Geum.ru

Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается по

Вид материалаДокументы

Содержание


Письма, не поддающиеся точной датировке
283. А. ф. филиппову
Другие редакции и варианты.
Подобный материал:
1   ...   57   58   59   60   61   62   63   64   65
279. В. А. КОЖЕВНИКОВУ

После 11 августа 1903. Москва

Черновое

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 34, л. 41 (копия рукой В. А. Кожевникова — к. 4, ед. хр. 6, л. 277).

Существуют два варианта датировки этого письма: серединой апреля 1903 г. и временем после 11 августа 1903. С одной стороны, данное письмо может быть поставлено в связь с письмом Н. Ф. Федорова к В. А. Кожевникову от 15 апреля 1903 и письмом В. А. Кожевникова к Н. П. Петерсону от 25 апреля 1903 (обсуждение вопроса об увозе рукописи «Супраморализма», возмущение тем, что Петерсон «не выслал копии»). С другой стороны, по своему содержанию оно связано с письмом 278 («беспримерная ненависть ко мне», «клевета в 30-дневных оскорблениях» в данном письме, «брань, которой осыпает меня Петерсон» в письме 278) и могло быть реакцией на два несохранившихся письма В. А. Кожевникова к Н. Ф. Федорову, написанных по поводу его размолвки с Н. П. Петерсоном. Предпочтительней вторая датировка.

1 Скорей всего, речь идет о несохранившемся письме Н. П. Петерсона к В. А. Кожевникову, в котором объяснялись обстоятельства его размолвки с Н. Ф. Федоровым (ср. в предыдущем письме к Кожевникову: «Получив Ваше первое письмо о брани, которой осыпает меня Петерсон...»). Текст письма Н. П. Петерсона не сохранился.

2 Во время пребывания Н. П. Петерсона в Москве в августе—сентябре 1902 г.

280. Н. Н. ЧЕРНОГУБОВУ

22 августа 1903. Москва

Печатается по: ОР РГБ, ф. 328 (Н. Н. Черногубов), к. 6, ед. хр. 7.

Текст письма написан на открытке. На лицевой ее стороне — адрес:

«Москва, Пятницкая улица,

на двор Церкви Св. Климента, в Церковном доме,

квартира № 14.

Его Высокородию

Николаю Николаевичу

Черногубову».

Николай Николаевич Черногубов (1873—1941) — литературовед, исследователь жизни и творчества А. А. Фета. Позднее — сотрудник Третьяковской галереи.

Н. Н. Черногубов был знаком с Н. Ф. Федоровым по библиотеке Московского Публичного и Румянцевского музеев. Он был в числе тех лиц окружения Н. Ф. Федорова, которые, как Ю. П. Бартенев, И. М. Ивакин, знали его не только как «идеального библиотекаря», но и как «московского Сократа», как мыслителя. «Первый раз в мире случилось, что человек заговорил серьезным языком о самом серьезном деле», — так впоследствии характеризовал Черногубов Федорова и его учение (цит. по: А. Остромиров (А. К. Горский). Николай Федорович Федоров. 1828—1903—1928. Биография, Харбин, 1928, с. 17).

Н. Н. Черногубов оставил небольшие воспоминания о Федорове. Они ярко отражают его восприятие личности и идей мыслителя, поэтому приведем их полностью:

«Кому только не приходилось бывать в каталожной комнате Румянцевского музея, и всякий, вероятно, помнит доброго гения каталожной Николая Федоровича Федорова, его согбенную старческую фигуру в непременно поношенном пальто, его серебряные локоны и черные юношеские глаза.

Пришли вы за какою-нибудь часто специальнейшей справкой — и вас сразу удивляют познания Николая Федоровича, умиляют его участие к вашему делу, его рьяные поиски, огорчение при их неудаче... Он спрашивает, советует, зовет к себе в каталожную, где заниматься удобнее... Каталожная всегда полна самым разнообразным народом, и какое изящное со всеми равенство! какая неутомимая деятельность! Николай Федорович никогда не сидит. Он то роется в каталожном отделе, привычным таким движением вынимая тяжелые ящики, то мелким проворным шагом несет целую груду книг, одновременно беседует и редко-редко — опять же стоя, — читает... Это знали и видели все. Но лишь совсем немногим выпадало счастие такой близости, чтобы хотя приблизительно оценить колоссальный ум и великое сердце Николая Федоровича, его гениальные замыслы и высокую цельную жизнь.

