АглаидаЛой драй в
| Вид материала | Книга |
- Драй Галина Григорьевна, 329.66kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 62.16kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 63.18kb.
- Курсова робота з української літератури, 205.12kb.
- Загальні тенденції літературного розвитку ХХ ст. Літературно-мистецьке життя. Художній, 31.45kb.
- Михайло Драй-Хмара (1889-1939), 40.97kb.
- Филипович Павло Петрович народився 2 вересня 1891 р у с. Кайтанівка Звенигородського, 86.64kb.
Вспоминая сегодня этих людей, так стремившихся меня уничтожить, я испытываю к ним чувство сродни благодарности. Это было необходимо для развития моей личности, для закалки характера. Давление всего литературного начальства, которому я противостояла, и особенно подруги, так «искренне» убеждавшей меня сдаться и пойти на поклон, вполне могло сломать не только меня, но и любого более сильного человека, заставить пресмыкаться, угодничать, принять, наконец, существующие правила игры. И вот здесь-то в полной мере проявился нравственный императив, свойственный моим близким друзьям! Наташа, которой я подробно пересказала ситуацию, расставила все точки над «i» одной-единственной фразой: «Я понимаю, в каком положении оказалась Нонна, но если она считает тебя своей подругой, — могла бы остаться хотя бы нейтральной…» Генрих Петрович тоже морально поддержал меня в трудную минуту. А минута, что и говорить, была трудной!.. Я опять разболелась и не уверена, что смогла бы одна, без поддержки друзей, выдержать ту психическую атаку, которую предприняли против меня новый главный редактор журнала, директора новосибирского издательства и моя вроде бы подруга. Да, мне безумно хотелось опубликовать роман! И, по-видимому, это было возможно, скатись я тогда в примитивное холопство. Но еще в юности, размышляя над собственной жизнью, я поклялась себе никогда не делать ничего такого, за что бы мне потом было стыдно, — даже ради того, чтобы напечататься. Потерять уважение к себе — значило для меня потерять все. Я не могла бы жить без чувства самоуважения.
Ну а дальше события развивались следующим образом. Чем больше меня пугали, тем меньше я боялась и тем сильнее становилась внутренне. А потом пришла уже знакомая мне тихая ярость, и страх уступил место холодному бешенству. Чего я, собственно, боюсь? Общественного мнения?.. Это серьезно, но не смертельно. Того, что я выламываюсь из сложившейся системы внутрилитературных отношений? И черт с ним, мне не привыкать ощущать себя белой вороной! Глубинная составляющая моей натуры освободилась из клетки условностей, и теперь я знала, что пойду до конца, чего бы мне это ни стоило. Ощущение абсолютной внутренней свободы было великолепно!..
Российское лакейство, стремление выслужиться перед начальством, угодничество, заискивание, всосанное чуть ли не с молоком матери, мне всегда претило. Но все же внутреннее презрение к холопам, которое я тщательно скрывала, наверное, каким-то образом проявлялось в моем поведении и задевало тех людей, которые были готовы ползать перед начальством на брюхе, лишь бы добиться положения в обществе. Поэтому их так раздражало мое неприятие лакейства и лакеев, которыми они все себя ощущали. Я сама далеко не ангел и уж точно не правдоборец, которых в мое время прямиком направляли в психушку. Вполне могу пойти на разумный компромисс: вся наша жизнь соткана из компромиссов. Но — до определенно предела! Вот только угодничать, пресмыкаться, лизать хозяину все места, чтобы получить желаемое, — это, извините, не для меня!..
