Юрис Леон Хаджи
| Вид материала | Документы |
- Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
- Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
- Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
- Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
- Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
- И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
- Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
- С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
- Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
- Программа тура, 258.26kb.
Читать и писать он научился вдвое быстрее Омара. Мы не подозревали, что он такой толковый. А на самом-то деле он был по смышлености следующим после меня. Он внутренне кипел, и умение читать, кажется, давало ему пути для выхода его чувств. В пещере только Джамиль был беспокойным и в эти дни нередко набрасывался на когонибудь, сердясь изза пустяков. Я не считал его серьезным соперником, хотя чем больше он учился, тем больше спорил.
Больше всего я беспокоился за Наду. В пещере постоянно находились три женщины, и она не была им нужна. Она была крепкая и легко могла вскарабкаться и спуститься по лестнице, поэтому я брал ее с собой как можно чаще, когда мы ставили ловушки и работали у цистерны.
Ее основная работа состояла в стирке у источника дважды в неделю нашей одежды - или того, что от нее осталось. Я каждый раз так подстраивал, чтобы быть тем, кто водит ее к источнику.
Нашего ослика мы назвали Абсаломом. Я его погонял по длинной тропе в каньоне, а Нада согласно обычаю шла за мной. Выйдя из поля зрения нашего часового, я приглашал ее сесть на Абсалома позади меня. Чтобы удержать равновесие, ей приходилось обхватить меня руками. Должен сказать, что меня волновало, когда я чувствовал, как ее груди прижимаются к моей спине. Наверно, это стыдно, но я был не первым арабским мальчиком, реагировавшим на невинное прикосновение сестренки.
Безрассудной смелостью было признаться себе, поскольку я никогда не смог бы ей об этом сказать, что Наду я любил больше братьев. Когда я это понял, то и Сабри полюбил больше Камаля, Омара и Джамиля. С Сабри у меня было гораздо больше общего. Изрядную толику нашего времени мы проводили вместе и спали в собственной комнатке.
Можете представить мое удивление, когда я обнаружил, что Сабри и Нада начали одаривать друг друга теми самыми мимолетными взглядами и прикосновениями. Есть особый способ, каким арабская девушка бросает взгляд, который может означать только одно.
Сначала мне было до странности больно, что другой юноша может бросать на Наду такие взгляды. Но почему бы нет? Она была в таком возрасте, когда в ней могла начать пробуждаться женщина, и кроме Сабри, рядом не было никого, чтобы пробудить ее. И все же это было тягостно. Мне хотелось бы, чтобы Сабри ей не нравился, так же, как мне хотелось, чтобы Сабри не был бы таким уж умным. Хотя я и любил его, но полностью его намерениям не доверял. Он был чужак и понастоящему не обязан дорожить честью Нады. Я допускал, что он чтонибудь делает с Надой - целует ее, вертится вокруг или еще того похуже. К счастью, жили мы совсем близко друг от друга, и, находясь вне пещеры, мы видели, что они не выходят вместе. Я или ктонибудь из братьев всегда были на страже. Женщины хихикали об этом и шептались за нашей спиной, не принимая это всерьез так, как мы.
Любимым местом хаджи Ибрагима был наш сторожевой пост, глубокая щель в скале, с внутренней стороны переходящая в чудесно затененный альков. Отсюда нам был отлично виден единственный вход в каньон, так что никто не смог бы ни войти, ни выйти, не минуя нашего пулемета.
Не раз иорданские патрули приближались к нам на несколько сотен ярдов, однако в запутанный лабиринт каньонов не входили. Но опасались-то мы бедуинов, и больше всего ночью. Мы знали, что их невидимые глаза все время следят за нами. И снова Сабри нашел решение. На каждую ночь мы ставили несколько минловушек, пользуясь для этого гранатами. Любой, кто попытался бы проникнуть в наш каньон, должен пройти одну из десятка проволочек, что вызвало бы взрыв.
Бедуины дождались безлунной ночи и песчаной бури для прикрытия. Но мы-то знали, что набег будет, и готовились к нему. Когда проволочку задели и граната взорвалась, грохот взрыва повторился в узких проходах в скалах подобно залпу артиллерийской батареи. Мы открыли мощный огонь, и они быстро растворились в расщелинах гор. Поутру их не было и следа.
Теперь мы стали опасаться, что они попытаются напасть на нас по пути к источнику или Иерихону, стали ходить вдвоем, и один всегда был при автоматическом оружии.