Николая Федоровича всю его долгую жизнь занимал вопрос действительно единой важности, вопрос о жизни и смерти, об отношении разумного существа к слепой силе природы. Если наше рождение есть ускорение смерти наших родителей, то в чем состоит наш долг? Имеем ли мы право, не зная всех условий жизни, признавать смерть безусловною? Признавая себя разумными существами в противоположность слепой силе природы, в каком отношении должны мы находиться к ней? Т. е. мы ей должны подчиняться, или она должна быть управляема разумными существами? И Николай Федорович предполагал, что долг сынов — воскрешение отцов, что смерть не безусловна, что всеобщий труд познания обратит слепую смертоносную силу в управляемую разумом и живоносную. К этому-то труду и призывал он сынов человеческих; он желал объяснить и всех обратить на пользу великому делу и к упорствующим был беспощаден: для его учения свобода личного понимания и истолкования есть свобода на ложь, так же как свобода совести — свобода на рознь.

Учение свое излагал он не отвлеченно, а всегда по поводу какого-нибудь факта, иногда — с обычной точки — совершенно ничтожного. Речь его была необузданно страстной, глаза горели, голос срывался, на присутствующего противника сыпались сарказмы, брань, угрожающие жесты; трясущимися от волнения руками искал он в карманах своего пальто смятые искомканные бумажки, исписанные неровным дрожащим почерком, часто без связи между предложениями, без необходимых частей самих предложений. Соединять эти отрывки предоставлялось друзьям — задача весьма нелегкая: Николай Федорович требовал строжайшей точности выражения, а выработанное после больших трудов редакции дополнял рядом новых мыслей, так что небольшая заметка разрасталась иногда в целое сочинение. Лучшей бывала обыкновенно вторая редакция. В последние годы раскрылось стремление к краткой отточенной формулировке, что иногда великолепно удавалось, но в общем — обедняло, иссушало мысль. Печатался сравнительно немного, всегда без подписи, почти исключительно в газетах, и преимущественно провинциальных, где и хоронились эти статьи, незамеченные, непонятые.

Всю свою жизнь Николай Федорович прожил одиноко, по бедным комнатам, питался — буквально — куском хлеба, спал 3—4 часа на голых досках. Работал по ночам при грошовой лампаде, гасшей от духоты...

И дожил до 75 лет в полном обладании духовных и телесных сил. Скончался воспалением легких в Марьинской для бедных больнице — 15 го декабря 1903 г. Погребен на кладбище Скорбященского Монастыря» (ОР РГБ, ф. 328 (Н. Н. Черногубов), к. 3, ед. хр. 8).

В 1902 г. Н. Н. Черногубов выступил с инициативой издания тома сочинений Федорова в издательстве «Скорпион», исполняя в этом деле посреднические функции (переговоры с издательством, перепечатка рукописей), однако издание не было осуществлено. Судя по заметке «Вопрос о поэме брошен...» и данному письму, он пытался пристроить в печать и отдельные статьи мыслителя.

Однако, несмотря на неоднократные предложения Н. Н. Черногубова содействовать опубликованию сочинений Н. Ф. Федорова и готовность оказывать всяческую помощь в работе, отношение к нему мыслителя было настороженным. В заметках 1902 г., касающихся плана издания тома, появляются нелестные для Черногубова высказывания, типа: «Но не лучше ли утонуть, чем принять лукавое предложение?», «о втором (Н. Н. Черногубове. — Сост.) я знаю только как о человеке очень хитром и лукавом, который, вероятно, обманывает и меня, и г. Полякова» (Т. IV наст. изд., с. 163, 165).

