Юрис Леон Хаджи

Вид материала

Документы

Содержание Конец второй части

Подобный материал:

• Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
• Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
• Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
• Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
• Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
• И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
• Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
• С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
• Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
• Программа тура, 258.26kb.

   - Я забыл отдать господину Гидеону Ашу его наручные часы.

   - Нет, Ишмаель, - сказал отец. - Он хотел, чтобы они были у тебя.

   * * *

   Через несколько дней Яффо перешел к Хагане и Иргуну. Ко времени последней атаки от семидесяти тысяч арабского населения осталось только три тысячи.

   14 мая 1948 года Давид БенГурион зачитал Декларацию о независимости государства Израиль. А через несколько часов на него напал весь арабский мир.

  

   КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

  

  

   Часть III. Кумран

  

   Глава первая

  

   Мы проворно пошли к Тулькарму. Господин Саид нервничал изза нашего присутствия. Он извинялся, говорил, что он всего лишь разорившийся подмастерье аптекаря и живет в одной комнате в доме своего отца вместе с женой и пятью детьми. Указав нам направление к центру города, он сказал отцу, чтобы тот не искал встречи с ним кроме как при самой крайней необходимости, и исчез.

   Через несколько минут мы достигли уличного базара, наводненного человеческим морем, тысячами бездомных семей.

   - На ночь мы найдем пристанище в мечети, - сказал Ибрагим, - а завтра посмотрим.

   Он слишком поторопился сказать это.

   Людская давка была такая, что мы не смогли подойти к мечети и на сотню ярдов. Черная волна рыдающих женщин катилась по земле, они пытались пеленать своих детей. Мужчины ходили вокруг. Мы были частью человеческого стада без имени и без лица.

   Ибрагим бестолково стоял посреди этого моря страдания.

   - Пошли отсюда, - приказал он, и в первый раз я увидел, что он на самом деле лишился способности командовать положением - или самим собой.

   Мы поплелись прочь, пока не поредела толпа, а потом стали рыскать по окраинным улочкам в поисках приюта, какогонибудь брошенного здания, чегонибудь со стенами и крышей.

   И вот пришло отчаяние оттого, что дома в Тулькарме заперты от нас на замок. Кур, коз и скот из дворов убрали в загоны, опасаясь кражи. Костлявые собаки, как злые стражи, в ярости скалили зубы при нашем приближении. За каждым мутным окошком видно было наблюдающего за нашим движением мужчину с ружьем.

   За чертой города, где начинались фермы, множество людей спало в канавах вдоль дороги, а крестьяне крались по своим полям, оберегая урожай. Примерно через полмили мы подошли к длинной каменной стене, окружающей оливковую рощу. Кажется, ее никто не охранял, и мы взобрались на стену и прижались к ней, стараясь исчезнуть из вида.

   Ибрагим сделал перекличку и велел стоять на страже. Он дал Омару свой пистолет и тяжело опустился. В этот момент я поймал его взгляд. Он был таким, как будто он вдруг встретился лицом к лицу с видением ада. Я стоял и смотрел на него, его поведение меня испугало. Он заметил это.

   - Ты что уставился, Ишмаель? - мягко спросил отец.

   - У нас ведь здесь нет родственников, - ответил я.

   - Но мы же все еще на своей земле. Сейчас здесь смятение изза того, что началась настоящая война, но мы здесь среди своих людей.

   - Отец, они же заперли перед нами свои двери.

   - Нет, нет. Они напуганы. Евреи ведь сразу по ту сторону дороги. Ты увидишь. Пройдет день, и нас снабдят пищей и кровом. Сделают какойнибудь лагерь.

   - Ты уверен?

   - Я ни разу никому не отказал в Табе. Это наши братья. Кроме того, Коран говорит, что мы должны заботиться друг о друге.

   - Ты точно знаешь, что так говорит Коран?

   Я как будто ударил его. Отец был поражен не только видом масс бегущих людей, но и отвратительным приемом, который мы получили в Рамле и Яффо, а теперь в Тулькарме. Традиция гостеприимства укоренилась в нас, и ни в ком она не была так глубока, как в моем отце. Мы без конца хвастали своим гостеприимством. Это была наша сущность, суть нашей культуры, нашей человечности. Защита гостя и забота о нем были частью нас.

   - Иди спать, - сказал он.

   - Да, отец.

   Но никто из нас не спал, хотя мы больше не разговаривали. Когда наконец его глаза закрылись и он скользнул на землю между своими женами, я позволил себе задремать.

