Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию
| Вид материала | Лекции |
- Программа прот. В. Свешников Предмет, содержание, назначение и смыслы этического знания., 178.53kb.
- Прот. Артемий Владимиров Прот, 1986.33kb.
- прот. В. Воробьев, 1993 / 1994, 4009.4kb.
- Лекции по догматическому богословию еп. Антоний (Пантелич), профессор рпи, фб, 2-е, 768.63kb.
- Лекции по сранительному богословию еп. Антоний (Пантелич), профессор рпи, фб, 2-е высшее,, 338.17kb.
- Серегин Сергей Борисович и о. директора по персоналу ООО «ук «Группа «газ» и Свешников, 31.12kb.
- Критерии оценки качества лекции, 33.79kb.
- Протоиерей владислав свешников очерки христианской этики, 12426.37kb.
- Курс лекций по сравнительному богословию московская Духовная Академия и Семинария, 1642.99kb.
- Сборник статей по основному богословию и апологетике: свидетельства известных ученых, 640.35kb.
когда поклоняются своим страстям как кумирам), то тем самым не просто
низшие проявления человеческого бытия, но и искаженные типы, потому
что каждая страсть, как мы знаем, представляет собой искаженный в
духовно-нравственном отношении тип проявления человеческого бытия. Так
вот, тем самым, когда человек поклоняется неким своим страстям,
имеющим либо общий, либо личный характер, страсти и служат предметом
- 8 -
еще более низким, чем, скажем, камни или скульптуры или что угодно
еще.
Можно еще сказать, что для многих людей и предметы пристрастий
становятся часто предметом поклонения. Для точности стоит сказать, что
такое поклонение обычно не носит выраженного религиозного характера,
хотя почти всякое поклонение по своему психологическому типу хоть
сколько-то религиозно оформлено, поскольку поклонение по сути своей
религиозно. Поклонение даме сердца, или автомашине, или каким-нибудь
общим явлениям нынешнего мира, не имея точно выраженного религиозного
характера (хотя перед телевизором люди сидят в позе, близкой типу
восточного поклонения), носит патологический, но отчасти религиозный
характер.
27.01.97
nrav-21 txt
Л Е К Ц И Я 21
Остаются две заповеди, имеющие отношение к осознанию, переживанию
и типологии нравственного устройства в системе "человек - Бог" -
основные заповеди, регулирующие отношения человека с Богом, и шесть
заповедей системы "человек - человек", т.е. регулирующие отношения
между людьми, хотя это и не совсем так (но об этом - немного позже).
Итак, заповеди о невозможности произносить имя Божие всуе и о
памятовании дня субботнего.
Даже поверхностный взгляд на эти заповеди показывает, что в них,
как и в первых двух, обретается содержание больше, чем просто
нравственное, при всей их нормативной императивности. Одна из них
имеет отрицательный характер: "Не приемли имене Господа Бога твоего
всуе". Это, конечно, довольно условно - грамматически она может
звучать вполне положительно: "Приемли имя Господа Бога твоего не
всуе". Труднее с прямыми заповедями ("Не убий", "Не укради") - их
грамматически не переделаешь.
Заповедь о непроизнесении имени Господа всуе имеет
духовно-нравственный характер, да иначе и быть не может, потому что
она регулирует отношения человека с Богом, которые по своей природе не
могут быть только нравственными и прежде всего нравственными. Даже
когда описывается нравственная сторона дела, за этим стоит куда более
существенное духовное содержание.
Со стороны духовного содержания эти две заповеди находятся на тех
же путях, что и первые две, потому что они ограждают пространство,
связанное с единым истинным Богом, эти заповеди дающим, от лжебожия -
от ложного духовного сознания и ложных богов, ложных духовных
переживаний, от ложного, если угодно догматического сознания, хотя
догматика здесь и не выражена с такой же мощной убедительностью, как в
первой заповеди (при всей ее лаконичности). Духовный смысл именно этой
заповеди в том, что вообще все, что связано с Богом, по самой природе
этой связи свято, потому что Бог свят. Свято - то есть отделено от
бренного, смертного, имеющего по своим проявлениям отчасти случайный
характер профанного мира. Свято - потому что бесконечно свят Бог. И
потому настолько, насколько свят любой предмет материального бытия
(например, святая вода или икона) или слово, связанные с Богом,
настолько устойчива эта связь.
Об этом особенно можно судить по Новому Завету, потому что и
вторая Ипостась Божества именуется Словом. В высоком богословии
обращение к Богу как к Слову приобрело характер не менее устойчивый,
чем обращение к Нему как к Спасителю. Потому все, что указывает на
Бога, отделяя тем самым от этого профанного мира, - все в силу этого
понимания и оказывается святым. Но будучи святым объективно, оно
переживается личностью как святое лишь в силу и степень его духовного
осознания и переживания.
Эта заповедь в духовном смысле призывает приблизить напряжение
личного переживания святости (в частности святости даже направления,
указующего к Богу, а имя - символ, указующий на реальность). Кстати,
хорошо бы нам поговорить о связи между реальностью, символом и просто
знаком. Символ больше, чем просто знак, но меньше, чем реальность,
которую он символизирует. Больше, чем знак, потому что в символе
всегда содержится реально нечто от той реальности, которую он
символизирует. Меньше, потому что это все-таки не одно и то же.