Возможно, не в последнюю очередь подозрительное отношение к Черногубову было связано с тем, что он был литературоведом-профессионалом; коллекционировал рукописи (по воспоминаниям Б. А. Садовского, общавшегося с Н. Н. Черногубовым в 1910 х гг., столы и шкафы в его квартире на Мало-Царицынской ул. были набиты рукописями и бумагами А. А. Фета // Российский архив. Вып. 1. М., 1994, с. 168), жил литературным трудом, в том числе и публикациями. Н. Ф. Федоров подозревал, что интерес Черногубова к его наследию не был бескорыстным. Мыслитель, не признававший литературной собственности, а тем паче собственности на учение, «понятное всем, родное для каждого», в последние годы жизни был особенно озабочен тем, в чьи руки попадут его рукописи после смерти (ср. в письме 278 угрозу истребить все бумаги, относящиеся к учению всеобщего дела, «из одного уже опасения, чтобы они не попали в лапы Н. Н. Черногубова» (Т. IV наст. изд., с. 484)). Он попросту боялся торговли ими. Боялся и того, что его сочинения будут изданы на коммерческой основе, без грифа «не для продажи», и станут источником извлечения прибыли (тем более, что и прижизненное издание сочинений мыслителя Черногубов предполагал выпустить по высокой цене (см. примеч. 191 к «Статьям и заметкам разного содержания»)). С другой стороны, Федоров не хотел допустить неверного истолкования учения. И здесь также, справедливо или нет, но видел угрозу со стороны Черногубова. Отголоски этих опасений — в заметке «Супраморализм, т. е. само христианство...», где Федоров высказывает предположение, что Черногубов будет стремиться сделать учение всеобщего дела «орудием современного атеизма» (Т. III наст. изд., с. 315), в письме 278, где мыслитель называет его «нитчеанцем» (ср. характеристику Б. А. Садовского: «При обширном уме Черногубов был очень беден и, конечно, страдал от этого. Фетом, вещами и картинами пытался он заполнить роковую пустоту. В душе ничему не верил и ничего не любил» // Российский архив. Вып. 1, с. 168-169). Даже тогда, когда Черногубов обнаруживал достаточно адекватное понимание федоровских идей, мыслитель считал нужным уточнять его мнения: ср. объяснения по поводу выражения «кафолизм», предложенного Н. Н. Черногубовым для учения всеобщего дела, в заметках «Православие в его отличии от эгоизма и альтруизма» (Т. II наст. изд., с. 45) и «Супраморализм, т. е. само христианство...».

Настороженное отношение Н. Ф. Федорова к Черногубову и его беспокойство по поводу дальнейшей судьбы рукописей в последний год жизни мыслителя разделял В. А. Кожевников. В марте 1904 г., чтобы предупредить намерение Н. Н. Черногубова напечатать по копии письмо Ф. М. Достоевского к Н. П. Петерсону от 24 марта 1878 г., он ускорил публикацию этого письма в журнале «Русский архив» (см. примеч. 108 к разделу «Приложения» «Вокруг Федорова»).

Свои опасения в отношении Н. Н. Черногубова Владимир Александрович передал и Н. П. Петерсону. В первых письмах друг к другу, написанных после смерти мыслителя, в конце 1903 — начале 1904 гг., ученики обсуждают вопрос о его наследии и возможных претензиях на бумаги со стороны Черногубова. В числе других наиболее близких к мыслителю и знакомых с его учением лиц, Черногубов принимал участие в собрании, состоявшемся 13 января 1904 г., по всей видимости, на квартире В. А. Кожевникова, где обсуждался вопрос, как поступить с оставшимися после Федорова рукописями. Комментируя рассказ В. А. Кожевникова об этом собрании, Н. П. Петерсон в ответном письме сетовал на то, что Владимир Александрович не прочел «пред собранием 13 го января» его статей, в которых говорилось о Федорове. «Если бы Вы прочитали их собравшимся, может быть, Черногубов и удержался бы от своих нечестивых о Н<ико>лае Ф<едорови>че мнений» (ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 24, л. 55 об.). Позднее, в 1913 г., найдя среди бумаг Н. Ф. Федорова заметку «Супраморализм, т. е. само христианство...», Н. П. Петерсон благодарил В. А. Кожевникова за то, что тот в свое время предостерег его «от сношений с Черногубовым» (20 августа 1913 // ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 28, л. 62).