В восьмидесятые годы ХХ века я все еще носила розовые очки и пребывала в приятном заблуждении, будто социалистическая Система — самое прогрессивное и справедливое устройство общества. Социальная инфантильность всегда была для меня благом, в противном случае я бы непременно подалась в диссиденты, и чем бы все это закончилось, Бог ведает! Знаю только, что не смогла бы лгать ни себе, ни людям. Так, разочаровавшись в комсомоле, я тихо, без скандала покинула эту организацию: уходя из института, забрала учетную карточку, сунула в ящик стола подальше — и забыла. А произошло это еще в 76-ом, когда руководящая и направляющая роль коммунистической партии не подвергалась никаким сомнениям. Наверное, аполитичность досталась мне в наследство от бабушки, которая не верила ни в какие высшие принципы партийных бонз и всегда подсмеивалась над серьезностью, с которой дед изучал газету «Известия». «Правду» он принципиально не читал с 35-го года, когда загремел в лагеря как «сын генерала». Дед подробно рассказывал мне всю подноготную той некрасивой истории, в которой главную роль сыграл местный парторг. Все было просто и примитивно до тошноты. Парторг затаил на деда злобу, потому что тот не бросил прием больных и тотчас не помчался к его любовнице, страдавшей от сильного похмелья. Как только подвернулся удобный случай, «товарищ» сфальсифицировал против строптивого врача «политическое дело». С тех пор у деда возникла стойкая идиосинкразия на коммунистов, и сколько его ни пытались потом затащить в партию — упорно от этой чести отказывался, что, однако, не помешало ему стать главным врачом центральной поликлиники и единственным в Новосибирске беспартийным депутатом райсовета.
Бессмысленно бороться с Судьбой — она дается нам свыше. Словно определенная программа с заданным количеством степеней свободы, в рамках которой и надлежит строить свою жизнь. Пытаясь противоречить судьбе, мы вступаем в конфронтацию с кармической предопределенностью, встроенной в Общий Замысел, постичь который человек не в силах. С течением времени такие понятия восточных религий, как Карма, человеческая полнота, не-делание и т.д., — обретали для меня все более глубокий смысл. Мне было суждено на собственной шкуре испытать и отработать все то зло, которое на протяжении жизни я причиняла окружающим людям. Тысячелетняя мудрость Востока: умение созерцать и принимать мир во всей его гармоничной противоречивости, — есть более высокая ступень постижения тайных пружин бытия, нежели примитивный европейский дуализм. «Спокойно сиди на пороге своего дома — и твоего врага пронесут мимо…»
* * *
Время — удивительная субстанция, субъективное восприятие которой совершенно не коррелирует с объективной реальностью. В детстве день длится бесконечно, за несколько часов ты проживал целую жизнь, а теперь — пролетает с космической скоростью, будто секунды и минуты спрессовали в невидимые пакеты и выдают большими порциями. Когда я размышляю об этом, меня занимает такой вопрос: если я мысленно возвращаюсь в прошлое, — пребываю ли я все еще в реальном времени, или, перемещаясь вместе со своим «я» на годы назад, тем самым поворачиваю время вспять?.. А, быть может, мое тело остается во времени реальном, тогда как моя душа, путешествуя в виртуальных пространствах, изменяет направление течения Реки Времени?.. И когда одномоментно я вспоминаю несколько событий из прошлого, предстающих передо мной, словно кадры из разных фильмов, одновременно идущих на различных экранах, — где тогда нахожусь я? Вполне возможно, что в такие мгновения душа моя вообще уходит за временные пределы, в одно из тех измерений, откуда появляются видения.
Под сенью прожитых лет время утратило для меня свой первоначальный смысл. Ведь, по сути дела, число, месяц, год — это такая же условность, как и все остальное. Возникает иллюзия знания, не больше. Взять хотя бы современный григорианский календарь! Чем он лучше своеобразного календаря наших предков, гласившего, к примеру, следующее: «Случилось это в тот год, когда по весне Васька Косой провалился под лед и утоп»?.. Вот и я, как истинный язычник, теперь исчисляю время своей жизни собственными произведениями. Эти произведения и есть моя жизнь. И я обитаю в них точно так же, как обычный человек в реальном мире. Моя жизненная сила плавно перетекает в персонажи моих произведений, и они обретают свое собственное независимое существование, уже никак не связанное лично со мной.
