АглаидаЛой драй в
| Вид материала | Книга |
- Драй Галина Григорьевна, 329.66kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 62.16kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 63.18kb.
- Курсова робота з української літератури, 205.12kb.
- Загальні тенденції літературного розвитку ХХ ст. Літературно-мистецьке життя. Художній, 31.45kb.
- Михайло Драй-Хмара (1889-1939), 40.97kb.
- Филипович Павло Петрович народився 2 вересня 1891 р у с. Кайтанівка Звенигородського, 86.64kb.
Шло время. Снова и снова я подступала к подножию романа о Смерти — и отступала перед нависавшей надо мной громадой. Несмотря на глубокое разочарование и даже отчаяние, я принимала это как данность. Понемногу восстанавливалась моя физическая форма, шло накопление жизненной и творческой энергии, которую я так нерасчетливо растратила в предыдущие годы. Контактов с литературным миром я избегала: слишком болезненны еще были воспоминания о предательстве людей, которым я доверяла. Как ни парадоксально, это было благом: мне удалось сохранить в неприкосновенности собственную душу, ибо «Что толку, если человек приобретет весь мир, но душе своей повредит?»
* * *
Черт бы побрал обрушившееся на нас время перемен!.. Жить, конечно, безумно интересно, но и жутковато. А тут еще телевизор ежедневно с нескрываемым сладострастием демонстрирует то несчастных жертв взрыва в метро, то нападение боевиков на какой-нибудь город, то выборы в органы власти со страстями и мордобоем. И это без учета дефолтов, разнообразных «пирамид» и других вполне узаконенных способов отъема денег у вконец деморализованного наступлением капитализма населения. Такое ощущение, будто и не живешь вовсе, а ступаешь по узеньким мосткам над пропастью, отчего одновременно и страшно, и жутко, и кружится голова, — но стоит только взглянуть вниз — и все, конец!! В начале девяностых я, вместе с большинством россиян, пребывала в состоянии перманентного стресса. Бюджетные зарплаты стали стремительно обесцениваться, к тому же их задерживали на два-три месяца. Столь же стремительно увеличивались налоги на малые предприятия, так что, в конечном итоге, Роману пришлось свернуть свою деятельность в качестве предпринимателя. Время было безжалостное. Безжалостное и голодное. Чтобы не умереть с голоду в самом прямом смысле этого слова, приходилось занимать и перезанимать деньги у друзей, которым подфартило с зарплатой, а потом раздавать долги с собственной зарплаты — и тут же влезть в новые. Иногда удавалось подзаработать… шитьем. Пригодились школьные уроки домоводства (для себя я немного шила всегда), теперь же брала в переделку старые вещи у своих знакомых. Когда оказывалась в совсем уж пиковой ситуации, порой помогал Генрих, впрочем, ситуация была пиковой практически постоянно. И вот тут-то у нас произошла жестокая размолвка.
Случилось это совершенно для меня неожиданно, и произвело впечатление разрушительное.
Я уже писала, что с течением времени наши отношения с Генрихом приобрели несколько двусмысленный оттенок. Ему явно импонировала жизнь втроем, что не устраивало ни меня, ни уж конечно его жену, — хотя ее отношение ко мне сделалось вполне терпимым и даже дружелюбным. Теперь, отправляясь в отпуск за границу, они преспокойно оставляли свою квартиру на мое попечение, что со стороны Генриха было высшей формой доверия. Вот и на этот раз пару недель я жила у них в доме вместе с кошкой Басей, потом отдала ключи и вернулась к себе. Казалось, все шло по накатанной колее… А несколько дней спустя мне позвонил взбешенный Генрих и стал требовать, чтобы я вернула то, что якобы забрала. Для меня это был настоящий шок! Потому что, во-первых, я ничего не брала и, во-вторых, — это главное! — как он мог даже подозревать меня в подобных вещах!! Случилось же, по всей вероятности, нечто из ряда вон, потому что на протяжении некоторого времени Генрих меня буквально терроризировал. Я судорожно пыталась сообразить, что такое важное могло пропасть, — но так ничего и не надумала. Разве что, прибирая в кухне, я выкинула пустые банки?.. Может, он хранил в них деньги, а я и не посмотрела?! Мои попытки выяснить, в чем дело, ни к чему не привели, — Генрих разговаривал со мной с таким презрением и ненавистью, что мне делалось плохо. Не выдержав такого психологического давления, я отправилась к нему выяснять отношения, — что мне вообще-то не свойственно. Он сидел в своем кабинете, жена возилась на кухне. Я потребовала объяснить, что происходит? Но он только твердил свое: верни, что взяла! Со мной сделалась истерика. Я кричала, как он, зная меня столько лет, зная мое отношение к нему, мог даже подумать, что я что-то взяла?! Однако он мне не верил, и тогда в полном бешенстве я написала заявление об уходе с кафедры и потребовала, чтобы он его тут же подписал. Похоже, такого развития ситуации Генрих не ожидал и явно заколебался, но я стояла на своем и, в конце концов, он его подписал. Тогда я выхватила бумагу и ушла, изо всех сил хлопнув дверью. Мое состояние граничило с полной невменяемостью, несколько дней я не могла ни есть ни спать, до меня не доходило, как он мог заподозрить меня в воровстве?! Меня!! Если бы не Наталья, я бы точно тронулась! Уразумев мои несвязные сетования, лучшая подруга, будучи человеком уравновешенным, заявила, что у товарища, похоже, едет крыша, потому что психиатр его уровня должен был бы лучше разбираться в людях!..