1 Расшифровка аббревиатуры приблизительна. О каких именно бумагах (по всей видимости, статьях) Н. Ф. Федорова идет речь, установить не удалось.

281. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

Октябрь 1903. Москва

Черновое

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 68, л. 100 (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 3, ед. хр. 3, л. 22).

Набросок письма к Н. П. Петерсону. Поводом к нему послужило письмо Н. П. Петерсона к В. А. Кожевникову от 1 октября 1903 (Т. IV наст. изд., с. 620-621).

1 Цитата из письма Н. П. Петерсона к В. А. Кожевникову от 1 октября 1903.

2 Федоров, по всей видимости, имеет в виду «асхабадскую полемику» и обращение Н. П. Петерсона в редакцию религиозно-философского журнала «Новый путь» (см. письмо 276, письмо Н. П. Петерсона к В. А. Кожевникову от 1 октября 1903 г. и примеч. к ним).

Подробнее о недовольстве Н. Ф. Федорова в последние годы жизни деятельностью Н. П. Петерсона, направленной на распространение учения «всеобщего дела», см. примеч. к письму 274 (преамбула).

3 Федоров имеет в виду основной тезис программной статьи П. П. Перцова в первом номере «Нового пути» за 1903 г., в которой была сформулирована платформа сторонников «нового религиозного сознания». Появление этого течения П. П. Перцов представлял закономерным итогом идейного и духовного развития русской интеллигенции XIX в., своего рода синтезисом, примиряющим в себе мировоззренческие антиномии прошлых десятилетий. «Мы стоим на почве нового религиозного миропонимания. Мы поняли, что осмеянный отцами "мистицизм" есть единственный путь к твердому и светлому пониманию мира, жизни, себя. Мы поняли, что ни самодовлеющий индивидуализм, ни наивный альтруизм не могут выдержать своей исключительности и своей противоположности. "Как я могу отдаться самому себе, когда этим отнимаю себя у моих ближних?" — "Как я могу отдаться моим ближним, когда этим отнимаю себя у себя самого?" — разрешение этой антиномии возможно только в религиозном понимании мира, в подчинении себя и других — единому Отцу.

Как бы ни были различны выражения, оттенки, формы нашей религиозности — в одном мы сходимся: личная правда 40 х годов, как и общественная — 60 х — для нас есть уже две равноправные правды — соподчиненные иной, третьей правде. Правда о человеке и правда о людях сливаются в правде о Боге» («Новый путь», 1903, № 1, с. 6).

Прочерчивая генеалогию нового течения, П. П. Перцов назвал среди его предшественников Ф. М. Достоевского и В. С. Соловьева, присовокупив к ним несколько ниже еще и Н. В. Гоголя: «Гоголь, Достоевский, Вл. Соловьев — вот наша родословная. Постепенное раскрытие и уяснение новой религиозной мысли в последовательности этих трех имен — вот основание наших надежд, залог нашего будущего» (там же, с. 6).

Со статьей П. П. Перцова Н. Ф. Федоров, по всей видимости, ознакомился после того, как узнал от В. А. Кожевникова о сношениях Н. П. Петерсона с редакцией «Нового пути» (см. примеч. к письму 276 (преамбула)). Выраженное в ней признание недостаточности как эгоистической, так и альтруистической морали, идея «третьего пути», примиряющего и разрешающего казалось бы неразрешимые антиномии светом высшего религиозного идеала, не могли не быть близки мыслителю. С другой стороны, содержание этого спасительного «третьего пути» фактически не было определено. И эта туманность в формулировке цели явно не удовлетворила Федорова.

Осенью 1903 г. он начал писать собственную статью для «Нового пути», комментировавшую положения программной статьи П. П. Перцова и дававшую четкие формулировки той религиозной, воскресительной цели, в осуществлении которой он и полагал путь преодоления антиномии эгоизма и альтруизма.