Например, крест, который все мы носим как христиане, не просто
напоминает о Кресте Христовом (хотя и тогда он был бы ценен, но
меньше, чем сейчас), но он есть сознание нашей связи с Крестом
Христовым. Или образ телефонной трубки. Ты разговариваешь с мамой и
- 2 -
слышишь ее голос, но какой бы ты ни был дикарь, вовсе не знающий о
переводе электромагнитных колебаний в колебания мембраны, создающей
определенную частоту звуков, но ты прекрасно понимаешь, что мамы в
трубке нет. Но ты знаешь, что это ее голос. Колебания мембраны - это
символ реальности мамы, находящейся за 300 километров от тебя.
Еще более значимый в этом отношении символ - имя Божие. Здесь
есть опасность прелестного рода перегнуть палку (как это было с
имяславцами) и связать абсолютно символ (имя) с Самим Богом. Но хотя
бы по литературе мы знаем, что творцы умной молитвы реально были в
нетварном Фаворском свете, реально его переживали. И имя Божие,
конечно, при творении Иисусовой молитвы значило больше, чем просто
символ. Правда, не само по себе имя, а имя, связанное с напряженностью
личностного переживания Того, Кого призываешь. Эта необходимость
осознания того, что здесь связывается объективная значимость имени как
символа духовной реальности - Бога, не изобразимого ничем, и в том
числе словом. Вместе с тем символ указует на эту реальность и дает
возможность ее ощутить - но только при напряженности личного усилия,
возводящего личность от переживания символа к переживанию реальности,
к которой символ относится.
В некотором смысле даже само имя ограждает реальность Божества,
открытую Самим Богом, вполне таинственным образом всем праотцам,
начиная от явления трех Ангелов и явления борьбы Исаака с Кем-то, Кто
потом назвал Сам Себя Божеством. Известен и символ Богородицы.
Итак, даже имена оказываются значимыми. Поэтому обратите
внимание, какое глубокое презрение у праведников, пророков Ветхого
Завета было даже к именам квазибогов - Ваал, Астарта и пр. вызывают
крайне неприязненное чувство, хотя понятно, что их нет. Имена эти как
бы указывают на возможность реальности иного бога.
Кроме того, нравственное приложение этой заповеди понятно и
просто. Представьте себе, что вы условились встретиться с каким-то
человеком и вступили с ним в разговор. Оказалось даже, что он просил
об этой встрече, ему она нужна. Но вот вы разговариваете о чем-то
важном для него, но видите, что он уже очень далеко: говорит слова
невпопад, улавливает последние слова из сказанного вами. Словом, ясно,
что это вранье, и вранье это оскорбительно. Другое дело, что мы, по
смирению христианскому, можем сказать: и поделом мне. Но факт
остается: человек просил о встрече и звал тебя, но вот, оказывается,
он ничего по сути не сообщает и хотя он называется тебя по имени
правильно, но как бы находится вдали.
Подобное суетное, пустое произнесение имени БОжиего в
нравственном смысле ровно в той же степени унизительно и оскорбительно
для Бога, хотя конечно же, оно разрушает и унижает внутреннее духовное
бытие самой личности, как это бывает всегда, когда нарушается та или
иная заповедь Божия.
Понять это теоретически может даже ребенок, но вместе с тем так
не случайно это ограждение верных внутренних смыслов, напряжений и
отношений человека к Богу, так необходимо, что даже в благодатной
новозаветной реальности мы знаем, что нередко не только люди далекие
от Бога (когда они еще умудряются сказать, например: "Фу ты,
Господи!"), но люди обычной нашей реальности (а я почти не знаю людей
не кающихся, не исповедующихся) в молитве внимание теряют. Что это
такое? Это и есть суетное призывание имени Божиего - обыденная
греховная реальность.
Заповедь эта важна и для ветхозаветного религиозного сознания и
нравственного переживания, потому что она указывает на неправду
нравственного бытия личности или ее отношений с Богом. Неправду,
которая для православного человека может стать (и становится)
предметом для покаяния.
- 3 -
Следующая заповедь: "Помни день субботний". Это больше, чем
просто обетование, потому что сам строй этой заповеди дает возможность
увидеть духовно-нравственный мотив необходимости этого памятования,
который состоит в том, что этим памятованием как бы устраивается
отчасти сообразование личностного человеческого опыта в его обычном
бытии с Божественным творчеством. Конечно, шесть дней делать - это и
есть образ Божественного творчества. Суббота по самому еврейскому
слову есть выражение Божественного покоя. Это сообразование и
представляет собою духовную суть дела. К этому сообразованию и должен
был по самому слову Декалога стремиться ветхозаветный человек,. Как мы
знаем, и теперь в Израиле суббота - неприкосновенный день для всяких
деланий, причем многие и не очень религиозные евреи эту заповедь
соблюдают. На такое автономное соблюдение заповеди как будто бы важно
само по себе, как будто бы суть дела вне факта этого духовного
сообразования личности, творчества и покоя (Божественного и
человеческого).
Именно потому, что был разрушен внутренний смысл и духовное
содержание этой заповеди, так часто мы видим в Новом Завете: Бог
Слово, Иисус Христос, демонстративно и неоднократно вступает в
противоречие с буквой заповеди именно потому, что народ еврейский
устранил дух и внутреннее содержание этой заповеди, оставив только
букву. Конечно, такой буквализм тоже составляет нарушение самого
императива: помни, что святить его. И остается вообще другая заповедь:
о том, что делать ничего нельзя в день субботний, а не "помнить о том,
чтобы святить". Против этой, иной по сути, заповеди, и выступал так
часто Христос, совершая важные и духовно содержательные дела в дни
субботние, стараясь таким образом приучить свидетелей Его действий к
духовному, а не к буквальному переживанию смысла заповеди.
