Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается по

Вид материала

Документы

Содержание Новый Иерусалим в некотором отношении даже выше старого

Подобный материал:

• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о разоружении и умиротворении печатается, 1908.43kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров самодержавие печатается, 1286.35kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров (1828 или 1829—1903), 43.95kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи религиозного содержания печатается, 1471.59kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи философского содержания печатается, 3314.73kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается, 2686.61kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров, 222.28kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров библиотеки и музейно-библиотечное образование печатается, 30.42kb.
• В «Приложении» к Т. Iv наст изд помещен целый ряд материалов лиц из окружения Н. Ф. Федорова, 3417.57kb.
• Николай Федорович Федоров: спасение как философия "общего дела" По материалам доклад, 367.54kb.

267. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

22 июня 1902. Воскресенск

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 67, лл. 19-20 об.

¹ Речь идет о письме 265.

² См. примеч. 2 к письму 265.

³ См. примеч. 5 к тому же письму и примеч. 4 к письму 264.

⁴ Это письмо Н. П. Петерсона к Н. Ф. Федорову не сохранилось.

⁵ В. М. Вакар — председатель Асхабадского окружного суда. В письме Н. П. Петерсону от 31 мая 1902 г. Н. Ф. Федоров просил его сообщить устные отзывы о статьях, напечатанных в рамках асхабадской полемики. По всей видимости, Н. П. Петерсон в несохранившемся письме передал отзыв своего начальника.

268. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

30 июня 1902. Воскресенск

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 68, лл. 67-69 об. (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 4, ед. хр. 6, лл. 267-270).

¹ См. примеч. 5 к письму 267.

² Ни одно из этих пяти писем не сохранилось.

³ Н. П. Петерсон прислал Н. Ф. Федорову статью П. Я. Циркунова из его цикла «Из размышлений старого мечтателя» («Асхабад», 15 июня 1902, № 166). О содержании статьи см. преамбулу к разделу «Асхабадская полемика».

⁴ Просьба прислать гранки «Письма в редакцию газеты "Дон"», написанного в качестве ответа газете «Саратовский дневник», была передана Н. П. Петерсону В. А. Кожевниковым еще осенью 1901 г., однако Николай Павлович ответил, что гранок у себя не нашел (см. его письмо В. А. Кожевникову от 1 ноября 1901 в Т. IV наст. изд., с. 618). В настоящее время гранки хранятся в фонде Н. П. Петерсона (ОР РГБ, ф. 657, к. 2, ед. хр. 9). Текст «Письма в редакцию газеты "Дон"» см. в Т. IV наст. изд., с. 182-185.

269. В. А. КОЖЕВНИКОВУ

4 июля 1902. Воскресенск

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 36-37 об. (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 4, ед. хр. 6, лл. 272-273). Ранее опубликовано: «Вопросы философии», 1993, № 1, с. 159-161; Сочинения 1994, с. 374-376.

Данное письмо Н. Ф. Федорова вдохновило В. А. Кожевникова на написание статьи о Новом Иерусалиме, в которой он использовал целый ряд мыслей и высказываний своего наставника. Статья эта под названием «Непонятый храм» была напечатана только в 1913 году в журнале «Дым отечества» (№ 2, с. 6-8).

В своей статье В. А. Кожевников стремился раскрыть историческое и духовное значение Ново-Иерусалимского монастыря. Развивая мысль Н. Ф. Федорова о русской истории как многовековом «собирании, объединении и умиротворении земель и народов», он указал, что Новый Иерусалим был задуман Никоном как «органическое, необходимое дополнение Кремля Московского», как орган будущего «Собора, долженствующего решать споры между христианами, устранять причины вражды и установить мир». В замысле Нового Иерусалима воплотилось чаяние будущего объединения всех народов в общее отечество, прекращения национальной и религиозной розни.

Вслед за Н. Ф. Федоровым В. А. Кожевников отмечал учительность Ново-Иерусалимского храма, его церковных служб, являющихся «непрестанным воспеванием и прославлением Пасхи, торжества Воскресения, победы над смертию Единородного Сына Бога Отцов, Бога живых». Поучение, даваемое Новым Иерусалимом, подчеркивал он, имеет значение «всенародное, всемирное, относится ко всем сынам человеческим», ибо обращено к главному обетованию христианства — воскресению.

¹ См. примеч. 1 к письму 266.

² Богослужение Воскресенского Истринского монастыря имело ряд особенностей. Каждое воскресенье после литургии в часовне Гроба Господня (см. примеч. 3) исполнялся пасхальный канон, после 6 песни которого читался положенный к чтению в данный воскресный день отрывок из Евангелия (см.: архим. Леонид (Кавелин). Месяцеслов Воскресенского, именуемого Новый Иерусалим, монастыря для посетителей и богомольцев сей обители. М., 1875, с. 19-20). Во всех других православных церквах пасхальный канон служили только на Пасху и на Светлой седмице (первая послепасхальная неделя).

³ Кувуклия — часовня, стоявшая над Гробом Господним в соборе Воскресения Христова Ново-Иерусалимского монастыря. Внутреннее устройство собора воспроизводило по плану и размерам Иерусалимский храм Воскресения (Гроба Господня): это и сам Гроб Господень, и кувуклия, и камень миропомазания, и плита «середины вселенныя», и расположенные внутри собора приделы и церкви.

⁴ См.: Мф. 21:12-13;Мк. 11:15-17; Лк. 19:45-46.

⁵ Надписи, оставленные крестоносцами в Иерусалимском храме Гроба Господня.

