Geum.ru

Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 5. Неизвестность
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   85

Глава 5. Неизвестность



Ленька вздрагивал во сне, каждый раз просыпаясь от преследовавших его видений. То Васька вставал во весь рост на краю обрыва с окровавленным рукавом, то грохотал взрыв, то вспыхивал фейерверк стреляющих разноцветных макаронин, извивающихся под ногами пляшущих ребят. Этот кошмар прекратился только под утро. Но уснуть толком не удалось – в ночной тишине где-то в отдалении заухали разрывы тяжелых снарядов, потом началась частая артиллерийская стрельба, сквозь нее прорывались гул самолетов, вой падающих бомб и глухие взрывы. Вся семья, уменьшившаяся на треть всего за какие-то две последние недели, не спала. Тревожное ожидание охватило всех.

Так пришло новое утро. Оно было на удивление сухим и солнечным, ничего плохого не предвещавшим. Эдик, позавтракав, ушел. Он не позвал с собой Леньку, а тот и сам не проявил интереса к улице. Каждый под впечатлением прошедших дня и ночи думал о своем. У Леньки не было желания попасть в новую историю – его при воспоминаниях о вчерашнем и так передергивало всего. Поэтому он, как прежде, уселся на крыльце, собираясь скоротать новый день во дворе. В этот момент он был очень доволен своим крыльцом, как самым уютным прибежищем для отдыха и расслабления.

Через какое-то время Ленька стал замечать необычное в поведении соседей. Давно уже, сразу после ухода Красной Армии из города, никто на работу не ходил. Город погрузился в длинный выходной. Вся жизнь замерла. Поэтому Ленька удивился, увидев, что мужчины, как и прежде, одетые по-деловому, выбегали с утра пораньше из своих домов и, пробежав мимо него, скрывались за воротами. Еще больше Ленька удивился, когда они уже к полудню начали все по очереди возвращаться домой, причем, так же быстро пробегая мимо него. Видел он и Настю, которая тоже уходила и возвращалась, но при том не так вальяжно и весело, как раньше, а как-то озабоченно и встревожено. Не выглядывал во двор лишь никто из женщин-соседок, чьи мужья уходили и приходили.

На этом особенности этого дня не закончились. Вскоре после возвращения мужчин, начали открываться и закрываться, хлопая о косяки, двери домов и сараев. Перед глазами у Леньки замелькали мужики и бабы, бегая между этими дверями. Из сараев раздавались панические крики кур и гусей, явно напуганных этой беготней. Когда шум смолк, потянуло запахом паленого и керосинок. Ясно было, что все соседи, влекомые одними мыслями, порезали часть домашней птицы и сейчас заняты ее ощипыванием и обжиганием.

Леньке не дано было понять причин столь активного приготовления вкусной пищи. Он знал, что такое бывает в праздники и в начале зимы, когда делают заготовки. Но ни того, ни другого не было, и Ленька не стал бы ломать себе голову разгадкой этой тайны, если бы вдруг не засосало под ложечкой от голода.

Он вскочил со ступеньки крыльца и бросился в дом, вопя: «Мама, я хочу есть!» «Ты что, с цепи сорвался – так орешь?» - удивилась мать. Она стояла посреди гостиной перед открытыми шкафами и сундуком, выкладывая и перебирая вещи. Ленька остановился как вкопанный: «Там соседи палят кур. Так вкусно пахнет!» «У них есть куры, а у нас нет», - спокойно ответила Вера. «Зато у нас есть каша пшенная с подсолнечным маслом. Садись, я тебе положу», - добавила мать, обнимая сына и подталкивая его к открытой двери в кухню. Ленька успокоился и начал жевать остывшую кашу.

«А почему у Насти никто кур не режет?» - спросил он. «А потому, что они такие же пролетарии, как и мы – у них ничего нет. Только наш папа инженер, а ее папа рабочий. Ее папа в свое время батрачил на соседей, а твой папа был студентом института пять лет – оба не нажили никакого хозяйства. Да при нашем доме и сарая-то нет. Захочешь кур завести – не заведешь», - вдруг начала подробно объяснять мама. Вероятно, эти мысли посещали ее, коль она охотно поделилась ими с Ленькой. Но, быстро сообразив, что он все равно не поймет главного, она замолчала, а Ленька больше ничего и не спрашивал. Поев, он снова вышел на крыльцо и теперь удивился еще больше прежнего. Из дверей дома напротив, того дома, в котором жила сердобольная хозяйка, угощавшая его иногда своей стряпней, вышел на крыльцо, хлопнув дверью, важно выпятив живот и расправив крутую грудь, тот самый начальник, который всегда по праздникам любил, одевшись в блестевшие сапоги, отутюженный костюм и фетровую шляпу, пройтись по городу без своей супруги.

