Geum.ru

АглаидаЛой драй в

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   32   33   34   35   36   37   38   39   40
действительно так чувствовала и, пожалуй, продолжаю чувствовать до сих пор.

Параллельно с моим воцерковлением, а, быть может, и как следствие его, начался процесс воскресения. Воскресение, — именно это словно наиболее точно отражало суть происходящего, — стало необычайно долгим и изматывающим. Полуразрушенный организм напоминал загнанную безумным жокеем — моим собственным «я» — скаковую лошадь, и теперь, чтобы продлить собственное физическое существование, приходилось буквально по крупицам заново копить жизненную силу. Сегодня я удивляюсь тому, как мне вообще удалось тогда выжить: я выжала себя до капли, потратив жизненную энергию на свои сочинения. Не знаю, что помогло мне удержаться в этом мире, единственный ответ: срок еще не пришел.

За возвращение в жизнь пришлось дорого расплачиваться. Сначала ко мне вернулась чувствительность кожи и вместе с нею ощущение боли, когда я себя щипала или колола иголкой. Но это уже был прогресс, и я невероятно обрадовалась: значит, я все-таки жива!.. Однако радость продлилась недолго, потому что потом меня стали терзать разнообразные боли. Болело все: сердце, печень, мышцы, суставы, кости… Просыпаясь по утрам, я чувствовала себя настолько плохо, что проживать весь этот нескончаемый день представлялось тягчайшим из наказаний. Мысленно вообразив, что мне сейчас предстоит проделать такие обычные для любого городского обитателя действия, как подняться с дивана, умыться и привести себя в порядок, я начинала рыдать, — у меня не было сил даже на это... И все же, проплакавшись, я заставляла себя встать, пусть с проклятиями, ненавидя эту чертову жизнь и свое разбитое тело, но — встать!.. Столько лет мне приходилось бороться с собственными недугами и заставлять тело функционировать назло всему, что, как ни странно, усилием воли ежедневно удавалось совершать это чудо. Ну а днем становилось легче: телесная доминанта отходила на второй план, уступая место сознанию, — и я опять могла существовать. С тех пор я сочувствую наркоманам, переживающим ломку, моя «ломка» тянулась несколько месяцев и, кажется, лучше умереть, чем терпеть эту адскую боль, когда твои кости и мышцы, словно медленно прокручивают через гигантскую мясорубку, — это, действительно, страшно!..

Меня спасало собственное сознание. Как заправский йог, я научилась отстраняться от измученного болью тела, равнодушно наблюдая за собственными физическими страданиями… со стороны. Ведь по сути мое истинное «я» не столько мое физическое тело, сколько обитающий в нем дух. А тело… Что — тело? Всего лишь временное обиталище моей бессмертной души. Так я окончательно решила для себя основной вопрос философии.

Переживаемые мной физические ощущения были столь болезненными и мучительными, что мне даже стало казаться, будто я «утратила человеческую форму», — настолько происходящее со мной напоминало описание превращения обычного человека в мага, по книге Кастанеды. Позднее, однако, выяснилось: нет, не утратила, — напротив, со временем мои чувства и ощущения даже обострились, да и я сама переменилась! Навсегда отошло в прошлое чувство отчаяния и вселенского одиночества, доставлявшее мне глубокие страдания. Теперь-то я знала, что смерть и есть освобождение, что, только избавившись от своей земной оболочки, как от изношенного до дыр платья, — но какое роскошное мне дано было платье! — я вновь обрету свое сокровенное «я», и душа моя — живые светоносные волокна — наконец-то вернется к Нему!.. И тогда я сделаюсь свободной, абсолютно свободной, как блуждающая в межзвездных пространствах комета из моего юношеского сна, и вновь смогу почувствовать ни с чем не сравнимое дыхание живого Космоса, моего древнего и вечного Дома.