Нельзя сказать, чтобы меня это тотчас успокоило, но дружеская поддержка в столь драматический момент дорогого стоит. Генриху я больше не звонила. Выражаясь стилем предыдущей эпохи, — он оскорбил мои лучшие чувства.
Однако жизнь не стояла на месте. Денег у меня не было, работы тоже, нужно было что-то срочно делать. И тут вдруг мне позвонил старый знакомый, с которым мы когда-то ходили в одно литобъединение. Став предпринимателем, он по случаю приобрел подержанную типографию и решил создавать собственный редакционно-издательский центр. Безо всяких колебаний я согласилась у него работать. Период моей безработицы продлился ровно неделю, а в трудовой книжке после ординарной записи «старший препаратор» теперь значилось гордое «заместитель редактора».
Знакомство мое с газетной индустрией ограничивалось, в основном, чтением, да еще работой внештатником в «Молодежке», так что поначалу создание макета будущей газеты и общение с типографскими рабочими, которым я пыталась объяснить, чего, собственно, от них хочу, проходило с напрягом. Впрочем, довольно скоро все образовалось. Мы вошли во всероссийский каталог, и сравнительно дешевая детская газета сразу обрела своих подписчиков в самых отдаленных уголках страны. Потом я стала редактором, ну а мой старый знакомый так и продолжал оставаться господином издателем.
Самым сложным в новой профессии было для меня не создание газеты, а… работа с людьми. Выйдя из замкнутого мирка, каковым всегда являлось писательское ремесло, я столкнулась с реальными живыми людьми, типографскими рабочими, проработавшими на производстве не один десяток лет. Наладить с ними отношения оказалось, ой как непросто!.. Они тотчас раскусили, что я ни черта не смыслю в технологии высокой печати, и всячески меня подкалывали. Впрочем, не зло, просто давали понять, что в этом деле я полный профан. Внутренне признавая их правоту, я не обижалась и старалась быстрее набраться уму-разуму. Интерес и подчеркнуто уважительное отношение с моей стороны к профессионалам вызвали ответное движение: мы подружились, и теперь я знала все личные и семейные проблемы своих ленотиписток и наборщиц. А еще через какое-то время уже настолько вошла в курс дела, что обмануть меня стало невозможно, — и это тоже вызывало уважение. В общем, мы сработались.
Освоив издательский процесс, я снова получила в подарок свободное время. Нужно было только изредка нажимать на определенные рычаги, чтобы работа над очередным номером газеты шла по учрежденному мной графику безо всяких срывов и накладок. Но писать для себя я все еще не могла. Состояние окукливания, наделив меня полнотой и дав возможность самосохранения, одновременно лишило меня дара сочинительства. После «Портрета», в котором меня интересовала психология лесбийских отношений, — словно отрезало. Я долго пыталась доискаться причины развившейся у меня писательской «немоты», однако однозначного ответа так и не получила. Конечно, написав подряд роман и две повести, я сработала практически все свои энергетические ресурсы, но у меня постепенно крепло подозрение, что дело не только и не столько в этом и что существует некая мистическая составляющая, оказывающая влияние на мое творчество. В главной героине моей последней повести, Саше, явно проступало демоническое начало, привлекавшее к ней женщин. Власть, которую она обретала над своими пассиями, была властью демонической, исходившей от сил тьмы. Исследуя природу лесбийской страсти, я как бы заигрывала с этими темными силами, вступала в контакт с чем-то необъяснимым и опасным, — и с течением времени с невольным ужасом ощутила на себе все возрастающее давление оттуда. Постепенно у меня все явственней выкристаллизовывалась мысль, что меня наказали. В романе «Тропотун» альтер эго основного персонажа был глумливый и саркастический упырь, а в «Портрете» демоническое начало выглядело весьма привлекательным… Что если меня просто на время остановили? Дали, так сказать, возможность одуматься?!