Новое произведение — всегда тайна, загадка, которую тебе предстоит разгадать. У меня в голове возникал лишь общий замысел, который разрастался и видоизменялся в процессе работы порой почти до неузнаваемости. Так было с «Романом о Художнике», так было и с «Тропотуном». Каждую повесть или роман я проживала, и они становились одним из фундаментов, на которых потом возводилось здание моей личности. Но если небольшие повести выстраивались практически сразу, то до романа приходилось дорастать по мере написания, духовно и интеллектуально, приобретая через это новые личностные качества. Никакая литературная стряпня не сравнится с настоящей литературой, которую ты пропускаешь через собственную душу, и наполняешь своей живой кровью. Отсюда и спонтанное подключение к высшим энергиям, и самопроизвольное расширение сознания, которое воздействовало на меня, как встреча скорого поезда с медленно бредущей по железнодорожным путям лошадью: скорый проносится дальше, — а полудохлая лошадь, сброшенная с путей локомотивом, с трудом поднимаясь и поводя помятыми боками, в ужасе провожает его ошалелым взглядом…
Тот вечер был вполне ординарным и не предвещал ничего необычного. Я сидела и читала на диване, пристроив книгу на коленях, чтобы страницы попадали в круг света от бра. Яркий свет, особенно зимой, меня раздражает, а полумрак успокаивает. Не помню, что именно читала, да это и не имеет значения, — просто уткнулась в книгу, и никакие умные мысли меня не тревожили. И в этот момент опять произошло нечто, случавшееся уже не раз, но к чему, однако, совершенно невозможно привыкнуть: мне вдруг открылось видение…
Я увидела небесное пространство, в котором клубилось многоцветное облако. Знакомая реальность, тот пространственно-временной континуум, в котором мы обычно пребываем, сразу отодвинулся на второй план и, не исчезая вовсе, странным образом утратил свои привычные очертания и значение. Облако, наполненное скрытой энергией, переливалось всеми цветами радуги и постоянно меняло свою форму, как это происходит летом с набирающими силу грозовыми тучами. Почему-то оно напомнило мне разноцветное облако с картины Врубеля, на котором возлежал его «Летящий Демон». Потом из облака показалась Рука. Вернее, титаническая Длань, которая простерлась надо мной, — и вдруг из нее стал изливаться сверкающий серебряный поток. Этот серебристый дождь из световых корпускул омывал меня сверху донизу, доставляя ощущение невыразимого блаженства. Потом видение померкло и растаяло, а я так и осталась сидеть в состоянии полного столбняка. Когда ко мне, наконец, вернулась способность рассуждать, я попыталась осмыслить свое видение. Простершаяся над моей головой Длань… поток серебристого света… чувство блаженства от омовения этим потоком… Хорошо это или плохо?.. Наверное, хорошо. Но что это все означает и почему мне смутно знакомо?!
Для человека экзальтированного эти видения стали бы предметом гордости: он избран, — но только не для меня! Мой разум ни в какую не желал расставаться с той материалистической моделью мира, которую я давным-давно переросла. Однако и признавать их галлюцинациями я не торопилась: слишком многое мне открывалось в такие мгновения, слишком необычны и значительны по своим масштабам были переживания, чтобы просто так их отринуть. Вот и теперь, приходя в себя после стресса, я судорожно пыталась вспомнить, что именно напоминает пролившийся на меня из облака серебряный дождь. А ведь точно напоминает!.. И вдруг в голове моей щелкнуло: ну конечно, картину Рембрандта «Даная»! В полумраке обнаженная Даная возлежит на ложе, а сверху на нее золотым дождем проливается Юпитер.
