Geum.ru

Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию

Вид материалаЛекции
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   30
часть главы 36.

Можно отметить поразительно благочестивую молитву в книге Товит,

8, 4-7. Это совсем краткая молитва, которую произносят Товит с

супругой перед тем, как началась их брачная жизнь:

"Когда они остались в комнате вдвоем, Товия встал с постели и

сказал: встань, сестра, и помолимся, чтобы Господь помиловал нас. И

начал Товия говорить: благословен Ты, Боже отцов наших, и

благословенно имя Твое святое и славное во веки! Да благословляют Тебя

небеса и все творения Твои! Ты сотворил Адама и дал ему помощницею

Еву, подпорою - жену его. От них произошел род человеческий. ты

сказал: нехорошо быть человеку одному, сотворим помощника, подобного

ему. И ныне, Господи, я беру сию сестру мою не для удовлетворения

похоти, но поистине как жену: благоволи же помиловать меня, и дай мне

состариться с нею! И она сказала с ним: аминь".

В гораздо меньшей степени указывается на различные виды проблем,

связанных как с взаимоотношениями людей, так и с тем, что касается

собственной личной нравственной жизни в ее основных проблемах, хотя

некоторые из этих проблем встают остро и раскрываются не только как

движение души к Богу, но и как понимание своей неправоты перед другими

людьми и как стремление исправить свой грех по отношению к другим

людям.

Кроме того, что касается собственно личной внутренней

нравственной жизни, в качестве антитез, кроме

праведности-неправедности, греха-безгрешия и т.п., встает проблема

более конкретного приложения такого рода противопоставлений. Например,

такие, как чистота и нечистота, как истинное и ложное благо, как

мудрость и благоразумие в противоположность неразумию,

осмотрительность и неосмотрительность. И в частности как общее

понимание зла и добра в личностном переживании нравственного бытия.

В следующий раз я чуть-чуть скажу о Псалтири, потому что слишком

хорошо нам всем известен ее характер. Даже при унылом и схематическом

изложении видно, что многие из этих тем в Псалтири открываются, а

некоторые только в Псалтири (там есть то, чего вообще нет нигде в ВЗ).

Но самое главное - в понимании личной значимости стремления укрыться

под крылом Промысла Божиего. Этого в такой степени нет нигде. В других

книгах - лишь легкие намеки. Вероятно, так остро встал этот вопрос для

Давида, потому что ему был дан Богом дар перешагнуть временные рамки

ВЗ-ного бытия, о чем можно судить по многому. Наиболее яркий текст в

этом смысле: "Что воздам Господеви о всех, еже воздаде ми? Чашу

Господню прииму, имя Господне призову..."

Закончимся на том, что человеческие взаимоотношения

рассматриваются и раскрываются в книгах ВЗ и несистемно, и упрощенно.

В общем, этой проблеме не уделяется слишком большое место.

По-видимому, это было второстепенно для ВЗ-ного человека. И только

явные, демонстративные нарушения норм Декалога и других норм закона

вставали как материал, необходимый для специального, хотя и краткого

рассмотрения - указания на эти нарушения законных норм. В остальном же

вся проблематика нравственной жизни, связанная с взаимоотношениями

людей, скрывалась до времени. Время это пришло окончательно в НЗ,

когда личность смогла увидеть себя в виде переживания идеала

подлинного и совершенного человека во Иисусе Христе, смогла

рассматривать всю полноту своего содержания как с ее отрицательной,

так и с положительной стороны уже в совершенно новом свете. ВЗ в этом

смысле, увы, слаб, это не его проблематика. 24.02.97.


nrav-25 txt


Л Е К Ц И Я 25


Сегодня мы будем говорить о покаянии в Ветхом Завете. Собственно,

и не в ВЗ, поскольку почти все ветхозаветные тексты, имеющие покаянное

содержание, могут быть возведены к одному известному тексту.

Прежде всего - несколько слов об авторе и духовном характере

Псалтири. Укажем на основные нравственно-психологические черты

устройства внутреннего мира Давида, поскольку они отражены в текстах

Псалтири и вообще Ветхого Завета. Здесь трудно назвать что-то главное,

выбор будет случайным. Но поскольку речь идет о

психологически-нравственном устройстве, где для нашего нравственного

осознания должны вставать нравственные смыслы, то все-таки хотелось бы

отметить как платформу, как ведущее нравственное содержание

личностного бытия замечательным образом выраженное смирение.

Вспомните, как по одной стороне горы шел Давид, а по другой - Семей,

который бросал в него камни и злословил его, и то, как смиренно

отнесся Давид к этому злословию, когда его спутники хотели поступить с

Семеем недобрым образом. Выдумать такой тип поведения, т.е сыграть

его, может быть, и возможно, но тогда нужны какие-то специальные цели.

Играть смирение, когда оно особенно выражается и демонстративным, и

внутренним образом, - для этого нужно иметь какие-то психологически

особенные цели. Но тут не спутаешь - таких целей не было. Тем более

что воззрение на Давида показывает и то, что порой как по конкретным

проявлениям, так и по всему строю его жизни можно видеть если не в

нравственном, то в психологическом отношении то, что называется словом

страстность. Страстность его может быть рассмотрена и увидена как

высокая степень и эмоциональная демонстративная содержательность этой

страстности. Когда в человеке такого устройства открывается смиренное

переживание осознания достоинства получаемых оскорблений (есть за

что). Я встречал смиренных актеров. Они на исповеди говорят: "Ой, я

самая последняя грешница. Ой, я такая неумная". Но если ей сказать:

"Ты дура", то можно быть уверенным: в 9 случаях из 10 реакция будет

страшная. Так вот, одно из самых замечательных проявлений смирения -

быть публично оскорбляемым, сносить это и говорить: "За дело".

В духовно-нравственном отношении самая поразительная особенность

Давида - непрекращающееся стремление к небу. Небо - его дом, место его

жительства, центр его стремлений, потому что на небе Бог и нет ничего

лучшего, как в дому Божием быть, раскрывать то, к чему ты Промыслом

Божиим призван. Тем более что в этом дому Божием встречается та

драгоценная для Давида особенность, которая позволяет братии жить

вкупе. Это и есть тип замечательного церковного устроения, потому что

именно здесь открывается то, что вполне было сформулировано позже

Спасителем: "Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди

них". В этой собранности во имя Божие так очевидно во многих псалмах

ищет Давид собранности как признака небесного бытийствования.

И, конечно, один из постоянных духовно-нравственных мотивов,

пронизывающих очень многие псалмы, - это покаяние. Я говорю о покаянии

не как о мотиве литературного творчества, а как о личностном состоянии

и переживании.

Нельзя не отметить самую разнообразную его одаренность - и

литературную, и государственную, и взаимоотношенческую и всякую

прочую.

Не буду подробно говорить об основных духовно-нравственных темах

Псалтири, потому что они настолько очевидны, что их достаточно просто

назвать. Прежде всего это хвала и благодарение по отношению к Богу -

таких= псалмов много. Здесь можно отметить и отличаемые самими

псалмами причины этого прославления, хвалы и благодарения. Эти причины


- 2 -


заключаются в осознании, видении и переживании того, каков,

собственно, Бог. Для Давида это переживание, видимо, настолько ценно,

что даже восхваление самого имени Господа, столь значимого по связи с

Самим Господом, по указанию на личность Господа, настолько важно, что

он призывает не только свою собственную душу хвалить имя Господне, но

и весь тварный мир.

Хорошо бы отметить и способы прославления и благодарения - прежде

всего заключающиеся в прямом воззвании и призывании имени Божьего и

порой даже ничего больше не заключающие, кроме осознания и переживания

значимости Бога для человеческой личности Давида, без всяких

конкретностей.

Но из всех мотивов переживания прославления и благодарения Бога

мне хотелось бы остановиться только на одном, о котором я уже,

кажется, говорил. Это тот совершенно поразительный способ, при котором

духовно-нравственная мысль Давида выходит за пределы его собственной

личности, его собственного времени - за пределы как ритуального, так и

духовного пространства времени в целом. Когда он в некотором

пророческом, может быть, не вполне осознаваемом в созерцании

собственном порыве устремляется воздавать Богу за все, что он воздал

ему, воспоминанием о будущем, о Чаше, про которую некоторые святые, в

частности недавно прославленный митрополит Московский Филарет говорит,

что, конечно, имеется в виду Чаша евхаристическая: "...чашу спасения

прииму".

Совершенно особым таинственным мистическим образом все псалмы, в

которых открывается внушенное Духом знание о том будущем

духовно-нравственном мире, который откроется вместе с воплощением Сына

Божия, - то знание и переживание, которое позволяет открывать даже

некоторые вполне конкретные подробности этого святого пророческого

знания. Все это, конечно, материал для смиренного преклонения любого

читателя Псалтири, как читателя немощного, который оттарабанивает по

кафизме в день, так и читателя, хоть иногда внимательно вчитывающегося

с благодарностью и любовью в каждое слово этого самого выдающегося

ветхозаветного текста.

Разумеется, среди духовно-нравственного материала Псалтири особое

место занимают все мотивы, связанные с осознанием и переживанием

собственной личности - как в ее взаимоотношениях с Богом и людьми (в

том числе и с имеющими вражеское устроение по отношению к автору, что

следует рассматривать символически), так и просто те тексты, в которых

речь идет о самосознании и переживании собственной личности в свете

духовно-нравственного опыта, предлагаемого ветхозаветным сознанием. В

этом отношении, конечно, оказывается значимей многих других по полноте

духовно-нравственного переживания по крайней мере одного из ведущих

мотивов аскетического нравственного бытия, псалом "Покаяния..." - не

единственный покаянный псалом, но тот, в котором покаяние выражено

наиболее полным и конструктивным образом. Покаяние здесь выражено по

исторически конкретному образу и открывает всю полноту смыслов этого

нравственного движения, далеко превосходящего любой конкретный повод.

Замечательно, что в 50-м псалме первое слово покаянного

переживания - собственно не слово покаянного переживания. Оно хотя и

связано с покаянным значением как по конкретному событию, так и по

нравственному устройству Давида, но прежде всего это переживание

значения Бога по отношению к человеческой личности. Это слово -

"Помилуй...", слово, которое объективно соединяет с Богом одним из

наиболее значимых духовно-нравственных смыслов любую человеческую

личность, а переживает ли она это субъективно - это уже дело

конкретного наполнения личности. Соединяет, как здесь видно, и по

самому началу мысли - "Помилуй мя, Боже". "Помилуй" здесь - тот

соединительный глагол, та связь личности человеческой с Богом, в


- 3 -


которой виден определенный тип направленности личного прошения к Богу

- тип настолько определенно значимый, что, как известно из свв. отцов,

интерпретировавших второе слово текста ап. Павла - молитва моления,

благодарения и прошения - как одно из главных направлений, выражений

молитвы. Об этом писали Василий Великий, Филарет Московский. Моление в

этом понимании предлагается как выраженное душевно-чувственно, а часто

и словесно прошение к Богу в сознании ошибочности своих нравственных

действий и в просьбе освобождения от этой ошибочности.

Собственно, это и есть покаяние. Слово "моление" содержит еще и

как тип взаимоотношений личности человеческой с Божественной либо

априорное (когда речь идет о том, что прежнего опыта не было, но это

бывает только в начале духовного пути), либо опытное ожидание, надежда

на то, что это возможно, как раз и основывающаяся на том, что есть

опыт и есть созерцание Божества как имеющего такую силу, возможность и

желание к тому, чтобы действие помилования над личностью совершилось.

Слово "помилование" в самом очевидном и простом его значении,

которое по душевному движению возникло много прежде той юридической

практике, в которой термин этот нашел дополнительный смысл, выражает

знание и осознание собственно практики любви. Потому что одно из

основных направлений желаемой от другой личности любви в том и

состоит, чтобы неверные проявления твоей личности по отношению к

другой были как бы забыты, стерты. Если мы рассмотрим и дополнительный

смысл слова "помилование", юридический, то увидим, что и здесь есть

понимание вполне подходящее нам, потому что помилование в юридической

практике есть акт высшей судебной инстанции, отменяющий справедливый

приговор низшей судебной инстанции. В том случае, когда акт

преступления совершенно доказан и нет никаких мотивов для оправдания и

даже для смягчения наказания по серьезности его, остается последнее

слово, последняя возможность у подсудимого - просить милости, просить

помилования. Просить не потому, что он заслужил смягчения наказания, и

не потому, что суд не прав (в этом случае подсудимый подает

апелляцию), а потому, что он как бы склоняет голову перед

справедливостью суда и понимает все недостоинство своего поступка. Он

понимает, что если и возможно смягчение наказания, то лишь в силу

превосходящего всякую справедливость доброжелательства высшей

инстанции.

Если обратиться к тексту псалма и к смыслу покаяния, то когда

речь идет об обращении к Богу как высшей духовно-нравственной

инстанции, такой смысл помилования, дополнительно содержащийся в

псалме и других подобных молитвенных обращениях, как раз и содержит, с

одной стороны, осознание того, что по справедливости следовало бы быть

наказанию, но зная, что высшая инстанция имеет силу и желает при

обращении к ней освободить от наказания, высшая духовная инстанция в

данном случае становится олицетворенной, как и вообще всегда, когда

речь идет об обращениях покаянного характера, высшая инстанция (в

смысле единственная) собственно покаянное обращение по сути,

разумеется, могут быть обращениями только к Богу.

Просьба о прощении- лишь малое выражение той полноты, которая

совершается в покаянии со стороны Бога, потому что покаяние - это акт

синергетический, встречный, в котором совершается действие, состоящее

в восхождении человеческой души к Божественной личности и в

нисхождении Божественной личности к человеческой душе. В этой-то

встрече, по милости Божией, и утверждается возможность, значимость и

совершение акта покаяния.

Здесь же, несколькими словами ниже, начинается учение о грехе

(амартология от слова "амартия", что значит "грех") - замечательное и

полное, хотя и выраженное в аскетически строгом и кратком виде. Слово

"амартия" означает еще и "ошибка". Таким образом, можно принять


- 4 -


дополнительно к другим смыслам слова "грех" еще и смысл "нравственная

ошибка".

Первое значение, которое предлагается в псалме, - это переживание

значения греха как беззакония. Смысл беззакония возможен лишь когда

есть а) знание закона, б) переживание его значимости, в) видение

преступления против закона. В этом отношении антиномические смыслы

нравственного бытия, которые переживаются многими людьми, конечно,

совершенно недостаточны - прежде всего потому, что даже и переживания

нравственного закона, но без его содержательного знания может привести

только к некоторой эмоции, хотя бы и очень высокого типа (который

красиво обозначен у Канта "закон Божий, живущий во мне"). Но закон

Божий, живущий в нас, если он не конкретизирован в некотором наборе

правил, перестает быть законом, и тогда беззаконие есть лишь ощущение

- переживание лишь постольку, поскольку есть переживание законности

некоторого высшего требования (законности и закономерности).

Законности - потому что закон дан органом свыше; закономерности -

потому что в нем есть некая правда, корреспондирующаяся со всем

остальным законодательством. То есть законы на самом деле хороши,

когда они представляют собою некую целостную структуру, и в этом

смысле нравственные законы хороши, когда представляют единый свод

законодательства, состоящий не просто в перечне (это не гармоническая

структура, а список; одна из самых тяжелых ошибок новозаветного

сознания - склонность рассматривать нравственное содержание

личностного бытия и собственных грехов как некий список не обязательно

взаимосвязанных указаний. Негармоничное в этом смысле покаяние -

покаяние несовершенное. Хотя, конечно, покаяние, которое раскрывается

в душе как сильное духовно-нравственное действие по конкретным

поводам, может быть и бывает очень значимым, но если в целом

рассматривать устроение души в ее нравственном содержании, то покаяние

лишь тогда возможно во всей полноте, когда оно оказывается именно

таким, как в псалме Давида - когда оно, если угодно, предваряет то

переживание нравственных смыслов, которое практически оказывается

новозаветным, т.е. благодатным. Псалом имеет смысл гораздо более, чем

законнический. Во второй и третьей частях он имеет смысл и

переживание, гораздо более близкий к новозаветным ощущениям и

переживаниям, а потому даже переживание греха как беззакония, как

видно из псалма, сочетается с другими переживаниями того, что входит в

понятие "грех", и с дальнейшим рассмотрением и поиском покаяния как

очищения души, изменения ума (метанойи), потому что "сердце чисто" -

это есть совершение нового типа личности, новой твари, о чем и просит

во второй части Давид.

Итак, грех как беззаконие может быть виден лишь тогда, когда

конкретное содержание закона не уходит от личностного сознания. В этом

смысле можно сказать, что совершенно недопустимое словосочетание

"закон благодатного бытия" становится возможным лишь потому, что есть

некоторая объективная данность, которая одновременно является

заданностью для новой твари. Эта заданность принимается в душу как

некая встроенность. Встраивается в душу не столько правило, сколько

высшее знание, это правило превосходящее, о том, что есть правда Божия

в новозаветном осознании. Конечно, это сознание одновременно целостное

и гармоничное, но в нем могут переживаться некоторые отдельные

значимые пункты. Эти пункты, встроенные в душу, без всякого

дополнительного психоанализа дают возможность увидеть грех.

Для новозаветного сознания никаких специальных действий (даже

перед таинством исповеди) не нужно. Разве что память плохая и нужно

что-то припомнить. Но при этом душа новозаветная не занимается

психоанализом, не выстраивает психологические новеллы - она просто

припоминает то, что оказалось против гармоничного благодатного закона,


- 5 -


который был принят просто потому, что ты стал христианином, что для

тебя стало значимо Евангелие и евангельское сознание. Конечно, в этом

отношении переживание значимости закона Давидом особенно велико,

потому что оно как бы предваряет то целостно-гармоничное благодатное

переживание закона и, соответственно, печальное переживание

собственного беззакония как того, что входит сначала в душу, а потом и

в поступок, хотя фиксируется душой как некоторый разрыв с той

объективной нравственной реальностью, которая в душе уже живет.

Кажется, с этим разрывом дальше жить невозможно, но, как известно,

помысл проходит свой традиционный путь, отмеченный многими святыми

отцами (включая Нила Сорского и Игнатия Брянчанинова), у которых весь

этот путь схематично изображен (от помысла до поступка).

Тогда беззаконие страшно особенно и по переживанию разрыва с

Божественной правдой, с тем законом, который для людей "перечневого

характера" просто указывает на типы, виды Божественной правды, а для

души, уже перешедшей полностью в новозаветное сознание, он

автоматически фиксирует этот разрыв с высшей Божественной правдой, с

Божественной сферой нравственного бытия, а кроме того, разрыв,

происшедший в душе. Чем острее фиксируются эти два взаимосвязанных

разрыва, тем значимей покаяние со стороны человеческой личности и тем

вернее можно ожидать, что оно совершится и с объективной, Божественной

стороны, что будет совершено то, чего душа ожидает от покаяния - не

просто как от психологического процесса, а от того, что совершает Бог

Своим таинственным действием, разрушающим структуру греха.

Грех рассматривается как нравственная нечистота. "Наипаче омый мя

от беззакония моего". Что такое нравственная нечистота - душевная

нечистота, сердечная? Кажется, это настолько самоочевидно, что об этом

и говорить не стоит, особенно тем заблуждающимся и не очень

нравственно грамотным людям, которые о себе или о других говорят: "Ну,

это чистосердечный человек"", вкладывая в это упрощенный смысл, в

котором лишь частично содержится полнота того, что можно назвать

чистой душой, чистым сердцем, чистым умом. В таком случае

чистосердечно обычно рассматривается лишь как психологическая

дарованная данность, как некое психологическое устройство души, в

котором одновременно действует какая-то внутренняя невозможность ко

лжи и стремление сердца к законному, нормальному нравственному бытию.

Это хорошо, но лишь как нравственная почва, на которой может

вырасти как дар и как плод то духовное состояние, которое и именуется

по сути "сердцем чистым", т.е. тем особым устройством нравственного

бытия, о котором мы будем говорить, когда речь пойдет о второй части

50-го псалма. Но начало полагается уже теперь, потому что тому, кто

обращается с пожеланием очищения от греха, совершенно понятно, что

пока этого начального переживания конкретного греха не произойдет, не

будет создана и та начальная почва, исходя из которой можно будет

просить "сердца циста". Пока же речь идет об освобождении от

конкретного греха, пока речь идет лишь о сознании греха как некоего

поступка и переживания, марающего душу (не только внешним образом,

потому что если испачканность души лишь внешняя, совершенно не

обязательно просить Бога от об очищении; можно просто сказать: "Я

виноват, я согрешил, я совершил ошибку, я совершил беззаконие.

Постараюсь, чтобы этого больше не был" - и вот уже как бы сам перед

собой человек уже чист.

Но в том-то и дело, что любой грех есть выражение коренной

нравственной нечистоты, которая и рождает все конкретности,

содержащиеся в конкретном грехе нечистоты, т.е. того состояния,

которое входит в душу, как угольная пыль у шахтеров въедается в кожу,

и никаким щелоком ее не отмоешь - это вечная грязь. Что касается грязи

нравственной, т.е. того состояния, при котором душа теряет свою


- 6 -


первобытную нормальность - либо совершенную чистоту Адама до

грехопадения, либо в том окончательном действии, которое совершается

при явлении в мир нового Адама и при личностном стремлении к такой

полноте соединения, которая возможна лишь тогда и постольку, поскольку

в сердце, в душе действует стремление к этой полной чистоте, потому

что нечистая душа не может соединиться с совершенно чистым Богом.

Нечистота - это состояние исключенности из той заданной нормы бытия,

которую представляет собою постоянное переживание Божественной правды

и Божественного добра.

Разумеется, все это возможно не как теоретическое богословские

знание лишь в том случае, когда конкретность греха предстоит перед

человеческой личностью: "Грех мой предо мною есть выну". Значение

греха как конкретного поступка, совершенного либо поведенческим

способом, либо словом, либо поступком, который невидим окружающим, в

виде ли конкретного действия (потому что есть поступки совершаемые

втайне ото все, которых никогда не узнает никто), либо о поступке,

предваряющем поведенческий поступок - помыслом, который уже по

стремлению его осуществить стал значимым для человеческой личности

почти как сам поступок. Этот тип поступка, о котором говорится в

Нагорной проповеди: если ты смотрел на женщину с вожделением, ты уже

прелюбодействовал с ней в сердце своем.

Только видение конкретности греха как поступка делает возможным и

конкретность обращенности к Богу в освобождении, очищении от этого

поступка и в прощении беззакония.

Святой Давид, как и все люди, живущие в постоянном

духовно-нравственном устроении, видит в каждом грехе закономерное

проявление той падшести, искаженности человеческого бытия, которая

неизбежна и закономерна по грехопадению первого Адама и рождает

конкретные виды греховного бытия. Иначе и покаяние несовершенно,

потому что оно фиксирует внимание лишь на поступках и видит свой смысл

и значение в освобождении от уже совершенных поступков. Покаяние

становится совершенным в меру того, как человек видит закономерность

греха как природного явления по падшей и искаженной природе. "Во

гресех роди мя мати моя" заключает именно этот смысл, который только в

идиотском сознании может быть связан с попыткой унизить собственную

мать. Здесь речь идет о том строгом духовно-нравственном религиозном

знании, которое рассматривает всю совокупность греховного бытия как

отрицательно-гармоничную неизбежность падшей природы.

Своей молитвенной памятью о пребывании Божественного бытия и об

истечении из Божественного бытия в нравственном смысле того, что можно

назвать правдой Божией, существенно превосходящей свод любых правил,

правдой как общим переживанием нормы личностного бытия - с одной

стороны, а с другой - знанием того, что неким таинственным образом

Давиду (как и еще более таинственным образом каждому человеку)

внутренний смысл и содержание этой правды, порой безвестной для

сознания позитивистского, рационального, и тайными (в том отношении,

что они не могут быть открытыми вполне обычным словесным способом, но

являются душе), - это знание одновременно объективной правды Божией

("Се бо, истину возлюбил еси") и того, что таинственные смыслы и

содержание этой правды мистически пребывают в душе, знание о

пораженности человеческой природы грехом еще более усиливается и грех

становится уже преступлением не только против закона при всей его

правоте, но и против собственной личности, потому что безвестное и

тайное Божественной правды было неким образом внедрено в человеческую

личность, ибо она является образом и подобием Божиим.

Таким образом, грех при полном, совершенном и глубоком

нравственном рассмотрении рассматривается и как предательство против

собственной личности, и как предательство против тех норм высшего


- 7 -


знания, которые внедрены в душу человеческую Богом.

Таково содержание амартологии по 50-му псалму (учение о грехе, о

нравственной ошибке человеческой личности).

03.03.97.


nrav-26 txt

Л Е К Ц И Я 26

Принятое деление псалма 50 на три части вполне правомерно, хотя

псалом - это молитва, а не схема, и потому вообще, поскольку молитва

есть вещь жизненная, а любой разбор схематичен, даже когда мы в своем

разборе исходим не из принципов простого логического построения, а из

того, чтобы состроить наше нравственное самосознание в том же роде и

духе, в котором молитва. В частности, я думаю, почему одна из главных

причин того, почему так многие жалуются на самих себя в исповеди с

одной из главных покаянных тем современного человека, молитвы нет.

Молитвы, которые читаются в утреннем и вечернем правилах, оказываются

прошедшими мимо не потому, что психологический акт внимания не развит

(хотя, наверное, специальные тренировки мало кем проводились, а можно

было бы). Думаю, что в свое время у такого студента, как Лосев, была

вполне разработана система внимания ко всем занятиям, в том числе и

молитвенным. Это можно развить, и это некоторый результат даст, но

результат поверхностный. Это не так мало - иметь внимание

сосредоточенным на словах молитвы, но и не так много, хотя по

теперешним временам это чуть ли самое главное достижение для многих.

Но это все же не так. Плоды неверной постановки скажутся в том случае,

когда внимание уже будет неотступно от слов молитвы (чело можно

добиться простым упражнением, заставляя себя всякий раз начинать

молитву сначала, как только заметишь, что ум твой рассеивается, до тех

пор, пока не почувствуешь, что внимание удалось удержать на словах

молитвы) , а плодом по-прежнему будет, оказывается, мертвая

холодность. Вроде бы и слова входят в сознание, а холодность остается.

Тогда-то и окажется, что одного только психологического тренинга явно

недостаточно.

Что далее? Далее - поиск следующего мотива. Таковым оказывается

вполне понятная вещь, особенно для людей, проживших немалую часть

жизни в необученности молитвенному сознанию, а во-вторых, что еще

важнее, в таком устроении внутреннего мира, при котором он постоянно

занят различными пристрастиями, относящимися, как водится, к внешним

предметам века сего, а по своему механизму выполняют ровно ту же роль,

что и страсти, т.е. пленяют. В этом смысле это одно и то же.

Так вот когда ум и сердце заняты пристрастиями, то даже не

обязательно при этом, чтобы пристрастия в течение одной минуты 15 раз

переходили на разные предметы - достаточно иметь даже одно устойчивое

пристрастие, и оно будет вполне постоянно отгонять ум от молитвы.

Второй подход тогда гораздо более серьезен, потому что это подход

не психологический, а нравственный - освобождение ума. Все, что я

говорил, хотя и предисловие, но относится уже ко второй части псалма,

слова которого "сердце чисто созижди во мне, Боже" как раз к этому

предмету и относятся. Относятся еще и потому, что опыт людей в этом

отношении, как и во многих других, показывает вполне определенно, что

одни только собственные усилия (психологические, нравственные и всякие

иные) в борьбе с собственными пристрастиями оказываются

недостаточными, особенно в тех случаях, когда пристрастиям отдано

довольно много времени, и дело даже не столько во времени, сколько в

том, что они успели довольно сильно повластвовать в душе и отдать

предпочтение своей души миру небесному при такой постановке прежней

жизни оказывается делом совсем не простым. Потому одно из главных

молитвенных направлений и должно иметь своим предметом освобождение -

вплоть до того, чтобы оставить все молитвенные правила, кроме одного -

просьбы об освобождении, напряженную и постоянную. Конечно, формальные

начало и конец там были, но вся середина была занята этой просьбой. И

в то время, когда человек ехал в метро, и в то время, когда он слушал


- 2 -


лекцию - словом, все свободное или относительно свободное время была

борьба, порою до крови. И результат приходил.

Но и здесь, оказывается, приходит опыт освобождения, очищения

милостию и помощью Божией, и вдруг, к своему удивлению, наш теплый

молитвенник, освободившийся от пристрастия и научившийся долгим

психологическим опытом умению вправлять внимание своего ума в те

слова, которые он произносит, какими бы они ни были (в том числе и

своему приятелю, и уж тем более - если они направлены к Богу), вдруг -

о ужас! - заметил, что все равно того плода, которого он ожидал, нет.

Да, внимание появилось, прежний плен кончился - а мертвость осталась

прежней.

Тогда нужно поискать главного направления войны. А главные

позиции здесь завоевываются вот в каком направлении: ведь суть дела не

в том, чтобы свободно, вольно и умело вправлять свое сознание в

произносимые устно (и письменно) слова. Слова молитвы, может быть,

когда-то, по ранней христианской молодости, может быть, и находили

отклик в душе, но привыкла душа. И эта устойчивая привычка (ведь слова

эти на память известны) говорит о том, что сочувствие исчезло. И когда

вдруг проходит несколько лет и ты вспоминаешь, с какой любовью читал

слова Макария Великого: "Боже, очисти мя грешнаго, яко николиже

сотворих благое пред Тобою...", и обнаруживаешь, что эта первая любовь

ушла - так же, как может уйти всякая любовь, если ею не дорожишь.

Это душевный момент, но для начала годится: хорошо бы вспомнить

свое первое чувство, а вспомнив, постараться вернуться и уже

внимательнейшим образом сесть за эти молитвы и слово за словом их

перебрать, чтобы увидеть духовно чарующие смыслы и содержание их,

полноту их вероятного действия, когда ты действительно именно о том и

просишь, о чем просит молитва, и уже никогда не отпускать эту свою

любовь. А будет отпускаться, тогда заплакать с горечью, что отпустил

то, что было так ценно, и тогда вернется. И чем больше будешь плакать,

тем больше будет возвращаться, а потом уже никогда не уйдет.

Это, разумеется, не техника и не механика, и даже вообще можно

сказать, что это за пределами нравственного сознания, потому что это

хоть и не описываемые и мало формулируемые, но многими давно усвоенные

серьезные начала личностного духовного бытия, хотя я крайне осторожно

отношусь к этому слову по его не только затасканности, а обширности и

потому беспредметности.

Постараемся сейчас направить внимание органа нашей веры на вторую