⁶ Предшествующий текст со слов Новый Иерусалим в некотором отношении даже выше старого был использован В. А. Кожевниковым в статье «Непонятый храм». Создание Нового Иерусалима, писал Кожевников, «было и призывом для одоления неверных, для одоления Ислама, возводящего пролитие крови в высшую их заслугу. И в этом отношении Новый Иерусалим стоял и стоит выше старого, ибо над мирным храмом Ново-Иерусалимским не господствует храм кровавых жертв Ислама, ставший на месте ветхозаветного, приносившего жертвы также "не без крови" (по слову Апостола — Евр. IX, 12) и ставшего бескровным только в день входа Господня в Иерусалим, когда Христос, возвративший жизнь Лазарю, избавил даже животных от жертвенного заклания, изгнав торгующих волами, тельцами, козлищами и голубями из храма.

Так было в прошлом. Но и в настоящее время в Старом Иерусалимском храме хранится подлинный Гроб Христов, но зато вовсе не хранятся и, наоборот, совершенно утрачены подлинные заветы Христа о любви друг к другу и о согласии; в нем нет, следовательно, истинного христианства; нет до такой степени, что приклад ружья магометанского солдата принужден сдерживать христиан от драм и кровопролитий на месте, где проливалась кровь Христа.

В Новом Иерусалимском храме нет братоубийственной вражды народов, забывших общее отечество, нет гибельных разделений христианства. Никон, которого привыкли порицать, как виновника раскола и раздора, настолько в действительности понимал благо единства и согласия, что не счел за грех в век суровой подозрительности своих соотечественников ко всему инославному перевести в созданный им храм следующие надписи:

"Здесь лежит славный Годифредус... и душу его Бог покоит в мире", или еще: "Царь Балдвинов был второй Маккавей". Это благодарственное включение сынов иноверного Запада, стоявших за гроб Господень, в православный синодик Востока, — что это такое, как не призыв к миру всего мира, к соединению всех для общего политического подвига» («Дым отечества», 1913, № 2, 10 января, с. 8).

⁷ Ср. стихиру, исполняемую во время крестного хода вокруг храма перед Пасхальной утреней: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити».

⁸ См. примеч. 2.

⁹ Речь идет о художественно-промышленной выставке 1882 г. в Москве. См. о ней у Федорова в статье «Выставка» — Т. I наст. изд., с. 454-455.

¹⁰ На вратах Истринского Воскресенского монастыря было представлено видение пророка Иезекииля (Иезек. 37:1-14): восстание умерших, облечение сухих костей, усеявших поле, живой плотью.

¹¹ Данный абзац был также развернут в статье В. А. Кожевникова: «Никон и создал свой храм именно для Собора, долженствовавшего решать споры между христианами, устранять причины вражды и установить мир. Вот почему он и воздвиг в храме пять кафедр для шести вселенских патриархов, и если по прошествии стольких лет после их постановки они все еще стоят пустыми, то самый факт этот и нашему времени, столь нуждающемуся в Соборе, служит вящим укором в неисполнении завета Христа, обещавшего Свое присутствие и помошь не каждому в отдельности и не одному исключительно, а собранию верующих» («Дым отечества», 1913, № 2, с. 8).

¹² Речь идет о сочинении А. Ричля (см. примеч. 40 к «Супраморализму» — Т. I наст. изд., с. 512) «Наставление в христианской религии» (A. Ritschl. Unterricht in der christlichen Religion. Bonn, 1875; 4 е изд.: 1890). Н. Ф. Федоров упоминает его в своей статье «Школа ричлианского богословия» (Т. II наст. изд., с. 188).

¹³ Это письмо В. А. Кожевникова к Н. Ф. Федорову не сохранилось.

270. В. А. КОЖЕВНИКОВУ

15 июля 1902. Воскресенск

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 34, лл. 38-40 об. (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 4, ед. хр. 6, лл. 274-275). Ранее опубликовано: «Вопросы философии», 1993, № 1, с. 161-162; Сочинения 1994, с. 376-378.

¹ Речь идет о письме 269.

² Альбер Ревиль — см. примеч. 157 к «Статьям и заметкам разного содержания». О каком его сочинении говорит ниже Н. Ф. Федоров, установить не удалось.

³ См. примеч. 10 к письму 269.

⁴ В главном соборе Воскресенского монастыря — соборе Воскресения Христова — было 29 церквей и приделов. В соборном храме во имя Рождества Христова — 7. Кроме этого, в монастыре имелись еще две домовые церкви, одна надвратная и две церкви, устроенные в скиту Никона за оградой монастыря (см.: архим. Леонид (Кавелин). Месяцеслов Воскресенского, именуемого Новый Иерусалим, монастыря для посетителей и богомольцев сей обители, с. 48-49).

⁵ наяву (церковнослав.).

⁶ Речь идет о приделе Всех Святых в соборном храме Воскресения Христова. Придел располагался прямо под колокольней и был освящен 6 апреля 1690 г. Возобновлен и вторично освящен в 1781 г. (см.: архим. Леонид (Кавелин). Указ. соч., с. 7).

⁷ Речь идет о построении храма во имя Живоначальной Троицы, которое было предпринято преп. Сергием Радонежским (ок. 1321—1392) в основанном им монастыре (нынешняя Троице-Сергиева Лавра). Храм был воздвигнут на месте прежней небольшой Троицкой церковки, построенной преп. Сергием вместе с братом Стефаном в начале подвижничества святого.

⁸ Федоров выстраивает три эпохи русского храмового зодчества: первоначальные софийные храмы, воздвигавшиеся по первообразу Константинопольской Софии, трансформировавшиеся в успенские; затем с преп. Сергия появляются троичные храмы, внесшие новую преобладающую идею в церковное, народное сознание, и, наконец, Никон дополняет и увенчивает это развитие Воскресенским храмом.

⁹ Это письмо В. А. Кожевникова к Н. Ф. Федорову не сохранилось.

¹⁰ См. примеч. к письму 269 (преамбула).

271. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

19 июля 1902. Воскресенск

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 68, л. 70-70 об. (копия рукой Н. П. Петерсона — к . 4, ед. хр. 6, л. 270).

¹ Это письмо Н. П. Петерсона к Н. Ф. Федорову не сохранилось.

² См. примеч. 5 к письму 267.

³ Сослуживец Н. П. Петерсона.

⁴ Н. П. Петерсон приехал в Москву в середине августа 1902 г. (см. примеч. к письму 255 (преамбула)).

⁵ 27 июля (9 августа) празднуется память блаженного Николая Кочанова, Христа ради юродивого, Новгородского (ум. 1392).

272. В. А. КОЖЕВНИКОВУ

28 июля 1902. Воскресенск

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 33, лл. 73-74 об. (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 4, ед. хр. 6, лл. 220-221). Ранее опубликовано: «Вопросы философии», 1993, № 1, с. 162-163.

¹ См. примеч. 2 к письму 118. Записку Е. И. Соколова от 27 июля 1902 г. Н. Ф. Федоров переслал Владимиру Александровичу вместе со своим письмом (текст ее см.: Т. IV наст. изд., с. 672).

² Речь идет о статье В. А. Кожевникова «Непонятый храм» (см. примеч. к письму 269 (преамбула)).

³ Федоров имеет в виду следующее рассуждение В. А. Кожевникова, открывавшее статью: «С той точки зрения на искусство, которая видит в нем не одну эстетическую забаву, не безразличное по содержанию баловство прекрасными формами, храм, разумеется, художественно выполненный, должен считаться высшим из произведений искусства, как по величию задач, в него вложенных, так и по тому всестороннему применению, которое он дает всем искусствам. Зодчество, ваяние и живопись дружным усилием создают здесь из бездушного материала стройное органическое по замыслу, человекоподобное по своему первоначальному смыслу и происхождению целое, сообщают ему гармонические соотношения, пластические черты и живые образы. [...]

Синтезу художественному, воплощением которого является храм, соответствует и синтез психологический — объединение всех здоровых, благих сил и способностей людей, присутствующих в храме, в одно высшее, всеобъемлющее настроение — религиозное.

И там, где оно воистину есть и где оно постигает свое конечное назначение, там храм рукотворный, созданный единением художественных вдохновений и форм, превращается уже в храм нерукотворный, в святилище любви сыновней и братской, в храм мира всего мира.

Если согласие, в отличие от подчинения и розни, есть добродетель по преимуществу (так как лишь при согласии и единстве возможно делание добра), то, очевидно, тем ценнее в нравственном отношении будет все то, что наиболее содействует установлению согласия, единодушия, этого первого условия взаимодействия и единодействия. В этом смысле священны все храмы, как выражение согласия, единомыслия, единодушия и как школы будущего единодействия сынов человеческих, ко всеобщему спасению всех живых и мертвых направляемого» («Дым отечества», 1913, № 2, с. 6).

⁴ В своей статье В. А. Кожевников указывал, что для русской интеллигенции Новый Иерусалим — «непонятная достопримечательность», и при этом замечал: «Пишущий эти строки говорит по собственному опыту и первый кается в пренебрежении или по меньшей мере равнодушном отношении к этому величавому памятнику русского мировоззрения и русской государственной мысли» (там же, с. 7).

⁵ В тексте статьи, напечатанном в журнале «Дым отечества», дана следующая сноска: «Происхождение храма из надмогильных памятников и уподобление его человеку, восставшему из земли, признавалось многими учеными и неучеными. Между прочим, одним из величайших художников по литературе эпохи Возрождения Леоном Баттистой Альберти» (там же, с. 6). Возможно, Федоров имеет в виду именно ее, так как в начале статьи тезисы о «происхождении храма из надмогильных памятников» и об уподоблении храма «человеку, восставшему из земли» не были развернуты. Хотя не исключено, что в тексте, который он читал, была и другая сноска: В. А. Кожевников перед отдачей статьи в печать (а может быть, и ранее) мог вносить в нее некоторые исправления (см., напр., примеч. 6 к данному письму, а также примеч. 2—4 к письму 273).

⁶ Судя по данному указанию и по письму 273, в конце статьи «Непонятый храм» было приведено сравнение выставки и музея (такое сравнение часто встречается у самого Федорова). В опубликованном тексте статьи этого сравнения нет; по всей видимости, оно было убрано В. А. Кожевниковым или после критических замечаний Н. Ф. Федорова, или уже в 1913 г., непосредственно перед сдачей статьи в печать.

⁷ «который за истину пострадал с радостью» (церковнослав.). Немного неточное выражение из тропаря на день усекновения главы Иоанна Предтечи (11 сентября).

⁸ И голгофская церковь, где Никон особенно любил проводить богослужения, и церковь Иоанна Предтечи под ней находились внутри Собора Воскресения. Никон указал место для своей гробницы в той части церкви Иоанна Предтечи, где в Иерусалимском храме находилось место погребения Мелхиседека, первого архиерея Иерусалимского. После неправедного осуждения Никона на церковном соборе 1666 г. с присутствием вселенских патриархов (истинной причиной которого был его разлад с царем Алексеем Михайловичем), после длительной его ссылки в Ферапонтов и Кириллов монастыри, молодой царь Феодор разрешил тяжелобольному Никону вернуться в родное детище, но тот по дороге скончался. 26 августа 1681 г. тело Никона с большими почестями было доставлено в Новый Иерусалим (причем погребальный кортеж остановился против монастыря на Елеонской горе, с которой он 15 лет назад простился с ним) и после торжественной погребальной церемонии, длившейся более 10 часов, захоронено в указанном им в свое время месте. У гробницы патриарха, который вскоре был церковно восстановлен в своем чине, с конца XVII по XX вв. неоднократно были отмечены случаи чудесных исцелений.