Хаджи Ибрагим понимал, что они устроят нам осаду, спрятавшись в скалах вокруг, и постараются брать нас по одному, это лишь вопрос времени. К этой конечной ситуации он готовился, выставив второй сторожевой пост ближе к морю, чтобы можно было заметить всякое движение на мили вокруг в дневное время. Глаза бедуинов стали первой брешью в нашем раю.
А другим беспокойством стали мои постоянные ночные кошмары. Я не мог стереть из памяти сцену изнасилования матери и других женщин в Яффо. Я благодарил Аллаха, что Нада уцелела и не знала об этом. Многими ночами я просыпался в холодном поту, едва не плача от ярости. Глаза тех иракцев никогда не исчезали из моей памяти. Повстречаться бы снова с одним из них. Я должен это сделать.
Кроме ужаса этой сцены, самым страшным было то, что всю жизнь я должен хранить эту тайну от отца. Это давало мне устрашающую власть над тремя женщинами и заставляло их быть моими союзницами. Думаю, они мне доверяли; но когда один знает тайну другого, наверняка возникают подозрения.
А с отцом мы делили тайну, что у Сабри были гомосексуальные дела с иракским офицером.
Несомненно, у Сабри и Нады тоже были свои секреты. Мы не могли все время наблюдать за ними, как ни старались. Иногда мы замечали, что она прогуливается одна вниз по тропке, а через десять минут Сабри спускается на ту же тропу. Оба они выдавали себя своим предательским молчанием.
А у женщин были свои тайны. Об этом можно было судить по тому, как смолкали разговоры, когда в пещеру входил мужчина.
И у братьев моих тоже наверняка были свои секреты, потому что нередко они разговаривали маленькими группами, всегда рассуждая о том, как они состояли в разных союзах.
Секреты всех создавали шаткое равновесие молчаливого шантажа.
Если возникала проблема, решить которую мог только отец, то обычно ее доводили до меня, как делегата от каждого. Мне надо было дождаться, когда Ибрагим будет в благоприятном расположении духа, и тогда я проскальзывал к нему на пулеметный пост.
Иногда мы сидели там целый час, прежде чем начать разговор, и я всегда был осторожен, стараясь не помешать его размышлениям. По какомунибудь нечаянному движению он узнавал о моем присутствии.
- Чую бедуинов, - сказал Ибрагим, как бы говоря сам с собой. - Правильно, что у нас ночью на передней позиции двое и один из них все время патрулирует.
Нашему праздному существованию такой распорядок мешал. Я подождал, пока отец заговорит снова.
- Я буду продолжать оставаться здесь день и ночь, - сказал Ибрагим. - В случае, если они захватят наш передовой пост, я должен защитить женщин.
- Отличная мысль, отец.
- Это вовсе не отличная мысль. На самом деле у нас нет защиты, да будет воля Аллаха, - сказал он.
Прошло много времени, прежде чем я снова открыл рот.
- Я говорю только после серьезного размышления.
- Размышление ведет к глубоким заключениям.
- Мы здесь счастливы и довольны, - сказал я. - Но после того, как мы прожили здесь несколько месяцев, постепенно становятся видны некоторые несоответствия, которых мы не предусмотрели.
- Ты говоришь слова, которые намекают на несколько возможностей, - сказал Ибрагим.
- Я говорю об обороне, - сказал я, но добавил торопливо: - Можно найти и другую тему для обсуждения.
- Да, мы могли бы обсудить чтонибудь еще, - сказал отец, - и продолжать до ночи, но после этого у нас не будет иного выбора, как вернуться к той же теме.
- Не мое дело обсуждать качества наших мужчин, раз ты у нас глава, - сказал я.
- Но относительно одной и той же ситуации может быть несколько правд, - сказал отец, - в зависимости от обстоятельств.
- Наши обстоятельства создали некоторую математическую неустойчивость, - сказал я.
- Что бы это могло быть? - сказал отец.
- Пока что у нас удобная ситуация со сменой заданий для мужчин - сторожить, ходить в Иерихон и к источнику, ставить ловушки, собирать дрова, работать на цистерне. Это действовало хорошо... до сих пор.
- Ты упомянул неустойчивость?
- Еще два охранника в ночное время, патрулирующих вблизи моря. Прости меня, отец. Когда я говорю, я часто забываюсь, и честность берет надо мной верх. Камаль в ночной страже внизу бесполезен. Омар под вопросом. Остаются Сабри, Джамиль и я.
- Ты, самый младший, судишь о братьях?