Даная… Юпитер… золотой дождь… — прекрасный, наполненный поэзией миф. Но — я-то здесь причем?! Я терялась в догадках. Что означает огромная Рука, простертая из клубящегося облака?.. Быть может, покровительство высших сил? А серебряный дождь?.. И хотя мой ум всячески изворачивался и противился принятию божественного откровения, подспудно, на каком-то внеличностном уровне, я знала: серебряный дождь — это ниспосланная мне Богом благодать …
Человеческая жизнь — всего лишь игрушка в руках всемогущих сил, превосходящих всяческое понимание. И не в нашей власти обсуждать их решения или им прекословить. Удел человека — мириться с неизбежным. И подчиняться. Я тоже подчинилась, — хотя и далеко не сразу. Мое человеческое «я» отчаянно сопротивлялось идущему оттуда насилию. Черт возьми, я никогда не стремилась получать божественные откровения! Почему же, против моего желания, на меня валятся все эти видения, разрушая мою привычную жизнь?! Моей непокорной и свободолюбивой натуре было чрезвычайно сложно признать свое поражение и склонить голову перед Волей, пусть даже несравненно более могущественной, нежели моя собственная.
А спустя пару месяцев на святой мессе священник прочел отрывок из Ветхого Завета, в котором описывалось явление Моисею Отца Небесного в образе простертой из облака громадной Руки. Рука в облаке… Я была потрясена. Я не помнила этого библейского отрывка. Да и, честно говоря, не настолько досконально изучала Священное писание, чтобы помнить, особенно Ветхий Завет. В Библии описывалось мое видение…
Некоторые истории из Ветхого Завета были знакомы мне с детских лет и всегда воспринимались как сказки. Сотворение Мира за семь дней, Всемирный потоп, строительство Вавилонской башни и т.п. выглядели в нашем компьютеризированном мире, мягко выражаясь, несерьезно. Когда я понемногу стала приобщаться к христианству и самостоятельно читала Евангелие, многие события из жизни Иисуса Христа в пересказе апостолов представлялись мне чистой воды выдумкой, вернее, позднейшей мифологизацией какой-то грандиозной по своим масштабам личности, оставившей в памяти потомков неизгладимый след. А как еще иначе можно было воспринимать явления Христа своим ученикам после его распятия, или нисхождение на них Святого Духа в виде языков пламени?! В голове современного человека это не укладывается. Но если подойти с позиции мифа — все становится на свои места: метафоричность свойственна всем историям про богов и героев. Помню, как в юности я веселилась над книгами Лео Таксиля, который с точки зрения рациональной логики препарировал «Забавную Библию» и «Забавное Евангелие», находя в этих текстах массу несоответствий и накладок! Теперь-то я знаю, что существуют тексты, — к ним принадлежит и Священное писание, — в которых каждый способен увидеть ровно столько, сколько способен воспринять духовно. Глубина подобных текстов бесконечна, как бесконечна вселенная. В закодированном виде в них содержится сокровенное знание от сотворения мира и до наших дней. Нужно только разгадать Код. Над этим сегодня бьются лучшие умы, чуть ли не целые институты. Используя мощные компьютеры и научные способы декодирования зашифрованных текстов, они пытаются проникнуть в Тайну. Находят в Писании всевозможные пророчества и предостережения. На склонах горы Арарат покоятся остатки гигантской деревянной конструкции, напоминающей древний корабль и почти скрытой льдом. Еще в начале прошлого века русская экспедиция сделала фотоснимки этого уникального сооружения, предполагая, что обнаружила Ноев Ковчег. На снимках из космоса действительно просматривается нечто, похожее на огромный корабль… Так что же, Всемирный Потоп — это миф? реальность? или обретение утраченных когда-то знаний?..
