Юрис Леон Хаджи

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   48

   - Хаджи Ибрагим! Совершено ужасное убийство!

   - Евреи перебили всех в ДейрЯсине!

   - Тысячи зарезанных!

   - Они отрубали младенцам руки и ноги!

   - Бросали стариков в колодцы!

   - Они разрезали животы беременным женщинам, а плод брали для упражнений в стрельбе!

   - Теперь евреи нападут на Табу!

   Ибрагим собрал в хане шейхов и старейшин. Собрание было беспорядочным. Все жаловались, но никто ничего не предлагал. Страх был слышим, обоняем и видим. Ибрагим пришел к своему выводу. Он решился на последнее, что было в его силах, чтобы удержать деревню. Для этого надо было открыто выйти из повиновения Фавзи Кабиру, избавить Табу от джихадского ополчения и добыть у Гидеона обещание не нападать. Он велел всем разойтись по своим домам и участкам. Они нехотя подчинились.

   Пока хаджи Ибрагим отчаянно искал способа изменить ход событий, арабы совершили отмщение за ДейрЯсин. Конвой медицинского персонала выехал из Западного Иерусалима, чтобы помочь госпиталю Хадасса на горе Скопус. Он должен был проехать через арабский Восточный Иерусалим по дороге, находившейся под контролем англичан. Когда до расположения англичан оставалась сотня ярдов, арабы среди белого дня захватили в засаде безоружный конвой Красного Полумесяца и убили семьдесят семь врачей и медсестер. Англичане оставили нападение без ответа.

   Но евреи не побежали ни из Иерусалима, ни еще откуданибудь.

   На обезумевшее арабское население убийство Хадасского конвоя произвело эффект бумеранга. Совершив отмщение, они теперь боялись, что евреи отплатят им тем же, и их страх разрастался, как эпидемия.

   Хотя хаджи Ибрагим велел своим людям оставаться по домам, они начали ускользать и убегать. Десяток семей одной ночью, десяток другой. Он утратил контроль над положением.

   На третий день утром он стал в мечети изучать оставшихся в лицо, зная, что больше не сможет удержать их вместе. Когда закончилась молитва, он поднялся на кафедру и велел всем собраться на площади со своим имуществом и приготовиться к эвакуации Табы и Аялонской Долины.

   Глава двенадцатая

   Что может оставить в жизни двенадцатилетнего мальчика более глубокий шрам, чем память о феллахах родной деревни, складывающих свои орудия возле могилы пророка? Они оставляли их там, потому что могила находится на священной земле, и только самые подлые из негодяев украли бы их из такого места.

   - Мы вернемся вовремя, чтобы собрать урожай. Каир заверяет нас в этом.

   - Да, может быть, через неделю.

   Что сохранить? Что бросить? И какая разница, если оставляешь свое поле и свой дом?

   Мой отец сидел за своим столом возле кафе, спокойно отвечая на вопросы, отдавая распоряжения и стараясь составить план.

   Он полагал, что двигаться мы будем очень медленно, и рассчитывал добраться до Яффо за три дня. Нескольким мужчинам из нашего клана он поручил найти около Рамле подходящее поле или лесок, где можно будет остановиться лагерем в первую ночь. Я сидел с деревенскими записями рядом с отцом, подсчитывая людей. Оставшихся выходило больше шестисот тех, кто еще оставался.

   Он приказал нагрузить едой на четыре дня тележки, запряженные осликами и быками, и собрать их на деревенской площади. Забрать надо все, что имеет ценность, потому что может быть придется что-то продать, когда доберемся до Яффо. Каждой семье можно взять одну - две козы или барана, чтобы зарезать для еды либо продать на базаре в Яффо. В остальном отец разрешил брать только самое необходимое.

   Кабирэфенди все еще не прислал обещанные средства, поэтому каждому жителю деревни придется продать все до последней рубашки, чтобы заказать судно до Газы.

