Юрис Леон Хаджи
| Вид материала | Документы |
- Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
- Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
- Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
- Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
- Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
- И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
- Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
- С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
- Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
- Программа тура, 258.26kb.
- Но большая часть наших запасов - это продукты, - сказал Ибрагим.
- Продай их. Христианские церкви решили создать благотворительную кухню в церкви Святого Антония. Ты можешь быть уверен, что получишь раз в день еду для своих людей. А что касается тебя самого, - ты мой почетный гость.
Хаджи Ибрагим поблагодарил Бассама эльБассама, время от времени он пообедает у него, но желает оставаться поближе к деревенским. Он был бы, однако, благодарен, если Бассам поставит в свою конюшню его лошадь.
- ЭльБурак отправится со мной в Газу, - сказал он.
Отцу и господину Бассаму удалось найти целый квартал пустых домов на самой северной окраине города, в районе, называемом Маншия. Это были очень бедные маленькие ветхие домики, втиснутые друг против друга на грязных, незамощенных улицах. Это были худшие из притонов, некогда пристанище дешевых проституток, контрабандистов, воров, нищих. Большинство домов воняло мочой и испражнениями и разрушено до невозможности ремонта. Это был неважный кров, но все же это лучше, чем оставаться под открытым небом, где все время на нас пялились завидущие глаза. Кажется, из всех мухтаров, оказавшихся сейчас в Яффе, лишь мой отец сделал нужные приготовления для своих людей. Большинство же все бросило и сбежало. У тысяч вокруг нас не было совершенно ничего, они были в отчаянии и час от часу становились все более опасны.
- В двух улицах отсюда, - сказал господин Бассам, - находится открытый рынок. Евреи все еще приезжают из ТельАвива торговать. Бизнес процветает. Вы получите лучшую цену за драгоценности и личные вещи.
Было уже совсем поздно, когда мы вернулись в наше расположение в парке. Отец велел всем быть готовым отбыть с рассветом. Он спросил о Фаруке, но ему сказали, что на шоссе начались тяжелые бои и его скорее всего задержали.
На рассвете мы двинулись в кварталы Маншия. Мы выбрали компактное место, чтобы быть поближе друг к другу. Через несколько домов в северном направлении начинался еврейский город ТельАвив, те его кварталы, что были населены главным образом вос-точными евреями из Йемена. На улицах между двумя городами жило когда-то смешанное соседство, некоторые евреи и арабы переженились между собой и жили в нищете. Теперь это стало брошенной ничейной землей.
У нас не было ни малейшего представления, сколько мы будем жить в Яффо. Скот кормить мы больше не могли, и отец велел согнать его вместе, выбрал двух наших самых толковых торговцев и отправил их продать его. Женщинам велели отнести вещи на базар и тоже продать. У всех женщин были фамильные вещи и драгоценности из приданого, но все это не представляло большой ценности. Деньги следовало отнести обратно отцу. К девяти часам все уже вернулись из своей торговой вылазки и положили наличность на одеяло перед Ибрагимом. Я пересчитал ее. Окончательно это составило жалкую сумму меньше чем в две сотни фунтов. Даже не близко к тому, что нужно уплатить за чартер. Много меньше было оставлено на питание в Газе или приобретение земли для временного поселения.
- По крайней мере у нас есть это, - сказал отец, похлопывая банковскую книжку под одеждой. - Теперь главное, чтобы Фарук поскорее добрался сюда. Деревенские запасы и стадо дадут нам надежную основу.
Пришло сообщение, что бои на шоссе прекратились и восстановлено нормальное движение к Яффо. Отец рвался вернуться к Бассаму эльБассаму, ведь дядя Фарук наверно уже добрался сюда и связался с ним. Мы прибыли в торговую компанию еще до десяти часов, когда должен быть открыт банк. Никаких вестей от Фарука.
- Это же драка. Это же драка, - говорил господин Бассам. - Фарук же умница. Он доберется.
- Нет деревни без навозной кучи; и вот я чувствую запах нашей, - сказал отец. - И мне это не нравится.
- Давайка отправимся в банк. А о Фаруке потом подумаем.
Нам повезло, что с нами был господин Бассам: в банке все как с ума сошли. Похоже, десять тысяч людей пытались одновременно забрать свои деньги. Господин Бассам знал управляющего, англичанина мистера Говарда, и мы пробились сквозь толпу и юркнули в его кабинет.
Господин Говард был в отличном европейском костюме и вдали от хаоса казался спокойным.
- Вы знаете брата хаджи Ибрагима, Фарука альСукори из Табы, - сказал господин Бассам.