   Сон мой становился тяжелым, глубоким и полным безобразных видений. Много раз я чувствовал, что лежу на земле в оливковой роще, но не мог даже двинуть пальцем. Усталость довела нас до полусмерти, опутала мое сознание кошмарами. Я понимал, что отец пережил один из самых ужасных моментов своей жизни, когда наше легендарное гостеприимство могло обратиться в миф. Это проникало ко мне через мрак, смешавшись со сценами изнасилования моей матери. И другие сны тоже были ужасны... хаджи Ибрагим уже больше не мог защищать нас и принимать за нас решения... О. ночь, ночь, ночь... Все, конец!

   - Вон с нашей земли!

   Нас вырубила из сна окружившая нас стая рычащих собак со своими вооруженными хозяевами, жестами они прогоняли нас. Отец первым вскочил на ноги, остальные жались к стене. Хаджи Ибрагим с презрением оглядел их.

   - Вы не арабы, - рявкнул он. - Вы даже не евреи. У вас задницы так близко ко ртам, что от вашего дыхания несет дерьмом. Ладно, мы уходим.

   Чудом мы нашли то, что казалось последним деревом в Тулькарме, которое еще не было прибежищем для какойнибудь семьи и не находилось на враждебной земле. Мы собрались под ним и стали ждать, пока отец не придумает чтонибудь.

   Кроме отцовского пистолета и кинжала, последние личные вещи сложили на одеяло вместе с теми деньгами, что дал нам Гидеон Аш, и немногими фунтами, оставшимися от отцовских дел с господином Бассамом. Мне позволили оставить часы Гидеона. Серьги, браслеты, самые сентиментальные, дорогие сердцу пустячки отправились на одеяло. Серебряная пряжка хаджи Ибрагима, перстень Камаля, несколько золотых изделий, которые скопила моя мать. Отец решил, что, продав это, мы смогли бы прожить еще несколько недель, а за это время он чтонибудь придумал бы. Отвечать на наши вопросы он не мог и не позволял их задавать.

   Агарь послали в город на рынок за скудным завтраком из фиг, козьего сыра и чашки молока для ребенка Фатимы, поскольку на прошлой неделе молоко у нее пропало.

   Отец остался стеречь женщин, а нам с братьями велел поискать и нанять комнату. В обычное время в таком месте, как Тулькарм, можно было найти комнату за одиндва фунта в месяц. Теперь же даже на окраинах фермеры просили пять фунтов за курятник или хлев, и цена повышалась по мере продвижения к центральной площади.

   Все жались к мечети, где из громкоговорителя с минарета ревела военная музыка, каждые несколько минут прерываемая объявлениями.

   "Арабский легион перешел Иордан!"

   "Иракцы уже в Наблусе!"

   "Египетские военновоздушные силы бомбили ТельАвив!"

   "Сирийцы хлынули с Голанских высот в Северную Галилею!"

   "Ливан сообщает об успехе на всей южной границе!"

   Слухи о все новых победах мешались с пересудами. Каждое новое сообщение по громкоговорителю заканчивалось леденящими заявлениями о том, что будет с евреями. С одной стороны, мы с братьями были захвачены величием момента. С другой, нас трясло от голода, бездомности и полной неизвестности нашего положения. За полчаса стало ясно, что снять хоть какоенибудь жилье - за пределами наших возможностей.

   К четвертому дню наши трудности в Тулькарме усугубились. У нас было дерево, дававшее нам какой-то кров, и достаточно денег, чтобы удержаться на полшага от голодания. А дальше мы не представляли, куда идти и что делать. Правительственные чиновники и агенты по оказанию помощи не показывались на глаза, и никто не слышал о какомлибо городе, где организована помощь. В этом положении хаджи Ибрагим казался бессильным, и это усиливало наши страхи.

   Слухи витали как миллионы листьев, сорванных ветром с дерева, кружащихся и бесцельно шуршащих. Дела наших армий выглядели очень хорошо. Даже всегда скептичный отец не мог не поддаться общей лихорадке. Он намекал, что, может быть, арабские вожди говорили правду, когда просили нас уехать, чтобы очистить место для армии. Наше дело - просто продержаться, пока не сможем вернуться в Табу.

   Мы очистили свою территорию от мусора и сделали что-то вроде навеса из шкур, холста, досок и жестянок. Женщины соорудили примитивную, но работоспособную печку. За это время мы с братьями сблизились. Я даже уживался с Камалем.

   Мы находились в Самарии на Западном Береге реки. Три города - Тулькарм, Дженин и Наблус - были вершинами "треугольника", ограничивавшего полностью арабскую территорию. Туда начала входить Армия освобождения под командованием Каукджи, но мы уже больше их не боялись, у нас не было оснований думать, что они все еще ищут Ибрагима.

   Вскоре части регулярной иракской армии соединятся с ними. Военная стратегия была очевидна. Расстояние всего в десять миль отделяло Тулькарм, где мы находились, от моря и еврейского города под названием Нетания. Если бы Каукджи и иракцы предприняли наступление на Нетанию, евреи были бы перерезаны надвое.

   Стычки происходили совсем близко от нас, но это странным образом приносило нам облегчение. Всякий раз, как начиналась небольшая драка, крестьяне либо разбегались, либо прятались. И тогда мы с братьями пользовались этим, чтобы обворовать сад, стащить, что удавалось, с поля, угнать заблудившуюся скотину. Наполнив свои желудки, мы чувствовали, что настроение повышается.

   Победный марш арабов продолжался! Когда иракцы и Каукджи вздумают двинуться к морю, евреям придется перейти к обороне по всей Палестине...

   Египет наступал двумя колоннами. Газу и БеэрШеву взяли и захватили киббуц Яд Мордехай!

   Сирия захватила киббуц Мишмар ХаЯрден и просочилась в центральную Галилею!

   Батальоны Мусульманского братства под египетским командованием продвигались от Мертвого моря на Иерусалим!

   Но самые большие победы пришлись на долю Иорданского легиона. Захвачены четыре киббуца Эционблока, еврейский квартал Старого Города в Иерусалиме. И напали на Западный Иерусалим! Но главное, в руках Легиона была полицейская крепость у Латруна! Значит, Легион всего в двух милях от Табы!

   Внезапно начавшись, наш мощный марш так же внезапно и кончился. Киббуцы, о которых сообщалось, что они сдались, теперь, оказывается, оказывали упорное сопротивление. Иракский бросок на Нетанию так и не состоялся. В действительности теперь евреи атаковали "треугольник".

   Наши войска согласились на перемирие и замораживание на месте, а это не в обычаях победоносной армии.

   Мрачным вечером в середине июня хаджи Ибрагим собрал нас у костра.

   - Завтра уходим, - коротко объявил он.

   - Но почему, отец?

   - Потому что нам наврали и предали нас. Раз мы пошли на это перемирие, значит, у нас не было успеха. Наше наступление на море отбито. Нападение евреев на Тулькарм - дело лишь нескольких дней.

   - Но ведь Легион - на стенах Старого Города.

   - Им никогда не выбить евреев из Иерусалима, - ответил Ибрагим. - Помяни мое слово.

   Утром мы сняли лагерь и снова направились на дорогу, двигаясь на этот раз в глубь арабской территории, в горы Самарии, к Наблусу. И снова нас встречали запертыми дверями.

  

   Глава вторая

, главный город Самарии, гнездится как король   Наблус посредине хребта из невысоких гор, тянущихся на полдлины Палестины. В прошлом библейский город Шехем, он некогда хранил у себя Ковчег Завета, знал Иисуса Навина, Судей Израильских, завоевателей из Рима. Сорок тысяч жителей Наблуса имели репутацию людей горячих, занятых прокладкой хитроумных контрабандных путей из Трансиордании.

   После ухода турок город стал вотчиной племени Бакшир, уцелевшей коварной группы. Нынешний мэр Кловис Бакшир казался человеком умеренным и скорее умным, нежели сильным. Это был учитель, получивший образование в основном в Американском университете в Бейруте. Профессионалы пользовались в арабском обществе необычайным почетом, и Бакширы всегда держали в колледжах одногодвух престолонаследников.

   Трудности перемещенных лиц были здесь ничуть не меньше, чем в Тулькарме. Более удаленная от границы арабская территория считалась и более безопасной, к тому же здесь было больше всякого рода уголков и расщелин на склонах холмов, которые могли бы служить приютом и укрытием. Но питания, лекарств и иной помощи ждать не приходилось. Прием был ледяным.

, древнем, полуразрушенном,   В наблусской казбе замусоренном квартале, теснилась обычная толпа, населявшая гетто, но в любой казбе всегда можно найти место для еще одного человека - или для двадцати. Хаджи Ибрагиму удалось снять место на крыше за невероятную сумму в три фунта в месяц. Над головами нашей семьи был устроен навес из разных материалов.

   Территория Наблуса богата шестнадцатью природными источниками и колодцем посредине казбы, что устраняло одну из наших самых отчаянных нужд - в пресной воде. Приближалось лето. Положение города на высоте почти трех тысяч футов чуть облегчало бы жизнь, но когда дул ветер с Иордана, он мог плавить сталь. Жизнь в казбе на крыше была смесью звуков, большей частью резких и грубых; запахов, большей частью отвратительных; и зрелищ, большей частью убогих.

   Нужно было выполнять несколько очень неприятных работ. Делали их без усердия, ведь тяжкий труд презирали. Разумеется, хаджи Ибрагиму не поручали черную работу, у него же было четыре крепких сына.

   Беженцы в Наблусе и окрестных холмах ежедневно умирали от голода и болезней. Иногда за день было одиндва умерших, а иногда и дюжина. Никто ничего не предпринимал по этому поводу, пока зловоние не достигало домов богатых. В конце концов муниципалитет взялся за удаление трупов. Появилась масса новых работ. Копать ямы, собирать трупы, обеззараживать их слоем извести. Омар и Джамиль получили сомнительную привилегию поддерживать семью в живых за счет похорон мертвых.

  

   Хотя и были на то возможности, уборка мертвых тел была не для меня. То же самое - попрошайничество и продажа жевательной резинки. Но мне уже было двенадцать лет, и я должен был нести свою долю забот. Вокруг находилось несколько лагерей иракской армии, но и конкуренция за работу среди мальчишек моего возраста была свирепой. Большинство просто клянчило подачки. Некоторые добывали пару пенни в день, выполняя поручения или рабочие наряды, предназначенные для солдат. Некоторые счастливчики клеились к офицерам, чистили им ботинки и пряжки, прислуживали за столом. Конечно, у высших офицеров были собственные денщики, исполнявшие все их капризы. Некоторые из самых отчаявшихся и красивых мальчиков продавали свое тело солдатам.

   Проституция всегда была для армии вероломным товарищем, а в Наблусе было полно голодных женщин. Вдобавок к проституткам казбы прежнего времени, появилось множество женщин, готовых на последний шаг. Его надо было делать с большой осторожностью, чтобы не знали мужья и сыновья. Проще было вдовам, женщинам на первом или втором месяце беременности, и незамужним. Если раскроют, это означало немедленную смерть. Профессиональные сводники легко могли шантажировать женщину, и их избегали. Самыми искусными и надежными сводниками оказывались мальчишки из другого клана. Смышленый мальчишка, работая у ворот лагеря для двухтрех женщин, был в состоянии кормить семью, а она и не знала, как он добывает деньги.

   Вновь прибывшие вступили в конкуренцию с наблусскими сводниками и проститутками, и каждую неделю происходило много убийств. Когда убивали юного сводника, отрезали ему яйца. В других случаях отцы и братья узнавали о проституировании матери или сестры, и быстро следовала смерть. Со своими ворами, контрабандистами и торговцами наркотиками, казба была местом пугающим.

   Иракские рядовые солдаты были очень бедные и обычно совсем тупые. Но они всегда ухитрялись чемнибудь заплатить за женщину: сигаретами, оружием, парой ботинок, украденных у товарища, продуктами, украденными у квартирмейстера. Солдаты низкого звания были не такой уж плохой сделкой, потому что кончали свое дело быстро - в кустах. Женщины всегда были закутаны, чтобы их потом не узнали, и кто попроворнее - могла обслужить целый взвод мужчин за час.

   Иракские офицеры, с другой стороны, были как бы полубогами невероятного могущества. Их обслуживали постоянные проститутки, обеспечивавшие им выпивку, умащающие масла, мягко освещенное помещение с коврами на стенах, скрывающими убожество казбы, с музыкой по радио, гашишем, кроватью с подушками в темном углу.

   Омар и Джамиль убирали трупы, но мы все еще постоянно были голодны. Я начал подумывать о том, чтобы командовать парой девчонок. Я не утратил своей глубоко укоренившейся морали о достоинстве женщин, но честь и голод испытывают трудности, когда им приходится жить бок о бок. Всякий раз, когда мысль приходила ко мне, появлялось и видение изнасилования в Яффо женщин моей собственной семьи. Девчонкам я очень нравился, и они много раз заговаривали о том, чтобы я им сводничал.

   Но я всегда думал о Наде. Скорей я увижу, как она умирает от голода, чем она покорится. Когда мы оставили Табу, я поклялся защищать ее. Ей было четырнадцать лет, у нее уже были большие груди, и она стала соблазнительной. Я не позволил бы ей даже ходить одной по казбе. Я просто не мог сводничать для чьей-то сестры. И наконец, последнее соображение решило дело. Если хаджи Ибрагим когданибудь узнает, что я занимаюсь сводничеством, он забьет меня до смерти.

   Частенько мы заканчивали нашу трапезу с все еще урчащими животами, и я уже подумывал присоединиться к Омару и Джамилю в их работе по уборке трупов, но решил еще несколько деньков пошататься возле иракских лагерей.

   Если день и ночь глядишь на улицу, размышляя, где бы раздобыть пенни, то чтонибудь такое рано или поздно появится. И в один прекрасный день удача свалилась на меня прямо с неба. В казбе многие мальчишкибеженцы околачивались возле территории квартирмейстера, дожидаясь каравана грузовиков, чтобы разгрузить их. Солдаты с нарядом на разгрузку платили нам какуюнибудь лиру или две, если сделаем их работу. Одиндва солдата оставались присматривать за нами, чтобы мы чего не украли, а остальные отправлялись либо поспать под деревом, либо поискать в казбе проститутку.

   В это время года в Наблусе не бывает дождей, но вдруг случайная буря прогнала всех в укрытие, и вокруг осталось лишь несколько мальчишек. По милости пророка внезапно показался конвой грузовиков, и у всех появилась работа. Солдаты, назначенные в наряд, исчезли. Командовавший конвоем офицер в высоком звании - капитан - тоже направился в Наблус. Тех из наряда, которые должны были смотреть за нами во время разгрузки, дождь скоро загнал в кабины грузовиков, и они тут же заснули.

   И вот мы разгружали машины в склад, и никто за нами не смотрел. Вопрос был только в том, сколько оставить для иракской армии. Один из вожаков нашей шайки пригнал четырех осликов, нагрузил их так, что они едва не сломались, и сбежал.

   Рискнув не на жизнь, а на смерть, я остался. Когда капитан вернулся, я притворно пролил много слез, после чего столкнул его лицом к лицу с тем фактом, что десяток пулеметов сперли. Сначала он пришел в ярость и пытался выжать из меня имена других мальчиков. Я внушил ему, что даже если бы я знал их имена и мы нашли бы похитителей, в казбе их никогда не удалось бы поймать. Кроме того, отвечать придется ему, потому что считалось, что это его солдаты должны были делать разгрузку. Капитан был не слишком смышленым. Его звали Умрум, и он не отличал ослиной задницы от лимона.

   Офицерами вроде Умрума обычно были сынки из богатых семей, плативших за их чин. Если в достаточно богатой семье имелось достаточно сынков достаточного чина в армии, ее процветание было обеспечено. Да, капитану Умруму крепко закрутили яйца. После того, как его ярость иссякла, он стал плакать и жаловаться, что погиб. Тогда я спокойно подсказал ему, как подделать накладные так, как будто ничто не пропало.

   Теперь моя семья ела не хуже любой другой в казбе. А поскольку Камаль умел читать, писать и обращаться с книгами, его тоже наняли в иракскую армию.

  

   Хаджи Ибрагим никогда не переставал переживать положение своих людей. Ни одна семья, пусть даже сильно нуждающаяся, пусть семья бедного крестьянина и торговца, пусть обнищавшая вдова, пусть упрямый нищий, никогда не получала в Табе отказа в пище. Высокомерное отношение наших братьеварабов едва не уничтожало его горем и яростью.

   К тому же Омар и Джамиль возвращались каждый вечер домой со своей похоронной работы такими провонявшими, что с ними едва можно было находиться в одной палатке. Нередко их тошнило и рвало. А потом они начинали вспоминать, что было днем, вдаваясь во всякие отвратительные подробности вроде сгнившей руки, которая отвалилась от трупа, или семьи из пяти младенцев, найденных в пещере мертвыми, и прочих тошнотворных историй.

   Отец велел женщинам наскоро починить ему одежду и отправился в городской зал с целью встретиться с мэром Кловисом Бакширом. Тщетно. С утра до вечера муниципалитет был набит сотнями вопящих просителейбеженцев.

   Сунна говорит, что даже низший по своему положению вправе обращаться с просьбой лично к царю. Это было и в традициях бедуинов. Наблусские Бакширы и все другие властные фигуры долгое время ловко управлялись с Сунной. Просителя переправляли к чиновнику меньшего ранга, не обладающему полномочиями, который справлял свою службу посредством изощренной профессиональной лжи. Ни у кого в Наблусе не было возможностей двуногого верблюда. Они хотели, чтобы мы убрались из города, и точка.

   Видя, как отец, переходя от ярости к отчаянию, от огорчения готов отказаться от своего плана, я решил приложить руку к этому делу. Из письменного стола капитана Умрума я достал официальный бланк иракской армии и написал на нем письмо мэру: