Geum.ru

Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 46. По ягоду
Часть третья. В глубоком тылу
Подобный материал:
1   ...   41   42   43   44   45   46   47   48   ...   85

Глава 46. По ягоду



Почему-то кормила их бабушка. Она суетливо выставила на стол все блюда рыбного ужина: сначала, наполненные до краев, глубокие миски с ухой, но без рыбы, потом в большом блюде разрезанного на куски налима, а в конце, когда в желудке уже не осталось места, самое вкусное – целую сковородку с карасями под сметанной шубой. И все время приговаривала: «Ешьте, ешьте. Все очень вкусно. Ну, и рыбку вы поймали – объедение. Молодцы, робята. Давненько у нас такой в доме не бывало. А вот еще расстегайчики. Сейчас к ним чаек настоится. Ешьте, не жалейте живота».

Убрав пустую посуду после ухи, бабушка удивилась: «Чего же вы самое вкусное не едите? Карасики в сметане шибко вкусны. Наскрось пропитались, тают во рту. Только косточки под сметаной не просмотрите». Она сама, не дождавшись инициативы кого-либо из внуков, выложила им на тарелки со сковороды по несколько карасиков и пододвинула под самые носы. Деваться было некуда и оба едока начали ложками сгребать с рыбок сметану и отправлять ее в рот. В этот момент бабушка и начала разговор, ради которого взялась прислуживать им, пересилив свои обиды и сделав вид, будто ничего и не было между ними.

Вкрадчивым голоском она спросила: «Вижу, любите вы, робята, рыбку ловить. А как насчет ягод? Любите ягоды собирать? Сейчас ить самое время. Вишня поспела, а клубника уже отходит. На рынок чемоданами ягоду везут. Прозеваем – зимой без взвару останемся. Да и со свежей ягодкой надобно вареников постряпать – не пробовали ноне. Вареники с вишнями уж больно вкусны будут. Любите вареники с вишнями? Не хотите ли по ягоду сходить?»

Эдик, понимая, что вечно молчать нельзя, начал говорить, но без приветливости в голосе: «Мы бы пошли. Правда ведь, Лень? Но куда идти, не знаем. Степь кругом. Какая здесь может быть ягода?» Ей только этого и надо было – втянуть их в разговор. Бабушка словоохотливо начала объяснять внукам дорогу: «Вот как на Тобол пойдете, да на ту сторону вброд через него перейдете, так не сворачивайте, а все прямо и прямо идите и выйдите как раз на Затоболовку. Район городской так называется. Раньше поселком был, а теперь к городу прилепили. Скрозь него дорога и идет. Она одна, не заплутаете. Та дорога и ведет в лес. Там и лес, и полянки. Околками зовутся по-нашему. Вот, в них и растет ягода. Походить, поискать, конечно, надо. Где поближе, уж там все давно обобрали. Надо дальше пройти. В один день не управитесь. Может, и заночевать придется. Так, на этот случай с собой телогрейки взять надо. Подстелить и укрыться чтоб. И от холоду, и от комаров. От этих кровопивцев только рубаха с длинным рукавом, да кепка спасут. А без них ночью заедят. И не поспишь спокойно. На ноги надо портянки и сапоги резиновые. Утром росы уже. Пока солнце подсушит травку, все штаны вымокнут без сапог-то. Да и пеньки всякие, корни, колючки, одно слово, лес. Без крепкой обувки нельзя. Хоть и тяжесть на ногах, а ходить легше. А поранишь ноги, не до ягод будет. Это не то, что здесь, цельный день босиком бегаете. Ну, так что, собирать вас в дорогу, а ли нет?»

Еще не переварив услышанного и потому не зная, радоваться или огорчаться предстоящему путешествию, Эдик вяло соображал вслух: «Все-таки лучше было идти с тем, кто знает места. Прямиком, не теряя времени, выйти в ягодный район, набрать по ведру и – домой. А так, не зная мест, можно проплутать целый день и вернуться ни с чем». Бабушку осенило после слов Эдика. Видно было, что она не хочет сдаваться: «Так я ж вам Вовку Ванькиного хотела привести. Вот, дура старая! Забыла! Счас же и побегу к ним. Прямо на завтра сговорю его. Он места знает, не смотри, что мал. Леньке он ровня, хоть и не такой шустрый. Увалень. Но парень хороший, добрый. Так, я побегу? Он с коровами уж у нас будет. А вы ведь тоже с петухами встаете. Он только в ворота, а вы ему навстречу – от ворот, да поворот. Ну, дак я побежала?»

Уже сдаваясь, Эдик выставил для видимости пустяковые условия: «Тогда надо и Руденков пригласить. А то обидятся, что про них забыли. Да и нам веселее будет». «Как же, как же. Друзей нельзя забывать. Вы зовите своих товарищев, а я за Вовкой побегла», - обрадовалась бабушка и выскочила из избы.

На дворе уже смеркалось. Зевая, Эдик заметил: «Приспичило ей прямо завтра отправлять нас за ягодой. После этой рыбалки спать хочется, а она не дает. Завтра бы отдохнуть, а уж послезавтра, со свежими силами можно было и в поход двигать. Но теперь деваться некуда, надо идти к Руденкам. Доедай карасей и пошли». Кое-как разделавшись с карасями, братья тяжело поднялись из-за стола и вышли во двор. Мама одна гремела ведрами, таская воду из колодца. Подойдя к ней, Эдик спросил: «Мам, тебе помочь?» «Нет, я уже заканчиваю. Ну, что, согласились идти за ягодой? Уговорила вас бабушка?» - на ходу спрашивала мать и улыбалась бабушкиной настойчивости.

«Согласились. Вот, пошли Николая с Генкой звать, чтоб веселее было. Хотя, лучше было бы не завтра, а послезавтра идти – мы еще от рыбалки не отошли», -проворчал Эдик с надеждой. Мать весело подбодрила его: «Ничего, вся ночь впереди, еще выспитесь и отдохнете. Идите, зовите друзей, а я сама вас в дорогу соберу». Эдик было начал: «А бабушка сказала, что надо телогрейку…», но Вера перебила его: «И сапоги, и штаны, и рубаху с длинным рукавом, и кепку. Знаю, знаю. Сама не раз бывала в тех колках. Не волнуйтесь, я ничего не забуду – своих детей ведь собираю. Идите».

Через пять минут они уже стояли в гостиной дома своих друзей и уговаривали их мать отпустить сыновей завтра в поход за ягодой. По тем вопросам, которые она задавала, видно было, что ей еще не приходилось собирать своих детей ни в какие походы. И что одеть, и что поесть, и во что собирать ягоды и еще много подобных вопросов. Эдик с Ленькой, опытные в этом отношении путешественники, да еще с бабушкиными и мамиными советами по предстоящему походу, легко перечислили ей все необходимое и предупредили, чтобы не волновалась, если завтра к вечеру они не вернутся. Не вернутся, значит заночевали в лесу , а вернутся уже только к вечеру следующего дня.

