда?.. Но этот вариант священник отверг сразу и на корню. С его точки зрения это было совершенно невозможно! Он видел перед собой восторженную неофитку, каких образовалось пруд пруди после распада Советского Союза и крушения коммунистической идеологии, всем им нужно во что-то верить, вот они и выдумывают, прости Господи, черт знает что! Где она раньше была? Видите ли, под сорок ее вдруг осенило уверовать, — и тут же начались видения!.. Сам отец Александр истово веровал всю свою жизнь, но почему-то ему никогда не являлся ни Иисус Христос, ни Отец Небесный! Несправедливо. К тому же, кроме него, отца Александра, есть великое множество достойных священников, положивших свои жизни на алтарь служения церкви, претерпевших за то гонения, лагеря и муки, — но они скромны и смиренны, и никогда не посмеют заявить, будто лично общались с Господом!..
В глазах отца Александра я была не достойна божественных откровений, — и он ясно дал мне это понять.
К стыду своему должна заметить, что меня его отношение не столько расстраивало, сколько забавляло. По гороскопу я — Рыбы, и обладаю великолепной интуицией, поэтому чувства и мысли других людей для меня достаточно прозрачны. Я отлично видела, что, по мнению настоятеля, не заслуживаю вообще никаких откровений, и когда в деликатной форме отец Александр разъяснял мне что-то по поводу галлюцинаций и тому подобной психиатрии, в которой я, увы, обладаю весьма обширными познаниями, мне трудно было устоять перед искушением немного его подразнить. С серьезнейшей миной я выдвигала ему свой основной аргумент насчет Савла. Мне нравилось, что священник сердился и горячо опровергал мои доводы. Как известно, Савл, впоследствии апостол Павел, не только не веровал в Спасителя, но и был настоящим гонителем первых христиан. Однако после того как ему явился во славе Бог-Отец, Савл ослеп физически — зато прозрел духовно и уверовал. Сделавшись истинным ревнителем христианства, он истово проповедовал, и со временем был причислен к двенадцати апостолам. Этот библейский пример буквально выводил отца Александра из себя, и он начинал мне доказывать, что хотя Савл — будущий апостол Павел — сначала не веровал в Иисуса Христа, в Бога он веровал всегда, следовал всем заповедям Ветхого Завета и вообще слыл праведным мужем, за что и был вознагражден. Про меня же этого не скажешь!.. В душе я с ним, конечно, соглашалась, но вот его логика меня отнюдь не убеждала. В качестве контраргументов можно было бы привести истории уверовавшей Александрийской блудницы или Франциска Ассизского, уж точно не отличавшихся праведной жизнью, но со временем причисленных к святым. Однако отец Александр так кипятился и раздражался, что я, не желая нарваться на резкую отповедь с его стороны, скромно умолкала, изображая смирение и делая вид, будто он меня в чем-то убедил.
Слабость доводов священника была очевидна. Сам того не замечая, он присваивал себе прерогативу Господа решать,