Нравственный смысл тут тоже достаточно прост и понятен: он
состоит в том, чтобы время субботнего дня, время покоя, было посвящено
не безделью, а памятованию о Божественном покое и хождению в этом
покое. Памятованию о том, чтобы душа не бездельничала, а
богословствовала, насколько она умеет. И это, если угодно, есть
нравственное содержание, которое исходит из простого понимания, что
обычная текущая действительность оставляет слишком мало возможности и
времени для разных духовных деланий. Поэтому выделяется, святится для
духовного делания хотя бы один день, в который личность имеет
возможность прорваться через профанный слой времени и войти в
вечность. Духовное содержание седьмого дня - выявление во времени
вечности. Тем более что обычные человеческие делания гораздо меньше
походят на Божественное творчество, чем мог бы походить человеческий
покой на покой Божественный. Слишком много пустых мотивов и суеты
содержится в обычном человеческом делании, так что назвать его
творчеством может разве что какой-нибудь художник, да и то в припадке
самосуждения.
Таково нравственное содержание этих двух заповедей. Они имеют еще
и тот же смысл ограждения духовной, Божественной реальности, как и
предшествующие три заповеди, потому что позволяют сообразовать личное
бытие с бытием Божественным, бытием того Бога, Который открылся в
откровении избранному народу. В этом сообразовании состоит ограждение
от всяких иных возможностей ложно религиозного устроения.
Шесть последних (?) заповедей имеют отношение к свершающемуся
материалу нарушений того единственно верного отношения одной
человеческой личности к другой, которое описывается словом "любовь". И
в Ветхом, и в Новом Заветах утверждается, что здесь весь закон и
пророки: возлюби Бога, возлюби ближнего. Это чрезвычайно значимый
нравственный смысл этих шести заповедей. Не менее значимый смысл
состоит в том, что каждая из них еще и позволяет человеку открыть
- 4 -
собственный внутренний мир. В таком случае другая личность оказывается
поводом для того, чтобы увидеть либо созидание внутреннего мира (когда
заповедь исполняется), либо разрушение внутреннего
духовно-нравственного устройства (когда заповедь не исполняется).
Итак: "Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да
долголетен будеши на земли". Это единственная заповедь, которая дает
возможность увидеть в прямых словах Декалога если не мотив, то по
крайней мере награду, не только самым общим образом выраженную: "да
благо ти будет", но и более конкретным: "долголетен будеши на земли".
Мы можем только догадываться, почему для остальных заповедей не нужно
было приводить ни мотивов, ни обещаний наград, а здесь все-таки это
есть.
Первая догадка состоит в том, что эта заповедь как бы открывает
вторую половину заповедей (которых по счету больше). И как первая
заповедь ("Аз есмь Господь Бог Твой...") содержит некую мотивацию, так
и эта, открывающая последние шесть заповедей, в которых речь идет об
отношениях "человек - человек", содержит мотив, как бы открывающий
некий общий знаменатель. Во-вторых, рассматривая эту заповедь либо
положительно, как она выражена ("Чти..."), либо отрицательно ("Не будь
непочтителен..."), можно увидеть следующий духовно-нравственный смысл:
любой человек, по Промыслу Божиему являющийся в мир, получает бытие от
своих родителей. Бытие это, хотя бы и физиологическое, имеет
непрерывную связь с бытием родителей - так же, как потом твое
собственное бытие является основанием для бытия детей. Эта связь бытия
одного поколения с другим как бы в некотором смысле показывает, что
жизнь берется от родителей взаймы. Входя в нормальные нравственные
отношения, предписываемые заповедью, человек имеет возможность сделать
эту связь собственного бытия с бытием родительским более устойчивой и
закономерной, и бытие закономерно длится. Разумеется, статистического
характера эта заповедь не имеет и едва ли окажется, что число лет
людей, не чтущих родителей, меньше числа лет тех, кто родителей чтит.
Едва ли кто-нибудь занимался проверкой этого, но может быть, что и в
буквальном смысле, если такую отчетность осуществить, так и будет. Но
смысл не в этом.
Главный духовно-нравственный смысл этой заповеди состоит в двух
основных значения. Во-первых, прямое и очень значимое (хотя и
расширительно толкуемое) чувство ранга, иерархии, чувство значимости
некоторой личности, большей, чем твоя. По отношению к родителям это
иерархическое ранговое устройство вполне органично. В иных случаях оно
оказывается менее органичным, но если человек нормальный, оно все-таки
осуществляется: отношение к руководителям государства (если они не
подлецы), отношение просто к старшим людям, просто к начальникам. У
нормального человека отношение это ранговое, хотя степень этой
ранговости зависит от значимости этого лица по сравнению с твоим и от
глубины личного переживания этого ранга.
Теперь (может быть, больше, чем когда бы то и было) одним из
сознательно практикуемых способов уничтожить это чувство ранга
является фамильярное панибратство демократического либерального толка,
при котором не остается возможности для иного отношения. Здесь грех,
который состоит в том, чтобы поставить себя если не выше по уровню, то
хотя бы рядом, сказав себе: я и он - одно и то же. И все - ранг
уничтожен. А уничтожение чувства ранга в человеческом отношении
приводит к уничтожению этого чувства и в духовном отношении. И с Богом
протестантски запанибрата могут себя люди чувствовать и переживать
себя по отношению к Богу. Попросту говоря, не научающиеся искренне и
доверчиво с детства слушаться родителей не научаются (и скорее всего
никогда не научатся слушаться и слышать Бога).
Нравственно-психологически это явления одного рода.
- 5 -
При нормальном выстраивании отношений просто приобретается то
значимое чувство уважения к другой человеческой личности, которое
скорее всего при демократическом типе нравственного развития не
возникнет. Здесь же оно возникает естественно. Но, видимо, так велика
опасность разрушения даже нормального, естественного нравственного
строя, что Божественное откровение Декалога считает необходимым дать
возможность понять это через заповедь раз и навсегда для всех.