⁹ 18 декабря 1664 г. патр. Никон, безвыездно пребывавший в Новом Иерусалиме, неожиданно приехал в Москву. При этом он сообщил, что прибыл «по вести» от царя, якобы велевшего ему быть в этот день в столице. Когда началось расследование, кто был автором письма, в котором содержалось «царское» приглашение о приезде в Москву, выяснилось, что написано оно было боярином Никитой Зюзиным, идейным приверженцем и другом Никона. За подобное «самовольство» Зюзин был приговорен к смертной казни, замененной, по повелению Алексея Михайловича, ссылкой в Казань. Ниже Федоров упоминает о жене Н. Зюзина Марии, чрезвычайно преданной своему мужу и скончавшейся от переживаний 3 февраля 1665 г. — в день, когда ее мужа потребовали для допроса. Этот эпизод, так же как и история с подложными письмами, были подробно изложены в книге Г. П. Георгиевского «Никон, святейший патриарх Всероссийский, и основанный им Новый Иерусалим» (М., 1896, с. 193-198; издана без имени автора, автор установлен по библиографии Г. П. Георгиевского — ОР РГБ, ф. 217, к. 1, ед. хр. 43). Несомненно, что Н. Ф. Федоров был знаком с этой книгой, написанной его сослуживцем, человеком, который, кстати, не раз выступал в печати на темы, близкие Федорову, а зачастую и навеянные им (см. примеч. 2 к письму 71).

¹⁰ Никон был вызван на соборный суд по постановлению его предварительного заседания от 28 ноября 1666 г. и доставлен в Кремль уже в полночь 1 декабря. Описание последней литургии, совершенной Никоном в Голгофской церкви, елеосвящения, прощальной проповеди патриарха, его шествия из монастыря и благословения обители «с высот Элеона» см. в книге Г. П. Георгиевского (с. 224-227).

273. В. А. КОЖЕВНИКОВУ

Конец июля 1902. Воскресенск

Черновое

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 7, ед. хр. 44 (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 4, ед. хр. 6, лл. 126-127).

¹ Об этой статье В. А. Кожевникова см. примеч. к письму 269 (преамбула).

² Данный образ Н. Ф. Федоров приводил в письме 269. В. А. Кожевников в статье «Непонятый храм» использовал его, однако в печатный текст статьи разбираемый здесь Н. Ф. Федоровым фрагмент не вошел (см. примеч. 6 к письму 272).

³ Цитата из статьи В. А. Кожевникова (в печатном тексте отсутствует).

⁴ Цитата из статьи В. А. Кожевникова (в печатном тексте отсутствует).

274. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

После 13 сентября 1902. Москва

Черновое

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 8, ед. хр. 1, л. 37-37 об.

Набросок неотправленного письма к Н. П. Петерсону, сделанный после окончательной размолвки учителя и ученика в сентябре 1902 г. По содержанию данный набросок письма перекликается с заметкой «Как ни много этот г<осподин> наговорил мне худого...» (Т. IV наст. изд., с. 164).

Обстоятельства осенней 1902 г. размолвки Н. Ф. Федорова и Н. П. Петерсона В. А. Кожевников комментировал следующим образом:

«После по недоразумению возникшей размолвки, имевшей следствием отъезд Н<икола>я Ф<едорови>ча из Асхабада, Н. П. Петерсон, приложивший все старания к разъяснению недоразумения, добился, при моем отчасти настоянии, разрешения приехать в Москву. По приезде примирение немедленно состоялось и тотчас же началась усиленная, систематическая работа над хаотически перемешанными рукописями: разборка их, сортировка, свод вариантов и переписка, как надеялись, в окончательной форме, на чем мы особенно настаивали в виду явно слабевшего здоровья Н<икола>я Ф<едорови>ча. Все шло прекрасно, пока новая буря налетевшего за что-то гнева не оборвала работы. Н<иколай> Ф<едорович> наотрез отказался продолжать ее при посредстве Н<икола>я П<авлови>ча. При таких обстоятельствах дальнейшее пребывание последнего в Москве оказывалось бесполезным. С другой стороны, оставлять рукописи у уже ослабевшего Н<икола>я Ф<едорови>ча после того, как немалая часть их была им уже сожжена в минуту отчаяния, показалось Н<икола>ю П<авлови>чу настолько опасным, что, уезжая, он рискнул увезти часть рукописей с собою для того, чтобы дома переписать их, а затем, конечно, возвратить автору. Поступок этот, не лишенный, бесспорно, самоуправства, хотя и с лучшими целями в виду, навлек на себя тот гнев Н<икола>я Ф<едорови>ча, который сквозит во многих письмах, напечатанных и ненапечатанных, и который, к несчастью, остался у него до самой смерти. Было что-то роковое и трагическое в этом расхождении под самый конец жизни у Учителя с самым преданным ему лично и его учению учеником» (ОР РГБ, ф. 657, к. 4, ед. хр. 6, л. 295).

Такова версия В. А. Кожевникова. К ней необходим ряд существенных уточнений. Во-первых, отъезд Н. Ф. Федорова из Асхабада не был следствием его размолвки с Н. П. Петерсоном. Из писем мыслителя В. А. Кожевникову и К. П. Афонину весны 1900 г. (письма 219—221) явствует, что Н. Ф. Федоров не собирался оставаться в Асхабаде прежде всего из-за климата, вредно сказывавшегося на его здоровье. Размолвка с Н. П. Петерсоном, по всей видимости, произошла перед самым отъездом, на что в другом месте указывает и сам В. А. Кожевников (см. примеч. к письму 220 (преамбула)).

Во-вторых, Н. П. Петерсон не добивался разрешения приехать в Москву. Идея его приезда принадлежала В. А. Кожевникову и Н. Ф. Федорову (см. письма 255, 256).