* * *


Бессмертие, как растянутый во времени процесс человеческого существования, вызывает у меня ужас. Иное дело — бесконечное восхождение по пути духовного совершенствования!.. Меня глубоко поразили слова Далай-ламы Х1У, когда в ответ на вопрос журналиста: что такое счастье? — он произнес: «Для обычных людей основной принцип: трудитесь, зарабатывайте деньги, не эксплуатируя при этом никого, — и будете счастливы. В то время как для духовной персоны уровень счастья другой… Для некоторых этим уровнем может быть даже смерть». Мне тотчас припомнился собственный опыт умирания, которое переживалось мной как наивысшее блаженство, — Далай-лама точно знал, что смерть всего лишь следующая ступенька…

Пребывая в стадии окукливания, я не могла писать более двух лет, и это стало настоящей трагедией, словно вместе со способностью сочинять из моей жизни исчез ее высший смысл, — тот самый смысл жизни, который составлял стержень моей личности и, как я прежде считала, был совершенно необходим для моего существования на земле. Как ни странно, я продолжала жить и если поначалу сильно страдала, то потом просто отдалась течению жизни. Теперь я всеми порами впитывала окружающее и с наслаждением проживала каждое отпущенное на мою долю мгновение. Дуновение ветра, приносящего в город запахи полевых трав, зелень распускающихся листьев, звуки музыки, шум большого города — все заставляло меня трепетать, ощущая биение своей и чужой жизни. Я заново училась жить и чувствовать. Как дикое животное. Как только что родившийся младенец. И, удивительно, — снова ощущала себя счастливой, несмотря на свою «духовную смерть»!..

Все мои попытки сесть за пишущую машинку не давали никаких результатов: я не могла вымучить из себя ни строчки и уже почти смирилась с тем, что больше никогда не смогу писать. Приближалось Рождество. Как истинная католичка, я теперь часто посещала костел, исповедовалась и причащалась. Отец Майкл, которому я однажды на исповеди с грустью пожаловалась, что утратила способность сочинять, посоветовал просить у Бога, чтобы Он вернул мне этот дар. Несмотря на мое неофитское воодушевление по поводу принятия католичества и искреннее стремление воцерковиться, мой критический настрой никуда не делся и, пожалуй, даже еще обострился, — поэтому, приняв совет отца Майкла к сведению, я отнеслась к нему не без иронии: только и делов-то у Господа Бога, что выслушивать мои просьбы!.. Но непостижим человек! Вопреки собственному скепсису и недоверию, во время мессы я стала постоянно просить у Бога прощения за грехи и умоляла вернуть мне возможность писать. Я не знала, как правильно обращаться к Господу за помощью, все еще чувствовала себя недостойной Его внимания, и поэтому просила даже не о возвращении писательского дара, а — чтобы Он послал мне понимание того, что я должна делать, и дал силы это исполнить...

К первому в своей жизни Рождеству в лоне Церкви я готовилась с внутренним трепетом. В течение всего поста истово молилась и старательно соблюдала церковные предписания. Наконец, наступил Сочельник. Я уже собиралась в церковь, когда по радио передали штормовое предупреждение. Та зима в Сибири выдалась на редкость теплой, оттепели следовали одна за другой и сопровождались сильными ветрами. Еще днем я обратила внимание на усиление ветра, однако так страстно хотела присутствовать на праздничной мессе, что старалась не обращать на это внимания. Стемнело. Порывы ветра уже достигли ураганной силы, и выходящее на запад окно сотрясалось под его ударами, казалось, еще мгновение — и, не выдержав яростного напора, оно разлетится вдребезги. Чтобы защититься, я занавесила оконный проем старым одеялом, — в случае чего хотя бы не поранюсь осколками. Потом ушла на кухню, где у меня висел небольшой приемник: каждые несколько минут по городскому радио повторяли штормовое предупреждение и просьбу не выходить на улицу. Меня разрывали противоречивые чувства: страстное желание пойти в костел и естественный страх перед разгулом стихии. Гул ветра, тем временем, уже превратился в настоящий рев, — но я все еще колебалась. Приподняла край одеяла и посмотрела на освещенную фонарями улицу. В это мгновение раздался ужасный треск, навес над входом в магазин, что у дома напротив, сначала чуть приподнялся, затем завис в воздухе и, пролетев несколько десятков метров, с пушечным грохотом рухнул на землю.

Это решило все. Я осталась дома.

Весь вечер, стоя на коленях, я горячо молилась перед бабушкиным образком, со страхом прислушиваясь к вою ветра. В вентиляционных трубах и шахтах лифтов так жутко завывало, стонало и всхлипывало, словно там бесновалась целые легионы вырвавшейся из ада на волю нечистой силы. Ближе к полуночи ветер понемногу стал ослабевать, и я легла спать, с головой укрывшись двумя одеялами: из комнаты выдуло все тепло.

Проснулась посреди ночи оттого, что мне сделалось жарко. За окном уже не так свирепо выло и ревело, хотя отдельные порывы ветра время от времени угрожающе сотрясали оконные стекла. В комнате было очень холодно, — я это чувствовала, — но все мое тело горело. Это было удивительное ощущение! Я прямо-таки физически осязала нисходящий на меня плотный энергетический поток, который наполнял каждую клетку моего тела невероятной легкостью и силой. Казалось, стоит только захотеть — и полечу. А жар все усиливался… Я скинула с себя одно одеяло, потом второе и осталась лежать в полупрозрачной батистовой сорочке. Все равно мне было невыносимо жарко! Настолько, что я боялась, что сорочка сейчас задымится и вспыхнет. Тогда я разделась догола и принялась ходить по комнатам в надежде хоть немного остыть, но и это не помогло и пришлось залезть под холодный душ… Сделалось чуть полегче, по крайней мере, я немного успокоилась, однако окружавшее меня плотное энергетическое облако не рассосалось. С головы до ног я была охвачена сильным жаром, и в течение нескольких часов даже помыслить не могла о том, чтобы уснуть. К утру энергетический поток стал иссякать, а вместе с ним ослабевало и ощущение непонятного жара. Я не понимала, что происходит. Мое состояние не походило ни на болезненную лихорадку, ни на что-либо еще прежде мной испытанное. Между тем, удивительный жар сначала сменился ощущением сильного и приятного тепла, разлитого по всему телу, а затем и вовсе прошел.

Все это продлилось около суток, и совершенно выбило меня из колеи. Я пребывала в полной растерянности и терялась в догадках, что бы это могло быть? И вдруг меня осенило! Я вспомнила описание путешествия Рерихов по Тибету. Когда на Елену Рерих стали сходить потоки высоких энергий, ее обкладывали льдом, — иначе бы она сгорела. Так вот что это было!.. Но почему произошло именно на Рождество?! Быть может, Господь меня простил?!

Сошедшая на меня в ту рождественскую ночь энергия окончательно пробила непроницаемый панцирь, в котором укрылась моя душа. Прошло совсем немного времени — и меня потянуло писать. Возникло желание отобразить в рассказе, — или в нескольких рассказах, — те странные события, которые происходили со мной на протяжении последних лет. Мне хотелось погрузить читателя в атмосферу таинственной неопределенности, которая позволила бы ему вместе с автором пережить ощущение ужаса и восторга перед внезапно открывшейся дверью в Зазеркалье. Однако сжатая форма рассказа почему-то всегда давалась мне с превеликим трудом, хотя как нельзя более подходила для изображения моего уникального мистического опыта. Наверное, поэтому над первым, практически документальным, рассказом из новой «сюрреальной» серии я корпела больше полугода, но так и осталась им не довольна. После многочисленных переработок я все же довела «Зов олли» до ума и даже напечатала в газете.

Куколка треснула и раскрылась — и моя обновленная душа выбралась на волю.

Теперь мне заново предстояло познакомиться с самой собой. Я действительно сильно изменилась. Если раньше, во всех жизненных коллизиях, у меня превалировало стремление достичь максимальной определенности, что, без сомнения, присуще подавляющему большинству людей, неосознанно желающих преобразовать жизненный хаос в некое подобие порядка, то теперь я интуитивно избегала всяческой определенности, которая почему-то отныне вызывала у меня чувство раздражения и внутреннего сопротивления. А это было совершенно не похоже на меня прежнюю!..

Первое, что я сделала после своего скоропалительного крещения, так это набрала святой воды и с молитвой обошла свою квартиру, разбрызгивая ее по всем углам и стенам. Это оказалось весьма действенным! Внушавшая мне иррациональный страх мистика: всякие там духи-невидимки, «негромкие телефонные звонки», олли и прочие проявления иной реальности, — как-то незаметно стали сходить на нет, словно настежь распахнутая дверь в Зазеркалье внезапно оказалась плотно заперта. Однако на моего домашнего духа Филимона, вместе с кошкой Басей уже являвшимся своеобразным членом семьи, изгнание нечистой силы не подействовало, и мы продолжали общаться как ни в чем не бывало.

Ну а примерно через год вдруг проявился Генрих и попытался наладить со мной прежние контакты. Каким-то хитрым образом ему удалось выяснить, что я действительно не имею отношения к случившейся в его доме пропаже, так как в мое отсутствие (я была на работе) у него в квартире побывали некие таинственные личности, которых видели и описали ему соседи. Он чувствовал себя виноватым передо мной, просил прощения, клялся, что на него тогда нашло затмение и пр., и пр. И, конечно, я не устояла и простила его, так что в течение непродолжительного времени все вернулось на круги своя. Все да не все. Потому что я стала другой, и теперь внутренне чувствовала себя равной своему бывшему учителю, появилось даже ощущение некоторого превосходства. При этом я старательно изображала из себя ученицу, я понимала: возникший однажды стереотип межличностных отношений практически невозможно изменить, да и вряд ли человек с психотипом Генриха когда-либо сможет это принять. Терять же его не хотелось — подобные люди слишком большая редкость. Так в наших отношениях впервые зародилась неискренность. Я чувствовала, что уже никогда не смогу любить его, как прежде, что мое теперешнее отношение уже не есть любовь, а, скорее, ее имитация, своеобразная игра в любовь. И было грустно до слез, потому что когда-то мое чувство к Генриху было настоящим. Но теперь внутри меня что-то надломилось, вернуть прошлое оказалось невозможно. Да и чему удивляться, если, зная меня многие годы, он вдруг обвинил меня в предательстве?! Можно склеить вдребезги разбитый кувшин — вот только трещины уже никуда не денутся. И хотя я простила Генриха, позабыть его жестокие слова и то, как безжалостно он отшвырнул меня со своей дороги, так и не сумела. В моей душе навсегда остался горестный осадок. Наверное, это и предопределило последующий разлад в наших отношениях, через пару лет закончившийся полным разрывом.

За страхом одиночества скрывается страх смерти. Откровения людей, перенесших клиническую смерть, сделали безумно популярными книги Моуди. Еще бы! Наука подтвердила существование потустороннего мира!.. Но всегда существовали тайные знания. В «Египетской книге мертвых» и «Тибетской книге мертвых», насчитывающих не одну тысячу лет, подробно описывается процесс расставания человеческой души с телом и ее уход из Плотного мира. Однако опыт древних египтян и тибетцев соотносился с выработанной их культурой разветвленной иерархией божеств, в то время как мой личный опыт общения со Смертью выглядел гораздо проще и не подразумевал наличия наводящих ужас богов и демонов, действующих по ту сторону.