Переживание ранга становится вообще переживанием значимости любой
человеческой личности. В конечном итоге это является одним из
выражений в личном бытии нравственного содержания заповеди любви.
Если говорить об отношении к родителям, то почитание их является
одной из понятных и стандартных форм проявления любви в такой обычной
ситуации, как "дети - родители". Кроме того, личность (вне зависимости
от конкретного переживания этой заповеди), не выполняя ее, т.е.
находясь в таком внутреннем устройстве, при котором другие люди не
важны, не ценны для тебя, оказывается, разрушает и саму себя, потому
что точно так же по-настоящему такая личность не может осознать и
пережить ценность и своего личного бытия. Она осознает эту ценность но
ложно, в ее данности, всегда падшей, в силу падшести искаженной. Этот
смысл имеют великие слова Спасителя: "Аще кто хощет душу свою спасти,
погубит ю Мене ради и Евангелия". "Погубит" - это и значит "избавится
от этой падшей данности".
"Не убий" - следующая заповедь системы "человек - человек". Она
не имеет никаких дополнений, и в некотором смысле можно сказать, что
она продолжает раскрывать, но в более демонстративном нравственном
выражении, те же смыслы, что были в предыдущей заповеди. Она
устраивает и настраивает личностное человеческое бытие в отношении
переживания значимости другого человека и другой жизни, хотя увеличить
качество жизни другого лица (а отчасти и своего) человек может лишь в
очень незначительной степени, а уж абсолютно не может и вовсе никогда.
Дать жизнь он не может - он может быть только орудием Бога в Его
Промысле. Поэтому нравственный смысл этой заповеди, относящийся к
человеческой жизни, достаточно прост и как бы повторяется в других
заповедях: не тобою положено - не тобою и возьмется. Не твое право -
отнимать жизнь у другого лица. Этот смысл гораздо более определенно
открывается в следующей заповеди ("Не укради"), хотя она и сложнее,
чем вполне простое нравственное рассуждение.
Разумеется, значимость человеческой жизни исходит прежде всего из
понимания значимости человеческой личности, поэтому так легко сделать
переход от значимости жизни к значимости личности вообще. Ни одно
Божественное творение и по самому акту творения (особому, в отличие от
всех остальных видов Божественного творчества, где достаточно было
только творческого Божественного слова: "Да будет"), и по тому
содержанию (образ и подобие Божие), которое в это творение было
вложено самим замыслом Творца, который получил наиболее полное
осуществление у нового Адама, но довольно полное - и у ветхого Адама.
Но как бы ни был гнусен человек в своей падшести, вполне достоинства
образа Божия он не лишен. Потому-то и есть Новый Завет, потому-то и
пересоздается человеческая личность из того же материала -
пересоздается хотя и Божественной силой, но не без участия
человеческой личности. Потому-то так и высока, значима ценность и
природа человеческой личности даже в ее падшем состоянии. И потому
каждая жизнь ценна как факт бытия созданной Богом личности, как факт
пусть даже и слабых, но реализаций Божественных заданий в этой
личности. Даже в Ветхом Завете говорится, что человека "мало чем
умален от Ангелов". И уж конечно, факт его бытия, который может быть
завершен, во-первых, в любом случае по воле Божией, а во-вторых,
потому, что грех, проклятие и смерть в мире, безусловно,
- 6 -
господствовали до Нового Завета и это господство, по крайней мере в
возможности, стало не абсолютным явлением в мир Богочеловека (?).
Потому так существенна эта заповедь. Не выполняя ее,
непосредственного вреда человеку не приносишь - он уже перестает быть
в этой реальности. Понятно, что и по отношению к этому человеку
совершается акт нелюбви, самый острый и демонстративный (как может
быть иначе?) - кроме тех случаев, когда речь идет, например, о военных
действиях. Заповедь "не убий" прежде всего говорит о личном отношении
одного лица другим; убийство рассматривается как факт неприятия
другого лица - неприятия, доходящего до крайней степени, когда человек
говорит о другом человеке: я не хочу, чтобы он был.
Не случайно святые отцы вполне приравнивают акт убийства ко всем
промежуточным действиям, хотя, конечно, не по степени - простая
неприязнь, хоть и нравственно это безобразное дело, но по
нравственному напряжению она лежит на том же векторе, который
завершается убийством. В этом отношении современные так называемые
"заказные убийцы" испытывают спокойную и уверенную неприязнь к любой
человеческой жизни, (хотя и не испытывают личной неприязни к своей
жертве). В этом отношении можно сказать, как и о всех остальных
заповедях, что она оказывается разрушительной и для самой личности,
совершающей либо прямо этот окончательный акт лишения жизни другого
лица, либо некие промежуточные действия. Разрушительной потому, что не
сознавая этого до конца, человек не сознает и ценность собственной
жизни, собственного бытия. В некоторых случаях это заканчивается
демонстративный актом самоубийства, что и доказывает, что личное бытие
имеет не очень большую ценность. И это, можно сказать, почти логичное
завершение своей жизни собственным актом. Люди обычно просто не
додумываются до этой завершающей логики: если не ценна жизнь другого
человека, то и собственная жизнь ценна только как акт биологического
существования, связанного с некоторыми физиологическими радостями
(пивка попить, в домино поиграть и т.п.)., как правило, греховными. И
только религиозное сознание, преимущественно Богооткровенное
новозаветное (да и ветхозаветное тоже, о чем можно судить по смыслу и
содержанию этой заповеди) выводит личное переживание ценности жизни на
сознательный духовно-нравственный уровень. Вполне закономерно и
логично продолжать жизнь самому и не допускать себя до воображения,
диктующего возможность прекращения жизни другого.
03.02.97.
nrav-22 txt
Л Е К Ц И Я 22
Седьмая заповедь Декалога: "Не прелюбы сотвори". Мы достаточно
много говорили об этом, когда рассматривали страсть блуда. Добавить
можно следующее. В связи с тем, что смысл всех заповедей (а значит и
этой) выражает общее переживание и значение любви к ближнему, то
нарушение ее есть нарушение заповеди о любви к ближнему. С этой точки
зрения не только тогда, когда речь идет о прелюбодеянии в прямом
смысле (т.е. когда грех совершается людьми, состоящими в браке), но и
вообще по общему нравственному смыслу, когда имеется в виду страсть
блуда в целом и ее проявления, то даже в случае, когда прелюбодеяния в
строгом смысле слова нет, то все равно необходимо понимание того, что
прелюбодеянием разрушается любовь к ближнему - в общем смысле.
Идет обычное действие соблазна. И если другие нравственные
проявления не так могут быть видимы и демонстративно соблазнительны,
то здесь в грехе несомненно участвуют как минимум двое, если об этом
не известно другим через слух. Таким образом, по крайней мере двое
связаны с соблазнительным содержанием греха. И не случайно в Евангелии
Господь Иисус Христос, с такой милостью относящийся к каждому
грешнику, о соблазнительном содержании греха говорит с предельной
строгостью: "Горе соблазняющим; лучше бы жернов". Это понятно, потому
что если в цепочку греха действием соблазна включаются иные люди, грех
по степени своей резко увеличивается и оказывается во много раз более
действенным. Во-вторых, даже в тех случаях, когда акта прелюбодеяния в
строгом смысле нет (т.е. когда вступающие с кем-то в блудные отношения
не состоят в браке), то все равно происходит разрушительное действие,
потому что искажаются смысл и содержание любви, которая не только
может, но и находит свое нормальное выражение в супружеских
отношениях. Содержание любви в этих отношениях чрезвычайно значительно
и высоко. Грех этот чрезвычайно значителен для супружеских отношений,
но и в том случае, когда люди не состояли в христианском браке,
происходит разрушение двух личностей, потому что разрушается то
заданное Богом единство любви, которое в высшем смысле реализуется в
подлинных супружеских отношениях (в христианской действительности -
благословленных Церковью).
Но даже не это самое важное. И когда супружеских отношений нет,
то совершенно ясно, что физиологические либо психологические мотивы
определяют блудные действия. Это значит, либо один человек из
совершающих блудные действия (но практически всегда оба) в смутном или
в совершенно ясном сознании и понимании рассматривают, что бы они ни
говорили, сами себя и другого человека исключительно с животной
стороны. Значимость человеческой личности становится крайне сниженной
и нравственно униженной. Целостность личности предстает для
вступающего в блудные отношения разрушенной. Собственно, целостности
вообще нет, как нет и понимания личности как личности. Есть в лучшем
случае некий дополнительный к исключительно плотскому,
физиологическому психологический тип влечения, да и тот может
строиться, по Фрейду, в порядке сублимации. То есть всякие эти
влюбленности на самом деле как бы оформляют реальность чисто
физиологического отношения в несколько поэтизированном виде, либо
невольно раскрывается то, что могло бы быть лучшим в человеческой
личности. То есть душевное содержание, когда оно устремлено по своему
вектору к небесам и носит хоть сколько-то Божественную направленность,
то созерцает в своем ближнем Божественное содержание и в таком случае
не способно принести вред. Принести вред - это и значит на самом деле
не любить.
Понятно, что никакие сублимации тут не спасут. Это только в
- 2 -
дешевом юношеском восторге, когда нет подлинного осознания ни самого
себя, ни другого человека как личности в ее целостном содержании,
высоте, Божественных смыслах и заданностях, когда невозможно помимо
стремления к полному и совершенному единству в браке вступать в эти
отношения. С тех пор как строгое православное сознание ушло из нашего
народа, даже эти смыслы тоже ушли из общества. Я, к сожалению, не раз
встречался с таким подходом: приходит человек на исповедь в первый
раз, и оказывается, что нравственное его сознание настолько не
работает, что многие в первый раз вообще не знают, что сказать. Обычно
священник немного помогает, и нередко обнаруживается (хотя это
естественно было бы сказать сразу, без всяких дополнительных
вопросов), что люди говорят: "А разве это грех? Кому я что при этом
делал (делала) плохо?". Приходится объяснять, что да, делал (или
делала плохо) и себе, что тоже учитывать не худо бы, да и другому
человеку, даже когда это представлялось в виде некоей любви, а
особенно если такая любовь возникала не один десяток раз. Тут уж явно
приходилось сомневаться в том, что название такое подходит.
На самом деле реальное понимание всякого греха, в том числе и
этого, по интуиции может быть довольно верным, но по-настоящему,
вполне верным оно таковым становится только в религиозном сознании.
Степень греха увеличивается, когда в действие включается
механизм, который выражен в строгой формулировке заповеди Декалога,
т.е. когда речь идет о разрушении брака. Потому что блудные отношения
брак разрушают и тем самым совершается явное действие нелюбви. "Не
сложился у меня брак, и я полюбила другого человека". Но там
неизвестно что было. Все ложь с первого до последнего слова. Это в 19
веке можно было предположить, когда был институт сватовства и люди не
знали тех, за кого потом выходили замуж или женились. Сейчас все
прекрасно видят, за кого выходят, и можно быть уверенным, что 150 раз
было произнесено то самое слово, которое сейчас отрицается, как будто
бы оно не было произнесено. А не ложь это в том смысле, что и правда
реально не было видно ничего такого подлинного, как нет и сейчас.
