Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материала

Документы

Содержание Глава 49. Налоги. Масло Глава 50. Ингуши Часть третья. В глубоком тылу

Подобный материал:

• Тест по роману «Обломов» И. А. Гончарова., 55.06kb.
• «говорящих», 552.78kb.
• Волк и семеро козлят, 53.28kb.
• В. М. Шукшин родился 25 июля 1929 г в селе Сростки Алтай­ского края в крестьянской, 412.52kb.
• Роман в четырех частях, 6914.01kb.
• -, 14453.98kb.
• Тема: Автобиографическая проза для детей. Л. Н. Толстой «Детство», М. Горький «Детство»,, 487.03kb.
• Обломов Роман в четырех частях Часть первая, 5871.24kb.
• В. Б. Губин читайте хорошие книги справочник, 1601.75kb.
• В. Б. Губин читайте хорошие книги справочник, 1147.54kb.

Глава 49. Налоги. Масло

Бабушка, больше не объясняясь с дочерью и не ставя ее в известность, взяла домовую книгу, метрики на детей и пошла по разным инстанциям доказывать необходимость снижения ей налогов на молочные продукты и на землю. Это случилось сразу после Ленькиной болезни. Для пущей убедительности она прихватила и заключение врачей о его болезни, где, кроме всяких медицинских рекомендаций, были изложены настоятельные требования в усиленном питании по причине перенесенной болезни и общей ослабленности организма.

Аргумент у нее был простой: когда ей устанавливали налоги, она была одна и ее это устраивало. Теперь же в семье стало четыре человека и из них двое – дети, которым нужны молочные продукты. Корова, де, своя, а детям молока нельзя оставить – не хватает на налоги. И ведь согласились с ней, несмотря на разгар войны. В сердцах и умах чиновников того времени жил неписанный закон – беречь детей. Шло это от общей политики государства, рожденной еще в годы борьбы с беспризорностью. «Дети – наше будущее». Эти слова не были простым лозунгом. Детям действительно уделялось повышенное внимание. Причем, везде и на всех уровнях. Ленька в этом убеждался на собственном опыте много раз.

Да, так вот бабушка, окрыленная своей маленькой победой, теперь уже на законном основании стала отстаивать в кринках молоко для снятия с него сливок. Собрав целый горшок сливок, она выдержала их до загустения и легкого закисания, превратив сливки в густую сметану. После этого она позвала Леньку понаблюдать как она будет взбивать из сметаны масло. Вылив сметану в маслобойку – высокий цилиндр, сделанный из узких длинных дощечек, - она опустила туда круглый из деревянной доски с дырочками поршень на палке-штоке и закрыла сверху круглой же крышкой с одним отверстием в центре для штока.

Зажав маслобойку между коленей и, придерживая ее левой рукой, правой рукой начала осторожно вытаскивать и опускать поршень вверх-вниз, вверх-вниз. Сперва поршень легко ходил в густой сметане, пропуская ее через свои дырочки. Но когда началось маслообразование – процесс склеивания от ударов поршня частиц жира сначала в маленькие комочки, а потом этих комочков – в один большой ком масла, - поршень, встречая на своем пути препятствия в виде комков масла, стал двигаться рывками. Через отверстия, проделанные в поршне, со швырканьем стала прогоняться туда-сюда отделившаяся от сметаны пахта. Так и хочется сказать: «Ну, прямо, процесс кристаллизации». Но, что это не так, понимал даже Ленька. Просто, процесс слипания, или склеивания частиц жира, которому больше подходит определение «как снежный ком».

Когда бабушка сняла крышку и осторожно вытащила из маслобойки поршень, Ленька увидел комок масла, плавающий на поверхности бело-сизой жидкости. Масло и пахта – две фракции, на которые разделилась сметана. Достав масло, бабушка руками спрессовала его в единый плотный ком и опустила в кастрюлю с холодной колодезной водой. Пахтанью она вылила в другую кастрюлю. «Хочешь попробовать?» - бабушка зачерпнула полкружки жидкости и протянула Леньке. Тот отпил глоток и скривил губы: «Ну, и кислятина. Нет, больше не хочу. Аж скулы воротит».