Николай с Генкой, обрадованные неожиданному приключению, не дожидаясь конца разговора, уже начали швырять на середину комнаты свои ботинки, куртки и все, что надо и не надо. Эдик, увидев это, предупредил: «Мы идем всего-то на день-два, причем, пешком – много не берите, а то ягоду некуда будет класть, да и сами устанете. Главное не забудьте: не успеют пропеть петухи, а вы уже должны быть у нас во дворе. Опоздаете, ждать не будем. Еды берите на два дня. Все. Пока».

Вернувшись домой Ленька и Эдик увидели, что все уже собрано в дорогу. Не имея сил проверять маму, дети стали укладываться спать. Уже засыпая, услышали голос бабушки: «Вовка придет утром. Наши-то спят уже? Ну, пущай спят – завтра рано вставать. Ты им картошечки вареной положила? А огурчиков свеженьких? Ну, да, лучше утром, сразу с грядки. А лучку? И редисочки не забыла? А расстегайчиков тоже положи. А ведерков сколько, два? Правильно, чтобы ягоду не подавить. Да, а кружки, кружки? Уже положила, ну и ладно. А то без них и воды нигде не зачерпнешь. Давай и мы пойдем спать. Чай, не железные, пора и отдохнуть».

Рано утром их разбудил стук в ворота – Вовка встал раньше петухов и наткнулся на запертые ворота. Это оказался плотный, покрупнее Леньки, смуглый парнишка с добродушным круглым лицом деревенского подпаска. В руках у него было цинковое ведро, в которое было сложено все для похода. Густым басистым голосом он поздоровался: «Здрасте, вам. Я Вовка, а вы, видать, Эдик и Леня?» Он перевел взгляд со старшего на младшего и, получив подтверждение своей догадке, сразу предложил: «Пошли, чего время терять?»

«Подожди, сейчас Николай с Генкой придут», - остановил его Эдик. «Это которые? Руденки, что ли? Знаю я их, да давно не видал. Ну, ладно, веселее будет», - рассудительно изрекал их двоюродный брат. Услышав голоса опоздавших, трое братьев двинулись им навстречу. Перехватив их у ворот, они без объяснений повернули в сторону Тобола. Полчаса быстрой ходьбы им хватило, чтобы оказаться на другом берегу реки. Сначала через заросшую кустарником низину, потом, поднимаясь по уже низкорослой траве чуть в гору, выбрались на косогор, поверх которого шла долгожданная дорога.

Вправо дорога вела назад к городу, через центральный мост, влево в Затоболовку, о которой говорила бабушка. Поднявшись к дороге, ребята слева увидели первые дома, как штанги ворот стоявшие по обе стороны дороги и открывающие вид на поселок. Перед ними была Затоболовка. Здесь был своеобразный старт для загородных походов. Именно отсюда начиналась бесконечная грунтовая, утрамбованная и укатанная, дорога, пронизывающая всю Кустанайскую область с Севера на Юг.

Дорога начиналась от Кустаная и шла через Тургайские степи до районного города Тургай, расположенного уже на Юге области. Шестьсот километров дороги были сущим адом и для людей, и для машин, и для скота, сгонявшегося в областной центр на скотобойню со всего центрального Казахстана. Но, об этих свойствах дороги Ленька еще не знал. Сейчас же для него только начиналось освоение этой трассы. Как и любая новая дорога, она волновала Леньку как путь в неизвестное.

Пройдя сквозь Затоболовку, дружная ватага устремилась вперед, прямо к поднимающемуся над ними солнцу. Сначала шагалось весело. Но часа через два все начали уставать. «Хорошо бы машину попутную поймать», - мечтательно произнес Генка. «Откуда ей здесь взяться? Сколько идем – ни одной машины и ни одной телеги», - констатировал Эдик. «Война потому что. Все машины забрали на фронт. А раньше мы только на попутках и передвигались», - спокойно объяснил Вовка. «Понятно. На дороге колея от машин, а самих машин нет. Зато есть свежие следы от колес телеги и копыт лошади. Да, хоть бы телега какая догнала нас», - согласился Эдик.

Остальные ягодники плелись уже молча и без сил. Солнце поднялось к зениту и припекало так, что хотелось спрятаться в любую тень. Но тени не было – была только степь и степь. Никакого намека на где-то растущий лес. Вовка оглянулся и воскликнул: «Нам повезло. Телега догоняет. Будто кто-то нарочно послал, услышав наши мольбы». Все сдвинулись к обочине и остановились как вкопанные, поджидая догоняющую их телегу. Странно, но вопроса, возьмут их или нет, не возникало ни у кого.

Как же их не взять, если сил идти дальше не было никаких? Эта святая наивность для того времени, о котором идет речь, не была такой уж странной. Более того, в те времена существовал неписанный закон: «Не оставь путника в дороге. Если просит, подвези, если хочет, напои». Ленька в силе этого закона убеждался многократно. И никто не пытался проигнорировать его. С годами Ленькина страсть к пешим походам так разрослась, что он со своими друзьями стал совершать многодневные пешие вылазки в Юго-Восточных направлениях области сроком до трех-пяти дней и, при необходимости, пользовался попутным транспортом, будь то бортовой автомобиль, или телега с лошадью, для сокращения расстояния, или экономии времени.

Причем, уверенность в благополучном исходе таких походов придавала, прежде всего, незыблемость именно этого закона. А уж о шоферском братстве и говорить нечего. В их среде сила этого закона возрастала во сто крат и приобретала даже героический оттенок. «Сам погибай, а товарища выручай» - так интерпретировался этот закон среди водителей того времени. И особенно среди дальнобойщиков. А кто из тех, кто колесил по тургайским степям, не был дальнобойщиком? На их тихоходных «полуторках», или пятитонных «ЗИСках» все они были дальнобойщиками.

Уж они-то знали, что такое застрять одному посреди бескрайней степи, будь то летом в плюс сорок, или зимой в минус сорок. Не подоспеет попутная или встречная машина в течение суток-двух, на третьи сутки помогать уже будет некому. Так что для них этот закон был главной надеждой на спасение.

Поравнявшись с путешественниками, телега остановилась. Кто-то, укрывшись, лежал в телеге, возница сидел на облучке. Это был старик, морщинистый и темный от загара, одетый в засаленный серый пиджак и с нахлобученной на лоб кепкой. Не дожидаясь вопроса, он сам спросил: «Куда путь держите? Поди, устали пешим-то ходом?» Вовка отозвался сразу: «Нас бы, дяденька, подбросить на десяток километров до ягодных мест». «До хороших-то ягод все двадцать надо одолеть. А куда вы хотите, там малыми полянами ягоды растут. Побегать придется. Однако, от города не очень далеко. Возвращаться ближе будет. Полезайте с того и другого боку. Да, поосторожнее, не разбудите хозяйку мою. Приболела она у меня. Но-о, милая! Поехали пошустрей!»