Потому что на самом деле в браке то, что появляется добрая предпосылка
любви (тем более действенная, чем чище были отношения до брака), в
браке-то эти отношения и появляются, и реализуются и возрастают. И
действует подлинная любовь, потому что в нем есть главное -
самоотверженная самоотдача другому лицу во всех смыслах. В браке
раскрывается подлинная любовь, а если ее нет, то и во второй раз это
никакая не любовь, а все то же самое - психологические влечения на
физиологической подкладке. И грех как был до этого , так и остается.
Личные интимно-семейные отношения, хотя и был узаконенный брак, почти
наверняка по своему содержанию имели в таких случаях характер того же
блуда, потому что было главным стремление - не отдать себя, а взять
свое в несколько экзотически-специфическом смысле и брак осуществлялся
как блудный брак.
Вообще нужно честно признать, что абсолютную совершенную чистоту
можно встретить не так уж часто, но все же и различие по степени есть.
Есть ситуация, когда можно сказать: действительно замечательный брак
во многих отношениях. А есть такие, что и правда видно, что больше
ничего, кроме постели, и не держит. И это никакой не брак, а почти что
блуд, но блуд узаконенный.
Но все же узаконенность есть довольно серьезное дело. И неправы
те, кто считает это простой бумажкой, фиговым листком. Церковь внесла
свои коррективы, и в христианском обществе появилось новое понимание
законного брака, т.е. того брака, который узаконен Св. Церковью. Но
это не значит, что, скажем, в Китае вообще нет брака или где угодно
еще. Брак, признанный обществом, конечно, есть брак, и все эти бумажки
имеют важное значение как стремление вступающих в брак как бы принять
- 3 -
санкцию со стороны общества, которые считают после того, как некоторый
брачный обряд, хотя бы и гражданский, совершен (хотя бы в виде
бумажки), что в глазах общества люди вступили в брак (и сами они себя
так воспринимают). Так что даже в тех случаях, когда брак далеко не
совершенен и все его нравственные содержания далеки не то что от
идеала, но даже от принятых в обществе далеко не совершенных норм, то
и в этом случае эта бумажка составляет существенную ценность. И
нарушение брачных отношений - это не просто разрыв бумажки. Бог Своим
Промыслом действует не только на православное общество, но на всех
людей, и вступившие в брак люди должны оставаться в браке, потому что
это вступление в брак состоялось не без Промысла Божиего.
Прелюбодеяние совершает трещину в браке, которая практически
окончательно и совершенно затянуться никогда не может, даже когда
второе лицо и не знает о том, что его половиной было совершено
прелюбодеяние, потому что совершается то, о чем пишет ап. Павел:
вступивший в отношения с блудницей стал одним телом с блудницей. В
браке совершается великая тайна осуществления такого совершенно
особого единства, которое ап. Павел, не склонный бросаться словами,
так высоко оценивает слово "тело", что даже предлагает этот термин для
образной характеристики Церкви как Тела Христова. Когда он говорит о
вступающих в брачные отношения, он говорит о единстве совершенно
особого рода: как бы создается некая единая личность. Вступающий же с
блудницей в такие отношения, в которых он должен быть только с женой,
тем самым сразу разрушает брак.
Конечно, покаяние многое может исправить. Для любого из
согрешающих Богом могут совершаться изглаживающие действия. Но в браке
остается некая разрушенность, которая и делает нарушение этой заповеди
особым нарушением заповеди любви к ближнему. Потому что ближний
представляет собою двоих в одной, особой личности брачного союза.
Как и всегда, нарушение седьмой заповеди влечет за собой
разрушительные действия по отношению к собственной личности, потому
что разрушающий единство брака разрушает и свое личностное начало,
потому что и здесь, как в любом грехе, совершается разделение того
личностного начала, которое должно быть цельным и которое человек
принял по факту рождения, а также по факту возрождения в таинстве
Крещения, а в-третьих, по факту покаяния, в-четвертых, по факту
единства со Христом в таинстве Евхаристии. Все эти акты совершали в
нем возрастающее единство цельности собственной личности, и вот одним
махом все это оказывается разрушенным. Плотское содержание оказывается
отделенным от цельности духовно-плотского единства личности. Поэтому
вступающий в блудные отношения и себя самого не любит.
Заповедь "не укради" более всего относится к страсти сребролюбия,
через действие которой происходит разрушение души. Но мы продолжаем
рассматривать нарушение заповедей Декалога с позиции нарушения одной
заповеди: "Возлюби ближнего".
Все довольно очевидно, когда речь идет о краже, т.е. разъединении
человека с его собственностью, присвоении чужой собственности и ее
усвоении себе. Здесь особенно очевидно нарушение заповеди о любви в
том случае, когда эта собственность является результатом конкретной
трудовой деятельности того лица, у которого она изымается, потому что
в некотором отношении трудовая деятельность человека есть выражение
его личностного, а порой и творческого начала, в котором он стремится
хоть сколько-то уподобить себя Богу. Но пусть даже творческие планы и
невысоки, но вполне осознано выполнение заповеди "в поте лица будешь
есть хлеб свой". Как результат этого пота является некоторый продукт
этой деятельности, а если осуществляются и какие-то элементы
творческого переживания (в умеренном количественном и качественном
выражении), то они вполне могут рассматриваться как некоторое
- 4 -
выражение и продолжение личности. Поэтому когда от личности изымаются
плоды ее личной деятельности, то происходит разрушение личностного
содержания другого человека и заповедь любви оказывается тоже
нарушенной.
Только при какой-то очевидной и явной порочности, испорченности
человек может одновременно и сказать, что он любит того, у кого
крадет, и украсть. Это бывает у детей или у клептоманов. Многие дети
страдают клептоманией, и родителям приходится принимать меры, чтобы
воспитанием уничтожить эту порочную слабость у своего ребенка. Но это
совершенно ненормально. Нормально другое: к человеку, у которого
крадешь, никакого доброго чувства нет (в самом мягком выражении).
Общественное воровство в форме бунтов и революционных движений
имеет тот же смысл, и какими бы значимыми (даже в порядке нравственных
представлений о справедливости) теориями ни руководились революционные
действия, в которых пусть и не главное, но немалое место занимала
экспроприация собственности, действия эти были обычным воровством и
разбоем. Многие известные революционеры никем, кроме разбойников, и в
самом деле не являлись. Существовало ощущение, что есть заказ ЦК или
прямое указание, а порой просто романтическое ощущение, хотя воровство
и разбой никак иначе назвать нельзя. Следует отметить, что в своих
обличениях порой не так неправы были те, кто эти обличения делал как
бы основанием своей разбойничьей деятельности, потому что и на самом
деле в классовом и в личном отношении это имело хотя и узаконенный, но
все же характер приятия чужой собственности.
Правовое сознание все-таки работало (и нравственное) и понимало
те границы, где речь идет, с одной стороны, о том, что несправедливо
присваивать себе результат чужого труда хотя бы и отчасти принятым в
законодательстве путем, но явно и несомненно гораздо более
несправедливо путем разбоя изымать как бы законно принадлежащий тебе
продукт труда, тем более что опыт всех бунтов и революций показывает,
что никогда никакого законного перераспределения не происходило. И
вообще вся эта ложь нравственно-экономическая для нормальных людей
была ясна с первых же шагов. Перераспределение в лучшем случае
происходило в пользу других бездельников и негодяев.
Однако в первую очередь заповедь "не укради" направлена к
личности, совершающей акт греха по отношению к другой личности же. То
есть речь идет о воровстве одного человека у другого. И даже когда
речь идет не о воровстве продукта собственной трудовой деятельности
(скажем, о каком-нибудь эквиваленте денежном или купленном за деньги),
тот особый нравственный смысл, который был, когда речь шла об изъятии
у человека продукта его собственной трудовой деятельности, тут
особенно очевиден. Общий смысл тот же самый, и это понималось в любом
нормальном нравственном и социальном сознании.
Почти поэтические строки посвящены И.А.Ильиным в его рассуждениях
о частной собственности. Тут дело все-таки сложнее, потому что
существуют различные формы общественной собственности, который в
России реализовались порой в формах или вовсе извращенных, или
анекдотических (колхозы и проч.). Во всяком случае противопоставлять
как идеальную в советских условиях форму колхозной собственности любой
частной собственности можно либо только по полному неразумию и
незнанию жизни, либо по каким-то романтическим представлениям, идущим
из переживаний, связанным с постоянным чтением первых глав
апостольских Деяний, но для этого нужен соответствующий строй
духовно-нравственного сознания. А поскольку во всех других отношениях
жизнь строилась на основе довольно значительных искажений, то нужно
было искать те формы (и они подсказывались жизнью), при которых
заповеди продолжали иметь свое содержательное значение для жизни людей
и покаяние свидетельствовало о человеческом несовершенстве, когда
- 5 -
можно было всегда сказать: а хорошо бы, чтобы все было как во времена
апостольские. Всегда есть основания сказать: да, к сожалению, у меня
на сребролюбии замешано очень многое. И пусть это не относится к чужой
собственности, но вопрос о взаимоотношениях своей и чужой
собственности слишком очевиден только тогда, когда слишком ясно, что
некоторые виды и формы собственности, безусловно, принадлежат другому
лицу, а некоторые - тебе. В таких случаях заповедь "не укради"
совершенно определенно действует даже юридически, поэтому и входит ее
содержание полностью в формы, определяемые уголовным правом. Нарушения
этой заповеди могут быть рассматриваемы и всегда рассматривались в
формах уголовного права, но главное, конечно, ее содержание, как и в
случае со всеми остальными заповедями, сводится к тому, что происходит
разрушение собственной души. То есть нелюбовь, как всегда, касается
всех, а себя - в первую очередь. Тот, кто ворует, себя не любит,
потому что предлагает для своей личности и души те смыслы и содержания
бытия, которые далеки от целостного содержания личности, при котором
даже результаты труда рассматриваются как довольно важные, но
вторичные по отношению к целостному содержанию личности. А когда им
придается чрезмерное значение, то сребролюбие проявляется сначала как
стимул к обогащению хотя бы не за счет других. В дальнейшем своем
развитии оно может проявляться как повод к обогащению за счет других,
и тогда заповедь тоже нарушается и в действие ее включаются и другие
лица.
Относительно заповеди "не лжесвидетельствуй": во-первых, она
целиком включается в понимание всего, что входит в любую ложь вообще.
В своем конкретном выражении далеко не всегда нарушение этой заповеди
связано, скажем, с сознательно распускаемой сплетней или
лжесвидетельством на суде, когда ты явно знаешь, что говоришь
неправду. Гораздо чаще речь идет о несомненно включающемся в механизм
действия этой заповеди стремлении к осуждению и тем самым хотя бы до
некоторой степени к превозношению, потому что осуждающий неизбежно
превозносится над ближним, хотя бы в момент своего осуждения. Кроме
того, гораздо чаще в момент лжесвидетельства действует тонкая,
непонятная и не понимаемая самим человеком ложь всяческих
интерпретаций, когда есть сознание, что ты думаешь и говоришь правду
(в тех случаях, когда думаешь и говоришь неправду). И поскольку
значительная часть разговор и мыслей связана с другими лицами,
входящими в наше сознание, память, в рассуждения нашего планирования
будущего (хотя бы на ближайшие полчаса), то понятно, что в связи с
этим и соответствующие отношения к иным лицам, порой даже абстрактным,
но чаще всего конкретным, выражаются через невольное и несознательное,
о часто очень активное и напряженное разрушение действительности,
связанное с личностью другого человека через фактор лжи. Понятно, что
хотя и не вполне через конкретно-реалистические действия умаляется и
разрушается объективно личность человека,что ты не можешь прямым
словом, сказанным о другом человеке третьему лицу, прямым образом
разрушить нечто в его личности, но в таких случаях, когда речь идет об
обычном механизме сплетни, даже если она останавливается на третьем
лице (т.е. когда ты говоришь другому лицу о третьем лице), то и в этом
случае нарушение заповеди о любви очевидно. Любовь покрывает, а здесь
она, наоборот, раскрывает не лучшее в ближнем, а когда это еще и на
основании мнимого знания, которое не соответствует действительности,
то разрушается и для тебя, и для того, о ком ты говоришь (по крайней
мере в сознании), разрушается образ личности того лица, о котором идет
ложное суждение.
И уж совсем понятно, что заповедь о любви нарушается в таких
случаях, когда через действие лжи, когда оно является начальным
мотивом для последующих тяжелых общественных проявлений по отношению к
- 6 -
личности того человека, о ком запущен механизм лжи. В общественной
жизни это особенно очевидно - только такого рода представлениями и
разбрасываются наши политики, приучая всех, что ложь является
единственным содержанием всех возможных отношений и вообще всей жизни.
Кстати, еще неизвестно, что хуже - безобразные законопроекты, которые
они принимают, или тот тип понимания личной и общественной жизни,
который они демонстрируют и тем самым внедряют в общество. Идет
непрерывное и постоянное нарушение заповеди - сознательно и
несознательное. Постоянно в дело вмешивается отношение к разным
личностям, построенное чаще всего на материале всяческой лжи.
Последняя заповедь ("не пожелай жены искренняго твоего, не
пожелай дому ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его,
ни вола его, ни осла его, ни всякаго скота его, ни всего, елика суть
ближняго твоего") довольно сильно отличается от всех других, потому
что хотя ее конкретный материал непрямым образом относится к другим
личностям и соотносит тебя с личностью того, у кого запрещено
пожелать, кто бы это ни был. В этом отношении эта заповедь ничем не
отличается от заповеди "не укради", потому что понятно, что область
этих пожеланий и составляет то поле мотивов, которые в результате
выливаются в реальное совершающееся или не совершающееся по каким-то
причинам, но воровство. Область желания в этом смысле - главное поле
тех отношений, которые выливаются прежде всего в имущественных
отношениях.
Я склонен полагать, что помимо этого вполне понятного содержания
эта заповедь имеет то значение, которое ее резко выделяет из всех
остальных, потому что если они прямым образом направлены на то, чтобы
оградить личность от неверных взаимоотношений с Богом или другими
людьми и тем самым выстроить верные смыслы этих взаимоотношений, то
эта заповедь практически носит исключительно личностно-внутренний
характер. И потому она более, чем любая другая заповедь (кроме
первой), дает возможность тем, кто узнал нравственное содержание
практики новозаветной нравственной действительности, увидеть, что и в
Ветхом Завете уже содержались намеки на то понимание практики
нравственной жизни, которое вполне раскрылось в новозаветном
содержании и практике. А именно: то содержание, которое целиком
обнимается словом "аскетика", потому что понятно, что заповедь эта
может осуществиться только тогда, когда реализуется внутренняя борьба.
Если в остальных заповедях включаются и внешние механизмы действия,
эта заповедь исполняется только на основании внутренней борьбы и
ничего другого даже не предполагает. Эта-то борьба практически вся
обнимается в отрицательном своем содержании (потому что аскетика не
ограничивается только борьбой с помыслами), но то, что в аскетике
относится к борьбе с помыслами, - это и включается в содержание именно
этой заповеди. Потому что пожелание и есть главное содержание того роя
психологического бытия, который рождает непрерывные помыслы.
Аскетическая борьба с ними на самом деле может быть выражена в
конечном итоге в словах "не пожелай".
В аскетической новозаветной практике святые отцы раскрывали
конкретные пути и формы того, как можно осуществлять это непожелание,
что нужно сделать, чтобы непожелание стало реальным содержанием жизни,
по крайней мере в ее ограждающе-аскетическом отрицательном содержании.
Но начало аскетики уже полагается здесь, и в этом смысле эта заповедь
представляет собой особо ценное содержание для будущего аскетического
новозаветного сознания. 10.01.97.
nrav-23 txt
Л Е К Ц И Я 23
Несколько слов обо всем остальном, что было заповедано еврейскому
народу Богом кроме Декалога через Моисея на горе Синай.
Понятно, что сама выделенность заповедей Декалога ставит их на
исключительное место среди всего нравственного строя, Богооткровенным
образом преданного через Моисея избранному народу. Все другие
заповедания имеют характер дополнения и уточнения, порой осмысления
основных десяти заповедей. Большая часть того, что передано на горе
Синайской, может быть поделена на две группы: первая имеет ритуальный
характер и относится к Богослужению (прежде всего о кивоте); вторая