- Прошу тебя не быть суровым к моей правдивости, взявшей верх надо мной. Я знаю, что всего лишь повторяю то, что ты и сам уже знаешь.
- Ты присваиваешь мои полномочия...
- О нет, отец. Без тебя мы беззащитны. Но иногда и пророку нужно напоминание.
- То, о чем ты говоришь, имеет разные стороны, о которых мне возможно следовало бы напомнить.
- Камалю ночью будет лучше в любящих объятиях Фатимы, - сказал я. - Я видел, как он бежал перед лицом опасности.
- Где?
- В Яффо. Когда его оставили стеречь женщин, он убежал. К счастью, с женщинами ничего не случилось.
- Я подозревал Камаля. Грустно это слышать.
- Когда он внизу ночью у моря, мы с таким же успехом могли бы поставить там Абсалома или козу. По крайней мере они бы произвели больше шума.
- А Омар?
- Слабость Омара - определенно не в недостатке храбрости, - сказал я быстро. - Только в глупости. В темноте он не умеет маневрировать в одиночку. Я дважды был с ним на охране внизу, и мне пришлось разыскивать его до рассвета.
- Джамиль, Сабри?
- Они превосходны.
- Я не знал, что ты такого высокого мнения о Джамиле.
- Он мой брат. Я люблю его.
- Но ведь и Камаль и Омар тоже.
- Я хочу оценить качества Джамиля. Он любит драться.
- Я подумаю над тем, что ты сказал, и может быть оставлю на вас троих внешний ночной пост.
- Но это ставит вопрос о численном несоответствии и о честности, которая взяла верх надо мной. Нам нужны два комплекта хороших часовых внизу у моря.
- Наверно, ты не ожидаешь, что хаджи Ибрагим оставит свой столь важный командный пост.
- Эта мысль никогда не приходила мне в голову, - быстро ответил я.
- В таком случае нет способа исправить это несоответствие.
- Одна туманная возможность пришла мне в голову, - сказал я.
- Ты пытаешься обсуждать со мной или убеждать меня? - сказал Ибрагим.
- Просто стараюсь исправить несоответствие. Днем мы могли бы больше занять Камаля и Омара тем, что они могут делать. Как ты уже знаешь, отец, никого из них мы не можем послать в Иерихон, потому что они уже там напортили. Сведения, с которыми они возвращаются, редко бывают верными, и они могут даже выдать наше местоположение. Им надо заниматься чемнибудь вроде сбора дров, установки ловушек, хождения к источнику. Им нельзя давать такие задания, где нужно принимать решения.
- Если то, что ты говоришь, найдет отклик в моем сердце, то нам придется делать это тремя ночными сторожами.
- Это будет нагрузка, которую нам не нужно нести... математически, - сказал я.
- Ишмаель, не пытайся просвещать меня своей образованностью. У нас шесть человек. Я должен оставаться на командном посту, еще двое ничего не стоят. Остаются трое. Разве не получается в общей сложности шестеро?
Я закрыл глаза, затаил дыхание от страха, как со мной часто бывало, и сказал:
- У нас есть здоровая и способная женщина, которой почти что нечего делать.
- Не ухватываю, кого ты имеешь в виду.
- Отец, - сказал я с дрожью, - я научил Наду стрелять из моего ружья. Я поставлю ее выше любого здесь... кроме тебя, конечно.
- И ты также позволяешь ей ехать позади себя на Абсаломе и по секрету учишь ее читать и писать, - сказал Ибрагим.
О! Священное имя пророка! Я знал, что меня спихнут с моего выступа пятидесяти футов высоты на землю ударом руки, ногой, пинком! Я закрыл глаза в ожидании развязки. Я так тщательно хранил тайну! Так тщательно!
- Я уверен, что Сабри не прочь стоять ночную вахту с Надой, - сказал Ибрагим.
- О нет! - воскликнул я, вскакивая на ноги, и семейная честь выступила из моих пор. - Я имел в виду только себя и Джамиля!
- Сядь, - сказал отец со зловещей мягкостью. - То, что ты пытаешься сделать с Надой, невозможно. Это лишь приведет к беспорядку в ее жизни.
- Но наша прежняя жизнь кончилась, отец.
- Тогда нам надо потратить годы в ожидании, когда она вернется, а тем временем мы не должны расставаться с тем, что мы знаем и кто мы есть. Что хорошего может быть для Нады в том, чтобы уметь читать и писать?
- Когда мы уйдем отсюда... в те годы, которые уйдут, чтобы вернуться в Табу... один Аллах знает. Может, ей нужна будет работа.