- Да, конечно. Имел удовольствие, - ответил банкир.
- Мы хотим забрать наши деньги, - сказал хаджи Ибрагим. - Семьсот пятнадцать фунтов. Коечто из этого мое, коечто принадлежит деревенским.
- Понимаете ли вы, что филиалы Барклая есть повсюду и было бы благоразумно, так сказать, не класть все яйца в одну корзину. Известно вам место вашего назначения?
- Газа.
- Если вы заберете только часть вашего вклада, достаточную, чтобы благополучно добраться на юг, я мог бы дать вам доверительное письмо, по которому вам уплатят в Газе.
- Я не понимаю таких вещей, господин Говард.
- Господин Говард всего лишь заботится о сохранности твоих денег, - сказал господин Бассам. - Уверяю тебя, что это нужно.
- Я ценю ваш интерес. Однако я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы мог потрогать пачку у себя в кармане.
- Как хотите. Есть у вас банковская книжка, хаджи Ибрагим?
Отец полез под одежду, вытащил книжку как волшебный ключ к жизни и протянул над столом. Лицо господина Говарда сейчас же нахмурилось, как только он взял книжку и перелистал ее. Мы с отцом сейчас же поняли, что он чувствует себя крайне неловко.
- Чтонибудь не так? - спросил Ибрагим.
- Счет закрыт.
- Но это же невозможно. Сумма на последней странице гласит, что у нас больше семисот фунтов в вашем банке.
Господин Говард прокашлялся и с жалостью взглянул на отца. Побледнев, Ибрагим понял, что на него свалилась беда.
- Отметка о последнем востребовании денег тщательно стерта. Но взгляните на печать на первой странице и под последним вкладом и обратите внимание, что уголок книжки отрезан.
- Я не умею читать, что гласят печати. Очевидно, они на английском языке.
Господин Говард передал книжку господину Бассаму.
- Печать гласит, что счет закрыт, хаджи Ибрагим.
Отец схватил книжку и дал ее мне. Я не мог взглянуть ему в глаза для подтверждения.
- Я ужасно огорчен, - сказал банкир. - Ужасно огорчен.
Отец кипел всю обратную дорогу до торговой компании и взорвался в офисе господина Бассама.
- Вечером возвращаюсь в Табу! Мышь ждут большие похороны!
- Я понимаю, что это ужасный удар, но там шли тяжелые бои на всей территории.
- Не волнуйся. Я везде смогу пройти. Я не успокоюсь, пока мои руки не сомкнутся у него на шее! Я ему вырву кадык!
- А что, если с тобой чтонибудь случится, отец? - воскликнул я. - Если ты уйдешь, мы все пропадем!
- Я должен его уничтожить!
- У тебя будет вся оставшаяся жизнь, чтобы как следует заняться этим, - заметил господин Бассам.
- Я не смогу спать, пока не отомщу!
- Отец, разве дядя Фарук не знает и не боится твоего возвращения? Разве из этого не следует, что он станет теперь прятаться?
- Твой сын отлично в ладу со здравым смыслом.
Мой отец был единственным в Табе, кто хотя бы иногда реагировал на логику. Наша единственная надежда была в том, что он станет реагировать на нее и на этот раз. Я знал, что как только он уедет, наше сотрудничество с господином Бассамом прекратится. Мы не можем обойтись без него. Прошел целый час, пока жар его кипящей крови не понизился до спокойного кипения.
- Что я смогу сказать нашим людям? - вздыхал он. - Что осталось сказать?
Глава четырнадцатая
Хагана заявила во всеуслышание, что не нападет на Яффо, если арабы прекратят снайперскую стрельбу в ТельАвиве со своих высоких зданий и устройство засад на дорогах, ведущих в город и из него. Наступила пробная передышка, но Яффо оставался для евреев костью в горле, будучи полностью арабским анклавом в густо населенном еврейском регионе.
Господин Бассам поделился по секрету с моим отцом, что он надеется, что в Яффо арабы примут раздел, избегут боев и судьбы своих братьев в Хайфе. Он весьма рассчитывал на тот факт, что британский престиж в значительной мере поставлен на карту удержанием Яффо в качестве арабского города.
Прошло лишь несколько дней, как мы прибыли сюда, и мы испытывали смешанные чувства, когда части и джихада, и нерегуляров Каукджи вступили в город и расположились в основном в Маншие, ближайшем к ТельАвиву районе, - там, где мы находились.
Радушие Милиций тут же кончилось. Они отбирали все, что хотели. Врывались в магазины и грабили, а тех, кто пытался защитить свою собственность, избивали. Кошек и собак они использовали для упражнений в стрельбе, склады в доках разграбили, и все заведения, где продавали или готовили еду, вынуждены были закрыться. Хуже всего, что они расшатали перемирие с евреями, круглые сутки обстреливая ТельАвив.
Одну за другой мы проводили ночи, ежась от страха и вцепившись в пол наших хибарок, а пули пробивались сквозь хилую защиту осыпающейся штукатурки. В темное время отец старался успокаивать взрывы истерики.
Хагана ответила операцией, в результате которой окрестности Яффо были очищены от арабских деревень и город был окружен. На севере был ТельАвив, на юге - Бат Ям, а бригада Хаганы теперь контролировала шоссе ВостокЗапад. Она направили огонь из ТельАвива на нас, и жители Табы понесли первые потери. Старушка и ребенок были задеты пулеметным огнем и тяжело ранены. А потом мы получили леденящее душу известие: подразделение еврейского Иргуна из шестисот человек заняло позицию напротив нас.
Отец велел мужчинам сейчас же искать более безопасное место в глубине города, даже если бы это означало, что мы не сможем остаться вместе. Каждый будет отвечать за свою семью. Не привыкшие принимать на себя такую личную ответственность, наши мужчины были просто напуганы. Пока мы жались друг к другу, у нас было чувство безопасности. Разделить деревню значило утратить тепло племени. Невозможно припомнить, когда хаджи Ибрагим не принимал бы всех решений сам. Но приходилось подчиняться, невозможно было выносить стрельбу всю ночь. Никто не спал. Женщины причитали, дети кричали, действуя нам на нервы. Бои день ото дня усиливались.
Мужчины отбыли с окончательным наказом немедленно увести свои семьи, и этой ночью они должны были встретиться с хаджи Ибрагимом у главной Часовой башни и сообщить их новое местоположение. Несколько человек оставили охранять женщин, а другие рассеялись. В нашей семье Джамилю и Омару было поручено искать прибежище, а Камалю - остаться и охранять.
Вскоре после этого приехал господин Бассам с проблеском хороших новостей. Из Яффо уехало уже так много народу, что возник даже небольшой избыток судов, и капитаны околачивались в порту и у Часовой башни, торгуясь изза пассажиров. Господин Бассам полагал, что у него есть для нас на примете подходящее судно.
Нам с Надой велели найти емкости, ждать, когда откроют пожарный гидрант в нескольких домах от нас, и набрать для семьи воды. Отец с господином Бассамом уехали, чтобы повстречаться с капитаном судна.
Мы нашли около блошиного рынка несколько пустых галлоновых жестянок изпод оливкового масла. Она так красиво умела носить их на голове. А я смастерил из длинной палки коромысло, чтобы нести две штуки на плечах. Когда мы добрались до пожарного гидранта, стояла уже длинная очередь. От того места, где мы ждали, можно было видеть нашу хибарку в просвете между домами.
Внезапно два грузовика с солдатами Каукджи пронеслись мимо нашего гидранта, чуть не задев нас, и с визгом затормозили на нашей улице. Они спрыгнули с грузовиков и побежали, отдавая приказания, которые я не мог расслышать изза расстояния. Последовала стрельба и крики женщин.
Через минуту мимо нас пробежали мужчины, которых оставили охранять женщин. Я заметил Камаля, он был без винтовки, я побежал за ним и в конце концов бросился на него и повалил на землю. Он был охвачен ужасом.
- Они перекрыли нашу улицу! Они ищут отца!
Я тотчас же понял, что это Каукджи, который хочет отомстить за подожженное десять лет назад поле, ведь я вырос, слушая возле кафе каждый вечер моей жизни рассказ об этом бое. Но в данный момент отец был в безопасности вместе с господином Бассамом. Камаль был напуган до умопомрачения. Я не мог ему доверить, чтобы он побежал к отцу. И больше всего боялся за маму, Рамизу, Фатиму и ее ребенка.
Я велел Наде спрятаться в ближайшем доме. Она прижалась ко мне и просила не возвращаться домой. Мне пришлось оттолкнуть ее. В первый раз я ударил ее, но ситуация заставляла действовать быстро.
Я был маленький и быстрый и проскользнул обратно, перебегая от укрытия к укрытию. Я добрался до соседней улицы и остановился, чтобы оценить ситуацию. Если бы только я смог пересечь улицу и взобраться на крышу, я смог бы увидеть, что происходит в квартале и ухитриться вернуться в нашу хибарку.
Я бросился через улицу и на мгновение замер, видя, как пули поднимают фонтанчики пыли вокруг моих ног. Я нырнул в дом через выбитое окно и взобрался на крышу прежде, чем ктонибудь смог последовать за мной, затем прополз на животе через четыре дома и бросил взгляд на нашу улицу.
Женщин согнали вместе с детьми, и они стояли в окружении дюжины солдат, подталкивавших их штыками. По их форме и произношению я понял, что это иракцы из нерегуляров Каукджи. Другие солдаты стояли по концам улицы и ходили из дома в дом, пинком ноги распахивая двери. Я в отчаянии смотрел на группу женщин и детей. Агари, Рамизы и Фатимы не было с ними!
Я стал осторожно спускаться с крыши, пока не стало видно место, где мы жили. Оно было оцеплено солдатами. Между нашим и соседним домом было узенькое пространство. Я замер на минуту, чтобы убедиться, что меня не видно, и скользнул к окну.
Внутри происходило ужасное! Там было восемь, десять или больше солдат и офицер с пистолетом. Агарь обнимала жавшихся к ней Рамизу и Фатиму. Офицер показывал на страшный ожоговый шрам у себя на лице.
- Подарок от хаджи Ибрагима. Я десять лет ждал! Где он?
- Я не знаю, - тихо ответила мама.
Офицер выстрелил им под ноги. Агарь стояла крепко, а двое других захныкали и теснее прижались к ней. Он стрелял снова и снова и приложил пистолет к ее голове. Ребенок Фатимы закричал!
- Я не знаю... не знаю, - снова и снова отвечала мама.
- На колени, старая сука!
Офицер презрительно махнул рукой, и солдаты несколько раз выстрелили вокруг них. Лицо офицера стало мокрым от пота, он начал пыхтеть и рычать, затем расстегнул ширинку и вынул свой член.
- Раздевайтесь, вы все!
- Делайте, что он сказал, - сказала Агарь двоим другим. - Не сопротивляйтесь им.
- У меня месячные, - прошептала Фатима.
- Ничего. Покорись им. Если нас найдут в синяках, то потом нам будет хуже.
Я закрыл глаза, когда мать подняла свое платье и слышно было, как солдаты зарычали от удовольствия. Женщин бросили на пол. Солдаты хохотали и стреляли, но от женщин не исходило ни звука. Я почувствовал себя последним трусом, меня трясло от страха. Что я мог сделать? Аллах должен понять! Я ничего не мог поделать! Ничего! Ничего! Ничего!
Я не должен был взглянуть снова, но не мог сдержаться. Трое были распростерты на полу, голые. Солдаты даже не побеспокоились снять штаны, а только спустили их и бросились на женщин, рыча позвериному, тиская их тела, кряхтя, раскачиваясь взад и вперед, тогда как остальные стояли вокруг и держали свои члены в руках. У Фатимы кровь текла между ног.
Я согнулся вдвое, закрыл глаза и зажал уши руками. Трус! Трус! Трус! О, Аллах! Что я мог сделать? Думай, Ишмаель, думай! Если отец вернется, они убьют его, заставив сначала смотреть на ужасное зрелище! Я должен найти его и предупредить! Нет! Нельзя оставлять маму! Идти! Остаться!
Неужели они никогда не прекратят? Ибрагим, не возвращайся! Сколько это будет продолжаться? Сколько? Наконец они выскочили из дома. Я отнял руки от ушей и услышал, как офицер приказал стеречь место и держать женщин как приманку.
Я знал, что у меня навсегда останется шрам от этого зрелища и бесчестья. Но все же я как-то отогнал это от себя, спасая наши жизни. Я заставил себя на мгновение забыть то, чему был свидетелем, и подкрался к окну. Рамиза и Фатима скорчились на полу. Мама была в оцепенении, но все же успокаивала их. Она вытерла Фатиме кровь, взяла их на руки и качала тудасюда.
- Мама! - прошептал я.
Ее глаза расширились от ужаса, когда она меня увидела.
- Не бойся. Я никогда не скажу отцу. Никто не узнает.
- О, Ишмаель! - рыдала она. - Увидеть свою мать в таком позоре! Достань мне нож! Я должна убить себя!
- Мама, нет!
- Ишмаель, беги! Беги! Забудь, что ты видел. Беги!
- Не плачь, мама. Все позади. Пожалуйста, мама. Мы будем жить!
Бесполезно. Но теперь мне было все равно. Я прыгнул в комнату и шлепнул ее по лицу. Она перестала плакать и уставилась на меня.
- Будешь ты теперь слушать?
Она не ответила, и я снова шлепнул ее. Она медленно кивнула, что слышит меня.
- Не уходите до наступления темноты. Приведите себя в порядок. Когда стемнеет, снова начнется стрельба от ТельАвива. Охрана курит гашиш. Она не будет бдительна. Когда начнется стрельба, выходите по одной и бегите к рынку. Когда вы там соберетесь, идите к Часовой башне в центре города.
Она ухватилась за меня и взглянула снизу вверх. Ее глаза были красны и лицо заплакано.
- О, Ишмаель!
- Мама, ты поняла меня?
- Да, но Ибрагим...
- Он никогда не узнает. Никогда. Никто никогда не узнает.
Она дотронулась до моего лица дрожащими руками. Я крепко сжал их и взглядом просил ее слушаться меня. Наконец она сказала, что будет слушаться. Я поцеловал ее и вытер ей щеки.
- Придайте себе хороший вид, как будто ничего не было. Я пойду предупредить отца, чтобы не возвращался. Все, что он будет знать, - это что солдаты вас допрашивали, и больше ничего.
Я побежал. Позади себя я слышал выстрелы и не знал, по мне стреляют или нет.
Я нашел Наду и Камаля и сказал им только, что солдаты держат женщин в заложницах, чтобы заманить отца. Я велел им оставаться на месте и поджидать Джамиля и Омара на случай, если они вернутся. Встретимся все позже у Часовой башни. И поспешил спасать отца.
Глава пятнадцатая
Бассам эльБассам заверил хаджи Ибрагима, что честно торговал с грекомкиприотом Хариссиадисом почти двадцать лет. Названная им плата за чартер до Бейрута - четыреста фунтов - вполне честная. Хаджи Ибрагим возражал против пункта назначения.
- Я только что вернулся из поездки в Газу, - сказал грек. - И не отправлюсь туда снова и за пять сотен. Египетский флот - на воде. Они расстреливают всех. Три дня назад они чуть не потопили судно с беженцами. Я сделал пять рейсов в Газу и обратно, и с меня довольно. Это слишком опасно. О доставке ваших в Бейрут я бы даже и не думал, но это мне по пути на Кипр.
- Но в Бейруте у нас и родственников нет, - сказал Ибрагим.
- У вас будет более безопасный берег, и я вам предлагаю хорошую плату за шестьсот человек. Да или нет?
- Хариссиадис дает тебе шанс, - заверил Бассам.
Карман у него был не столь пухлый, как он надеялся. У него было только сто восемьдесят фунтов. Семьсот пропали с посещением банка Барклая и столько же - оттого, что не явился Фарук. Ибрагим развел руками.
- Сумасшествие. Не знаю, зачем я уехал из Табы. Бейрут. Что такое Бейрут? Сколько у меня времени, чтобы добыть деньги?
Видно было, что грек разочарован. Дело ему представили так, как будто нужная сумма у хаджи Ибрагима уже на руках.
- Здесь перемирие нарушено. Бои ширятся. Кто знает, не будет ли резни в Яффо? Ты знаешь? Бассам знает? Никто не знает. Попробуем. Двадцать четыре часа.
- Завтра, - сказал хаджи Ибрагим. - Плачу половину, когда мои люди будут на борту, и другую половину, когда они прибудут в Бейрут.
Грек отрицательно покачал головой.
Ибрагим вынул из кармана пачку денег и положил ее на стол.
- Это все, что у нас есть, - сказал он.
- Сколько здесь?
- Чуть меньше двух сотен.
Хариссиадис сочувственно пожал плечами.
- Можно, я скажу тебе правду? Это будет стоить мне почти триста пятьдесят. Чтобы раздобыть команду для такого путешествия, мне надо платить двойную и тройную плату. - Он выхватил карандаш, быстро нацарапал, кусая губы, и вздохнул. - Триста двадцать пять я теряю на этом, поверь мне.
Хаджи Ибрагим полез под одежду, вынул два свертка и положил их на стол, затем один из них развернул - это была пятикилограммовая плитка гашиша. Хариссиадис отщипнул уголок пальцами, понюхал и приложил к губам.
- Двадцать, - сказал он.
- Ты грабитель, - заметил господин Бассам.
- Они в Ливане эту штуку обнаруживают. В Афинах я смогу продать это, может быть, за тридцать.
- Двадцать, - согласился Ибрагим.
- Что еще у тебя есть? - спросил грек.
Ибрагим указал на другой сверток. Его развернули, и в нем была самая великолепная вещь Ибрагима - украшенный драгоценностями кинжал, сделанный около трех столетий назад.
- Я не знаю, настоящее это или утиль.
- Это сокровище, - сказал Бассам. - Это стоит сотню или две.