Мысли о смерти не покидали меня никогда. Драйв, который истязал меня долгие годы, тоже никуда не делся, разве что стал менее интенсивным, а, быть может, я уже сжилась с ним и научилась контролировать, стараясь пресекать развитие этого ведущего к самоубийству состояния в самом зародыше. В юности почти гипнотическое воздействие произвел на меня фантастический рассказ Артура Кларка «Добро пожаловать, леди Смерть!» Я перечитывала его не один десяток раз, словно пытаясь проникнуть под покров Тайны. Сюжет вкратце таков. Пресыщенная светской жизнью дама, леди Невил, от скуки приглашает к себе на бал Смерть. Явившиеся по ее приглашению гости слегка подсмеиваются над старой леди, в то же время, ощущая непонятный трепет, и чем ближе к полуночи, тем более возрастает неподвластное рассудку напряженное ожидание: а вдруг?.. И когда в полночь под окнами ярко освещенной залы раздается ржание запряженных в карету вороных коней, напоминающее зловещее карканье черных воронов, всех охватывает ужас, — леди Смерть откликнулась на приглашение. Смерть является на бал в облике прелестной девушки, и единственным, кто не пугается ее, оказывается хозяйка дома. Леди Невил беседует с ней, и Девушка-Смерть объясняет, что ее время вышло: когда-то и она, как теперь леди Невил, провинилась перед высшими силами и была наказана, но случилось это так давно, что она уже не помнит, какой совершила проступок. А теперь настал черед леди Невил сделаться Смертью, — она должна понести наказание за свою гордыню. Старая леди окидывает взглядом бальную залу: ей все давным-давно надоело, все прискучило!.. И — она соглашается.

Писатели обращаются к теме смерти отчасти из любопытства, отчасти из страха, — увы, жизнь так коротка! Однако большинство использует не собственный опыт, а задействует воображение. Большинство, но не все. Вспомните «Снега Килиманджаро»!.. Умирая, главный герой постоянно чувствует вблизи Ее присутствие, — и описание его ощущений до мелочей напоминает мои собственные, когда я находилась в реанимационной палате. А сегодня ночью Она вновь посетила меня; опять я явственно ощутила Ее присутствие там, в коридоре, за закрытой дверью, присутствие, которое невозможно перепутать ни с чем, вызывающее страх и трепет. Зачем Она приходила? Не знаю. Что это было: предупреждение, знак, угроза?.. Я не знаю. Помню только это необычное чувство, когда каждая клеточка твоего тела твердит тебе: Она там, Она ждет…

И все же окончательную и совершенно непостижимую для меня точку над «i» в моих отношениях со Смертью поставил приснившийся мне однажды сон, который и сном-то трудно назвать, — настолько странным и выходящим за пределы моего человеческого опыта было произошедшее со мной в этом сне. Добавлю только, что после этого сновидения, я никогда уже не ощущала себя простой смертной.

А снилась мне длинная и узкая комната с одним окном. За окном стоял непроглядный мрак и, кажется, шел дождь. Комната была освещена, хотя никакого источника света видно не было. На диване, стоящем у стены, лежала женщина-казашка, темноволосая, с монголоидными чертами лица. Она умирала. Я тоже находилась в этой комнате и знала, что женщина умирает. Однако это не слишком меня трогало: она была мне незнакома. То, что она умирает, просто не имело для меня никакого значения. Значение имело другое: за окном в темноте находилась она — Смерть, — и это вызывало у меня животный страх. Она не имела конкретного облика; это было что-то безличное, некая Сила, которая пыталась извне прорваться в комнату через запертое окно. Казашка была еще жива, но Смерть рвалась к ней сюда, в комнату, с улицы, — а стало быть, рвалась и ко мне, потому что я находилась рядом. Я знала, что это она, всем своим существом ощущая все усиливающееся давление на окно, которое производила Смерть — Сила — и которое становилось все более интенсивным. Мне было невыразимо жутко и страшно от этого все возрастающего внешнего давления, однако выбраться из комнаты я не могла; даже двинуться с места не могла, и только, скованная паническим ужасом, не сводила глаз с запертого окна. И тут вдруг Смерть надавила еще раз, — окно резко, во всю ширь, распахнулось, — и она ворвалась в комнату. И тотчас заполнила ее собой всю. Казашка умерла. Тогда она набросилась на меня, вошла внутрь меня, каким-то образом слилась с моим существом и — сделалась мною. В следующий миг я ощутила себя Смертью. И я — Смерть — обладала сокрушительной силой и властью над всеми смертными созданиями. Я была бесконечно могущественной и сильной. Я правила Миром. Смертное существо, человек, которым я прежде была, в мгновение ока было смято и раздавлено невероятной мощью этой Силы. Я стала Смертью. Это было неописуемо!! Ощущение безграничной силы и власти — этого торжества Смерти — было настолько ярким, пьянящим и захватывающим, а наслаждение собственным могуществом столь великолепным, что я — Смерть — расхохоталась.

И — внезапно пробудилась от собственного хохота.

С чем сравнить хохот Смерти?! У меня, в буквальном смысле слова, волосы встали дыбом. Наверное, просто немыслимо передать на бумаге чувства, охватившие меня в тот момент. Это было что-то нечеловеческое, наполнившее мою душу и сердце иррациональным ужасом. Звук того потустороннего хохота до сих пор звучит у меня в ушах. Сон произвел на меня невероятное впечатление! Ощущение сверхчеловеческого могущества Смерти перевернуло меня; словно, соединившись со мной в сновидении, она действительно сделалась мной. И теперь я представляла себе Смерть в образе некой надчеловеческой сущности, имеющей личностное начало и наделенной колоссальной силой, — сущности, отчасти находящейся в нашем мире и одновременно за его пределами, за пределами человеческого разума и понимания.

Прошло несколько дней или, быть может, недель, прежде чем я немного пришла в себя. И тогда в голове моей забрезжило смутное воспоминание, что я где-то читала нечто похожее. Я достала «Войну и мир» и принялась листать роман, отыскивая описание смерти князя Андрея. Перечитала этот отрывок раз, другой, третий… — и снова ощутила невольную дрожь.

«Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, является перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем-то ненужном. Они собираются ехать куда-то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие-то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно, все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, но ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все-таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно-неловко подползает к двери, это что-то ужасное, уже надавливая с другой стороны, ломится в нее. Что-то не человеческое — смерть — ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия — запереть уже нельзя — хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и. надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.

Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно, оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.

Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собой усилие, проснулся.

«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение», — вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его».

Толстой тоже знал все, ибо человек, близко не сталкивавшийся со Смертью, не ощущавший Ее присутствия всеми фибрами своей души, никогда не сможет вообразить ничего подобного.

В период окукливания меня вдруг совсем перестал волновать вопрос потерянного времени, к чему я прежде относилась чрезвычайно болезненно. Я как бы очутилась вне временного потока; перестала ощущать на себе его едва заметное, но неотвратимое давление, — еще более страшное именно в силу своей незаметности. Я чувствовала себя сторонним наблюдателем, который следит, как чужая жизнь вытекает из призрачных песочных часов, медленно переходя из бесконечности прошлого в бесконечность будущего, — и такое состояние безвременья продлилось до момента рождения нового существа, сформировавшегося в куколке моей души. Нечеловеческого существа, обитающего в совершенно иных координатах бытия. Так что же представляет собой Homo sapience, к сонму которых я всегда себя причисляла?! Что или кто притаилось за гранью человеческого разума?.. Как объяснить существование тех устрашающих архетипов, которые вырывались из моего подсознания и пусть на короткое время, но овладевали моим «я»?.. Астарот… Андрогин… демоница… Смерть… — все они каким-то фантастическим образом умещаются и сосуществуют во мне, являясь частью то ли генетической памяти, то ли памяти души.

Теперь же, когда процесс трансформации завершился, мне вновь суждено услышать звук метронома, отбивающего мгновения моей жизни. Перед моим мысленным взором возникает странный облик моей Судьбы, явившейся мне когда-то в полубреду: расплывчатый силуэт, чем-то напоминающий человеческий, а вместо лица — круглый часовой циферблат. Вспоминается заключенный с ней в юности мистический Пакт… Призрачные стрелки бесстрастно отсчитывают время. Мое время. И стук этих потусторонних часов с каждым годом все громче. Я ощущаю их безжалостное тиканье в собственном мозгу, в позвоночнике, в каждой клеточке своего тела: от него нет спасения!.. Что ж, ставки сделаны давно. Игра неумолимо близится к завершению, — и тогда мне откроется все…


Конец.


1999-2006 гг.