Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 12-14 ноября 2009 г. Нижний Новгород / под ред. Фортунатова Н. М. Нижний Новгород: Изд-во , 2010 с. Редакционная коллегия

Вид материала

Содержание

Особенности функционирования провинциальной культуры в условиях информационного общества
Ребрендинг массмедиа как форма манипулятивного привлечения аудитории
Исследование архитектурного наследия русской провинции: сибирский опыт
Достопримечательные места в структуре развивающегося города
Нижегородский музыкальный бомонд середины

Подобный материал:

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 28

ЛИТЕРАТУРА

Левада, Ю. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993-2000. [Текст] / Ю.Левада; МШПИ. – М.: Московская школа политических исследований, 2000. – 576 с.
Фортунатов, А.Н. Медиареальность: в плену техногуманизма : монография [Текст] / А. Н. Фортунатов; Нижегор. гос. ун-т. – Н. Новгород: ННГУ, 2009. – 212 с.
Фромм, Эрих. Бегство от свободы: пер. с англ. / Эрих Фромм. – Минск: Харвест, 2004. – 384 с.
Пацлаф, Р. Застывший взгляд / Р. Пацлаф. – М.: Еvidentis, 2003. – 224 c.
Матвеева, Л.В. Психология телевизионной коммуникации / Л. В. Матвеева, Т.Я. Аникеева, Ю. В. Мочалова. – М.: РИП-холдинг, 2002. – 316 с.
Кириллова, И.Б. Медиакультура: теория, история, практика / И. Б. Кириллова. – М.: Акад. проект: Культура, 2008. – 496 с.

С.В. Пепеляева

ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ В УСЛОВИЯХ ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА

Провинция… Провинциальная культура… Какие образы появляются в нашем сознании, когда мы слышим эти слова? К сожалению, зачастую это российская глубинка, захолустье, до которого не дошла «цивилизация». И еще больше эти образы укрепляют в нас заявления высших чинов, что провинцию надо «поднимать», что провинция не должна отставать от Центра, что нужно активнее внедрять современные информационные технологии в провинцию. Так неужели до российской периферии до сих пор не дошло информационное общество? Попробуем разобраться.

Для начала надо понять, что собой представляет провинция, чем она характеризуется.

Провинция – особый феномен, помогающий понять культуру страны в целом. Культурное бытие провинции отличается полноценностью, оно не нуждается в постороннем влиянии. Хотя современные реалии доказывают обратное: в традиционную культуру регулярно поступает извне что-то новое, что «разбавляет» ее «традиционность». Если мы посмотрим на культуру провинции, то не увидим свойственные ей размеренность, неторопливость, «народность». Современный ритм жизни, задаваемый большими городами, Центром, почти искоренил из российской глубинки эти качества, приблизил, если не географически, то фактически провинцию к мегаполисам. Так почему же мы продолжаем противопоставлять провинцию и Центр? Почему в нашем сознании провинция остается чем-то отсталым от жизни?

Эта традиция оценочности (не в пользу провинции) идет из глубины веков. Начиная со времен реформ Петра I, скорость и степень проникновения новаций внутрь и вглубь неизбежно сталкивались с эффектами, порожденными территориальным фактором. Российские города, разбросанные по необъятным пространствам страны, обираемые и попираемые, все более осваивающие провинциальный комплекс неполноценности, «становятся зоной сосуществования и взаимопроникновения конфликтов и взаимодействий разорвавшихся складов жизни» [1,с.24]. Три столетия жизни страны почти не изменили статус провинции. Ни политические реформы, ни научно-технический прогресс не повлияли на суть процесса, начавшегося в пору петровских преобразований.

Не стоит искренне считать провинцию засильем «темных сил». Научный, общественный прогресс делают ее более «цивилизованной». В ходе индустриализации провинциальная культура, до этого замкнутая в самой себе, без значимого осваивания достижений Центра, начинает ускоренно впитывать в себя эти самые достижения. Хотя они и доходят до провинции в упрощенном, удешевленном (в прямом и переносном смысле) виде. Но важен сам факт того, что провинция больше не «оторванный ломоть», о ней все чаще говорят, как о полноправном члене общества, с которым необходимо считаться.

Современная культура отличается динамизмом и эклектичностью, многозначностью и мозаичностью, пестротой общей картины, определяемой быстрым перемещением культурных течений с периферии культурного пространства к его центру. Да и понятие самого центра утрачивает свою определенность; культура становится полицентричной, размывается ее структура и ценностная иерархия организации ее пространства. Научный прогресс смещает акценты в привычном видении мира, объединяя его и как бы укрупняя его целостность, а его сознание фрагментируется.

Человек постиндустриального общества не просто пользуется информацией, живет с ее помощью – он зависим от информации. Такое главенствующее место и роль информации, причем преимущественно «массовой», − в которой доминируют усреднено-поверхностные варианты и модификации, приводит к парадоксальным, противоречивым в своем культурном значении небезобидным (с точки зрения идеалов культурного развития) последствиям. Но получение информации, ее преобразование и генерация нового знания позволяет открывать беспрецедентную по глубине и практической эффективности информацию для всех сфер жизни, что становится основой научно-технического прогресса, материального производства, социального прогнозирования и управления. Поэтому неправомерно действие цивилизации в целом на провинциальную культуру сводить только к извращающему влиянию. Ее действие противоречиво, диалектично. Не было бы этой самой цивилизации, не было бы и современной культуры, в том числе и провинциальной.

Важно подчеркнуть и то, что успешность овладения человеком информационной культурой в современном обществе все более зависит от его устойчивого интереса к той или иной информации еще до начала ее порождения. Вот почему можно сказать, что степень эффективной включенности человека в современное общество информации определяется его интеллектуальностью – широкими знаниями и глубоким пониманием процессов, которые эти знания отражают. Ведь компьютерные системы сами по себе не могут осуществлять интеллектуальную деятельность. Для такой деятельности в современном обществе требуется человек, способный заниматься этой деятельностью, а значит, человек, специально подготовленный, получивший соответствующее образование.

Но все же, надо признать, что провинция остается «относительно самодостаточной зоной» [2,с.78]. Каким бы сильным не было влияние Центра, провинциальная культура продолжает быть достаточно консервативной. В силу своей географической удаленности от центров формирования духовных инноваций, иного темпа жизни, коммуникационного взаимодействия, смены жизненных парадигм она является бытием древних пластов культуры. В этой «оторванности» от цивилизации и заключается ее прелесть.

ЛИТЕРАТУРА

Инюшкин Н.М. Провинциальная культура: взгляд изнутри. – Пенза, 2004.
Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: Сб. статей. — М., 2001.

Т.В. Новикова

РЕБРЕНДИНГ МАССМЕДИА КАК ФОРМА МАНИПУЛЯТИВНОГО ПРИВЛЕЧЕНИЯ АУДИТОРИИ

Основой любого медийного бренда, претендующего на сильную позицию в информационном рынке, является набор эмоциональных и смысловых составляющих. В этом смысле бренд – это сумма сохранившейся информации о медиа (как «сообщения», по Маклюэну), которая выстраивается постепенно, по мере знакомства с ним. В результате в сознании и подсознании аудитории появляется устойчивое отношение к медийному продукту. Показателем популярности или успешности медийного бренда является рейтинг – величина в медиаметрии. Исследовательские социологические и маркетинговые компании (например, COMCON или Gallup media) измеряют рейтинг средства массовой информации количеством людей-пользователей или в процентах от общей численности населения. Любое медиа (особенно коммерческое) пристально следит за движением аудитории, за рейтингом. И если обнаруживается отрицательная динамика, немедленно принимаются меры: создаются новые программы, меняется логотип, фирменный стиль, приглашаются новые ведущие, либо модифицируется бренд (осуществляется ребрендинг).