Нашей душой попеременно овладевают то ангелы, то демоны, выступающие в самых разных ипостасях: архетипы, искушения, страсти, любовь, самопожертвование… Человек — крохотный кусочек голограммы, в котором отображается вся Вселенная. Но являются ли Добро и Зло категориями космическими, или они суть производные человеческого мышления?.. Быть может, на нашем земном плане мы способны воспринять лишь одну-две проекции бесконечной Божественной многомерности, которую примитивно обозначаем как Добро и Зло?! Свет — тьма, плюс — минус, добро — зло… И одно неуловимо перетекает в другое, как день в ночь.
Страх перед внешним миром, занозой сидевший в глубине моего существа в прежние годы, пришлось решительно отбросить, как ненужную и опасную вещь, — иначе было не выжить. Зато, избавившись от страха, я неожиданно обрела абсолютную и восхитительную свободу, к которой всегда стремилась! Смогла приподняться над жизнью и обстоятельствами и взглянуть на собственную судьбу, как на предложенную Провидением таинственную игру по неизвестным правилам, о сути которых можно лишь догадываться, игру, в которой я вынуждена участвовать помимо своей воли, надеясь лишь на то, что искомые правила откроются хотя бы после смерти.
Мой неосторожный и какой-то ребяческий интерес к оккультизму и всему скрытому, имевший в своей основе глубокое недоверие к проявлениям нематериального мира, вызвал к жизни неконтролируемые и совершенно непредсказуемые последствия, о чем я уже подробно рассказывала. За короткое время моя квартира превратилась в проходной двор для невидимых сущностей, природы которых я не понимала и которые пугали меня до жути. Ощущение чьего-то невидимого присутствия наполняло меня иррациональным ужасом. Я не знала, что мне делать и как бороться с этим нашествием. Одно дело, вечером лежа на диване, читать обо всей этой чертовщине в книгах, испытывая приятный страх, и совсем другое — ощущать все «прелести» потустороннего присутствия на собственной шкуре! Непонятность и алогичность сошедшей с ума реальности вгоняла меня в перманентный стресс, из которого я фактически не выходила. Спасало то, что я постоянно ходила к мессе, и все больше тяготела к католичеству. В середине зимы, когда я болела особенно много и редко посещала часовню, старалась молиться дома и даже научилась становиться на колени перед старым образком Спасителя, доставшимся мне от бабушки, — хотя и не без внутреннего сопротивления: проклятая гордыня!! Я уже давно осознала, что католический эгрегор готов принять меня под свое покровительство, но не торопила событий, давая себе возможность в любой момент пойти на попятную. Уже более двух лет я посещала занятия по катехизации, которые, в основном, проводили сестры, молилась во время мессы, получала свою долю благодати — и на этом все заканчивалось. Все мои предки исповедовали православие, так что решиться на принятие католичества мне было сложно, тем более, настоятель часовни Преображения Господня отец Александр относился к крещению очень серьезно. Человек молодой, ему не было еще и тридцати, он веровал истово и даже с оттенком некоторого фанатизма. Наверное, поэтому, когда он служил мессу, я чувствовала огромный прилив энергии и после мессы ощущала себя почти здоровой.
Не знаю, сколько бы еще продолжалось мое воцерковление, — я уже была готова окреститься, однако отец Александр мне этого не предлагал, а я не настаивала, но тут произошло событие, резко ускорившее принятие мной окончательного решения. Я увидела вещий сон.
Во сне я оказалась на холме, не слишком высоком, с голой, куполообразной, словно выжженной или же вытоптанной вершиной. Место выглядело зловеще и внушало мне жуть. Я знала, что попала на Лысую гору в самый разгар шабаша. Вокруг бесновалась разнообразная нечистая сила, а на возвышении в центре поляны восседал на каменном троне сам князь тьмы в обличье трех черных козлов. Эти чудовищные косматые твари с горящими желтым огнем глазами — одним, двумя и тремя посередине лба — олицетворяли триединую личину дьявола — антипод Пресвятой Троицы. Ниже по склону холма среди восславлявшей злого духа нечисти я заметила героиню своей повести Сашу, вернее, ее реальный прототип и ужаснулась, — значит, она действительно принадлежала им.