   Женщины бегали тудасюда между своими домами и тележками, нагружая их и истерично рыдая. Когда тележки наполнились, женщины стали собирать вещи в простыни и одеяла, завязывая их узлами, чтобы нести на голове.

   - Да, - сказал отец, - все ружья и боеприпасы нужно забрать.

   - Сколько воды, хаджи Ибрагим?

   - По два кувшина на семью и сколько нужно для двух животных.

   - Евреи захватят деревню? Они взорвут наши дома, после того как разграбят их?

   - Этого мы не узнаем, пока не вернемся, - отвечал Ибрагим.

   - Станут они вскрывать могилы?

   - Не думаю.

   - Что делать с этим украшением?

   - Сможешь его продать - возьми.

   - Куры? Сундуки с приданым? Фотографии? Семена?

   - Одеяла... возьмите побольше одеял. Ночью будет холодно.

   - Коран?

   - По одному на семью.

   - Наверно, евреи заберут все, что растет у нас на полях.

   - Если только раньше не доберется до него Милиция джихада.

   - У меня шесть дочерей. Кто их защитит?

   - Каждый клан выделит свою охрану.

   По мере того, как площадь заполнялась людьми и росли паника и отчаяние, мужчины начали ругаться и драться друг с другом, а всю работу делали женщины. Пошли дикие рассказы о резне в ДейрЯсине. Говорили, что стариков обезглавили, молодых мужчин кастрировали, а всех женщин изнасиловали. "Иргун идет!"

   Кое у кого были родственники в Яффо, но большинство нуждалось в крове. У отца был близкий родственник, процветающий торговец, и мы сильно зависели от него. Ибрагиму хотелось пойти вперед, найти прибежище и нанять судно, но он боялся оставить нас одних.

   Английские джипы проносились от форта Латрун, то предлагая помощь, то говоря, что ничем не могут помочь. Они освободят дорогу до самой Рамле, но не смогут сопровождать нас дальше. Мы с ужасом думали о том, что поблизости находится тысячная Милиция джихада.

   - Не бойтесь. Не бойтесь. Будем держаться вместе, - говорил отец.

   Мы с мамой обходили наш дом, кажется, уже в сотый раз, чтобы еще раз взглянуть на него и поплакать, и посмотреть, что бы еще положить на тележку. Я решил, что мой святой долг - смотреть за Надой. Нам уже давно не разрешали играть друг с другом и дотрагиваться друг до друга, но я попрежнему любил ее и она любила меня. Я буду защищать ее своим кинжалом.

   Я видел, как отец вошел в лавку вместе с дядей Фаруком, они закрыли за собой дверь и что-то возбужденно обсуждали. Я проскользнул туда через заднюю дверь и стал слушать.

   - Мы оставим две - три порожние тележки, - говорил Ибрагим. - А ты забери из шкафов самые нужные вещи. Остальное отдай любому, у кого есть место.

   - Ты с ума сошел, Ибрагим, - спорил Фарук. - Мы смогли бы наполнить пятнадцать или двадцать тележек, будь они у нас. А как ты говоришь - это значит почти все оставить евреям. Если бы освободить все шкафы и забрать в Яффо товары да еще сорок - пятьдесят баранов, то это дало бы нам те деньги, которые нам так отчаянно нужны.

   - Может быть, Магомет пошлет ангела, чтобы доставить все это в Яффо?

   - Разве не мне поручалось двадцать лет организовывать транспорт для доставки нашего урожая? - возразил Фарук. - Я знаю, где есть грузовики. Знаю, где есть автобусы. В БейтДжараше есть автобус. Я могу его забрать. Дай мне человек пятнадцать. Вечером сделаю набег на БейтДжараш. Мы выкинем сидения и загоним на освободившееся место наш скот. Завтра в полдень встретим вас на дороге.

   - Не пройдет и пяти минут, как Джихад отберет автобус.

   - Но не с пятнадцатью вооруженными мужиками на крыше.

   План, казалось, вполне имел смысл, но отец с подозрением относился к моему дяде. В Яффо у отца была в банке почти тысяча фунтов. Частично это были его собственные деньги, остальные положены по поручению деревенских. Счет был на Фарука.

   - Дайка мне банковскую книжку, - сказал Ибрагим.

   - Конечно, - немножко с обидой ответил дядя.

   Он открыл ящик кассы, порылся там и вручил отцу чековую книжку банка Барклая. Отец пролистал ее до последней страницы, прищурился и казался довольным тем, что на счету было верное число.

   - Хотел бы я сам возглавить набег, - сказал отец. - Но если мы не отправимся отсюда до полудня, боюсь, начнется всеобщая паника. Без меня они не доберутся дальше главной дороги. Возьми по четыре человека из каждого клана, молодых мужчин без семейных уз. Пусть Амджаб из нашего клана возглавит набег. Нельзя, чтобы дело испортили.

   - Ты умница, Ибрагим. В Яффо может случиться нужда. Мы сможем все распродать ради будущего.

   Он ушел собирать свой отряд для набега. Отец, казалось, неожиданно пал духом. Он прислонился к стене, глубоко вздохнул и совсем тихо заплакал. Потом увидел меня и вышел.

   - Это сумасшествие, - прошептал он. - Нам нельзя оставлять Табу, Ишмаель.

   - Но почему, отец?

   - Испуганную собаку не остановит и голос хозяина. Эти здесь - мои дети. Они не виновны. Их будут обманывать. Они не смогут принимать решения. Они будут умирать от голода и жажды. Их ограбят. Женщин будут насиловать. Я - это все, что у них осталось. Я обязан их защитить.

   - Евреи, должно быть, дикари, - сказал я.

   - Да не евреев я боюсь, - ответил он как-то странно.

   - Даже после ДейрЯсина?

   - Даже после ДейрЯсина. Уважающие себя люди не оставляют своих домов и полей без битвы. Аллах послал меня заботиться о них.

   - Ты доверяешь дяде Фаруку?

   - Пока у меня банковская книжка. - Вдруг запнувшись, он выпрямился и испустил глубокий вздох. - Оседлайка эльБурака, - велел он мне, - и приведи его на площадь.

   Суета подняла облако пыли, смешавшейся со смятением и непрерывными причитаниями и проклятиями. Один из шейхов стоял на невысокой каменной стенке около колодца и кричал:

   - Неужели нет никого, чтобы остаться и драться!

   - Нам нельзя оставаться, - кричал другой. - Если останемся, нас арабские военные повесят как предателей.

   Никогда не забуду, как мой отец ходил среди них, как святой, спокойно проверяя все тележки и отвечая на вопросы. Он давал указания мужчинам, как править тележкой, а маленьким детям велел забираться наверх на кучу барахла. Женщины пойдут пешком, неся пожитки на голове, а младенцев - в шалях на бедре. Отец ставил охрану, когда я привел ему лошадь. Он уселся в седло.

   - Не оглядывайтесь, - сказал он и велел двигаться.

   На шоссе несколько джипов с английскими солдатами включили сирены и остановили движение. Никого и ничего не было видно на дороге, когда мы шли мимо киббуца Шемеш.

   Скоро тележки начали ломаться, заставляя нас останавливаться. Те, что нельзя было быстро починить, мы сталкивали в кюветы, поклажу распределяли на остальные, а они едва ее выдерживали. Время от времени автобусы и грузовики сгоняли нас с шоссе на обочину. Вдалеке была слышна стрельба, и потом нас поглотила буря.

  

   Когда деревенские скрылись из вида, Фарук покинул Табу, пересек шоссе, подошел к воротам киббуца Шемеш и спросил Гидеона Аша.

   - Все сбежали, кроме меня и еще четырнадцати человек, согласившихся остаться, и полдюжины верных семей спрятались. Таба - наша земля. У меня нет сил остановить ни вас, ни джихад, если они захватят деревню. Сдаюсь на вашу милость.

   Гидеон сразу же разгадал манипуляции Фарука. Хагана использует высокое положение Табы для наблюдательного поста и станет защищать позицию. Поскольку жители остались, евреи скорее всего их не тронут. Если евреи победят, Фаруку достанется вся Таба.

   Если же Аялонскую Долину захватят регулярные арабские армии, Фарук будет там не только для того, чтобы их приветствовать, но и чтобы потребовать для себя киббуц Шемеш. Вот что значит арабское братство, подумал Гидеон.

   - Я направляю в Табу взвод Пальмаха, - сказал Гидеон. - Скажи своим людям, что их не тронут. Немедленно докладывай мне обо всех передвижениях Джихада.

   Фарук подобострастно кланялся и заверял Гидеона в лояльности.

   - А твой брат догадывается о том, как красиво ты его уделал? - сказал Гидеон.

   - Как вы можете такое говорить, когда у меня одного нашлось мужество остаться?

   - Да... конечно... Теперь ты можешь отправиться в мечеть и молиться за ту сторону, которая даст тебе больше.

   - Пока что, - ответил Фарук, - я буду действовать как мухтар и распоряжаться деревенскими делами.

  

   Глава тринадцатая

   Поломанные, дребезжащие тележки, орущие ослы и быки, женщины с подвешенными в платках за спиной младенцами, плетущиеся пешком, неся на голове огромные узлы, и плач отставших, как разматывающаяся из клубка ниточка, медленно продвигались к Рамле. Это было больше похоже на неуклюжую, угрюмую массу, смешанные ряды войска, нелепо ведомого человеком - моим отцом, - одетым в свою лучшую одежду, верхом на чудесном жеребце.

   Мы достигли окраины города как раз перед наступлением темноты, и нас грубо отправили на большое поле, огороженное кактусами и охраняемое злобной Милицией джихада. Это ведь были наши собственные люди, обыкновенные деревенские и горожане, в обычной жизни мягкие и радушные. Но оказавшись при власти и оружии, они превратились в нечто безобразное.

   На лошадь моего отца посматривали с завистью, и я понял, что отец немедленно раскусил наших стражей. На поле уже находились люди из других деревень, тысячи людей. Это было море людской нищеты. Не было ни воды, ни санитарии.

   Хаджи Ибрагим отметил вешками границы своей территории, поставил охрану и созвал шейхов.

   - Передайте приказ, - сказал он. - Есть только по чутьчуть. Если заметят, что у нас с собой запас продуктов, на нас совершат набег.

   В Рамле отца хорошо знали. Многие торговцы задолжали ему, и теперь было самое время спросить долги. Он поручил свою лошадь Омару и взял меня, Джамиля и Камаля в город, чтобы заняться этим.

   Лавки были закрыты, железные решетки опущены и заперты на висячие замки. На многих были надписи: "Только на английские фунты". Базар, где семья десятилетиями держала лавку, торговал чуть ли не отбросами. Всякий, у кого было хоть чтонибудь, старался держать это при себе. Ибрагим разведал задние улицы, где торговля шла шепотом и по возмутительным ценам. Попробовал пройтись по домам. Все, кто имел дела с Табой, должны были слышать о нашей эвакуации, но теперь предусмотрительно попрятались. Вдруг оказалось, что в Рамле у отца больше нет друзей.

   Мы вернулись на поле с пустыми руками, и немота овладела мной. Кругом голодные дети, но решено было не показывать, что у нас много продуктов. Везде были испытующие глаза.

   Мы жались вокруг маленького неряшливого костра возле шоссе. Джихадские машины проезжали туда и обратно. Солдаты стреляли в воздух. Отец заметил, что они это делают, потому что звук их ружей помогает им увериться в собственной храбрости. Большой аэропорт Палестины был неподалеку, и скоро за него будет свирепая битва; джихад накачивал в себя храбрость.

   Костер догорал. На поле воцарилось мрачное молчание. Хаджи Ибрагим сидел с каменным лицом, стараясь осознать, что ему выпало. Я как всегда сидел как можно ближе к нему. Семья жалась на земле друг к другу, засыпая прерывистым сном. Отец начал бормотать вслух.

   - Надо было мне послушаться шейха Аззиза, - бормотал он. - Бедуины остерегаются любых армий, и еврейских, и арабских. Он-то выживет. А что произошло бы, если б он обнаружил шестьсот человек на пороге Ваххаби? Как их может прокормить пустыня? К чему мы пришли, Ишмаель...

   - Мы еще можем вернуться, - сказал я.

   - Нельзя заставить водопад течь вверх по склону, сын мой, - сказал он. - Мы арабы и должны платить за глупую гордость. Лучше всего было бы позволить нескольким хагановцам остаться в Табе. Думаю, Гидеон не лгал, когда говорил, что евреи скорее нам братья... чем эта Милиция джихада. И все же надо молиться, чтобы арабские армии сокрушили евреев.

   Он кивнул, задремал, проснулся и забормотал снова.

   - А у этого Фарука теперь и скот, и лавки. Нужно беречь каждую лиру, попавшую нам в руки... надо найти себе другую землю... может быть, я останусь в Яффо и открою лавку... я устал руководить людьми... по крайней мере, мы знаем, что евреи никогда не смогут взять Яффо.

   - Отец, ты очень устал. Спи. Я посторожу семью.

   - Да, Ишмаель... я теперь посплю... буду спать.

   * * *

   Бестолковость первого дня усилилась морозным утром. На поле царил голод, а отец распорядился не есть. Несмотря на охрану, тележки многих семей ограбили.

   Хаджи Ибрагим пошел на собрание мухтаров полдюжины деревень, пытавшихся разобраться в утренних слухах. Все деревни, казалось, бредут в разных направлениях, добираясь до близкого к ним племени на арабской территории. Никто не знал, какой маршрут безопасен, а какой закрыт изза боев. У нас был только один выбор - Яффо. Там лежали в банке наши деньги, и туда должен был прибыть дядя Фарук с автобусом, нагруженным нашими припасами и скотом.

   Один за другим кланы покидали поле, устремляясь в разных направлениях в обстановке всеобщей неопределенности. Не было никаких арабских властей, которые дали бы совет относительно дорог и распределили бы продовольствие. Нигде не было видно и англичан.

   - Надо нам пробиться сегодня изо всех сил, во что бы то ни стало. Мы должны добраться до Яффо.

   Снова оказавшись на дороге, мы стали частью орды, тянущейся к иллюзии безопасности. К концу второй ночи мы достигли окраины города, и хотя все неимоверно устали, вид маяка и минаретов взбодрил наш дух. Там были англичане, и нас собрали в большом парке возле русской церкви на окраине города. Очерчивая границу территории своих людей, отец посчитал, что коечто из скота можно заколоть для еды. Правда, я заметил, что он был отчаянно озабочен тем, что дядя Фарук не соединился с нами. Но от вопроса он отмахнулся.

   - Ты же видел сумятицу на дороге. Возможно, это займет побольше времени, чем мы думали. К утру он наверняка будет в Яффо.

   С этими словами Ибрагим отправился, а за ним следом и я, к дому нашего родственника, господина Бассама эльБассама, владевшего торговой компанией. Фарук больше двадцати лет покупал у него припасы для деревни. В худые годы отец несколько раз одалживал ему деньги и передавал наш урожай для экспорта. В нашем мире все построено на делании и выплате долгов, но Бассам эльБассам уже пропустил все сроки и знал об этом.

   Отца он приветствовал с обычной теплотой, но можно было заметить, что визит не слишком его осчастливил. Позади его маленького прилавка находилась контора и склад, пропитанные запахами пряностей и кофе, охраняемые личной свитой Бассам эльБассама из шести человек.

   Когда кофе поспело, они попытались просеять слухи и разобраться во внезапном массовом бегстве арабского населения.

   - Не знаю, когда и где это началось, - сказал господин Бассам. - Мэр Хайфы - дурак из дураков. Ему посоветовали убрать из города сто тысяч наших людей.

   - Но иначе надо было примириться с победой евреев, - сказал отец.

   Господин Бассам взмахнул руками.

   - У меня родственники остались. И им теперь получше, чем тебе. Я скажу тебе, хаджи Ибрагим, когда это началось. Через две минуты после голосования за раздел наши богатые граждане удрали из Палестины, чтобы сохранить свои удобства.

   - Что здесь за ситуация?

   - В Яффо арабов семьдесят тысяч или больше. Мы хорошо вооружены. Но Яффо - это кусок мяса внутри питы. На севере - ТельАвив, а под нами - еврейский город Бат Ям. - Он доверительно наклонился поближе к отцу. - Я говорил с одним командиром Хаганы, хорошим приятелем. Евреи утверждают, что в их планы не входит напасть на Яффо. И это подтвердил мой хороший английский друг, полковник Уинтроп. Яффо вне границ еврейского государства, и англичане полны решимости проследить напоследок, чтобы она осталась в арабских руках.

   - Завтра я первым делом должен пойти в банк Барклая, - сказал отец. - Пойдешь со мной?

   - Конечно.

   - И завтра, когда приедет Фарук, у нас будет на продажу много запасов, а также скота. Есть и фамильные ценности. Мы хотим обратить все в наличность и как можно скорее нанять судно до Газы.

   - Предоставь все мне и будь уверен, брат мой, что я не возьму за комиссию ни одной лиры. Я куплю ваши запасы по хорошей цене и найду честного покупателя для скота. Личные вещи лучше выставить на открытом рынке.

   - Надеюсь, наша остановка в Яффо не будет долгой, - сказал отец. - Как добыть судно до Газы за гуманную плату?

   Господин Бассам поразмышлял вслух, перебирая в уме возможности.

   - Капитаны нескольких маленьких греческих судов работают вдоль берега. Коекого, с Кипра, я знаю лично. Но предосторожность не будет лишней. Ты же знаешь этих греков. Они берут задаток и больше не показываются. А другие судовладельцы оставляют пассажиров голодать. Позволь мне заключить эту сделку, хаджи Ибрагим.

   Позволить Бассаму эльБассаму заключить нашу сделку не входило в планы отца, но и обойтись без него было невозможно.

   - Сколько это будет стоить?

   Господин Бассам вспотел, начал говорить сам с собой и спорить правой рукой против левой.

   - Ну, для этой толпы, что с тобой, больше трехсот пятидесяти фунтов.

   - Но это же грабеж. До Газы плыть не больше одного дня.

   - Дело не в длине поездки, а в риске. Владельцы судов играют в опасную игру. Лучше заплатить чуть больше и иметь надежный чартер. Я всю свою жизнь в этом порту. Я найду надежное судно. К сожалению, может понадобиться задаток.

   - Мы решим с этим после того, как приедет Фарук, а я побываю в банке. Последний вопрос. Можно здесь гденибудь приютиться?

   - Не исключено. Район по соседству с ТельАвивом практически пуст. Там, правда, постреливают, но в целом место безопасное. Я обшарил две или три улицы, расположенные рядом друг с другом, они почти пустые. Советую тебе как можно быстрее все продать за наличные. Посмотри на мой склад. Его почти обчистили. В округе действуют четыре или пять милиций, они забирают все под угрозой оружия. Порядка нет. Наша собственная полиция либо беспомощна, либо берет бакшиш, - сказал он, потерев пальцы, что означало дать взятку.