Отличие медийного бренда от любого другого рыночного знака (например, торговой марки) состоит в том, что он должен быть не статичным, но динамичным и гибким, т.е. время от времени подвергаться изменениям. Процесс глубинных изменений идеологии бренда называется ребрендингом. Он подразумевает изменения в различных коммуникациях бренда: от логотипа до рекламных материалов, в зависимости от ситуации. Применительно к стратегии телекомпании или радиостанции каждое изменение должно быть особенно четко обосновано. Понимание мотивов изменений позволит произвести ребрендинг наиболее эффективно.

Необходимость проведения ребрендинга может возникнуть по различным причинам: бренд стал не актуален; появился более успешный бренд, ориентированный на ту же целевую аудиторию; перед брендом могут быть поставлены более глобальные задачи по объёму продаж, и поэтому следует сместить «фокус» в сторону более обеспеченной и платежеспособной аудитории и т.д. Таким образом, ребрендинг зависит от конкретной ситуации и задач, которые будут стоять перед обновлённым брендом.

Ребрендинг – это не ликвидация старого бренда и создание нового, а его эволюция, в процессе которой часть прежних компонентов сохраняется и включается в имидж обновлённого бренда. Все обновлённые элементы бренда (слоган, логотип, дизайн и т.д.) должны проходить обязательное тестирование на восприятие целевой аудиторией. В случае соблюдения этих условий, а также качественной работы креаторов и дизайнеров, изменённый бренд будет воспринят потребителями как естественный эволюционный процесс, не будет вызывать отторжения, а эффект перемены будет только приветствоваться, и, как следствие, принесёт рост популярности телеканала/радиостанции и высокий рейтинг.

Пристальное внимание к феноменам бренда или торговой марки в современном коммуникативном процессе тесно связан с тенденцией превращения России в постиндустриальное общество, в общество потребления, в том числе и информационного. Общество потребления - это совокупность общественных отношений, в которых ключевое место играет индивидуальное потребление, опосредованное рынком[1]. Этим широко пользуются все масс медиа, а в особенности радиостанции: они предлагают (продают) потребителю не только особенности музыкального наполнения своего эфира, но и имидж, иными словами, ключевую композицию, объясняющую особенности своего бренда. Например, ключевая композиция радиостанции «Европа плюс» представляет собой направление модной танцевальной и клубной музыки; «Серебряный дождь» обращается к «интеллектуальной аудитории», людям-индивидуалистам «с хорошим вкусом»; «Русское радио» исповедует тему народности, позитива (слоган «Все будет хорошо»). Производство и продажа брендов становится самостоятельным видом экономической деятельности, в котором основным товаром являются виртуальные ценности, вернее, ценности потребительского общества. Следовательно, в большей степени это касается радиовещания коммерческого, нежели государственного или полугосударственного. Так, достаточно распространенной является тенденция, при которой коммерческие радиостанции «продают» не столько музыку, сколько идею или имидж. Таким образом, зачастую на процесс ребрендинга влияют не запросы аудитории; скорее наоборот – ребрендинг является формой манипулятивного привлечения аудитории к медийному продукту.

По определению С.Г. Кара-Мурзы, манипуляция сознанием – это действия, проводимые разумным объектом или их группой, для создания желаемых для субъекта-манипулятора и логических выводов, образов мышления и приобретенных рефлексов у разумного объекта и их групп[1].

Г. Шиллер указывал на то, что «для достижения успеха манипуляция должна оставаться незаметной: «для манипуляции требуется фальшивая действительность, в которой её присутствие не будет ощущаться» [2]. Эту «фальшивую действительность» предлагают такие виды массмедиа, как телевидение и Интернет. Радиостанции не имеют свойств визуализации, вот почему особенности их брендов обретают дополнительную функциональную, манипулятивную нагрузку, которая в других массмедиа распределена по различным каналам коммуникативного воздействия.

Это понимают владельцы многих радиостанций, однако не всегда их манипуляции с брендами приводят к увеличению аудитории (ее зависимости от радиостанции). Так, сентябре 2007 года руководство «Авторадио» (одной из ведущих радиостанций в Нижегородской области) приняло решение осуществить ребрендинг, причем только в отношении смены логотипа радиостанции. Логотип в идеологии ребрендинга должен был в концентрированном виде передавать символическое значение основного коммуникативного послания радиостанции. Изменения состояли в том, что звезда как архетипический символ, представленная прежде в форме колеса, стала «голливудской» звездой (очевидно, этим подразумевалась установка на шоу, на более широкий развлекательный формат программ). Цветовая гамма осталась прежней. В результате смена логотипа никак не повлияла ни на рейтинг, ни на отношение слушателей к «Авторадио», а только потребовала лишних финансовых вложений и затрат.

Таким образом, манипулятивный потенциал радиобрендов часто обращается против самих радиостанций, если ребрендинг начинает пониматься не просто как инструмент, облегчающий выстраивание отношений с аудиторией, а как мошеннический прием, скрывающий отсутствие информации и содержания за красочной вывеской-логотипом. Превращение брендов в симулякры есть оборотная сторона потребительски-манипулятивного отношения с аудиторией.

Таким образом, можно констатировать, что процессы ребрендинга массмедиа имеют разнонаправленный характер. Они, с одной стороны, призваны символизировать динамизм и современность радиостанций, качество их отношений со своей аудиторией, что, безусловно, является позитивной характеристикой медиабрендов. Но с другой стороны, без суггестивного наполнения бренда его маркетинговые возможности стремятся к нулю. В результате возникает противоборство маркетингового и коммуникативного начал, что часто приводит к изменению рыночного статуса радиостанций, к смене их форматов или даже к закрытию.

ЛИТЕРАТУРА

Кара-Мурза, С. Г. Манипуляция сознанием / С. Г. Кара-Мурза. – М.: Алгоритм, 2000. – 688 с.
Шиллер, Герберт. Манипуляторы сознанием / Герберт Шиллер. – М.: Мысль, 1990. – 188 с.

А.А. Зобова

провокативность

как способ выражения и стимуляции

креативных форм урбанизациИ

Формально-содержательные характеристики мироощущения современного человека порождают в его сознании острый внутренний конфликт, вызванный, с одной стороны, чрезмерной индивидуализацией форм самовыражения, а с другой – многозначностью и расплывчатостью трактовок содержания. «Смерть автора», имперсональность творчества в сочетании с «креативно-энергетическим зарядом неисчерпанной иронии авангарда» [1,с.17] создали иное культурное пространство со своей, кодированной, системой. В связи с этим в современном обществе развиваются представления об окончательной исчерпанности культуры, о «невозможности нащупать следующую, очередную ступень лестницы, куда бы она ни вела» [1,с.19], о цитации, симуляции и римейке как единственно допустимых формах ее функционирования. Более того, возникает понятие «провокативности» как особого вида экспрессии эпохи постмодерна, причем, речь идет не только о формате культуры, но и шире – об универсальном алгоритме социального поведения. Особенно отчетливо он проявляется в жизни современного города (урбанизация здесь – характеристика пространственно временных и формально-содержательных флуктуаций онтологии социальной реальности).

Исследуя особенности манипуляции сознанием, С. Кара-Мурза заметил, что так называемая «городская жизнь» отличается отсутствием космического чувства, способности видеть высший смысл во всех проявлениях [2,с.168]. Следовательно, можно предположить, что урбанистическое существование теряет сакральный смысл, и область тайного, скрытого, иррационального лежит в другой плоскости. «Социальность» города начинается тогда, когда речь заходит о процессе потребления, то есть об использовании природы и искусственно создаваемой городской среды для жизнедеятельности человека. Провокация, таким образом, лежит в основе социального статуса современного человека. Она направлена против него, против его гуманистического потенциала, но им же и осваивается, а затем транслируется обратно, в социальное пространство. В этом смысле «потребление» человеком природы есть важнейший показатель социально-культурного развития городов. Чем крупнее город, тем более сложной и дорогостоящей становится система его жизнеобеспечения, тем, как правило, сильнее загрязнение окружающей среды, но прочнее провокативность его культурного облика. Однако в целом урбанизация как объективный процесс является позитивной тенденцией развития мира, связанной с обеспечением всё большего числа жителей планеты условиями для более удобной и комфортабельной жизни, для более полного развития способностей, для более защищенной и здоровой жизни. Фетишизм и угроза как способы стимулирования сознания способствуют разрушению границы между дозволенным и запрещённым, не только манипулируя сознанием, как полагает Кара-Мурза, но и пробуждая подсознательное, провоцируя на определённые поступки. В наши дни «голод на образы», о котором рассуждает Кара-Мурза, сменяется «культом сытости» и пассивностью восприятия, которое, с одной стороны, нуждается в преодолении, с другой – формирует благоприятные условия для манипулирования сознанием.

Другим важным элементом, стимулирующим развитие урбанистической провокативности, становится вся система «городской культуры». Исследователи подразумевают под этим термином «организованную совокупность физических, символических объектов, технологий, нормативных и ценностных образований включающих в себя не только материальные (природные или искусственные, т.е. созданные людьми объекты (артефакты), но и, то, что можно обозначить с помощью такого словосочетания как «душа города». Городская культура обладает сложной структурой, состоит из взаимодействующих субкультур и характеризуется тенденцией к дифференциации и усложнению, представляя собой «подвижный, зыбкий в контурах образ, возникающий в результате преломления универсальных культурнотворных процессов в конкретно-индививидуальной городской среде» [3,с.27].

Решающую роль в формировании «урбанистического мировоззрения» играют средства массовой коммуникации, что приводит к возникновению феномена «мозаичной культуры». Означаемое в этой среде все больше утрачивает свой статус, уступая место многочисленным означающим, вырождающимся в симулякры, малопонятные или попросту нереферируемые знаки (слоганы, противоречивые утверждения, экспрессивные реалити- и ток-шоу, уничтожающие человека, отказывающие ему в праве на собственное Я). Аристотелевский принцип «подражания» (фигуративности, повествовательности) сменяется платоновским стремлением постичь саму «идею», сущность, а познав её (или в случае очевидности опустошённости знака), создать демонстративную, внешне локализуемую видимость, особую «имитацию» семиотической природы, воздействующую на сознание. При этом провокация не всегда предполагает обязательный эпатаж, кардинальную творческую новацию, разбивающую классическую норму восприятия. Антиповедение, организуемое в масштабе массовой культуры, давно утратило свою изначальную сущность «оппозиционности» и деструктивности, которая поглощается функцией развлечения.

Урбанизация сопряжена с саморазвитием городов и их систем, она естественным образом учитывает ограничения, которые определены природой. Инерция урбанизации, которая сложилась в середине прошлого века на основе многоэтажной панельной застройки и централизованных инженерно-коммунальных инфраструктур, последовательно и неотвратимо ведёт к уничтожению культуры города. Для определения этой опасности подходит понятие «поровнения», под которым русский философ Константин Леонтьев подразумевал характер антикультурной и разрушительной работы, уничтожающей своеобразие и уникальность и порождающей серое ничто. В этой связи провокативный алгоритм может создать определенную контр-культуру, урбанистическую абсурдность, требующую гуманистической компенсации. Кризис должен привести не только к переструктурированию социо-культурного пространства города, но и к необходимости нахождения поиска парадигмы его развития, что связано как с собственно городской динамикой социально-пространственных процессов, так и с разрушением и одновременно со становлением новой среды обитания в глобальном масштабе. Недостаточными кажутся специалистам лишь собственно технические методы преодоления трудностей (например, реорганизация проектно-строительного комплекса под новые приоритеты территориально-пространственного развитии). Дмитрий Фесенко задаёт риторический вопрос: «Не попадаем ли мы в ту самую историческую ловушку, связанную с принципиальным различием резистентности социальных и средовых структур, нахождением их в разных темпомирах?» [4,с.25]. В этой связи провокация как новая форма воздействия на сознание в рамках мировоззренческой парадигмы эпохи постмодерна может стать предметом отдельного исследования.

ЛИТЕРАТУРА

Валяева М. Жизнь после смерти живописи. Алексей Фирсов. – М.: КомКнига, 2005.
Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. – М.: Алгоритм, 2004.
Орлова Э. Введение в социальную и культурную антропологию. - М.: Контакт-Культура, 2004.
Фесенко Д. Социальная структура и городская среда: ловушки взаимозависимости. – М.: Архитектурный Вестник, 2009.

Провинция вчера и сегодня:

исторический, социокультурный, образовательный аспекты

Уильям Брумфилд

ИССЛЕДОВАНИЕ АРХИТЕКТУРНОГО НАСЛЕДИЯ РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ: СИБИРСКИЙ ОПЫТ

Почему мы изучаем, фиксируем и пытаемся сохранить памятники архитектуры – следы прошлых эпох? Традиционно считается, что исторические сооружения являются частью национального культурного наследия и поэтому представляют собой объекты особой ценности. Но на практике эти достопримечательности забывались или даже разрушались по экономическим или политическим причинам. Когда я рос на американском Юге, эти вопросы были мне интересны задолго до того, как я осознал, что Россия станет центром притяжения моей карьеры.

В повести Александра Солженицына «В круге первом» упоминается о том, как представитель советской элиты, увидев руины одной из разрушенных церквей, задумался о судьбе, ранее им не испытанной. Видимо, некоторые цивилизации повязаны со своими руинами, реликвиями, призраками и тенями. Россия – одна из таких цивилизаций. Американский Юг – вторая. Как заметил великий американский писатель Уильям Фолкнер, «прошлое не умерло. На самом деле оно даже не является прошлым».

Сходство между Россией и американским Югом впервые поразило меня во время посещения Ленинграда в 1971 году. Красота города, даже при всей его немощи, преследовала меня и напомнила о Новом Орлеане, основанном в 1718-м, через пятнадцать лет после основания Санкт-Петербурга. Первоначальный облик обоих городов многим обязан французской военной инженерии.

Позже, уже после написания книг по русской архитектуре, я обратил свое внимание на русский Север. Я посетил и сфотографировал множество угасающих деревень, в архитектуре которых сохранилась жизнерадостная и творческая атмосфера ушедшего столетия. Для некоторых русских было проще принять меня как представителя «штатовского Юга» (начальные сведения о котором были получены из перевода «Унесённых ветром»), чем как гражданина США.

И у нас, и во многих уголках России старые раны еще болят. Наследие рабства и результаты разрушительной войны XIX века в Америке сказались, прежде всего, на южных штатах, и эти стереотипы продолжают доминировать в сознании южан. Россия долгое время жила за счет труда крепостных, и её иерархичная история подтверждает исторически сложившееся неравенство.

Во время моих путешествий по России я часто фотографировал военные мемориалы, которые существуют почти во всех русских селениях, даже в маленьких деревнях.

Во многих американских городах есть похожие памятники тем, кто пал в бою. Воспитанный на Юге с его многочисленными мемориалами, посвящёнными битвам времен американской революции и Гражданской войны, я приобрел первые знания по военной истории, которые позже помогли мне понять Россию и русский менталитет. Споры о сражениях и стратегиях, о победах и поражениях были частью моего образования, и в России я нашел похожий интерес и сильное желание понять грандиозные конфликты прошлого. Поехав на Север, я вернулся на Юг.

Чтобы понять Россию, нужно переосмыслить представления о времени и пространстве. Страна живёт вне времени из-за своих габаритов и дорог, которые покрывают это пространство. С характерным самоедством русские будут упорно цитировать пословицу: «В России две напасти – дураки и дороги».

Затем климат. На всё уходит больше времени, когда температура минус 20, когда каждый шаг по дороге, покрытой темным льдом, может привести к катастрофе. Или короткие, но яростные летние периоды, когда нет никакой защиты от 50-градусной жары, кроме как скрыться в тени и оставить серьёзную работу на другое время.

За последние сорок лет я побывал с научными целями в самых отдаленных частях России. Например, на Крайнем Севере, где я проникся огромным уважениям к водителям всех возрастов, которые позволили мне туда попасть. Кроме собственных способностей, у них есть ещё один очень важный союзник – российский автопром. Новые русские могут ездить на «Мерседесах» и «Чероки», но настоящий знаток русских дорог предпочтёт «уазик», русский эквивалент классического джипа. Четыре колеса, два привода, жесткая подвеска, приличные габариты – вот он, русский УАЗ. Максимальная скорость – 100 километров в час – вполне адекватна для просёлочных дорог с колдобинами, для которых и создана машина. Нигде в России больше нет таких дорог, как в Архангельской области...

Хотя начало моего исследования русского севера относится к 1988 году, когда я совершил поездку на Кижи, по-настоящему я этим занялся в 1995-м после путешествия в Вологду. Я объехал с фотокамерой Архангельскую, Вологодскую и Мурманскую области, Карелию, чтобы запечатлеть потрясающие, но находящиеся под угрозой разрушения, архитектурные памятники Русского Севера: Каргополь, Ферапонтово, Сольвычегодск, Кириллов, Тотьму, Великий Устюг, Соловки...

Моя работа там – как и в любой другой точке России – стала возможна благодаря помощи фонда Гуггенхайма, Национального совета по евразийским и восточно-европейским исследованиям, Американского совета по международному образованию, Национального благотворительного фонда гуманизма, международным программам научного обмена и декану факультета свободных искусств университета Тулэйн.

На личном уровне, особенно полезна была помощь американских коллег – Блэра Рубла (директор Института Кеннана по комплексному изучению России), Дэна Дэвидсона (директор Американского совета преподавателей русского языка, или АСПРЯЛ) и Джеймса Биллингтона, директора Библиотеки Конгресса и специалиста по русской истории. Важным компонентом моей работы и ее распространения стала поддержка Архива фотографий Национальной галереи искусств в Вашингтоне. Весной 1985 года фотоархив Национальной галереи предложил создать постоянную выставку моих черно-белых фотографий по русской архитектуре. В результате этого продуктивного сотрудничества все мои многочисленные фотографии (теперь и цветные снимки) будут сохранены для будущих поколений.

Я не могу в полной мере выразить все те положительные эмоции, которые мне принесло знакомство с Алексеем Комечем, директором Государственного института искусствознания. Мы познакомились в 1979 году и плодотворно общались до его трагической смерти от рака в марте 2007-го. С помощью Комеча я установил контакты с министерством культуры, которое обеспечивало меня поддержкой во время моих практических исследований в российских регионах.

Среди других российских коллег, которые часто оказывали поддержку в ответственные моменты, необходимо вспомнить А.П. Кудрявцева (Президент академии архитектуры и инженерных наук), Д.О. Швидковского (ректор Московского архитектурного института) и Д.О. Саркисяна (директор Государственного музея архитектуры имени Щусева). В регионах России местные специалисты были очень великодушны, помогая при дальних переездах и делясь своими знаниями. Например, в Вологодской области я проехал сотни километров с М.И. Карачевым и О. Самусенко. Сотни фотографий из этих путешествий сегодня составляют важную часть моего архива.

Новый горизонт для моих исследований России открылся в 1999 году, когда Библиотека Конгресса и ее директор Джеймс Биллингтон пригласили меня принять участие в совместной русско-американской культурной и образовательной программе под названием «Смыкание границ». Программа была основана на предположении, что, несмотря на все очевидные различия в истории и культуре России и США, существуют параллели в русском движении на восток и американском движении на запад в погоне за национальной, трансконтинентальной судьбой. Факт в том, что эти два национальных продвижения, закончившиеся в Тихом океане, привели к «смыканию границ».

Цель программы – создание двуязычного сайта в Интернете с большим количеством материалов по истории американского Запада и русского Востока, включая визуальные материалы и документы из библиотек обеих стран. Этот сайт доступен всем, у кого есть Интернет, но целевая аудитория – студенты и преподаватели. Моя роль заключалась в фотографировании и описании традиционной русской архитектуры как основы для размышлений над продвижением России на Восток, с Крайнего Севера на Дальний Восток, с XV по ХХ век. Предыдущие годы работы в качестве фотографа и историка дали мне обширные знания европейских традиций русской архитектуры, но теперь я должен был увидеть эту культуру с иного ракурса – в евразийском стиле. 17 августа 1999 года, сев в поезд на Ярославском вокзале Москвы, я достал снимки, плёнки и копии моих опубликованных работ и направился на восток. Конечный пункт – Сибирь…

Ни один другой географический объект не имеет больше стереотипов, по большей части негативных. Во многих языках это слово ушло от традиционного смысла и стало означать место ссылки.

Мой путь проходил по старой дороге из Москвы через Владимир и Нижний Новгород, а оттуда до Вятки (ныне Киров). Появляется чувство границы, когда поезд движется на восток, мимо величественных разливов Волги и оставляет позади её высокий западный берег у Нижнего Новгорода. Это широкий канал, по которому купцы с Востока и завоеватели из Азии направлялись к землям древних славян. С другой стороны русские купцы, охотники, казаки и другие поселенцы направлялись на запад. Азия всё еще далеко, но Евразия, кажется, совсем близко.

И всё-таки это Европа. Сам Киров, расположенный в живописной холмистой местности, с панорамой на реку Вятку – это даже не начало конца европейского континента. Этот древний город, упомянутый в русских летописях под названием Хлынов, появился на реке Вятке, населенной в те времена финно-угорскими племенами, задолго до того, как здесь появились первые славяне. Как и другие столицы областей, Киров пытается модернизировать свою экономику и сохранить культурное наследие. Здесь, так же как и во время путешествий по западным регионам, местные специалисты были предупреждены о моём приезде, что помогло нам в совместной работе.

Из Кирова я направился в Пермь. Большую часть пути железная дорога идет вдоль реки Чепцы, притока Вятки. Красивые округлые холмы перемежаются с полями и лесами. Августовская погода в этой части света весьма разнообразна. Во время моего восьмичасового путешествия массивные дождевые облака сменялись солнечными лучами, которые блестели ещё больше на листьях, покрытых каплями дождя. Живописные деревни, состоящие, как правило, из бревенчатых домов, сменялись широкими полями. Наконец, поезд пересек мощную реку Каму и ворвался на станцию Пермь около полудня. Пермь – привлекательный город с широкими бульварами. Что касается традиционной архитектуры, то в небольших городках севера, таких как Соликамск, Чердынь, Нироб можно встретить большее разнообразие памятников. Во время моих восточных путешествий я обычно начинал со столицы региона, затем перемещался в более древние исторические поселения. Местные коллеги всегда помогали добраться до места.

Я вернулся в Пермь, сел на поезд до Екатеринбурга и, наконец, пересёк Уральский хребет, уехал из Европы и оказался в Азии. Однако Екатеринбург не показался мне менее европеизированным, чем Пермь. Для изучения советской (особенно конструктивистской) архитектуры в Екатеринбурге (прежнем Свердловске) мы найдём большое количество интересных памятников. Даже Москва не может похвастаться таким количеством зданий в стиле конструктивизма.

Местные архитекторы предлагают прокатиться в исторические места на севере – Невьянск и Верхотурье, основанные как важные транзитные пункты по дороге в Сибирь для первых русских колонистов, которые спускались вниз по реке Тура в Тобольск. Я регулярно совершал путешествия на север, чтобы прочувствовать настоящую сибирскую дорогу, проложенную значительно севернее «московской дороги», появившейся в конце XVIII века. Символом того, что русские власти распространили свое влияние на Верхотурье, служат кремль и церковь Троицы, возвышающиеся над рекой Турой. Троицкий храм уникален не только из-за необычного расположения, но и вследствие интересного соединения элементов итальянского Возрождения, средневекового московского стиля, украинского барокко и особого художественного вкуса, проявившегося в отделке фасада керамическими элементами. Хотя внутреннее убранство пострадало из-за грабежей, и только недавно там начат ремонт, внешне церковь находится в прекрасном состоянии.

Мое настоящее знакомство с Сибирью произошло в Тюмени, также стоящей на реке Туре. Сейчас Тюмень наводнена нефтяными деньгами, но городу удалось сохранить уникальную деревянную архитектуру исторического центра, и некоторые храмы сейчас восстанавливают. Особенно впечатляющи церкви в стиле «сибирского барокко» начала XVIII века с украинскими влияниями.

Из Тюмени я снова отправился на север, на этот раз в Тобольск – сибирскую столицу XVII века. С обрывистого берега могучего Иртыша горделиво смотрит тобольский Кремль с ансамблем церквей и башен – один из самых впечатляющих памятников Сибири. Большинство из городских церквей XVIII столетия всё еще не функционируют, хотя некоторые и были восстановлены в качестве приходов, как, например, польская римско-католическая церковь.

Я подвел итоги своего сибирского путешествия в Омске, также расположенном на Иртыше. Центр Омска (население около 1,2 млн. человек) достаточно неплохо сохранился и отражает процветание Западной Сибири начала ХХ века. Театры, гостиницы, банки, торговые галереи выглядят потрясающе. Помимо обновлённых православных церквей в Омске есть действующие мечети и красиво отреставрированная деревянная синагога.

Отправляясь на север по реке Иртыш, я посетил Тару, ещё одно раннее поселение (1594 год), охранявшее путь на восток. Только одна церковь из более десятка не была разрушена здесь в советский период. Посмотрев на дореволюционные изображения этих мест, можно понять, какое богатство было потеряно. Мы свернули с дороги в деревню, маленькие бревенчатые домики которой напомнили мне фотографии домов американских поселенцев XIX столетия.

Из Омска я направился в Новосибирск – важный железнодорожный центр, построенный в конце XIX века и являющийся теперь самым крупным мегаполисом Сибири. Здесь богато украшенные бревенчатые дома начала века стоят бок о бок с авангардными конструктивистскими архитектурными сооружениями и огромными зданиями сталинского периода. Большая часть интеллектуальной энергии приходит из расположенного неподалеку научного города-спутника Академгородка, где работники Музея истории сибирской культуры показали мне свою знаменитую коллекцию доисторических мумий алтайского региона, которую посещала и Хиллари Клинтон.

Дальше на моём пути были Барнаул, Томск, Красноярск и Енисейск. По дороге из Барнаула в Томск мой поезд кружил по холмистой местности, и я смог в полной мере насладиться красотой осенней листвы, которая сильно контрастировала с разрухой в деревнях, раскинувшихся вдоль железной дороги. В Томске меня встретил мой друг из прекрасного университета, старейшего в Сибири. Томск знаменит своими деревянными домами с искусной декоративной гравировкой начала XX века. Многие ещё стоят, особенно в татарском квартале, где реставрировали Белую мечеть. Как и в других частях Сибири, я наблюдал здесь многоэтничное сообщество, что характерно для региона, где почти все приезжие. Во время моего пребывания в Красноярске я проехал 340 километров на север до другого исторического города – Енисейска. Здесь воды реки наполнены огромным количеством свежей рыбы – стерлядь, тугун, сиг. Я не cмог устоять перед великолепием блюд, красиво приготовленных нашими хозяевами. В XVII веке Енисейск был одним из основных русских укрепленных пунктов в Сибири, и сохранившаяся архитектура напоминает о былом величии города. Как и повсюду, многие церкви были варварски разрушены в советский период.

Из Красноярска я направился в Иркутск, центр которого сравнительно неплохо сохранился со времен дореволюционного расцвета. Для меня было большим удовольствием консультироваться у профессора Иркутского университета, специалиста по истории польских ссыльных в Сибири Болеслава Шостаковича (он из той же семьи, что и великий композитор). Несмотря на разрушения советской эпохи, в Иркутске сохранилась самая интересная церковная архитектура азиатской части России, включая православную церковь XVIII века, фасады которой украшены декоративными элементами, созданными под влиянием буддистского искусства. Несмотря на лёгкий мороз, иркутскую золотую осень начала октября можно было назвать идеальной – лучшим примером «золотой осени» и самой подходящей для посещения одного из природных чудес света – озера Байкал.

Иркутск обозначил конец первого этапа моего сибирского вояжа. После продолжительных исследований в Архангельской и Вологодской областях зимой, весной и в начале лета я вернулся в Иркутск в начале сентября 2000-го для проведения третьей части моей работы для Библиотеки Конгресса – за месяц я должен был добраться до Владивостока. Я присутствовал при освящении нового католического костёла Непорочного Зачатия в Иркутске и видел, как восстанавливают буддистские храмы и монастыри в прибайкальских районах, населённых бурятами. Я проехал через Улан-Удэ, Читу, Нерчинск, Хабаровск – каждый из них был по-своему интересен.

И вот Владивосток, который грелся в лучах солнца, что было особенно приятно после серии тайфунов, зародившихся в ту пору в Японском море. Местные специалисты по сохранению исторического наследия показали мне также близлежащий Уссурийск и местный парк на Острове Русском.

В 2001 году я, как обычно, продолжил мои путешествия по русскому северу, но дополнительным пунктом моей летней программы стало изучение архитектуры Самары, включая Сызрань. Меня особенно поразила долина Волги и знаменитые Жигули. В мае 2002-го я впервые увидел Якутск, далее был Хабаровск, затем по реке Амур в Комсомольск-на-Амуре, где сосредоточена уникальная советская архитектура 1930-1950-х годов, оттуда - в Благовещенск – город, богатый архитектурными памятниками конца XIX - начала ХХ века. Позже мне посчастливилось много работать в Воронежской области и Татарстане, не забывал я и о моём любимом Русском Севере.

Во время всех своих поездок я был приятно поражён местной атмосферой, особенно в плане упорства энтузиастов-краеведов. Растущий интерес к региональной истории необходим сильному и цельному государству, состоящему из многих автономий. На мой взгляд, на обширной территории России ощущение местного пространства – это основа чувства «русскости» в целом (то же верно и в отношении Соединённых Штатов).

Я нашёл множество способов поделиться фотоматериалами и исторической информацией, собранными за десятилетия российских странствий. При поддержке Института Кеннана мои фотографии, снабжённые русскими и английскими текстами, получили новую жизнь в серии «Открывая Россию». Вот уже десятый том из этой серии готовится к печати московским издательским домом «Три квадрата». То же издательство выпустило и несколько моих толстых книг, посвященных богатому архитектурному наследию Вологодской области. В мае 2006 года я был удостоен высокой чести быть избранным почетным зарубежным членом Российской Академии художеств.

Мои критики в России часто рассуждают так: «Зачем кто-то, и особенно американец, должен показывать нам эту архитектуру, если мы и так постоянно видим её, а от лучших европейских канонов она далека?». Мне видится тут некий комплекс неполноценности? Русскую народную и традиционную архитектуру стоит изучать независимо от того, что когда-то создали в Европе. Современный опыт убедительно доказывает, что всегда необходимо напоминать о ценности архитектурного наследия и угрозах его существованию. Но, возможно, как настоящий сын Американского Юга, я слишком близко к сердцу принимаю непреходящую ценность архитектуры…

Е.Е. Мареева

ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЕ МЕСТА В СТРУКТУРЕ РАЗВИВАЮЩЕГОСЯ ГОРОДА:

СУДЬБА ДЕРЕВЯННОЙ ЗАСТРОЙКИ УЛИЦ КОРОЛЕНКО, НОВОЙ, ГОРЬКОГО В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ

Нижний Новгород традиционно ассоциируется с богатым лесами волжским краем, уникальным природным ландшафтом и получившими здесь широкое распространение народными ремеслами. Все эти факторы оказали безусловное влияние на формирование самобытной, целостной в своей многослойности городской среды, особого культурного пространства Нижнего Новгорода. Неотъемлемой частью и основой узнаваемого образа города, феноменом его архитектурной самобытности стало наследие деревянного зодчества, относящееся, главным образом, к периоду второй половины XIX – начала XX веков.

Фрагмент деревянной застройки района улиц Короленко, Новой, Славянской – один из немногих сохранившихся к настоящему времени уголков города, отражающий целый пласт градостроительной культуры Нижнего Новгорода и передающий исторический колорит городского быта второй половины XIX – начала XX веков.

Район этот по-своему замечателен. История его развития прослеживается с первой половины XIX века, когда в рамках реализации масштабных градостроительных преобразований осуществлялось расширение городской территории от бывшей границы, проходившей по улице Полевой, до улицы Напольно-Монастырской. При этом сформировался своеобразный пояс окраинной городской застройки, который сегодня достаточно ярко иллюстрирует с социальной, культурной и других точек зрения интереснейший период истории развития Нижнего Новгорода.

Планировочное решение этой части города, сохранившееся до нашего времени, достаточно необычно. Она приобретает форму почти правильного ромба, ограниченного с четырех сторон улицами Горького (бывшей Полевой), отрезком улицы Белинского (бывшей Напольно-Монастырская), Костина (бывшей Готмановской) и Студеной. Этот ромб был рассечен диагоналями улиц Новой и Короленко (бывшая Канатная), при этом последняя улица, не доходя северо-восточного угла ромба как бы раздваивалась: один ее отрезок (собственно Канатная улица) отходит к Полевой улице, а другой, ставший частью Немецкой (позднее – Славянской) улицы, соединяется со Студеной улицей. На восточной границе, примыкая к православному Петропавловскому кладбищу (ныне – парк им. Кулибина), располагалось небольшое Лютеранское (Немецкое) кладбище, рядом с которым образуется Немецкая площадь.

Архитектурной доминантой района стала каменная церковь Трех Святителей, построенная в 1859-1860 гг. в месте излома Канатной улицы на стыке ее с улицей Немецкой. Ее местоположение оказалось очень удачным как с функциональной, так и с градостроительной точек зрения.

Район обладает ярко выраженными чертами целостного градостроительного ансамбля. Деревянная застройка здесь сохранила преимущественно усадебный характер, местами появляются дома, стыкующиеся через брандмауэр. Архитектурно-художественный облик строений отражает значительную часть стилистического спектра жилой деревянной архитектуры, бытовавшего на протяжении второй половины XIX – начала ХХ веков. Дома, сохранившиеся со времени первоначальной застройки улиц, представляют собой, как правило, деревянные одноэтажные строения с трехчастной планировкой, тремя окнами и треугольным фронтоном по уличному фасаду, крыльцом сбоку, скупым декоративным убранством.

К более позднему периоду относятся двухэтажные деревянные дома и флигели, часто с каменным цоколем или первым этажом, с четырьмя двух- или четырехкомнатными квартирами. Как правило, декор их уличных обшитых досками фасадов, состоящий из наличников с пропильной резьбой, резных карнизов, лопаток с накладными резными деталями и т.п., эклектичен.

В начале ХХ в. здесь появляются выразительные по своей композиции и декоративному облику дома, выполненные в стиле «деревянного модерна».

Особенности единого планировочного замысла, воплощенного в дереве, – насыщенное архитектурно-художественное и эмоциональное содержание и, в то же время, ярко выраженная самобытность – выводят эти несколько кварталов в интереснейший памятник градостроительства XIX века.

Уникальный район всегда привлекал внимание исследователей в области архитектуры. Начало 1990-х годов стало временем колоссальной борьбы за сохранение его исторической целостности. В 1997 году участки улиц Славянской, Короленко, Студеной были объявлены «историко-культурной заповедной территорией». Однако реальных сдвигов в регулировании градостроительной деятельности с позиций сохранения и защиты самобытного архитектурного пространства этого района так и не наметилось. Более того, можно наблюдать, как сегодня без стеснения уничтожаются отдельные дома и целые фрагменты деревянной застройки стремительно сокращающейся в размерах «заповедной территории». Разрушительные явления почти невозможно предотвратить, поскольку статус «заповедной территории» в Российском законодательстве не имеет юридической силы. Таким образом, в настоящее время судьба этого достопримечательного района служит показательной иллюстрацией отношения общества к культурному наследию своего города.

Ю.Г. Галай

НИЖЕГОРОДСКИЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ БОМОНД СЕРЕДИНЫ

ХIХ СТОЛЕТИЯ ГЛАЗАМИ СОВРЕМЕННИКОВ

В известной работе В.А. Коллара «Музыкальная жизнь Нижнего Новгорода – Города Горького» приводятся любопытные данные о музыкальной жизни нашего города, но, к сожалению, по редакторским и иным причинам (например недоступность некоторого архивного материала), в ней не в полном виде представлены сведения современников об этой стороне культурной жизни нижегородцев.

В.А Коллар писал о музыкальных вечерах в домах именитых нижегородских дворян. Обычно, когда говорят об этом, ссылаются на публикацию в немецкой газете, которую перепечатал А.С. Гациский, удивляясь при этом, что о музыкальной жизни Нижнего говорила в 1850 г. даже берлинская «Neue Berliner Musikzeitung». Коллар также процитировал эту статью с сокращениями, опустив, на наш взгляд, некоторые интересные подробности. А потому позволим пересказать ее поподробнее.

Газетная публикация начинается с географической характеристики нашего города. «В середине великого, пространного русского царства, почти в равном расстоянии от С.- Петербурга и уральского хребта, отделяющего Европу от Сибири, лежит Нижний Новгород. Уже несколько лет тому назад, и между жителями этого города, которых число превышает 30000, постепенно распространяющая, в образованном классе, наклонность к музыкальным наслаждениям, нашла сочувствие и музыка насчитывает теперь уже значительное число образованных почитателей, которые с ревностью и любовью следуют своему музыкальному призванию. Во многих домашних кругах города, как благодетельные последствия этого направления, образовались маленькие музыкальные собрания, в которых нашли бы наслаждение и радость истинные друзья музыки. Сочинения знаменитых творцов, незабываемых в области музыки, каковы Гайден, Бетховен и Моцарт, также как и новейших, каковы Мендельсон – Бартольди, Шпор, Феска, Рейсагер, исполняются в квартетах и трио, в фортепиано с аккомпанементом струнных инструментов, и на одном фортепиано, с возможною отчетливостью, вкусом и чувством. Между здешними дилетантами, принимающими самое живое участие в этих музыкальных собраниях, должны быть поименованы: г. Улыбышев, который обыкновенно играет первую скрипку и, при совершенно удовлетворительной способности в области так называемой камер-музыки, как и при исполнении классических сочинений, заставляет себя слушать с удовольствием. Он с самых ранних лет, с величайшею ревностью, старался, сколько позволили силы, познакомиться с важными произведениями прошедшего столетия и даже со славою попытался распространить приобретенные познания, издав, для теории музыки «Новую биографию Моцарта». Далее газета продолжала: «Не менее достойно упоминания участие г. Каменского в здешних музыкальных вечерах. Его постоянное, неутомимое усердие, с которым он посвящает себя музыке, ободряет других и одушевляет его сотрудников. Г (осподин) Эйзерих, который является в этих собраниях превосходным пианистом и который музыкант ex professo, давая, в большей части домов города, уроки на фортепиано, отличается своею легкою, беглою игрою, нередко переступающую границы предписанного темпа: но при этом он очень тверд в такте и обладает редкою способностью совершенно ему неизвестные пьесы, даже когда они трудны, разыграть prima vista, без размышления». Затем автор заметки говорит о Гебель, природа которого наградила «замечательным талантом» и он, как «виолончелист, для здешних собраний дилетантов неоспоримо полезен. Его тон чист и его исполнение обещает в будущем полное чувства выражение. Но, к несчастью, молодой человек не умеет достаточно пользоваться дарованиями, которыми наделила его природа, пренебрегает своим прекрасным талантом и приносит его в жертву светским увлечениям. Кроме того, и дамы здешние – страстные любительницы музыки. В городе найдется редкий дом, в котором бы не было хорошего инструмента, на котором они очень бегло и удовлетворительно исполняют труднейшие вещи Листа, Тальберга, Шопена и др. Между ними с полным правом первое место занимает отличная пианистка графиня Толстая. Как развивающийся талант и прекрасная надежда для будущего, является приятный контральто г-жи Стремуховой» [1,с.60-61].

Следует заметить, что упомянутый пианист и композитор Карл Карлович Эйзрих одно время возглавлял оркестр Нижегородского театра и являлся одно время учителем М.А. Балакирева, уроки по фортепьяно у которого он брал в доме и на счет управляющего Нижегородской соляной конторы Николая Карловича. Якоби [2,с.18,78]. Дело в том, что отец будущего композитора до 1850 года служил в этой соляной конторе.

По свидетельству С.М. Ляпунова и А.С. Ляпунова, К.К. Эйзрих как режиссер «не ограничивался одной областью фортепьянной музыки, его круг деятельности был гораздо обширнее, а положение, занятое им в музыкальном кружке Улыбышева, представляло в его распоряжение все доступные средства к осуществлению художественных стремлений этого кружка». По уверению авторов, Эйзрих «втянул», молодого Балакирева в «лабораторию музыкального дела», познакомил его с А.Д. Улыбышевым. После отъезда Эйзриха из Нижнего Новгорода, Балакирев, по его собственному признанию, вместо его «сделался участником музыкальных вечеров у Улыбышева», который и привез его в декабре 1855 года в Санкт – Петербург [2,с.19,24].

Нам удалось выяснить имя автора заметки в немецкой газете. По мнению сенатора и нашего земляка М.П. Веселовского, им был другой нижегородский меломан В.П. Запольский. По поручению губернатора статью из газеты и перевел на русский язык М.П. Веселовский [3].

В.П.Веселовский дополняет газетную публикацию важными сведениями о музыкальной жизни Нижнего Новгорода середины ХIХ столетия. Учитывая, что они не стали достоянием нижегородских краеведов и историков музыки, привожу пространные цитаты из этих удивительных и важных для нашей местной культуры мемуаров, которые когда-то планировалось к изданию в дореволюционном журнале «Русская старина», но так и не появились.

Но прежде чем перейти к его мемуарам, надо сказать несколько слов о самом авторе. А.С. Гациский, собирая материал о «Людях Нижегородского Поволжья», в 1886 году получил автобиографические сведения М.П. Веселовского (1828 – 1893). Михаил Павлович родился в Нижнем Новгороде. Его отцом был нижегородский дворянин и статский советник Павел Васильевич Веселовский, а мать Екатерина Васильевна, урожденная Демидова. По окончании Нижегородской губернской гимназии в 1844 году поступил в Казанский университет по разряду общей словесности, окончив его через четыре года. Поступил на службу в канцелярию Нижегородского губернатора, вскоре получив место правителя дел губернской комиссии народного продовольствия. Тогда же был назначен членом Нижегородской комиссии по разбору древних актов.

В 1852 году переезжает в Петербург, где служил в Министерстве внутренних дел (по департаменту полиции исполнительной), а через год переходит в хозяйственный департамент под управлением Н.А. Милютина.

В 1859 году командируется в Нижний Новгород для пересмотра проекта устава для управления Нижегородской ярмаркой. В 1862 году переходит на службу в Министерство финансов чиновником по особым поручениям, а через пять лет назначается исполняющим обязанность статс – секретаря Государственного Совета (утвержден в должности в 1871 году). В 1882 году пожалован в звание сенатора.

В 1859 году избирается действительным членом Русского Географического общества. Публиковался в журналах «Москвитянин», «Отечественные записки», «Современник», «Военный сборник» и многих столичных газетах [4].

Наш земляк был очень наблюдательным человеком, и в его мемуарах мы найдем интересные и глубокие характеристики нижегородской администрации и губернского бомонда. Итак, пробежимся по его воспоминаниям.

«Во главе нижегородской музыкальности стоял, бесспорно, Александр Дмитриевич Улыбышев», – писал Веселовский. «Он был человек известный; биографические и иные сведения о нем не раз появлялись в печати. … Александр Дмитриевич проводил лето в своем имении Лукино, на зиму же, вместе с семьей, приезжал в Нижний. … Александр Дмитриевич был несомненно очень умен и остроумен, отличался большою начитанностью, не только по музыкальной части – где он приобрел своими сочинениями известный авторитет – но и по многим литературным и социальным вопросам. Живя в провинциальной глуши, он нисколько не отставал от современности…

В своей губернии он держал себя независимо, в некоторой оппозиции к местным властям; нисколько не заискивал в губернаторе и даже, кажется, к нему не ездил…»

Улыбышев приобрел у Д.А.Запольского небольшой каменный дом на углу Малой Покровки и «принимал нижегородское общество с широким радушием». Но главным приемным днем была суббота, когда вечером «ярко освещался второй этаж дома и зала и гостиная наполнялись посетителями». «Господствующим интересом была музыка, преимущественно камерная. Устраивались трио, квартеты, квинтеты. Любимыми авторами были Гайден, Моцарт, Бетховен, Мендельсон, Рейнгер, Феска, Шуберт и проч. Первую скрипку играл Улыбышев, вторую старик Аверкиев, или его сын, или граф Каменский, – виолончель – Гебель. Партии фортепьяно исполнял Эйзрих, заступивший в Нижнем в качестве преподавателя место Лангера».

«Улыбышев играл не особенно бойко; трудные партии он должен был разучивать, но игра его была правильна и изящна. Иногда, кроме квартетов, он играл дуэты с фортепьяно. Случалось, что исполняли вокальные пьесы: пела Пальчикова, Родионова, девицы Улыбышевы, Садоков, г-жа Эйзрих, артист Леонов».

«Одну зиму долго гостил в Нижнем скрипач Н.Я. Афанасьев, – продолжал мемуарист, – бывший до того капельмейстером в театре Шепелева на Выксунских заводах. Афанасьев давал концерты, много играл у Улыбышева, Аверкиева, Даля и вообще сделался очень популярен. Он некоторое время жил у И.В. Воскресенского. Впоследствии, переехал в Петербург, где сделался известен как композитор… Вечера у Улыбышева оканчивались роскошным ужином, за которым подавались дорогие вина и обильно лилось шампанское… Вообще, дом Улыбышева, при некоторой циничности в обстановке, представлял интересный умственный центр…».

«Однажды, в великом посту, – продолжал воспоминать Веселовский, – Улыбышев задумал воспользоваться наличными музыкантами и вокальными средствами, чтобы исполнить большую симфоническую пьесу. Выбор остановился на Regvieme Моцарта. Составили хор из певчих архиерейских и военных, театральных артистов и любителей, и оркестр из театральных и военных музыкантов и любителей. Концерт проходил в зале дворянского собрания. Исполнение было очень удовлетворительно. Помню, что на меня произвел особенно сильное впечатление номер «Dies crae». Публика была потрясена до глубины души. Этот концерт составил эпоху в нижегородской музыкальной жизни».

Мемуарист пишет, что Улыбышев преклонялся пред великими музыкальными классиками, не переносил, чтобы кто-либо посягал на неприкосновенность их произведений. Однажды молодой капельмейстер нижегородского театра Майоров вздумал исполнить увертюру «Дон Жуана», о чем было объявлено в афишах, с присовокуплением, что увертюра «переделана» господином Майоровым. Приехав в театр и заняв свое обычное в первом ряду кресел, Улыбышев «напустился на Майорова и изругал его при всей публики». Тот всячески извинялся, говоря, что «его не так поняли».

Значение Улыбышева для нижегородского общества в культурном смысле, констатировал Веселовский, было очень велико. «Он своим просвещенным взглядом будил общественную мысль, угадывая и поддерживая возникающий талант, справедливо оценивая всякое уже развившееся дарование».

«В его доме, можно сказать, впервые получил оценку М.А. Балакирев, бывший в то время еще подростком. Нет сомнения, что и без влияния Улыбышева Балакирев выдвинулся бы вперед; но несомненно также, что нижегородский музыкальный кружок благотворно повлиял на Балакирева и способствовал раннему развитию его таланта».

Ведя речь о других музыкальных домах Нижнего Новгорода, мемуарист писал: «В стороне от кружка Улыбышева стоял другой меломан, Василий Петрович Запольский». Последний воспитывался у своего дяди председателя уголовного палаты, мецената и музыканта Карла Максимовича Ребиндера. Характеризуя Запольского, мемуарист говорит, что «он был умен, образован, но крутого характера». Меценат играл на скрипке, «может быть, несколько резко, но чрезвычайно бойко и с большим блеском». Василий Петрович получал «почти все новейшие сочинения» тех современных композиторов, которые писали скрипичные пьесы – соло «с большими затеями, в приглушенных тонах, с перестройкой скрипки, с флажолетными гаммами и другими эффектами, требовавшими чрезвычайной выработки механизма со стороны исполнителя». Запольский разыгрывал их «в bivre onvert, без затруднения». «Глядя на его толстые короткие пальцы, на которых ногти он обгрызывал, удивляешься, как он мог преодолеть все трудности композиции. Штрих его был сильный, тягучий; он даже заказал себе особый смычок, более длинный чем делаются обыкновенно. Аккомпанировала ему жена Дарья Петровна, которая была также «музыкальна и нередко пела».

Веселовский пишет, что Запольский был нелюдим, почти никуда не ездил. «К кружку Улыбышева он не примкнул, как вследствие своей необщительности, так и потому, что был очень самолюбив и не признавал ничьего превосходства. Он играл, конечно, лучше, чем Улыбышев и не согласился бы исполнять партию второй скрипки, а Улыбышев не уступил бы ему первой. Таким образом, они не могли сойтись, хотя попытки к сближению делались».

Запольский изредка собирал у себя музыкантов для исполнения квинтетов или секстетов, но обыкновенно ограничивался дуэтами с женой. Иногда в его доме появлялся бывший крепостной скрипач Ребиндера Василий Карнеев. «Это был тип самородка с большим музыкальным дарованием, но неотесанный и едва грамотный, – замечал мемуарист. Бывало, сыграв пьесу при «господах», он тотчас же удалялся в людскую».

Нередко бывали у Запольского виолончелист Гебель и племянница жены хозяина дома Н.В. Стремухова, которя пела. По временам гостил у него «одаренный музыкальными способностями» бедняк – скрипач Меморский. Он пел в церкви на клиросе и сочинял «пьесы для фортепьяно». Запольские над ним потешались. Заставят его исполнить какое-нибудь из его «сочинений» и когда он увлечется вдохновением, положат, например, чайную ложку на струны. «Слепец придет в отчаяние и ярость, чуть не плачет, а хозяева хохочут и дразнят его. Эти сцены производили на меня, – отмечал мемуарист, – тяжелое впечатление; я всегда удивлялся, как люди образованные, … могли находить удовольствие в глумлении над беззащитным слепцом» [5].

Кроме этих нижегородских меломанов, Веселовский упоминал и М.И. Аверкиева, который также считался большим меломаном. Его большое семейство «отличалось многочисленностью и музыкальностью», а его три дочери были пианистками, ученицами местного преподавателя музыки Ф. Лангера. Старший сын Николай также играл на скрипке. В старые годы Михаил Михайлович играл квартеты с губернатором Бахметьевым, в правление которого он руководил Нижегородской удельной конторой. В годы службы Веселовского, он «собирал музыкантов и любителей у себя, или ездил играть к А.Д. Улыбышеву».

Конечно же, в Нижнем Новгороде середины ХIХ века были и другие музыкальные дома местных помещиков и чиновников, и о них упоминает В.А. Коллар в своем исследовании, но современник М.П.Веселовский остановился на важнейших из них, которые доминировали в губернском музыкальном бомонде того времени. Он донес до нас весьма любопытные бытовые подробности жизни и быта нижегородских меломанов, которые, вместе с публикацией в немецкой газете, расширяют наши познания о том далеком времени, отстоящим от нас более чем на сто пятьдесят лет.

Blog

Содержание