Geum.ru

АглаидаЛой драй в

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   40
инобытия…

Но, оказывается, инобытие возможно и на сексуальном плане. Когда-то юная влюбленность, подстегиваемая бушующими гормонами и любопытством перед внезапно открывшимися возможностями взрослой половой жизни, представлялась мне верхом достижений, хотя я всего лишь скользила по поверхности этого величайшего из удовольствий, дарованных Природой, получая физическое удовлетворение от обыкновенного соития. Наиболее полно испытываемые мной тогда ощущения можно определить одним ёмким словом «траханье».

Однако даже при таком примитивном сексе женщина способна получить целую гамму приятнейших ощущений, конечно, при условии, что уже чему-то научилась. Учиться приходилось разными путями. В те годы по рукам ходила самиздатовская «Кама сутра» с нарисованными от руки позами половых партнеров, которые мы, молодые девицы, разглядывали с горящим глазами и неизменным хихиканьем. И хотя эта бессмертная книга неизменно шокировала нас, все же в сравнении с «половым образованием», которое мы черпали во дворе от старших товарищей, откровения «Кама сутры» можно было приравнять к университетским познаниям. Тем более что на уровне интуиции знания о сексуальном поведении усваивались сами собой, вне зависимости от того, собирались мы воспользоваться ими в дальнейшей жизни, или же с негодованием отбрасывали, считая совершенно не приемлемыми для порядочных девушек. Полная сексуальная безграмотность компенсировалась любопытством и стремлением к познанию этой закрытой для непосвященных сферы человеческих отношений. Поиски велись эмпирическим путем, — методом тыка, — в прямом и переносном смысле этого слова. И если поначалу, как упоминалось выше, я не только не получала удовольствия от секса, но даже испытывала к нему глубокое отвращение, то по мере приобретения опыта стала понемногу понимать, в чем дело и почему вокруг этого животного по сути действия люди создали такой ажиотаж.

Обладая врожденной сексуальностью, я смогла по-настоящему преодолеть свои подростковые и юношеские комплексы только после тридцати. И хотя «наука страсти нежной» давалась мне поначалу с превеликим трудом, довольно быстро наверстала упущенное. Какое бесконечное количество ощущений и самых разнообразных оттенков чувств можно испытывать от примитивного введения мужского полового органа во влагалище!.. Мужской член бывает горячим и упругим, теплым и не слишком наполненным, или же — что никуда не годится! — холодноватым и вялым, будто внутрь тебя проник вертлявый червячок. Хотя в процессе сношения этот самый «червячок» иногда превращается в «кол», способный доставить массу удовольствия. Но главное для женщины — уметь расслабиться и поймать волну партнера, тогда очередной коитус обернется настоящим рождественским подарком. Темнота… возбужденное дыхание мужчины… Его рука нежно ласкает и тискает твою грудь, скользит по животу, по бедру, незаметно подбираясь к заветному месту, поэтически именуемому в анатомическом атласе «холм Венеры»… Умелые пальцы находят и мягко массируют клитор… Уходят прочь назойливые мысли, освобождая сознание для ощущений… Твое тело тянется за мужчиной, словно цветок за солнечным диском… Ты чувствуешь, как набухают большие и малые губы, как увлажняется влагалище и, наконец, приоткрывается заветная «щелка»…

Увы, об умелой руке, умелых пальцах или умелом языке в то время приходилось только мечтать!.. В большинстве своем мои партнеры были далеки от идеала, хотя и обладали несомненными мужскими достоинствами. Поэтому, довольно быстро преодолев бурную стадию гормонального юношеского секса, я стала открывать для себя совершенно иные грани половых сношений, при которых оказывались задействованными уже не столько нижние чакры, сколько прежде неизвестные мне самой глубинные составляющие моей натуры. Именно тогда из чисто животного наслаждения секс превратился для меня в нечто совершенно немыслимое, мало предсказуемое и даже опасное. Превратился в некий ритуал, путешествие в неизведанное, которое можно предпринять лишь с человеком, которому абсолютно доверяешь. Потому что, отправляясь блуждать в иных мирах, невозможно предугадать, что случится, — быть может, ты навсегда потеряешься там, где уже не властно сознание, преследуемый церберами собственного бессознательного. Не зря ведь в языческих культурах половой акт считался сакральным действом, угрожающим жизни мужчины, а извержение семени — тождественным смерти. Древние знали, что существует астральная проекция обыкновенного земного соития, энергия которой может уничтожить мужчину. Особую опасность таила в себе дефлорация: невинная девушка еще не умела пользоваться своей сексуальной энергией и могла нечаянно нанести мужчине непоправимый вред, — поэтому в языческие времена лишение девственности обставлялось сложнейшими ритуалами и являлось прерогативой жрецов.

Выше я уже пыталась объяснить, почему мое чувство к Генриху Петровичу вспыхнуло практически мгновенно, и было настолько сильным. Если исходить из теории архетипов Карла Юнга, внешность Генриха практически совпадала с анимусом, запечатленном в моем подсознании, — так что я должна была в него влюбиться. С другой стороны, в соответствии с «Теорией сценариев», мой профессор психиатрии почти идеально совпадал с образом психофизиолога Ивана Гирина из романа «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова, который произвел на меня сильнейшее впечатление в подростковом возрасте. Ну а если добавить сюда почти неизбежную увлеченность пациентки своим доктором — налицо весьма взрывоопасная смесь. Я просто не могла не влюбиться в Генриха — и я влюбилась!.. Это была настоящая сумасшедшая любовь, безрассудная и неуправляемая, любовь-страсть, любовь-поклонение, к тому же подстегиваемая драйвом. Однако более всего меня привлекал в Генрихе его врожденный дар к инобытию. Он был такой же, как я. И это соединяло нас крепче самых крепких любовных уз.

По мере нашего сближения, его доверие ко мне возрастало, и понемногу он стал приоткрываться. Интуиция меня не подвела, также как и меня, Генриха притягивали миры непознанного, а свойственный ему магнетизм провоцировал события, не вписывающиеся в узкие рамки привычной реальности. Еще в раннем детстве он видел многое, что могло быть расценено и как галлюцинации, и как пространственно-временные смещения. Об одном таком случае он рассказал мне подробно. Маленький Генрих — ему было тогда лет пять — сидел на диване в гостиной и листал детскую книжку, как вдруг почувствовал, что вокруг что-то изменилось: пространство комнаты утратило четкость очертаний и словно бы расширилось, потом в центре появилось необычное зеленоватое свечение, и в этом странном, призрачном свете наметилось какое-то движение.

Почему-то ребенок не испугался — общение с иными мирами никогда не вызывало у него страха, — но лишь внимательно наблюдал за происходящим. Зеленоватый свет сделался интенсивнее, и вот из как бы наполовину открывшейся стены, окруженная флюоресцирующим туманом, стала выдвигаться миниатюрная армия в старинных одеждах. Впереди, верхом на крохотной лошадке, ехал генерал, следом за которым в полной боевой амуниции стройными рядами маршировали настоящие солдаты, ростом не больше оловянных солдатиков, только живые. Все разворачивалось в абсолютной тишине, будто и саму комнату, и эту игрушечную армию, накрывал звуконепроницаемый колпак. Завороженный удивительным зрелищем, мальчик смотрел не отрываясь и, кажется, даже не дыша, — а странная армия все продолжала свой бесшумный марш к какой-то неведомой цели… Потом таинственный свет погас, и комната вновь обрела привычные очертания. Об этом своем видении маленький Генрих не рассказывал никогда и никому, понимая, что столкнулся с чем-то необъяснимым. Однако странное событие навсегда запечатлелось в его памяти и, немного повзрослев, он выяснил, что форма этих необыкновенных солдат относилась к периоду наполеоновских войн. Вообще, с Генрихом не единожды случались загадочные и даже мистические происшествия, которые он предпочитал ни с кем не обсуждать. Ни с кем, кроме меня, — уж я-то, воистину, была способна его понять!..

Долгое время мы не переступали черты близости, и наши отношения носили платонический характер. Мне казалось, что Генрих по каким-то причинам, возможно, этического плана, избегает спать со мной, хотя чувствовала, что нравлюсь ему — и даже очень... Повода подозревать его в мужской несостоятельности не было. Когда мы целовались, я всегда ощущала, что с этим у него полный порядок. Я терялась в догадках и пыталась соблазнить его всеми мыслимыми способами. Наконец он все-таки сломался, а я испытала незабываемый момент женского торжества. Однако еще какое-то время мы притирались друг к другу. Я наступала, а он словно бы ускользал, проявляя непонятную мне осторожность. Потом-то я поняла, с чем это было связано.

Для меня любовь — это накал страстей, выплеск чувств, жизнь по максимуму. В этом смысле Генрих был полной моей противоположностью. Даже любви, как таковой, не признавал, ставя выше нее привязанность. Наверное, он действительно был не способен на любовь в моем понимании, не был готов к безумству. Мне же пресловутые «безумства страстей» представлялись вполне естественными: какая же любовь без сумасбродств?! В моем чувстве к Генриху одновременно присутствовали: любовное влечение, восхищение, неуверенность, магия, страх, жажда риска… Я не хотела «теплых» отношений, мне была необходима страсть, напряжение чувств, любовный драйв на грани жизни и смерти. Стриндберг был прав, представляя женщину в образе самки паука, которая после соития пожирает своего партнера. Любовные отношения между мужчиной и женщиной это всегда смертельная схватка, в которой побеждает сильнейший. Вспомним хотя бы Эдварда Мунка и Дагни Пшибышевска, Федора Достоевского и Аполинарию Суслову… Я не отношу себя к типу «мучительниц», какими были по жизни Дагни и Аполинария, — только в те минуты, когда мной овладевает Астарот. И все же в моих отношениях с Генрихом не все было ладно. Несмотря на всепоглощающее чувство к нему, заложенный в моем подсознании архетип Валькирии, о котором я тогда даже не подозревала, мог включиться в любую минуту, заставив меня бороться с любимым мужчиной. Стремление подавить чужую волю, поработить, доминировать любой ценой — вот что пряталось в самой сердцевине моего существа. Цель Валькирии: любой ценой завладеть душой мужчины и обрести над ним абсолютную власть, чтобы потом, едва он признает свое поражение, отбросить его прочь как ненужную вещь.

Наши любовные игры проходили по весьма замысловатой траектории. Продолжительное время для меня оставалось загадкой, почему, наслаждаясь всеми мыслимыми способами любви, доводя себя до последней черты, Генрих явно избегал самого вожделенного для всех самцов момента. Сначала я не обращала на это внимания, потом стала приставать с вопросами, на которые получала расплывчатые ответы, типа: на Востоке мужчины предпочитают не доводить дело до конца, потому что это сохраняет и увеличивает потенцию… Верилось с трудом, хотя черт их знает, этих мужиков, — может, бзик у них такой! С чисто женских позиций я подозревала, что Восток здесь ни при чем, просто Генрих боится, как бы я не забеременела, со всеми вытекающими для него последствиями. Беременеть я не собиралась, о чем неоднократно ему намекала, однако он пропускал мои слова мимо ушей. По большому счету, Генрих никому не доверял, в том числе и мне. Так уж был устроен. Такой у него был жизненный опыт.

Прозаическое объяснение поведения Генриха в постели выглядело достаточно правдоподобно, поэтому я успокоилась и перестала его донимать. Но однажды он все-таки не сдержался, и мне, наконец, открылась истинная причина его сдержанности. В каком-то смысле это стало шоком. Дело в том, что в момент оргазма Генрих вдруг исчез. Не буквально, конечно, исчезла его личность, уступив место совершенно не знакомому мне мужчине. Глаза его словно остекленели, он был не здесь и не сейчас. Это вообще был не он! И этот мужчина что-то мне говорил, в чем-то упрекал и, кажется, был готов убить меня за какие-то мои проделки. На эмоциональном уровне я чувствовала, что из его уст течет поток брани и угроз в мой адрес. Угроз, которых я не понимала, потому что изъяснялся он на каком-то непонятном языке. Перед его внутренним взором явно стояла какая-то другая реальность, связанная с событиями многовековой давности, в которую мне не было доступа. Почему-то я знала, что передо мной моряк со средневекового корабля, сильный, брутальный тип, готовый меня убить. У меня есть способность на слух, с достаточной степенью достоверности, различать многие европейские языки. Но этого языка я не знала, однако опять же на глубинном, интуитивном уровне расшифровала его как старопортугальский. Почему именно португальский — не представляю сама, чистая интуиция. Творившееся с Генрихом напоминало овладение демоном, и я действительно испугалась, ощутив вполне реальную угрозу. Но, странное дело, одновременно все происходящее чрезвычайно меня заинтриговало, я даже словила своеобразный кайф от повышения в крови содержания адреналина, ставшего результатом столь оригинального и неожиданного развития ситуации.

Едва придя в себя, Генрих попытался прояснить впечатление, которое произвело на меня подобное «одержание», и с нескрываемым облегчением понял, что я не имею ничего против дальнейшего секс-хэппеннинга. Потом мы пили кофе и пытались разобраться, что же с ним происходит?.. На пике оргазма он впадал в необычное состояние, полностью теряя контроль над собственным сознанием, — и тогда из глубины его подсознания вырывались пугающие и разрушительные образы, которые полностью овладевали его личностью, подавляя и замещая ее. Иногда это были даже не образы, а словно события, происходившие с ним в прошлых жизнях, прожитых то в Древней Индии, где его когда-то сожгли, то в Империи инков, где он был принесен в жертву жестоким богам, то в славянском племени в момент нападения чужаков на их деревянное поселение. Картины были настолько яркими и живыми, что он как бы заново переживал отдаленные во времени события, причем, всегда почему-то они были связаны с его гибелью или чем-то ужасным. Несколько раз во время нашего секса ему являлись дьявольские или адские образы, вызывавшие у него безумный страх. Собственно, это и являлось причиной, заставлявшей его избегать оргазма, доставляющего нормальному мужчине максимум наслаждения. Вместо наслаждения Генрих проваливался во мрак Аида, где царствовали страх, ужас и отчаяние, и откуда, казалось, нет выхода. Ни с чем похожим я прежде не встречалась, даже не слышала о подобном феномене, поэтому испытала настоящий стресс. Однако потом его «приходы», которые я теперь расценила как включение генетической памяти (хотя… какая генетическая память, если его, к примеру, казнили, — может быть, память души?) — вызывали у меня неподдельный интерес, и я всегда допытывалась, а что же он видел на этот раз?..

Конечно, наша встреча не была случайной — в этом видна рука Провидения. Мы должны были встретиться — и встретились. Но самое удивительное открылось позднее: я, как и Генрих, тоже оказалась подвержена сексуальному хэппеннингу, причем, мой опыт был не менее волнующим и поразительным. Секс для нас обоих был не просто примитивным соитием, а чем-то гораздо большим, привносящим в жизнь новое необычное измерение, — словно ритуальное языческое действо, окутанное тайной и магией.

Хорошо помню тот день. Он пришел ближе к вечеру. Вечерний секс разительно отличается от утреннего: разбуженное солнечным светом сознание находится под контролем рационального «я», которое в это время суток доминирует над иррациональной, сумеречной стороной натуры. Наверное, природные факторы наподобие магнитных бурь и полнолуния тоже влияют на нас, пробуждая древние инстинкты и такие подспудные силы, о которых наше привычное «я» не имеет ни малейшего понятия. Сначала мы с Генрихом о чем-то разговаривали… Я всегда испытывала огромное удовольствие от общения с ним: трудно найти человека, наделенного столь мощным и парадоксальным умом. Затем перешли в спальню и занялись любовью... Отдаваясь Генриху, я постепенно перестала ощущать свое тело, войдя в какой-то поток, несущий меня от наслаждения к наслаждению. Этот поток словно затягивал меня в бездонный водоворот, медленно, а потом все быстрее, вращая по суживающейся спирали. Я чувствовала, что все глубже погружаюсь внутрь себя и буквально тону в собственном подсознании, которое, казалось, уже было не только моим, потому что во мне ворочался кто-то еще, всегда живший внутри и теперь готовый вырваться наружу. Потом я вдруг совершенно явственно ощутила, что с моим телом происходит кошмарная метаморфоза: пальцы на моих руках безобразно удлиняются, вместо ногтей отрастают длинные, острые когти. Повторяю, я физически ощущала это невероятное, уродовавшее мое человеческое тело превращение!.. Тем временем мое лицо жутко трансформировалось в причудливую морду с клыкастой пастью, а из спины — я это ощущала! ощущала!! — вырастали огромные перепончатые крылья. Из меня рвалась демоническая сущность, запредельная энергетика которой подминала и расплющивала мое человеческое «я», словно пустую конфетную обертку. Эта сущность упивалась своей властью над миром и своей безграничной мощью. Я была игрушкой в лапах этого монстра, но что-то, еще остававшееся во мне от человека, испытывало непередаваемый ужас перед тем, что сейчас может произойти. Демоница жаждала крови, потому что кровь служила ей пищей. Еще одно мгновение и мне — человеку — конец!.. А демоница набросится на своего партнера, вопьется острыми клыками и когтями в податливую человечью плоть и станет рвать ее на куски, испытывая лютое, хищное наслаждение!! Демоническое наслаждение. Тогда, собрав остатки человеческой воли, я буквально скатилась с дивана — и ринулась прочь из комнаты.

Я стояла под душем в невменяемом состоянии, явственно ощущая за спиной темные перепончатые крылья, а вместо лица — клыкастую пасть. Мое тело все еще не было моим привычным женским телом. Струи холодной воды постепенно возвращали меня в реальность: совершалась обратная метаморфоза... Вот я уже больше не чувствую за спиной крыльев… вот мои руки обретают привычную форму... а лицо… вместо жуткой демонической морды снова мое лицо!.. Что и говорить, произошедшее повергло меня в ужас. Я испытала настоящее нервное потрясение, даже думать не хотелось о том, что могло бы произойти, останься я в комнате чуть дольше…

Когда я, наконец, вернулась, Генрих не без юмора спросил, что случилось? Я ответила, что у меня вдруг закружилась голова. Право, мы стоили друг друга!..

Прошел какое-то время, быть может, месяц или два, и совершенно случайно я увидела по телевизору американский фильм. Это была странная и мистическая история про демоницу, влюбленную в художника. Опасная сущность приняла облик красивой и сексуальной женщины, познакомилась с художником, влюбила его в себя и вышла за него замуж. Потом у них родились дети, и все было бы прекрасно, не узнай он, кто она на самом деле. Тогда по некоему мистическому закону с ней произошла обратная метаморфоза, она снова превратилась в демоницу и растерзала своего мужа. А потом в большой печали улетела. Смертный не должен был знать…

Погружаясь в глубины себя, порой сталкиваешься с такими удивительными вещами, которые невозможно ни объяснить, ни подвергнуть рациональному анализу. Про себя я окрестила наши отношения с Генрихом тантрическим сексом, — слышала, будто такой существует в Индии и каким-то образом связан со смертью. Действительно, в процессе соития из меня вылезали разные опасные сущности: кровожадная демоница, черная пантера, рыжая ведьма, богиня Кали в ожерелье из черепов… Сегодня я даже не в состоянии припомнить, кем ощущала себя в моменты — нет, не оргазма! — в преддверии оргазма… Откуда во мне кровожадная демоница? Уж не из той ли далекой эпохи, когда землю населяли не люди, а боги и демоны, и откуда через бесконечную череду перерождений тянется история моей души?! Вполне возможно, что и Ламии — ночные демоницы из ближневосточных мифов, принимавшие облик прекрасных женщин, которые доводили мужчин до смерти своими любовными утехами, тоже не вымысел, а лишь пересказ фактов. Но тогда наше дневное, «нормальное» сознание является не столько дневным, сколько сумеречным, потому что из него по неведомым причинам вытеснено все наше древнейшее — не человеческое — прошлое.


* * *


Когда отстраненно, словно из дальнего далека, я обозреваю свою жизнь — она, эта моя единственная жизнь, тянущаяся из прошлого в будущее непрерывной чередой событий, переходящих одно в другое и составляющих неразрывное целое, вдруг начинает ускользать от моего пристального взора, распадаясь на отдельные эпизоды и картины. Возникает ощущение, будто она составлена из разных, порой взаимоисключающих друг друга миров, в которых в разное время и в различных местах действовали мало похожие между собой личности. Перед моими глазами предстает разноцветная мозаика моей жизни; мозаика, смысла которой я не понимаю, но которая завораживает непредсказуемостью своих поворотов и неожиданностью решений, — словно в соответствии с каким-то хитроумным замыслом над ней потрудился великий Мастер, отличавшийся парадоксальностью мышления и своеобразным юмором.

Как в русской матрешке, в мою жизнь вложено множество жизней, вероятно, отражающих множественность окружающих меня миров, — иногда сопрягающихся между собой, иногда дрейфующих параллельно друг другу и по каким-то неведомым мне законам переходящих один в другой, так что порой я внезапно оказываюсь вброшена в совершенно немыслимые ситуации, угрожающие моему реальному земному бытию.

Столь же значительно рознятся и мои личности, и те странные сущности, которыми я время от времени становлюсь. Иногда я с удивлением наблюдаю за странными женщинами, лишь отдаленно напоминающими меня, но которые, тем не менее, суть я. Они настолько не соответствуют моему представлению о самой себе, что только диву даешься!.. В одно нерасторжимое целое их объединяет только сам факт пребывания в моем теле, правильнее сказать, внутри моей личности, где они существуют каким-то непонятным образом, точнее, со-существуют все вместе, практически не пересекаясь одна с другой, лишь на краткое время захватывая власть над моим «я» и тем самым становясь мною, чтобы затем вновь скрыться в глубинах подсознания, исчезнуть, раствориться в безбрежности бессознательного, — этом вечном потоке Жизни, который течет через нас, унося наши крохотные жизни из безвременья