По наущению дьявола обнаженная Саша стала приближаться ко мне, ее распущенные белокурые волосы завивались в тугие кольца, порочное лицо пылало страстью и желанием. Она жаждала овладеть мной прямо здесь, на Лысой горе, на глазах неистовствовавшей толпы нечистой силы, что символизировало бы мое соединение с духом зла. Меня объял неописуемый ужас. Во внешнем облике Саши сейчас с бесспорной очевидностью проступило то уродливое демоническое начало, о наличии которого я только догадывалась, но увидела воочию лишь теперь. Она подходила все ближе, ее губы исказила сатанинская усмешка, злобная и сладострастная. Мне хотелось бежать прочь, однако я не могла сдвинуться с места. Тело налилось свинцовой тяжестью и больше мне не подчинялось, я не в состоянии была пошевелить ни рукой, ни ногой. Только охваченная дикой паникой душа яростно протестовала, не желая попасть в лапы дьявола!.. Кошмар, казалось, длился бесконечно. Такого животного ужаса я больше не испытала никогда, ни во сне, ни наяву. Отчаяние придавало мне силы, сосредоточив всю свою волю на правой руке, я стала медленно поднимать ее, преодолевая невероятное сопротивление, словно на моей руке повисли стопудовые гири, — и, наконец, совершила крестное знамение. И тотчас все пропало. Я вылетела из адского сна, как пробка из бутылки с шампанским, — и мгновенно проснулась. Вся в холодном поту, преисполненная мистического ужаса. Перед глазами все еще стояла до жути реальная Лысая гора с дьяволом в обличии трех черных козлов со сверкающими желтыми глазами, а чуть ниже на поляне — Саша, в окружении безобразной нечисти, толпившейся у подножия каменного трона своего хозяина и представлявшейся мне единой, страшной, расплывчатой, колеблющейся массой.
Сон меня потряс и так напугал, что на следующий же день я отправилась в часовню с твердым намерением немедленно окреститься, чтобы получить защиту от сил Света. Ужас перед дьяволом, во сне явившимся по мою душу, был настолько непреодолим, что я почти физически чувствовала его удушающую тяжесть. Обычный ночной кошмар никогда бы не вверг меня в такую панику. Да и не сон это был вовсе, а другая реальность, жуткая, злобная, неуправляемая! Удивительно остро ощутила я тогда поступь сил зла, охотившихся за моей бессмертной душой, — и была охвачена мистическим ужасом. Но я не собиралась сдаваться! Не желала вступать в сговор с дьяволом! Свет, только Свет!! Чтобы после смерти моя душа могла вернуться к Богу. До этого зловещего сна-предупреждения я, кажется, даже понятия не имела о том, что князя тьмы иногда изображают в виде трех черных козлов, — точно таким, каким он явился мне в ночном кошмаре.
Отец Александр, к которому я обратилась с просьбой срочно меня окрестить, немало удивился, однако лишних вопросов не задавал, пояснил лишь, что завтра уезжает на две недели в командировку. Вероятно то, что я честно посещала занятия по катехизису, которые он проводил вместе с сестрой Катериной, монахиней из Польши, делало в его глазах подобную просьбу вполне допустимой. Меня он помнил прекрасно, потому что только я одна приставала к нему с неудобными вопросами и даже осмеливалась вступать в полемику. Против крещения молодой настоятель не возражал, хотя колебался из-за его внешней скоропалительности, и даже попытался убедить меня обождать до его возвращения, — однако, подгоняемая мистическим страхом, я продолжала настаивать на немедленном проведении обряда. Постоянно общаясь с людьми, выслушивая их самые сокровенные тайны, любой священник со временем превращается в хорошего психолога. Отец Александр, несомненно, догадывался, что со мной произошло нечто серьезное, выбившее меня из колеи, и моя настырность — не каприз взбалмошной дамочки, а жизненно важное решение, по каким-то причинам не могущее быть отложенным даже на неделю, — и все-таки продолжал колебаться. Но после пережитого ужаса, который не оставлял меня ни на мгновенье с самого момента пробуждения, я не собиралась отступать, с жаром убеждая священника, что крещение необходимо провести безотлагательно и что я уже давно к нему готова, потому что искренне верую, прошла катехизацию, — а Священное Писание вообще моя настольная книга!.. Наконец, то ли под напором моих доводов, то ли видя мое взвинченное состояние, он сдался и, поразмыслив, сказал, что если я так уж настаиваю — это в принципе возможно… Пусть тогда меня окрестит отец Майкл, новый священник, недавно прибывший служить из Штатов. И — отправил сестру Катерину за отцом Майклом.