Сведения об этой статье Федорова находим в письме В. А. Кожевникова к философу А. К. Горскому (см. примеч. 156 к разделу «Приложения» «Письма Н. П. Петерсона В. А. Кожевникову»); встречаются они и в переписке В. А. Кожевникова с Н. П. Петерсоном. Как следует из указанных источников, В. А. Кожевников отвез статью в Петербург и оставил у С. М. Северова для передачи в редакцию «Нового пути». Была ли статья передана в редакцию, неизвестно, однако на страницах журнала она не появилась. В письмах В. А. Кожевникову от 13, 30 января, 8 февраля 1904 г. Н. П. Петерсон трижды спрашивал «об участи последней статьи великого усопшего» и просил прислать с нее копию (ОР РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 24, лл. 55 об., 57 об.; Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 2, с. 247). Получив текст статьи, в письме от 25—31 июля 1904 г. писал по ее поводу следующее: «Перечитывая последнюю статью Николая Федоровича — "Антиномия нравственная" и проч., предназначавшуюся Новому Пути, я натолкнулся на такие вопросы, которые не могу разрешить, не прочитав в подлиннике то предисловие, в котором редакция Нового Пути выразила антиномию индивидуализма (эгоизма) и альтруизма. Указав на воскрешение как на единственно возможное разрешение этой антиномии и на невозможность разрешить ее путем мистическим, в статье говорится, что "не представляет разрешения антиномии и тот кажущийся положительным вывод из нее, который дает "Новый Путь", т. е. "подчинение себя и других Единому Отцу". Это не ответ, — говорится в статье, — а опять вопрос, ибо как понимать это подчинение? Понимать ли его по-католически... или же по-протестантски?..."

Но прежде всего мне хотелось бы знать, выражено ли в руководящей статье "Нового Пути", в чем заключается требование Единого Отца, которому должно подчинить себя и других» (OP РГБ, ф. 657, к. 10, ед. хр. 24, л. 65-65 об.). И далее Н. П. Петерсон просил В. А. Кожевникова «прислать [...] необходимые выписки из той статьи, которая вызвала статью Н<ико>лая Ф<едорови>ча», или же просто ответить «на поставленный мною выше вопрос, а именно, что, по мнению "Нового Пути", — требует от нас Единый Отец» (там же, л. 66).

Итак, летом 1904 г. статья находилась у Н. П. Петерсона, однако далее следы ее теряются. В 1918 г., уже после смерти В. А. Кожевникова, Н. П. Петерсон, сообщая сыну М. Н. Петерсону о письме С. М. Северова, замечает: «Северов спрашивает, между прочим, попадет ли в третий том статья Н<иколая> Ф<едорови>ча, которая была когда-то прислана ему, Северову, для передачи Перцову для Нового пути, в которой Николай II приравнивается к Алеше Карамазову. Но я не видал этой статьи и прошу Северова помочь найти ее» (24—26 января 1918 // ОР РГБ, ф. 657, к. 5, ед. хр. 29, л. 6).

До настоящего времени статья Н. Ф. Федорова, предназначенная для «Нового пути», не разыскана. Однако некоторые заметки Н. Ф. Федорова из II т. «Философии общего дела» тематически с ней связаны: «Православие в его отличии от эгоизма и альтруизма», «Ни эгоизм, ни альтруизм, а родство!», «Что такое "интеллигенты", т. е. ходящие новым или нынешним путем?» (Т. II наст. изд., с. 45, 198-199, 203-204); «Схема-чертеж, изображающий антиномию эгоизма и альтруизма, или двух смертей, и разрешение антиномии в долге воскрешения, или полнота родства и жизни, т. е. любви» (Т. III наст. изд., с. 347-351).

ПИСЬМА, НЕ ПОДДАЮЩИЕСЯ ТОЧНОЙ ДАТИРОВКЕ

282. Н. П. ПЕТЕРСОНУ ИЛИ В. А. КОЖЕВНИКОВУ

1897—1903

Черновое

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 68, л. 94-94 об. (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 3, ед. хр. 3, лл. 67-68). Копия данного письма озаглавлена «Письмо к Петерсону», однако, скорее всего, оно адресовано В. А. Кожевникову. В письме идет речь о воспитательном значении церковного богослужебного круга. Известно, что Владимир Александрович интересовался вопросом о происхождении «церковного распределения чтений» и спрашивал об этом Федорова (см. письма 212, 213).