«Вся кислота из сметаны в пахту выходит. В масле ничего не остается. Только чистый жир. А пахту корова выпьет. Она любит все молочные отходы», - объяснила бабушка. С тех пор в доме появились все молочные продукты, в том числе те, от которых не отказывался и Ленька: масло, сметана, простокваша и, самое главное, его любимое кислое молоко, то есть варенец, по-украински. Жизнь стала вкуснее, если учесть, что овощи уже были и до этого. Вот только с хлебом пока было туго.

По прежнему раз в неделю Ленька покупал три-четыре полусырых кирпича, называемых булками хлеба, выдаваемых на всю семью. Картошка все еще шла в прикуску к супам в качестве второго хлеба. Конечно, не было сахара к чаю, не было и самого чая. Не было муки для стряпни, а потому не было булочек, таких вкусных, какие пекла бабушка. Да и еще много чего не было. Однако, ни для кого это не было трагедией. Тем более, что они знали – там, на фронте похуже будет. Сравнивать даже нельзя было!

Часть третья. В глубоком тылу

Глава 50. Ингуши

Однажды днем, когда Эдик , придя из школы, делал уроки, а Ленька с Генкой во дворе играли в лянгу, с улицы послышался надрывный шум мотора, медленно нарастающий. Друзья выскочили за ворота. Со стороны яра, из-за поворота, ведущего к мосту, показался грузовик. Это был ЗИС-5, который, видно, изъездил весь свой ресурс и теперь даже маленький подъем по песчаной улице давался ему с трудом. Мотор издавал все возможные звуки: и вой, и рычание, и фырчание, и выстрелы, но продолжал тащить машину вперед. Она была явно чем-то нагружена больше ее возможностей.

На непривычный для этих мест шум выбежали многие из соседских мальчишек и девчонок. Они теперь все стояли у своих ворот и глазели на это когда-то новенькое зеленое чудо, а сейчас, с неопределенного цвета боками, дырявой кабиной и горой возвышающимся над бортами грузом, тарахтевшую на весь квартал и привлекающую всеобщее внимание самоходную повозку. Когда машина поравнялась с колодцем, к ее заднему борту метнулся какой-то смуглый, худенький, с босыми ногами, несмотря на глубокую осень, мальчишка и в мгновение ока перевалил через борт в кузов.

Из-за горы груза, закрывавшего заднее окно кабины, водитель не мог видеть воришку и всеми силами заставлял машину, надсадно ревя, двигаться вверх по Повстанческой. Через задний борт на дорогу полетели какие-то круги и бруски. Это продолжалось на протяжении метров двадцати. Парень выбросил на дорогу огромное количество чего-то загадочного и легко выпрыгнул на дорогу сам, так и незамеченный водителем. Его прыжок на землю послужил сигналом всем тем, кто стоял у своих ворот: все бросились подбирать то, что выкинул из машины этот смельчак.

Они хватали с земли, лежавшие ближе к ним круги и бруски и тут же убегали. Не раздумывая, Ленька с Генкой тоже кинулись к дороге и успели схватить два больших круга сантиметров по тридцать в диаметре с дырками в центре и два прямоугольных бруска размером тридцать на двадцать. Толщиной и круги, и бруски были сантиметра по три – по четыре. Как потом выяснилось, это были жмыхи – подсолнечный и конопляный. Жмых – это то, что остается после выжимания масла из масличных культур. Семечки прямо в скорлупе давят под прессом и, когда масло из них уже не течет, из отходов формуют круги, которые слипаются и затвердевают. То же делают и из конопляного семени.

Подсолнечный жмых по вкусу и запаху вполне приятен. Но по структуре – это почти сплошная скорлупа, которая при разжевывании жмыха, впивается в десна, язык и небо, все царапает во рту и забивает щели между зубами. Есть его – сплошные страдания, но дети все равно грызли его, разжевывали, смешав со слюной, высасывали из него питательные остатки, а скорлупу сплевывали. Достоинством его была рыхлость, позволяющая легко его разгрызать.

Конопляный жмых был, по сравнению с подсолнечным, вполне безопасен. Но он был так плотно спрессован, что разгрызть его было почти невозможно. Это был настоящий камень. Зубы просто скользили по нему как по стеклу. Надо было долго размачивать в слюне край бруска, а потом соскабливать с него тонкий слой зеленой массы. При этом первый жмых в памяти вызывал сладкие ассоциации с халвой, а второй – горечь какой-то травы. Поделив с Генкой добытый трофей, Ленька отнес круг и прямоугольник жмыхов домой и положил их на стол перед братом.

Эдик что-то писал на каких-то бланках. «Что ты пишешь? Уроки? А почему не в тетрадках?» - спросил Ленька. «А где они, тетрадки? Их нет. У нас в классе пишут кто на газетах, кто на старых журналах, кто на чем», - просветил Эдик Леньку в вопросах обеспечения школы канцелярскими товарами. Бросив взгляд на лежавшие на столе жмыхи, Эдик сразу понял что это такое. «Это жмых. Где ты взял? Этот из подсолнечных семян, а этот не знаю из чего. Сейчас проверим», - Эдик начал ломать брусок, потом круг. Бесполезно – рукам они не поддавались.

Тогда он взял жмыхи и пошел с ними во двор. Там возле сарая всегда стояла деревянная колода для рубки дров. Положив на нее жмыхи, Эдик ловко разрубил их на множество кусков. Ленька взял по куску каждого жмыха и, положив их в карман штанов, снова пошел за ворота. Тот парень, который выбросил жмыхи из машины, все еще ходил по дороге и тщательно осматривал ее в поисках не замеченной другими его добычи. Но все было напрасно – ничего уже не было – расхватали и растащили все. Самому герою досталось лишь два круга подсолнечного жмыха. И те он не с земли поднял, а прихватил напоследок в машине перед тем, как спрыгнуть с нее.

Даже одного бруска конопляного жмыха он не нашел. Ленька подошел к нему и сочувственно спросил: «Тебе что, меньше всех досталось?» Тот злым голосом отрезал: «Сам видишь! Даже одного бруска не досталось! Все расхватали. Вот народ!» «Подожди», - сказал Ленька и побежал во двор. Он подбежал к колоде и, взяв с нее несколько кусков конопляного жмыха, вернулся на дорогу и сунул их в руки обиженного парня: «На, возьми. Здесь половина бруска. Нам достался один. Мы его уже разрубили». Парень не стал отказываться. Он рассовал куски по карманам и, успокоившись, сказал: «Спасибо. Тебя как звать?»

«Меня звать Леня, а брата – Эдик. А тебя как звать?» - в свою очередь спросил Ленька. «Руслан», - ответил новый знакомый и добавил: «Руслан Оздоев. Я ингуш». Последнее прозвучало с гордостью. «Ты уже ходишь в школу?» - полюбопытствовал Ленька. «Хожу. Во второй класс. Мне восемь лет. Я вон в том доме живу. Через дом от вас», - Руслан вытянул руку и показал на большой деревянный дом с высоким забором, закрывающим двор. «А мне только пять лет и в школу я еще не хожу. Эдику уже одиннадцать и он ходит в четвертый класс», - продолжал Ленька знакомить Руслана со своей семьей.

«А почему он ходит в четвертый, а не в пятый класс?» - блеснул Руслан знанием математики. Ленька удивленно посмотрел на него и пояснил: «Война помешала. Мы были в оккупации, под немцем. Там никто не учился. Вот он и отстал». Руслан сочувственно произнес: «Ясно. Ну, ничего. Один год – небольшая потеря. Наверстает еще. Ладно, я пойду домой. Приходите к нам в гости. Вместе с братом. А то к нам никто не ходит. Скучно одному. Родители меня никуда не отпускают. Мы ведь сюда высланы из Ингушетии и никого здесь не знаем. Все на нас смотрят как на врагов народа. Вот мы и живем особняком. Придете?»

«Придем. Скажу брату и придем. Мы тоже мало кого здесь знаем – мы ведь недавно приехали. Наша Родина – Украина. Здесь мы раньше не были. Приехали первый раз, как и вы. Пройдет время и все мы будем знать. И вы так же», - успокоил Ленька Руслана. Но тот не согласился: «Есть разница. Вы сами приехали, добровольно. К своей бабушке, к себе домой. А нас насильно вывезли из своей страны в чужую. Наша Родина там, в Ингушетии. Ну, ладно, я пошел. Меня ждут». Они разошлись по домам.

Конечно, сами, по своей инициативе Эдик с Ленькой не пошли бы к Оздоевым, тем более, что ворота их дома всегда были наглухо закрыты, калитка тоже – все это не манило в гости. Но в ближайшее воскресенье, позавтракав и не зная еще как провести день, братья вышли за ворота, решив для начала поглазеть на внешний мир. Но глазеть было не на что – весь народ еще прятался в своих домах, традиционно отсыпаясь в выходной день и не торопясь покидать домашний уют. И в это время скрипнула калитка, из которой вышел Руслан. Он подошел к братьям, степенно подал по очереди каждому руку и позвал в гости: «Пойдем ко мне. Я вам кое-что покажу».

Эдик с Ленькой, только чтобы не обидеть вспыльчивого джигита, побрели за ним. Закрыв за собой калитку, Руслан остановил братьев: «Я сейчас. Подождите меня здесь. Посидите на скамейке». Слева от ворот стоял дом с крыльцом. Справа вдоль всего двора тянулась глухая стена дома, а потом сарая соседки, той самой, что вечно обвиняла Соболевых в своих пропажах. Вдоль стены ее дома, в глубину двора Оздоевых тянулась толстая проволока, на которую было надето кольцо с цепью. Второй конец цепи был скрыт в конуре, дверца которой была закрыта.За дверцей кто-то злобно рычал. Ленька почувствовал дрожь, пробежавшую по спине.

Скамейка, на которую указал Руслан, была прислонена к стене соседнего дома рядом с железным колом, вбитым в землю. От этого кола и тянулась проволока, по которой скользила собачья цепь. Братья Соболевы чинно сели на скамейку и стали ждать. Крыльцо, по которому вбежал в дом Руслан, было двухсторонним – три ступеньки со стороны ворот и столько же, вероятно, с другой стороны, направленной вглубь двора. За домом, справа от дорожки, стоял сарай, слева на пригорке белела свежестроганной доской уборная. Новая, добротная, больше стандартных размеров раза в два.

Бесшумно открылась дверь из дома и на крыльцо вышел старик. Он был прямой как стрела, сухощавый и с обильной сединой в черной бороде. На его голове возвышалась каракулевая шапка вроде кубанки. Ленька не знал как она называется, но удивился, что на мужчине летом надета теплая зимняя шапка. Вышедший, не взглянув на ребят, спустился с обратной стороны крыльца и гордо направился к уборной. В руке он нес красивый медный кувшин с узким горлышком и длинным носиком, а через плечо его висело вышитое полотенце.

Ленька решил, что он сейчас будет умываться, остановившись за домом, но мужчина скрылся в уборной. Через несколько минут он вышел из нее и также гордо направился к дому. Не замечая гостей, старик молча поднялся на крыльцо и скрылся в доме. Руслана все еще не было. Прошло минут пять и снова открылась дверь. На крыльце появился другой мужчина. Молодой, стройный, с черной бородой, тоже в меховой шапке, с таким же кувшином и полотенцем через плечо. Ленька уже знал, что его маршрут будет таким же: крыльцо – уборная – крыльцо. Мужчина проделал его такой же чинной походкой и с гордым видом скрылся в доме, тоже не взглянув на гостей.

Ленька недоумевал: может быть, так и надо по их обычаям, а, может, они так выражают недовольство непрошенным визитом? Но, главное, Ленька мучился вопросом: зачем они берут с собой в уборную кувшин с водой? Там ведь неудобно умываться. На улице и просторнее и приятнее. Не получив ответа на свои вопросы, Ленька опять увидел открывающуюся дверь. На этот раз на крыльце появился Руслан, переодетый в кавказский костюм: хромовые сапожки, черные шаровары, длинный приталенный плащ и овечья шапка. Все было идеально подогнано к его фигуре.

Ремень, опоясывающий талию, украшали блестящие металлические пластинки, сбоку висел кинжал. Ленька невольно вскочил и от восхищения вскрикнул: «Ух, ты! Здорово! Кто это тебе все сшил, прямо по фигуре?» Руслан, спустившийся с крыльца, гордо крутанулся перед братьями на одних носочках и ответил: «Бабушка. Она все сшила своими руками. А пояс набрал отец. И вот этот кнут тоже сделал он». Отойдя на три шага от братьев, Руслан взмахнул кнутом и в воздухе раздался свист и резкий, как выстрел, щелчок.

Ленька опять не сдержался от восторга: «Вот это да! Здорово! Где ты так научился?» Руслан, довольный такой реакцией восхищения, с некоторой похвальбой пояснил: «У нас все так умеют. Друг у друга учатся с самого детства. На, подержи кнут». Он протянул Леньке кнут и вдруг, подняв локти на уровень плеча, пошел на одних носочках по кругу между гостями и крыльцом. Он кружился, приседал, потом переходил на плавный шаг и снова срывался в быстрый танец, отбивая ногами немыслимые коленца. Ленька раньше не видел таких зажигательных танцев и потому был в полном восторге.

Он привык видеть дома только вальсы, танго и, самые быстрые, это фокстроты. А здесь было что-то новое, не характерное для его среды. Поэтому Ленька не скупился на похвалу: «Молодец, Руслан! Я еще никогда не видел такого танца». Руслан был доволен произведенным на Леньку впечатлением, но, заметив сдержанность Эдика, настороженно спросил его: «А тебе понравилось?» Эдик знал, что отвечать: «Конечно, понравилось! Очень хорошо! Ленька прав, красиво у тебя получается. Молодец!» Руслан успокоился и подошел к скамейке, на которую перед пляской положил кожаную сумку.

Раскрыв ее, он стал выкладывать на скамейку свои богатства. Здесь в основном были разных размеров ножи, кинжалы, ремни, пояса, четки, костяные украшения и много еще всякой всячины, милой и дорогой кавказскому мальчишке и напоминавшей ему его родину, с которой он был разлучен неизвестными людьми, неизвестно за что и на неизвестный срок. Братья вежливо трогали вещи Руслана, сдержанно восторгались ими и клали обратно на скамейку, отмечая про себя отличие вкусов и интересов у разных народов, населявших их большую страну.

Этот факт или что-то другое, отличавшее их взгляды на жизнь, привычки и пристрастия, не давали ребятам перейти в разговоре на простое, непосредственное общение, какое обычно случалось сразу при первом же знакомстве с другими ребятами, имеющими одинаковое с ними мировоззрение, или, как сказали бы сейчас, русский менталитет. Перебрав все вещи, выложенные на скамейку, братья уже не знали, что делать дальше. Руслан тоже больше ничего не предлагал. От зарождающегося напряжения их спас отец Руслана.

Тот мужчина, что вторым выходил из дома, снова появился на крыльце и опять, не обращая внимания на чужих, что-то строгим голосом произнес в сторону Руслана и, повернувшись, скрылся за дверью. «Отец зовет меня домой. Встретимся еще. Спасибо, что пришли. Мне теперь не будет так скучно», - добавил вдруг он грустным голосом и открыл перед братьями калитку. Те с облегчением покинули строгий дом ингушей.

Эдик и Руслан учились в одной школе, носящей имя Кирова. Идти до нее было довольно далеко – через весь город, мимо рынка и Горсовета, а точнее – между ними и еще квартала три дальше. Они иногда встречались и шли вместе или в школу, или из школы. Учились они в разных классах – Руслан шел с отставанием от Эдика на один год, хотя по возрасту у них была разница в два года. Они поддерживали между собой хорошие отношения, но дружбы у них не было. Руслан все годы учебы вел замкнутый образ жизни. Эдик, наоборот, завел кучу друзей и общался с ними по самым разным интересам.

Ленька, будучи младше Руслана на четыре года, тоже не тянулся к нему. Ему хватало своих друзей. Но по-соседски он знал главные вехи его судьбы. Руслан закончил школу на отлично. Ему положена была золотая медаль, но дали ему только серебряную, задним числом снизив по одному предмету оценку до четверки. Было указание! Он пытался, пользуясь своим правом медалиста, подать документы в какой-то из московских ВУЗов, но получил отказ. Надзорные органы четко выполняли свою роль по отношению к ущемленным в правах гражданам, какими, кстати, были не только ингуши, но и многие другие народы Кавказа и Поволжья, насильно переселенные из своих родных мест в глубь страны – в Казахстан, Среднюю Азию, Урал, Сибирь. Они стали «перемещенными лицами» в родной стране.

После хождений по разным инстанциям, ему, наконец, разрешили поехать учиться в Свердловск, который находился всего в пятистах километрах от Кустаная. И только после 1953 года (где-то в 1955 году Ленька узнал об этом уже будучи сам студентом одного из ВУЗов в том же Свердловске), когда всей семье разрешили вернуться на Кавказ, в свою родную Ингушетию, Руслан перевелся учиться в московский институт, куда и хотел с самого начала.

Это уже были только слухи. Подробности Ленька не знал.

Часть третья. В глубоком тылу