К сожалению, в наше время даже некоторые священники пытаются толковать истории из Нового Завета как метафорические обобщения. И трудно сказать, чего здесь больше: недостатка веры, или обычной духовной лености. С некоторых пор для меня все описанные евангелистами события суть истинная правда. Апостолы просто рассказывали об увиденном, ничего не искажая и не приукрашивая, рассказывали так, как понимали сами. Конечно, за две тысячи лет многое изменилось. Исчез древнеарамейский язык, на котором проповедовал Иисус Христос. Тексты Евангелия, написанные на древнегреческом, многажды переписывались и переводились на другие языки, что неотвратимо приводило к их искажению, вольному или невольному, — в зависимости от уровня переводчиков. Но теперь, когда мне самой внезапно открылись горизонты иного знания, я с полной уверенностью утверждаю: описанные евангелистами события происходили на самом деле.
Чудесные видения, явленные мне в течение нескольких лет, стали одним из самых волнующих и удивительных переживаний моей духовной жизни, резко изменив вектор ее направленности. Поочередно мне были открыты Три Лика Пресвятой Троицы, причем, открыты еще до того, как я приняла крещение. В этом, несомненно, присутствовал Высший Замысел, которого я не понимала. Но ведь присутствовал же! Должен был присутствовать!!
Обо всех проявлениях иной реальности и полученных мною видениях я рассказывала только Генриху Петровичу. Рассказывала с юмором и не без некоторого глумления, словно пытаясь доказать ему собственную невменяемость. А, быть может, и потому, что он воспринимал это достаточно спокойно, даже не пытаясь привнести в мои откровения оттенок психиатрии. И в этом был свой резон! Многочисленные святые тоже получали божественные откровения — так что же, они все подряд страдали галлюцинациями?! Несмотря на критическое отношение моего разума к моему же сверхчувственному опыту, все эти видения являлись для меня чем-то глубоко сокровенным и значимым. И хотя мой рассудок, дитя рационалистической логики, всячески сопротивлялся тому, чтобы расценивать их как проявление высшей реальности, другая часть меня, не подверженная логической казуистике, просто знала, что эти мистические откровения истинны и не требуют никаких доказательств.
Долгое время Генрих Петрович оставался единственным человеком, с которым я могла обсуждать необычные события, творившиеся вокруг меня. Более того, ему все это нравилось. Нравилось, в отличие от меня, потому что он не был подвержен тем страхам, которые вызывали у меня проявления иной реальности. Он не боялся ни инопланетян, ни привидений, ни любой другой чертовщины, которую я сама поначалу всегда воспринимала в штыки. Порой меня настораживала проявлявшаяся в нем слабость к общению с нечистой силой (как я это называла). Было в нем нечто эдакое, не от мира сего, что, с одной стороны пугало, а с другой — притягивало. Каким-то непостижимым образом ему удавалось ускользать из той ловушки, в которой легко оказаться, вступая в контакт с параллельными мирами, причем, безо всякого ущерба для себя. Меня это чрезвычайно интриговало и занимало, потому что, заигрывая с силами, происхождения которых я не понимала, я-то влипала по полной программе.
Мы продолжали встречаться. Наверное, сумасшествие и в самом деле связывает людей прочнее любовных и прочих других человеческих чувств. То погружение в глубины подсознания, которое происходило, когда мы занимались любовью, и которое я мысленно окрестила «тантрическим сексом», приносило все новые, удивительные и ни на что не похожие плоды. Я уже рассказывала о различных пугающих сущностях, прорывавшихся в мое сознание. А однажды мне вдруг показалось, что я превращаюсь… в динозавра. Конечно, чтобы пережить подобные ощущения, необходимы особые условия. Происходило это далеко не всегда и даже трудно сказать, с чем было связано, возможно, с магнитными бурями или еще какими-либо геофизическими катаклизмами. И еще нужно было заниматься сексом долго, очень долго; постепенно, словно по спирали, опускаясь в глубь себя, пока не возникало ощущение, будто ты утрачиваешь собственную личность, и на ее место невесть из каких глубин выползает нечто совершенно непонятное, и порой ужасное. Вот и тогда я вдруг с поразительной ясностью почувствовала, как моя гладкая кожа покрывается жесткими ороговевшими пластинами, изменяется и трансформируется человеческое тело, превращаясь в огромную, мощную и неуклюжую тушу древнего ящера. Удивительна та достоверность, с которой я переживала собственное перевоплощение!.. Мое лицо, искажаясь, оборачивалось чудовищной мордой с необъятной клыкастой пастью, а руки превращались в мощные лапы с длинными кривыми когтями. Но самым пугающим во всем этом было чувство реальности происходившей со мной метаморфозы, ее полная правдоподобность.