В-третьих, примирение учителя и ученика состоялось еще до их встречи в Москве: в мае 1902 г. между ними возобновилась переписка и длилась до августа.

В-четвертых, работа над систематизацией рукописей Н. Ф. Федорова в течение месяца, проведенного Н. П. Петерсоном в Москве (с середины августа по 13 сентября 1902; 14 сентября Николай Павлович уехал в Асхабад), ограничилась, по всей видимости, лишь «Пасхальными вопросами»: ее результатом стал окончательный текст «Супраморализма» (см. свидетельство Н. П. Петерсона, приведенное в примеч. к письму 255 (преамбула)). Именно бумаги, относящиеся к «Супраморализму», и были увезены Н. П. Петерсоном в Асхабад (в письме Н. Ф. Федорова к В. А. Кожевникову от 15 апреля 1903 говорится о «рукописи», а не о «рукописях» и упоминается «Схема Пасхальных вопросов»).

В-пятых, нуждается в коррекции утверждение В. А. Кожевникова о том, что Н. Ф. Федоров ранее, еще до приезда Н. П. Петерсона, сжег «немалую часть» своих рукописей. Следует установить, где и когда именно произошло это сожжение, а также насколько оно было объемным. В письме Н. Ф. Федорова В. А. Кожевникову, написанном после 11 августа 1903 г., читаем: «В Новом Иерусалиме было многое истреблено, но остается еще больше» (Т. IV наст. изд., с. 484). Известно, что Н. Ф. Федоров провел в Воскресенске, у стен Ново-Иерусалимского монастыря, два лета: 1902 и 1903 гг., — однако относить сожжение бумаг к лету 1902 г. вряд ли целесообразно. Да, весной 1902 г. эмоциональное состояние мыслителя было достаточно тяжелым — много тому способствовала «асхабадская полемика», — но реакцией на асхабадскую неудачу было как раз стремление привести бумаги в порядок и, прекратив «печатание мелких статеек», выступить с полным изложением учения. Именно в 1902 году обсуждался вопрос об издании тома сочинений Н. Ф. Федорова в издательстве «Скорпион» и началась перепечатка рукописей. К тому же были налажены отношения с Н. П. Петерсоном, велись переговоры о совместной работе над архивом и передаче его Николаю Павловичу. С мая по август, во время пребывания в Новом Иерусалиме, мыслитель испытывал большой душевный подъем, о чем свидетельствуют его письма к В. А. Кожевникову. При этом он с нетерпением ждал приезда Н. П. Петерсона для окончательной работы над сводом своих сочинений (см. письма 265, 271).

В заметке «Черногубов не раз обращался ко мне...» (Т. IV наст. изд., с. 163) мыслитель упоминает, что «предал уничтожению» «комментарий» к поэме В. А. Кожевникова «Цена жизни», — уничтожение этого комментария, действительно, можно датировать весной 1902 г., но, во-первых, текст его не был объемен (никак не тянет на «немалую часть» рукописей), а во-вторых, в данном случае мотивы уничтожения вполне обыкновенны: как всякий творец, Н. Ф. Федоров не желал оставлять у себя неудачный, по его мнению, текст и имел на это полное право. Другое дело, что оценка комментария как неудачи могла быть следствием подавленного состояния духа (см. заметку «Вопрос о поэме брошен, ну и черт его возьми!» — там же). Еще одно упоминание о том, что Н. Ф. Федоров уничтожал некоторые свои бумаги, содержится в письме Н. П. Петерсона В. А. Кожевникову от 30 января 1904 г. На вопрос Владимира Александровича о тех листах рукописей Федорова, которые были писаны не самим Федоровым и не Н. П. Петерсоном, а рукой третьих лиц, Николай Павлович сообщал: «Листы, о которых Вы пишете, если они давнего происхождения, то значит написаны рукою моего брата, если же писаны в 90 х годах, то рукою Ивакина. Написанное рукою Ивакина Николай Ф<едорови>ч впоследствии частью уничтожил, а частию вложил в разные связки, распределив их по особым частям произведения, смотря по тому, куда они относились» (ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 24, л. 54—54 об.) — в этом свидетельстве также ничто не указывает на из ряда вон выходящее аутодафе. Скорее всего, «в рабочем порядке» уничтожались неудавшиеся, с точки зрения Федорова, тексты, а также редакции и варианты.

Уничтожение Н. Ф. Федоровым некоторой части рукописей логичнее отнести не к лету 1902 г., а к лету 1903 г. Весной 1903 г. из-за конфликта Н. Н. Черногубова с издательством «Скорпион» расстроился план напечатания тома сочинений Федорова. Разрыв с Н. П. Петерсоном и не слишком благовидный поступок последнего для мыслителя также не прошли бесследно. С В. А. Кожевниковым Н. Ф. Федоров не виделся в тот год в течение четырех-пяти месяцев: с середины апреля (или с начала мая) по сентябрь, когда Владимир Александрович вернулся из Крыма (см. также примеч. к письму 276 (преамбула)), причем последний (или один из последних) разговор перед столь долгой разлукой был не самым приятным (см. письмо В. А. Кожевникова Н. П. Петерсону от 25 апреля 1903 — Т. IV наст. изд., с. 627), и переписка между ними, по всей видимости, возобновилась лишь в конце июня. Таким образом, со второй половины апреля (или с начала мая) по конец июня 1903 г. Н. Ф. Федоров фактически находился в полном одиночестве. Общение с обоими учениками было прервано: с В. А. Кожевниковым — временно, с Н. П. Петерсоном — уже навсегда. В такой ситуации вполне мог наступить момент отчаяния, когда мыслитель и сжег часть своих бумаг.

Что именно было тогда сожжено, установить практически невозможно. Но вряд ли следует до конца верить словам самого Федорова: «В Новом Иерусалиме было многое истреблено» (письмо 278) — брошены они в минуты крайнего раздражения и вполне могли быть преувеличением (чтобы досадить неверному ученику). Ведь, несмотря на пресловутое сожжение бумаг, остались нетронутыми главные сочинения Федорова — «Записка», «Собор», «Музей, его смысл и назначение», «Выставка» и т. д. То есть уничтожены в Новом Иерусалиме были лишь немногие, второстепенные тексты, принципиального значения не имеющие, скорее всего те, которые в тот момент попались под руку.

Далее встает вопрос о том, что именно спровоцировало сентябрьскую бурю и почему случился столь непоправимый разрыв отношений между людьми, тесно общавшимися в течение сорока лет и преданными одному делу. Отношения Н. Ф. Федорова и Н. П. Петерсона начали ухудшаться еще в воронежский период. В письме от 26 октября 1898 г. Н. П. Петерсон высказывает свои опасения по поводу возможности «возбудить [...] против себя неудовольствие» мыслителя, убеждает его в своей «преданности делу» (Т. IV наст. изд., с. 592). А ожидая приезда Федорова в Асхабад, признается: «Но радуясь Вашему приезду, не могу скрыть от Вас, что и страшусь его, потому что мне кажется, в последнее время Вы стали питать ко мне какую-то антипатию, которая все усиливается, и Вы почти постоянно на меня раздражаетесь. Я кажусь Вам, мне кажется, и глупым до того, что все делаю так же невпопад, как дурак в сказке, пожелавший "таскать не перетаскать" несшим покойника; я кажусь Вам, мне думается, и корыстным, хвастливым, тщеславным...» (письмо от 19 августа 1899 — там же, с. 593).

Конфликт Н. Ф. Федорова и Н. П. Петерсона не в последнюю очередь был связан с печатной и публичной деятельностью учителя и ученика. С 1870 х гг. Н. П. Петерсон, вдохновленный идеями Федорова, периодически предпринимает попытки вынести учение «всеобщего дела» в мир. Действует он при этом или от своего лица, или анонимно. Причем далеко не всегда ставит о своих начинаниях в известность самого Федорова. Так, в 1870 х гг. по собственной инициативе он дважды обращается к Ф. М. Достоевскому (см. примеч. 1, 12 к разделу «Приложения» «Новые материалы к истории знакомства Ф. М. Достоевского с идеями Н. Ф. Федорова»), в марте 1881 г. пишет К. П. Победоносцеву (текст письма см.: Т. IV наст. изд., с. 515-518), в 1885 г. представляет в Московский цензурный комитет имевшийся у него вариант рукописи «Вопроса о братстве и родстве...» (рукопись не была разрешена к печати) — скорее всего также без ведома Федорова, который вовсе не считал свое главное сочинение оконченным и работал над ним вплоть до начала 1890 х гг. И если в ряде случаев самодеятельность Петерсона и приносила плоды (обращение к Ф. М. Достоевскому), то в других она или оканчивалась ничем, или доставляла Н. Ф. Федорову немало переживаний — как в случае с рукописью «В защиту дела и знания...», на опубликовании которой Н. П. Петерсон усиленно настаивал и которая в 1894 г. была задержана Московским цензурным комитетом.

В 1870—1880 х гг. Н. Ф. Федоров надеялся на то, что ему удастся убедить кого-нибудь из великих, чей голос был бы значим и весом, к кому бы прислушались окружающие (Л. Н. Толстого, В. С. Соловьева), выступить с учением о воскрешении от своего имени. Поэтому печатная и публичная активность Н. П. Петерсона не вызывала в нем в тот период особого сочувствия. В 1890 е гг. он отказывается от прошлых надежд. Начинает печататься сам. Одновременно побуждает лиц из своего окружения — В. А. Кожевникова, Ю. П. Бартенева, С. С. Слуцкого, С. А. Белокурова, И. А. Борисова и др. — включать его идеи и даже фрагменты текстов в их собственные статьи и заметки, настаивая при этом на точности и четкости изложения. И сильно переживает, когда многое, у него ясно выраженное и ему самому внятное, в чужих работах предстает в туманном виде, оказывается недопонятым, когда целые пласты смысла остаются за бортом. При этом к выступлениям Н. П. Петерсона Н. Ф. Федоров относится по-прежнему сдержанно и строго, гораздо строже, чем к кому бы то ни было. И это понятно: с Николая Павловича, как с ближайшего ученика, особый спрос. Неловкости и ошибки ему прощаются с трудом. А Н. П. Петерсон — пропагандист всеобщего дела — вовсе не так уж и редко ведет себя на страницах печати как слон в посудной лавке. Отсюда — негативная реакция Федорова на статью Петерсона «Несколько слов об искусственном дожде» (письмо 62), настойчивая просьба не спешить с сокращением статьи Ю. П. Бартенева «В. Н. Каразин и господство над природою» (письмо 68), а также забрать из редакции «Пензенских губернских ведомостей» статью на тему атмосферической регуляции (письмо 120). В ряде случаев, чтобы предупредить возможные неточности в изложении своих идей, Федоров вынужден был включаться в процесс составления задумываемых Петерсоном статей, выступая соавтором и соредактором (как это произошло с неопубликованной статьей «О великой будущности войска», из которой впоследствии вырос текст «Разоружения»).