Дело происходило в середине дня, еще до вечерней мессы. Из задней комнаты появился отец Майкл, и отец Александр договорился с ним, что назавтра тот меня окрестит. Священник отнесся с пониманием: надо, значит, надо. И только после этого я окончательно поверила, что обряд крещения совершится на самом деле, и смогла перевести дух.
Отец Майкл приехал в Сибирь недавно, русский язык знал из рук вон плохо, проще говоря, практически не знал, разве что немного понимал. Это был полноватый и добродушный на вид человек в черной рясе, происходивший из американских итальянцев, который так же, как и отец Александр, принадлежал к ордену иезуитов. Когда он служил мессу, смысл его проповедей, которые он читал по бумажке на русском языке, было весьма сложно расшифровать в силу его произношения, однако впечатление отец Майкл производил очень приятное и, казалось, слова «Бог есть любовь…» для него не пустой звук.
В ходе общей беседы вдруг выяснилось, что в обряде крещения обязательно должен принимать участие свидетель. Я похолодела: у меня не было ни одного знакомого католика за исключением Генриха, обратиться же к нему с подобной просьбой после всего случившегося я не могла. И если роль крестного отца мог взять на себя священник, то крестная мать (свидетель) находилась под большим вопросом. В моем распоряжении было около суток на поиски. Оказалось, что свидетелем может стать и православный верующий, потому что обряд крещения был установлен еще до разделения христианской церкви на Западную и Восточную. Я перевела дух, это значительно облегчало мою задачу.
Следующий день был великолепен. Июль. Жара под тридцать. Высокий купол небо с белыми громадами медленно плывущих кучевых облаков напоминал зеркально отображенный ввысь океан с дрейфующими по нему горами айсбергов. С раннего утра я пребывала в состоянии стресса. Мои нервы были на пределе. Казалось, темные силы меня так просто не отпустят и произойдет нечто ужасное, что помешает мне окреститься и обрести, наконец, вожделенную Защиту. В моей расстроенной голове сон мешался с явью; свою лепту в паническое настроение, без сомнения, внесли и голливудские страшилки типа «Ребенок Розмари» или «Эгзорцист», талантливо снятые по мотивам разного рода сатанинских происков. Я то становилась на колени и в экстазе молилась перед бабушкиной иконкой, то вскакивала на ноги и в растрепанных чувствах носилась по всей квартире, вздрагивая от малейшего шороха. В ожидании часа Х я едва не сошла с ума — но, видит Бог, причины к тому у меня были!..
Свидетелем согласилась стать моя приятельница, недавно окрестившаяся в православие. В середине дня кроме нас двоих в часовне находились сестра Катерина, отец Майкл и еще две или три прихожанки. Крещение обычно совершается в торжественной обстановке и приурочивается к каким-либо церковным праздникам, однако, под тем предлогом, что я страшно волнуюсь и, вообще, особа впечатлительная, я упросила, чтобы все происходило камерно. Боялась я, понятно, не присутствия народа, а того, что во время совершения обряда в его ход вмешается какая-нибудь чертовщина, и он не будет доведен до конца, — православие же меня не приняло!..
Перед крещением я с трепетом исповедовалась отцу Майклу, на смеси русско-английского пытаясь растолковать ему свои грехи, включая попытки самоубийства. Большая часть моей исповеди до него, кажется, не дошла, хотя он то и дело доброжелательно повторял: «Бог вас любит!» — и в подтверждение своих слов утвердительно кивал головой. Я вывернула перед ним свою душу наизнанку, не забыв рассказать и про сон с участием дьявола, — и властью, данной ему Богом, священник отпустил все мои грехи. Потом начался обряд крещения, и я трижды повторила формулу отречения от нечистого. Как же я тогда психовала!.. С каким чувством трижды отреклась от злого духа!! Меня била нервная дрожь, и сестра Катерина ободряла меня, как умела. Я пребывала в невероятном напряжении: видение шабаша было еще слишком свежо в памяти. Ужас перед трехликим чудовищем — воплощением адского зла — ни на миг не оставлял меня, казалось, вот сейчас случится страшное, обряд крещения будет прерван, — и моя душа на веки вечные окажется во власти дьявола. Слава Богу, ничего экстраординарного не произошло, и обряд был благополучно завершен. Только тогда я вздохнула свободно — моя бессмертная душа, наконец, обрела несокрушимую Защиту!.. И хотя со своей крохотной человеческой точки зрения я все еще ощущала себя недостойной Его внимания, меня переполняла неистовая благодарность к Нему за то, что он принял меня под свое крыло. Это не было позерством, приукрашенным нарочитым уничижением, которое есть оборотная сторона гордыни, — о нет! — я