Оставшись затем в одиночестве, я пыталась проанализировать собственные странные ощущения, но не находила для них аналогов, — разве что у Кастанеды, когда он объясняет подобные трансформации сдвигом точки сборки. Однако позднее я нечаянно натолкнулась на похожие переживания у… космонавтов. Оказывается, находясь в невесомости, они испытывали нечто подобное, у них тоже возникало удивительное чувство, будто они превращаются в древних ящеров. Причем, ощущения эти были настолько необычайны и реалистичны, что даже психически устойчивые и готовые ко всему мужчины испытывали жуткий страх, и рискнули рассказать об этом только сейчас, боясь, что их могут счесть за сумасшедших и отстранить от полетов.
Я не понимаю, каким образом пересекаются мои сексуальные переживания с ощущениями космонавтов. Возможно, невесомость, как и длительный секс, провоцирует включение генетической памяти. Но тогда выходит, что люди произошли от динозавров… Или, быть может, души древних ящеров, взбираясь по ступеням духовного совершенствования, постепенно доросли до душ человеческих?!
Увлечение мною было, конечно, отнюдь не первым в жизни Генриха. И если вначале меня устраивало буквально все: я хотела стать его любовницей, и я ею стала, — то со временем возникли кой-какие нюансы, привносившие в наше разноплановое общение легкий диссонанс. У меня есть одна черта, которая мешает мне полностью отдаваться любимому мужчине: я всегда ощущаю себя автономной личностью. На меня нельзя давить. И — ко мне необходимо прислушиваться. Чем больше мы с Генрихом сближались, тем более явно он пыталась «наложить на меня лапу», другими словами, постоянно удерживать меня под своим контролем. Но я же валькирия! Отношение ко мне, как к своей собственности, невозможно. Валькирию нельзя контролировать!..
Наверное, все же ему было со мной хорошо, потому что он постепенно стал осуществлять довольно двусмысленную, на мой взгляд, идею: принялся сводить вместе меня и жену. Я не люблю общаться с женами своих любовников, предпочитаю их просто не знать, — потому что, как ни странно, им сочувствую.
Однако Генриху доставляло какое-то садистское удовольствие заставлять ревновать свою жену. В семейной жизни он был вполне счастлив, у них с Тамарой сложились крепкие партнерские отношения, которые устраивали обоих. Но вероятно рутинность семейной жизни все же брала свое, и периодически ему требовалось вносить разнообразие в устоявшийся за десятилетия быт. С настойчивостью, достойной лучшего применения, он приглашал меня к себе в дом и прямо-таки кайфовал, видя, как жена его ревнует. Она же любила его по-настоящему и готова была терпеть все «штучки» мужа, не обостряя ситуацию. В отличие от меня. Меня это сильно раздражало. Но Генрих, несмотря на мое пока еще вежливое сопротивление, продолжал гнуть свою линию, пытаясь «вписать» меня в свой сценарий, мне же — приходилось преодолевать себя, идя на поводу у любимого мужчины. Будучи женщиной мудрой, Тамара вскоре убедилась, что я не претендую на роль очередной супруги, и прониклась ко мне симпатией, что стало для него настоящим бальзамом на душу. Мало-помалу, благодаря настырности Генриха, наша «жизнь втроем» вошла почти в законное русло: я даже встречала вместе с ними Рождество, Новый год и т.д. И если поначалу меня это попросту забавляло, то затем стало раздражать и, наконец, злить. Я — стопроцентная эгоистка, так что «жизнь втроем» не по мне, о чем я неоднократно намеками, а потом и в открытую, говорила Генриху, пыталась наставить его на путь истинный, — к сожалению, он так меня и не услышал. В создавшейся ситуации он чувствовал себя, как рыба в воде, да еще и надо мной подтрунивал, изображая из себя западного человека, для которого брак это партнерство с достаточной степенью свободы. Зря он тогда так резвился!..
Не все складывалось идеально и в постели. Меня буквально бесили его попытки заняться со мной анальным сексом, причем, отнюдь не по соображениям морали. Сколько ни пытался Генрих внедрить мне мысль о пользе анальных сношений, которые, по исследованиям американских специалистов, якобы стимулируют иммунитет, вследствие чего продвинутые американки требуют от своих бой-френдов именно такой секс, — я его на дух не выносила! Хотя по существующей психологической классификации — сама читала, — действительно подпадала под «анальный тип» женщины. На счастье, мой партнер обладал развитой эмпатией и не слишком часто испытывал мое терпение, тем более, нам всегда было чем заняться в постели!..
Интеллектуальный рост имеет свои преимущества, но и, увы, недостатки: со временем начинаешь обращать внимание на вещи, прежде проходившие мимо твоего сознания. Постепенно я стала замечать, что Генрих не настолько оригинален, как представлялось мне прежде, что вызвало у меня некоторое разочарование. В конечном итоге, возможно, именно это и явилось причиной запуска разрушительного архетипа валькирии, который до поры до времени «дремал» в моем подсознании, никак не влияя на наши взаимоотношения. Как правило, Генрих писал книги в соавторстве со своими коллегами, что позволяло ему проводить современные исследования, отчасти пользуясь их интеллектуальными возможностями. С идеями у него было туговато. В сущности, он был великолепным компилятором западной, в частности, штатовской, психиатрии, которая ушла далеко вперед по сравнению с советской. Конечно, он не занимался плагиатом, — но адаптировал и развивал работы зарубежных коллег, перенося их на российскую почву. Для русской психиатрии того времени его исследования были достаточно продвинутыми и новыми. Однажды он и мне предложил написать вместе с ним книгу, от чего я сразу отказалась. Оригинальные мысли в области психиатрии, — пожалуйста! — я вполне могла подарить их Генриху, в сущности, мне самой они были ни к чему, но вот книга… Книга всегда представлялась мне чем-то настолько индивидуальным и сокровенным, что делиться ею с кем-либо, даже с очень близким человеком, для меня совершенно не приемлемо. Мой отказ тогда сильно его разочаровал, он уже делал доклад на конференции в Испании на тему «матричного сознания», и доклад этот вызвал в научном мире большой резонанс, причем, я фигурировала в качестве соавтора. Идея действительно выглядела чрезвычайно перспективной, до сих пор жалею, что после моего отказа он к ней больше не возвращался.
Так, очень постепенно, в моей душе накапливалось то невидимое напряжение, которое рано или поздно должно было сказаться на наших с ним отношениях, — и, в конечном итоге, сказалось.
* * *
«Тропотун» сыграл со мной не одну злую шутку. Со мной творилось нечто противоестественное. Женское начало вдруг словно бы отключилось, и я превратилась в бесполое создание, которому доставляло удовольствие лишь корпеть над собственной рукописью, в которой я вот-вот должна была поставить точку. Только работа над чертовым романом приносила мне наслаждение, причем, сугубо эстетическое!.. Моя интимная связь с Романом, — а именно он тогда был моим близким другом, — оборвалась резко и без видимых причин. Приятель не мог взять в толк, в чем провинился, я же была не в состоянии объяснить ему, в чем дело, потому что и сама не понимала.
Но этим дело не ограничилось. Я не только перестала