- Никогда.
- Но умение читать и писать может принести ей счастье.
- Она будет счастлива с мужчиной, за которого я выдам ее замуж.
- Отец, жизнь переменилась!
- Коечто не меняется, Ишмаель. Позволь женщине идти по тропе впереди себя, и будешь чуять ее всю жизнь.
Он был непреклонен, и его приказ прекратить учить Наду и помогать ей был абсолютным. Я полностью потерпел поражение в своем деле и хотел уйти.
- Сядь, - сказал он снова. Глядя в пустыню, он обращался ко мне отвлеченно, как к камню. - Надо наблюдать за Сабри. Он происходит из города бессовестных жуликов. В семье может быть сколько угодно детей мужского пола, но только один сын. Ты проходишь свой первый урок тесной дружбы. Чтобы быть сыном, который следует своему отцу, ты должен узнать все обо всех вокруг тебя... кто будет твоим преданным рабом... кто будет играть на тех и других... а главное, кто опасен. Немногие лидеры переживают своих убийц. Если у тебя сто друзей, отвергни девяносто девять и берегись одного. Если же он твой убийца, съешь его на завтрак прежде, чем он съест тебя на обед.
Должно быть, я выглядел идиотом. У меня пересохло во рту.
- А ты, сын мой, домогался лидерства, как только научился ходить.
- Я глупый, - выпалил я.
- Сочетание многих глупостей может иметь результатом достойного человека, если только он учится на своих глупостях. Равновесие мужчины и женщины подобно равновесию жизни в этой пустыне... оно очень хрупко. Не играй им. Что касается Сабри...
- Я унижен, - прошептал я.
- Я знал о Сабри с первой минуты, - сказал Ибрагим. - Ты в самом деле веришь, что его принудили спать с иракским офицером, жить с ним день и ночь?
- Он же голодал!
- Парень с квалификацией автомобильного механика в Наблусе - голодал? Или, может быть, в видах обстоятельств лишений те удобства, что могла предложить иракская армия, показались слишком большими.
- Зачем же он пошел с нами? - спросил я.
Ибрагим пожал плечами.
- Может, ему надоел его иракский приятель, а может, он надоел приятелю. Может быть, у них была любовная ссора. Может быть, Сабри слишком много прибрал к рукам на иракском складе, и его вотвот должны были поймать. Кто знает? Он пользуется тем, что подвернется. Возможно, он считал, что с нами у него больше шансов избежать той или иной неприятности в Наблусе.
Разве все это так уж неожиданно? Ведь по много раз на дню Сабри на мгновение вызывал мое стеснение слишком тесным объятием, прикосновением мимоходом, долгим рукопожатием, страстным выражением. Много раз ночью, проснувшись, я видел Сабри "случайно" раскинувшим во сне ноги, взгромоздившись на меня всем телом так, что я мог вдруг ощутить его твердый член, а он лишь дожидался, когда я первым сделаю движение навстречу?
Что же между ним и Надой?!
Мне было стыдно собственной глупости. Конечно, Сабри играл свою игру. Со своей обаятельностью он мог вертеть кем угодно и убаюкивать, внушая, что он друг. И в тот же момент соблазнить сестру друга. Мне следовало бы лучше знать людей.
Хаджи Ибрагим продолжал глядеть в пустыню. Какой он мудрый. И как я наивен и глуп.
- За ним надо смотреть очень тщательно. Лучшие предатели - те, кто, как Сабри, способны заслужить твое доверие. Если он прикоснется к твоей сестре, я приговорю его к смерти. Ты, Ишмаель, раз ты хочешь руководить, должен получить свой первый практический урок. Ты разделаешься с Сабри - под конец - ударом кинжала.
Глава восьмая
Что-то над моим выступом как будто насмехалось надо мной. В нескольких сотнях футов выше был вход в еще одну пещеру. Пещер вокруг Кумрана было, конечно, множество. Время от времени мы обследовали те, куда легко было добраться. В некоторые попасть было попросту невозможно, разве что опытным скалолазам со снаряжением.
Вход был наверху над крутой стеной, но ведь в одно место могут вести разные дорожки. Нужно разузнать про небольшие выступы, за которые можно зацепиться рукой или ногой, научиться маленьким прыжкам, пользованию веревкой.
Много часов и дней следил я в бинокль за движениями горных коз. Это было как вызов. Ни в одной из других пещер мы не нашли ничего ценного, и я начал уже воображать, что вот эта наполнена сокровищами. Фантазия становилась навязчивой идеей.