В последние годы жизни Н. Ф. Федоров, все более волновавшийся за участь учения всеобщего дела, стал более активен в попытках печатного и публичного обнаружения своих идей, пусть и в связи с частными, локальными темами (выступления в московских газетах и журналах, серия статей 1896—1898 гг. в газете «Дон»). И одновременно гораздо болезненнее реагировал на неудачи. А поскольку зачастую именно Н. П. Петерсон, по крайней мере в Воронеже, выступал посредником между Н. Ф. Федоровым и другими лицами или органами печати, то эти неудачи мыслитель невольно связывал с неверными действиями ученика и досадовал на него. Свою лепту в подготовку будущего разлада между Федоровым и Петерсоном внесла даже публикация письма Ф. М. Достоевского в газете «Дон» с предисловием Н. Ф. Федорова, в котором впервые учение о воскрешении было высказано прямо, без ухода в подтекст (как в статьях по отечествоведению и музейно-библиотечному делу). Мыслитель возлагал на эту публикацию большие надежды, надеялся на отклик, на то, что услышат — и обратятся, придут «в разум истины». И испытал сильное разочарование, когда она осталась «гласом вопиющего в пустыне». Разочарование и раздражение невольно переносились на Н. П. Петерсона — именно он организовал публикацию письма Достоевского в газете «Дон» и поставил свою подпись под предисловием к нему. К тому же осенью 1897 г. Николай Павлович предпринял безуспешную попытку перепечатать материал из «Дона» в «Воронежских епархиальных ведомостях». На эту инициативу Н. Ф. Федоров, предвидя новые разочарования, отозвался весьма негативно (см. письмо от 19 ноября 1897 — № 130). Не одобрял он и других предприятий Н. П. Петерсона, который постоянно загорался все новыми и новыми пропагандистскими прожектами (в том же письме от 19 ноября 1897 г. Николай Федорович пытался отговорить его от намерения обратиться к архиеп. Антонию Храповицкому со статьей «Что такое Россия?»).

Впоследствии В. А. Кожевников, обсуждая с П. А. Флоренским деятельность Н. П. Петерсона-публициста (его полемику в 1913 г. с Е. Н. Трубецким по поводу взаимоотношений В. С. Соловьева и Н. Ф. Федорова, выступления против С. А. Голованенко, автора серии статей об учении Н. Ф. Федорова в «Богословском вестнике» за 1914—1915 гг.), писал: «Его "усердия не по разуму" боялся и сам Николай Федорович: завещая мне свои рукописи, он вменял мне в обязанность не вверять их судьбу с одной стороны неверующим-рационалистам, которые (говорил он) "не преминут меня пожаловать в генералы от атеизма, — честь, которую я не заслужил, хотя, может быть, и подал некоторый повод думать об этом иначе", — а с другой стороны не давать рукописи в распоряжение Петерсона, "усердного не по разуму", и, по мнению Н<иколая> Ф<едорови>ча, в этом смысле более опасного, чем враги, с которыми (добродушно добавлял старик) "мы кое-как еще справимся". Эти предосторожности он не раз выражал в письмах ко мне...» (В. А. Кожевников — П. А. Флоренскому, 7 февраля 1914 // Вопросы философии, 1991, № 6, с. 118).

В 1899—1900 гг., во время пребывания Н. Ф. Федорова в Асхабаде, отношения с Н. П. Петерсоном становились все более неровными. Это ярко проявилось в истории с их совместной статьей «Разговор с Л. Н. Толстым» (см. письма 202, 203 и примеч. 115 к «Статьям и заметкам о Ф. М. Достоевском, Л. Н. Толстом, В. С. Соловьеве»). Перед отъездом Н. Ф. Федорова из Асхабада весной 1900 г. между учителем и учеником вспыхнула ссора. Сведений о том, что именно послужило к ней поводом, мы не имеем, однако вряд ли этот повод был серьезным. Скорее всего, сыграло роль долгое время накапливавшееся раздражение против «усердного не по разуму» ученика. А Н. П. Петерсон, по свидетельству знавших его, был не менее горяч, чем Федоров, и в пылу ссоры мог наговорить далеко не безобидные вещи.

Если до асхабадской размолвки Федоров мог как-то влиять на печатную деятельность Петерсона, что-то советовать, что-то корректировать в статьях последнего, то после отъезда мыслителя из Асхабада и прекращения на два года его переписки с учеником Николай Павлович начал действовать самостоятельно — и далеко не всегда удачно. В 1901 г. он опубликовал в газете «Асхабад» статьи «Разоружение» и «Самодержавие», ни слова не сообщив о своих намерениях ни Н. Ф. Федорову, ни В. А. Кожевникову. Печатный экземпляр «Самодержавия» послал в «Новое время» А. С. Суворину, также не поставив в известность автора. В полемике, разыгравшейся вокруг учения о воскрешении на страницах «Асхабада», допустил ряд ошибок и неточных формулировок (пресловутая «блаженная жизнь» — см. преамбулу к разделу «Асхабадская полемика»). И Н. Ф. Федоров, все более убеждавшийся к концу жизни в необходимости выступить с полным и развернутым изложением учения, а потому все более не одобрявший «печатания отдельных статеек», не мог не досадовать на ретивость ученика (да и в «провале» асхабадской полемики он во многом винил именно Петерсона).

Краткое примирение летом 1902 г. лишь загнало конфликт внутрь, и осенью, в период интенсивной работы над рукописями, а значит и интенсивных обсуждений и споров, он разгорелся с новой силой.

Как следует из печатаемого наброска письма и заметки «Как ни много этот г<осподин> наговорил мне худого...», Н. П. Петерсон в сентябре 1902 г. не просто самовольно увез в Асхабад рукопись «Супраморализма», но и заявил Н. Ф. Федорову о своем праве печатать имевшиеся у него сочинения мыслителя без его на то согласия. Такая позиция и ранее беспокоила Федорова (см. его письмо Н. П. Петерсону от 21 октября 1894). И дело здесь было вовсе не в авторском праве. Мыслитель, повторим, всегда охотно делился своими идеями, побуждая разных лиц излагать их на страницах печати, настаивал на том, чтобы ученики подписывались под его собственными статьями. Но, требовательный к себе и другим, он непрестанно работал над текстами главных своих сочинений. Для него это были не просто философские работы: речь в них шла о «вселенском деле», о «всеобщем спасении», и ответственность в данном случае была особенно велика. Поэтому на произвольное обращение со своими текстами Федоров всегда реагировал болезненно.

Отношение Н. П. Петерсона к авторскому праву вообще и к авторскому праву Н. Ф. Федорова в частности, в принципе было последовательным развитием позиции самого мыслителя, не признававшего собственности на идеи и считавшего, что учение о воскрешении — это всеобщее достояние. Вскоре после смерти Федорова, 5 января 1904 г. Петерсон писал Кожевникову в связи с вопросом о судьбе его наследия и о рукописях, переданных Н. Ф. Федоровым последнему: «...говорить о праве собственности на рукописи, оставшиеся после великого усопшего, — величайшая профанация; он и сам никогда не считал себя собственником всего им выраженного, он жаждал одного, чтобы все это сделалось всеобщим достоянием, для этого он и Вам передал свои рукописи, потому что знал, что Вы никогда не обратите их в собственность; передавая Вам эти рукописи, он желал также несомненно, чтобы Вы защитили эти рукописи от присвоения их со стороны кого бы то ни было и сделали бы их общим достоянием» (Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 2, с. 245). Да, все это справедливо, но справедливо именно потому, что речь идет об уже умершем. Однако вряд ли было справедливым то, что еще при жизни Федорова Петерсон фактически постоянно брал на себя прерогативу решать печатную и публичную судьбу учения всеобщего дела. Разумеется, его намерения были самые чистые и непорочные: в письме В. А. Кожевникову от 13 января 1906 г. публицист пояснял, что все шаги по обнародованию к распространению идей Федорова, предпринятые «иногда вопреки его воли и желания», были вызваны стремлением послужить учению о воскрешении, «сделать его известным, заставить его объявить себя» // Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 2, с. 246. И все же порой эти благие намерения мостили дорогу не туда, куда следует.

В свете всего вышеизложенного понятна резкая реакция Н. Ф. Федорова на заявление Николая Павловича о своем праве печатать его сочинения «по своему выбору» и без авторского согласия, и гневное отношение к увозу рукописи «Супраморализма». Н. Ф. Федоров не мог не бояться, что Петерсон предпримет все усилия к ее опубликованию.

«Супраморализма» Н. П. Петерсон не опубликовал (впрочем, представься ему реально такая возможность, он, по всей видимости, не преминул бы воспользоваться ею), однако весной 1903 г. поместил в трех номерах газеты «Асхабад» статью о рассказе А. М. Горького «Читатель», включив в нее фрагменты из федоровской «Записки...». В. А. Кожевников, которому Н. П. Петерсон послал оттиски статьи a posteriori, хваля ее содержание, замечал: «Но вы простите мое чистосердечие, если я замечу, что буквальному печатанию рукописей автора без его согласия я сочувствовать не мог бы» (В. А. Кожевников — Н. П. Петерсону, письмо от 25 апреля 1903 — Т. IV наст. изд., с. 627).

Интересно, что Петерсон, считавший учение о воскрешении принадлежащим всему человечеству, а потому полагавший, что оно может быть обнародовано любым приверженцем этого учения (в том числе и им самим), впоследствии, после смерти Н. Ф. Федорова, весьма волновался о том, кто именно и как именно будет готовить к печати и издавать его рукописи: см. письма к В. А. Кожевникову от 26 декабря 1903 (там же, с. 622), от 5 января 1904 (Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 2, с. 245—246). Разумеется, эти волнения были вызваны не тщеславными соображениями: Петерсон боялся возможности искажения учения неумелым или недостаточно вникшим в его суть издателем. Но этим он, сам того не ведая, подтверждал правоту Н. Ф. Федорова по отношению к его собственному публикаторскому самоволию. Характерно, что в стремлении обезопасить оставшиеся после Николая Федоровича бумаги от всевозможных «наследников», Петерсон заявлял и о собственном праве на них: «...как ни незначительно было мое участие во всем написанном великим человеком, во всяком случае мое участие в нем было, и от целого нельзя отделить того, что принадлежит и мне» (Н. П. Петерсон — В. А. Кожевникову, письмо от 26 декабря 1903 — Т. IV наст. изд., с. 622).

В июле 1903 г. Н. Ф. Федоров соглашается содействовать Н. П. Петерсону, намеревавшемуся сделать краткое изложение учения о воскрешении для журнала «Новый путь», однако и к этому предприятию ученика относится двойственно, считая, что от него будет мало проку, и опять-таки опасаясь искажений как со стороны самого Петерсона, так и со стороны редакции журнала (см. письмо 276). А осенью, в ответ на вырвавшееся у Н. П. Петерсона в письме к В. А. Кожевникову заключение: «С своей стороны я решил ничего больше не печатать, потому что — видимое дело — не пришло еще время, чтобы учение о воскрешении было понято» (письмо от 1 октября 1903 — Т. IV наст. изд., с. 621), — с горечью добавляет: «оно однако [и] не придет, если будут так действовать, как Вы делали» (см. письмо 281). Эта фраза — еще одно доказательство того, что разлад учителя и ученика в последние годы во многом был вызван самовольной и далеко не всегда удачной печатной деятельностью Н. П. Петерсона. Хотя можно предположить, что если бы исход выступлений Николая Павловича был иным, если бы они вызвали в обществе серьезное и доброжелательное внимание к учению о воскрешении, Н. Ф. Федоров реагировал бы на самодеятельность ученика по-другому.

¹ Каракалла (186—217) — римский император. В борьбе за верховную власть способствовал смерти отца, императора Септимия Севера. Брат и соправитель Каракаллы, Гета, был также убит по его наущению. Кроме того, император, ненавидевший своего тестя, префекта претория Плавтиана, и жену, добился гибели первого и изгнания последней.