Он весь преобразился. Это был уже не бухгалтер, или какой-нибудь там зав. складом. Это был донской казак. Во всей красе и осанке. Он был в форменной одежде. Китель застегнут на все пуговицы Брюки с красными лампасами. Вместо привычных сапог – поблескивающие из-под брюк ботинки. На голове форменная фуражка с красным околышем. В тени дома не ясно было, какого цвета костюм – зеленого или серого. Только что сабли не было у него на боку. Ленька, отметив это про себя, тут же подумал: «С таким животом, наверное, нельзя саблю носить».

Бравый казак, окинув вызывающим взглядом соседние дома, важно сошел с крыльца и медленно, как никогда раньше, через весь двор зашагал к воротам. Леньку сначала взяла оторопь. Он встал на верхнюю ступеньку и молча смотрел на соседа. Когда тот оказался напротив него, Леньке показалось, что казак направляется прямо к нему. Леньке вдруг стало страшно и он, резко повернувшись, бросился в дом, закрыв за собой дверь на засов. Влетев в комнату, где мама по-прежнему занималась переборкой одежды, Ленька обхватил ее руками и с силой прижался к ней. «Что ты, что ты?» - она почувствовала страх в его поведении. Он смог только выдавить: «Сосед…».

Хлопнула калитка ворот. Вера, отстранив сына, взглянула в окно. «Ах, вот оно что! Ясно. Мы с папой давно это подозревали. Значит, собака почуяла приближение своего хозяина. Вот и закончилось безвластие. Жди новую власть. Что теперь будет?» - вопрос повис в воздухе. Постояв так, Вера вдруг засуетилась, приговаривая: «Надо успеть на рынок. Что будет завтра, неизвестно. Там сейчас много народа – можешь потеряться. Не возьму тебя. Сиди дома. Скоро Эдик придет. Жди его и меня. Хочешь, закройся. А то и на крыльце посиди. Пока еще можно, да и погода хорошая».

Она напихала полную сумку одежды и пошла мимо сына, погладив его по голове и поцеловав в лоб. Ленька закрылся за ней и улегся на большую кровать. Тут только он заметил, что детской кроватки не было. Разные мысли, меняя друг друга, вяло поплыли в его памяти. Успокоенный отгороженностью от всего мира железным засовом, натянув на себя чье-то пальто, оставленное мамой на кровати, Ленька пригрелся и заснул.

Проснулся он от стука в наружную дверь. Вскочив с кровати и открыв дверь из кухни, он спросил: «Кто там?» «Открывай, это я», - послышался голос брата. Ленька открыл засов. В дверь протиснулись Эдик и Глеб. За дверью уже стояли вечерние сумерки. Эдик сам закрыл за собой дверь. Ленька удивился – обычно этого не делали, когда он был не один. Но он сразу все понял, когда увидел, как брат с товарищем без лишних слов прошли на кухню и стали отодвигать в сторону обеденный стол. Перенеся стол к перегородке, они убрали половик, закрывавший квадратную дверцу люка, ведущего в подполье.

Подняв дверцу за кольцо, Эдик открыл вход в подвал и полез туда по лестнице, стоявшей там всегда. Пробыв в темноте несколько минут, Эдик подал Глебу длинный сверток, завернутый в тряпки. Спустившись снова, он достал сумку. Глеб принял и ее. Эдик снова полез вниз. Долго чем-то гремел, ворчал, наконец, высунул голову: «Нашел. Думал, кто-то взял». Глеб удивился: «Кто мог взять? Разве кто-нибудь знает о тайнике?» «Нет. Никто не знает. Даже вот Ленька, и тот не знал», - успокоил его Эдик. И тут же спохватился: «Ленька, а где мама?» «На рынок ушла», - ответил тот. «Давно?» - в вопросе прозвучала тревога. «Давно!» - так же ответил Ленька. «Давай скорее, а то придет сейчас – будет шуму», - сказал он Глебу.

Быстро закрыв крышку люка, постелив половик, поставили стол на место. Глеб остановил Эдика рукой: «Давай проверим, все ли на месте. Не дай бог, потеряем что-нибудь, где потом искать? Да и время еще есть – на улице светло. Все проверим, завернем и вынесем в коридор. Если мать придет, не заметит – там темно. А чуть позднее унесем».

Развернули тряпки. Ленькиному взору открылись пять новеньких, смазанных маслом винтовок. Глеб внимательно их рассмотрел и снова завернул. Открыв сумку, начал выкладывать ее содержимое на пол. Несколько пистолетов, много-много коробок с патронами для винтовок и среди них несколько маленьких – для пистолетов. Сложив все это снова в сумку, Глеб осторожно сверху положил сверток, который Эдик достал последним. Ленька не узнал бы, что там, если бы Глеб не проговорился, усмехаясь: «Пригодятся глушить большую рыбу». «Гранаты», - мелькнуло в Ленькиной голове. «Где они все это взяли?» - задал он сам себе вопрос. И сам же ответил на него: «Наверняка на воинских складах – там даже пулеметы были. Говорили, устаревшие. Для них уже и патронов не выпускают. Поэтому брать их не было смысла».