Лошадь бойко тронулась, не почувствовав прибавления груза. Ехали молча. Сидеть на боковой скрепе было неудобно – так и съезжаешь вниз, на дно телеги. Но там лежит старуха, не подающая признаков жизни. Хозяин просил не тревожить ее. Может быть, он возил ее в больницу и теперь возвращается домой в далекую деревню? Ленька, чтобы не свалиться на лежащую внизу женщину, изо всех сил вцепился в бортовой брус, и его руки были теперь похожи на куриные лапы, обхватившие жердь, на которой курица переминается целую ночь. Наконец, возница заговорил: «Вот сейчас на бугор заедем, увидите справа первые колки. Пойдете по степи к ним. Там, конечно, ничего уже не осталось, но направления не меняйте – идите и идите прямо. Еще километров пять пройдете и начнет попадаться ягода. Как дойдете до хорошей, так сверните чуть влево, чтоб параллельно этой дороге двигаться и так, не удаляясь больше от дороги, будете собирать понемногу, собирать, пока не наберете свои ведра. Хоть и не быстро, зато к дороге близко.

Вам ведь возвращаться снова пешком? Ну, вот. За час-два к дороге вернетесь, а здесь, глядишь, снова попутка подвезет. Вот, те, у кого свой транспорт, они километров на сорок-пятьдесят от города отъезжают – там ее, ягодки-то, видимо-невидимо. Чемоданами набирают и грузят телеги доверху. Потом – на рынок, свеженькую продавать. А вам же не продавать? Для себя и здесь наберете, помаленьку. Здесь и так уж от города будет километров двадцать. Ну, вот и приехали. Прыгайте и удачи вам. Но-о, милая! Шибче, давай!»

Спрыгнув на дорогу, Ленька чуть не упал – ноги затекли и стали как ватные. Потом пошли мурашками уколы тока в местах застоя крови. Ленька оглянулся. Все прихрамывали и спотыкались, как и он. Размявшись, веселая команда двинулась вправо от дороги, прямо по ковыльной степи в направлении темнеющего вдали лесного массива. С приближением к нему стало ясно, что это совсем не тот лес, каким себе все представляют уральские или сибирские леса.

Там непроходимая тайга! Сплошные буреломы, колючие заросли, старые пожарища и чавкающие болота! Сосны, закрывающие небеса, гигантские кедры с падающими на головы шишками! Холодная, вечно сырая земля, покрытая густой, сочной травой, ростом выше пояса, а то и выше головы. Ленька, когда собирались сюда, пытался представить себе лес, который все называли в качестве ориентира для их похода, именно таким – страшным, темным и неприветливым. Он ведь раньше не видел настоящего леса. Украина, а потом Донбасс – там он видел только степи и маленькие рощи.

Поэтому Ленька прямо –таки подпрыгнул от восторга, когда увидел маленькие лесочки и рощицы вперемежку с полянками, поросшими травой и кустарником. Одним словом, знакомые с детства, перелески, открытые солнцу, продуваемые со всех сторон ветром, веселые и приветливые. Никаких болот, никаких буреломов, никаких зарослей. Основные виды деревьев – береза, карликовая сосна (не такая, как в Карелии, настоящая, а просто маленького роста), осина, карагач. Попадается и акация, и волчья ягода, но это уже кустарники.

Рощицы похожи на нынешние лесопарки или скверы – травка ровная, невысокая, земля доступная солнцу, а потому прогретая, теплая, а на лесных опушках, то есть на стыках полян и деревьев, где трава выгорает под палящим солнцем, горячая земля так и манит: «Хватит бродить. Устал ведь. Бросай свой рюкзак и ложись на меня – согреешься и отдохнешь». Вот на таких опушках обычно и ночевали наши путешественники.

Заночевали они так и в первый свой поход. Но до ночевки еще успели пройти километров десять, тщательно обследуя все полянки и рощицы, пока не набрели на природную кладовую. Таким показалось им место, усыпанное нетронутой, или незамеченной другими людьми, ягодой. Уже на подступах к первому лесочку они натолкнулись на мелкорослый вишарник. Это была целая поляна, поросшая дикой кустарниковой вишней. Продираясь через нее к лесу, все лихорадочно осматривали кусты, надеясь увидеть хоть одну красную ягодку, но все было напрасно – попадались лишь редкие, зеленые или красно-бокие шарики, представляющие собой косточки, обтянутые шкуркой.

Однако, это никого не только не огорчало, но радовало, потому что подтверждало предупреждение возницы: вначале будет пусто, а потом – густо. Было ясно, что ягода здесь растет. Зайдя в лесок, Ленька удивился тому, каким он был редким и тонкоствольным. Землю покрывала почерневшая прошлогодняя листва, кое-где из нее вылезали кустики костяники с редкими красными ягодками, местами попадались островки мелкой зеленой травки. Вдруг сквозь лучи проникающего до земли солнца Ленька увидел деревце, одиноко растущее между тонкими сосенками и березками. Подойдя к нему, он по листьям узнал вишню.

Ягод на ней не было, как и на кустарнике, который они прошли, но это было одноствольное деревце с несколькими ветками, говорящее о том, что даже в лесу ему хорошо – и света, и тепла хватает. Леньке было приятно это новое открытие. Значит, рощи здесь сухие и теплые, проветриваемые и просвечиваемые, коли вишня растет. Окрыленные первыми открытиями, ягодники весело шагали вперед, не выбирая дороги. Рощи сменялись полянами, поляны – рощами. То попадались чисто березовые лесочки и там чувствовалась легкая влажность под ногами. Вишни в таких местах не было, зато было много костяники.

Березовые сменялись чисто сосновыми рощами, где росли и вишня, и грибы. Но чаще всего лес был смешанный, по составу точно соответствующий рельефу местности: чуть ниже – береза, чуть выше – сосна. На одном из вишневых деревьев Ленька неожиданно для себя увидел две крупные, уже черные от спелости, ягоды, свисающие на плодоножках. Он заорал: «Сюда! Вишня спелая!» Вовка осек его: «Ну и ешь сам, если нашел. Чего других звать?»

Ленька удивленно посмотрел на него: «Как это? Первые же ягоды!» Он сорвал их осторожно. Одну протянул Вовке: «На, попробуй!» Тот отмахнулся: «Что я, вишню не видал. Ешь сам». Но Ленька не унимался: «Генка, на вишню. С Колей поделись только. Эдик, попробуй вишню». Одну ягодку он отдал Генке, от второй откусил половинку, а половинку протянул Эдику. Брата такое поведение Леньки не удивило – он знал, как далеко увязли корни подобных взглядов на жизнь, на жизнь близкой к смерти, если отсутствует понятие взаимовыручки и братской справедливости. Он проглотил половинку и одобрительно проговорил: «Надо же, какая вкусная! Как садовая».

По-сути, Эдик оказался прав – выросшая в лесу, на прекрасной почве, в идеальных условиях, она и была как садовая, только естественной селекции. А вот та, что росла на поляне, та была чисто дикой вишней. Чем дальше ребята продвигались по намеченному маршруту, тем чаще им попадались кусты с остатками уже покрасневшей вишни. Ее еще было мало для сбора и друзья договорились, что пока будут бросать в рот попадающиеся ягоды. А вот, когда встретят целую поляну не обобранных кустов, тогда все вместе, по команде приступят к сбору ягод для дома.