1 Раскрытию этого смысла Н. Ф. Федоров посвятил большую статью «Религиозно-этический календарь» (черновики к ней см. в Т. III наст. изд., с. 427-445).

2 К этим словам в копии письма Н. П. Петерсон делает следующее примечание: «Тут нечто недоговоренное, не вполне выраженное. Н<иколай> Ф<едорови>ч был против особого превознесения, переоценки мученичества; он говорил, что желать мученичества значит желать, чтобы были мучители, чтобы были такие, которых не только нельзя любить, но нужно осуждать, корить и т. п. И здесь, очевидно, выражена та же мысль. Не нужно ни мучеников, ни мучителей, ни нуждающихся в получении, а этим устранилась бы и необходимость давания» (ОР РГБ, ф. 657, к. 3, ед. хр. 3, л. 67).

283. А. Ф. ФИЛИППОВУ

Вторая половина 1890-х—1903

Черновое

Алексей Фролович Филиппов — журналист, редактор. В 1900 г. возобновил издание журнала «Русское обозрение» (1901, вып. 1, 1903, вып. 1-3). В 1910 х гг. был редактором «Нового журнала для всех» и одним из ведущих сотрудников еженедельника «Дым отечества».

С Н. Ф. Федоровым А. Ф. Филиппов был хорошо знаком по библиотеке Московского Публичного и Румянцевского музеев. Библиотеку он начал посещать, еще учась в Московском университете на юридическом факультете. В «Книге собственноручной записи лиц, желающих заниматься в читальном зале» за 1892—1893 гг. он записался 6 октября 1892 г.: «№ 891. Алексей Фролович Филиппов. Студент Московского университета. Поварская, Хлебный пер., д. Лукина» (Архив РГБ, оп. 17, д. 16, л. 45 об.). В «Книге...» за 1893—1894 гг. новая запись, сделанная 27 августа 1893: «Алексей Фролович Филиппов. Студент Московского университета, юрист. Арбат, д. Каз[неразб.], кв. № 7» (Архив РГБ, оп. 17, д. 17, л. 13 об.).

А. Ф. Филиппов чтил и уважал Н. Ф. Федорова, однако его идеи, по всей видимости, знал весьма неглубоко. Сохранилось письмо А. Ф. Филиппова к Н. Ф. Федорову от 27 июля 1897, в котором он называет мыслителя «добрым, иногда вспыльчивым, но всегда отзывчивым» (см. Т. IV наст, изд., с. 643). Возможно, в одну из своих «вспышек» Н. Ф. Федоров и набросал данную записку, оставшуюся, как и другие письма подобного рода, не посланной адресату.

Упоминания о Н. Ф. Федорове встречаются в письмах А. Ф. Филиппова через 10 и более лет после смерти мыслителя. Так, 28 июня 1913 г. он пишет Н. Н. Черногубову: «Добавьте, когда будете отвечать, [...] есть ли у Вас здоровье и хорошее настроение духа и желание вновь встретиться со мной, всегда Вас любившим. Жива ли Ваша матушка, моя — умерла. Я, уже старый и, вероятно, тоже близкий к смерти, чувствую себя сиротой и каким-то маленьким. Вот что значат матери. Но Вы свою еще берегли, а я... Не хочется вспоминать...

Нельзя ли поручить какому-либо магазину выслать мне материалы о Николае Федоровиче на "Дым Отечества", наложив платеж на посылку» (ОР РГБ, ф. 328, к. 6, ед. хр. 13, л. 16 об.). В письме Г. П. Георгиевскому от 29 декабря 1930 г., напоминая ему о себе, поясняет: «30 лет — довольно порядочная цифра, — с тех пор, как мы иногда видались, во времена Ник<олая> Фед<оровича> Федорова и Антона Иеронимовича Калишевского, а в чит<альном> зале Я. Г. Кваскова.

Но Вы, может быть, удержали меня в памяти, потому что я часто бывал в каталожной у Федорова» (ОР РГБ, ф. 217, к. 15, ед. хр. 17).

ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ.