Geum.ru

Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию

Вид материалаЛекции
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   30

туманное мистическое ощущение) и не выходят (впрочем, о церковных

людях едва ли это приходится говорить - все-таки они из пеленок

выскакивают). Но если церковного устроения, церковного обстояния нет,

то объект, мыслимый и чувствуемый в душе, не адекватен тому Богу,

Который реален и открывается людям в откровении. Поэтому для того,

чтобы и объект веры, кроме акта, был верным, необходимо, чтобы это был

тот самый объект - не в слове и в ощущении только, а в объективной

реальности, которая принимается личностью, человеком.

Но и это еще не вся вера. В конечном итоге с тех пор, как 2

тысячи лет назад миру явился Богочеловек Иисус Христос, всякая иная

вера (как та, что была до Христа, так и та, что надумалась

каким-нибудь лицом или обществом после этого) является верой по

объекту неверной. "Видимый Мя виде и Отца Моего". Видящий Иисуса и не

соображающий, что Он - Сын Божий, тем самым не имеет веры собственно в

Бога. Что бы там ни говорили современные иудаисты, какие бы точные и

замечательные в своей остроте богословские (конечно, в своем роде

богословские) и психологические аргументы ни приводили, их вера по

объекту перестала быть верной, потому что Иисус Христос упразднил веру

помимо Троицы - вера в Троицу с Иисусом Христом и так, как она открыта

Им, является определяющей. А когда мы будем говорить о любви, то

увидим, что и в нравственном содержании вера в Троицу является

определяющей для содержания и выстраивания акта любви.

Но и этого все же недостаточно, потому что для того чтобы вера

выстраивалась как некое и жизненное (и даже отчасти животворящее; ведь

дети берут у родителей жизнь не только в порядке физиологического

бытия - родители животворят для них жизнь и в духовно-нравственном

содержании тоже, если, разумеется, они верно выполняют по отношению к

своим детям духовно-нравственные и воспитательные задачи) начало,

чтобы она стала окончательно действующей и во всем объеме понятой,

принятой и осуществляемой, она должна иметь верное содержание.

Содержание веры включает в себя весь комплекс знания, которое

предлагается частично как знание для рационалистического сознания

безумное, а частично как вполне приемлемое. Но во всяком случае это то

знание, источником которого всегда является не просто личный или

общественный конкретный опыт, помимо всякого духовного содержания, не

просто способность мыслить, выстраивающая этот опыт в некоторые

структуры, которые как бы и являются блоками знания, но - более того -

можно сказать, что и от опыта, и от по-видимому совершенно автономного

умствования, знания становится верным лишь тогда по сути, когда оно

может быть проверено опытом веры, потому что опыт веры прежде всего

адекватно определяет верное содержание знания человека о самом себе, о

мире, включая всю полноту мира человеческого во всех конкретностях, и

о Боге. Поэтому любые знания, получаемые иным способом, могут

соответствовать или не соответствовать правильному пониманию сути

вещей - в зависимости от того, насколько они координируются с тем


- 5 -


знанием, которое дается верою и имеет источником только Бога (я не

говорю "Церкви", потому что Церковь во всех случаях является

инструментом Бога).

Вы и сами могли бы найти довольно многочисленные примеры явления

веры не только как персонального, личностного переживания, а как

явления общественного бытия и, конечно, прежде всего это явилось бы в

многообразных опытах церковной жизни, имея в виду Церковь как

действующий в истории богочеловеческий организм, связанный с

общественным устройством единства людей в новом бытии - в бытии во

Христе Иисусе, но все же в историческом плане. Оставим в стороне это,

потому что к нашей теме это не относится, хотя примеры явления такой

веры в историческом бытии разных народов оказывались порою удивительно

значимыми и возбуждали не только общественное и народное сознание, но

и личное сознание порою довольно сильным, действенным и длительным

религиозным порывом, так что эти порывы нельзя было назвать порывами,

потому что они охватывали значительный участок времени и места.

Перед тем как перейти уже собственном к нравственному переживанию

того, что есть вера, скажем только одно, что вера как психологический

инструмент, когда она действует в сознании безрелигиозном (т.е. когда

она не имеет ни верного объекта, ни верного содержания), приводит не

только к последствиям, относящимся к области знания и познания

неверным, а и приводит к последствиям веры как исключительно

психологического механизма, к тому, что в нравственном отношении в

личности неизбежно все более можно различить некую духовную

окаменелость, мертвость. Сначала некоторую сырость нравственного

бытия, неопределенность с довольно большим доверием к собственному

нравственному опыту (а больше-то, собственно, и ничего). Вера в

области нравственности у таких людей раскрывается исключительно в

форме доверия к собственному нравственному опыту - как бывшему, так и

возможному, прогнозируемому. Такая вера в конце концов перестает

действовать не только по духовно-религиозным содержаниям, но и по

всему нравственному устройству человека, из чего не следует, что

всегда люди неверующие проявляют себя по жизни безнравственно, а

следует только то, что закономерного нравственного устройства, которое

давало бы всегда и на всю жизнь верные ориентиры для жизненный

осуществлений и оценок, в таких случаях не бывает. Это и значит, что

душа окаменевает. Некоторые участки души могут жить и даже своеобразно

действовать - например, те участки, которые отвечают за проблему,

которая особенно оказалась развитой в нравственном религиозном опыте

как права человека, могут действовать довольно сильно, а все остальное

постепенно может отмирать. К чему это приводит, все знают на печальном

опыте Глеба Якунина.

Дело тут не только в искаженном религиозном опыте - искаженным

неизбежно оказывается и нравственный опыт по неспособности видеть

многое из относящегося к нравственной жизни, потому что если взять тот

же пример, то переход Глеба Павловича в юрисдикцию монаха Филарета в

Киевскую УАПЦ свидетельствует даже не о духовных отклонениях и

перегибах, а скорее даже о нравственных, потому что это становится

вопросом нравственного бытия. Далеко за примерами ходить не нужно,

чтобы доказать это: я хорошо помню, как на заре перестройки Г.П.

находил блистательные аргументы против тогдашнего митрополита Филарета

Киевского - и вот вам пожалуйста. К сожалению, так бывало со многими.

Я помню одного широко известного диссидента, который и сидел, и

был бескорыстным (впрочем, они все были бескорыстными, а если и была

корысть, то другая, не материального порядка), а что потом стало,

вспоминать неохота и больно - развал полный в нравственном отношении.

Это почти неизбежность, когда человек живет по каким-то только

интуициям нравственного бытия и какие-то куски, участки нравственной


- 6 -


жизни становятся значимыми, вера как религиозная реальность не

определяет ничего, закономерностного выстроения нравственного бытия

нет - и получается неизвестно что. Хорошо еще, если просто окаменение,

а то и развал страшный.

Итак, о религиозной вере в ее нравственном содержании. Прежде

всего мы снова вернемся к тому началу веры,

которое состоит в приятии того несомненного факта, что Бог есть. Не

надо думать, что это начало совсем в нравственном отношении бесплодно.

Оно немногоплодно - это верно, но не совсем бесплодно, потому что по

некоторым не очень высоким и содержательным интуициям, но имеет все же

некоторое ощущение бытия Божия, а значит и правды того бытия, которое

предлагается Богом. Ведь Бог не просто есть, не то чтобы Он совсем

отдельно. Конечно, могут быть такие типы деистического сознания, при

котором отдельность Бога от человеческого рода и всех свободно

нравственных тварей и ничего не меняет, и ничего не осуществляет в

связи и в историческом устройстве, в личной истории каждого, в его

отношениях с Богом. Об этом что и говорить, но все-таки когда люди

мало церковно развитые сознают в своем начальном и очень примитивном,

хотя часто не пустом акте, что Бог есть, при этом свидетельствуется

для их сознания, что Он есть и для них, что Он многое в их жизни не

определяет, потому что они многого не знают, но что есть Божья правда

и что она-то и определяет их совесть. Может быть, они никогда так не

сформулируют, но живут они примерно по такому осознанию, что совесть,

которая в них работает и не дает возможность иногда совершать явно

неприемлемые для них поступки или по крайней мере отрицательно

оценивать эти поступки, - эта-то совесть и есть свидетельство того,

что Бог есть и что Он связан с человеческой личностью. Но этого для

подлинно нравственного устройства даже в порядке догматической веры не

довольно.

То, что и догматическая вера определяет в немалой степени

содержание нравственного бытия, свидетельствуется и многими текстами

Св. Писания, и многими примерами из жизни Церкви. Самый в этом смысле

известный и знаменитый текст из Послания к Евреям о вере как

уверенности в невидимом и осуществлении ожидаемого дает возможность

представить бытие Божие не просто как нечто туманно-неопределенное и

не связанное с личностным бытием человека, но как предлагаемое

Божественным откровением, в силу которого и по вере в которое и

осуществляется эта уверенность в невидимом как в стоящем здесь, перед

тобою, сейчас. То есть реальность невидимого актом веры утверждается в

абсолютно такой же степени, как реальность видимого. И потому эта

реальность невидимого определяет, как определяет и реальность видимого

поступки, реальность невидимого, если она является реальностью, точно

так же определяет поступки (сначала установки, мотивы, переживания, но

в конечном итоге и поступки).

Поэтому догматическая сторона веры и понимание того, что есть

вера (мы, конечно, знаем, что это не вся вера: есть еще вера как

доверие Промыслу и как верность Богу) - это догматическая уверенность

в правде Божией, предлагаемой знанием Церкви (обличение вещей

невидимых). Это знание Церкви на самом деле определяет довольно

многое, и прежде всего тот центральный акт веры христианской, о

котором говорит апостол Иоанн: всякий верующий, что Иисус есть

Христос, от Бога рожденный (а рожденность от Бога и реализует все

дальнейшие нравственные жизни). Начало духовно-нравственного бытия во

всей его полноте - это вера в то, что Иисус Христос есть Сын Божий.

Она определяет возрождение личностного устройства и всего бытия.

Что же касается доверия Промыслу и Иисусу, в Котором многие и во

времена Спасителя видели живое воплощение, осуществление Промысла -

потому, кстати говоря, вокруг Иисуса и толпилось всегда так много


- 7 -


простых людей - их простое доверие тому факту воплотившейся Истины и

было свидетельством их начальной веры не в тот факт, что есть Бог, а в

тот уже гораздо более значимый факт, что Бог есть Иисус Христос, что

уже не просто смутным сознанием, а вполне конкретно и словесно выразил

от лица апостолов и от лица человечества апостол Петр, сказав: "Ты еси

Христос, Сын Бога живаго". Это и был тот самый акт, который переводил

веру из разряда чисто догматической уверенности в являемой правде в

доверие конкретному выражению этой правды и Промыслу Божиему.

Надо сказать, что такого рода доверие было достаточно известным

не только в Новом Завете - самые поразительные факты, раскрываемые в

Ветхом Завете, в этом смысле - это пример Авраама. Пример настолько

значимый, что и все новозаветное сознание выстроено на убеждении в

том, что Авраам так доверился Промыслу Божиему, ведущему его на всех

путях жизни, в том числе и на таких, которые для сознания и всего

устройства жизни рационалистического, основанного на доверии

внерелигиозному опыту, было бы дико, и все эти факты нам хорошо

известны. Именно эта вера как доверие Промыслу Божиему по знанию

новозаветной Церкви вменилось ему в праведность. Более того - именно

такое доверие (вместе, кстати говоря, с верностью до последней капли

крови, и не только своей, но и сына, что в смысле психологического

переживания еще более значимо и серьезно), - это доверие, верность

Богу и послужили основанием к тому, чтобы Авраам был назван и стал

отцом верных. Сначала верных в лицах, составляющих только один народ,

избранный для хранения той веры и верности, которая должна была бы

потом привести не только через закон как пестун ко Христу, но и через

весь род, включающий это избранное по крови единство людей, род, в

котором совсем не все уж так было замечательно - недаром же и своими

собственными пророками этот народ был чаще всего обличаем как

жестоковыйный. И сколько мы в Ветхом Завете, в том числе среди прямых

предков Богочеловека, встречаем тех, кого нравственное и духовное

чувство, будь оно слишком линейным, не захотело бы признать как

таковых. Подлинное духовное содержание веры преодолевает все, в том

числе и собственные линейные представления о нравственности. Так вот

сначала этот избранный народ был и генетически только один народ, а

потом, после того как, предав Бога, он утратил свое значение

избранности, и после того, как все значение верности перешло к тем,

кто включил в порядок и содержание своего верования и в объект своей

веры Сына Божия Иисуса Христа, все понятие "народ верных" перешло на

народ христианский, который не случайно именно этим словом прежде

всего характеризуется - "верные".

Потом мы будем говорить о том, что настоящая вера в своем

содержании, по слову апостола Павла, есть вера, действующая любовью.

Но прежде всего встает вопрос веры. Не случайно и по обычному

словоупотреблению, когда говорят о христианах да и вообще о всех, кто

признает в своей жизни бытие Бога как определяющего все перспективы

жизни, они и называются, даже в профанном словоупотреблении, прежде

всего верующими. Авраам в этом смысле является совершенно потрясающим

примером, кстати говоря, не только того, что он проявил такую высокую

степень доверия Промыслу и верности Богу, что мог быть назван отцом

верующих, но и по сути дал возможность для людей более позднего

теплохладного полурелигиозного сознания открыть для себя, что есть

дела веры, потому что нередко многих смущало по обычно неверному

употреблению понимание слов апостола Павла "вера без дел мертва" -

неверному, потому что отсюда как бы следовало неверное ощущение того,

что как бы дополнительно к вере как некоему созерцательно-абстрактному

содержанию жизни, хотя бы и значимому, нужны дела, которые как раз и

определяют, как человек живет, хороший ли он.

Те, кто рассуждают подобным образом, плохо прочитали самого

- 8 -


апостола Иакова, потому что как раз именно за теми строчками, где он

говорит о том, что вера без дел мертва, он как пример подлинной веры,

подлинного дела веры, и приводит Авраама, готового принести в жертву

своего сына Исаака. Вот дело веры, а не какие-то дополнительные добрые

дела по падшему человеческому естеству, по плоти и крови, но дела веры

как свидетельствующие веру. И, таким образом, дела веры вошли в

православное сознание как дела, свидетельствующие веру, а не

дополняющие веру.

И, наконец, верность, которая в обычном нравственном устройстве

проявляется наиболее понятным образом как преданность, т.е.

готовность, а когда требуется реализация готовности, то и ее

реализация, - готовности отдать свое бытие настолько, насколько оно

требуется Богу, если речь идет о верности религиозной, а часто даже и

не Богу как непосредственной Божественной Личности, а и тем нормам

духовно-нравственного устройства, которые Богом или Церковью, как

голосом Божиим, предлагаются.

В этом отношении мы имеем немало примеров не только из Нового, но

и из ветхого Завета. Самый яркий - может быть, пример Маккавеев, где

верность даже религиозно-обрядовой стороне была настолько значимой для

твердых последователей преданного верующим людям правила жизни, что

для того, чтобы только не вкусить идоложертвенного, они не только были

готовы на смерть, но и умирали один за другим. Может быть, два

наиболее сильных образца - мать этих семерых детей, уговаривавшая

вопреки естеству, сверх естества, принять смерть (впрочем, они и не

возражали), лишь бы не допустить акта предательства той правды,

которую они приняли как правду Божию. Подвиг их учителя Елеазара тоже

имел дополнительный оттенок, потому что ему предлагали, как вы

помните, не есть идоложертвенное, а только сделать вид, т.е. не

совершить предательство, а только сделать вид, что совершаешь его. Но

даже одно это делание вида справедливо по верному нравственному

чувству Елеазар счел реальным предательством.

Этот урок был хорошо понят и усвоен ранними христианами - мы все

помним эти мученические акты, в которых рассказывалось, как многим

христианам предлагалось в период гонений ради спасения жизни и

обретения многих привилегий, как и Елеазару, совершить не то чтобы акт

предательства, а оставаться верными, но только сделать вид - посыпать

несколько крупинок ладана на алтари чужих богов. И те, кто хранило

безусловную верность и преданность Богу, по своему очень четко

выраженному религиозному чувству не посмели даже предположить для себя

такую возможность и шли на смерть.

Конечно, не следует романтически предполагать, что в той

исторической ситуации все оказывались столь мужественными. Впрочем,

слово "мужество" здесь неуместно: они были не мужественными, а именно

верными. Они хранили верность, они были не предателями. К чему,

собственно, и призывал Господь, когда речь шла о такого рода верности:

апостол Павел называет своих корреспондентов верными во Христе и даже

Самого Иисуса он называет верным Первосвященником ("Верен Господь,

Который утвердит вас"). Это убеждение, которое и в Деяниях

апостольских раскрывается, - убеждение держаться Господа искренним

сердцем, а это и значит: если отрицательно - то не предавать, а если

положительно творчески - отдаваться Богу во всей полноте движимого

живой верой сердца. Именно это убеждение не позволяло тем верным,

движимым этой верой, этим убеждением наполненного верой сердца,

допустить акт предательства.

История 20 века предоставила подобную возможность, и люди

поступали по-разному. Я знал людей вполне церковного во многих

отношениях сознания, на мой взгляд, допускавших несомненный сбой в

этом сознании, которые говорили: ну мы сами - ладно, но дети наши


- 9 -


слабые, немощные, они не выдержат нападения. Предлагают отдавать в

октябрята - ну и отдавайте, предлагают - в пионеры - ничего страшного.

В конце концов главное, чтобы они под галстуком носили крестик. Здесь

было глубокое непонимание того, что крестик под галстуком - это образ

шизофрении; раздвоенность сознания, к которой приобщали люди эти

"верующие" мамы и папы с ранних лет. Лицемерие, цинизм, хотя и очень

тонкий, скрытый, а вместе с тем - возможность частичного

предательства, как будто оно может быть частичным. они допускали

признать - еще того хуже - предательство не предательством, а неким

нормальным актом, который может быть оправдан общественной ситуацией,

хотя предательство и есть тот общественный акт, который оправдывается

ситуацией.

С другой стороны, были выдающиеся примеры в те же времена, даже

более страшные, чем 20-е и 30-е годы, потому что тогда еще крепко жила

в сознании невозможность отступить - у тех, кто еще хранил веру. Но

вот я знаю случай. Был такой мальчик Сережа, который не вступил ни в

пионеры, ни в октябрята, а когда его забирали в армию, он зажимал в

кулаке крестик и не отдавал его. Он пришел из армии, и немножко стало

что-то охлаждаться в его душе. Но я его ввел в алтарь, он стал

помогать, и сразу это охлаждение ушло, а через полгода он поступил в

семинарию. И вот однажды ко мне приехали две девушки из Москвы. Вижу,

Сережа идет минут за 20 до всенощной. Я его позвал чаю попить, а

потом, уже минут за 5 до службы, мы пошли в алтарь. Я его спрашиваю:

"Ну, Сережа, как тебе девушки-то?" (В воспоминаниях В.С.Соловьева

рассказывается о том, что когда он, будучи увлеченным в некоторую пору

........... идеями, приходил к своему отцу, историку Сергею

Михайловичу, и тот делал совершенно неподражаемую гримасу). Так вот,

Сережа сделал такую гримасу и сказал: "Отвращения не вызывают"...

Вера как духовно-нравственная категория, как и все, что относится

к нравственной жизни, не может и не должно рассматриваться автономно.

Какие бы подвиги веры ни были известны, как только она рассматривается

вне контекста жизни, она становится в лучшем случае фактом личного

нравственного устройства, ведущего к гордостному осознанию своего

значения. Вера как духовно-религиозный акт и устройство нравственного

жития значима лишь в контексте спасения. Спасает Бог, но спасает тех,

кто своею верою не просто признал факт бытия Божия, но всем

устройством своей внутренней и внешней жизни, во всех ее проявлениях,

свидетельствует готовность и реализацию того, что он принимает

спасительное Божественное действие. И потому одним из наиболее главных

и постоянных слов Евангелия и частых слов Спасителя, обращенных к

разным людям, явившим в своей жизни акты веры, являются слова: "Вера

твоя спасет тя".

Что это значит, какая вера является спасительной? Это та вера,

которая и делает возможным не только со стороны Бога, Который,

разумеется, "всем человека хочет спастись и в разум истины прийти", но

и со стороны людей установить тот контакт, то устройство, где

стремление к единству с двух сторон как бы вызывает некоторую искру

жизни, и эта-то искра со стороны любого личностного человеческого

бытия может осуществляться только в условиях веры. Более того: условие

подлинной веры является единственным требованием для того, чтобы это

возможное (а со стороны Бога и всегда осуществляемое) единство

осуществилось.

Таким образом, это объективное спасающее Божественное действие,

совершающееся, во-первых, раз навсегда и для всех в том

промыслительном устроении, которое раскрыто во всем тексте Евангелия,

а во-вторых, открывающего свои спасительные действия по разным типам

устройства, ситуаций, человеческих личностей каждый раз по отношению к

каждой личности таким образом, чтобы вера как действующий акт личного

- 10 -


бытия оказалась необходимой и достаточной, чтобы принять даруемое

Богом спасение. Именно потому, кажется, порою в совершенно невозможных

условиях для бытия, реализации и приятия веры спасительное действие

Божие (невозможных, например, по такому исторически совершаемому акту

совершенного и всечеловеческого предательства, который, по описанию

слова Божиего, готовится к концу света, и даже в этих условиях тот

минимум веры, который будет сохранен у готовых принять веру и

спасение, будет гарантировать и обеспечивать спасительное действие

Божие: "Аще кто веру имет, спасен будет".

Собственно говоря, вера в этом смысле является тем необходимым

условием, при котором благовестие евангельское о Царствии Божием

становится действующим смыслом сознания для тех, кто это благовестие

принимает. И потому помимо приятия всей полноты евангельского знания о

спасении оно становится невозможным. Собственно, это и есть вера -

приятие Евангелия во всей полноте его вероучительных и нравственных

смыслов. Это и является живой и действующей верой.

Поразительный ветхозаветный образец живой действенной веры, по

имени которого и тип пребывания в Царствии Божием еще в Ветхом Завете

назван лоном Авраамовым. На нем мы и можем завершить. 14.04.97.