Однажды утром мы с Надой убивали время на моем выступе, и к нам присоединился Сабри. Несмотря на резкие слова отца, я чувствовал себя вполне уютно с ними обоими. И кроме того, мы же не делали ничего плохого, только разговаривали.
Вскоре все трое глазели вверх на высокую пещеру и толковали о том, как бы туда попасть.
- Помоему, я нашел дорогу, - сказал я.
- Да это, наверно, не проблема, - согласился Сабри.
- Тогда пошли! - воскликнула Нада.
Сабри пожал плечами.
- Сегодня не хочу. Слишком жарко.
По правде, я был рад, что он первый это сказал, ну, не то чтобы я испугался... это слишком... Но стена-то все же крутая.
- Может, завтра, - сказал я.
- Да, может, завтра, - согласился Сабри.
- Погодите, - сказал я, - завтра я не могу. Завтра мне стоять в карауле. А если послезавтра?
- Послезавтра я не могу, - сказал Сабри, - мне идти к источнику.
- А я занят на следующий день, - сказал я.
- На следующей неделе.
- Да, давайте на следующей неделе.
Нада со смехом вскочила на ноги.
- Вы просто боитесь! - воскликнула она. - Вы оба боитесь.
- Ничего подобного! - запротестовали мы разом.
- Тогда пошли!
С этими словами она полезла на скалы как горная коза.
- Нука! - насмешливо бросила она назад.
Естественно, ни я, ни Сабри не могли вынести такой обиды от женщины. Трясясь, мы поднялись на ноги и выпятили грудь.
- Пойду достану чтонибудь для скалолазания, - сказал я.
На самом деле я надеялся, что к моему возвращению она оставит свою мысль. Ужасно медленно пошел я к нашей пещере. Скатал длинную веревку и повесил ее на плечо, наполнил ящик для инструментов, взял фонарь и еще медленнее пошел назад.
О, черт! Нада не только не оставила идею влезть наверх, но и забралась на добрых двести футов, смеясь и дразня Сабри, который медленно продвигался, боязливо хватаясь за камни. Я упросил свои ноги перестать трястись, вознес молитвы Аллаху и двинулся наверх. О, какой ужас! Приклеив глаза к рукам, я хватался за каменные выступы. Когда моя нога скользнула, я допустил ошибку, глянув вниз на нее, и камень скатился с миллиона футов... или еще больше...
Я готов был испустить предсмертный крик, что с меня довольно, вспомнив, что надо ведь будет еще и спускаться вниз. Конечно, мне надо было подождать, чтобы ктонибудь отказался первым, и у меня было ужасное чувство, что это будет не Нада. Всякий раз, когда мне попадалось на глаза ее черное платье, я видел, что она проворно бегает без всякого страха.
- Идите сюда! Идите! - все время кричала она. - Здесь наверху красиво!
Спасибо Аллаху, нашлось маленькое ровное место, где они остановились передохнуть. Я молился, чтобы они передумали раньше, чем я доберусь до них, ведь я готов был напустить в штаны. Когда я добрался до них, Нада стояла над Сабри, стараясь его успокоить. Он был заморожен страхом, не мог двигаться ни вверх, ни вниз, ни вбок. Он не мог даже говорить.
- Ну и ну, - произнес я. Я был безумно счастлив, что Сабри отказался первым. - Ну, выше подниматься не стоит, - сказал я. - Не волнуйся, Сабри. Это не стыдно. Мы тебе поможем спуститься на веревках.
Я положил ему руку на плечо, весь дыша сочувствием и в то же время стараясь унять собственную дрожь. Повезло Сабри, что у него такой чуткий друг, как я.
- Не удалось. Попытаемся еще раз. А, Сабри?
Он издал короткий писк наподобие цыпленка, только что вылупившегося из яйца. Когда я взглянул наверх, Нада опять ушла. Ойой. Я осторожноосторожно поднялся на ноги и распластался на стене как можно дальше от края, но снова сделал ошибку, взглянув вниз. О Боже!
- Нада! - закричал я, - иди обратно! Это приказ!
- Ишмаель! Поднимайся сюда! Иди! Здесь есть большая трещина, по которой можно пробраться. Это гораздо легче!
Я взглянул вверх. Взглянул вниз. И так, и эдак - мне конец.
- Сабри, давай кончать это дело. Нада нашла дорогу.
- Я нннне могу, - выдавил он.
Бесполезно его заставлять. Он парализован, стиснут с головы до ног.