Такое предложение внес Ленька и все его с удовольствием поддержали. Секрет был прост. Во-первых, всем хотелось поесть ягод. Во-вторых, того, что попадалось, все равно было мало для сбора. И, наконец, в-третьих, всем хотелось начать с общего старта при изначально равных условиях. То есть, когда перед каждым есть неограниченное количество ягоды и успех зависит только от тебя самого. Дух соревнования и здесь, как всегда, был главной движущей силой во всех поступках ребят. Так было интереснее. Это оживляло процесс.

Ленька, оглядываясь на своих друзей, видел с каким наслаждением они лакомятся сорванными вишенками, стягивая с них губами мякоть и выплевывая косточки. Никто и не помышлял бросать эти редкие ягодки в ведра или бидоны. Вдруг открылась поляна, вся поросшая клубникой. Ленька раздвинул верхние листья и на первых же кустах увидел одинокие, уже давно переспевшие, бордовые по цвету, до одурения запашистые солнечные ягоды. Он сорвал одну и раздавил ее языком. Вкус был неописуем. И арбуз, и дыня, и мед, и еще, бог знает, какие нектары были намешаны в этом вкусовом коктейле!

Потом, всю свою жизнь, вспоминая вкус этой лесной клубники, он никогда больше не встречал превосходящего в ней букета ни в одной из селекционных, окультуренных ягод – будь то садовая виктория, ремонтантная или лесная земляника. Жаль, что таких ягод уже было мало – слишком поздно для нее они появились здесь. Уже наступило время вишни, а клубника и грибы отошли. «В следующем году надо будет пораньше побывать здесь», - подумал Ленька. Однако, при тщательном прочесывании кустов, набиралось достаточно ягод, чтобы заполнить ими рот, что он с удовольствием и делал. Оглянувшись, Ленька не увидел никого, кто бы, подобно ему, не разгибаясь, заглядывал под каждый куст.

Все ребята шагали во весь рост, не интересуясь тем, что у них под ногами. Здесь Ленька впервые обнаружил в себе терпение и упорство, так необходимые при сборе ягод. Потом он неоднократно убеждался в том, что мало кто из его спутников, кроме, может быть, Вовки Соболева, был сравним с ним по результативности в сборе ягод. У остальных не хватало ни терпения, ни желания наклоняться перед каждым кустом.

Большее число участников похода, как обычно, невольно переносило дух соревнования с главной цели на второстепенную. Вместо того, чтобы тщательно искать ягоду здесь, все ускоряли шаг, стремясь продвинуться как можно дальше вперед, к цели, которая, наверняка, еще ждет их там. Так, почти перебежками, пересекали они поляну за поляной, рощу за рощей. Солнце уже клонилось к закату. Вовка, вероятно, пользуясь своим опытом, предложил: «Пока светло, давайте выберем сухую, подветренную опушку леса для ночлега. Остановимся, отдохнем и поедим. А завтра утром встанем с солнцем и по росе двинемся дальше. Ягод уже больше стало попадаться. С утра можно будет начать собирать и для дома». Никто ему не возразил.

Нашли большую, поросшую травой поляну и двинулись к западной опушке леса, рассчитывая на раннее солнце, которое разбудит их завтра утром. Опушка была высокой и сухой. Земля прогрелась за день и теперь отдавала накопленное тепло. Каждый разложил на земле то, что взял из дома. У Эдика и Леньки были ватные телогрейки. У Вовки – тоже. Руденки постелили какие-то большие суконные пиджаки размером явно с отцовского плеча. Усевшись на свои постели, ягодники достали все, что было съестного в их рюкзаках и котомках. Съестные запасы и пристрастия в разных семьях явно отличались друг от друга.

Если у Соболевых преобладал овощной уклон – картофель, огурцы, помидоры, лук, редька, то у Руденко - мясной – колбаса, сало, яйца. У первых еще была бутыль кваса, у вторых – хлеб и холодный чай. Несмотря на то, что провизия Соболевых явно проигрывала по калорийности, Эдик предложил объединить столы хотя бы во избежание неловкости: «Сдвигайте все в центр и садитесь вокруг. Не стесняйтесь и берите то, что кому понравится. Надо только нарезать мелких кусочков. Вот нож. Берите». И он, подавая пример, сдвинул к центру свое полотенце с выложенными на нем продуктами. Этот жест Эдика снял возникшую было неловкость, но не изменил практически ничего по существу.

Почти все ели каждый свое: Соболевы – овощи, Руденки – мясо. Правда, Руденки брали немного овощей, откликнувшись на призыв Эдика, Соболевы же, хорошо знающие цену мясным продуктам, деликатно отводили от них взгляды, обходясь своим. Ленька значительно позже понял, что, как бы не ломали свое частно-собственническое начало воспитанники несостоявшегося коммунизма, все они в любых обстоятельствах – будь то выезд в поле на уборку картофеля или ужин в купе вагона за чайным столиком – всегда испытывали естественную неловкость при чьем-то предложении объединить свои продукты для общего стола. Без всякой неловкости с шумом и смехом поглощается только каша из общего котла, сваренная из общих продуктов в туристическом походе, уже заранее оплаченном каждым участником.

После ужина стали укладываться спать. Ленька улегся на одну полу телогрейки, укрывшись второй. Было жарко. Тогда он одел рубаху, распустил ее рукава, застегнул манжеты, натянул на глаза кепку, вытянул штанины до ботинок (мама почему-то вместо сапог положила ботинки), подтянул колени под самый живот и замер на телогрейке, не укрываясь. Пролежал он так недолго. С заходом солнца послышалось попискивание первых комаров. Дальше – больше. Они слетелись со всего леса и набросились на него всей нескончаемой стаей. Они лезли под манжеты, под штанины, за воротник, за уши, под козырек кепки.

Ленька привстал, повернул телогрейку и лег уже поперек нее, натянув на голову свободную полу. Все равно комары находили щели для своей атаки. В полной темноте со звуком пикирующего бомбардировщика они шлепались то в ухо, то в глаз, то в нос. Не было никакого спасения от этой напасти. О мази против комаров в то время не было и речи. Неожиданно для себя Ленька заметил, что, пока он безуспешно защищает от комаров голову, голени ног, с которых штанины давно задрались до самых колен, подверглись такому нападению насекомых, что он уже перестал чувствовать отдельные их укусы.

Произошло что-то похожее на электропроцедуру со слабым покалыванием гальваническим током по всей коже ног. Решив тогда закрыть только голову, Ленька высвободил руки из под телогрейки, спрятал в нее голову, сверху обхватил ее руками, тем самым оголив для комаров еще и кисти рук. Перестав отвлекаться на надоедливый писк комаров, проникавших прежде к его ушам, и подвергнув общей физиотерапии и ноги, и руки, Ленька в полном блаженстве, наконец, отключился в тревожном сне.

Разбудило его солнце, ярко полоснувшее по глазам первыми своими лучами. Открыв глаза, Ленька удивился своей позе – лежал он на спине с вытянутыми ногами и руками вдоль туловища. Кепки на голове не было, правда, телогрейка была под ним. Он почувствовал озноб. Вскочив на ноги, начал прыгать, чтобы согреться. От травы поднимались первые испарения. Это солнце согревало капельки ночной росы, и они превращались в пар. Вся поляна сверкала серебром капель, а над лесом испарения струйками собирались в облачка лесного тумана. Комаров – как не бывало. Пора было вставать всем.

Ленька осмотрел лежащих. Все, пытаясь урвать для сна хоть сколько-нибудь спокойной утренней тишины, свободной от комаров, натягивали на головы свои телогрейки и пиджаки, всячески прячась от всепроникающего светила. «Бесполезно! Солнце уже не даст поспать! Вставайте! Пора двигаться вперед. Эдик, буди всех, а я схожу на разведку в ближайший лесок», - громким голосом, специально, чтобы всех разбудить, Ленька возвестил о наступлении нового дня и пошел через луг к лесу. Трава было невысокой, но ботинки уже с первых шагов стали пропитываться влагой. Кожа ботинок всасывала воду с кустов, как промокашка.

Роща, в которую он входил, вся была пронизана почти горизонтальными лучами света, идущими от солнца, только-только поднимающегося над верхушками деревьев. Боковая подсветка делала лес похожим на аквариум – яркие с одной стороны, растения отбрасывали черные причудливые тени в другую сторону. Осязаемое движение легкого пара в узких лучах солнца напоминало колебание планктона. Искрились росой невидимые днем паучьи сети, золотом отливали отдельные желтые листья, падающие с березок и кленов. Роща была прозрачной и казалась загадочной.

Встретив на своем пути несколько вишневых деревьев, Ленька удивился нетронутому урожаю – на каждом из них висело до десятка кистей с крупными темно-красными ягодами. Попробовав одну ягодку и, убедившись в ее полной зрелости и превосходном вкусе, Ленька пошел дальше, оставив находку для общего пользования. Он уже давно знал за собой такое свойство, как чувство ответственности и справедливости перед своими друзьями и родственниками, его наполняла потребность заботиться о них. Поэтому он не почувствовал даже секундного колебания перед дилеммой – оставить ягоду для друзей, или съесть самому.

В зрелом возрасте, когда у него будет подчиненный ему коллектив, к этим чувствам добавится еще и критерий равного отношения к членам коллектива. С тех пор он всегда в своем поведении будет руководствоваться правилом равной справедливости ко всем. Такое мировоззрение, рожденное еще в детстве и укрепившееся с годами, всегда помогало ему решать сложные задачи в очень запутанных ситуациях. Те, кто хорошо знал его, верили в объективную искренность его решений, те же, кто не знал – удивлялись или относились скептически к его поступкам, часто даже с недоверием. Обидно, что последние были и среди тех, с кем он очень долго проработал и к которым был очень внимателен. Но, это уже свойство человека – недооценивать хорошего к себе отношения.

Пройдя рощу и очутившись перед замкнутой поляной, Ленька ахнул от избытка чувств – вся поляна было густо заросшей высоким вишневым кустарником, достающим ему до самой шеи. Посему, даже небольшого приседания было достаточно, чтобы разглядеть под верхними листьями сплошь усыпанные красной, зрелой ягодой пригнутые к земле отягощенные ветки. Сорвав несколько кистей – в каждой по пять-шесть плодоножек – Ленька бегом припустил назад. Не веря, но и не пренебрегая суеверием, он молча добежал до их лагеря и победоносно бросил свою добычу прямо в центр импровизированного стола, уже накрытого для завтрака.

«Ух, ты! Где сорвал?» - это был общий вздох восторга, которым наградили Леньку жующие свою еду ягодники. «Не скажу, а то рванете без меня. Позавтракаем спокойно, а за то время кусты слегка подсохнут. Иначе, и мы, и ягода будем все в воде купаться, что очень вредно и для нас, и для нее», - охладил их пыл Ленька. «Ну, скажи», - простонал Генка. «Нет. Там ее столько, что, если тщательно обобрать все кусты подряд, а не бегать от одного к другому, то наберем все ведра до верху. Ясно, что никто эту поляну не знает. А, если кто и знает, то еще только собирается сюда прийти. Мы должны до обеда с ней управиться. И потом отсюда – прямо домой», - уверенно планировал Ленька.

Все ему поверили, а, поверив, успокоились и продолжали завтракать. Для сбора ягод в руках оставили только ведра и бидончики. Все остальное уложили в рюкзаки, котомки, мешки, у кого что было, и приспособили их за спиной. Таково правило ягодников: все должно быть с собой. Тут действует принцип: «Все мое при мне». Сбор ягод не то что рыбалка, не бросишь лишнее на берегу, рядом с собой. В лесу только оставь что-нибудь у «приметного дерева», или куста, тут же и потеряешь. Поэтому сборщикам лесных ягод не позавидуешь – весь день приходится на себе таскать и то, что взял из дома, и то что собираешь в ведра и корзины, вес которых при этом не уменьшается, а с каждой ягодкой только прибавляется.

Проходя через рощу, никто не мог пропустить то богатство, которое оставил для них Ленька. Причмокивая от удовольствия, они оборвали все ягоды с вишневых деревьев и вышли к поляне. Ленька, на правах первооткрывателя предложил: «Давайте сделаем так. Каждый берет себе двухметровую полосу и тщательно обирает все ягоды с кустов, растущих на ней. Доходим до конца поляны, разворачиваемся и так же идем назад. Потом снова разворот, пока не обберем все кусты. Если повезет, то, не сходя с этой поляны, заполним все свободные емкости. Согласны? Тогда пошли с левого края».

Пока Ленька пытался планировать и распоряжаться, Генка, не слушая его, уже уселся под ближайшим к нему кустом. Изобразив полное согласие и повиновение, остальные молча, строем двинулись на кусты. Забарабанили первые ягоды по открытому дну ведер. По мере их заполнения, звуки становились глуше, восторженные вскрикивания прекратились. Глубокая сосредоточенность повисла над поляной. Ноги от присядки начали уставать. Кто-нибудь время от времени вставал во весь рост, распрямлял спину и ноги, но не увидев больше отдыхающих, тут же проваливался в кустах. Ленька, сначала с интересом наблюдавший за быстрым ростом уровня ягод на дне ведра, вскоре стал отмечать, что давно уже дошел до его срединной линии и целый час не может сдвинуться с нее.

Он стал убеждать себя, что это естественно, так как ведро – это перевернутый конус и средняя линия вовсе не означает половину объема. В лучшем случае, это одна треть ведра. Вот дойду до вдавленных желобков по окружности ведра, значит две трети есть. А там уж дело пойдет к финишу. Рассуждения его были направлены на поэтапное достижение цели, то есть на планирование работы, что психологически всегда помогает спокойному выполнению задания. При этом он успевал принимать решения по качеству собираемой ягоды. Сначала он бросал в ведро почти всю ягоду подряд: и спелую, и переспелую, и где-то даже недозрелую. Увидев, что ягод много, кусты были еще никем не тронуты, Ленька решил брать ягоду одной зрелости. Он знал, что это одинаково важно и для варенья, и для вареников, и для сушки на зиму.

Так незаметно пролетело часа три. Солнце уже высоко поднялось над поляной, высушив и кусты, и ребячью одежду. Ноги давно не хлюпали в ботинках. Ягода прикрыла верхний желобок, означающий достижение объявленного клеймом уровня – пять литров. Эдик двигался рядом, не отставая от Леньки, хотя сноровки у него, с его костлявой, длинной фигурой, для этой работы было меньше, чем у младшего брата. Ленька тихо, чтобы не дразнить никого, предложил: «Эдик, давай, я пересыплю из моего ведра в твое, а то мне тяжело его таскать». Эдик, еще не зная всей подноготной предложения, шагнул к Леньке и поставил на землю свое ведро.

Десятилитровое ведро, в которое собирал Эдик, было заполнено литра на четыре. Оценив результаты труда обоих, Эдик с одобрением произнес: «Молодец! Пересыпай, только не все. Литра три. У меня будет семь, у тебя останется два. По три литра свободного объема в каждом ведре. Вместе закончим». Ленька так и сделал. Оставив в своем ведре около двух литров, он снова уселся под очередной куст. Поляна была уже прочесана ими больше, чем на половину. Все придерживались принятой схемы – тщательно, без пропусков очищать от ягод все кусты. Поэтому не нужно было возвращаться на пройденные ими места даже для контроля.

Игнорировал этот порядок только Генка. Его голова появлялась то тут, то там – в разных концах поляны, что говорило о его желании выбрать ягоды получше – покрупнее и покраснее. Редкие окрики то Николая, то Леньки он не слышал – метался по поляне со своим бидончиком, пытаясь быть хитрее других. Ленька с удивлением заметил и другое. Генка все реже присаживался под кустом, но все чаще вставал возле него и при этом, вместо бидона, бросал вишню горстями себе в рот.

Ленька попытался урезонить его: «Генка, ты сначала домой собери, а останется время, сам поешь». Но тот только отмахнулся: «Успею еще. Сперва наемся, а потом буду собирать. Так легче, когда уже наелся и больше не хочешь». Ленька, поняв, в каком глубоком заблуждении пребывает его товарищ, больше не стал его разубеждать. Еще часа через два, когда солнце подходило к зениту, Эдик с Ленькой заполнили оба ведра до самого верха. Во избежание нечаянного опрокидывания ведер, что в лесу случается сплошь и рядом, Эдик достал из рюкзака два куска марли, которые им предусмотрительно положила мать, и повязал ими оба ведра.

Объявив вслух, что они закончили сбор в ведра и теперь могут отдохнуть, Эдик с Ленькой вышли на еще оставшийся нетронутым край поляны, и, переставляя ведра вокруг кустов, стали лакомиться ягодой сами. Казалось, Руденки только этого и ждали. Николай решительно объявил: «Мы тоже набрали. Пошли домой. Пообедаем только и домой. Километров тридцать ведь добираться». Эдик удивился: «Да, вы что? Полведра еще не набрали, а уже домой? Вон еще сколько ягоды на кустах. Собирайте, а мы пока отдохнем».

«Нет, нам хватит. Правда, Генка? Мы тоже закончили. Отдохнем и в дорогу», - Руденки приняли окончательное решение. Молчал только Вовка. Видно было, что он очень хочет заполнить свое ведро, в котором не хватало еще литра два. Поэтому он не ввязывался в споры, а старался каждую минуту использовать для сбора ягод, понимая, что придется бросить все, если остальные тронутся в путь.

Ленька горстями кидал ягоду в рот, чувствуя как ею постепенно заполняется его желудок. От кислоты начало подсасывать под ложечкой. В отличие от лесной, съеденной ранним утром, эта ягода, растущая на кустах, была мельче и кислее. Но, все равно, будучи абсолютно спелой, она была довольно крупной, мясистой и сочной, чтобы вместе с сахаром послужить прекрасной начинкой для вареников, а также для зимних компотов, или взваров, как их называла бабушка.

Ленька чуть не подавился, вдруг представив картину поедания вареников со сметаной. Перед ним на столе большая плоская тарелка с разложенными на ней в один слой для остывания вишневыми варениками. Слегка сероватые из-за второго сорта муки бока вареников вздулись бугорками выпирающих ягод. Рядом стоит глубокая миска, наполненная густой холодной сметаной. Берешь один вареник. Рукой, не вилкой! Держишь вареник в левой руке, надкусываешь осторожно верхний уголок и проглатываешь его. В открывшееся отверстие, из которого вырывается и щекочет ноздри кисло-сладкий пар ягодной начинки, правой рукой аккуратно сваливаешь с ложки кусок сметаны, зачерпнутый из миски, и, нависнув над этим сооружением открытым ртом, медленно, чтобы не швырнуть красным густым соком в разные стороны, откусываешь верхушку этого неописуемого изобретения, предоставляя возможность языку и небу самим разобраться в гармонии вкусовых сочетаний, предложенных на их суд.

Его мысли отвлекла команда брата: «Кончайте. Все, уходим. Пора. Больше никого не ждем. Вова, догоняй». Он пошел через поляну, забирая в сторону дороги. До нее было не менее десятка километров. Без попутки долго придется добираться. Обдумав все это, Ленька обнародовал свои подсчеты: «Часов восемь пешком идти. Только к ночи придем. Так что, отдыхать не придется». Но у всех еще было много сил и своим открытием он никого не напугал. Приотстав, Ленька поравнялся с Вовкой. «Ну, что, ведро полное?» - полюбопытствовал он, не зная, как завязать разговор с новым братом.

«Почти», - односложно ответил тот, вероятно, не зная, как поддержать разговор. Ленька продолжал упорствовать: «Ты приходи к нам в гости, знаешь ведь дорогу. Может, на рыбалку вместе сходим. Мы уже ходили два раза и теперь знаем места». «Ладно, приду», - коротко согласился Вовка. Задавать вопросы о семье Ленька посчитал неудобным и потому замолчал.

Ягодники пересекли несколько полян и лесочков, незаметно разбрелись и шли, как в шеренге, одним фронтом, и, не сговариваясь, прочесывали лесной массив. Ленька находился правее всех и, проходя по очередной роще, оказался на ее краю, граничащем с небольшой поляной. Поляна была, как ковром, закрыта какой-то незнакомой ему травой с широкими желто-зелеными листьями, каждый из которых стоял на своей ножке на расстоянии сорока-пятидесяти сантиметров от земли. Леньке, при взгляде с боку, показалось, что под этим ковром, на самой земле что-то краснеет.

Не надеясь на чудо, он все же встретился с ним: вся земля была усеяна маленькими, сантиметров по пятнадцать-двадцать высотой кустиками, облепленными крупными, давно перезревшими, красно-бурого цвета ягодами клубники. Обомлев от увиденного, он смог лишь прошептать: «Сюда! Ко мне!» Потом, спохватившись, заорал: «Все сюда! Скорее!» Первыми подошли Эдик и Вовка. Руденки, уже ничего не желающие, отнеслись к его кличу с недоверием и потому не торопились увидеть чудо.

Эдик сразу оценил обстановку: «Тут, не сходя с места, за час можно два ведра набрать. Вот что, Лень, высыпаем оба ведра в рюкзак, шмотки складываем сверху, а в ведра собираем клубнику». Ленька, зная, что это единственно возможное решение, все же тоскливо предположил: «Подавится наша вишня в рюкзаке». «А что делать? Ну, подавится немного. До ночи доберемся – вся не вытечет. Давай, времени у нас мало», - решил Эдик окончательно. Они пересыпали ведра в рюкзак. Пока Эдик завязывал его, Ленька уже улегся под высокой травой, снизу обрывая клубнику с нижних кустов.

Ягоды были крупные, сухие, легкие. Они быстро наполняли ведра. Вовка, обрадованный находкой, стал собирать ягоду в пустой трехлитровый бидон, положив узелок с остатками еды в ведро, поверх вишни. Генка, приблизившись к поляне, вместо восторга, выразил неудовольствие: «Не хочу собирать. Сам поем и все». Николай что-то проворчал и тоже начал кидать ягоды в рот. Ленька, буквально переползая под высокими листьями – они напоминали ему кувшинки на ножках, но по форме больше походили на кленовые листья, - чуть ли не в лежачем положении, обрывал кустик за кустиком, не пропуская ни одного из них.

Такой сбор ягод по скорости был сравним с сортировкой высыпанного на стол ведра ягод, если надо было разложить ее по степени зрелости. Как и предрекал Эдик, через час оба ведра – и Эдика, и Леньки – были заполнены доверху. Правда, и полянка к тому времени уже была почти вся обследована и потому не оставляла по себе сожаления, когда все снова устремились в сторону дома.

Ленька, оглядываясь на приметы, обратился ко всем: «Запомните это место. Его никто не знает, коли до сей поры клубнику не собрали. Наше место будет. Просто высокая трава, маскирующая ягоду, сбивает с толку, вот люди и проходят мимо. А мы будем приходить сюда». Так оно и случилось. Ориентиром стали электрические столбы и одинокие карагачи, стоящие вблизи дороги, на которую они вскоре вышли из последней рощицы. Колки остались позади. Впереди же была длинная дорога по голой степи.

Надо было шагать по ней влево, на Северо-Запад. Туда же склонялось и солнце. Не было ни капли воды. Пить хотелось ужасно. Во рту все пересохло. Степь дышала раскаленными испарениями. Мышиные хвостики ковыля неподвижно торчали над землей. Все замерло в пышущем зное. Унылая, однообразная картина. Горячий воздух далеко впереди спрессовался в дрожащее марево, размывающее линию горизонта. Сил на разговоры не было.

Растянувшись в длинную цепочку, путешественники брели по растрескавшейся дороге. Впереди шагал Эдик, за ним шел Ленька, потом – Вовка, Николай, а в конце плелся Генка. Ленька с удивлением отмечал, что все, хоть и редко попадающиеся деревья, были или расщеплены до самого корня, или стояли с обрубленной верхушкой, или с обугленным стволом. «Что это?» - он повернулся к Вовке, указывая на разваленное на две части дерево. Тот был, как всегда, лаконичен: «Молния».

Ленька начал вспоминать где-то услышанную информацию: «Молния бьет в любое возвышение над землей. Особенно в отдельно стоящие деревья, столбы, дома. А на такой открытой и ровной земле, как степь, даже одинокий путник может притянуть к себе молнию. При грозе надо ложиться на землю, а еще лучше в ямку, если она есть поблизости». Потом он убедился в жестокой правде этих знаний, когда потерял своего школьного товарища, Мишку Есикеева, с которым учился в одной школе, сидел за одной партой и дружил все десять лет. Мишка учил Леньку казахским словам, давал списывать на экзаменах и контрольных уроках казахского языка. В его гостеприимной семье Ленька впервые узнал кислый вкус твердого «курта» и сладковатый вкус нежно-рассыпчатого «ремшика», терпкий вкус бодрящего «кумыса» и другие блюда национальной кухни.

Ленька расстался с Мишкой всего на один месяц, на время сдачи вступительных экзаменов в институт. Превратившись из абитуриента в студента, он приехал перед учебой в отчий дом и в первый же день пошел навестить своего школьного товарища. Знакомый двор, прежде шумный и веселый от бегающей детворы, собак и домашних птиц, встретил его настороженной тишиной. Ни одного звука в таком всегда приветливом и радушном доме. Ленька вошел в избу. На ковре, расстеленном на полу, раскачиваясь сидела Мишкина мама с выцветшими глазами. Она не узнала его и не вымолвила ни слова. Ленька тоже с трудом узнал ее- вместо молодой, веселой женщины, перед ним сидела седая старуха.

Откуда-то следом за ним в избу вошла незнакомая казашка. «Ты Мишин друг? Как тебя зовут? Леня? А, знаю. Нет больше Миши. И отца его нет. Никого нет. Ехали они с отцом из аула на бричке. Везли домой барана, которого там купили. Началась гроза. Молния ударила и всех убила: и отца, и сына, и лошадь, и барана, и даже собаку, которая рядом бежала. Похоронили всех», - такую печальную повесть довелось услышать Леньке ровно через одиннадцать лет о таком же знойном дне, каким он теперь, изнывая под палящим солнцем, груженый ягодой, плелся с друзьями той же бесконечной дорогой к далекому дому.

Хоть бы глоток воды! Хоть бы попутка какая-нибудь! Такие мысли вяло шевелились в его голове. Вместо сухих квадратов потрескавшейся и загнутой по краям корки черной глины, на дороге стали попадаться еще темные от недавней влаги ямки, бывшие недавно дном уже испарившейся лужи. Дальше таких «бывших» луж стало попадаться больше. Наконец, встретилась одна с явными остатками влаги на дне. Вероятно, ночью здесь был дождь. Для степи в этом не было ничего необычного. Одинокая туча запросто может пролиться в одном месте, стеной отделив чавкающую под ногами грязь от сухой как камень дороги. В том месте, где они находились, наблюдался именно такой феномен природы.

Вскоре друзья подошли к натуральной луже, на дне которой было больше квадратного метра воды. Леньку осенило: «Если будет глубокая лужа, напьюсь», - подумал он. Через несколько минут они стояли перед такой лужей. Черная глина на дне не делала воду грязней, или чище. Глубина лужи позволяла аккуратно зачерпывать из нее кружкой, положенной на бок. «Эдик, достань из рюкзака кружку», - попросил Ленька. Эдик удивленно посмотрел на него, но ничего не сказав, снял рюкзак. Он достал две кружки и одну протянул ему. Остальные молча смотрели на братьев.

Ленька очень осторожно, не задевая дна, зачерпнул кружкой из лужи. Вода была желтовато-серой. «Кому?» - спросил Ленька окруживших его ребят. Все дернулись в его сторону. «Мне, мне», - каждый протягивал руку. Ленька передал первую кружку Генке и взял пустую у Эдика. Проделав то же самое, он протянул кружку Вовке. Тот жадно выпил. Потом пил Николай. Когда очередь дошла до Эдика, Ленька, покачнувшись, слегка задел дно и вверх начала подниматься серая муть.

Ленька вопросительно посмотрел на брата. Потом сдернул с головы кепку. «Подставляй кружку и держи над ней кепку», - сказал он Эдику. Тот все понял. Ленька зачерпывал воду уже с взвесью дорожной грязи и выливал ее в кепку. Во вторую кружку тонкой струйкой стекала «отфильтрованная» вода. Эту воду пришлось пить Эдику и Леньке. Слегка утолив жажду, группа снова двинулась вперед. Все были разочарованы, когда встретили еще одну лужу, более глубокую, чем предыдущая. Но останавливаться уже никто не хотел.

Солнце коснулось горизонта. Через полчаса погас последний отблеск багряно-золотистого заката. Все окрестности начали быстро погружаться в темноту. В степи, как и в горах, если уж солнца нет, то и света нет. Становится темно, как в погребе. Правда, после полуночи может выглянуть луна и тогда по степи разольется загадочный свет, похожий на свет ночника в больничной палате, с трудом пробивающийся будто через матовое стекло. Но до луны еще было далеко и все надеялись добраться домой раньше ее появления, хотя надежды эти были призрачны.

Поглядывая влево, Ленька все еще различал темную стену леса, из которого они вышли часа четыре тому назад. Значит, до города все еще было больше двадцати километров. Именно на таком расстоянии от города они вошли в первые колки, к которым их подвез добрый попутчик. При наличии свежих сил, в светлое время дня, налегке, да по ровной дороге им понадобилось бы часа четыре, чтобы добраться до дома. Но этого ничего у них не было. Они шли, с трудом различая под ногами дорогу. Не сбивались с пути только потому, что даже на ощупь, подошвами ботинок можно было отличить дорожную твердь от пружинящей сухими травами степи, на которую то и дело вылезал кто-нибудь из них.

И все-таки жизнь полна чудесами. Такое чудо неслось им вслед, пронизывая темноту прыгающими лучами своих волшебных фар. Путешественники еще понятия не имели, что это такое для них, но уже знали, что это какая-то автомашина и летит она со страшной скоростью. Для надежности перехвата они встали по обе стороны дороги, обратив взоры в сторону приближающихся огней и подняв вверх руки. Огни прыгали все ближе. Уже близко раздавался лязгающий грохот чего-то железного. «Уж не танк ли это?» - подумал Ленька.

Машина пронеслась мимо них на немыслимой скорости, особенно для ночной темноты и разбитой дороги. Раздался вздох разочарования. «Не остановилась», - разочарованно произнес один Вовка. У остальных не было сил для комментариев. Они молча проводили ее взглядами. Вдруг машина встала как вкопанная метрах в тридцати от них. Открылась дверца кабины, высунулся освещенный боковым светом водитель. «Ну, что вы там стоите? Давайте, бегом! Я опаздываю! Мне еще на базу надо!» - заорал он сквозь шум мотора.

Не чувствуя ног, все ринулись на зов, спотыкаясь о неровности дороги. «Держитесь крепче за передний борт, а то вылетите на ходу», - крикнул водитель и захлопнул дверцу. Как они очутились в кузове, Ленька не помнил. Старшие подсаживали младших. Залезали сзади, так как там вообще не было никакого борта. Бросали все вещи подальше вперед. Карабкались вверх, цепляясь друг за друга. Кузов был железным. Дно вместе с боковыми бортами представляли собой какой-то желоб. Это был самосвал.

Только передний борт был прямой и за его утолщенный верх можно было ухватиться руками. При этом надо было, держась за борт, одновременно удерживать и вещи. Если бы речь шла о каких-то тряпках в мешках или рюкзаках! Но груз-то был очень деликатен – ягоды. Ребята, до погрузки на этого дьявола, тряслись над своими ведрами, даже на дорогу ставя их с большой осторожностью. А здесь уже было не до спасения ягод. Самим бы остаться в живых. Машину трясло и подбрасывало. Она летела, не разбирая дороги, будто везла не людей, а кучу земли или навоза, что она в повседневной жизни и делала, скорее всего. Иногда Ленька взлетал выше борта и ему больших усилий стоило удержаться пальцами рук за этот самый борт, чтобы не отцепиться от него и не вылететь на дорогу по скользкому дну кузова.

Ведро Ленька держал ногами, прижав его к борту, сам же вцепился в него двумя руками, моля господа только об одном: «Останови ты его скорее. Хоть в городе, хоть раньше, лишь бы поскорее. Иначе, я отпущу борт и будь что будет. Пальцы мои одеревенели и ничего не чувствуют. Борт выскальзывает из рук. Больше держаться не за что. Ноги подбрасывает выше борта на каждой кочке. Спаси меня». Понимая, что другим приходится не слаще, чем ему, он искоса поглядывал на Эдика, стоявшего рядом с ним.

Тот, как и Ленька, ногами прижимал к борту ведро, руками тоже держался за борт. Рюкзак с вишней прыгал на его спине в такт прыжкам их железного коня. Все остальные так же стояли, вцепившись в передний борт. Возле боковых бортов даже встать было нельзя, так как они по гладкой дуге переходили в днище. Днище же имело форму огромного корыта.

Казалось, конца не будет их мучениям. Но все когда-нибудь кончается. Машина ворвалась в Затоболовку. Она пронеслась по поселку за пять минут, не снижая скорости. Еще через пять минут она уже громыхала по мосту через Тобол. Сразу за мостом самосвал резко встал, чуть не выбросив ездоков на кабину. Водитель высунулся из кабины: «Слезайте, пока нас не увидела милиция. Мне нельзя перевозить людей. Не оборудован я для этого. Прыгайте скорее. Мне налево, вам прямо».

Не успели они спрыгнуть, как железный дьявол рванул вперед и через минуту исчез за левым поворотом. Это был сон. Очутились они здесь по щучьему велению. Перед ними был абсолютно темный город. Надо было от моста подняться по прямой улице к площади Ленина, повернуть на Повстанческую и двигаться через весь город до самого дома. И все это в полной темноте. Днем, после хорошего ночного отдыха, налегке такая прогулка доставила бы только удовольствие. В их же положении движение по ночному городу, казалось, будет вечным. Но в душе каждый понимал, что они уже дома.

Так оно и вышло, что через тридцать-сорок минут все они сидели в своих домах и рассказывали матерям о только что закончившемся приключении. Даже Вовка Соболев не захотел остаться ночевать у братьев, а пошел к себе домой, объясняя это тем, что его ждут сегодня и что «тут уже совсем близко». Якобы, он дорогу знает и не боится. Он ушел, не заходя в их двор. Бабушка отругала внуков за то, что они отпустили брата на ночь глядя, но быстро успокоилась, озадаченная тем, какие меры надо срочно предпринять для спасения урожая ягод.

Решила на ночь все ягоды опустить в погреб, вывалив вишню из рюкзака в эмалированные ведра. «Утром выберу самую хорошую на вареники, а остальную высыплю на чистые мешки, да под солнце, на крышу. Пущай сохнет. Хороший запас сделаем на зиму. А, может, снова за вишней сходите, еще подсушим», - размечталась она. «Может, и сходим. А сейчас нам надо поспать – мы там всю ночь не спали из-за комаров», - объяснил Эдик. «Ложитесь, ложитесь. Мы здесь сами управимся», - мать прикрутила фитиль у лампы и перешла на шепот. Братья вышли во двор, чтобы полить друг другу на руки. Ополоснув лица и ноги, вытерев их, Ленька и Эдик нырнули в свои постели. До обеда следующего дня их никто не будил.

Часть третья. В глубоком тылу