Выглянув в окно, потом, приоткрыв дверь из коридора во двор, Эдик прошептал: «Пошли. А ты снова закройся. Скажи маме, что я скоро приду». Осторожно приподняв сумку, Глеб шагнул вперед. Эдик, обняв двумя руками сверток, двинулся за ним. В дверях обернулся: «Ленька, не бойся и маме ничего не говори». Ленька закрыл за ним дверь и снова спрятался в кровати.

Скоро пришла мама. Эдик вернулся следом за ней. Ленька пригрелся в кровати и не вставал. Запахло вкусным. Что-то напоминало запахи дневного пиршества соседей. Ленька вскочил. «Чем это пахнет?» - спросил он. «Курицей. Почти все за нее отдала. Не хотела, но на рынке говорят, что завтра вообще ничего не будет. Вот и взяла. Может быть, в самом деле, последний раз вкусно поедим», - с горечью сообщила мать. Она варила целую курицу в самой большой кастрюле. Добавила туда и овощей, и крупы, чтобы получился суп погуще, посытнее, как кулеш.

Наевшись досыта, улеглись спать. Каждый думал о своем, и все вместе об одном - что будет завтра? По всем признакам минувшего дня завтра не предвещало ничего хорошего. Так в тревожном ожидании и заснули. Леньке снились без всякой последовательности все дневные события: и орущие куры в сараях, и сосед в парадной казацкой форме, и соседи, бегущие к воротам и назад, и ружья с пистолетами. Он, вздрагивая, просыпался и снова засыпал. Под утро ему приснился отец. Он был во всем черном: костюм, под ним свитер, поверх него куртка суконная, на ногах хромовые сапоги, на голове кепка, тоже черная. Он сидел за столом на кухне и ел курицу. Мама сидела напротив. Ее видно было плохо. Он ел сосредоточенно, не поднимая головы от грудки, которую тщательно обгладывал. Потом Ленька услышал беззвучное: «Прощай». Отец обнял мать и наклонился над Ленькой, который спал на большой кровати вместе с матерью. Он поцеловал сына в лоб и исчез. Ленька вдруг проснулся, но в комнате было темно и тихо. Рядом спала мама. Эдик был на полатях. Ленька повернулся на бок и снова заснул.

Разбудило всех не солнце, а гул одинокого самолета, высоко летящего над городом со стороны фронта. Все ожидали бомбежки, но самолет развернулся нал рекой и улетел обратно. Как потом станет ясно, это был разведчик. Солнце, поднявшись, осветило город. С той стороны, куда улетел самолет, послышался нарастающий шум. Он был не в небе. Гудела земля. Все громыхало, позвякивало, топало, трещало. Трудно было выделить что-то одно – это была какофония звуков, какая-то неразбериха. Общий уровень шума все возрастал, пока не рассыпался на отчетливо приближающийся стрекот мотоциклов, затем урчание автомашин и лязганье гусениц. Чувствовалось даже разделение общего шума на звуковые потоки, вливающиеся в соседние улицы. Потом все потоки слились в одно море звуков, окружившее их дом, заполнившее не только уши, но и все сознание, весь мозг.

Когда стало распирать грудь, давить на барабанные перепонки, Ленька не выдержал и бросился к двери. Он сам не осознавал, что делает. Послышалось хлопанье калитки, крики людей, топот ног на ступеньках крыльца. Вера успела схватить Леньку перед дверью из кухни в коридор и вместе с ним в страхе попятилась назад – дверь рывком отворилась и на пороге, прямо перед ними возник солдат с автоматом. За открытой дверью послышался топот ног: на веранде вслед за первым показалось еще несколько солдат. Они давили на первого, который явно опешил от встречи с женщиной и детьми. Трое или четверо, они кинулись к кухонному столу, к печке, не обращая внимания на хозяев, загремели крышками и, запустив в кастрюли грязные руки, начали уничтожать то, что осталось с вечера. Ленька, несмотря на страх, отметил, что солдаты поедают самую вкусную за последние месяцы еду – курицу с овощами.

Через оставленные распахнутыми двери со двора донеслись топот ног, выкрики на чужом языке, хлопанье дверей в домах и сараях, кудахтанье кур, визг поросят и причитания женщин. Весь этот шум слышен был несколько минут, когда вдруг началась беспорядочная пистолетная стрельба, отчего крики всех участников только усилились, а через некоторое время внезапно все затихло. По крайней мере, солдаты в кухне скребли в кастрюлях и о чем-то спорили так громко, что звуков, долетавших со двора, было не разобрать. Что там происходит, можно было только догадываться.

Хозяева дома, женщина с детьми, все трое худые и хрупкие, были оттеснены непрошенными гостями к дверному проему, ведущему из кухни в гостиную, и стояли ни живы, ни мертвы. Им было не до того, что происходит во дворе. Что будет здесь, в их доме – вот единственный вопрос, который сейчас волновал их всех.